САМОЗВАНКА
Я застал Ф. Г. с альбомом в руках, куда она переписала роль миссис Сэвидж.
– Вы работаете?
– Постепенно привыкаю к роли. Я же никогда не учу текста. Читаю, думаю, жду, когда чужие слова станут моими.
Зазвонил телефон.
– Алло! Да, да. – Ф. Г. прикрыла микрофон и прошептала мне: – Возьмите скорее трубку!
Я подошел к параллельному аппарату.
– У меня уже есть перевод этой пьесы, и вы, товарищ Голышева, хорошо это знаете, – сказала Ф. Г.
– У вас не тот перевод. Я сделала лучше, – утверждал скрипучий голос.
– Но театр уже заключил договор с другой переводчицей, с Тамарой Блантер, и мы начинаем работу над пьесой.
– Это не имеет значения. Договор всегда можно расторгнуть. Я предлагаю вам товар самого высокого качества. Можете сами в этом убедиться: пошлите перевод Блантер и мой в экспертную комиссию. Вы увидите, какова будет оценка!
– Послушайте, уважаемая, – Ф. Г. начинала закипать. – Мне не нужна экспертиза. Неужели вы не понимаете, что речь о другом? Вы от меня случайно узнали о существовании этой пьесы, узнали, что мне разрешили ее играть, и сделали свой перевод. Но ведь разыскала пьесу Тамара Блантер!
– Это не имеет никакого значения! Какая разница, откуда я узнала. Вам нужно думать о качестве перевода, о том, что вам придется говорить со сцены.
– Извините, но этот разговор мне неприятен, я не могу его больше продолжать! Всего доброго.
Ф. Г. бросила трубку.
– Какая наглость! Старая карга! Самозванка! – возмущалась она. – Ну что мне делать, а? Но и я хороша! Кто меня тянул за язык рассказать ей об этой пьесе?! А она, как гангстер, – скорее, скорее, – по-моему, перевела за неделю! еще бы: если пьеса пойдет с успехом, то возрастут доходы. Сколько там процентов платят им с каждого спектакля?
– Я не помню. Кажется, два или три.
– А, это неважно! Нет, вы объясните мне, откуда такое вероломство? Ведь переводы этой дамы запрудили все сцены! – Ф. Г. заходила по комнате. И внезапно остановилась: – А вы знаете, что она может сделать? Она отнесет «Сэвидж» в другой театр и отдаст ее другой актрисе.
– А разрешение? – сказал я.
– Наивный вы человек. Если пьеса попадет к Тарасовой или Степановой – обе, конечно, не в пример мне, дружат с Фурцевой, – неужели, вы думаете, они не добьются своего! Какая я дура! Что я наделала! – Ф. Г. схватилась за голову. – Нет, вы ничего не понимаете! Как только у нас в театре узнают, что «Сэвидж» ставят во МХАТе, немедленно отменят все! И репетиции никогда не начнутся. Думаете, кто-нибудь, кроме меня, обрадовался разрешению? Нужен малейший повод, чтобы театр отказался от постановки! Завадскому на пьесу наплевать, раз не он ее ставит. Верка, когда «Сэвидж» читали на труппе, заявила, что не понимает, зачем нам эта пьеса, если очевидно, что успеха она иметь не будет! Я-то сразу поняла, что Вера Петровна учуяла, какая Сэвидж выигрышная роль! Слава Богу, не первый год в театре, научилась читать и тексты и подтексты, знаем, как оценивается роль, если она достается сопернице.
Я давно не видел Ф. Г. такой. Она ходила вдоль комнаты, от дверей – к окну, и, мне показалось, возбуждалась от собственных слов.
– Но погодите, – попытался я успокоить Ф. Г., – Голышева никуда пьесу не носила, никто Фурцеву ни о чем не просил и «Моссовет» постановку «Сэвидж» не отменял. Волноваться еще рано!
– Волноваться надо сейчас, – сказала Ф. Г., остановившись. Она села и продолжала уже спокойно и рассудительно, как бы проигрывал возможную ситуацию: – Предположим, дамы добьются от министра разрешения. Что делаю я? Прийти к ней с поллитрой не могу – вы знаете, что со мной делает алкоголь, я тут же наговорю ей такого, что меня ни один театр не примет! Разжалобить ее, сыграть несчастную старуху, у которой от слез мокрые десять платков? Но она подумает: «И зачем ей, такой развалине, лезть на сцену? На покой давно пора!»
Театр им. Моссовета, где Фаина Георгиевна играла в 1949–1955 и 1963–1984 гг.
– Я знаю, что делать! – Меня вдруг осенило. – Не ручаюсь за результат, но попытка – не пытка. У нас в редакции работает Рита Фирюбина – Фурцевой она падчерица. Может, действовать через нее?
– Голубчик! – Ф. Г. всплеснула руками. – Что же вы молчали! Да лучше этого и придумать нельзя.
Она вдруг повеселела, засмеялась, взяла сигарету:
– Ах, как хорошо! Я завтра же позвоню этой Рите: «Родная вы моя, спасите сиротку! Ваша мачеха хочет погубить ее!»
И, смеясь, потащила меня на кухню:
– Давно пора чаевничать. Берлинские печенья нас заждались!
Странный все-таки организм – театр. Он живет по своим законам, которые, боюсь, мне так никогда и не понять. Ф. Г. оказалась права.
– Катастрофа! – сказала она мне по телефону. – Самозванка, как я ожидала, без дела не сидела – она пристроила свой перевод! Нет, во МХАТ она не пошла, она сделала ход тонкий и, думаю, беспроигрышный – прочла пьесу Бабановой. Марию Ивановну я обожаю! Что говорить, какая она актриса! Но сидит без ролей. «Кресло № 16» у нее не получилось – какая из нее комическая старуха! Она ухватилась, как мне сказали, за «Сэвидж», но ведь это совсем не ее роль – с юмором у Марии Ивановны всегда обстояло туго.
Вот о чем я хотела вас попросить. Не надо пороть горячку, но что если ваша подруга попытается узнать, действительно ли «Сэвидж» разрешена только «Моссовету»? Не сможет ли ее репетировать другой театр? И как в таком случае посмотрит министерство на дублирование репертуара, тем более что речь идет о пьесе западного автора? Вы понимаете, как я буду ждать результата?..
По моей просьбе Рита Фирюбина села за телефон.
– Закрой дверь и никого сюда не пускай! – распорядилась она грозно. Она набирала разные номера, называла кого-то по имени, кого-то по имени-отчеству, ворковала, смеялась, что-то обещала и, наконец, сообщила: – Отдел театров подтвердил: пьеса разрешена только «Моссовету», ему принадлежит право первой постановки.
Результат оказался самым неожиданным. Ю. А. Завадский, узнав, что «Странной миссис Сэвидж» заинтересовался Театр Маяковского, отдал распоряжение немедленно начать репетиции.
– Но Варпаховский занят в Малом, – сказали Юрию Александровичу в репертуарной части.
– Ничего! Пусть репетирует параллельно!