Глава 3
Как проходить собеседования
Я до сих пор не знаю, почему решил не надевать пиджак на собеседование в Esquire. Сегодня я не представляю себя без этой детали гардероба. Для меня пиджак или приличная спортивная куртка – защитный инструмент, внутренне организующий человека, предмет одежды и, наконец, прикрытие для помявшейся рубашки. И уж во всяком случае его обязательно нужно надевать на собеседование в места вроде редакции журнала Esquire, где есть помещение с четырьмя стенами, кухонька для приготовления кофе и люди, которые на свои собеседования почти наверняка пришли в пиджаках.
Я приехал из бизнес-центра, расположенного в Техасе. Там никто не носит костюмы и даже спортивные куртки с джинсами. Все одеты в рубашки и хлопковые брюки. Иногда рубашку заправляют в брюки. Иногда.
А я стал примером того, как «не надо одеваться». Эта мысль промелькнула в моей голове еще тогда, когда я регистрировался на стойке в холле здания по адресу Бродвей, дом 1790.
Мое беспокойство усиливалось, когда я на скрипучем лифте поднимался на 13-й этаж (тринадцатый!). Оно расцвело пышным цветом, когда я вышел из лифта и нос к носу столкнулся с огромным плакатом, изображавшим обложку журнала Esquire за июнь 2005 года. На ней красовался сам Юэн Макгрегор[7]. Мне показалось, что он внимательно рассматривает меня.
А затем, клянусь богом, он с сожалением покачал головой.
А потом одна из строчек на обложке журнала превратилась в насмешливую фразу: «Этот чудик идет на собеседование без пиджака! Посмотрим, что из этого выйдет!»
А затем прогудел зуммер открывающейся двери.
Первые два собеседования я проходил с номерами два и три в штатной иерархии Esquire: заместителем главного редактора и шеф-редактором. Это были одни из самых интересных бесед в моей жизни. В них присутствовала энергетика. И нейрохимия. Я говорил, и меня слушали. Потом со мной говорили, и я слушал. Оба человека выглядели нормальными. В них не было ни налета элитарности или высокомерия. Они излучали тепло, слушали меня с интересом. Они были просто милы.
Мои переживания по поводу одежды утихли. Содержание наших бесед было куда важнее этого.
Постепенно я понял, что задача этих двух руководителей – определить мои личные качества. Было много того, что на первый взгляд казалось болтовней. Прямо какие-то экспромты, а не опрос.
Вы работаете в авиажурнале?
Вам нравится жить в Техасе?
Вам не нравятся пиджаки? (Ну, напрямую они такой вопрос не задавали.)
Мои тревоги вдруг сменились энтузиазмом. И я повел себя так, как, в общем-то, не стоит себя вести во время собеседований при приеме на работу. Искренне. Самостоятельно.
Я расслабился.
После второго собеседования мы с директором по персоналу, который звонил мне неделей раньше, пошли пообедать в греческий ресторан в нескольких кварталах от редакции. Обед запомнился мне главным образом тем, что я умудрился заказать четыре блюда с тестом фило[8].
– Любите слоеное тесто? – спросил директор.
– Обожаю, – ответил я.
Вот так.
Когда после обеда мы возвращались назад в офис, директор сказал мне:
– Не надо так вытягивать шею, глядя на небоскребы.
«Этот парень решил, что я деревенщина», – сказал я себе.
Потом посмотрел вокруг и добавил:
– А что, ведь кругом такие высоченные здания.
Встречу с главным редактором помню смутно. Припоминаю только, что он вытащил свое кресло из-за своего стола и поставил его передо мной, и это несколько уравняло нас. Помню, как он спросил меня о недавно прочитанных книгах. Я назвал «Переломный момент» Малкольма Гладуэлла[9], хотя на самом деле осилил всего четверть. Я помню, как честно сказал, что прочел только четверть книги, хотя понимал, что выгляжу идиотом. Главный спросил меня, смотрю ли я телевизор. «Да», – ответил я.
Блестяще.
Беседа шла очень просто. Сначала мне было от этого не по себе. А потом я почувствовал себя комфортно. Было впечатление, что мы просто сидим в баре, разговаривая о том о сем. Причем с удовольствием. Как будто меня не нанимают на работу с нереальными профессиональными требованиями. И отсутствие на мне пиджака ничего не значит. Все мои опасения улетучились.
Мне показалось, что я вообще мог прийти в шортах. И если главный редактор что-то во мне искал, то в конце концов нашел.
Я ощутил себя настолько раскованно, что в конце собеседования сказал: «Если сейчас вы вышвырнете меня из своего кабинета, то это будет лучшее событие в моей жизни».
(И могу вам сказать спустя 10 лет, пройдя многие собеседования и проведя немало собеседований сам: это именно то, что вы хотите сказать. В этой фразе есть все, что хочет услышать ваш потенциальный руководитель: скромность, прямота, энтузиазм и благодарность.)
Я ушел от главного редактора в приподнятом настроении. И не из-за мыслей о том, что я могу получить работу, а потому, что, вернувшись домой, я смогу рассказать людям замечательную историю. Вдобавок я провел в офисе любимого журнала несколько часов. Мне льстило, что на меня обратили внимание. Я был благодарен за полученный опыт. Мне было легко оттого, что такие поверхностные материи, как моя одежда, не имеют никакого значения.
Я прошел пешком до моей гостиницы на 47-й улице, чтобы забрать свой багаж. Мне нужно было успеть на самолет, который улетал через пару часов. Я рассчитывал, что мне позвонят через недельку. А могут и вообще не позвонить.
И тут, спустя всего 45 минут после окончания собеседования, раздался сигнал моего мобильного телефона.
212…
Это Нью-Йорк.
649…
Это Esquire.
Я снял трубку, думая, что кто-то ошибся номером. Сейчас кто-то скажет мне, что хотел связаться с молодым подающим надежды редактором Рисом Макдраммондом.
Это был главный редактор.
– Я хотел бы, чтобы вы работали в Esquire, – сказал он.
Пожалуйста, посчитайте до пяти, прежде чем прочтете следующее предложение.
…
Именно столько я молчал после того, как мне сделали это предложение. И поверьте, это длинная пауза. У меня случилось что-то вроде ступора. Это было похоже на паралич перед прыжком с тарзанкой или исполнением в относительно трезвом состоянии песни Bee Gees “How Deep Is Your Love” (вы при этом еще понимаете, как испоганите мелодию). Это был мини-инсульт.
Я заявил:
– Это для меня настоящий сюрприз.
(По крайней мере мне показалось, что я это сказал.)
– Обдумайте это предложение, – раздалось в трубке. – Перезвоните мне позже.
Следующее, что я помню: я звоню маме из бара в аэропорту и стараюсь не заплакать.
Некоторые рейсы из аэропорта Ла-Гуардиа проходят как раз над Манхэттеном, как будто командир корабля решает: «Мне наплевать на все эти небоскребы, Джонсон. Зато какой перед нами замечательный вид!» Как нарочно, мой самолет в Даллас летел как раз этим маршрутом. Момент был непередаваемо величественный: место в первом классе, которое мне почему-то купили, – и я принял пару коктейлей до взлета; заход солнца точь-в-точь как на декорациях вестерна 50-х; какой-то чудик рядом, без умолку говоривший и мешавший мне насладиться величием момента; предложение журнала Esquire, которое позволит мне жить и работать в Нью-Йорке. И все это я мог наблюдать в тот момент из окна самолета.
Какой поразительный и неожиданный вид.