Вы здесь

У истоков международного права. Раздел 2. Международно-правовое регулирование в древности (О. В. Буткевич, 2008)

Раздел 2

Международно-правовое регулирование в древности

Глава I

Возникновение международного права

§ 1. Генезис и особенности международных отношений древности

Понимание процессов, которые происходят в международном праве, тенденций его становления и развития связано с определением особенностей его составляющих. При их выяснении возникает потребность проанализировать сущность и природу международных отношений как сферы, которая оказывает наибольшее влияние на формирование характерных черт регулирующей их правовой системы. Они имеют свою специфику в разные исторические периоды и являются не только объектом международно-правового регулирования, но и сферой, в которой функционирует международное право. Международное право возникает с появлением международных отношений, а содержание и направленность его норм в большой мере определяются последними, поэтому именно исторические особенности системы международных отношения влияют на соответствующие особенности регулирующей их системы.

Однако адекватно исследовать международные отношения удается далеко не всегда. Здесь можно отметить, что в качестве отдельной научной дисциплины теория международных отношений начала изучаться лишь после Второй мировой войны, на что в значительной степени оказали влияние новые идеи о создании единого мирового правительства[302]. Поэтому даже попытки дать определение международным отношениям часто завершались поражением. Причем «поражением, – по мнению исследователя международных отношений Р. Арона, – очень поучительным, потому что окончательным, следовательно – очевидным. Международные отношения не имеют четко определенных границ в реальности, они материально не отделимы и не могут быть отделены от других общественных явлений»[303].

Существует несколько принятых дефиниций международных отношений. Во-первых, их определяют как отношения между нациями или народами. Но нация как политическое образование возникает лишь в новый период истории (а по мнению многих авторов – только после Французской буржуазной революции[304]), и такое понимание международных отношений отрицает их наличие в предыдущие эпохи. Кроме того, нация не является тем субъектом, который способен, вступая в такие отношения, выражать и реализовывать персонифицированную волю и таким образом выступать их самостоятельным волевым участником. Круг отношений, в которых нация является основным участником, ограничен.

Близко к этому определению подходят те исследователи, которые рассматривают международные отношения как отношения между народами. Однако понятие «народ» не является четко определенным в международно-правовой науке.

Во-вторых (и это наиболее распространенное мнение, особенно для советской доктрины), международные отношения определяют как отношения между государствами, как совокупность экономических, политических, идеологических, правовых, дипломатических, военных связей между народами, между государствами и системами государств, между основными социальными, экономическими и политическими силами и организациями, действующими на мировой арене[305]. Данная мысль продиктована в том числе позитивистским отношением к международной сфере. В частности, относительно международного права это проявилось в его этатическом толковании как продукта исключительно суверенной воли государств.

В английской «Энциклопедии международных отношений» международные отношения определяются как «все отношения между субъектами государственной природы (state-based actors), которые выходят за пределы государственных границ. Это понятие наиболее тесно связано с понятием международной политики, хотя оно и шире последней»[306].

Наконец, во избежание установления характерных особенностей международных отношений им давали общую характеристику, называя их «охватывающими все отношения, которые выходят за границы государств»[307]. Из этого определения также можно сделать вывод, что международные отношения появляются лишь с появлением государств.

Однако, во-первых, сведение международных отношений лишь к «межгосударственным» хотя и упрощает понимание взаимодействия международных отношений и международного права, но предметно и, как будет показано далее, хронологически его ограничивает, поскольку на становление и развитие международного права влияют не только межгосударственные отношения (хотя именно их роль, как правило, оказывается решающей), но и международные отношения в широкой совокупности их субъектов, причем это происходит как на этапе правоприменения, так и на этапе правотворчества.

Во-вторых, современные достижения науки (антропологии, этнологии, общей истории, истории социологии и др.) показали, что, например, не все греческие полисы, египетские или месопотамские номы были государствами, в то же время отношения между ними не менее, чем собственно межгосударственные, влияли на формирование и становление международного права.

В-третьих, государства не возникли все одновременно. Длительное время они взаимодействовали с другими субъектами: негосударственными объединениями, локальными группами, племенами, семейными группами, этническими общностями, семейными кланами, субкланами и т. п. В некоторых регионах, как, например, в Индии, международные отношения долгое время развивались вообще при отсутствии государств. «Общество, описанное в ведической литературе, было по своему характеру племенным»[308]. Нет никаких оснований исключать такие взаимоотношения из сферы международных отношений, поскольку между их субъектами заключались соглашения, закреплялись обычаи, происходил обмен посольствами, осуществлялись торговые и другие операции, которые со временем трансформировались в нормы, институты и институции международного (межгосударственного) права. Такие же правовые категории и институты, как нормы права и субъекты права, начинают появляться лишь на этапе взаимоотношений надобщинных политических структур, протогосударств (вождеств), ранних государств. Наконец, если исходить из понимания международных отношений как межгосударственных, то о них в чистом виде вообще можно говорить, лишь начиная с XV–XVI вв., когда сложились суверенные государства в их классическом понимании.

Можно выделить три основных подхода к вопросу о зарождении и существовании международных отношений в древний период. Сторонники государственнического подхода к характеристике международных отношений часто приходили к выводу, что поскольку в древний период нет государств, межгосударственных отношений, то не возникает и потребности в международном праве.

По мнению же других исследователей, международные отношения в древности существовали. Но, во-первых, они были настолько спорадическими, ситуативными, что необходимости в их системном упорядочении не было: решение принималось в каждом конкретном случае и не было обязательным для другого случая. В подтверждение этой позиции исследователи, в частности, указывали, что поскольку даже самым быстрым транспортом в то время добраться в другую страну можно было не менее, чем за полтора-два месяца, а ситуация в международных отношениях изменяется быстро, то и указания устаревали прежде, чем посланцы успевали достичь собственных границ. Поэтому все указания правители давали своим посланцам в общем виде, а конкретные решения позволяли им принимать на собственное усмотрение. Такие «нестабильные» поручения стали предпосылкой формирования зарубежных органов внешних сношений. Однако датировать формирование соответствующего аппарата можно лишь на относительно более поздних стадиях развития международных отношений; поначалу же все эти функции осуществляли лица, которые направлялись в другие страны по собственному почину, – купцы, путешественники, религиозные паломники. Часто, передав информацию, они направлялись в третье государство и никакой ответственности за переданное не несли. То есть связи устанавливались, но взаимные отношения, требующие правового регулирования стабильного, жизненно важного характера, не налаживались. Долгое время посланец, устанавливающий контакт, сам же и принимал решение, а потому не было необходимости в создании особого специализированного аппарата.

Наконец, учеными высказывался и позитивный взгляд на существование международных отношений в древности. Однако его сторонники в основном разделяли эти отношения на три группы: религиозные, торговые и военные. Считалось, что для каждой из этих групп отношений также не было потребности создавать специализированные органы внешних сношений, деятельность которых предполагает нормативное урегулирование. Религиозные отношения поддерживали схимники, служители культов, жрецы, паломники к святым местам; торговые – купцы, путешественники, моряки; военные-вооруженные силы соответствующих стран. Международные отношения подобного рода опять же являются ситуативными и, соответственно, не требуют четкого правового закрепления.

Обычно при таком восприятии международных отношений Древнего мира не было потребности в международном праве вообще: «Международные отношения характеризовались всеобщей враждебностью и войнами. Ни о какой общности интересов государств не было и речи. Внешняя политика целиком исходила из интересов только данного общества… Неприкосновенность послов обеспечивалась религией и внутригосударственным правом. Что же касается договоров, то они рассматривались как религиозно-политические обязательства. Следовательно, элементарное регулирование международных отношений осуществлялось политическими нормами и нормами религиозной морали…Отсутствовала элементарная основа для существования МП»[309].

Определение момента появления международных отношений в их классическом понимании является ключевым для датировки возникновения международного права как системы их регулирования. Поэтому нерешенность вопроса о существовании международных отношений в древнем обществе нередко порождала в науке противоречия относительно датирования появления международного права. Это видно в том числе и из существующих теорий возникновения международного права, которые объективно базировались на учете соответствующих факторов и элементов международных отношений. В зависимости от того, когда, по мнению ученых, эти отношения смогли составить объект международно-правового регулирования, часто давался ответ и на вопрос о моменте возникновения международного права. Следовательно, международные отношения как объект международного права древности в целом, исходя из существующих научных теорий, можно разделить на догосударственные и межгосударственные отношения, принимая за точку отсчета момент возникновения древних государств. Правда, и это деление будет носить условный характер, поскольку в некоторых регионах на протяжении нескольких веков сосуществовали государства, догосударственные общественные образования, протогосударства, ранние государства, вождества и даже племена и семейные кланы.

В действительности эволюция политической организации человечества проходила по достаточно сложной схеме. Ученые все более склоняются к тому, что этот процесс протекал по следующей линии: локальная группа (община) – племя (автономные общины, суверенная сельская община) – вождество – сложное вождество – сверхсложное вождество – город (полис) – предгосударство – раннее государство – зрелое государство. При этом нормы международного права известны уже на этапе вождества, а не государства, как утверждают приверженцы этатического видения возникновения права.

Итак, отчасти с оглядкой на традиционный подход к международному праву и международным отношениям их развитие в древний период будет рассмотрено на двух этапах – «догосударственном» и на этапе взаимодействия древних государств («государственном»). Такое деление выбрано нами с целью подчеркнуть, что международные отношения возникли и существовали уже в период, когда еще не сложились государства; показать, что отношения между образованиями негосударственного или догосударственного типа были достаточно развиты и охватывали собой практически все направления и особенности функционирования международных отношений следующих эпох и требовали уже в то время создания соответствующих норм и принципов правового характера для их урегулирования. Международные отношения в их классическом понимании имеют свои истоки и предпосылки формирования в отношениях первобытных племен, семейных кланов, групп. Сам же «государственный» этап становления древних международных отношений в чистом виде никогда не существовал из-за отсутствия в древний период системы государств в классическом понимании. В первый период формирования международного права можно говорить частично о правовых, а частично о протоправовых регуляторах международных отношений, о становлении правовых институтов всех основных направлений международно-правового регулирования.

1. «Догосударственный» этап международных отношений[310]

Для установления времени появления международных отношений следует прежде всего определить, о каких субъектах взаимоотношений идет речь и какого уровня развития они должны для этого достичь. Здесь различные авторы по-разному рассматривают необходимое количество и характеристику таких субъектов.

Подавляющее большинство исследователей первобытного и рабовладельческого обществ (преимущественно представители школы марксизма и государственнического подхода) считали, что в процессе развития социальные объединения подвергаются последовательным изменениям, а именно: род – фратрия – племя – государство, а само появление международных отношений, требующих международно-правового урегулирования, датировали этапом последнего. П. Виноградов считал, что этот процесс развития субъектов международных отношений (а в дальнейшем и международного права) проходил другие этапы: племя – античный город – церковное объединение – договорные ассоциации – совместные организации. «Эволюция этих групп, – считал он, – связана с необходимостью создания определенных форм международного взаимодействия, союзов и федераций»[311]. Эту идею поддержал ряд западных ученых.

Во второй половине XX в. появилась концепция эволюционных этапов социально-политической организации сообществ (Э. Сервис), согласно которой различали следующие этапы: группа – племя – вождество – государство[312]. Причем о международных отношениях и международном праве в рамках этой схемы, как считали ее сторонники, правомерно говорить на этапах «вождество» и «государство». Сегодня можно встретить много приверженцев этой схемы эволюционной последовательности социально-политических форм: локальная группа – племя – вождество – государство[313]. Она является особенно интересной с точки зрения выяснения вопроса о возникновении международного права в догосударственный период.

Вместе с тем, все больше исследователей первобытного общества начало выступать против термина «племя» как неадекватно отражающего соответствующее понятие. Эволюционный ряд, по их мнению, развивался так: община (локальная группа) – вождество (сложное вождество) – раннее государство – зрелое государство (mature state)[314]. Международным отношениям и прежде всего международному протоправу здесь отводится место на этапе вождества. Племя здесь не является первобытной формой политической организации; она возникает уже как результат структурирующего влияния имеющихся государственных систем на неструктурированные массивы независимых общин[315]. Если исходить из такого понимания, отношения между племенами должны считаться международными.

Впрочем, авторитетные ученые продолжают выделять племя как отдельный этап или тип первобытнообщинной эволюции в направлении становления государственных структур. При этом саму племенную структуру они разделяют на свои этапы (подтипы): гомогенные племена – сегментарные племена – политически организованные вождества – федеральные государства – города-государства – теократические империи[316]. В рамках указанной схемы о международных (межплеменных) отношениях и международном праве (протоправе) категорически нельзя говорить разве что на стадии гомогенных племен, потому что уже на этапе сегментарных племен можно выделить ростки будущих правовых и государственных элементов. Именно с этих позиций к вопросу о происхождении международного права подходят те исследователи, которые придерживаются теории, что оно возникло для регулирования межплеменных отношений, и употребляют относительно племенного периода понятие «первобытная дипломатия» (Р. Ньюмелин) или «примирительное межплеменное право» (Г. Дж. Берман, Э. Аннерс), считая само это явление свидетельством зарождения международного права[317].

Один из ведущих ученых-антропологов М. Салинз, говоря о племени и содержании межплеменных отношений, отмечал, что «структура племени представляет собой серию концентрических кругов, начиная от тесно спаянного круга домохозяйства и небольшого селения и расширяясь через более обширные и диффузные зоны региональной и племенной солидарности до неопределенной и темной межплеменной арены. Это одновременно и социальная, и моральная модель племенного универсума, определяющая соответствующие степени силы действия общих интересов и поведенческие стереотипы для каждого круга. Обмен – это также поведение, определяемое моралью и регулируемое ею же»[318]. Следовательно, еще с племенных времен торговля и обмен не только способствовали сближению народов, но также в их структуре зарождались основные элементы будущего международно-правового регулирования. Так, М. Салинз утверждает, что в то время «курс обмена берет на себя функцию мирного договора. Межгрупповой обмен не просто служит “моральной цели” установления дружбы. Но каковы бы ни были намерения участников, пусть они будут самыми что ни на есть утилитарными, обмен не должен вести к установлению вражды. Каждая сделка, как мы уже знаем, это обязательно и социальная стратегия: она имеет коэффициент дружественности, проявляющийся как в поведенческом этикете, так и в обменном курсе[319]». Учитывая то, что обмен как явление и эквивалентность как основная черта его процедуры являются квинтэссенцией всего международного общения, о зачатках последнего можно говорить, начиная с межплеменных отношений.

Однако очевидно, что когда речь идет о таких элементах эволюционного процесса социально-политической организации первобытного общества, как локальная группа, семейная группа, или о таких этнических сообществах, как семейные кланы, субкланы или общины, нельзя говорить о международных отношениях между ними или о международном праве. На протяжении тысячелетий существования подобных образований между ними развивались межиндивидуальные, межгрупповые, межобщинные отношения, которые в силу их непродолжительности, нестабильности (они могли появляться и исчезать внезапно, как и сами сообщества) нельзя даже классифицировать как социальные отношения, не говоря уже о том, чтобы называть их первобытными международными отношениями.

О появлении международных отношений, их прототипа, равно как и прототипа международного права, речь может идти лишь с появлением надобщинных политических структур – протогосударств (вождеств) и ранних государств. Основные генетические наработки международных отношений и международного права создавались еще в межгрупповом, межобщинном общении. Многие из них, как и сами социальные сообщества, связи между которыми вызывали их к жизни, исчезли с развитием общественных отношений. Другие сохранились до этапа появления международных отношений и международного протоправа (вождество, раннее государство) и составили их основу. Руководствуясь качественными отличиями определенных этапов и подэтапов их общественного развития, вождества разделяют на минимальные, типичные, максимальные, простые и высшие, простые и консолидированные, простые, сложные и сверхсложные и т. п.[320] Определенной детализации был подвергнут и этап становления государства, в котором стали различать раннее государство, предгосударство, протогосударство и т. п. (все они играли большую роль в становлении международных отношений и их особенностей на разных этапах древнего периода) [321]. Подобная детализация процесса возникновения и становления государства может иметь и еще одно объяснение: не желая отойти от этатического понимания и признать, в частности, международную правосубъектность других образований, исследователи «подгоняли» эти последние под название и понятие государства, что повлекло за собой приравнивание, например, вождества к раннему государству, города-полиса – к протогосударству.

Следовательно, в науке существует достаточно много вариантов классификации древних международных отношений в зависимости от их участников.

Влияние международных отношений на становление институтов международного права в то время можно проследить по динамике развития института династических браков. Уже на этапе существования локальных групп между ними существовало правило обмена женщинами, которое не только приводило к запрещению инцеста, но и способствовало появлению одного из первых элементов нормы «я тебе – ты мне» (прототипа принципа взаимности, правовой эквивалентности). Согласно классификации обмена женщинами, предложенной К. Леви-Строссом, он мог быть прямым, или ограниченным, и непрямым, или общим. Первый заключается в обмене женщинами между близкими родственниками, а второй – в обмене между разными группами, обществами, племенами. Именно последний и положил основу института династических браков. Обмен женщинами способствовал становлению обычая эквивалентных подарков, развитию внегрупповых брачных связей. На этапе становления общины и особенно вождества межобщинные брачные взаимоотношения изменяются: социальная стратификация вносит элементы неравенства в данный обычай. Перед самым появлением надобщинных политических структур межобщинные браки становятся привилегией старейшин, вождей, а с появлением государства они ложатся в основу международно-правового института династических или, как их еще называют, дипломатических браков. «Такие внеплеменные браки, – по мнению исследователей, – стоявшие под защитой и охраной норм, общих целому комплексу кланов, были фактором мирного сближения племен, очень часто устанавливавших особыми соглашениями, понимавшими характер обычая»[322].

Институт династических браков, как будет еще показано, играл большую роль в догосударственный период в отношениях между древними народами, в частности, он тесно вошел в процедуру заключения международных договоров. Свидетельства о нем мы находим и в данных

0 периоде античной Греции. Так, Геродот положительно отзывался о значении брака для заключения договора, «ведь без таких родственных уз мирные договоры обычно непрочны» (Геродот. История. I. 74)[323].

В свою очередь другой институт – эквивалентного подарка, содействовал развитию торговых обычаев, предопределивших со временем становление различных, иногда взаимно не согласованных институтов международного права, например, гостеприимства, уплаты дани, а также развитию торгового права как сферы внешней деятельности сообщества. Но уже относительно этапа существования локальных групп ученые указывают на появление зачатков следующих форм обмена: «1) подарки (односторонний правовой акт, преимущественно кратковременный); 2) обмен (двусторонние соглашения): а) торговые подарки (взаимные подарки); б) административная торговля; в) ценоустанавливающая торговля); 3) распределение: а) распределение по взаимному соглашению; б) распределение по воле лидера локальной группы; 4) наложение налогов, реквизиция[324]». По этой схеме можно проследить эволюцию норм эквивалентного подарка вплоть до становления институтов права международной торговли, которые фактически сложились на этапе вождества (хотя об их фактическом регулятивном действии можно говорить уже относительно первых стадий взаимоотношений первобытных групп между собой), а юридически были признаны с появлением государств.

Вообще институт подарков или обмена подарками является одним из ключевых для понимания механизма становления международных контактов и впоследствии международного права в древний период. Его важность заключается в том, что по своей форме институт подарков (обмена подарками) является квинтэссенцией принципа эквивалентности и взаимности – основы правового взаимодействия между лицами, народами, странами или государствами. Это признают исследователи древнего общества: «Дарение, так же как любой другой переход материальных вещей от одного лица к другому, может предоставить исследователю ценную информацию, если только он ее проанализирует и поймет»[325].

Институт подарков и церемонии, его сопровождавшие, являются важным объединительным звеном между обособленными народами, а в некоторых случаях и единственным средством их общения. Данный институт возникает еще на этапе межобщинных отношений.

На этапе локальных групп в их взаимных отношениях появляются отдельные элементы будущих институтов международного права, такие как посредничество в конфликте (чаще эти функции осуществлял избираемый лидер, который отвечал перед группой в целом), иерархия санкций за нарушение отношений с другой группой (осуждение общественным мнением, презрение, высмеивание и даже отказ в общении с членами группы, который впоследствии трансформируется в институт остракизма), гостеприимство (известно о существовании в тот период правила, по которому соседним общинам, кланам, родам, группам, племенам и т. д. позволялось временно поселяться на иностранной территории в результате постигших их природных катаклизмов), проксения, статус иностранцев (в случае получения урожая, превышавшего потребности группы, для его сбора приглашались представители соседних групп и им гарантировались уважение, безопасность и часть урожая), статус территории, границ и др. Уже в этот период начинается становление в первую очередь «самых необходимых» международно-правовых норм и институтов, без которых существование каких-либо международных взаимоотношений оказалось бы невозможным. На следующих этапах эти нормы получат формализованное признание со стороны субъектов международных отношений и международного права, системность, объединятся в институты и составят основу международно-правового регулирования.

С появлением семейно-клановых групп и их институализацией растет и роль межгрупповых отношений. Если в рамках семейной группы авторитет ее главы являлся безусловным, то за ее границами авторитет нужно было заслужить или завоевать. Межклановые сношения становятся основным объектом интереса главы семьи. За пределами своего клана он покупал себе женщин, животных (в отдельных семейно-клановых сообществах даже существовал обычай не употреблять в пищу мясо своих животных[326]), пропагандировал собственные ритуальные обряды, мифы, язык, обычай. Так внешние сношения одних семейно-клановых групп с другими становятся важным элементом их существования.

Появившиеся этнические сообщества, которые обычно называют племенными, постепенно расселяются и занимают значительную территорию, что делает необходимым более тесное общение с другими сообществами. Вообще вопрос территориальной структуры объединения является одним из решающих для его последующего политического формирования и развития. Образование основанных на территориальном элементе союзов, как считал Г. Еллинек, внутренне связано с развитием сложного правопорядка; последний уже как таковой находит твердую почву в социальных взглядах примитивных эпох, и нельзя, применяя к нему критерий высшей цивилизации, считать его простой организацией[327].

Все это предопределяет более требовательное отношение к защите собственных границ и формирование разрешительного режима проживания иностранцев, который со временем разовьется в институт статуса иностранцев. Вместе с тем, территориальные сообщества все чаще прибегали к захвату в плен (сначала женщин как жен для собственных лидеров и производительной рабочей силы, а в дальнейшем и мужчин – для выполнения определенных хозяйственных обязанностей). Вначале за захват в плен наказывают родственники, члены семейно-кланового сообщества, впоследствии – этническое сообщество в целом, в результате чего и появляется понятие врага, враждебного лагеря; это порождает свои обычаи и принципы. Собственно на этом этапе территориальные связи этнических сообществ вытесняют семейные, что способствует возникновению политических властных отношений, которые уже на этапе своего зарождения подразделяются на внутренние и внешние. Последние являются сферой, в которой формируются юридические нормы международного характера.

В этнических сообществах вступление в брачные связи с представителями другого сообщества часто было не только правом, но и предписывалось как обязанность с целью избежания браков между близкими родственниками[328]. Функции лидера такого сообщества в сфере внешних сношений уже подобны функциям лидера вождества.

Политически властные сношения осуществляются новыми надобщинными структурами, в стабилизации которых важную роль играют экологические факторы (в районе древнего Египта и Месопотамии это создание ирригационной инфраструктуры), производственные отношения (среди них особое значение имеет фактор обмена продуктами между соответствующими надобщинными политическими структурами), демографический фактор, процесс политической интеграции. Эти процессы сопровождаются усилением борьбы за ведущую роль в создаваемых надобщинных политических структурах. Эта борьба еще не является войной (в результате отсутствия централизованных политических структур), но уже не является и простым конфликтом. Фактически эта борьба, как и война, ставит целью захват чужой территории, населения, основных ресурсов. Она становится неотъемлемым элементом новых политических структур, и уже на этапе создания вождеств, имеет все формальные черты войны.

Происходит институализация власти и легитимация политического лидера, который возлагает на себя права сношений с другими централизованными (или иными) политическими образованиями и вместе с сообществом в целом является полноправным субъектом, полномочным решать какие-либо вопросы внешних сношений. Уже с этого периода он представляет собой прообраз правителя – субъекта международного права, ставшего в древний период классическим. Здесь проявляются все основные его черты как такого субъекта – прерогатива международного «нормотворчества», правоспособность, дееспособность и ответственность за международные действия.

На ранних этапах существования надобщинных политических структур это объясняется не только правом лидера, а скорее собственными заслугами, способностями и победой в соперничестве с другими конкурентами соответствующей политической структуры. Доступ к такой деятельности имеет широкий круг субъектов: старшины и их помощники, советники, жрецы, купцы, лидеры административных подразделений и т. п. Сакрализация должности лидера способствует институализации и деперсонализации его положения как вождя и превращению его в Символ. Такая символизация вождя завершается на этапе образования протогосударства – вождества. По мнению исследователей, вождества – это «тип социально-политической организации, состоящий из группы общинных поселений, иерархически подчиненных центральному, наиболее крупному из них, в котором проживает правитель (вождь)»[329]. В Древнем Египте период вождеств длился, по большому счету, до конца Нового царства. И хотя большинство исследователей говорит о существовании там государственной структуры с фараоном во главе, все же характер власти, взаимоотношения правителей номов и царств, внутренняя организация последних дают основания думать о вождестве. Впрочем, это никак не мешало правителям номов и царств (составляющих вождества) вести активные внешние сношения.

Сегодня в исследованиях ученых (см., например, труды X. Дж. М. Классена, П. Скальника, Р. Л. Карнейро и др.) убедительно доказано, что «всем ранним государствам предшествовала политическая организация типа вождества и что, следуя различными путями, они достигли уровня раннего государства»[330].

Вождество является уже достаточно зрелой политической структурой с сакрализированной властью, развитым товарообменом с другими политическими сношениями как добрососедского, так и военного характера. Для вождества характерны надлокальная централизация власти, иерархическая система принятия решений и контроля за их выполнением, наличие «закрытых» сословий и элитарных групп, перераспределение избыточного продукта по вертикали, общие идеологические установки, культура, традиции и ритуалы и т. п. То есть период вождеств – это период достаточно зрелой социополитической организации, которая уже не могла ограничиваться изолированным развитием. Недостатки вождеств сравнительно с государствами (такие, например, как отсутствие узаконенной власти или монополии на применение силы, ограниченные полномочия вождя и др.) не были преградой для установления и развития международных отношений, равно как и их правового регламентирования. Внешняя торговля была сферой активной конкуренции между группами элиты, что содействовало развитию системы династических браков, союзнических или вассальных отношений.

Вождества стремились быть в центре международных торговых путей, завладевать ключевыми пунктами такой торговли, для чего при необходимости даже прибегали к военным действиям. Таким образом, уже в догосударственный период существовали вполне развитые международные отношения с соответствующим механизмом правовой организации и контроля. Если же речь идет об этапе становления государства, то не может быть даже сомнения в наличии таких отношений и механизмов.

На этом этапе завершается формирование международных отношений как особой функции вождества. Характер вождества не способствовал централизованному осуществлению внешних сношений, вождество добивается упорядочения в этой сфере в первую очередь введением иерархии в праве на внешнее представительство. Происходит разделение международных отношений на официальные (их осуществляют лишь четко определенные субъекты политической власти) и неофициальные (проявляются в отношениях отдельных лиц с представителями соседних вождеств, других надобщинных структур). Для тех, кто имеет право осуществлять внешние сношения, четко устанавливаются старшинство, ранги, должности, размеры морального и материального поощрения, уважение и авторитет. Во внешних сношениях этого периода выделяются административные, торговые, военные, обрядовые, протокольные, религиозные и другие. В структуре вождества выделяются центр и периферия, а за его границами – соседи, колонии, нейтральные вождества. Явление нейтралитета становится стабильным фактором международных отношений, а с колониями развиваются разнообразные отношения (от отношений полной зависимости, до вассальных и патронажных[331]).

На первый план в вождестве выходит военная функция, но, как показывают последние исследования, война не играла такой роли, какую ей зачастую приписывала наука. По сравнению с другими факторами внешних сношений война имела не большее и не меньшее значение, чем, например, в современных международных отношениях. Стремление к централизации, борьба с автономией является основной тенденцией утверждения вождества. Сфера внешних сношений все более отвечает задаче обеспечения собственной независимости, ради чего покоряются другие надобщинные политические структуры, создаются региональные объединения с другими вождествами. Распространенной была практика построения вождеств с центром и автономией, а также полуавтономными политическими структурами.

Есть основания причислить к вождествам и некоторые греческие города-полисы. О них исследователи пишут преимущественно как о городах-государствах, однако при более близком рассмотрении становится понятно, что они в своем развитии не дошли до уровня государства. «Около VIII в. до н. э. на месте прежнего родового строя утвердилась новая политическая структура – “город-государство”, полис, охватывающий сам город и прилегающую к нему территорию, населенную свободными гражданами…Основой гражданства была принадлежность человека к семье, к фратрии и к филе, и люди, связанные общественными и культовыми узами, составляли замкнутую общность. Центром государства был главный город»[332]. Фукидид писал: «Очевидно, страна, называемая ныне Элладой, лишь с недавнего времени приобрела оседлое население; в древности же там происходили передвижения племен, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев…Итак, афиняне долго жили на всей своей земле самостоятельными общинами. И даже после политического объединения большинство населения Аттики (как в древности, так и в последующее время) по старинному обычаю все-таки жило со всеми семьями в деревнях» (Фукидид. История. I. 2; II. 16)[333].

Средствами достижения целей в международных отношениях становятся добрососедство, мирные взаимоотношения, подарки, дань, принуждение, насилие (которые объединяются или взаимозаменяются в зависимости от ситуации). Выделяются разные виды международных взаимоотношений, прежде всего, в зависимости от международного статуса сторон. По свидетельству древнегреческих источников, еще в догосударственный период царь Крез «первым из варваров, покорив часть эллинов, заставил платить себе дань; с другими же он заключил союзные договоры. Покорил же он ионян, эолийцев и азиатских дорийцев, а с лакедемонянами вступил в союз» (Геродот. История. I. 6).

На этапе вождества практически завершается формирование необходимых обычаев, обрядов, мифов, применяющихся в практике международных отношений. Однако среди них следует различать обычаи, положившие основу международно-правовым нормам, и неправовые обычаи и обыкновения.

Обычаи и устные соглашения, существующие в период вождеств, являются прототипами норм международного права, которые будут впоследствии функционировать между древними государствами. Но формально они не были одобрены политической властью как властные решения, а поэтому оставались в морально-политической, религиозной сфере (в то же время, даже несмотря на приказ правителей, древние эллины просили их не «требовать от них ничего противного обычаям!» – Геродот. История. I. 8). На этапе существования протогосударств (вождеств) завершается формирование международных отношений почти во всех направлениях внешнеполитической деятельности надобщинных структур. Они получают стабильное самостоятельное значение для политически властных единиц (участников), главного фактора формирования международного права. Собственно этот период уже вполне можно назвать этапом возникновения международного права. Внешние сношения вождеств, которые направлялись преимущественно на обеспечение жизненно важных потребностей этих общественных образований (удовлетворение неотложных экономических потребностей, обеспечение определенной меры политической стабильности и внешней безопасности и т. п.), среди прочего становились катализатором их развития и превращения в конечном итоге в более сложные политические образования – государства. В правовом плане это развитие вождества путем его общественно-политического усложнения способствовало становлению института международной правосубъектности.

О том, что в последнее время наука отказывается от сугубо государственнического подхода к толкованию древних территориально-политических образований как основных действующих лиц на международной арене, свидетельствует появление трудов, посвященных аргументированию негосударственного характера таких древних стран и даже империй, как Верхний и Нижний Египет. Утверждая это, некоторые ученые отмечают, что «в случае Египта отсутствовал целый ряд “классических” предпосылок перехода к государству, таких, как борьба за ресурсы – поскольку при огромном хозяйственном (земледельческом) потенциале долины Нила численность (плотность) ее населения в доисторическое время была сравнительно невелика; внешняя военная угроза – поскольку таковой пока неоткуда было исходить; культурное влияние других стран (в данном случае Месопотамии) – так как оно не могло быть решающим в силу достаточной самобытности автохтонной египетской протоцивилизации»[334]. Оставляя в стороне спорные моменты отсутствия культурных влияний и международных контактов Египта на том этапе, следует отметить, что автором не был указан такой существенный элемент формирования государства, как внутренняя самоорганизация, которая носит, прежде всего, правовой характер.

В Египте на базе одних номов могла образоваться государственность, другие в то же время оставались в догосударственном состоянии, «Архаичное египетское государство, – по мнению исследователей, – ограничивалось лишь частью территории страны, резко выделяясь среди прочих “вождеств” более высоким уровнем социальной организации»[335]. Исходя из этих факторов, можно утверждать, что на тот период в древнем Египте еще не сложилось централизованного государства, которое бы распространяло свою юрисдикцию на всю территорию страны, но уже зарождались предпосылки формирования и элементы государственной организации ее отдельных частей.

Это свидетельствует о том, что государственная форма не является необходимой для вступления образования в международные отношения в качестве активного их участника.

Генезис международных отношений на исторических этапах, предшествовавших появлению государства, доказывает, что и происхождение международного права нельзя датировать лишь этапом появления государства, поскольку по своему позитивному содержанию это право призвано регулировать не сугубо межгосударственные, а в более широком контексте – международные отношения. Однако здесь возникает проблема с признанием современной наукой догосударственных международных отношений и международного права. Даже по поводу этапа вождества, общественной организации, наиболее приближенной к государственной, исследователи спорили. В советской доктрине этот этап вообще не признавался; по утверждению исследователей, «теория вождества является “западным изобретением”»[336]. В целом есть все основания говорить о вождествах как о ранних государствах, однако любая однозначность здесь недопустима, поскольку граница между «негосударством» и государством является размытой. Таким образом, решение вопроса о происхождении международного права прямо зависит от позиции, избираемой относительно появления и становления международных отношений как объекта его регулирования.

Так, ключевым в характеристике международных отношений было и остается понятие государства, государственного суверенитета. Образования, фактически вступившие в такие отношения, но не бывшие собственно государствами, наука не включала в систему таких отношений. В то же время именно в «догосударственный период» формирование отношений между существовавшими древними образованиями и выработка ими в процессе взаимодействия соответствующих норм для его регулирования заложили прочную основу международного права и отношений последующих («государственных») периодов и создали необходимые предпосылки для формирования характерных черт и особенностей норм и принципов международного права и международных отношений последующих эпох.

2. Международные отношения стран Древнего мира

Зарождение государств не могло не повлиять на сущность международных отношений хотя бы потому, что в совокупности этих отношений выделяется центральное звено – межгосударственные отношения, которое становится главным фактором формирования международного права, а нормы последнего получают санкционированную государством обязательность. Вместе с тем, указанные отношения в сущности и по форме очень тесно связаны со своими предшественниками – отношениями догосударственных надобщинных политических структур, которые, в свою очередь, переняли и усвоили все основные протоправовые наработки первобытного, племенного периода.

Отношения между первыми ранними государствами ограничены теми же регионами, что и их «предшественники»: вначале международные отношения и нормы, их регулирующие, развивались в тех регионах Древнего мира, где зарождалась цивилизация и возникали центры международной жизни[337], – на Ближнем Востоке, в Индии, Китае, античном греко-римском мире. Сфера осуществления этих отношений практически мало расширилась, структурно на ранних стадиях существования государства они почти не изменились. Следовательно, истоки международных отношений и их механизмов появляются еще в первобытные времена, в результате попыток общения, предпринимавшихся первыми общественными образованиями. Но очень скоро, на завершающих стадиях развития ранних государств, процесс создания государства, а вслед за ним и международного правотворчества, способствует образованию института субъектов международного права как специфической совокупности норм, независимых от воли отдельного государства. Получается, как участники международных отношений способствовали формированию международного права для их регулирования, так и международно-правовые наработки догосударственного, первобытного периода влияли на развитие этих субъектов и их становление как более сложных общественно-политических образований.

Возникая в различных регионах Древнего мира, международные отношения каждого из них имели свои особенности, обусловленные этнической, религиозной спецификой, геополитической структурой региона, однако их основные черты и направления схожи для всего Древнего мира. Это объясняется рядом характерных черт международных отношений. Во-первых, характерными являются особенности субъектов древних международных отношений – особенности, сформированные определенным образом еще в межплеменных отношениях. Во-вторых, объективные условия, вынуждавшие отдельные образования (племена, локальные группы, вождества, города, государствоподобные образования, государства) вступать в отношения между собой, являются одинаковыми для всех регионов; в их числе вопрос престижа, авторитета сторон международных отношений, а также требования жизненной необходимости – потребности безопасности и экономики. Наконец, для осуществления своих внешних сношений древние общественные образования должны были вырабатывать определенные правила и впоследствии подчиняться им, вне зависимости от того, были ли они сформированы на основе племенных обычаев, религиозных верований или норм первобытной морали. Основные направления древних международных отношений, состав их участников, содержание и нормы, их регулировавшие, сформировались под воздействием объективных условий развития первобытных общественных образований и несли на себе их отпечаток. Наиболее явственно эта традиция проявляется в сравнении отношений, возникавших между вождествами и ранними государствами, и, соответственно, правовыми нормами, их регулировавшими.

С появлением ранних государств продолжает развиваться принцип эквивалентности и другие ключевые принципы взаимоотношений, выработанные в догосударственный период. В частности, крепнет принцип престижного дарообмена. С появлением вождеств престижная экономика стала играть роль важного средства создания и развития международных отношений. Путем организации праздников престижа, осуществления даров правители вождеств приобретали союзников, реализовывали важную статью экономического дохода (поскольку по принципу эквивалентности подарок предполагал преподнесение ответного дара). Наконец, тот, кто первым дарил или устраивал праздник, сам и устанавливал «правила игры» в международных отношениях.

Особенности системы международных отношений среди прочего определяется и характером их участников; так же и специфика международных отношений древнего периода обусловлена особенностями субъектов международной системы того времени. Характерной чертой древних международных отношений было их деление на разные уровни (в зависимости от формы сторон) и типы (в зависимости от статуса сторон). Разные уровни международных отношений того времени обусловлены тем, что сначала в пределах одного этнического региона возникает ряд государственных образований – номов (Месопотамия, Египет), полисов (Греция), царств или княжеств (Индия, Китай)[338]. Особенностью международных отношений таких образований было то, что они велись на двух уровнях – «внутреннем» и «внешнем», причем первый выступал прообразом второго, его наработки впоследствии превратились в институты классических международных отношений. «Внутренние» отношения заключались преимущественно в торговом обмене, военном сотрудничестве. Конфликты в пределах одного региона возникали в результате борьбы за более выгодное географическое положение (контроль за торговыми путями, лучшие в экономическом плане земли, политический контроль над регионом в целом и приоритетное право ведения внешних сношений)[339]. В частности, в Древней Месопотамии такие «внутренние» отношения испытали большое влияние геополитической среды – борьба за более выгодное положение играла в них ключевую роль. При получении такого положения (а оно определялось прежде всего пересечениями торговых путей) город или ном приобретал значительное влияние. Так, выгодное географическое положение Ашшура (собственно контроль над торговыми путями) позволило ему удовлетворить как свои экономические, так и политические запросы. Об экономической деятельности Ашшура известно, что львиная доля его внешнеторговых предприятий осуществлялась рядом частных семейных фирм. Они управляли как внутренним рынком, так и внешней торговлей Ашшура. Именно семейный характер таких коммерческих образований свидетельствует о том, что в этом городе еще не существовало государства как такового, а семейно-клановые отношения играли преобладающую роль как во внутренней, так и во внешней политике. Другим видом внешнеэкономической деятельности Ашшура было основание коммерческих колоний. Колонии, обычно находящиеся вблизи крупных иностранных торговых центров, могли вести более безопасную торговлю с местными купцами[340]. Подобной же была ситуация и в Древнем Риме, где из среды аристократии выделялись целые семьи или отдельные лица, которые устанавливали прямые отношения с соответствующими провинциями, заключавшиеся в личном администрировании и передававшиеся по наследству. Посредством таких отношений устанавливался режим гостеприимства между провинциями и Римом, гарантом которых и выступал глава рода или семьи, установивший отношения с соответствующей территорией.

Отношения «внутреннего» уровня можно проследить на примере древней Месопотамии, где существовали центр (город Ашшур), его сателлиты в Южной Месопотамии и система торговых колоний в Сирии и Анатолии. Аналогичной была система и хеттского государства, которое, однако, не учреждало колонии, а увеличивало количество зависимых от него более слабых стран, заключая с ними неравноправные договоры.

Формирование в первую очередь «внутреннего» уровня отношений древних государствоподобных образований навело на мысль о том, что, например, «внешнеполитическая история Месопотамии в 3—2-м тысячелетиях н. э. есть прежде всего история внутримесопотамских межгосударственных отношений»[341]. Кроме Месопотамии наиболее ярко этот процесс проявился в регионе античной Греции.

Подобная ситуация с системой «центр – провинции – колонии» сложилась и в Древнем Риме. Однако здесь особенность заключалась в том, что римскими провинциями оказывались страны, находившиеся в самых отдаленных частях света, страны, которые ранее сами были могущественными государствами (Индия, Греция, Египет, Германское царство и др.). Следовательно, и международные отношения Рима характеризовались огромным географическим распространением. Рим, находясь на пересечении путей, связывавших Азию, Европу и Африку, Запад и Восток, аккумулировал в себе не только культурные, правовые, но и политические достижения этих народов. «Интеллектуальные и культурные влияния все время перемещались с востока на запад. Астрономию и арифметику изобрели финикийцы, геометрию – египтяне, гуманитарная культура была заимствована Римом из Греции. Потом с востока пришли восточные религии, астрология, шаманство и магия» [342].

В Риме существовала категория привилегированных людей (эквитов), в обязанности которых входил сбор налогов в провинциях. Их влияние и полномочия время от времени изменялись. Юлий Цезарь сократил их функциональные обязанности, а император Август возложил на них политические обязанности, которые можно сравнить с функциями римских сенаторов, – командование армией (армейскими частями и преторианской гвардией, в то время как сенаторы осуществляли командование легионами), и определенные полномочия в управлении провинциями (Египет, например, был настолько важной и специфической провинцией, что его не могли «доверить» сенаторам)[343].

Из всех иностранцев римляне больше всего выделяли греков. По словам исследователей, между римлянами и греками существовали отношения «любви – ненависти», а весь внешний мир римляне разделяли на греков и варваров[344]. С данной мыслью можно спорить, однако известно, что греческие провинции сохраняли особый политический статус в составе Римской империи. Хотя изначально в Риме негативно относились к самой возможности для греков занимать какие-либо ответственные должности в римском государстве или заседать в Сенате, однако очень скоро такое отношение изменилось, и наиболее уважаемые греки были уравнены в политических правах с римлянами. В немалой степени этому поспособствовали влияние международно-правового института статуса иностранцев и особенности международной правосубъектности Рима и греческих полисов.

Подобным же образом обращались и с египтянами. Последние хотя и были для римлян жителями одной из их провинций, однако пользовались большим объемом прав и уважением. Худшим было обращение с нубийцами, карфагенянами, бедуинами, хотя и у них римляне заимствовали лучшие достижения в медицине, науках, культуре, и даже некоторые должностные лица и императоры происходили из этих народов.

«Внешние» сношения таких образований заключались, соответственно, в межрегиональных обмене и торговле. Правда, если отношения между соседними государственными образованиями в пределах одного субрегиона характеризовались большей терпимостью, регулировались определенными правилами, которых стороны придерживались, то в контактах с дальними соседями нередки были нарушения, несоблюдение установившихся правил. Впоследствии именно это обстоятельство обусловило подчас негативное восприятие иностранцев, определенные трудности в общении, в установлении контактов между государствами различных регионов, религий и культур. Вполне характерной является греческая концепция «антипатии к иностранцам»[345]. На ее становление сначала влияла первобытная, относящаяся к племенному периоду традиция негативного отношения к чужестранцам, пережитки которой сохранялись еще в Древнем мире. Подобные особенности отношения к иностранцам, с одной стороны, а также невозможность избежать контактов с ними – с другой, вынудили древние народы вырабатывать определенные правила поведения с представителями другого рода, племени, государства. Впоследствии по объективным причинам возникает прагматическая идея сотрудничества, получения выгоды от отношений с иностранцами.

Близкое соседство, а также принадлежность к одному геополитическому региону предопределяли возникновение рано или поздно объединительных тенденций в пределах субрегионов. Так создавались лиги, или союзы, месопотамских городов (Лига Кенгир – 4-е тысячелетие до н. э.), индийские мандалы – круги соседних государств (союз североиндийских государств во главе с Магадхой – VI–IV вв. до н. э.), греческие симмахии и амфиктионии и т. п. Целью таких объединений было юридическое урегулирование общих проблем: улучшение и координация внутреннего торгового обращения, проведение общей военной как наступательной (греческие симмахии, индийские мандалы), так и оборонительной (греческие эпимахии, союзы китайских государств) политики, расширение и укрепление путем политической интеграции. Часто на основе объединений формировались крупные унитарные государства, а развитие отношений между ними приводило к созданию права для их регулирования; здесь проявилось важное значение именно таких первых объединений государственных образований. Процесс внутреннего объединения приводил к «переходу от концепции городов-государств (включая господство одних городов над другими или даже над союзами городов) к концепции территориальных государств»[346]. Подобные «внутренние» отношения повлияли на становление в соответствующем регионе системы баланса сил.

Важным элементом характеристики международных отношений в пределах отдельных регионов является географический фактор. Так, античные полисы Греции располагались на территориях с разной геоприродной структурой. Это привело к тому, что практически каждый из них испытывал недостаток в том или ином ресурсе, сырье, которые приходилось добывать, соответственно, на территории другого полиса. Это обусловило ранние объединительные тенденции и активные торговые отношения в их среде.[347]

Характерная особенность древних международных отношений заключается также в их делении на соответствующие типы в зависимости от политического статуса сторон, который был напрямую связан с мерой их суверенитета. Обычным состоянием межгосударственной системы было наличие в пределах региона одного или нескольких крупных государств-гегемонов, как правило, равноправных между собой субъектов международных отношений, внешняя политика которых была направлена на установление баланса сил на международной арене (такими в разные времена были Египет, Хеттское царство, Вавилон, Ассирия, Митанни, китайские царства Шан, Чжоу, Цин, Цзинь, индийское царство Магадха, государство Маурьев, греческие полисы Афины и Спарта, Карфаген), а также ряда меньших государственных образований с разным объемом суверенитета – от полностью зависимых, завоеванных стран или политически самостоятельных, но экономически зависимых государств (Аласия) до вассальных, полусуверенных государств с ограниченным правом осуществления внешних сношений (Угарит, Амурру, Кадеш). Исследователь древнего договорного права Д. Маккарти говорит о трех основных категориях субъектов международного права в зависимости от их статуса в заключенных ими международных договорах. Анализируя хеттские договоры, он выделяет полноправных субъектов (стороны равноправных договоров), зависимые государства с ограниченной правосубъектностью (стороны вассальных договоров) и средний ранг субъектов – не вассалов, но и не полностью свободных правителей государств, лишь частично подчиненных Хеттской империи («такие правители занимают особую позицию в Хеттской схеме… их статус хорошо определен в хеттском праве»[348]).

Практически во всех регионах участники межгосударственных отношений разделялись согласно классификации Артхашастры на (1) крупные государства-империи, (2) независимые государства меньшего масштаба и (3) вассалитеты и протектораты[349]. Последние, как правило, использовались крупными государствами в своих интересах в качестве буферных государств, военных форпостов, торговых поставщиков и т. п. Политика же подобных зависимых государств (как, например, Сирии) заключалась, в свою очередь, в «сохранении собственной локальной автономии; расширении персональной власти (внутренней власти правителя. – О. Б.); выражении лояльности Египту с целью получения от него человеческих ресурсов и денег; и в оппозиции, или поддержке Хеттского государства в зависимости от обстоятельств»[350].

Отношения между метрополией и вассальным (завоеванным) государством отличались односторонним характером: обязательству вассалов оказывать всестороннюю помощь отвечала, как правило, лишь гарантия ненападения или, в случае необходимости, предоставления военной помощи со стороны государства – суверена. Разные типы международных отношений – между равноправными субъектами, между зависимыми и независимыми и т. п. – характеризовали межгосударственную систему Древнего мира. Однако всех их отличала та особенность, что, во-первых, зависимое государство, даже лишенное определенной частицы своего суверенитета, оставалось активным субъектом международных отношений, а во-вторых, суверенные государства нередко добровольно прибегали к отказу от некоторых из своих прав с целью получения зачастую более благоприятного статуса зависимого государства. Так, зависимый от Египта Ханаан помимо защиты получал со стороны последнего определенную экономическую помощь; на его же жителях ограничения суверенитета никак не отражались. Как отмечают исследователи истории Ближнего Востока, «они должны были платить ту же дань. Общее положение Ханаана было безразлично фараонам. Часть его прибылей отсылали, чтобы заполнить казну фараона и его правительства, однако бо́льшая часть оставалась на месте для содержания египетских солдат и колонистов»[351].

В древней Месопотамии вместе со статусом зависимой страна получала со стороны метрополии четко определенные привилегии (на примере Ассирии и периферийных стран): «Ассирийцы должны были придерживаться таких правил: 1) уплата определенных налогов за караваны; основной налог во дворец каждого анатолийского правителя… 2) более того, дворцы оставляли право покупать до 10 % всех кораблей с качественным текстилем; 3) дворцы имели монополию на торговлю определенными предметами роскоши, прежде всего метеорическим железом и драгоценными камнями. Локальные правители взамен должны были предоставить определенные гарантии ассирийцам: 1) право поселения в портах и, возможно, определенные формы защиты в них; 2) полное право экстерриториальности – с тем, чтобы эти колонии представляли собой в политическом и юридическом смысле продолжение правительства Ассирии; 3) защита дорог и гарантии защиты от грабителей и пиратства на территории, подконтрольной локальному правителю»[352].

При основании колоний распространенной практикой Аккада, а впоследствии Ассирии было установление одной колонии, «ответственной» за определенную группу колоний и стоящей по своему статусу выше остальных. Правитель такой колонии юридически был представителем царя Ассирии, и от него зависели правители всей группы колоний. Сложные связи колоний разных уровней между собой и колоний с метрополией регулировались путем дипломатической переписки их правителей или представителей последних.

Подобная специфика участников международных отношений древнего периода оказывала влияние на их особенности как субъектов международного права того времени и на институт международной правосубъектности в древний период в целом.

Для вассальных отношений была характерна четкая дипломатическая форма обращений, лексику которой сложно спутать с любой другой формой обращения при другом типе международных отношений. Как, например, в обращении царя Катны Акиззи к фараону Аменхотепу III: «Так говорит к Наммуриа, сыну солнца, моему господину. Так говорит Акиззи, слуга, семь раз я падаю к ногам моего господина…Я есть твой слуга. Я иду путем моего господина, я не отойду от моего господина. С того времени, как мои родители были слугами, эта земля есть земля Катна, и город, и Я принадлежим моему господину»[353].

Неверно было бы сравнивать данную систему неравноправных взаимоотношений государств с феодальной системой эпохи Средневековья. В рассматриваемой системе сохранялся принцип потенциального равенства, а различия в статусе имели характер экономической зависимости и, как правило, возникали по обоюдному соглашению. Например, отношения древнего Египта с его вассалами преимущественно базировались на соглашении, добровольном для обеих сторон, причем обе владели достаточной международной правосубъектностью для его заключения[354]. Точно так же и отношения других крупных государств, например Вавилона, Ассирии или Митанни с зависимыми от них меньшими образованиями закреплялись договором, в котором четко предусматривались обязанности сторон. Вместо этого в эпоху Средневековья вассально-феодальные отношения характеризовались полной зависимостью вассала от своего сюзерена при отсутствии у первого международной правосубъектности. Однако некоторые исследователи древнего международного права, отмечая «отсутствие равноправных отношений между суверенными государствами» в тот период, утверждали, что «межгосударственные отношения в то время не создавали отношений международных», несмотря на то, что принципы, которые их регулировали, «в основе своей были теми же, что и сегодня»[355].

Поэтому как неверным является сравнение «отношений вассалитета и международного протектората, которые существовали между большими монархиями и соседними мелкими образованиями», с феодальными отношениями периода Средневековья[356], неверным является и сравнение института международной правосубъектности в эти периоды. Правосубъектностью различного объема обладали все древние государства и государствоподобные образования вне зависимости от своего международного статуса, тогда как она фактически отсутствовала как таковая у зависимых образований Средневековья. Одной из причин разнообразия субъектов древних международных отношений был их объект – на протяжении истории участники этих отношений стремились пополнить отсутствующие в их собственном распоряжении различные ресурсы – экономические, политические, военные, идеологические и т. д.

Особенности международных отношений определяются потребностями и интересами их участников. Многие участники древних международных отношений были экономически несамодостаточными, как правило, в силу своего географического расположения. Поэтому едва ли не основной причиной налаживания между ними отношений была экономическая потребность, которая стала проявляться еще на ранних стадиях. «Экология поселений, – замечает Е. Антонова, – даже в пределах небольших территорий не могла быть абсолютно идентичной. Их обитатели находились в условиях неравной обеспеченности ресурсами, что вызывало потребность в обмене»[357]. Это обстоятельство способствовало осознанию всех вообще отношений между государствами, в том числе и сугубо политических, как отношений обмена. Так, «обмен бесспорно влияет на основной принцип взаимности»[358]. Из требований торговли вышел основной постулат международных отношений – идея взаимности отношений, их по возможности взаимовыгодного характера. Принцип «то, что дают, нужно соответственно оплатить» стал ключевым для международных отношений того периода и повлиял на формирование разных институтов межгосударственного общения, в том числе и правовых. Идея взаимности в отношениях между государствами породила принцип равенства их участников, принцип правовой взаимности и стала основой большинства принципов международного права. Особенно ярко этот принцип проявился в отношениях между государствами древнего Ближнего Востока и Малой Азии, что и зафиксировано в политической и дипломатической переписке их правителей.

Порожденные экономической несамодостаточностью государств, международные отношения призваны обеспечить удовлетворение именно тех потребностей их участников, которые последние не могут удовлетворить собственными силами и ресурсами. Одними из первых возникают институты торговли. Поэтому отношения, возникавшие между древними странами, редко носили широкомасштабный по содержанию характер, а чаще касались именно того количества вопросов, которое необходимо было решить в процессе взаимодействия. Этим и обусловливается отличительная черта древних международных отношений – их утилитарность, направленность на удовлетворение ежедневных практических потребностей их участников. Международные отношения стран индийского региона завязывались вокруг политического объединения или военного завоевания отдельного мелкого, политически несамодостаточного царства; китайского региона – вокруг борьбы царств за контроль над торговлей наиболее дорогостоящими землями; ближневосточного региона – вокруг выгодных экономических позиций (приоритета в торговле ради обеспечения потребностей в ресурсах).

Окрепшие таким образом крупные державы Древнего мира использовали международные отношения с целью усиления своего положения на международной арене. Такой была, например, политика Египта в Палестине, нуждавшейся в полезных ископаемых. Торговые отношения с ней (преимущественно односторонние выплаты Палестиной дани или снабжение товарами – что является характерным для типа отношений «вассальное государство – метрополия») велись с целью установления контроля над важной геостратегической территорией: «Египет не преследовал экономического интереса, завоевывая Ханаан, а если и преследовал, то он был незначительным… зато играло географическое расположение Ханаана роль моста между Египтом, Месопотамией и Ливаном. Настоящий интерес Египта в Ханаане заключался в контроле над главными торговыми путями, которые вели к коммерческим центрам в Месопотамии»[359]. Это же выгодное положение египетского вассала делало его важным центром сбора информации для метрополии[360].

Будучи порождены факторами экономического характера, межгосударственные отношения того времени направлялись почти исключительно на разрешение тех или иных конкретных проблем (получение сырья, контроль над сухопутной или морской торговлей, торговыми путями, импорт ресурсов) и редко имели целью широкомасштабное по содержанию и долговременное сотрудничество между государствами. Особенностью древних международных отношений был их (1) преимущественно двусторонний и (2) партикулярный характер, поскольку удовлетворение своих экономических потребностей государства могли наиболее эффективно обеспечить посредством двустороннего обмена. А это – заключение специальных договоров, ведение активной торговли, в том числе, на дальние расстояния (археологические находки свидетельствуют о существовании морской торговли в государствах Месопотамии еще в 4-м тысячелетии до н. э.[361]), дипломатические средства, переговоры, династические браки и т. п. Таким образом, вывод ученых, специально занимавшихся исследованием древних международных отношений, таков: «Факторы, которые даже на самых низших ступенях цивилизации вынуждали племена и народы объединиться, кроме магических и религиозных празднеств, были теми же, что преобладают в дипломатии и сегодня, – это интересы торговли»[362].

Одной из первых форм более-менее развитого и систематического общения государств были торговые экспедиции. Они посылались преимущественно на дальние расстояния для восполнения дефицита тех или иных товаров в государстве. Например, «полезные ископаемые, которые требовал Египет, поставлялись королевскими экспедициями, организованными казначеем (в них включались переводчики для обеспечения их функций в других странах)»[363]. Эти экспедиции имели двойственный характер и рассматривались не только как сугубо экономические, но и как политико-дипломатические акции. Как правило, такие делегации разделялись по уровню, гарантиям безопасности и политическим функциям на те, которые посылались в соседние страны, и на те, что отправлялись на далекие расстояния, в том числе в другие регионы.

В процессе развития древних международных отношений в них постоянно преобладал экономический аспект, который и определял все их формы. На примере древней Африки можно проследить, в чем именно заключались такие торговые отношения – в «перевозке товаров из одной страны в другую, включая обмен полезных ископаемых одной на произведенную продукцию другой»[364]. Такая оживленная торговля, равно как и то, что здесь находились пересечения торговых путей, способствовала тому, что регион быстро установил контакты не только с самыми отдаленными областями своего континента, но также и с Китаем, Европейским и Азиатским континентами[365]. Важным фактором становления и развития древних государств было их расположение: если государство контролировало торговые пути или их узловые пересечения, это обеспечивало ему экономическое процветание, а следовательно, и политическое развитие. Именно поэтому государства уже с 4-го тысячелетия до н. э. всячески стремились установить свой контроль над такими территориями, а когда это уже было достигнуто, то удержать его с помощью утверждения статуса этой территории как своей собственности. Не случайно первые межгосударственные договоры имели своей целью установление границ или урегулирование вопросов принадлежности территории.

Торговля способствовала не только становлению и развитию первых государств, но и углублению их взаимных отношений, и согласно выводу исследователей она «была животворным фактором для экономики и, возможно, для развития городской жизни… в одной из наиболее ранних цивилизаций мира»[366]. Долгое время именно институты внешней торговли обеспечивали другие виды отношений между государствами. Торговые представители были первыми иностранцами, которые с официальной целью пересекали границы древних государств. Следовательно, и статус иностранцев, их положение в государстве определялись и формировались в зависимости от потребностей торговли, ее уровня и интенсивности[367]. Поскольку именно лица, связанные с торговлей, имели на ранних стадиях развития межгосударственных отношений возможность посещать другие страны, именно они и становились первыми дипломатическими представителями и осуществляли помимо сугубо экономических функций задачи политического характера. Такие задачи на торговцев часто возлагали Египет и другие государства региона, использовавшие малозатратные торговые экспедиции для решения текущих проблем межгосударственного общения[368].

Ориентированность международных отношений исключительно на удовлетворение текущих потребностей (что осуществлялось вначале преимущественно между соседями), а также то обстоятельство, что они связывали преимущественно небольшое количество государств ограниченного региона, привели к тому, что по форме эти отношения стали напоминать семейные отношения. В этом можно усмотреть пережитки родоплеменного строя, эпохи, когда позиции семьи были достаточно сильными, а первое взаимодействие с представителями другой семьи осуществлялось при условии включения их в свой тотем. Особенно характерной «семейная» система была для Ближнего Востока, где существовало несколько независимых, этнически разнородных государств, для которых наиболее приемлемой формой объединения, установления между собой постоянной системы связей были как раз «семейные» отношения. Такая «семейная метафора проявляется в распространенном употреблении обращения “мой брат” по отношению к партнеру (метафора “мой отец” употреблялась относительно старшего по возрасту партнера)» в договорах, дипломатической переписке, при личном общении и т. п.[369] Это свидетельствует о том, что все участники международных отношений в определенной степени осознавали свою принадлежность к одному тесно связанному сообществу, а также об их четко определенных возможностях и классификации по «семейному» принципу.

В результате очень быстро отдельным направлением межгосударственных отношений становится заключение династических браков – установление родства между разными государствами. Распространение семейного принципа на международные отношения проявлялось и в том, что династические браки «заключались по чисто политическим причинам, для усиления договоров, укрепления отношений соответствующих стран, создания союзов, нейтрализации потенциальных противников, и т. п.»[370]. В конечном итоге «подчас возникает впечатление, что международные отношения создал синдром “большой деревни” и…они формировались по модели межличностных отношений»[371]. Из представления о международных отношениях как о «семейных», в которых правители государств являются родственниками (членами семьи), вытекает их особый статус не только внутри государства, но и во внешних сношениях. Поэтому не удивительно, что персонификацией целого народа, государства на международной арене на определенном этапе стал ее правитель. Именно правитель являлся действенной единицей, реальным участником международных отношений; основные их направления разрабатывались при непосредственном участии правителя или его аппарата. Внешняя торговля очень многих древних государств имела характер «дворцовой экономики»: все внешнеэкономические, равно как и политические, решения и отношения исходили из дворца правителя, большинство видов международных сношений имело непосредственную связь с личностью правителя. То же можно сказать и о сугубо политических или дипломатических отношениях. В этой сфере на положение правителя влияла еще первобытная концепция лидерства как олицетворения всех дел племени, города, государственного образования.

«Вождем вначале являлся преимущественно самый старший в племени или просто преклонных лет мужчина, гарант традиций и обычаев, охранник мира внутри и за пределами границ племени, ответственный за религиозные ритуалы»[372].

Исходя из указанных особенностей древних международных отношений, их кульминацией справедливо считают систему, которая нашла свое отображение в Тель-Амарнском архиве дипломатических документов (середина XIV в. до н. э.) и в которой наиболее характерно закреплена концепция «семьи государств», – так называемая Амарнская система. «Международные отношения как межгосударственные впервые складываются и развиваются на Древнем Востоке… В эту эпоху на восточном побережье Средиземного моря сложилась такая система рабовладельческих государств, какую обыкновенно принято называть в международных сношениях “концертом государств”, при наличии постоянной взаимной связи между ними»[373]. Особое внимание к этой системе можно объяснить не только доступностью документального материала, который ее иллюстрирует. Именно этот период является ярким примером упорядоченного, преимущественно взаимовыгодного сосуществования государств[374]. В регионе сложилась система международных связей, посредством которых крупные государства пытались установить баланс сил и которые получили эффективное правовое урегулирование. «Пока каждая цивилизация была связана с определенной системой поставщиков, использовавших корабли и караваны вьючных животных для доставки редких товаров к месту реализации, понятие отдельной автономной цивилизации можно считать адекватной моделью для изложения исторического процесса. Вместе с товарообменом происходил обмен идеями и технологиями… В древние времена на Среднем Востоке культурное взаимообогащение народов, живших в разных географических зонах, разговаривавших на разных языках и имевших разные культурные отличия, привело к возникновению в период с 1700 до 500 г. до н. э. транснациональной системы космополитического типа»[375].

Относительно субъектов этих отношений следует отметить, что в этом качестве выступали политически и институционно неоднородные образования: государства разного уровня развития, государствоподобные образования, города, вождества, племена, и др.[376] Созданные в тот период правила осуществления международных отношений являют пример стабильного содружества государств, а «концепции и инструменты, произведенные в Амарнский период, проникли к грекам и евреям и, следовательно, стали частью наследия усвоенного современными международными отношениями» [377].

Будучи вызваны жизненными потребностями государств (это признавали даже те, кто вообще отрицал существование международных отношений в Древнем мире: «И торговые, и религиозные связи – не более как выражение физической невозможности при известном уровне цивилизации ограничиваться исключительно враждебными сношениями с соседями»[378]), международные отношения для достижения своей цели должны были в первую очередь осуществляться мирными средствами, и только затем – военными. И хотя это далеко не везде и не всегда было так (войны составляют бо́льшую часть древних международных отношений), идея о «господстве практически безграничного своеволия сильного» в древних международных отношениях не полностью отвечает действительности. Такой подход был характерен как для советской, так и для западной доктрины международного права[379]. Первая подражала формулу, предложенную Ф. Энгельсом в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», согласно которой внешние сношения общины, а затем и государства, будучи преимущественно военными, являлись проявлением классовой борьбы за пределами государства. Вторая, перенося понятия и концепции греко-римской античности на весь Древний мир, видела в этих отношениях проявление враждебности к иностранцам-варварам: «В океане варварства на долгое время формировались островки цивилизованной жизни. Поэтому для древнего цивилизованного государства иностранец означал варвара…В целом естественным отношением одного государства к другому в Древнем мире была потенциальная и настоящая враждебность. Поэтому война, а не мир формировала международные отношения»[380]. Вопреки этому уже сама цель древних международных отношений – удовлетворение интересов государств, которые не могут быть обеспечены в рамках их границ (торговля), – подтверждает, что в них государства преследовали мирные экономические интересы. «Война не может считаться основной формой международных отношений, она часто шла между малыми группами и редко была продолжительна. В целом торговля является проявлением мира и противоположностью войны. Одно из главных последствий появления первобытной торговли – замена мирными отношениями менее мирных…Торговля способствует контакту между народами, а их взаимные интересы требуют толерантности, сотрудничества, мирных отношений и создания союзов. Таким образом, торговля, способствуя миру и единству между разрозненными элементами, как будто магическая сила, является важным предвестником цивилизации»[381]. В то же время существовавшие военные конфликты требовали не только урегулирования спорного вопроса, но и установления правил ведения самой войны, часто все с той же целью – не упустить экономическую выгоду от торговли с соответствующим государством. Иногда даже воюя, государства продолжали торговые отношения. Не удивительно, что первыми возникали правила международной торговли и обычаи, делавшие ее возможной во время войны.

Отдельным аспектом исследования древних международных отношений является выяснение их географического распространения. Его сложно однозначно определить, поскольку в пространстве и во времени уровень развития разных народов, государств или государственных образований часто не совпадал. Конечно, уже доказано наличие активных торговых связей между близкими регионами – Месопотамией и Египтом, а также территорией современной Турции; Китаем и Индией и др. Впрочем, у нас есть и свидетельство того, что международные контакты существовали также между Древним Египтом, Китаем и Индией. Эти контакты заключались прежде всего в морской торговле. В античные времена активно развивалась морская торговля между Грецией и Египтом, Индией и Китаем. Это доказывают, в частности, греческие храмы и некоторые элементы верований Древнего Египта[382]. Следует отметить, что религиозные заимствования были двусторонними. Так, египетские фараоны приносили дары греческим оракулам и святилищам[383].

Индийские источники также свидетельствуют об активных контактах древнего индийского региона с Китаем, Тибетом, Непалом, Шри-Ланкой, Индонезией, Камбоджей, арабскими, африканскими народами и даже с народами Латинской Америки – инками и майя, к которым индусы добирались по морю за тысячелетие до Христофора Колумба (индийский календарь, образ лотоса и некоторые индийские национальные игры и религиозные обряды были заимствованы ацтеками)[384]. Кстати, о связях с этими американскими народами говорят и древние китайские источники. Свидетельства подобных контактов можно увидеть, в частности, в позаимствованных этими народами международно-правовых обычаях. Например, китайская мифология говорит о делегациях миссионеров – буддистов из Индии, занимавшихся просветительской деятельностью (217 г. до н. э.), об их приеме китайским императором. А в 65 г. н. э. уже китайский император направил в Индию посольство с просьбой прислать миссионеров-будди-стов в его страну. Индо-китайские отношения в то время касались преимущественно культурно-религиозной деятельности; экономический обмен между странами сводился по большей части к торговле предметами роскоши. Для осуществления просветительской деятельности индийские миссионерские делегации в конце 1-го тысячелетия до н. э. направлялись в Тибет, Непал, Шри-Ланку, Бирму, Сиам, Индонезию (однако отношения с последними носили скорее неравноправный характер). Параллельно они выполняли функции политического сближения и установления взаимовыгодных контактов в других отраслях[385].

Следы буддизма обнаруживаются в Ниневии и в других странах Малой Азии – там найдено по крайней мере 24 буддистских храма. Исследователи объясняют это активными торговыми связями этих государств с регионом буддизма. Известен ряд торговых делегаций разнообразных стран Индии в Сирию, Грецию и Рим. Особенно активные торговые отношения связывали древние Индию и Египет, который получал от индусских купцов необходимое строительное и продовольственное сырье.

Широкое распространение получили в древний период и отношения «север – юг» и «запад – восток». «Путь из Индии через Каспийское море к черноморскому побережью, возникнув в глубокой древности, по мере накопления географических знаний, все более совершенствовался, и поэтому наиболее тяжелые участки пути могли заменяться новыми»[386].

Такое широкое распространение международных отношений в Древнем мире (вопреки тому, что в разных регионах могли существовать контрагенты с разным уровнем развития общественной организации или государственности), свидетельствует против существовавшего ранее мнения о состоянии международного права в то время. Ведь сотрудничали народы не только с разными основами миропонимания, правосознания, религиозных убеждений, но и разного уровня общественного и социального развития. Несмотря на это, между ними развивались международные и как следствие – международно-правовые отношения.

Из-за практических потребностей, которые вызвали к жизни первые взаимодействия государств, международные отношения древнего периода отличались утилитарным характером. Возникая в разных регионах Древнего мира, эти отношения везде имели схожие черты, что объясняется общностью причин, обусловивших возникновение между государствами подобных связей. Будучи предназначены для удовлетворения текущих, как правило, экономических потребностей государств, эти отношения носили специфический характер и были направлены на достижение конкретных выгод. На особенности древних международных отношений во многом влиял статус их участников – обычным состоянием было участие в международных отношениях всех без исключения субъектов вне зависимости от объема их суверенитета и от их международного статуса.

Исходя из этого, верной представляется характеристика древних международных отношений, предложенная П. Виноградовым: «С целью обороны, как и с целью торговли, народы разных географических регионов и абсолютно разных этнологических условий развили одинаковые формы самопомощи, арбитража, религиозных санкций. Таким образом, на каждой стадии цивилизации мы встречаемся с характерными проявлениями международного права»[387].

§ 2. Специфика процесса возникновения международного права

Вопрос о происхождении международного права является настолько же малоизученным, насколько его разрешение – необходимым для выяснения самой сущности этой правовой системы. К нему обращаются преимущественно тогда, когда неминуемо встает вопрос об обязательной силе международного права. Это происходит обычно в результате возникновения существенных кризисов в международных отношениях, наподобие Первой или Второй мировых войн, «холодной войны», международной ситуации начала XXI в. Подобные сомнения в существовании, юридической обязательности или эффективности международного права возникают всякий раз, когда международные отношения проходят переломные этапы своего развития. Поэтому взаимосвязь «международное право – международные отношения» дает возможность понять сущность каждой из этих систем. Как видно из анализа процесса становления международных отношений древности и особенностей их осуществления, они неминуемо влекли за собой появление и становление правового регулирования. Через выяснение механизма и причин возникновения международного права возможно, таким образом, выявить и понять необходимость его существования во все исторические периоды, а также ту роль, которую оно играет в критических ситуациях, возникающих в международных отношениях.

Сомнения в международном праве отпадают, если посмотреть на процесс его зарождения в древний период. Его возникновение является неминуемым следствием существования соответствующих международных общественных потребностей. Но и международные отношения в тот период формируются под влиянием международно-правовых требований. В системе международного порядка того времени можно выделить несколько основных катализаторов возникновения международного права.

В современной теории международного права, как и права вообще, сосуществуют два основных подхода к его появлению: один связывает этот процесс с возникновением государства, сторонники же другого утверждают, что МП существовало еще до возникновения государства[388]. В зависимости от этого ученые датируют и появление международного права либо древним периодом (те, кто признавал существование государств в то время), либо Средневековьем (когда собственно государства уже сформировались)[389]. Действительно, решение вопроса о связи возникновения международного права с появлением государств тесно переплетается с решением вопроса о сущности международного права и права вообще. Все чаще высказывается мысль о необходимости «пересмотра принятого ранее в отечественной государственно-правовой теории взгляда на происхождение государства как на скачкообразный процесс. Согласно эмпирическим полевым исследованиям археологии и этнографии можно говорить о непрерывной эволюции догосударственных и предгосударственных форм общественной организации»[390]. Зачастую мнения даже наиболее консервативных исследователей не отвечали историческим, документальным данным, и эти исследователи вынуждены были признавать существование правового регулирования в догосударственный период[391].

Решение вопроса об одновременном с государством или более раннем возникновении международного права зависит от того, о каком именно этапе процесса его возникновения идет речь: об этапе, когда сформировались социальные предпосылки, соответствующие требованиям международных отношений, собственно о возникновении или о формировании и развитии (именно эти три фазы развития права в древний период чаще всего выделяют исследователи)[392]. Большинство ученых в течение длительного периода придерживались мысли о создании права государством, следовательно, о его вторичности относительно последнего. Сейчас эти позиции начали смягчаться, однако лишь относительно права в общем понимании: международное право эти ученые продолжают считать достаточно поздним по времени возникновения явлением. В частности, они говорят о том, что право как особая система юридических норм и связанных с ними правовых отношений возникает в истории общества в силу тех же причин, что и государство. Процессы возникновения государства и права идут параллельно. Государственное объединение племен в единые народы способствовало и установлению правовой защиты их внешнеполитических интересов. Так возникали зачатки международного права[393]. Считается, что международное право не только не может возникнуть вместе с внутренним правом и параллельно с возникновением государства, но что и позже, со становлением последнего, можно говорить лишь о его отдельных «зачатках».

Здесь важно выяснить, какие именно условия исследователи считали необходимыми для возникновения государства и права. Так, все единодушны в том, что появление права является закономерным процессом. В его основе, по мнению ученых, «лежало усложнение хозяйственной и социальной организации догосударственного общества, нуждавшегося в новых регуляторах. Среди причин возникновения права можно выделить экономические и социальные, лежащие и в основе происхождения государства»[394]. Названные факторы объединяются понятием «неолитическая революция». Среди закономерностей возникновения права исследователи выделяют следующие: «потребность сложных социальных систем в упорядочивании и регулировании хозяйственной деятельности, определении правил производства, обмена, потребления; необходимость охранять существующие общественные отношения и правопорядок от попыток их разрушения; потребность господствующих классов в защите собственных интересов и имущественных прав; гарантии прав и свобод личности в условиях экономического и социального неравенства, классового антагонизма; необходимость создания правил взаимодействия с другими государствами»[395]. Данные предпосылки возникновения права подводят к мысли, что в этом процессе появление государства является, по высказыванию профессора Венгерова, «водоразделом между доправовой и правовой организацией общества»[396].

Впрочем, говоря о роли объективной необходимости в возникновении права, мы упустили из вида важный фактор – его регулятивную природу. Очень редко ученые вспоминали о такой функции общества, как саморегуляция, и о таком свойстве права, как объективность, регулятивная необходимость, приспосабливаемость к изменяющимся социальным обстоятельствам. При этом они забывали и о тех фактах, на основании которых возникновение международного права, датировалось достаточно поздней эпохой – эпохой, когда и государство, и его право уже сформировались. В такой ситуации возникновение международного права представляется как закономерный и достаточно программируемый и предполагаемый с точки зрения общей теории права процесс, лишенный особой специфики. Если так, то механизм возникновения этого права вообще не может быть объектом исследования, поскольку он действует по аналогии с механизмом появления внутригосударственного права. Конечно, при этом теряются характерные черты международного права, его природа, регулятивные свойства. В теории права общепринятой является следующая схема: сначала возникновение государства, которое создает право, потом, с разрастанием и увеличением количества государств – возникновение международного права, опять же лишь как следствие государственной деятельности и аналогия с возникновением государственного права.

Впрочем, анализ древних международных отношений доказывает неизбежность возникновения международного права и позволяет выделить те факторы, которые стали катализаторами его появления. Н. Палиенко считал, что «еще в человеческих группах, предшествующих образованию государства, возникают нормы поведения, в том числе и право, еще ничем не отличающиеся вначале от нравственности и религии. Правилам, регулирующим общественную жизнь, приписывают божественное происхождение… Так образуются еще в ранний период общественной жизни известные правила, регулирующие взаимные отношения людей. С последующим развитием общественной жизни нормы, ее регулирующие, дифференцируются, воззрение на право все более отрешается от сверхъестественного источника его происхождения, все более выясняется его характер, его земной, внешний источник и отличие от других норм»[397].

Вопрос о происхождении международного права должен рассматриваться посредством анализа механизма его происхождения. Во-первых, этот процесс содержит предпосылки возникновения международного права, в качестве которых выступают соответствующие ситуации в международных отношениях, требующие правового урегулирования; во-вторых, особенности появления именно такой системы, как международное право, обусловлены особенностями международной системы (в отличие от внутренней); в-третьих, существуют позитивные факторы, связанные с зарождением этого права.

Как отмечалось, на начальных этапах развития человечества экономическая несамодостаточность древних государствоподобных образований и государств вынуждала их искать удовлетворения своих потребностей на международном уровне и завязывать с этой целью отношения между собой. Последние, помимо правил регулирования торговли и обмена, требовали и ряда сопутствующих правовых институтов, которые бы делали возможным международное сотрудничество. Именно поэтому основной причиной появления международного права стала необходимость урегулировать и стабилизировать отношения между суверенными общественными образованиями. Это достигалось путем международно-правового регулирования, в процессе которого появлялись и проходили свое становление необходимые для урегулирования текущих торговых отношений институты – институты будущих торгового, посольского, морского права, права войны и права международных договоров.

На первом этапе развития международных отношений между образованиями еще догосударственного типа необходимость их упорядочения столкнулась с проблемой неприятия многими первобытными верованиями связей с образованиями, исповедующими иную религию. Нет надобности воспроизводить распространенную теорию о преобладании насилия и враждебности в отношениях между первобытными группами и о воинственности, ксенофобии человечества на первых этапах его существования, которые часто характеризуют чуть ли не как врожденные, естественные свойства человека. В то же время преувеличение значения ситуации, которая, безусловно, могла в какой-то момент существовать, привело к научно не выверенным выводам.

Необходимым элементом поддержания международных отношений в любую эпоху было признание их участниками друг друга. Потребность в международно-правовом регулировании возникла еще на начальном этапе таких отношений – в момент вступления в контакт с потенциально враждебной соседней группой, которой были свойственны другие верования, другие обычаи, традиции, ритуалы, а часто и социальный уклад, идеология, организация. Как считают социологи и антропологи, «жизненно важным принципом является принцип учреждения отношений»[398]. Поэтому данный процесс должен был сопровождаться рядом доступных правосознанию обеих сторон действий, символизирующих для них взаимоприемлемость и дружелюбие, дружбу друг друга. На начальных этапах развития древнего общества, когда право лишь начало зарождаться, оно еще не было достаточно развитым, чтобы должным образом урегулировать этот процесс. Необходимо было прибегать к другим авторитетным для общества системам регулирования – религии, морали, первобытной этике и др. Однако они составляли лишь внешнюю сторону правового убеждения, которое можно охарактеризовать как зачатки правосознания. Здесь важно отметить осознанное регулирование народами своих взаимоотношений именно нормами права; с этого момента уже можно говорить о формировании международного права. Такое регулирование могло иметь самые разнообразные формы выражения, однако неизменной оставалась его правовая сущность: «Центр тяжести лежит совсем не в идейных, религиозных и экономических связях народов и не в том, что связи эти могут в большей или меньшей степени определять рост и изменения международного права, но в том, что сами народы считают, что их отношения регулируются правом, а не религией или моралью»[399]. Однако, даже сознавая это, древние первобытные народы все же должны были создавать в первую очередь приемлемые для обеих сторон нормы поведения. Источником этих норм послужили уже существовавшие обычаи.

Поэтому и позднее, в древний период, механизм правового урегулирования вступления субъектов международного права в отношения между собой (например, институт признания, одностороннее предложение о заключении договора и др.) имел много естественно-правовых черт и носил религиозную окраску. Это объясняется происхождением многих ритуалов и церемоний первобытных племен, сопровождавших их контакты с другими группами. Пережитки этих ритуалов дошли до нашего времени в форме обычаев вежливости, гостеприимства, хорошего поведения. Одним из таких обычаев является правило приносить подарок при вступлении на территорию другого лица. Корни этого правила лежат в протоправовом обычае, который существовал еще с племенных времен и заключался в приношении даров представителем одного племени представителю другого при вступлении на его территорию. Формальный аспект этого обычая сохранился в существующем правиле вежливости, правовой – повлиял на формирование института экономического обмена и обмена подарками, а в более широком значении – на принцип международно-правового соответствия (эквивалентности). Следовательно, выработка общих обрядов, ритуалов и в конечном итоге обычаев учреждения отношения между разными по своим традициям, ритуалам, обыкновениям образованиями является важным правовым или протоправовым актом. Этот процесс является прототипом целой совокупности сформированных впоследствии норм признания, переговоров, заключения договоров и других отраслей международного права.

Создание разными по своим верованиям общественными образованиями блока общих обычных норм признания является тем более важным, поскольку в древнем обществе при большом весе и авторитете религии эти нормы требовали в числе прочего также и лояльного отношения к религии и верованиям своего иностранного контрагента. Это требование закреплялось международно-правовым обычаем. В античной Греции, например, на первых этапах существования ее полисов считалось недопустимым нарушать обычаи других народов, порочить их святыни по той причине, что для каждого народа важнейшими являются именно его обычаи, следовательно, такие действия – обида для другого народа. Здесь, в среде первых греческих общественных образований, возникает принцип – не поступать с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой, принцип, ставший основополагающим для древних международных отношений и права.

В ситуации, когда наибольшим влиянием в обществе пользовались религия, первобытная мораль, идеология, которые часто сами утверждали идею исключительности каждой отдельной общественной группы и потенциальной враждебности к ней других групп, необходимо было изобрести механизм, который вопреки указанному обстоятельству обеспечил бы взаимные контакты этих групп. Международно-правовое регулирование помогало первобытным общественным образованиям прийти к осознанию и восприятию друг друга как равноправных контрагентов и установить отношения терпимости между собой.

А это обстоятельство оказало уже обратное влияние на религиозные и этические системы первобытных образований. «Даже если первобытная мораль была предназначена для узкого круга, она начала применяться к первым еще не международным, а межплеменным отношениям; еще велась в большой мере внутренняя борьба, но уже существовала показательная тенденция, по крайней мере между соседними племенами, решать споры при помощи компромисса и взаимного согласия»[400]. Постепенно идея объединения различных общественных групп стала воплощаться в общих ритуальных, религиозных действиях. В ходе таких объединительных акций религиозного характера создавались институты, которые легли в основу процедуры создания международных союзов государств, заключения многосторонних договоров и т. п. Признание первобытными образованиями друг друга сделало возможным установление системы международных отношений. Сама же процедура хотя и сопровождалась многочисленными религиозными ритуалами и обрядами (акты установления и признания общего тотема, общие религиозные празднества, жертвоприношения богам обеих сторон, общие молитвы жрецов обеих сторон и др.), имела в своей основе правовое признание участников субъектами международных отношений. Важным элементом рассматриваемого процесса является осознание его сторонами одинакового права друг друга на участие в таких отношениях и как следствие – формирование их убеждения во взаимном равенстве.

Выход за пределы собственного социума требовал урегулирования статуса иностранцев как первичного элемента международных отношений: «Развитие торговых сношений с другими народами сделало невозможным сохранение взглядов на иностранца как на врага, который стоит вне закона и лишен какой-либо гражданской правоспособности»[401].

Напротив, на примере Древнего Египта видно, как экономический обмен вместе с политическими отношениями стали причиной частых путешествий иностранцев в Египет и египтян в другие страны. Это породило очень либеральную политику относительно иностранцев[402]. Решить проблему негативного отношения к иностранцам могло только право, поскольку другие системы управления и регулирования в первобытном обществе (например, религия) часто сами вызывали в его членах недоверие к представителям другого племени или верования. Даже у греков, которые придавали большое значение факту принадлежности человека к своей цивилизации, человек, исповедовавший другую религию, по своему правовому статусу приравнивался к варвару, но каждый считался греком, «кто верил в общие греческие божества – Олимпийских богов»[403]. Подобной была ситуация и в государствах Древнего Китая, где варваром считался не тот, кто принадлежит к другому государству, народу или этносу, а тот, «кто не способен понять смысл и придерживаться ритуалов, обычаев»[404]. В правовых произведениях китайских мудрецов нередко отмечалось, что варвары занимают относительно более низкое положение потому, что они не «придерживаются предписаний китайского императора», то есть не подлежат правовому регулированию, признанному в других государствах Древнего Китая[405].

На становление правового статуса иностранцев в Древнем мире оказали влияние региональные особенности: первыми отношениями, возникающими между суверенными образованиями, были отношения внутри определенного региона (Месопотамия, Греция, Индия), и только впоследствии они выходили за его границы (отношения между разными государствами большого многоэтнического региона, например, Ближнего Востока, межрегиональные отношения). Представителей разных государственных образований внутри одного географического, геополитического, государственно-этнического региона часто объединяла принадлежность к общему этносу, подобие верований или общая религия. Это породило сочетание в международном праве двух разновидностей статуса иностранцев: иностранцы внутри определенного государственного региона (представители разных номов Месопотамии или городов античной Греции) и иностранцы из государств других регионов. По понятным причинам первым предоставлялся более благоприятный режим. С развитием межрегиональных отношений концепция более благоприятного статуса представителей государств своего региона была перенесена на всех иностранцев. Наконец, режим наибольшего благоприятствования иностранцам стал почти во всех регионах древнего мира общепризнанным. Исторически это случилось достаточно рано, поскольку первые межрегиональные контакты датируются еще 4-м тысячелетием до н. э.

В то же время отношения между народами – представителями разных этносов и верований требовали именно благоприятного взаимного урегулирования статуса иностранцев. Установление такого статуса высоко ценилось еще греческими философами и историками: «После того, как Крез покорил все эти народности и присоединил их к лидийскому царству, в богатые и могущественные Сарды стали стекаться все жившие тогда в Элладе мудрецы (каждый из них – по самым различным побуждениям)» (Геродот. История. I. 29). Таким же священным почиталось греками право убежища. Даже своим потенциальным врагам царь Крез вынужден был предоставить это право: «Царь сначала дружественно принял этих скифов, так как они пришли просить убежища» (Геродот. История. I. 73).

Предпосылки вступления древних народов в отношения между собой требовали и соответствующего обеспечения этих отношений; отправка своих людей за границу и прием иностранцев был объективным продолжением данного двумя народами согласия на взаимные отношения. Если еще учесть, что необходимым условием вступления в такие отношения была взаимная заинтересованность государств (которая иногда была вызвана жизненной необходимостью), то становится понятно, что в интересах этих государств было и надлежащее отношение к иностранцам, которое устанавливалось в порядке взаимности.

Постепенно начали складываться правила наибольшего благоприятствования торговцам из-за рубежа. Так, месопотамский правитель Илушума «хотел привлечь торговцев с юга на рынок Ашшура путем предоставления им определенных привилегий. Означало ли это отмену старых налогов или установления государственной монополии – остается неизвестным, и здесь возможны разные объяснения. Действия Илушумы… привели к становлению в Ашшуре как торгового центра»[406]. В Месопотамии того времени торговля вообще находилась под суровым контролем правителя, который предусматривал в частности и установление системы привилегий для иностранных торговцев, и ведение торговли по дипломатическим каналам. Потому здесь процветали межрегиональная торговля и международное взаимодействие во всей совокупности своих элементов.

Более того, по утверждению некоторых исследователей, в аккадском языке существовал термин, обозначавший свободу передвижения. Это понятие присутствовало в кодексе законов Липит-Иштара и применялось в частности относительно граждан городов Шумера и Аккада. Его значение заключалось в освобождении реформой Липит-Иштара граждан этих городов и предоставлении им определенной совокупности прав, которые в будущем, в частности в современном международном праве, составят основу понятия «гражданские права и свободы». Среди прочего предусматривались освобождение их от рабства и зависимого состояния и предоставление им свободы передвижения по Месопотамии и за ее границами. Впоследствии это понятие распространилось и на иностранцев, в том числе на путешествующих торговцев и официальных (дипломатических) представителей других стран [407].

Таким образом, тезис о полной бесправности иностранцев в Древнем мире, о недоверии, ненависти к ним со стороны титульных народов древних государств не отвечает имеющимся фактам. Говоря о таком отношении, следует отметить, что оно было направлено на иностранцев не столько как на представителей других государств (социальных групп, государствоподобных образований), сколько как на представителей других, чаще всего менее развитых, цивилизаций или культур, обладающих низким уровнем правосознания и поэтому не способных подчиниться более совершенным образцам социального регулирования, в том числе и правового. С целью определения их статуса возникает институт иностранцев и его составляющая – гостеприимство. Данному институту посвящено сравнительно много исследований, ему всегда уделялось определенное внимание, однако сам он является лишь составляющей общего правового статуса иностранцев в древний период.

Установление правового статуса иностранцев было одним из первых шагов на пути к становлению международного права. Необходимость урегулирования статуса отдельной личности как первичного элемента и начального звена международных отношений стала в конце концов катализатором возникновения международного права. Как справедливо отмечают исследователи, этот же процесс оказал влияние и на историческое развитие цивилизаций вообще. «Предположение о том, что контакты с иностранцами были главным двигателем исторических изменений, – писал В. Мак-Нил, – и сейчас кажется мне справедливым, а акценты, сделанные на базе этого предположения, – правильными…Чтобы удерживать цивилизацию от распада, в ней должна происходить постоянная циркуляция новостей и их толкований между отдельными городами, регионами, социальными и этническими группами, составляющими социум»[408].

С развитием международных отношений и усилением миграции возникает необходимость урегулирования не только личного статуса иностранцев но и статуса их имущества. Это происходит на этапе полного признания за иностранцами определенного (обычно довольно благоприятного) статуса и влечет за собой становление ряда институтов международного частного права. Потребность в урегулировании международных имущественных отношений происходит из тех же экономических факторов, которые повлияли и на формирование статуса иностранцев вообще. По мнению некоторых исследователей, даже институт гостеприимства имеет частноправовое происхождение: «Формой обмена дарами и услугами было гостеприимство… оно формально сходно с престижным обменом» [409]. В силу своей экономической ориентированности данный институт предусматривал взаимное предоставление сторонами – участницами торговых отношений благоприятного режима для своих официальных представителей и максимальное удовлетворение их имущественных интересов. Урегулирование имущественного статуса иностранцев повлияло и на становление института международной ответственности (в частности за повреждение или уничтожение иностранного имущества), которая, как правило, носила коллективный характер. Начиная с частных случаев регулирования имущественного статуса иностранцев, соответствующие нормы развились до уровня регулирования широкого круга международных имущественных отношений.

В то же время подобные указания на экономические, торговые и даже частноправовые отношения сторон не являются свидетельством цивилистического характера их контактов. Ситуация заключается в том, что, зародившись в большей степени для удовлетворения экономических потребностей и в результате имея как форму, так и содержание экономического, торгового характера, первые контакты между первобытными образованиями, развившись в постоянную систему международных отношений, сохранили свою форму и характерные черты.

Так экономические потребности повлияли в древний период в том числе и на заимствование международно-правовыми институтами при своем формировании сугубо торговых процедур. Процедуры, характерные для торгового оборота, стали применяться и в рамках других институтов международных отношений. Причиной здесь может быть то, что в основе как первого, так и вторых лежит принцип обмена.

Данный принцип, в свою очередь базирующийся на принципе эквивалентности, или соответствия, стал ключевым процессуальным принципом международно-правового регулирования.

Международно-правовой принцип эквивалентности еще с догосударственного периода проявлялся в разнообразных формах не только в торговых сношениях, но также и в отношениях международного авторитета и престижа стран и их лидеров. Не случайно его называют «генеральным принципом взаимоотношений» первобытных (догосударственных) образований[410].

Этот принцип был особенно свойственен древним государствам Ближнего Востока и являлся для их взаимоотношений основополагающим, если судить по дипломатической переписке правителей региона. Для нее характерны просьбы (требования) подарков не как удовлетворения экономической необходимости (прислать просили преимущественно предметы роскоши), а как материального проявления международно-правового равноправия сторон. Особенно, если эти просьбы были обращены к более сильной в политическом, экономическом и военном отношении стороне, например к Египту [411].

Вопросу соблюдения принципа эквивалентности в международных взаимоотношениях посвящена большая часть дипломатической переписки Телль-Амарнского архива и многие другие документы правителей древних государств Ближнего Востока. Например, международные «отношения взаимности» Египет разделял на несколько подвидов: 1) специфическую взаимность; 2) общепринятую взаимность; 3) обмен равным статусом; 4) отношения типа «сделай мне, как я сделал тебе»; 5) отношения взаимной, неразрывной любви и радости; 6) «две страны счастливее, чем все другие» (нечто наподобие современного режима наибольшего благоприятствования); 7) «международные отношения, которым нет равных в каких-либо других международных взаимоотношениях» (приблизительно современный национальный режим). В Египте существовал четко разработанный и апробированный веками свой «дипломатический сигнальный язык», согласно которому каждому виду международных отношений отвечал свой набор правил сотрудничества. По определенным международным действиям фараона можно было судить о том, изменяется ли политика Египта относительно какой-то страны и если изменяется, то в сторону какого именно подвида отношений и символизирует ли она их улучшение или наоборот.

Отношения взаимности предусматривали широкий спектр показателей сотрудничества. На любом уровне можно было найти отношения взаимности. Вместе с тем в некоторых случаях они могли быть военными отношениями, равноправными, мирными или братскими. Но это состояние не было для них постоянным, и достаточно быстро отношения могли перейти на другой уровень.

Иногда отношения взаимности находились на таких разных уровнях, что их было сложно даже соединять в одну группу: например, отношения, аналога которым нет в других международных взаимоотношениях, и специфические взаимные отношения, среди которых можно было встретить и взаимное проявление иронии, сарказма, раздражения или даже откровенной враждебности. Вместе с тем такие специфические отношения могли иметь временный характер и связывать вассально зависимых от разных сюзеренов царей (как правило эти вассалы не имели между собой стабильных постоянных контактов) или быть простым проявлением внешней политики. Чаще всего такая «взаимность» проявлялась опосредствованно, через сюзерена, когда один царь наговаривал на другого своему патрону, а другой таким же образом ему и отвечал. Но здесь следует иметь в виду особенности вассальной корреспонденции.

Что касается подарков, то они являются обязательным институтом как для зависимого правителя относительно его хозяина, так и наоборот. Например: «Царю Угарита, моему повелителю, Тагухли говорит следующее: Я прихожу к ногам моего повелителя издалека дважды по семь раз. В благословенное время для Царя и для меня пусть дойдет до меня весть о том, что все в порядке у царя, моего повелителя. Что это за дело, о котором ты многократно писал Царю: “Сейчас я только что велел отнести тебе лазурит”? Сердце Царя сильно раздражено, и он разгневался на меня: “Не насмехается ли надо мной этот человек? Этот камень, он его подобрал с земли и велел принести мне, говоря при этом: “Сейчас я посылаю тебе лазурит!” Разве то, что ты прислал, лазурит? Было бы лучше ничего не посылать и не вызывать в сердце Царя раздражения против тебя, чем подбирать и посылать мне такой камень. Найди теперь где-то в другом месте лазурит и прикажи отнести Царю, пусть сердце Царя (больше) не переполняется раздражением против моего повелителя!»

Взаимные отношения базировались на определенных правилах: а) на взаимном доверии; б) на договоренности о взаимном доверии или недоверии другим царям; в) на разрешении взаимосогласованного контроля и др. Каждый из видов взаимных отношений имел свои, особенные правила. Например, на общепринятую взаимность могли претендовать другие цари, поскольку непременным ее условием был групповой характер. Взаимность на условиях равного статуса должна была распространяться на все виды сотрудничества – от обмена принцессами до компенсаций в форме подарков.

При специфической взаимности действовало правило: «Поступай со мной так, как я поступаю с тобой».

Для всех видов взаимности было характерно правило – не требовать безусловных гарантий избранного вида взаимности. Это способствовало гибкому реагированию на изменение в международной ситуации в любую, не обязательно в худшую сторону, поскольку требование таких гарантий сдерживало бы улучшение условий (вида) взаимности.

Этот принцип (эквивалентности, правового соответствия, необходимости оплатить принесенные дары) проявился и в международных отношениях региона античной Греции[412]. В частности Аристотель писал о необходимости «политической дружбы», которая бы базировалась на принципе взаимной выгоды и правового соответствия. Именно этот принцип, по мнению Аристотеля, не только способствует установлению равноправия между субъектами международных отношений, но и образует, в свою очередь, состояние «взаимного равенства», которое и сохраняют города.

По свидетельству Геродота, когда эллины украли дочь царя колхов Медею, последний «отправил тогда в Элладу посланца с требованием пени за похищенную и возвращения дочери. Эллины, однако, дали такой ответ: так как они сами не получили пени за похищение аргивянки Ио, то и царю ничего не дадут» (Геродот. I. 2). В Древней Греции вообще была развита идея правового соответствия в международных отношениях, справедливости, которая стала для греков основой их правосознания. По свидетельству Фукидида, они считали справедливым, «чтобы тот, кто просит помощи у другого… (если он не вправе рассчитывать на вознаграждение за прошлые великие благодеяния или на союзные взаимоотношения), доказал, что удовлетворение его просьбы соответствует интересам тех, к кому он обращается, или, по крайней мере, не противоречит им и что эта помощь будет встречена с неизменной благодарностью» (Фукидид. История. I. 32).

Также у этого автора встречаются упоминания об обычае, согласно которому взаимность и эквивалентность в международных отношениях должны были базироваться на добросовестности, доброй воле и справедливости. Так, лакедемоняне говорили афинянам после нарушения последними договоренностей: «Как могли мы довериться такой дружбе и свободе, как эта? Ведь услуги, которые мы оказывали друг другу, не соответствовали нашим истинным чувствам. Афиняне из страха угождали нам во время войны, а мы в мирное время оказывали им такое же внимание. И доверие, которое обычно обеспечивается преимущественно обоюдным расположением, у нас было основано только на взаимном страхе: только из страха, а не из любви мы сохраняли наш союз. И кто из нас первым смог бы, не опасаясь, пойти на риск, тот, конечно, первым бы и решился разорвать союз» (Фукидид. История. III. 12).

Наконец, следует отметить, что основополагающий принцип взаимности, или эквивалентности, в международном праве стал причиной того, что именно эту правовую систему исследователи считали первичной по отношению к национальным, внутренним правовым системам. Так, выводя из обменных отношений между племенами принцип правового соответствия, или эквивалентности, иногда утверждали, что «при мене обе стороны чувствуют себя обязанными уважать известный устойчивый порядок, регулирующий обмен товарами и редкими продуктами. Ориу совершенно основательно считает, что обязательственные правоотношения, по-видимому, раньше сложились в междуплеменных отношениях, чем внутри племен в отношениях междуиндивидуальных. Первоначальной формой мены является немая, или молчаливая торговля»[413].

Государства и государствоподобные образования на территориях с разной экономической ценностью в условиях, при которых главенствующую роль в становлении древних государств играли экономические интересы, также требовали правового урегулирования статуса территории. При вступлении первобытных образований во взаимоотношения возникла необходимость установления рамок допустимого вторжения на территорию друг друга. Из-за этого уже на ранних этапах международного взаимодействия возникают международно-правовые институты установления, признания, изменения и режима границ и статуса территории. Именно поэтому в древнем международном праве статус территории и установление границ стали одними из наиболее развитых институтов. Возникает целый ряд способов приобретения территории и их правового закрепления, а также определения разного правового статуса территорий.

Правовое урегулирование статуса территории было тесно связано и с вопросом установления международной правосубъектности. Следовательно, вопрос международно-правового статуса территории и ее правителя, народа, который ее населяет, его территориально-властной организации является катализатором возникновения права в международной среде.

С последующим развитием международных отношений возникла необходимость в урегулировании средств их осуществления: в установлении статуса официальных дипломатических представителей, в разграничении их функций и предоставлении им соответствующей защиты. Первыми институтами, существовавшими, как известно, еще на ранних этапах международных отношений, были гостеприимство, гарантии безопасности дипломатов, правила покровительства, а первым необходимым элементом международных отношений, который делал их функционирование возможным, было признание статуса личной неприкосновенности официальных представителей иностранной стороны. Все они генетически связаны с институтом статуса иностранцев вообще, однако возникли самостоятельно еще на этапе так называемой «первобытной дипломатии».

Развитие отношений между государствами и государствоподобными образованиями не только требовало для них правового урегулирования, но и закрепления последнего в соответствующих международно-правовых актах. Уже на раннем этапе международных отношений стали возникать правила и процедуры создания международных обычаев, договоров, устных договоренностей. В одном из самых первых международных договоров древности (договор царя страны хеттов Цидантаса I (или II) с правителем Киццуватны Пилиясом – начало XV в. до н. э.) значилось: «Солнце, великий царь, царь Цидантас, царь страны хеттов, и Пилияс, царь Киццуватны, связали себя договором».

Представляя разные социальные образования, часто разные религии, которые запрещали вступать в отношения, а тем более заключать договоренности с иностранцами, субъекты таких актов прибегали к чрезвычайно детализированной процедуре с целью закрепления за ними юридической силы. Таким образом возникают достаточно сложные правила заключения международных договоров и порядок установления средств их обеспечения (например, определения статуса заложников, размера и условий уплаты дани, признания богов другой стороны и др.), а также устанавливается принцип соблюдения международных обязательств. Подобным правилам заключения международно-правового акта, тесно связанным с ритуалами и обрядами, больше всего отвечал обычай. Поэтому достаточно длительное время именно он был основным источником древнего международного права.

Однако, с развитием древних международных отношений стала очевидной недостаточность обычая для их регулирования. В результате, начали прибегать к возможностям других источников, что, в свою очередь, порождало соответствующие нормотворческие процедуры. Необходимость признания сделок с другими общественными образованиями или их представителями вызвала к жизни целый ряд сопутствующих международно-правовых институтов: договорную инициативу (которая должна была отвечать установленной процедуре), форму договора, статус и положение свидетелей заключения договора, подписание и ратификацию, депозитарий, гарант договора, основания, условия и размеры ответственности за их нарушение и др. Этой же цели служило и указание в текстах договоров на существующие и давно признанные всеми сторонами обычаи, способствовавшее не только подтверждению юридической силы упомянутых обычаев, но и повышению авторитета самого договора, особенно на тех этапах, когда он еще не получил достаточного признания в древнем правосознании[414].

Едва ли не главным аргументом против существования международного права в древний период было утверждение о преобладании в то время отношений враждебности между народами, преобладания военных отношений по сравнению с мирными. Взаимные недоверие и враждебность между различными народами и государствами следует связать скорее с религиозными, этическими, идеологическими и другими социальными убеждениями древних народов. Исходя из причин появления и функций международного права, логичнее было бы говорить не о невозможности его существования в результате распространения идеологии враждебного отношения к чуждым общественным группам, а о его возникновении именно как средства предотвращения конфликтов, преодоления первобытной враждебности и обеспечения международного взаимодействия. Из-за исконно негативного отношения к иностранцам и в условиях крайней необходимости экономических контактов с ними международное право возникает с целью осуществления таких контактов и предотвращения крупномасштабных конфликтов.

Оно возникло в том числе для преодоления ряда негативных факторов, оказывавших свое влияние на отношения между первобытными общественными группами. «Уже в глубокой древности люди стали понимать, что борьба, доведенная до непримиримости, до такого озлобления, при котором стороны уничтожают друг друга или настолько теряют уважение друг к другу, что не способны вести переговоры и устанавливать примирение, крайне вредит обеим сторонам…Целью архаичного права было примирение сторон»[415]. История межплеменного общения содержит много примеров того, как право, требовало отдать предпочтение мирному, а не военному разрешению конфликта.

Это же является и функцией права вообще, которое возникает для смягчения агрессивного поведения как отдельных членов общины, кланов, так этих коллективных образований в целом, для установления необходимого сотрудничества и взаимопомощи между ними[416].

Здесь важной предпосылкой утверждения правовых средств предотвращения войн и конфликтов в международных отношениях было заимствование принципа предотвращения преступлений или их наказания, который воплощался в первобытном принципе талиона. Говоря о принципе талиона, следует помнить, что именно он ограничивал наказание компенсацией за то преступление, которое было совершено (если кто-то украл вещь, он должен был отдать ее владельцу такую же вещь и т. п.), и этим ограничивал возможность наложения санкций на преступника. В основе принципа талиона лежит опять же принцип эквивалентности, или соответствия масштабов наказания масштабам преступления. Вообще данный принцип является одной из основ древнего общения между народами, которая проявлялась почти во всех видах международных отношений и составляла их содержание. Принцип талиона не только отвечал идее правовой эквивалентности – соответствия наказания преступлению, но и способствовал установлению более гуманной системы наказаний в древнем обществе. Со временем институт ответственности в древнем праве, и в частности в международном праве, перешел от принципа четкого соответствия размеров наказания размерам преступления к принципу более гуманного наказания.

Несостоятельность тезиса о преобладании насилия в международном праве на этапе его формирования можно объяснить и с философской точки зрения. Право как система, призванная регулировать отношения в обществе, не может служить их прекращению или ухудшению путем конфликтов. «В принципе всякая, даже самая элементарная форма социальной регуляции (упорядочивания) абсолютно противоположна началу социальной деструкции (разрушению). Это важно для понимания того, почему нельзя выводить исторический генезис социальных нормативно-регулятивных систем, будь то мораль, право или даже религия, из человеческой склонности к насилию, агрессии, стремления одерживать верх над врагами»[417]. Особенно это характерно для международного права, которое по своей сущности призвано регулировать существующие конфликты. Следовательно, сама сущность права – регулирование, упорядочение общественных отношений, противоречит идее о преобладании насилия или анархии в международных отношениях древности.

Об экономической обусловленности установления мирных сношений между народами достаточно ясно свидетельствует письмо наместника царя страны Митанни в подвластной ей провинции (начало III тысячелетия до н. э.): «Моему Господину: Ибал-Эл, твой слуга, говорит следующее: Я получил табличку от Ибал-Адду еще в Ашлацци. Я установил состояние мира между бедуинами и Ида-Марашем. Во всем Ида-Мараше, вплоть до Гурри, бедуины будут иметь пастбища и воду, а тот, кто имеет пастбища и воду, не враждует! Пусть эта весть принесет моему Господину радость».

Установление мирных отношений и предотвращение возникновения конфликтов достигаются путем внедрения правовых институтов неприкосновенности иностранных официальных представителей, гостеприимства, переговоров, посредничества, арбитража, установления правового статуса территорий, разграничения границ, предоставления убежища, правового решения проблем иностранных беженцев и мигрантов, обеспечения международной религиозной терпимости. Возникновение подобных международно-правовых институтов обеспечивало ненасильственное разрешение наиболее противоречивых вопросов международных отношений. С развитием древнего международного права процедура предотвращения межгосударственных конфликтов усложняется, появляются новые эффективные институты международного примирения, большинство из которых известно современному международному праву. Вообще по мнению некоторых исследователей, «война является тем же обменом, в котором только принцип соответствия имеет негативную природу»[418].

В связи с этим важно и сегодня учитывать международно-правовые достижения древности, к которым может быть применима характеристика, данная международному праву древнего индийского региона. Таким образом, первой сущностной характеристикой концепции права народов в Древней Индии была универсальность его применения безотносительно к ограничениям, религиозным или цивилизационным. Государства в Древней Индии – либо мусульманское, либо христианское, либо греческое, либо ассирийское не различались, когда речь шла о межгосударственных отношениях, что вызывает беспокойство, когда мы говорим о существенных характерных особенностях концепции права народов сегодня, вчера или завтра[419]. В античной Греции мудрецы говорили о желательном предотвращении войн как об основном принципе жизни народов: «Ведь нет [на свете] столь неразумного человека, который предпочитает войну миру» (Геродот. История. I. 87).

Еще одним катализатором появления и условием функционирования международного права была необходимость урегулирования уже существующих международных конфликтов. Именно с этой целью уже в начале истории международных контактов возникают институты ведения войны, происходит правовое урегулирование статуса представителей враждебной стороны, обращения с воинами и гражданским населением, возможного договорного разрешения военного конфликта. Подобная функция международного права повлияла обусловила возникновение теории примирительного происхождения международного права. Эта функция, заключавшаяся в урегулировании международных конфликтов для многих авторов является настолько очевидной, что они (например, Г. Дж. Берман, Э. Аннерс) начали подходить с позиции примирительной теории к появлению права вообще, рассматривая возникновение внутреннего права как следствие функционирования межродового примирительного права. С точки зрения многих исследователей, именно правовое урегулирование межгрупповых отношений в первобытный период должно служить доказательством зарождения международных отношений и возникновения правосознания у народов[420]. Появление права, следовательно, считалось «ответом дикому первобытному варварскому миру»[421]. Для международного права со времени его возникновения примирение субъектов международных отношений является одной из важнейших задач, хотя и возникло оно параллельно с другими его функциями: регулирования и стабилизации международных отношений, предотвращения международных конфликтов, установления международного баланса сил.

Показательно, что подавляющее большинство международных устных соглашений и письменных договоров того периода содержит 1) требование мирного урегулирования конфликтов, 2) закрепление мирных отношений на длительные (или неограниченные) периоды и 3) описание правовой процедуры решения и завершения существующих военных конфликтов. В договоре устанавливалось, например: «Солнце, великий царь, царь Цидантас, царь страны хеттов, и Пилияс, царь Киццу-ватны, связали себя договором. Его положение является следующим: города, которые захватил Пилияс, будут преданы назад Солнцу, а города Пилияса, которые я взял, будут отданы назад Пилиясу» (договор царя страны хеттов Цидантаса I (или II) с правителем Киццуватны Пилиясом, начало XV в. до н. э.); «Ту добычу – коров, овец, овцематок и другое имущество врага, – которую захватят солдаты из страны Хатти, солдаты из страны Хатти имеют возможность забрать. Ту добычу – коров, овец, овцематок и другое имущество врага, – которую захватят солдаты с Тунипа, солдаты с Тунипа имеют возможность забрать. Если какой-то город Солнца восстанет против Солнца, ты, Лабу, должен прийти ко мне на помощь со своим элитным войском. С этим городом мы начнем войну. Когда мы уничтожим этот город, то ту добычу – коров, овцематок и другое имущество врага, которую захватит мое войско, – мое войско имеет возможность забрать. Ту добычу – коров, овцематок и другое имущество врага, которое захватит войско Тунипа, – оно может забрать себе» (договор царя страны хеттов (вероятно, Суппилулиумы I) с Лабу и населением города Тунип); «Отныне и навсегда народ Митанни не поднимется против Шаттивазы, сына царя, против моей дочери, царицы, ни против их сыновей, ни против их маленьких детей. И Шаттиваза, сын царя, будет отныне для моих сыновей братом и будет иметь равный с ними статус. И сыновья Шаттивазы, сына царя, мои сыновья, мои маленькие дети… будут иметь равный статус» (договор царя страны хеттов Суппилулиумы I с правителем Митанни Шаттивазой, после 1350 г. до н. э.); «Пусть сохранится здесь между нами единство! Богам составляют цари свою клятву. Пусть прекратятся мольбы о помощи! Пусть исчезнет зловещая враждебность! Статуи твои пусть содержатся в почете. Пусть не возникает здесь мыслей о неуважении к тебе. Пусть уважают наши подданные победу! Пусть почитается заключенный здесь договор перед символом божества» (договор между царем Аккада Нарам-Сином с царем Элама – вероятно, Хитой, конец 3-го тысячелетия до н. э.); «Начиная с этого дня, будет добрый мир и доброе братство между нами навеки» (договор Рамзеса II и Хаттусили III, 1276 г. до н. э.) и т. д. Подобных примеров можно было бы привести множество.

Возникновение международного права имеет еще одну важную предпосылку: уже на первых этапах международного общения его участники пытались создать систему международного баланса сил. В условиях недружелюбного отношения к представителям других этносов или религий этому могло поспособствовать также международное право. Так складывались «взаимное признание и взаимные уступки со стороны разных государств друг другу. Это приводило к установлению баланса сил, системы независимых и свободных цивилизованных государств, связанных между собой договорами и разрешающих свои конфликты мирными средствами (международным или, скорее, межгосударственным арбитражем) или посредством регулярной войны»[422]. Свидетельством этого являются институты, которые возникли для обеспечения эквивалентных подарков и впоследствии составили процедуру и правила торгового взаимодействия, правовые институты, сопровождавшие политическую интеграцию в процессе создания унитарных государств, отношения союзничества, разграничения юрисдикции и т. п. Международно-правовое регулирование отношений между древними государствами и государствоподобными образованиями привело к тому, что «принцип баланса сил был известен большинству государств античности и применялся ими на практике»[423]. Система международного баланса сил, сформированная средствами международно-правового регулирования, имела свои региональные особенности (концепция мандалы – круга государств в Древней Индии, концепция семьи государств на древнем Ближнем Востоке и др.).

В Древней Индии баланс сил между государствами достигался установлением так называемого «круга государств» (мандалы). Согласно существовавшей дипломатической концепции союзнические отношения поддерживались между государствами, не имевшими общей границы, и наоборот, государства-соседи должны были остерегаться друг друга. Эта доктрина была сформулирована в Артхашастре: «Если (государь) находится между двумя более сильными, то он должен прибегать к помощи того, кто в состоянии его спасти, или же того, кто непосредственно граничит с ним…Если ему грозит гибель со стороны обоих, то он должен прибегать к помощи “срединного”, или “стоящего в стороне”, или же “тех государей, которые являются сторонниками таковых” и т. д.»[424]. Подобная концепция внешней политики существовала и в хеттском государстве. «Если царь страны хеттов, – говорится в договоре царя хеттов Мурсилиса II с правителем Угарита Никмеппой, – вступает в отношения с Ханигальбатом или Египтом, или Вавилоном, или Альте, или с другими враждебными странами, которые находятся на границе с твоей страной и являются врагами царя страны хеттов, или с любой страной, которая находится на границе с твоей страной и является другом царя страны хеттов (Мукиш, Алеппо, Нугасси), будь на стороне царя страны хеттов и воюй вместе с ним, если царь страны хеттов начинает войну». Например, один лишь Угарит находился под влиянием сначала Митанни, потом Египта, впоследствии – Хеттского государства, они же устанавливали между собой систему баланса сил. Помимо заключения договоров это достигалось еще и средствами финансового поощрения: так, Угарит заплатил большую сумму денег царю Амурру, чтобы тот предоставлял ему необходимую защиту от внешних и внутренних врагов [425].

Подобные обычаи существовали и у древних персов. По свидетельству Геродота, «наибольшим почетом у персов пользуются (разумеется, после самих себя) ближайшие соседи, затем – более отдаленные, а потом уважением пользуются в зависимости от отдаленности. Менее же всего в почете у персов народы, наиболее от них отдаленные…Персы больше всех склонны к заимствованию чужеземных обычаев. Они носят ведь даже мидийскую одежду, считая ее красивее своей, а на войну надевают египетские доспехи» (Геродот. История. 1.134–135).

Организационными предпосылками установления системы международного баланса сил уже в древний период выступали первые союзнические интеграционные отношения между государствоподобными образованиями в ходе создания ими унитарных государств (города-номы Месопотамии, государства-царства древних Китая, Индии). Процесс их объединения в единое государство (Вавилон, Ассирия) сопровождался заключением договоров, гарантировавших определенное международное равновесие между разными государствами-империями. Все это требовало соответствующих международно-правовых институтов: установления международного статуса и объема международной правосубъектности союзов государств, союзных государств, империй, стран-участниц таких союзов, урегулирования между ними вопросов военного и торгового взаимодействия, а также условий взаимной выдачи преступников, беженцев, наконец, урегулирования общих границ.

Уже на первых этапах истории догосударственных общественных образований последние с целью установления баланса между собой, создавали достаточно запутанные дипломатические хитросплетения, образовывали союзы, натравливали врагов друг на друга, прибегали к подкупу и др. Например, это видно из содержания переписки правителей таких образований. В переписке правителей малоазийских государств начала III в., найденной в архиве царства Мари, в частности говорится: «Зимри-Лиму: Ярим-Лим, твой Отец, говорит следующее: Ты мне писал по поводу боя, который вроде бы произошел в Залмакуми. Но никакого боя совсем не было. Все, что произошло, было просто разговором между людьми. Я все время посылаю письма моему доверенному человеку с таким приказом: “Не воюй против этих людей. Эти люди служили моему отцу. Мой отец их учил и воспитывал, и я сам тоже их учил и воспитывал. Вот почему я говорю: “Не дерись с ними!” Но он начал бороться против меня, и я приказал отсечь ему голову”. И еще: относительно царей на границах твоего царства, о чем шла речь в твоем письме. На этот счет Исби-Ила, мой доверенный человек, и Сумху-рабе, твой доверенный человек, должны сделать тебе детальный отчет. Обрати внимание на их отчет. Не отталкивай этих людей, они твои братья. У тебя нет другого врага, кроме Ишм-Дагана, только он твой враг. Но поскольку этот человек имеет много серебра и золота, то не следует, по-видимому, чтобы он привлек тех людей, которые являются твоими братьями, и отдалил их от тебя. Будь другом для этих людей. Когда они придут к тебе, прикажи, чтобы им дали одежду и одну драгоценную вазу из серебра. Ты не беден одеждой и драгоценными вазами. Ты же знаешь, что твоя позиция должна быть позицией великого царя. И еще: делай столько подарков, сколько будет нужно, и будь другом для твоих братьев. И еще: относительно клятвы богами, о чем шла речь в твоем письме. Следовательно, определим условия. Я желаю быть твоим союзником, а ты будь моим. Когда будут сигналы огня в Ямхаде, иди их гасить! Когда же будут сигналы огня в (царстве) Мари, я хочу прийти их гасить. И еще: Аду-на-Адду не в состоянии изменить моих решений: скорее он сам прислушивается к тому, что я говорю!»[426].

В процессе создания системы международного баланса сил международное право решало ряд существовавших между древними государствами проблем. Так, при составлении ими соглашений в тексты последних включалось положение о признании каждой из сторон богов другой стороны, а процедура создания международного обычая обязательно предусматривала религиозное и обрядовое сопровождение[427]. Средствами международно-правового регулирования устанавливалась международная религиозная терпимость. Уже в 3-м тысячелетии до н. э. участниками системы международного баланса сил выступали государства, исповедовавшие разные религии и верования, что не помешало им, однако, заключить между собой сотни договоров по важнейшим вопросам международного сосуществования.

Объективно принцип религиозной терпимости стал формироваться уже на первых этапах становления международных отношений. Этому способствовал тотемизм, распространенный в среде первобытных племен, – символическое воплощение определенной общественной группы (образования) в соответствующем тотеме, которым обязательно выступал «представитель природы» – животное или растение. Следовательно, все общественные тотемные группы были связаны общим верховенством природы, все, казалось, были ее детьми, равными перед ней. Таким образом, тотемизм закладывал основы не только религиозной терпимости, но и равенства в международном обществе. Подобное мнение относительно международного права и международного правосознания сформулировал М. Циммерман: «Это символическое воплощение коллектива в живом существе или в силе природы – тотеме, в свою очередь как бы отражает более широкое и всеобъемлющее единство всех кланов и всех тотемов в одном великом одухотворенном начале божественной природы, дающей всему разрозненному и индивидуальному высшее синтетическое единство»[428].

В Древнем Китае, как правило, захваченные, завоеванные и даже насильственно перемещенные этнические сообщества (например, инцы) получали возможность сохранять свое имя хотя бы для ритуальных жертвоприношений в честь предков [429]. Этот факт, на первый взгляд, не несет в себе ничего странного или важного. Однако здесь следует учесть, что в тот период основными субъектами международного протоправа выступали образования, которые находились на догосударственном этапе развития (преимущественно это были племена, этнические, клановые сообщества, ранние вождества и др.) и которые придерживались дорелигиозной системы верований, в частности тотемизма. Согласно последнему сохранение своего собственного имени означало для человека или сообщества не только сохранение здоровья, жизни, благосостояния, безопасности, но также и независимости, самостоятельности свободы. Поэтому здесь проявляется важный аспект влияния религиозных верований на последующее формирование понятия независимого образования в международных отношениях, а уважение к такому праву, то есть праву на независимость, закладывалось еще на самых ранних этапах развития международных отношений.

В Древнем Риме, вопреки общему мнению о его враждебности по отношению к другим народам, ксенофобии и религиозной нетерпимости, на практике ситуация была совсем иной. «Многоязычный и космополитичный Рим был не только светской столицей империи; он также был центром многих религиозных культов империи. Никто даже не сомневался в том, что Юпитер на Капитолии был центром Римской государственной религии. Во втором веке до н. э. Рим также стал центром культа Большой Матери, который был введен на исходе Второй Пунической войны, и даже культа Изиды, который государство восприняло несколько позже; в Риме культ жертвы Золотому Тельцу достиг своей кульминации»[430]. Также в Риме процветали ритуалы и культы других религий – сирийские верования в бога Солнца, египетские религиозные традиции, греческий пантеон богов, и, наконец, христианство.

Таким образом, установление международной религиозной терпимости было едва ли не главным среди условий, необходимых для формирования и развития международных отношений, в той ситуации, когда, с одной стороны, религия играла все большую роль в жизни древних народов, и, как следствие, с другой – соглашения между народами и государствами могли быть достигнуты лишь при условии соблюдения определенных религиозных процедур. Необходимость религиозной терпимости проявилась еще на самых ранних стадиях развития отношений между народами. Первобытные племена, которые практиковали различные магические, религиозные или ритуальные обряды, вынуждены были при установлении контактов с другими племенными группами признавать и терпимо относиться к соответствующим их обрядам. Так постепенно складывалась процедура религиозного сопровождения международных актов древних догосударственных общественных образований.

Установление международного баланса сил в древний период имело еще один аспект. С развитием международных отношений крупные государства-империи для сохранения определенного равновесия между собой стали прибегать к использованию меньших или вассальных государств в качестве буферных зон. Подобная политика была характерна для государств Ближневосточного региона (Египет, Митанни, Сирия, Ассирия, Хеттское государство): «И хетты, и Ассирия пытались удержать Митанни как союзника и как буферное государство в отношениях между собой»[431]. Буферные государства, которые могли обладать различным объемом международной правосубъектности, вступая в международные отношения, уравновешивали политическую и военную силу своих метрополий. Это стимулировало развитие в древний период института международной правосубъектности и его усложнение, а также образование многих видов квазисубъектов международного права. Характерные особенности такой политики крупных государств и ее отличие от политики метрополий, империй по отношению к своим вассалам или колониям в последующие исторические периоды объясняются в частности основными тенденциями международно-правового регулирования в древний период. В целом главные направления в установлении международной системы баланса были теми же, что и в предыдущие периоды истории международных отношений (средства дипломатической, торговой и военной деятельности, получившие правовое урегулирование).

Международно-правовыми средствами установления международного баланса сил выступали также договорные отношения между государствами, создание многосторонних союзов (временных или постоянных), совместная борьба с общими угрозами (пиратством, бандитизмом, который проявлялся в нападении на торговые и дипломатические делегации, общими врагами). Не только международное право оказывало влияние на систему международного баланса сил. Периоды, когда последняя отличалась максимальной стабильностью, были наиболее производительными периодами во всех отраслях, включая отрасль международных отношений и международного права[432]. Именно в эти периоды ярче всего проявлялись характерные черты последнего, порожденные особенностями международно-правового регулирования древних международных отношений.

Генезис международного права можно отнести к периоду существования еще догосударственных политических объединений («догосударственных» международных отношений). Зарождение основных международно-правовых понятий происходило именно тогда. Основное, что следует отметить, говоря о происхождении международного права, это прямая зависимость его появления и особенностей от уровня развития и состояния международных общественных отношений. Первыми (еще в первобытные времена) появлялись зачатки тех институтов международного права, которые были призваны обеспечить текущий обмен между разными общественными группами в условиях их почти полного взаимного непризнания и которые являлись ключевыми, необходимыми для правового регулирования международных отношений. Следовательно, международное право по своему происхождению является системой, которая связывает такие группы и делает возможным мирные отношения между ними.

На этапе становления международного права последнее испытывает влияние уже сформировавшихся древних государств и государственной организации. Однако неизменными остаются основные направления его влияния на международные отношения. Неизменными по своей сути они остаются и сегодня – сложно говорить о каких-либо существенных метаморфозах принципов дипломатической неприкосновенности, добросовестного выполнения международных обязательств, международной ответственности и других ключевых категорий международного права. Относительно исторического развития международного права можно говорить о появлении, изменении или исчезновении тех или иных «технических» категорий, которые отвечали определенному этапу исторического развития международного права и его субъектов и являлись свидетельствами его характерных особенностей в соответствующий период. Также можно говорить и о появлении новых институтов, отраслей и принципов международного права в новейший период (некоторые ученые, используя этот аргумент, говорят о сравнительно недавнем происхождении международного права). Однако большинство из них возникло в результате либо научно-технического прогресса (космическое, воздушное, отчасти морское право, принцип запрещения определенных видов оружия), либо соответствующих изменений (преимущественно политических) в международной системе и составе ее участников (признание определенных видов международно-правовых преступлений, соответствующие изменения в институтах международной правосубъектности, международного признания, и др.).

Доказательством неизменности основных направлений действия международного права является существование в его новых отраслях, таких как воздушное, космическое право, право окружающей среды, механизмов регулирования, которые были присущи ему еще в древний период (принцип добросовестного выполнения международных обязательств, принцип ответственности за повреждение своим объектом территории или имущества другого государства, принцип освобождения добросовестного исполнителя от ответственности в результате доказанной невозможности выполнить обязательство и др.). Существование же отличий в международном праве разных исторических эпох, появление новых отраслей, институтов или принципов международного права объясняется отличиями в системе международных отношений и составе их участников, которые и объясняют характерные особенности международного права в каждый отдельный период. Примером этого может быть влияние научно-технического прогресса на развитие международного права, которое проявилось в создании новых отраслей международного права, формирование и регулирующее действие которых, однако, полностью согласуются с традиционными международно-правовыми принципами и процедурами.

Достаточно показательным в этом плане является такой исторический документ, как «Апология» хеттского царя Хаттусилиса III, в котором перечислены основные методы ведения и правового регулирования международных отношений, которые остаются в своей сущности неизменными и сегодня: «И те, кто уже были царями передо мной и были в добрых отношениях со страной Хатти, остались в добрых отношениях с ней и при моем царствовании. Они начали посылать мне посланцев, и они начали посылать мне дары. Такие дары, какие они посылали мне, они никогда не посылали моим предкам. Царь, который оказал мне уважение, уважал меня и в дальнейшем. Я покорил те страны, что были мне врагами. Я добавлял район за районом к стране Хатти. Те же, кто были врагами моих предков, заключили мир со мной»[433].

Нельзя полностью принимать за основу концептуального подхода к истории международного права мнение Г. Уитона, что «право народов как система позитивных норм, регулирующих взаимоотношения между народами, совершенствовалось с общим усовершенствованием цивилизации, наиболее ценным продуктом которой оно является»[434]. Данное совершенствование носит скорее технический характер. В своей основе нормы и принципы международного права являются порождением системы общественных отношений между народами. И в качестве такого порождения они отражают основные закономерности международных отношений. Это объясняет определенную стабильность и постоянство многих основных принципов международного права и его институтов. Их эволюция проходит на уровне совершенствования средств, механизмов и системы их применения. Сущность же международного права как основного регулятора международных отношений остается в целом неизменной со времени его возникновения и формирования в среде первобытных общественно-политических образований.

Рассмотрев в целом основные факторы, обусловившие возникновение и формирование международного права, можно прийти к выводу, что практически все они являются характерными для отношений между общественными группами догосударственного типа. Будучи порождением самой природы международных отношений, эти требования характеризуют сущность последних. Причем, базируясь именно на тех факторах и предпосылках, которые исследователи в качестве основных аргументов, отрицая существования международного права в древний период (существование войн и конфликтов в международных отношениях, разная религия их участников, статус иностранцев в древний период и др.), можно четко обосновать его возникновение уже в отношениях между образованиями догосударственного типа. С другой стороны, эти факторы свидетельствуют об ошибочности многих положений международно-правовой и общеисторической науки (таких, как необходимость существования государств для учреждения международных отношений и, соответственно, международного права и др.).

Все созданные общественными международными отношениями предпосылки к разработке международного права свидетельствуют в какой-то степени в пользу концепции, согласно которой последнее является необходимым следствием появления и формирования любого международного общества (концепция ubi societas ibi jus в отношении международной сферы), поскольку большинство из отмеченных факторов возникало в связи с возникновением первых международных сообществ.

Однако далеко не все исследователи рассматривают право как необходимое следствие существования общественных отношений. Так, по мнению некоторых ученых, «поражает, насколько право может быть ненужным»[435]. Например, в колонии Шаста (штат Калифорния) был проведен эксперимент, автор которого, профессор права Р. Элликсон, попытался доказать, что организация социальной жизни и общественного взаимодействия в этом регионе осуществляется исключительно на основе регулирования социальными, а не правовыми нормами, а социальный контроль является не менее эффективным, чем контроль правовой. В частности, по его мнению, все споры, возникающие между жителями региона, в том числе и конфликты относительно территории, подлежат не правовому, а сугубо социальному решению. Для автора это является основанием утверждать, будто возможно существование «порядка без права», будто «во многих случаях право не является обязательным элементом поддержания социального порядка»[436]. При этом автор полагает, что саморегуляция общества происходит во внеправовой сфере. Однако еще первобытные общества, в которых не было аппарата принуждения и которым не был знаком институт государства, осуществляли эффективную саморегуляцию на основе социальных правил, норм морали и этики. Здесь автор, очевидно, смешивает традиционное представление о связанности права с государством и несуществование права как такового. Утверждая, что для урегулирования общественных отношений существование государства не обязательно, автор в то же время отрицает необходимость для них и права. Говоря, что социальный порядок может быть установлен посредством лишь социальных, а не правовых норм, автор не учитывает, что именно правовые нормы появляются при отсутствии государства и являются в обществе регулирующим фактором[437].

Достаточно детальное рассмотрение данной теории (эксперимента) обусловлено тем, что зачастую правовые нормы и средства регулирования, возникавшие в процессе формирования древнего международного права не отвечали тем критериям, которые ставит перед ними позитивная наука. Однако эти правовые нормы объективно возникали и формировались в среде первобытных социальных образований – участников международных отношений догосударственного типа. В числе прочих эту мысль все больше начали отстаивать юристы-международники в конце XX в. Например, профессор Коскенниеми считает, что теория очень преувеличивает роль государства в обеспечении функционирования международного права.

Итак, происхождение международного права представляет собой полностью объективный процесс, происходивший на протяжении первых этапов древнего периода и отвечавший потребностям существовавших в то время международных общественных отношений, а следовательно, несший на себе их отпечаток. Именно эти потребности и обусловили особенности международного права, а также определили основные направления его регулирующего действия. Таким образом, они спроецировали на все последующие периоды специфику международного права, которое, впрочем, характеризовалось особыми отличительными чертами в каждый исторический период.

§ 3. Характерные черты международного права древности

Исследование сущности древнего международного права и его особенностей важно по крайней мере по нескольким причинам. Исходя из характерных черт древнего международного права, можно не только выяснить его природу и регулятивные свойства, но и дать ответ на вопрос о самом существовании международного права в тот период. Именно исторические особенности международного права на том или ином этапе его развития свидетельствуют о том, что в нем отражаются характерные черты общественных отношений соответствующей исторической эпохи. По словам А. Фердросса, «каждая цивилизация порождает то международное право, в котором нуждается»[438]. Другой исследователь истории международного права, Ф. Паркинсон, считал, что «аналитические исследования должны объяснить нам: 1) какие проблемы международного публичного права были наиболее важными в определенные периоды истории; 2) где в них следует сделать акцент»[439]. Следовательно, и особенности древнего международного права порождены природой и потребностями международных общественных отношений и их участников. Анализ особенностей древнего международного права «от обратного» позволит также понять процесс и механизм его возникновения, определить исторический период и выяснить особенности зарождения и формирования основных международно-правовых институтов и принципов. Например, преобладание в древний период норм, направленных на решение территориальных и других конфликтов, свидетельствует о возникновении международного права как средства обеспечения мирного сотрудничества и торговли древних стран. Широкое применение средств международного обычая и особенности последнего указывают на то, что международно-правовое регулирование начало складываться уже в племенной период и осуществлялось тогда с помощью общепринятых в первобытных общественных образованиях и в отношениях между ними правил морали, религиозных верований, этикета, магии и др. Однако международное право древнего периода имеет и более существенные особенности, которые указывают на общие тенденции зарождения, формирования и становления международного права и дают возможность ответить на вопрос о его природе и регулятивных свойствах.

Большинство исследователей древнего международного права выделяет регионализм как его характерную черту. Это качество древнего международного права можно заметить при анализе международных отношений того времени, которые возникали и складывались в систему на отдельных территориях, в отдельных регионах, межрегиональные контакты также отличались регионализмом. Как показывает географическое распространение международных отношений в древний период и анализ их уровней (внутри– и межрегионального), правила, которые их регулировали, также несли на себе отпечаток регионализма. Причем речь идет не только о сугубо географическом (территориальном) регионализме, но и о нормативных, регулятивных особенностях международного права в различных регионах Древнего мира.

Региональный характер международного права обусловлен самой природой этого права, которое возникает в международной среде общественных образований, вступающих в отношения между собой. Международное право появляется преимущественно в тех регионах мира, где такая среда сложилась: «В определенные времена и в определенных областях античного мира существовали аутентичные системы государств, которые, вступая во взаимоотношения, осознавали правила своего поведения, нормы, которые мы сегодня называем правом народов или международным правом»[440]. На возникновение такой среды в том или ином регионе влияли факторы преимущественно геоэкономического характера. Различия в последних в свою очередь повлияли и на особенности права того или иного региона: преобладание отношений зависимости в регионе, где территорию с лучшими естественными условиями занимает государство-гегемон; преобладание равноправных отношений в регионах с равномерным расположением природных богатств и т. д. Следовательно, под влиянием правовых, нормативных и других особенностей разных регионов в международном праве в процессе исторического развития углублялись и приобретали бо́льшую значимость характерные черты, обусловленные принадлежностью этого права к соответствующему региону. В конечном итоге это привело к формированию региональных подсистем международного права и международно-правовой совокупности соответствующих регионов современного мира.

Правда, здесь можно указать на две крайности, в которые впадали исследователи древнего международного права, анализируя причины его регионализма: одни считали, что потребности международного права стали катализатором появления и становления государств в определенных регионах Древнего мира, способствовали их укреплению; другие – что появление там государств предшествовало становлению «системы государств, являющихся необходимой для возникновения международного права»[441]. Нельзя отрицать того, что международное право внесло свою лепту в процесс становления государств, которые в ходе отношений между собой совершенствовали не только собственные правовые системы (в том числе путем заимствования друг у друга правовых наработок), но также и свои политико-правовые системы, что с развитием истории привело к становлению государств современного типа. Ярким примером такого влияния является закрепление в международном праве принципов государственного суверенитета, равенства государств и др. Безусловно, этот процесс имел и обратное действие, а именно – участие государств в создании норм международного права. Однако ошибочность обоих этих утверждений, несмотря на их различие, связана с общей этатической позицией, которой придерживались их авторы, рассматривая государство как ключевой элемент в возникновении международного права.

Как уже говорилось, для появления международного права не обязательно, чтобы общественные образования, отношения между которыми оно призвано регулировать, уже развились до уровня государств. По мнению Ф. Пухты, право не происходит от государства, а предшествует его возникновению[442]. Точно так же и система международно-правовых институтов и договоров встречается уже в среде ранних государствоподобных образований или даже образований догосударственного типа в регионах древнего Ближнего Востока (Месопотамия), Китая, Индии, античной Греции. Международное право появилось в этих регионах как результат объективной потребности международных отношений и представляло собой «феномен, который возникал и развивался среди групп независимых и суверенных политических образований всякий раз, когда между ними возникали организованные отношения»[443]. Как уже было сказано выше, существование государств не может считаться необходимой предпосылкой зарождения и возникновения международного права, поскольку сами государства в классическом понимании являются продуктом периода развитого Средневековья. Более того, именно международное право оказало определенное влияние на становление государства в современном его понимании. Следовательно, международное право еще до появления государств возникает в тех регионах, где общественные образования, достигшие соответствующего уровня развития, вступают во взаимные отношения – в разных регионах Древнего мира, где существовали островки международных отношений. Причем моменты зарождения международного права в отдельных областях и этапы его становления и развития по времени не совпадают. Если в регионе Древней Месопотамии уже в 4-м тысячелетии до н. э. международно-правовое регулирование осуществлялось посредством постоянных международно-правовых норм и принципов, то, скажем, в Древнем Китае такого уровня развития международное право достигло в 3—2-м тысячелетиях до н. э.; на это, в частности, повлияла интенсивность международного оборота в регионе; конечно, в регионах, бедных полезными ископаемыми, такая интенсивность была больше.

В связи с этим регионализм древнего международного права имеет еще один аспект: в разных регионах Древнего мира международно-правовые институты и механизмы имели свои характерные черты, связанные с геополитическими, этническими, религиозными и культурными особенностями, которые иногда достаточно сильно влияли на различия в международном праве этих регионов. Например, для международного права региона древнего Ближнего Востока характерной была организация международно-правового регулирования в виде «семейных отношений» (так называемая Амарнская система международного права)[444]. Подобная «семейная метафора» была вызвана особенностями международно-правовых институтов в регионе: здесь, в отличие от других регионов, основным субъектом международного права выступал правитель государства. Следовательно, «международные отношения были построены по модели межличностных»[445]. Особенностью региона было и то, что участниками международных отношений (субъектами международного права) выступали этнически, культурно и религиозно разнородные образования приблизительно одинакового могущества, что было нехарактерно для других регионов – греческого, индийского, китайского, каждый из которых представлял собой совокупность этнически и религиозно однородных образований, среди которых выделялось одно или несколько наиболее сильных в политическом и военном плане.

Ситуация в последних трех регионах является наиболее типичной для развития древнего международного права. Одной из характерных черт китайского и индийского регионов была преобладающая роль правосознания (в том числе религиозного) и правовой доктрины в становлении международного права, норм морали и этики, а также ритуалов как правового источника. В регионе Древнего Китая международно-правовое регулирование осуществлялось по принципам правовой системы Ли, а впоследствии в тесной связи с конфуцианским учением. В этом регионе в определенные периоды именно ритуалы и традиции играли роль полноценного правового регулятора, подменяя собой правовые нормы в сфере регламентирования и систематизации международного общения. В Древней Индии международное право представляло собой часть общей правовой системы и доктрины Дхармы, которая «играла роль как “права”, так и “обычая”»[446]. Здесь важным было убеждение в силе Дхармы как «регулятивной отрасли международных норм, которая может способствовать межгосударственным отношениям и, следовательно, международному процветанию» [447]. Следует отметить, что хотя религия, как будет показано далее, и играла важную роль в международном общении древнего периода, в этих регионах сугубо религиозные правила не преобладали.

Особенности состава участников международных отношений региона античных Греции и Рима, а именно существование ряда равных суверенных субъектов международных отношений, были характерны также для Индии и Китая, хотя именно в Греции и Риме они оказали наибольшее влияние на формирование международного права. Международное право региона античной Греции, тесно связанное с его геополитическими особенностями, «образовалось на базе сосуществования ряда полисов, то есть городов-государств, каждый из которых ревностно оберегал свою политическую независимость», и испытало влияние «плюралистического характера этого региона»[448].

Эти и другие черты древнего международного права впоследствии повлияли на формирование его региональных подсистем (китайской – конфуцианской, буддистской, западноевропейской и др.), особенности которых влияют в том числе и на характер современного международного права.

Отсутствие универсального международного права в древности часто рассматривается как отсутствие международно-правового регулирования вообще. Однако и регионализм, и отсутствие системности в сегодняшнем ее понимании в древнем международном праве не могут считаться аргументами, подтверждающими эту теорию. Названные черты свидетельствуют лишь о подходе к истории международного права с позиций сегодняшнего дня. Поэтому, исследуя международное право периода античности, К. Филлипсон пришел к выводу, что есть лишь одно существенное различие между древним и современным международным правом, которое заключается в том, что сейчас нормы проистекают главным образом из четко выраженного согласия государств, в то время как античные нормы права отсылали как к своему источнику не только к акту согласия, но также к религии и морали, необходимым для признания такого соглашения[449].

Регионализм древнего международного права, отсутствие универсальной, т. е. единой для всех регионов, системы международного права нельзя рассматривать лишь в географическом контексте. Регионализм международного права прежде всего проявлялся в существовании подсистем правового регулирования, настолько различающихся между собой по характеру и внешним признакам, что можно говорить о наличии нескольких региональных совокупностей международного права. Каждая совокупность отличается от прочих своими регулятивными особенностями, характером источников, отличиями в институте международной правосубъектности, ответственности, процедуре осуществления международных сделок и соглашений и др. Конечно, на эти особенности повлияли в первую очередь различия регионального, геополитического характера, однако последние имели настолько сильное влияние на регулирующую систему, что есть все основания усматривать материальные различия между региональными совокупностями международного права того времени.

Однако и непохожие между собой в этнических, религиозных, геополитических и других аспектах регионы вступали друг с другом в контакты (выше мы уже говорили о межрегиональной торговле). В ходе этих контактов неминуемым было столкновение разных типов международного правопонимания и даже специфических региональных совокупностей международного права в целом. При этом их участникам необходимо было удержать мирный баланс. Следовательно, уже на первых этапах формирования международного права, пока еще несистемного и регионального, в нем закладываются «миротворческие» механизмы, средства обеспечения возможных торговых, экономических и даже культурных взаимоотношений разных регионов планеты. Есть основания считать, что в древний период такие механизмы были достаточно развиты и что их признавало большинство участников международных отношений. Об этом свидетельствует активное межрегиональное взаимодействие (которое могло осуществляться в основном морем) в то время. Впоследствии подобные позитивные тенденции исчезнут из международного обращения и им на смену придет эпоха Крестовых походов.

Итак, регионализм древнего международного права, различия между его региональными совокупностями не являются основанием для утверждения о существовании противоречий между последними. Напротив, вступая во взаимодействие между собой, разные регионы Древнего мира поддерживали преимущественно мирные отношения. В частности, причиной этого можно назвать и техническую невозможность межрегиональных войн – при существовавшем уровне развития военной техники вести войны на территории другого региона, вынуждено пересылая туда свою армию – «пехотинцев и колесничих», – было бессмыслицей. Однако отсутствие межрегиональных конфликтов можно объяснить и сугубо международно-правовыми причинами: будучи региональным, то есть обладая определенными особенностями в каждом регионе, древнее международное право все же основывалось на ряде определенных, исконно свойственных ему принципов, которые были общими для всех региональных совокупностей. Именно такие правовые принципы международного общения и делали возможными межрегиональные контакты в древний период.

Второй важной чертой древнего международного права является его тесная связь с религиозными верованиями древних народов. Недаром, даже юристы-международники иногда называют Библию «первым учебником международного права, хотя еще и несовершенным»[450]. Уже первые нормы международного общения с самого своего появления испытывали влияние религиозных стандартов. Правила межплеменного общения, касающиеся гостеприимства и отношений с иностранцами, «рассматривались как необходимое условие порядка и всегда тесно были связаны с религией»[451]. На это повлияла первобытная психология: все отношения вне рамок племени или рода как наиболее важные или специфические в силу того, что они выходили за пределы собственного социума, были подчинены непосредственно богам[452]. Вступая в отношения с представителями других племен и, соответственно, верований, древние народы пытались подчинить эти отношения непосредственно своим богам с целью их задобрить. Так, в письме правителя малоазийского государства, подчиненного Мари, к царю Мари говорится: «Моему Повелителю: Яви-Илла, твой слуга, говорит следующее: Я только что отправил к моему Повелителю старейшин, граждан города, и дал им все возможные указания. Пусть мой Повелитель их расспросит в свободное время. Я ему указал все возможные ответы…Как я буду знать, что мои поступки идут на пользу или вредят Богу моего Повелителя? В глазах этих людей я низложен до тех пор, пока ты не осуществишь свои планы».

Это дало основание некоторым исследователям утверждать, что «в античности право и религия были едины»[453]. В процессе международного общения в древний период влияние религии на международное право систематизируется, вырабатываются определенные международно-правовые процедуры и соответствующее им религиозное сопровождение, например, процедуры заключения международных договоров, приема послов иностранного государства, осуществления посреднических функций. Таким образом религия способствовала возникновению традиций, обычаев, обрядов, которые были прообразом правовых норм.

Религия сопровождала древнее международное право от самого его возникновения на протяжении всего развития, как будет показано ниже в связи с рассмотрением международно-правовых институтов древнего периода. С другой стороны, определенное влияние на религиозные верования древних народов оказывало и само международное право. В процессе осуществления международных сделок (заключения договоров, соглашений, создания международных обычаев), во-первых, разные народы начинали признавать религию и богов друг друга, а во-вторых, обещания, данные богам с обеих сторон, считались нерушимыми. Это приводило к установлению религиозной терпимости и признанию своего равенства с иностранцами, с одной стороны, и к нормированию и развитию международных отношений – с другой. В эпоху Древнего Рима уже сложилась такая система, при которой в международные отношения вступали «подобные образования с общей религией, но разными политическими структурами, которые имели разные интересы и соседей-врагов»[454]. Так, если даже субъектам международного права тяжело было достичь согласия по вопросам двусторонних отношений, этот пробел заполняли их клятвы, данные богам обеих сторон. «Религия могла объединить нации, если даже интересы их разъединяли» [455].

Признание одной стороной богов и религиозных верований другой имело еще один важный аспект: осуществляя такое признание, сторона автоматически признавала другую сторону в качестве субъекта международного права, причем субъекта равноправного, подчиненного собственным богам точно так же, как народ данной страны подчинен своим. В условиях главенства религии это признание имело огромное значение и представляло собой как правовой, так и политический акт – признание иностранной религии становилось необходимым условием сосуществования и нормальных политических, экономических и других взаимоотношений государств. Помимо этого религиозные ритуалы, клятвы и все, что сопровождало заключение международного договора, должны были способствовать большему авторитету и нерушимости последнего.

Другой функцией религии в древнем международном праве было установление принципа международной вежливости. В качестве примеров можно назвать процедуры приема и обмена посольствами, ведение переговоров и заключение договоров, формы некоторых международных сделок и даже правило обмена дарами, в основе которых лежали религиозные принципы.

Однако основная задача религии по-прежнему заключалась в обеспечении соблюдения сторонами древних международных отношений своих международно-правовых обязательств. В частности это проявлялось в обязательном сопровождении практически любых международно-правовых процедур религиозными ритуалами и церемониями. Последние были особенно характерны для международной договорной процедуры. Это, в свою очередь, свидетельствует о еще одной характерной черте древнего международного права, а именно о примате в нем и об общем признании принципа pacta sunt servanda.

На примере международного права Древней Индии можно продемонстрировать его связь с религией. Здесь наиболее ясно видно, что эта правовая система предлагает не только определенный набор норм, но и соответствующую им идеологию правового бытия. Если нормы можно вывести из Вед, «Махабхараты», «Рамаяны» или артхашастр, то с идеологией, которая исповедовалась тысячелетиями, складывалась ситуация более сложная. В отношении Индии этой проблемы не существует именно благодаря индуизму, который сохранил для нас эту идеологию почти в первозданном виде. В основе философии индуизма лежит жизнедеятельность индивида в его столкновении с другими индивидами. Такая философия очень хорошо согласовывалась с международным правом, которое позволяет достичь определенного результата в укреплении всеобщего порядка посредством урегулирования индивидуального статуса. В международном праве отдельный субъект является главным, он является его целью, а ассоциация, система, порядок – только лишь результатом определенного влияния на этот субъект. В этом отношении международное право столь же индивидуалистично, как и философия индуизма. Не удивительно, что основные принципы индуизма легли в основу международно-правовой идеологии Древней Индии.

Основная цель международного права – достижение определенного порядка на универсальной основе – заложена в индуизме в концепции рита – универсального космического порядка, который функционирует на основах внутренней справедливости, разумности. Поэтому, когда речь идет о том, что международно-правовая концепция универсальности впервые появилась в греко-римском понимании принципа lex aeterna, не следует забывать о более ранней индийской практике[456].

Ярким свидетельством значительной роли религии в древнем международном праве является функционирование таких институций международного характера, как оракулы; наиболее свойственны они были для региона античной Греции. Налицо все признаки того, что оракулы в определенное время выступали здесь в роли квазисубъектов международного права: они выносили решения по международным делам, играли роль международных судей, заключали договоры, принимали посольства и т. д. Оракулы играли большую роль и в формировании международной системы баланса сил. Так, Дельфийский оракул мог не принять посольство Микен, «придержав» его в интересах Афин или предоставить тому или иному полису режим преференций.[457] Из-за авторитета, которым пользовался оракул, такие действия становились определяющими для формирования международного статуса того или другого полиса. Оракулам же в Греции принадлежала роль депозитариев международных договоров. В начале или в конце военных действий между полисами оракулы определяли, соответственно, порядок их ведения или условия заключения мира. В целом можно говорить о греческих оракулах как о международных институциях, способствовавших сближению полисов, или как о международных судах или арбитражах. Соединяя эти функции, оракулы оказались своеобразными институтами древнего международного права. При этом они выполняли не только третейские или арбитражные функции, выступая третьей стороной в международных отношениях, но и осуществляли свою собственную активную внешнюю политику. Помимо того, что оракулы оказывали существенное влияние на расстановку сил на международной арене, они вели торговлю, занимались обменом, отправляли посольства с политическими миссиями, учреждали и следили за соблюдением международных обычаев (в частности относительно статуса иностранцев, порядка ведения торгового обмена, процедуры принятия иностранных представителей и др.). Роль оракулов в международных отношениях оказалась активнее, нежели роль религиозных учреждений предыдущих периодов – храмов, религиозных ячеек, жрецов Египта, Хеттского государства, Асирии, Митанни и др. По своим международно-правовыми функциям институт греческих оракулов приближается к статусу святого престола периода Средневековья.

Религиозные верования не только обеспечивали соблюдение международно-правовых норм и принципов, но также способствовали формированию новых институтов международного права. Религия повлияла в том числе и на становление такого института, как международно-правовое признание. В частности, в Древней Греции, когда правитель завоевывал или так или иначе овладевал определенной территорией, его власть над ней должна была быть подтверждена Дельфийским оракулом. По получении такого подтверждения уже не требовалось международно-правового признания со стороны других стран или правителей. В целом наличие у Дельфийского оракула специфической международно-правовой роли подтверждается многими его функциями. Отправляя в Дельфы посольство с целью получить ответ относительно будущих отношений, царь Крез одновременно послал и подарки жителям Дельф. В ответ Дельфийский оракул предоставил гражданам Лидии право в любое время обращаться к оракулу без уплаты соответствующей пошлины и налогов, а также наградил их правом дельфийского гражданства на вечные времена.

Религия, участвуя в регулировании международных отношений еще в период разъединенного первобытного общества, влияла на развитие и становление международного права в древности. Религиозное влияние как влияние наиболее авторитетной системы социального управления испытали на себе все ключевые институты древнего международного права. Именно в силу его тесной связи с религией исследователи зачастую настаивали на примитивном характере древнего международного права. Впрочем, этот же факт стал для других ученых основанием утверждать, что международное право в древний период имело обязательную силу, которая базировалась на религиозном обеспечении: «Обязательной силой права в то время было его божественное происхождение»[458]. Эта связь международного права и религии часто становилась причиной того, что в науке, причем не только международно-правовой, переплетались теологическое и естественно-правовое направления. Оба этих подхода в древний период были порождены значительностью религиозной составляющей в правосознании народов. В целом верным представляется вывод о том, что «необходимо резко отграничить право от других культурных сил и условий. В известные исторические эпохи связь с религией и нравственностью была неизбежна и необходима, но это было лишь случайным соединением, и теоретически вполне допустимо проведение точных границ между требованиями юридического характера, обращенными к народам, и религиозными велениями и запретами. Интересно отметить, что первоучителями международного права, признавшими его самоценное значение, были большею частью служители церкви, но это им не помешало заложить основы новой науки о праве между народами»[459]. Первенство среди них М. Циммерман отдает «гениальному Суаресу».

Конец ознакомительного фрагмента.