У Великой реки. Поход. Глава 1,. в которой главный герой возвращается из недолгих странствий, но вместо заслуженного отдыха попадает в заваруху (Андрей Круз, 2009)

Я изо всех сил затянул толстую пеньковую веревку на длинном брезентовом свертке, уложенном вдоль кузова, отдуваясь и упираясь в него ботинком. Из свертка пахло кисло и гнилостно, снизу брезент промок. Придется выбрасывать: такие запахи обычно еще и въедливые, держатся долго, давая возможность насладиться ими вволю. Ладно, внесу его в счет, что выставлю конторе градоначальника, когда довезу до них груз. Придумали тоже систему учета! При прошлом городском голове хватало фотоснимков, даже пленки с негативами, а новый голова порядки поменял. На выборах он пообещал бороться с разбазариванием городского золота ― вот теперь и заявил, что фотоснимкам как доказательству грош цена, так что, сказал, нехай охотники свои трофеи прямо сюда ― в управу великореченскую в смысле ― везут. А уж тут мы их будем по счету принимать.

Ладно, голова на то и голова, чтобы всему головой быть, а брезент они мне пускай в таком случае оплатят. А без брезента, да не перемотав сотней витков, я незнакомую тварь у себя за спиной никуда не повезу. А как ей воскреснуть доведется? Я таких раньше и не видел никогда, та еще страхолюда. Как вспомню, когда своими клыками оскалилась да после рявкнула, так до сих пор волосы дыбом встают. А посему не знаю, чего от нее ждать можно. Всякое у нас бывает, всякое.

Раньше я бы ее после фотографирования составом специальным побрызгал, какого у меня дома целая канистра, Да запалил ― и через минуту некому стало воскресать. А теперь везти придется. Ну да ладно, хватит жаловаться, за эту тварюгу, что двоих пастухов пожрала, голова полторы сотни золотом отсыпать обещал. На эти деньги можно месяц пить-гулять без остановки.

Перебрался из кузова в кабину через толстую дугу из трубы, уселся за руль. Помповик пристроил справа от себя в держатель, рядом со стоящим там карабином, поправил на поясе кобуру с револьвером, чтобы не давила. Выудив из кармана брезентового пыльника ключ, воткнул в замок справа от черного большого руля, повернул. Рыкнул мотор, из вертикальной выхлопной трубы-шнорхеля, что справа от стойки стекла торчит, вылетел клуб вонючего дыма, подкинув зазвеневшую крышку-клапан. Успел остыть, хоть и стоял недолго вроде. Пришлось даже подсос чуток подвытянуть, чтобы обороты держались. Сдал задним ходом, подпрыгивая на кочках так, что грохотал откидной задний борт, выбрался на проселок, а затем, переключившись на первую, поехал вперед, в сторону Великореченска.

Машина, тяжелая и шумная, шла тем не менее по разбитой грунтовке легко, и стрелка на черном круглом циферблате спидометра подползала к беленьким цифрам «40». Для такой дороги очень даже неплохо, даже быстро ― вот что значат большие колеса да изрядный вес. Почти не трясет ― так, покачивает, как лодку на пологой волне.

«Копейка»[1] эта была моим последним и главным приобретением, если считать, конечно, после маленького подворья в Великореченске. Не то чтобы у меня раньше машин не было. Были, разумеется, куда же без них? Был небольшой вездеходик, именуемый «козлом»[2] за его прыгучесть и «виллисом» ― больно уж он был похож внешностью на некоего прародителя двухвековой давности и не из этой жизни. Такая же простота: ни дверей, ни крыши, кузов сварен из гнутого стального листа и посажен на могучую раму из стального же профиля. Хорошая была машинка, даже не слишком старая, ей лет семь всего было, когда я ее перекупил у приказчика одного тверского купчины, да одна беда ― привод был у нее только на задние колеса. Пожадничал купчина, когда приказчику машину подбирал, сэкономил рублей двести золотом. А мне такое дело никак не подходит, по моим делам во всякую глушь иногда забираться приходится. Мне без полного привода никак и никуда. Большие колеса «козла» вкупе с немалым клиренсом еще выручали, но, как говорится, все не то, все не то…

До «козла» была еще у меня «багги»[3] ― проходимая, но очень маленькая и легкая машина вроде жестяного корыта на трубчатом каркасе. Но ее я вообще от бедности тогда купил. Без транспорта в моей работе нельзя, но и с таким транспортом тоже не годится. Себя довезешь до места, но мне подчас одной экипировки под центнер надо, да и добыча не всегда мертвой нужна, а как живую да спеленатую на такой тарахтелке довезешь? Вот и оставался без многих заказов. Хотя на ней чуть не по болотам гонять было можно.

А вот «копейка», на которой я сейчас еду, самое что ни на есть новье. Не по конструкции, разумеется. Извлекли из уцелевших архивов наши предки чертежи ГАЗ-62, что придуман был в старом мире в 1958 году, да и сделали по ним машину. Напоминает ГАЗ-69, он же «козел», только намного больше и в высоту, и в ширину. Спереди у машины два сиденья, а за ними ― грузовой отсек с откидным задним бортом. Можно поставить еще ряд сидений, уже на троих, сократив пространство под груз. Но этот диван, что назад ставится, в сарае у меня лежит, завернутый: я все больше один езжу.

Полный привод с блокировками и демультипликатором, бампера такие, что можно любые ворота ими выбить, спереди и сзади крючья под ручную лебедку, да еще лебедка электрическая, колеса могучие, мне так по пояс примерно будут. Чтобы в кабину подняться, надо рукой за ручку ухватиться, что на боковой стойке, и еще запаску обогнуть. Можно и не хвататься, конечно, но придется подпрыгивать. Высоко сидит машина, от дна кузова до земли полметра будет.

Теперь у нас все упростилось очень в устройстве своем в связи с падением технологического уровня и одновременно с этим ― из-за стремления к ремонтопригодности в любых условиях. И подвесочка у нас рессорная теперь и шкворневая, и мосты у нас неразрезные ― что спереди, что сзади, ― и движок, терпимый к плохонькому низкооктановому бензину. С передачами тоже все просто: вперед ― всего четыре. Ну и назад одна, не без того. Зато все с синхронизаторами, не надо два раза сцепление выжимать, как на «козле». Ездит небыстро, разумеется, так быстрых машин и вовсе нет у нас, а вот по ямам да колдобинам, грязи да снегу движется бодро и тонну груза, как следует из названия самой машины, тащит. Ну чуть больше, тут приврали все же. Тонну и два центнера, если считать с седоками, хотя даже перегруза не боится. Главное ― в меру перегружать, чтобы рессоры не полопались.

Досталась она мне всего лишь годовалой и за треть цены. Новую такую, из Нижнего Новгорода, мне по деньгам ни в жизнь не потянуть: не моего полета птица. Их в нашем городе всего лишь несколько у купцов ― предмет всеобщей зависти. Да еще у урядников две таких, с пулеметами в кузове. Она как четыре моих бывших «козла» стоит, да подфартило мне взять заказ от одного землевладельца местного, которого какая-то нечисть совсем со свету сживала. От нечисти я его избавил, да вот вышла закавыка ― нечисть, при ближайшем рассмотрении, оказалась вовсе и не нечистью, а нежитью, и к тому же старшим братом упомянутого землевладельца, им же невинно и убиенным.

Сам-то барин сразу не скумекал, кто за ним охотится, что братец родной с того света пожаловал с целью справедливой и кровавой мести, обратился к охотнику, а когда мертвяка одержимого я изловил, правда и всплыла. Неагрессивным мертвяк оказался, гайалом[4] стал, вместо последнего и решительного боя предпочел со мной поговорить. У мертвяков-«мстителей» такое часто бывает, что не враждебны они никому, кроме конкретной жертвы.

Со становым приставом нашим великореченским некромант неплохой иногда работает, когда зовут и приплачивают, вот он и поспрошал пойманное чудище. А тот как на духу всю историю и выложил, заклятиями придавленный, как его брат родной в болоте утопил.

Дальше все было просто. С мертвяками что самое главное? Не врут они никогда: не умеют, особенно если некромантом знающим пытаемы. Да и другие доказательства сыскались. Затем был суд, скорый и справедливый, заказчика моего на виселицу отправили за смертоубийство, а коль наследников не было, то имущество пошло с молотка. Землю арендаторы из аборигенов раскупили, а мне, как поимщику оной нежити, право первой ночи на распродаже предоставили. Вот я «копейку» и ухватил. Подзанял денег под продаваемый «виллис», у кого смог, у себя в кубышке покопался, по сусекам пошарил, выскреб все остатки ― да все же купил. Потом, правда, месяца два на еду едва хватало, но вскоре «козел» продался, а затем был еще заказик денежный, в общем ― выкрутился.

А теперь на такую покупку нарадоваться не могу. Я на ней, когда заказов по главной моей специальности не было и город никаких наград ни на что не обновлял, не раз мотался в Серые горы, что на месте бывшего Вышнего Волочка раскинулись, и там скупал у гномов всякие полезные железяки. И вез их в родной город Великореченск, где и продавал с немалой выгодой для себя. Гномы до летнего торга из своих пещерных заводов ни ногой, а к ним тоже не попадешь. Не пустят, и весь сказ. Обычаи у них такие. А с гномами как: если втемяшилось что в его круглую бородатую башку в форме обычая, предками завещанного, то не вышибешь не то что кузнечным молотом, а даже аммоналом, хоть в оба уха ему заложи.

А мне повезло: завелись у меня в тамошней владетельной семье знакомства. Спас я как-то, хоть и случайно совершенно, даже сам не понял, что сделал, дочку тамошнего управителя Дарри Рыжего, Вару. Круглолицую, розовощекую и пухленькую девицу, очень-очень симпатичную даже по человеческим меркам, если вам нравятся такие задорные розовые пухляшки маленького роста, с типичными для всего гномьего племени хитрыми голубыми глазками. Охотился я неподалеку от их владений на одну восьминогую чешуйчатую тварь, по заказу, а тварь, как потом выяснилось, охотилась на загулявшую в лесу гному. Когда тварь замерла перед последним прыжком, собираясь приступить к завтраку, я всадил ей в голову крупнокалиберную пулю из «секиры»,[5] чего обычно хватает. И на тот раз хватило, а уже в лежащую я еще два раза пальнул.

Как бы то ни было, гному я спас, она вылезла из кустов сразу же, как только восьминогий… этот самый, короче, не знаю, как назвать, испустил дух. Я ее проводил до общинных ворот, передал с рук на руки охране, и расчувствовавшийся папаша объявил меня «добрым гостем общины». А это не просто слова ― это такой медальон, который надо предъявлять, и такой документ на пергаменте, который можно в сортир выбросить, но с медальоном, разрешается ездить туда когда в голову взбредет. Романтическая история охотника и принцессы, только вместо свадьбы охотник и принцесса заключили выгодный торговый союз, и она не стеснялась брать в свою пользу комиссионные с моих покупок в их кузнях.

Так, предаваясь воспоминаниям, я пересек поле и въехал в сосновый лес. Рытвин стало меньше, зато колеса застучали по выпиравшим из-под песчаной почвы, усыпанной иголками, узловатым корням. Стало темнее, благо день и так клонился к сумеркам и с утра в небе висела какая-то хмарь, закрывавшая солнце. Пасмурно было, в общем, и дождило время от времени, хоть и не сильно. Апрель, что вы хотите?

В лесу вообще чуток повнимательней надо быть. И зверья в нем побольше, чем в чистом поле, и нечисти хватает. Тот же леший так может тебе извилины заплести, что сам не заметишь, как с дороги съедешь. Пешему в таких обстоятельствах так и вовсе хана обычно ― пойдет куда ведут, пока не схарчат, а с теми, кто за рулем, сложнее. Но все равно можно так съехать, что обратно не выедешь.

Я пощупал висящий на груди на веревочном шнурке амулет от морока. Даже не амулет это, а серебряная бляха, знак моей принадлежности к почтенному в этом мире сообществу охотников. Как раз и защищает нас от морока, ментального доминирования и любого иного воздействия на сознание. Полезная штука наша бляха.

Однако в лесу было тихо, разве что темновато: пришлось фары включить. Свет по-любому лишним не будет, неважно, солнечный он или электрический, а все одно ― свет. Иную погань можно обычным фонариком отпугнуть ― настолько той же нечисти подчас свет не по нраву. Хотя далеко не всей, очень далеко не всей.

Дорога шла через сосняк напрямик, даже руль крутить почти не надо было, поэтому я достал из «бардачка», откинув железную крышку, пакет с бутербродами да фляжку с клюквенным морсом. Развернул бумагу, достал бутерброд, ветчина на ржаном хлебе, и вцепился в него зубами. Класс! С утра не жрамши, а сейчас вечер уже. Как раз все четыре бутера заточить успею, пока до места доеду.

Сосняк закончился минут через тридцать, дорога нырнула в пологий овраг. Я перебрался вброд через мелкий, но широкий ручей, аккуратненько, на первой передаче, не останавливаясь ни на секунду, чуть подгазовав, выбрался на обратный склон. Колеса немного забуксовали на мокром песке, но «копейка» все равно выбралась без проблем ― и вновь очутились в поле, на этот раз засеянном льном. Лен, по нынешним временам, сельхозкультура почитай что основная. И не только в наших краях, где его исторически растили. Он ведь теперь вместо хлопка, а тут родит хорошо. Ткут из него льняные ткани да продают их до самых низов Волги ― очень большая статья дохода нашему Великореченску. Аборигены и так со льном умели управляться, а после того как мы, пришлые, появились, внедрили в это дело технологии и даже фабрики открыли. Теперь местные льняные ткани по всему миру расходятся ― это до нас их только для себя здесь и делали.

Льняное поле огибало выбросившийся в него, подобно полуострову, язык леса, и, когда я его обогнул, увидел вдалеке стены Великореченска. Почти что дома, к тому же с удачей. Добыча-то вон в кузове валяется, сюрпризов ждать уже и не следует, похоже, скоро денежки с городского головы получу ― и отдыхать. Заслуженно. С ощущением выполненного долга.

В поле заметил парный патруль конных урядников. Двое, в длинных плащ-палатках, кожаных фуражках-«комиссарках», с шашками в ножнах и с карабинами СКС-М,[6] висящими наискось за спиной стволами вниз, сидели в седлах. Один оглядывал окрестности в бинокль. Прямо картинка из букваря: «Урядники на посту защищают нас от нечисти», тем более что у конских ног стояла большущая собака с хвостом бубликом и обрезанными ушами ― кавказская овчарка. Патруль без собаки ― считай что и вовсе не патруль. Собаки, как и кошки, впрочем, чуют нечисть за версту. Человек так не умеет. Но дело к темноте, скоро этот патруль за городскими стенами спрячется. Против того, что ночью выходит на охоту, карабины могут не помочь, равно как и собака.

Вот за что люблю заказы от городского головы ― так это за то, что у него все они связаны с одной тематикой: «Зачистить окружающую город местность от чудовищ». А это значит, что не нужно ездить далеко. Часа не прошло, я уже к самым городским стенам подъехал. И тоже до темноты успел ― только смеркаться началось. По моей работе где только ночевать не доводилось, и за возможность делать это дома, в своей постели, большое голове спасибо.

Стены у Великореченска бревенчатые, на бетонном фундаменте, как и все, что строится в эти времена в наших краях. А поверху, во множество слоев, увиты «егозой». И перед ними, как перед траншеями времен Первой мировой войны, на забитые во множестве колья намотана колючая проволока. Ни проехать ни пройти. Между проволочными заграждениями и стеной проход оставлен: по нему днем патруль проходит, пеший.

Дорога пошла вдоль стены к Главным воротам. Кроме них есть еще Речные ворота, которые прямо к пристаням городским ведут, и есть ворота Малые, которые все больше по служебным делам используются. Главные же ворота главные и есть. Перед ними огорожен колючей проволокой большой выгон, где днем шумит-галдит небольшой базарчик. Там торгуют хуторяне из аборигенов, привозя в город дары своих садов и огородов, и там же для хуторян держат небольшие лавки городские купцы. Всем так проще. Хуторянам в воротах толкаться-проверяться не надо, и товар для себя они всегда какой-нибудь покупают. Им и инструмент нужен, и одежда, и много что еще. У них своего, кроме еды, и нет ничего больше. А в Великореченске как раз народ пожрать любит, так почему бы не помочь друг другу?

Сейчас рынок почти свернулся. Хуторяне со своими телегами да машинами уже давно разъехались или в городе спрятались, а теперь за городские стены со своим товаром убирались купеческие приказчики. У выезда с выгона стоял камуфляжной расцветки «козел» с раструбом сирены на капоте и красной мигалкой на стальной трубе, торчащей вверх. Возле него топтались еще двое, но без плащей, в кожаных куртках и в тех же кожаных «комиссарках». У обоих на плече по дробовику и по пистолету в кобуре. Эти весь день следили за порядком на рынке.

Вообще у нас урядники в городе сила немалая. Городок наш торговый, народу приезжего много, так что возле берега хватает и гостиниц, и трактиров, и домов игорных, и даже борделей. Поэтому жилая часть Великореченска, Холм, отделена от Берега, где все это гульбище гудит, самой настоящей стеной. Не такой, как городская, но и не малой. На Холме всегда тихо, там местные жители живут, даже в трактирах благодать и степенство, а вот на Берегу… В пятницу вечером, скажем, туда и зайти нормальному человеку боязно. Как один писатель из прошлого мира сказал, некто Зощенко: «В ушах звенит от криков и разных возможностей».

Поэтому же в городе у нас урядников много, а хлопцы они все ражие и с хулиганами не церемонятся. И в холодную запрут, и морду набьют, и к судье уволокут. А как судья рассудит, что с тобой делать, так на то его судейская воля. Право у нас все больше процветает английского образца, то есть «прецедентное». Если решит судья однажды, что за драку в борделе полагается два месяца городские нужники вычерпывать, то так и дальше пойдет. Создан прецедент, если по-умному выражаться. И каждый следующий скандалист будет при золотарской бочке вахту нести, покуда двухмесячный срок не выйдет. Очень популярная в нашем городе кара для мелких злодеев мужеска полу. И колодцы-септики всегда чистые.

На воротах, в первом этаже сторожевой башни, в кордегардии дежурил еще один страж порядка в звании старшего урядника, а с ним ― целых шесть ополченцев. Содержать городу гарнизон не под силу, это уже роскошь по нынешним временам ― вот все мужики городские, да и баб немало, ходят на дежурства. На сторожевые вышки, стены и ворота. Я не хожу, правду говоря, потому как охотники ― те, что с лицензиями, ― и так всегда на городской службе числятся. Нас в любой момент вызвать могут куда там городу понадобится. С нас даже налог берут именно таким образом ― услугами.

Объехал выгон, тормознул в воротах перед тяжелым бревном шлагбаума. Подошел ко мне один из ополченцев, второй его из бойницы страхует. На башне стволы пулеметной спарки[7] уставились в сторону леса, а вот еще двое ополченцев дробовики на меня навели. Смотрят настороженно, пальцы на спусковых крючках. Не забалуешь. Мы все друг друга знаем, здороваемся, городишко-то маленький, да только мало ли кто из дикой земли в город с моей личиной вернулся? Чего в наших краях только не случается…

Ополченец у шлагбаума поздоровался вроде как приветливо и протянул мне деревянный резной жезл с костяным округлым наконечником. Я положил левую, с сердечной стороны, ладонь на костяное навершие. Когда выезжал из ворот, я тоже так сделал, и жезл мою ауру запомнил. А теперь должен этот «оттиск» мне обратно вернуть. Если что-то не так, жезл красным засветится, а меня задержат «до выяснения». Вызовут наряд с дежурным колдуном, и тот уже дальше разбираться будет, моя ли аура так изменилась, или кто другой мою личину натянул.

А по-другому в наших краях никак нельзя. Прямо за спиной караульного на тяжелых бревнах боковины башни четыре глубоких следа от могучих когтей и темные пятна. Уехал так один горожанин в дальнюю дорогу, а вернулся оборотнем. И при проверке успел обратиться ― и караульному почти начисто башку снести с одного удара, второй удар уже в стенку пришелся. Оборотня-то расстреляли ― у тех, кто подстраховывает, половина картечин в патронах серебряные, а вторая половина заговоренная, зажигательная, такой заряд любого оборотня в клочья рвет, ― но караульного схоронили. Так-то.

С приезжими проверка еще сложнее. Они через проходную по одному идут, и проверяют их сразу шестью разными способами. И человек ли под личиной, или там, скажем, гном или иной нормальный член одной из рас, населяющих наш новый странный мир, или кто иной уже? И привержен ли он злу вообще, а сейчас в частности? Не под чьим ли ментальным контролем он сейчас находится? Не оборотень ли он? Не вампир ли? И так далее.

Жезл дружелюбно мигнул мне зеленым свечением, и ополченец обошел машину, заглядывая в кабину и в кузов. Помповик со складным прикладом и коротким стволом он держал в руках. Для этого места идеальное оружие. Если и начнется заваруха, так на расстоянии вытянутой руки, а на таких дистанциях боя дробовик пострашней пулемета будет.

– А это что? ― спросил он меня густым басом, кивнув на брезентовый сверток в кузове.

– Шестиногий пятихрен, ― ответил я. ― За которого голова награду предложил.

– Да ну? ― удивился ополченец. ― Добыл, что ли? Того, что скот рвал на дальних пастбищах? С пастухами купно? А покажешь?

– У управы выставят ― и приходи смотреть, ― отрезал я, ответив тем самым сразу на все вопросы. Не слишком подробно, зато категорично.

Не хватало еще здесь с брезентом возиться, чтобы ополченческое любопытство потешить. И вообще пусть службу несут, не хрен им…

– Давай подымай свое бревно, хорош лясы точить, ― изобразил я раздражение.

Мне можно, я сейчас герой. Ополченец чуть не во фрунт вытянулся и бревно от опоры отомкнул. Раз уж я такой герой, то и почести мне соответственные. Я завел мотор и въехал в ворота, которые через полчасика закроются уже до рассвета. Вход в город будет только через ворота служебные, узкие, с чародейским шлюзом для проверки ночных визитеров. Как солнце уходит, бдительность втройне повышать надо.

От ворот в глубь города вела широкая, хоть и не мощеная, улица, называемая Главной. Ее только регулярно гравием подсыпали, чтобы грязь не разводить. Справа потянулись заведения увеселительные, откуда уже пьяные голоса на улицу доносились, и за окнами девы распутные повизгивали. Слева ― купеческие конторы, гостиные дворы, гостиницы и дворы постоялые. Это ― Берег, тут сплошь приезжие, с караванами пришедшие или рекой, с баржами. Сгрузили товар по лабазам, а теперь веселятся.

Я разминулся с урядническим «козлом», затем опять с конным патрулем, причем урядники на поясе вместо шашек носили длинные дубинки. Тут рубить некого, зато для дубин зачастую работы хватает: во хмелю гости нашего славного города бывают буйны.

Примерно на середине Главной улицы я свернул налево, на Волжскую. Она вела от берега к Центральной площади Великореченска, до которой я доехал за минуту. Тут недалеко, Берег все же район небольшой, конторы с гостиницами, кабаки ― да и все. А Центральная площадь как раз и находилась на границе между Берегом и Холмом. На ней и городская управа, и острог маленький, и околоток, и городская больница. И даже театр, который еще и цирком работал, когда к нам артисты наезжали.

Перед околотком стояла виселица на три «висячих места», сейчас пустая. Коновязь и стоянка были забиты машинами и лошадьми, как раз пересменка шла. Я даже увидел нашего станового пристава, Битюгова Степана, который свою фамилию на двести процентов оправдывал. Росту он был немереного и шириной плеч мог спорить с двумя гномами сразу. Гора, а не человек. Сейчас он раздавал последние цеу новой смене урядников, столпившихся перед околотком. Работали моторы «козлов», пахло выхлопными газами и конским навозом.

Прямо напротив околотка находилась городская управа. Возле нее было тихо, и как раз туда со своей добычей мне и было нужно. У крыльца, на скамейке под навесом, сидел, ссутулившись и покуривая папиросу, Сидор, дедок лет семидесяти, прирабатывавший в управе на какой-то универсальной должности, включающей в себя обязанности привратника, уборщика, ремонтника и еще десятка два других. Увидев меня, он поднялся, опираясь руками на колени.

Я остановил машину прямо перед Сидором, заглушил мотор.

– Чегой привез, сокол? ― спросил Сидор.

– Чего просили, то и привез, ― ответил я в тон ему. ― Кто будет добычу принимать?

– Ванька Беляков здесь. ― Сидор показал пальцем на окно второго этажа. ― А голова домой ушел уже.

– Давай Белякова, если он вексель выпишет, ― согласился я.

Сидор запрокинул голову и неожиданно громким и гулким для его лет голосом проревел:

– Ванька!!! Ванька!!!

Окно на втором этаже бревенчатого здания с треском распахнулось, и оттуда высунулся Ванька Беляков ― молодой, сообразительный, вечно взъерошенный и донельзя пронырливый помощник городского головы.

– Сидор, чего орешь? ― давшим «петуха» голосом крикнул он.

– Охотник с добычей приехал, ― кивнул на меня Сидор. ― Денех с тебя хочет. Плати.

– А-а-а… ― с сомнением протянул Ванька. ― Сейчас спущусь.

Его круглая вихрастая физиономия исчезла в окне, и через минуту Ванька материализовался на крыльце. Он был обут и одет в высокие сапоги, галифе для верховой езды и почему-то пиджак с галстуком. Выглядел такой наряд, по меньшей мере, дико, но Ванька в нем явно себе нравился.

– Здоров, Сань, ― важно и покровительственно поздоровался он со мной. ― Кого завалил?

– Того, за кого сто пятьдесят золотом. Давай отсчитывай.

– Уверен? ― с неискренним сомнением спросил Ванька.

Я не ответил, забрался в кузов, бухая тяжелыми высокими ботинками по металлическому полу, и начал распускать бесконечные петли веревки, стягивающей брезент. Сидор с Ванькой не вмешивались и лишь наблюдали за процессом. Подошли даже двое урядников, заступивших уже на смену и теперь проявивших здоровое любопытство.

Минут за пять мне удалось освободить сверток от веревок, и я откинул брезент.

– Ох… ити-ить…

– Твою мать!

– Ой-е-е…

Нечто подобное протянули все присутствующие, каждый на свой лад. Действительно, было с чего поразиться. Тварь, лежащая в кузове моей «копейки», больше всего напоминала смесь бабуина-переростка и тигра. На первого она смахивала статями, на второго ― размером, расцветкой и калибром клыков и когтей. Кроме того, от твари шел заметный след магии. Если кто умеет это чувствовать, конечно. Похоже, что тварь происхождения скорее магического, чем естественного. Побаловался кто-то, вывел ее.

В груди твари было три здоровых дыры от сегментных пуль из дробовика, голова дважды прострелена из револьвера. Контроль. Из ран вытекла какая-то бурая густая кровь, от которой и шел этот тяжелый трупно-гнилостный запах. Пока тварь жила, никакой особой пахучестью она не отличалась. Сейчас кровь уже свернулась, из чего следовало сделать вывод, что воскресать чудовище не будет.

– Это тот самый, что скот и пастухов за Выселками порвал? ― спросил один из урядников.

– Он самый, ― согласился я. ― Иван, где деньги?

Ванька стоял, глядя на зверюгу и открыв рот, так что мне даже пришлось пихнуть его в бок. Он спохватился.

– А где я их возьму в такое-то время? ― громко завозмущался он. ― Приходи с утра, когда голова в управе будет, к нему иди, и он скажет, платить или не платить.

По такой Ванькиной словесной суете я сразу понял, что, во-первых, ему лень выписывать вексель, во-вторых, он перестраховывается и, в-третьих, пытается спихнуть решение финансового вопроса на начальство. Такие мысли надо пресекать в зародыше.

Я ничего не ответил, а лишь натянул на руки толстые резиновые перчатки, валявшиеся у меня в кузове, ухватил мертвого «бабуина» за мускулистую конечность, покрытую свалявшейся рыжей шерстью, и потащил его к краю кузова. Ванька сразу заподозрил неладное и заголосил:

– Ты… ты чего делаешь, а?

– Выгружаю добычу, ― строго заявил я, глядя ему в растерянные глаза. ― Ты что думаешь, я эту вонючку буду в кузове хранить до завтра? Тут у вас полежит, вы налюбуетесь вволю, а с утреца я подойду. Во сколько, говоришь, голова на службе будет?

– Куда ты выгружаешь! ― замахал руками Ванька, пытаясь встать на пути влекомого мной трупа чудовища. ― Даже не думай.

Я как бы случайно выронил лапу монстра, которую удерживал в руках, и она упала Ваньке на голову. Тот взвизгнул неожиданно тонким голосом, отскочил назад, а я снова демонстративно взялся кантовать тяжелую обмякшую тушу.

– Ваняша, я ведь знаю, что векселя у тебя в сейфе хранятся, головой уже подписанные, и ты знаешь, что работа сделана, ― попутно сказал я Ваньке, который отряхивался непонятно от чего. ― Так что решай: или эта гадина у вас лежит на крыльце до завтра, или ты выписываешь вексель сейчас. Третьего не дано.

Ванька посмотрел на меня с обидой, даже нижнюю губу выпятил, и сказал:

– Ладно. Потерпеть он до завтра не может. Выпишу я вексель. Пусть мне завтра голова башку открутит за нарушение финансовой дисциплины.

– Пусть, ― легко согласился я. ― Твоя башка, мне-то чего ее жалеть? Над каждой башкой не наплачешься.

Ванька окончательно обиделся и ушел в дом. Появился обратно он всего через пару минут, с тонкой картонной папочкой в руке, не говоря ни слова, протянул ее мне, буркнув: «Именной, палец прижми». Я принял папку от него, развернул. Там лежала бледненькая голубовато-розовая бумага, на которой я в нужных графах прочитал «Волкову Александру» и «золотом сто пятьдесят руб.». То, что нужно. Затем я прижал большой палец к блестящему кружку в уголке векселя. Кружок слегка засветился и опять померк. Все, теперь защита меня запомнила, и никто иной векселем воспользоваться не сможет. А мне достаточно ладонью провести над кружком, и он мигнет в ответ.

– Видишь, Вань, как все просто? ― похлопал я его по плечу, присев на корточки в кузове. ― А что с добычей делать будем? Сгружать или как?

Ванька явно озадачился. Над этой проблемой, судя по всему, у них еще никто не задумался. Сказать, мол, сразу в печку вези ― в крематорий в смысле, ― получается, что вся идея доставки добычи в городскую управу псу под хвост. Выставлять на обозрение ― так от вони загнешься. Тем более что развернутая мертвая тварь начинала вонять совершенно непереносимо, как будто перед нами на сорокаградусной жаре раскинулся хорошо выдержанный скотомогильник.

Я терпеливо ждал, глядя на Ванькино лицо, отображающее напряженную работу мысли. Затем Ванька махнул рукой и сказал:

– Голове домой позвоню, спрошу.

– Спроси, голубь, спроси, ― неожиданно влез в разговор молчавший доселе Сидор. ― Он тя, голубя, наставит.

Ванька вновь исчез в здании управы, и вскоре со второго этажа донеслись приглушенные звуки телефонного разговора. Дозвонился, видать. Надеюсь, голова велит оставить тварь возле управы. И везти в крематорий неохота, и опять же охота дать понюхать добычу голове, который с утра на службу заявится. Пусть оценит лично мудрость своих распоряжений.

Ванька появился минут через пять с довольным выражением лица:

– Главный сказал ― в крематорий везти, ― объявил он.

– Не вопрос, ― выразил я согласие. ― Пиши распоряжение.

– Какое такое распоряжение? ― вновь начал закипать помощник головы.

– Известно какое. На кремацию неизвестной мертвой твари, доставленной в город по распоряжению управы. У меня без такой бумажки тварь все равно не примут, ― пожал я плечами.

Ванька вновь задумался. Как ни крути, но я был прав. Точнее, сжечь тварь могли и без распоряжения управы, но тогда мне пришлось бы платить за это своими кровными. Целый червонец. А мне своих пречистых на такое дело жалко, если откровенно. И Ванька знал, что платить я не стану.

– Достал ты меня, Сашка, ― заявил он и опять удалился в управу.

Еще через три минуты он появился, неся в руках голубенький бланк распоряжения.

– Вот, теперь все чин чином, ― кивнул я, прочитав текст, и удовлетворенно кивнул: ― Умеешь ведь, когда хочешь!

С этими словами я хлопнул Ваньку по плечу так, что из чесучового пиджака вылетел целый клуб пыли.

– Язва ты, ― потер Ванька плечо.

– Да ладно… делов-то… А то бы сам эту вонючку здесь по земле ворочал. Оно тебе надо?

Оставив тружеников управы, я опять завел машину и поехал дальше вдоль ограды Холма, в дальний конец города ― к самым пристаням. Там, среди деревянных одно– и двухэтажных домов, составлявших сто процентов городской застройки, высилось единственное здание, выстроенное из желтого кирпича, ― городской крематорий. Без крематориев в этих краях никак. Даже из освященной земли подчас мертвяки вставали и безобразничали, причем формы неупокоенности были самые разные. Проще оказалось чтить граждан огненным погребением, а заодно, уже в отдельной печи и в отдельном корпусе, поплоше, сжигали все, что можно. Ведь и про неупокоенность у свиней тут тоже не раз слышали: лучше перестраховаться.

Без страховки случалось такое, чего и в дурном сне не привидится. Режут, скажем, свинью на мясо, и режут без ума, не специальным ножом. Сэкономили на убойщике вроде как. И получилось жестокое и беспричинное убийство невинной твари, да еще и без достойного захоронения. Не считать же таковым опаливание щетины? А раз случилось такое, что свинья возьми да и восстань в целях осуществления личной мести, и вполне обоснованной притом, отрасти клыки, как у тигра, и давай резчиков жрать. Каково, а?

Едва я подъехал к воротам частокола, огораживающего крематорий, калитка в них распахнулась и передо мной появился мрачный усатый мужичок лет сорока.

– Чего привез? ― поинтересовался он.

Я показал пальцем себе за спину и сунул ему голубую бумажку с распоряжением. Тот прочитал ее, поморщился как от зубной боли:

– И что? Нам потом за работу кто-нибудь заплатит?

– А я знаю? ― резонно возразил я. ― Подпись видишь? Помощник городского головы Беляков. С него и спрашивай. У него на любой вопрос завсегда ответ есть.

– С него спросишь! У него ответ есть, верно: «пошел в задницу» у него ответ. А нам опять забесплатно работать.

Уровень эмоций у работника крематория начал повышаться. Есть такой тип людей ― дурак-самовзвод с уклоном в вечный пессимизм.

– Но все же ответ, верно? Ладно, велик труд ― тележку с тушей до печки дотащить, ― урезонил я усача.

– Да много ты понимаешь! ― аж взвился мужик. ― Нам сюда какую только дрянь не привозят, и все, что по команде из управы, ― на халяву.

– Ты кому подчиняешься? ― спросил я мужичка.

– В смысле?

Я явно сбил его с волны, на гребне которой он собирался произнести целую обличительную речь. А мне надо ее слушать, когда этот «бабуин» зубастый у меня за спиной воняет?

– В смысле твоей лавочкой город командует или частный владелец? ― расшифровал я ему свой вопрос.

– Город.

– Тогда выгружай тушу и не гунди. Тоже мне сирота нашелся. Начальство приказало» ― изволь выполнять.

Мужик разозлился окончательно, но перечить не стал. Разве что ворота перед моей машиной ему пришлось открывать трижды ― со злости он так толкал створки, что они возвращались обратно. В конце концов он с воротами справился, и я задним ходом заехал в тесный двор. Мужик постучал ладонью в окошко маленькой бытовки, откуда высунулся заспанный парняга-абориген изрядных габаритов.

– Просыпайся, работа есть, ― чуть не прошипел ему мужик.

Я сделал вид, что мне его настроения безразличны. Впрочем, даже и виду подавать было не надо: его эмоции меня и вправду мало волновали. Мужики, сердито сопя, выволокли тушу из кузова, и я крикнул им: «Брезент тоже сожгите!» После чего с досадой вспомнил, что забыл истребовать с управы его стоимость. Такой брезент рублей пять золотом стоит, а они на дороге не валяются. Теперь поздно, придется из премии вычитать, с Ваньки гроша ломаного не допросишься.

Мужики ничего мне не ответили, но загаженный брезент сгребли и бросили в тележку поверх лежащей в ней туши монстра. Впряглись в нее и покатили в ворота. Я не стал дожидаться, когда они выйдут обратно, а выехал со двора на улицу. Свернул направо и поехал обратно в сторону Центральной площади. Через те ворота мне было проще всего заехать на Холм.

В воротах стоял знакомый урядник, который махнул мне рукой, я ему ответил тем же. Холм не зря так назывался, и дорога понемногу пошла вверх. С обеих сторон потянулись высокие крепкие заборы, за многими лаяли собаки. На заборах дремали важные коты, во дворах и на улице играли дети.

Сначала с обеих сторон шли дома двухэтажные ― городского купечества, затем потянулись одноэтажки людей попроще. Все они были сложены из мощных сосновых бревен, крыты металлическим профнастилом или жестью, окружены добротными заборами. Городок Великореченск не бедствовал. Расположенный на перекрестке караванных и речных путей, торговал он со всем течением Великой.

Пару раз свернув налево и направо, я подъехал к воротам, выкрашенным в зеленый цвет совсем недавно. Сам красил. Остановил машину, прошел через калитку во двор, выдернул крепкие шкворни из петель и распахнул ворота. Вернулся к машине, загнал ее во двор, поставив под крепкий навес. Сейчас лето, относительно сухо, можно и так. А зимой я ее всегда в сарай ставлю ― берегу. Затем запер ворота, вытащил из кабины оружие и свой рюкзак, взвалил все на плечо и пошел в дом. Протопал ботинками по дощатому крыльцу, вошел в сени. Рюкзак сбросил на пол, а оружие пронес в горницу и установил в пирамиду. От оружия очень часто моя жизнь зависит, так что забочусь о нем я первее, чем о самом себе.

Затем вывалил вещи из рюкзака, разложив их на лавке, залез в шкаф, где стоял маленький бочонок, в котором ничто не нагревалось и не выдыхалось, нацедил из крана пива в глиняную кружку с рунами здоровья и отдыха после пути. Отпил ― аж сощурился от удовольствия. Хорошо!

Вышел на крыльцо, сел на скамеечку, вытянул гудящие ноги, еще отхлебнул. Пожалуй, свою работу я больше всего ценю за такие вот возвращения домой. Пусть холостяк, не ждет меня здесь никто, но дом у меня хороший, и я его люблю.

Я огляделся. Подворье было окружено двухметровым забором, собранным из крепких крашеных деревянных плах. Добротные ворота. Во дворе большой сарай, скорее даже амбар, с антресолями по кругу, у стены стоит банька, возле нее притулились поленница и летний душ. Дом небольшой, однако новый, выстроенный всего год назад на месте старого, принадлежавшего не мне и пришедшего в негодность у нерадивого хозяина. Резные наличники, крепкие ставни, аккуратные рамы. Бревна подогнаны одно к одному. В доме две большие комнаты ― горница и спальня, ну и сени. Сени холодные, а есть еще маленькая кухонька прямо в горнице, к печке пристроена. И плитка есть газовая, не без того. У нас тут все же не Средневековье, хоть иногда я в этом и сомневаюсь. Нет, не так: в княжестве у нас почти не Средневековье, а вот вокруг ― оно самое.

Главное достижение нашего городка по сравнению с былыми деревнями ― электричество, нормальный водопровод и ― самое главное ― колодцы-септики вместо классических выгребных ям. Нехитрая конструкция, зато дает возможность заменить классические деревенские сортиры во дворе нормальными туалетами в доме. И зимней ночью, в мороз трескучий, вовсе не нужно стучать зубами и морозить задницу, сидя над заледенелым очком. И ванную иметь можно. И душ. Мало вам, что ли? Цивилизация! Что там говорилось про зефир, кефир и теплый сортир? По крайней мере, последний пункт списка у нас в наличии.

Я поглядел на баню и задумался: не затопить ли? Затем отмел эту мысль как неразумную. Сегодня пятница, вечер Уже, надо идти в город развлекаться. А вот в субботу с утреца можно и баньку истопить, купить пивка, позвать друзей и посидеть за столом во дворе со вкусом. А еще подумал, что надо бы, раз свободные деньги появились, еще дров закупить. Поленница-то у меня отощала уже, надолго не хватит. Хоть газ в баллонах для плит и водогреек у нас и в наличии, но для отопления его недостаточно. Дорого получается. Для отопления у меня печь на треть дома. Не жалуюсь, кстати. Главное ― не перетопить, а то и бани не надо.

Ладно, если баня на завтра, то в душ можно и сейчас зайти. И переодеться не помешает, потому как ботинки да брюки почти по пояс угвазданы. Охотился я в ржаном поле, колосья намокли, да и землица, в силу дождей, чуток подраскисла.

Разделся в сенях, побросав одежду с бельем в плетеный короб. В понедельник в стирку отвезу. Прошел в закуток, торжественно именуемый «ванной», зажег газовую горелку. Теперь вода теплая пойдет. Выловил кусок душистого мыла, привезенного из Твери ― у нас такого в продаже не было почему-то, ― влез под горячие струи, намылился.

Вода стекала по всему телу, обжигая, но и взбадривая. Отмылся, вылез, замотался в большое банное полотенце. Отерся тщательно, подошел к шкафу.

Одежда моя особым разнообразием не отличалась. Основной критерий выбора в наших краях ― добротность. Штаны, рубашки, свитера с тряпочными вставками, чтобы плечи с локтями не протирать, куртки-кожанки. Делилась лишь на рабочую и «выходную». Ну еще летнюю и зимнюю, но зимняя в соседнем шкафу висит, где с потолка маленький светящийся шарик свисает ― от моли заклятие. Достал я из шкафа клетчатую рубашку, полушерстяную, майку, крепкие брюки из нервущейся ткани, что у нас «чертовой кожей» называют. Ботинки, высотой по щиколотку и на нормальной кожаной подошве, а не мои «рабочие» берцы в пуд весом каждый. Ну и кожаную куртку.

Натянул все на себя, посмотрелся в зеркало. Под куртку подвесил кобуру на пояс, а в нее воткнул револьвер. Револьвер у меня по конструкции американский, еще из той Америки, настоящей, которая была в мире, откуда мы все, пришлые, взялись. Изначально производился компанией «Смит и Вессон» и именовался «Моделью 29».[8] Сейчас его в Царицыне делают. Двадцатисантиметровый ствол и шестизарядный барабан. Игрушка увесистая, и хоть с компактностью у нее посредственно, зато она мощна и безотказна. Для ближнего боя, если ты хороший стрелок, очень хороша ― как молотом колотит. А я стрелок хороший. Очень. Иногда думаю, что ничего в этой жизни не умею делать толком ― лишь стрелять. Почему, по-вашему, я в охотники подался?

Для стрелка же посредственного мощные револьверы не слишком подходят. Точнее, даже совсем не подходят. У моего «смита» калибр «сорок четвертый магнум», например. Отдача у него дай боги, ствол вертикально подлетает, хуже моего по отдаче и не бывает ничего. Ну почти не бывает: производят пару монстров под штучные патроны невероятных калибров вроде пятисотого, но их редко кто покупает. Выстрелить из такого револьвера в противника несколько раз подряд, как из самозарядного пистолета, никак не получится. Нет такой силы ни у кого, даже у гномов, чтобы удержать такую лягающуюся вещь направленной в цель, хоть гномы часто утверждают обратное.

И перезаряжается он медленней, конечно, даже со скорозарядником. Но недаром такие калибры в свое время придумали для охоты, а не для войны и не для полиции. Придумали их, можно сказать, для оружия личной защиты охотника супротив медведя. Именно за эту «медведебойность» я «сорок четвертый» и люблю. Пуля весом в четырнадцать граммов вылетает из ствола со скоростью четыреста метров в секунду, с дульной энергией больше тысячи джоулей. Отдача велика, дульная вспышка как у гаубицы, зато, если ты умеешь стрелять, твоего противника валит с одного выстрела. Не убьешь ― так с ног сшибешь.

А вот если не умеешь… лучше за такой револьвер не браться. Есть и менее изощренные способы самоубийства, чем схлопотать пулю, пока пытаешься навести оружие в цель после первого выстрела, если ствол в потолок уставился, а в ушах у тебя звенит от грохота.

Повесил кобуру на пояс, в специальный подсумок два скорозарядника сунул. Еще в один чехольчик воткнул телескопическую дубинку из стальных упругих пружин, входящих одна в другую, и с тяжелым набалдашником. Лучше любого иного холодного оружия такая дубинка. И бьет так, что если по башке ― так и дух вон, и первый удар неожиданный, потому как она уже на лету раскладывается.

Не положено мне без оружия, я здесь, по определению, всегда на службе. Охотники, которые с лицензиями, считаются чуть ли не другой разновидностью урядников. Не зря же нам даже бляхи специальные выданы, только не золотые, как урядничьи, а серебряные. И вменено нам в обязанность пресекать безобразия, буде таковые случатся у нас на глазах.

Зато если я выпивши, скажем, начну чудить с оружием, например, ― лишусь не только револьвера, но и охотничьей лицензии. Да еще штраф платить придется ― от трехсот золотых до тысячи. С обычных граждан в таких случаях в несколько раз меньше берут. А с нас и спрос другой.

А вообще в нашем городе без оружия мало кто ходит. Нельзя его скрытно носить, по нашему закону, а открыто ― сколько угодно. Идея сего закона проста: если у тебя оружие есть, то показывай его всем ― пусть знают, чего от тебя ждать можно. Свобода у нас тут, в общем, случалось, и до изрядной стрельбы доходило в городе, когда могло бы ограничиться обычной дракой. С другой стороны… Однажды банда в город вошла, с реки, на катере, взяла городской банк ― и к пристани обратно со стрельбой прорывалась. Хорошо вооруженная банда: одни стрелки в ней были. И никто из них не ушел ― все упали в грязь на улицах Великореченска, поскольку у половины прохожих оружие имелось. Палили по ним с каждой крыши да из-за каждого забора. В общем, у всего есть сторона темная и светлая. Закон единства и борьбы противоположностей.

Но это не только у нас, такая же картина почти во всех Новых княжествах.[9] Нет другого выхода, если после захода солнца за городскими стенами нечисть с нежитью всем заправляют. Случается тварям и в пределы городских стен забираться, вот и защищаются люди.

Ну наконец готов, можно идти наслаждаться заслуженным отдыхом. Отдых я вообще-то планирую не меньше чем на неделю. Заработал неплохо, всем остальным городским охотникам нос утерев, надо бы делами домашними заняться, с машиной повозиться и так далее, по принципу: «Чем бы дите ни тешилось…»

Но что вы хотите? Думаете, пока я за этой тварью гонялся, меня ни разу в холодный пот не бросило? Особенно когда я ее из скрадки выслеживал, а обнаружил на дереве прямо под собой, уже кинуться готовую, и до сих пор понять не могу ― как эта зараза туда попала? Телепортироваться умеет? Счастье мое, что имею привычку в засаде взведенного оружия из рук даже на миг не выпускать, и самое главное ― взгляд чувствую. Когда тварь ко мне рванула вверх по стволу, я всадил ей в грудь три тяжеленные, собственной конструкции, составные пули из помповика. Хватило, особенно после того, как я еще и «контроль» из револьвера провел.

Вышел из калитки ― и направился по улице в сторону Берега. Хотя на Берег на самом деле не собирался. Но все трактиры и корчмы, куда заходят постоянные жители Великореченска, находятся неподалеку от забора, делящего наш город на жилую и гостевую части.

Такой порядок не только у нас заведен, многие завели. Особенно в больших и торговых городах. Местный народ живет своим укладом и своим законом, а приезжие всяк по-своему этот уклад видят. Так пусть уж местные живут, как хотят, а приезжие тоже как желают, ну и как им дозволят.

Например, подгулявшего приезжего на Холм просто так не пустят. Поначалу вежливо, а если не поймет, то могут и погрубее. Особенно если он из аборигенов. А что ему там делать? Там народ живет, дети играют, зачем ему туда, незваному? Если трезвый, то спросят, к кому идет и по какому делу, ― могут завернуть. Так что лучше мальчика сперва посылать, чтобы оповестил того, к кому идешь. Мальчишек, готовых за медный полтинник сбегать куда просят, у ворот куча вьется.

Закрыт вход на Холм и гулящим девкам ― даже тем, у кого желтый билет в порядке. Потому как им там делать тоже нечего. Девки в борделях городских работают все больше приезжие. Городок у нас хоть богатый, но маленький, своя таким промыслом займется ― ославят до конца жизни. Свои в других городах работают, наверное, да и зачем им? У нас и без того здесь жизнь сытая, поэтому к нам и едут ― аборигенки все больше. Христианская мораль в эти края никогда не приходила, да и не придет по объективным причинам. Обстановка не располагает к монотеизму.

Так вот о приезжих: по прибытии идут в околоток, в специальный «бабский отдел», где старшая урядница Анфиса Зверева им «желтые билеты» выписывает. А как билет выписан, так у девицы все гражданские права урезаны. Туда нельзя, сюда нельзя, того нельзя, сего… И будет так, пока девица билет обратно не сдаст, решив к нормальной жизни вернуться. В общем, одно из двух: или деньги зарабатывай известным способом, или будь полноправной если не жительницей, то, по крайней мере, приезжей.

Все гулящие девки поступают под надзор «бабского отдела». В отделе кроме самой Анфисы еще четыре местные жительницы работают. Вот они с момента получения пресловутого желтого билета и надзирают за благонравием своего развратного и непутевого контингента.

Нарушать правила не стоит. Если мелким преступникам в городе назначают месяц-другой тяжких и грязных работ, то с дамским полом поступают гуманней. Все же негоже девку, пусть даже распутную, заставлять дерьмо из ям ручным насосом качать. Если речь идет не о серьезных преступлениях, а скорее о нарушениях порядка, нарушительниц сразу передают в «бабский отдел» для «определения ей наказания в административном порядке». По понедельникам все помощницы Анфисы Зверевой собираются в околотке, и уводят повинную девицу в специальный сруб вроде баньки на задах околотка «банькой» и называемый. Затем вызывают туда фельдшерицу из больницы, запираются на тяжелый засов, после чего оттуда доносится свист розог и визг наказуемой. Тоже обычно помогает. А «банька» и исключительно дамский персонал отдела ― из уважения к женской стыдливости, буде у кого из преступниц таковая осталась.

Тюрьмы же у нас в городе нет: слишком уж городок мал для того, чтобы таковую иметь. Поэтому наказывают у нас или тяжкими работами, или, в случае с мелкими преступницами, поркой, или штрафами разной величины. Преступников настоящих, серьезных, под конвоем в Тверь отправляют, откуда им путь на каторгу, на рудники. Это уже воров да разбойников. И вершина всего ― смертная казнь. Но казнь всегда за смертоубийство или за незаконную волшбу, направленную на подчинение человека или лишение его жизни. Такое случается нечасто, и обычно виселица пустует.

У нас вообще с этим полный либерализм. Все же город-то на три четверти пришлыми населен, вот потому и уклад такой. В иных городах, в аборигенских, или графствах с баронствами ― там на всякое насмотришься. Раз Средневековье в полном разгаре, то и нравы соответственные. И на кол сажают, и в котлах варят, и лошадьми рвут. Теперь, правда, вместо лошадей во многих местах лебедки с Ярославского механического завода пользуют. И медленней, и дешевле. А где-то, по слухам, на ратушной площади вместо эшафота пилораму поставили. Но тут уже за что купил, за то и продаю.

Улица, ведущая к Берегу, местами освещалась, тусклые лампочки фонарей разгоняли густеющий мрак всего на несколько шагов от столбов. Но я и без фонарей каждую колдобину знаю, хоть таковых и немного. Аккурат на прошлой неделе здесь улицу снова подсыпали. Целая баржа с гравием в город пришла, и возили ее грузовиками.

Гравий похрустывал под подошвами ботинок, со стороны Берега доносилась приглушенная расстоянием музыка. Веселье уже начинается. Я повторил почти весь путь, который проделал от ворот до дома на машине, разве что на площадь выходить не стал, а дотопал до трактира под названием «Царь-рыба». Сие питейно-едальное заведение располагалось на Холме и посещалось все больше местными. И кормили здесь так, что любо-дорого.

Я поднялся по ступенькам гулкого деревянного крыльца, поздоровался с двумя знакомыми шкиперами барж, курившими папиросы на крыльце. Внутри трактира, к моему счастью, курить не разрешали. Я вошел в дверь, захлопнувшуюся за моей спиной на пружине, огляделся. Зал был заполнен наполовину, я видел немало знакомых лиц, но из приятелей моих никого не было.

Сел один за пустой четырехместный столик у окна, сколоченный из толстой ошкуренной доски. Такими же здесь были и стулья. Едва сел, как ко мне, плавно покачиваясь, будто дирижабль на ветру, подплыла Марина Ивановна, жена владельца трактира Митрича, суетившегося сейчас на кухне, за окошком раздачи. Но если Митрич был мелок, бородат, суетлив и шумен, то супруга его блистала дородностью, статью, ходила «белой лебедью», поскрипывая досками прогибавшегося под ее немалой тяжестью пола, а говорила всегда ласково и растягивая гласные. Щиколотки да запястья у нее были толщиной чуть не в мое бедро, но лицо на удивление приятное.

– Здравствуй, Саша.

– Здравствуйте, Марина Ивановна, ― поприветствовал я хозяйку.

– Один будешь?

– Пока один. Поем без суеты.

– И то верно. Что будешь кушать?

– А чего сегодня хорошего?

Тут всегда полезно спрашивать, потому как плохого не присоветуют.

– Если совет нужен, то бери уху тройную и котлетки из сомятины. Петька с хорошим уловом сегодня, все прямо из речки.

Петька был племянником Митрича и командовал рыбацкой артелью. Было у них три больших баркаса, так что снабжали они рыбой чуть не весь город и еще на сторону продавали. А в трактир шла рыбка самая лучшая, если уж Марина советовала что-нибудь попробовать, оно того всегда заслуживало.

– Тогда уху с… котлеты большие?

– Нет, небольшие. Такие примерно. ― Она показала на ладони, какого размера будут котлеты из сомятины. ― Парочку бери.

– Пару котлеток с молодой картошечкой, уху, моченых груздей мисочку, кувшинчик клюквенного морса и двести водочки, ― закончил я перечисление заказа.

– Водочки простой? Есть на калгане, на брусничном листе, на лимоннике, «Клюковка» имеется, ― перечислила хозяйка.

– Обычной, главное ― с ледника.

– Сейчас принесу.

Действительно, через минуту она вернулась с водкой, морсом и солеными груздями. Выставила все на стол, сказала, что уха будет через пару минут, и удалилась царственно. А я булькнул прозрачной, как слеза, водки из запотевшего графинчика в лафитник зеленоватого стекла ― и единым махом осушил. Потыкал вилкой в мисочку с груздями, подцепил пару грибков вместе с колечками лука и с хрустом зажевал. Хорошо! Да здравствует седативное воздействие алкоголя на организм после тяжелых, полных невзгод и опасностей похождений!

Не позже чем через пару минут появилась глиняная миска с ухой. Уха и вправду была замечательная. Почти без рыбного запаха, но беспощадно наваристая, притом прозрачная, с плавающими в ней кусками белой рыбки. Под такую благодать пришлось еще водки себе налить и выпить. Как заставили.

Пока я наворачивал уху, в трактир вошли двое. Один ― среднего роста, в плечах широченный, с изрядным при этом пузом, с длинными волосами, убранными в хвост, и заросший до самых глаз бородой. Второй ― повыше, с чуть скуластым лицом, светлыми глазами и волосами. Борода и Батый. Почему Бороду так прозвали, объяснять не надо. А вот Батый… Батый был татарином из Нефтекамска, за что кличку в честь монгольского хана и получил с чьей-то легкой руки. Разве что не похож был на носителя этого имени. Были они на пару с Бородой владельцами торгового Дома «Стрелец» и держали почти всю оружейную торговлю выше Твери. Числились пока третьей гильдией, но росли на глазах. Торговали они еще и доспехами, и всякими кузнечными делами гномьей выделки. Была у них самоходная баржа и четыре грузовика. Им же я сбывал товар от гномов, который привозил не в торговый сезон.

Я замахал им, и они сразу направились к моему столу. Пожали друг другу руки, похлопали по плечам. Расселись, позвали Марину Ивановну. Через пару минут на столе уже стоял большой графин водки, большая же тарелка со всевозможными соленьями, дополнительная порция груздей. Перед Батыем исходила паром уха, а вот Бороде принесли солянку. Борода, по обыкновению, взял инициативу в свои руки, разлил водку, поднял свою стопку, почти полностью скрывшуюся в его толстенных пальцах.

– Ну как говорится, за встречу! ― произнес он басом не блиставший оригинальностью тост, но выпить за это никто не отказался.

– Где пропадал? Искали тебя вчера, хотели дельце одно предложить, ― сказал Батый, закусив.

– На охоте был, ― притворно небрежно ответил я. ― Голова сто пятьдесят золотом за одну тварь предложил.

– Это которая у Ручейного пастухов пожрала?

– Ага. Она самая.

– И как? ― поинтересовался Борода.

– Уже вексель получил с Ваньки Беляева, ― не без тайной гордости сказал я.

Нам, типа, монстры всякие на один зуб. Только награду объявили, как мы их за шкирку ― и в сумку.

– Погодь… ― удивился Батый. ― Ты же на город забесплатно работать должен! Или я чего не понимаю?

– Забесплатно тоже не всегда, а по очереди с другими, ― пояснил я. ― Сейчас вот бесплатная ходка получилась вроде как, но повезло с тем, что староста Ручейного в казну премию поймавшему передал. А я ее и получил.

– А что за тварь-то была? ― спросил Батый.

– Демон его разберет. Магическая тварь. Умеет или телепортироваться, или так глаза отводить, что никто ее засечь не мог.

– И как ты засек?

– Секрет фирмы, ― ответил я.

Не стал я рассказывать историю своего везения, когда монстр решил меня на ужин себе пустить и сам ко мне пришел. И если бы я прямо под ноги себе не взглянул, чужой глаз почуяв, то сейчас бы тут ухи не ел. Повезло и повезло, им-то зачем это знать? А про умение свое чужие взгляды ощущать я вообще никому не говорил. Это мое секретное оружие, узнает кто ― и потеряю я главное свое преимущество. Взгляд я чувствую и магию. Колдовать вообще не могу, лист сухой не переверну, распознавать, что за чары, тоже не умею, но чувствую течение и очаги Силы. В нынешнем мире у многих всякие способности прорезались. У кого какие.

– А что предложить-то хотел? ― спросил я в свою очередь.

– Ты к гномам в Серые горы не собираешься? ― откликнулся Борода.

– А чего надо? ― осторожно ответил я вопросом на вопрос.

– Стволы винтовочные. У нас заказ из Твери на тридцать штук. И еще кой-чего, по мелочи, но много.

– Понятно. ― Я кивнул.

Огнестрельное оружие после того, как миры столкнулись, в этот мир пришло с людьми. До нас тут тринадцатый век на дворе был, да еще с примесью волшебной сказки. И выпускается оно по-прежнему на заводах пришлых. Никто другой не умеет сделать всей технологической цепочки, да и иные причины есть. Например, производство бездымного пороха всего на трех заводиках налажено, и состав его, равно как и всех компонентов вроде азотной кислоты, защищен магически. А технологи под клятвой живут, и охраняют их круглосуточно. Химия здесь и вовсе не развита, кроме алхимии разве что, которая к химии имеет отношение крайне отдаленное: начнет кто разбираться, как пироксилиновый порох сделан, ― а он возьми да и сгори немедля. И взрывчатка бабахнет, ее тоже всего на паре заводиков делают, и тоже она под защитой. Хватило пришлым ума сообразить, в чем их сила.

Но частично аборигенные народы кое-что делали. Те же эльфы деревянные ложа заговоренные делали для винтовок. Которые, например, не давали стрелять из оружия никому, кроме владельца. Иные заговоры, по слухам, меткости прибавляли, но не очень верю. Это все к эльфам, а они и так стрелки необыкновенные.

А вот гномы прочно заняли рынок всего, что делается из металла и предназначено для улучшения. Им, с их любовью к железному делу и трудолюбием, не лень возиться с изготовлением штучного товара. Массовое производство чего-либо наладить им их философия жизненная не дает ― мол, халтура получается, а если штучно… Специальные стволы тонкой обработки, усовершенствованные затворы, ударно-спусковые механизмы ― все шло из подгорных мастерских. У меня не было, например, ни единой винтовки или ружья, чтоб на них не стояли какие-нибудь гномьей выделки детали.

Более того, именно гномы с удовольствием делали что-то по твоим чертежам, и отчасти за это я был там желанным гостем, потому что вечно с какой-нибудь новинкой лез. Любили они с чем-то новым повозиться. И гильзы для снаряжения винтовочных патронов у них самые лучшие были, считай, вовсе без допусков. Лично я только ими пользовался.

– Можно съездить, ― согласился. ― У меня вся неделя свободна. В понедельник могу сгонять, к четвергу обернусь. Только стимулируйте вразумительно, чтобы мне хоть бензин отбить за эту поездку.

– Тут не в цене дело: не хотим перспективного покупателя терять, ― сказал Борода. ― Сейчас гномьего товара ни у кого нет, а тут мы… Объявляй цену, короче.

Объяснять ничего не надо. Если они клиенту дадут тот товар, который никто больше достать не может, то он потом к ним возвращаться будет. Так что сейчас можно не за прибыль работать, а за репутацию. Им, в смысле, за их репутацию, а я все равно за прибыль. Свою.

– Пятьдесят золотом я должен заработать. За меньшее не поеду, у меня и так дела нормально сейчас, ― выставил я свои условия.

Типа, хотите ― соглашайтесь, не хотите ― как хотите. Борода с Батыем согласились не торгуясь. Видать, и вправду нужный клиент у них. Ну а за полтинник золотом очень даже сгонять можно. День туда, день обратно, пару дней там. Годится. К тому же мне самому кое-что из гномьих запчастей прикупить не мешает, и вообще у меня там дела есть. И им кое-что отвезу, что у меня для такой оказии в подвале хранится. С чего ожидаю заработать куда больше этих пятидесяти.

Нам принесли горячее. Мне ― котлеты, Батый заказал карасей в сметане, а Борода ― свиную отбивную. К рыбе он относился с недоверием и за еду ее не считал. Даже в свое время, будучи в подпитии, предлагал Митричу переименовать «Царь-рыбу» в «Королевскую свинью». Но тот не согласился.

Графин с водкой вновь обежал круг над лафитниками, поделившись с каждым граммами полста прозрачной жидкости. Тому же Бороде принадлежала фраза: «Мясо без водки только волки едят».

– Ну давай за согласие! ― объявил очередной актуальный тост Борода.

Опять все выпили, захрумтели соленьями. Борода, причмокивая, высосал соленый помидор, аккуратно подхватив его пальцами из большой глиняной, расписанной по краю немудрящим рунным орнаментом миски.

Котлеты из сомятины оказались на диво хороши. Нежные, с молодой картошкой в масле, пересыпанной мелко порубленным укропом, они прямо сами в брюхо просились. Пришлось налить опять ― и опять выпить.

Постепенно мне уже захорошело. Я огляделся. «Царь-рыба» была забита народом под завязку: ни одного свободного места. Это не единственный трактир на Холме, есть еще и шашлычная «Казбеги», которой заправляет некто Заза Абашидзе, шашлычник и сын шашлычника, есть и пельменная «Сибирь», весьма неплохая, но с «Царь-рыбой» никто конкурировать не может. Ходят слухи, что у Митрича тоже таланты сверхъестественные прорезались, и все ― кулинарной направленности.

Когда мы расправились с горячим и методично пили водку, закусывая солененьким и запивая морсом, к нашему столу подошли еще двое: длинный, худой, с висячими запорожскими усами и хитрым взглядом, и с ним маленький, круглый, с виду несерьезный, если не знать его поближе. Петро Попыйвода и Сема Колобок. Оба работали моими прямыми конкурентами, то есть были лицензированными охотниками. Всего в их команде пятеро, включая даже неплохого колдуна. Я с ними работал пару раз, так что отношения у нас были скорее дружественными. Да и не конкурент я им, одиночка-то. У них дела, у меня ― делишки.

Колобок плюхнулся за стол, а Попыйводе места не хватило, и он пошел искать свободный стул. Тем временем к нам подошла Марина Ивановна, сразу поставила два стакана и две стопки дополнительно, положила вилки у миски с грибами. Мы заказали ей еще водки со льда и еще груздей. Колобок с Попыйводой уже ели в шашлычной и сюда зашли выпить. Вернулся Петро, неся над головой массивный стул. Поставил его с торца стола, бухнув об пол и почти перегородив проход. Борода разлил остатки водки из графина на пять рыл, как раз по полтиннику всем хватило. Морс уже выпили, но на него никто особо и не претендовал, закусывать взялись груздями.

– Слышал, ты приз от старосты Ручейного взял? ― спросил Колобок, закусив.

– Ага, было такое дело, ― кивнул я.

– И что оказалось?

Я рассказал то, что до этого рассказывал Бороде с Батыем. Петро покивал в такт моим излияниям, затем спросил:

– Как думаешь, откуда тварь взялась? Кто ее вывел?

– Не знаю, ― пожал я плечами. ― Сбежала от какого-нибудь колдуна. Мало идиотов? Чего только не выводят.

Действительно, такая беда, особенно с колдунами-недоучками и самоучками, случалась часто. Выучат несколько заклятий, начинают экспериментировать на каком-нибудь звере вроде пойманной дворняги, а потом сами оказываются с откушенной головой, а нам, охотникам в смысле, новую работу подкидывают.

Петро довольно точно описал монстра, которого я отвез в крематорий. Это меня заинтересовало.

– Паччиму знаешь? ― спросил я, подражая одному знакомому торговцу арбузами, приплывающему с баржами в конце лета с низовий Волги.

– Паттаму, ― передразнил меня Петро.

Он полез во внутренний карман черной кожаной куртки и достал оттуда пачку черно-белых фотоснимков. Цветная фотография, увы, из нашей жизни ушла, осталась в том мире, откуда нас сюда принесло. Протянул фотографии мне. Я взял их, быстро перелистал, вернул.

– Что скажешь? ― спросил он меня.

– Откуда снимки?

– От верблюда. Мы прошлым месяцем в Старицу ездили на поимку твари, которая людей жрала, кто за стенами допоздна задерживался. Вот это… ― потыкал он узловатым пальцем с выпуклым и толстым ногтем в верхний снимок, – …вот это она и есть. Похожа?

– Один в один с той, что я сегодня грохнул, ― подтвердил я.

– А вот это… ― Пальцы перелистали снимки и остановились на другом изображении подобной твари. – …Это из Михайловки. Мы там тоже подряд на отлов брали. Поймать не удалось, а завалить, как видишь, завалили, так что с твоей добычей их уже три получается. Будешь и дальше утверждать, что это результат неудачного эксперимента?

Я отрицательно мотнул головой:

– Нет, не буду. Это кто-то специально делает. Только вот зачем? Смысла не видно.

– Очевидного, может, и не видно, а скрытый смысл… он скрытый и есть, ― сказал Колобок. ― Кто делает, тот знает зачем.

– Логично.

А кстати, действительно интересно, кто такими безобразиями занялся? И кто послужил «исходным материалом» Для эдакой магической трансформы? Похоже, что кто-то гуманоидного типа, другое существо превратить в подобное было бы сложно. Все же передвигалась тварь на задних ногах, и обезьянье в ней явно проглядывало. Либо над обезьяной поглумился колдун неизвестный, что маловероятно, либо над человеком или иной человекоподобной расой. Тем же гномом, например.

– Петро, а дальше у вас по этим тварям какие-то дела есть? ― спросил я.

– Нет. Их пока в один случай никто не связал. Но мы помаленьку над этим думать начали. Странно это все.

Это естественно, что сами думать начали. Все подобные случаи все равно на нашу голову свалятся. И не только в окрестностях Великореченска. Так сложилось, что самые лучшие охотники в нашем городишке проживают и заказы берут не только по Тверскому княжеству, но и из других. Охотники люди рисковые и все больше лихие, склонные к анархии, и для них такой шебутной городок, как наш, ― самое лучшее место для жизни. И городку хорошо от нашего в нем присутствия. Это же север княжества, два Дурных болота неподалеку: кто здесь только не водится. Мы на город все больше бесплатно пашем, вместо налога, вот и получается, что окрестности у нас всякой дрянью не наводняются.

Я вот в городок этот из самой столицы, из Твери, два года назад перебрался. Обжился, привык и никуда уже отсюда не собираюсь. Жизнь тут как бы даже не богаче столичной, очень уж хорошо городок расположен, на слиянии всех торговых путей. Работы и заработка всем хватает. Кому больше, кому меньше, но нищеты у нас нет. Совсем. Весь берег пристанями, складами и лабазами застроен, да вдоль стены у Главных ворот тоже целое складское хозяйство. Товар течет отовсюду и всюду же расходится. Процветает Великореченск. Ну и столичные власти чрезмерной опекой не досаждают. Собирают налог, да и все.

Возле городской управы стоит еще домик двухэтажный, где от князя представитель живет, и с ним отделение жандармов. Их работа представителя охранять, налоговую казну ― тут, на месте, и в дороге. А зачем ее охранять на месте, ежели ее хранят в подвале Первого Гильдейского банка, а там и охрана, и магическая защита, и чего только нет! И возят ее всегда с попутным военным кораблем, который поди захвати. Вот и бездельничают. Вон четверо из них за дальним столом сидят и лыка уже не вяжут. Сидят с тремя артиллеристами, кстати. Городским общинам свои пушки по закону не положены, их из столицы княжества присылают с бойцами вместе. Вот и у нас в Великореченске стоит батарея из четырех бригадных гаубиц,[10] готовых стрелять, куда скажут. И при них, естественно, пушкари.

Впрочем, я и сам на звание первого трезвенника не претендовал. Наклюкался уже нормально, захорошело. Бороду с Батыем тоже пробрало. И Колобка с Попыйводой тоже придавило, по мордам видно. Надо или закругляться и идти домой спать, или перебираться в иное место, где и напиваться окончательно. Я бы лучше домой пошел, но, кроме меня, такая мысль явно никому в голову не пришла. Поэтому, когда все направились на Берег, я потащился следом, хоть и без особого желания. Вывалились на улицу, продолжая гомонить, направились в сторону ворот. Стемнело окончательно, на часах около одиннадцати было, зажглись редкие фонари.

В воротах Стены стоял уряднический «виллис» с мигалкой, в нем и возле него разместились трое урядников. Все с дубинками, пистолетами, в открытой машине в специальной пирамиде три помповика. Для городской заварухи ― самое оно. Один из них, Митька Белоярский, был сыном моего соседа, владельца автомастерской, у которого я всегда машину чинил. Кстати, как раз пора подвеску шприцевать, шкворневая такого ухода раз в неделю требует. Мы поздоровались и прошли мимо.

Берег уже гудел. Вся набережная шумела голосами, пиликала музыкой из открытых окон, звенела посудой. Гуляли. Я бросил взгляд на хорошо заметные с этого места пристани. Так и есть, в город одновременно несколько караванов рекой пришло. У причалов стояли чуть не десяток барж, пяток небольших пароходиков, из которых два были пассажирскими, и несколько патрульных катеров. Понятно, почему такое столпотворение. И наверняка ведь навстречу караванам речным пришли караваны сухопутные. Сдать речникам свой товар и забрать у тех то, что привезли они. Это дело обычное. А что это еще значит? А значит это то, что без скандалов и мордобоя тут сегодня не обойдется. Больно уж народу много. А с пассажирскими пароходиками тоже кто только сюда не приезжает. И шулера заезжие, и бандиты, и ворье. А в одном из кабаков у нас так и наемническая биржа имеется Но насчет них пусть урядники с околоточным во главе мозгами шевелят. Мое дело за тварями лесными да порождениями болот гоняться.

Завалились мы в «Дальнюю пристань». Что это за заведение ― сказать сложно. Самое близкое к истине название для него ― кабаре. По крайней мере, тут и музыканты играли на сцене, и там же, время от времени, плясали девки невысокой степени потрепанности. Достаточно молодые, в общем, но все повально с невероятным мейкапом, делающим их в этом свете похожими на крепко оголодалых вампиров. Как-то не прижился мейкап из нашего мира в тутошнем. Его здесь «творчески» переосмыслили, и местные его версии выглядят подчас просто пугающе, особенно сценические.

Выступал тут как-то фокусник из Озерных баронств, но сейчас он второй месяц в принудительном порядке золотарем трудится ― попался на карманничестве прямо в этом самом заведении. А чего от народа с Озер еще ждать? Там жулик на жулике.

А вот нумеров здесь не было. Девицы если и водили куда клиентов, так в гостиницу «Белый лебедь», что через дорогу. А в самом заведении ― ни-ни, приличное место, как утверждал его владелец Степан Полузадов. Он даже по-быстрому не позволял, разгонял такие парочки, за портьерами пристраивающиеся.

Еще в заведении подавали хорошее пиво, а если пришли караваны с низовий Волги, то и пиво наверняка появилось царицынское, свежее. Было желание попросить пивка, но после водки… В общем, заказали мы, чтобы не выпендриваться, опять водки. Столик достался неплохой: и плясуний видно, и весь зал, и сидим не на проходе. Повезло. Как раз мы вошли, а перед нами упитая в дым компания с него снялась, судя по разговору направляясь прямо в бордель. Иначе пришлось бы нам места ждать или в другое заведение топать.

Слева от нас, чуть поодаль, сидели четверо аборигенов из какой-то баронской дружины. У всех форма синего цвета с вышитыми гербами на рукавах, у всех пистолеты в кобурах. Родом они явно откуда-то с Южного моря, смуглые, горбоносые, волосы в хвосты затянуты. У каждого заколка с родовым гербом. А герб барона у них знакомый, это вар-Борен, от нас к западу двести верст сушей. Значит, наемники. Вар-Борены активную торговлю кожей ведут и типографию у себя открыли. Книжки печатают, все больше трагедии из эльфийской жизни ― их дамочки покупают аж до самой Астрахани. В общем, из продвинутых аристократов, какие все дела только с пришлыми ведут.

Еще одна компания у дальней стены тоже заинтересовала. Это явно охрана барж. Один пришлый, главный вроде как, и с ним четверо аборигенов. Аборигены все из нордлингов, светловолосые, у каждого из-под круглой вязаной шапки по две косы выпущено, а в них вплетены нити с зубами убитых врагов. Один труп ― один зуб. Принято у них так, в общем. И тоже все с оружием в кобурах.

Вскоре через столик от нас угнездилась еще одна компания. Среднего роста худощавый мужик с умным лицом и короткой стрижкой, в кожаной куртке, с каким-то колдовским амулетом на груди ― я его излучение ощущал. С ним ― два рослых и крепких парнюги, у каждого по кобуре на поясе. Заметно, что мужик главный, а эти двое при нем шестерят. Все из пришлых, аборигенов нет. Правда, активные амулеты у нас в городе к ношению запрещены, но это нарушение небольшое. Степенно сели, заказали водки и закуски. В общем, ничего необычного, похожи на колдуна по найму с подпевалами. Таким колдунам обычно работы хватает, они в любом городе нарасхват, вот зачастую многие из них чуть ли не годами путешествуют, следуя от одного заказа к другому.

Борода в очередной раз провозгласил тост, поэтому я от разглядывания новоприбывшей компании отвлекся. Обратил же я внимание на них снова, когда ощутил взгляд, взгляд был направлен не на меня, но кто-то на кого-то смотрел с такой злостью, что я почувствовал это всем позвоночником.

Я закрутил головой и заметил, что в дверях заведения, в тени, стоит еще один человек. Девушка лет восемнадцати с виду. Светлые волосы, коротко постриженные и растрепанные. Светло-голубые глаза. Ростом совсем невелика. Кожаная потертая куртка, крепкие ботинки из рыжей кожи, серые брюки с наколенниками и множеством карманов. Лицо разглядеть сложно, но, кажется, очень симпатичное. И взгляд исходит от нее. И направлен в спину тому, кого я счел странствующим колдуном.

Я перевел взгляд на компанию за столом. Шестерки глазеют на сцену, где под оркестрик девица в откровенном костюме с блестками пытается изобразить что-то напоминающее танец. А колдун только делает вид, что смотрит. Он взгляд уже поймал, и чувствую, что слегка подколдовывает. В какую сторону ― непонятно, и пока в рамках допустимого, но…

Я толкнул ногой под столом Батыя, сидевшего ближе всех. Тот повернулся ко мне, и я глазами показал на компанию из колдуна с охранниками. Батый вопросительно поднял брови и одними губами спросил: «Проблема?» Я пожал плечами, подразумевая: «Все может быть». Не нравится мне этот напряг, который на моих глазах разворачивается. Не нравится, и все тут. Такие напряги без мордобоя не разруливаются, насколько мне известно. И это если на ситуацию с оптимизмом смотреть.

Вообще мне захотелось крикнуть девчонке в дверях, чтобы так на колдуна не таращилась. Такой взгляд почуять может даже корова, не то что человек, да еще и Силу знающий. Но крикнуть не успел. Прямо за спиной у девчонки появилась еще одна фигура, раза в полтора ее выше, и широкая, какая-то слишком бледная ладонь опустилась ей на плечо. Я ощутил, как искра Силы проскочила от колдуна к темной фигуре. И от нее сразу же к девчонке.

Я не умею различать заклятий, мой дар ― лишь ощущать проявления Силы, не больше. Но заряд Силы, пролетевший сквозь накуренный зал, был неслаб. И, к моему удивлению, разбился вдребезги о нечто, вылетевшее ему навстречу. Девчонка-то оказалась тоже не слаба! И быстра! Ее противник, подошедший сзади, отшатнулся.

Развернувшись на каблуке, она впечатала тяжелый ботинок прямо в пах напавшей на нее сзади фигуре. Хорошо впечатала, я даже стук услышал. Фигура должна была после такого удара с криком и матом повалиться на пол, где и кататься потом, поджав ноги, но такого тоже почему-то не случилось. Однако девчонка освободилась от захвата, отскочила в сторону и вновь повернулась к колдуну с телохранителями.

Колдун сидел по-прежнему за столом, а вот шестерки вскочили, схватились за пушки. Это уже прямое нарушение наших законов. Носить пушки можно, но кто их первый обнажил ― тот и преступник.

Мой револьвер тоже перескочил мне в ладонь, удобно улегшись выточенной специально под меня деревянной рукояткой. Я успел вскинуть оружие и выстрелить одновременно с одним из «быков», который тоже очень быстро прицелился в девчонку. Он промахнулся, та как-то защитилась, пуля ударила в косяк над дверью, а вот моя тяжелая пуля из «сорок четвертого» попала ему в середину груди, сбив с ног точно тараном и отшвырнув на перевернувшийся стол. Грохот моего выстрела перекрыл хлопок пистолета с большим запасом, а дульная вспышка осветила весь кабак.

Колдун понял, что дело запахло керосином, и выставил какой-то щит перед собой и вторым своим охранником. Нечто вроде синеватой вогнутой линзы образовалось между ними и мной. Его охранник успел выстрелить, но щит был двусторонним, и пуля ушла с визгом в потолок. Я же от выстрела успел удержаться, разглядев слегка искрящую завесу. Мало ли куда отрикошетит?

Еще одна вспышка Силы пронеслась мелкой дрожью по моему телу. Опять девчонка! А сильна! Ударила по щиту так, что тот разлетелся сиреневыми искорками. Я тут же выстрелил в телохранителя колдуна, того сбило с ног, но не убило ― видать, в кирасе или бронежилете оказался, а пули у меня мягкие, не пробить им. Но мало все равно не показалось: тот свалился на пол и судорожно хватал воздух ртом.

Странный мужик вновь оказался за спиной девчонки и надвигался на нее шаг за шагом. И противник был какой-то… необычный, пожалуй. Не пойму чем, но что-то с ним было неправильно.

Мужик в кожаной куртке колданул уже сам, и все девчонкины экзерциции по сравнению с ним оказались детским лепетом. От потолка до пола проскочила голубая молния, разбежавшись по полу и распустившись в подобие перевернутого тюльпана. Колдун схватил за шиворот своего валяющегося телохранителя, с силой рванул к себе и затащил прямо в «тюльпан». И там они исчезли, а тюльпан свернулся, вновь ударил вертикальной молнией ― и рассыпался в воздухе вместе с искрящим щитом.

Тем временем противник девчонки вновь схватил ее обеими руками. Вообще вел он себя как зомби, хоть таковым явно не являлся. Не пытался уворачиваться, не пытался отбиваться, а тупо пер напролом. И пер успешно. Прямо на моих глазах проворная блондинка опять пнула его в пах и ударила чем-то магическим, а ему хоть бы хны. Схватил за плечи ее так, что она заорала, и начал просто гнуть ее назад, как будто стараясь переломить.

Я прицелился ему в башку, но выстрелить не успел: прямо за спиной у странного громилы возник Борода и огрел того по затылку кулаком. Тут надо отступление сделать ― Борода кулаком ломает лавку. В городе так умеет кроме него лишь околоточный. И если он кому по затылку прикладывает, хватает этого всегда, и с запасом. Но громила даже не покачнулся, а у Бороды глаза полезли из орбит от удивления. Но все же девчонку он спас. Громила развернулся, сгреб Бороду за кожаный воротник и, крутанув вокруг себя, запустил вдаль по залу. Тот пролетел до стены, врезался в нее так, что с окна рухнул карниз с вышитой занавеской, и повалился через лавку, выбыв с поля боя.

Следом за Бородой рядом со странным противником оказался один из нордлингов. Он на кулаки полагаться не стал, в воздухе мелькнула граненая гирька на широком ремне, висящем на запястье. Удар кистенем был быстрым и могучим, громко хрустнула кость, противник покачнулся ― и тут же ударил нордлинга в грудь. И тот очутился рядом с Бородой, проскользив на спине по полу и раскинув ноги врозь.

Если уж ни Борода не сумел завалить противника, ни этот викинг с кистенем, то мне там в рукопашной делать нечего. И я нажал на спуск. Снова грохнула моя карманная артиллерия, и пуля угодила противнику точно в переносицу. И… опять ничего! То есть не то чтобы совсем ничего. Переносица провалилась внутрь, кровь брызнула во все стороны, но покачнувшийся противник даже не счел необходимым отвлекаться на меня, а направился следом за отбежавшей от него девчонкой.

Рядом захлопали частые выстрелы ― Батый палил из своего длинного «кольта»,[11] но тяжелые пули только дырявили рубаху противника, тот и не дернулся. А шел и шел за блондинкой-колдуньей.

Колдунья запаниковала. Она как раз угодила в круг света, и я заметил, что губы у нее уже трясутся, а в глазах паника. Противник, иммунный к любой магии, насколько я понял, по-прежнему находился на линии огня, за ним никого не было, и я выстрелил вновь. Опять вспышка огня, отдача рукоятки в ладонь. Пуля ударила в затылок на этот раз ― и уже не бесполезно: громилу швырнуло вперед, прямо на девчонку. Та взвизгнула и рванула в сторону, к выходу.

В отличие от колдуна порталов открывать она явно не умела. И прямо в дверях налетела на троих урядников. Двух обычных патрульных и саму Анфису Звереву, которые, видать, неподалеку от «Дальней пристани» были. А где им еще быть в вечер выходного дня? И Анфиса, и весь ее «бабский отдел» должен здесь надзирать за благонравием.

И тут девчонка сделала главную свою ошибку. Урядники этого не поняли, а я ― понял. Я ее лицо видел. Она просто не сообразила, кто перед ней ― ей любой врагом виделся, ― и ударила по урядникам каким-то заклинанием. И таким, что тех на стенку отшвырнуло, и по стенке же они сползли, только кожаные фуражки раскатились. А вот Анфиса успела в сторону отпрыгнуть и ткнуть девчонку своей дубинкой с хитрым костяным наконечником. Вновь беззвучная вспышка, я почувствовал холод у позвоночника от разлетевшейся Силы, а девчонка свалилась на пол как подкошенная. А Анфиса навалилась на нее коленом сверху и быстро принялась заковывать в наручники.

Разбирались в «Дальней пристани» недолго. Приперся туда околоточный, Степан Битюгов с целой толпой урядников, прибыли в полном составе Анфисины помощницы из «бабского отдела». Отключенную магическим разрядом девчонку увезли в околоток, навесив на нее на специальных ремнях амулет «Внутренний щит»,[12] не дающий колдовать и вообще лишающий такой способности не менее чем на пару недель. Аукнется ей эта ошибка с урядниками, да не только лишением способностей. Знание местных законов, и к тому же Анфисиного нрава, мне это подсказывает.

Убитый мной телохранитель незнакомого колдуна ничем нас не поразил. От него остался револьвер «чекан» царицынского завода калибра «триста пятьдесят семь магнум» ― самое распространенное ручное оружие в этом мире ― да амулет от морока. Больше ничего. Немного денег в карманах. Напавшего же на девчонку здоровяка с почти разнесенной двумя «пустоголовыми» пулями башкой увезли с дежурным колдуном, за которого сегодня был некромант Василий Березин. Вот и все в общем-то.

Урядники, сбитые с ног молодой колдуньей, очухались быстро. Заклинанием она по ним била, к счастью, не смертельным, а обычным «толчком», который бросил их на стенку. Сообразила в последний момент все же. Другое дело, что урядников и «толкать» тоже не положено, так что девчонка вкапалась в неприятности по полной программе. До тех пор, как она это сделала, могла отделаться мелким штрафом за хулиганство, все же самооборона налицо, но вот «толчок» был лишним. Хоть и не покушение, но нападение на «находящихся при исполнении». В Великореченске такое не прощается.

Борода очухался еще быстрее, чем урядники, но медленней, чем нордлинг с кистенем. Ему, как и северянину, одного удара башкой в бревенчатую стену явно недостаточно, чтобы всерьез отключиться. Шишка у него на лбу выросла почти за секунду, но он к ней пистолет приложил. Вскочив на ноги, сразу же бросился к столу. Налил себе водки, закусил, после чего уже произнес первые слова: «Ну ваще…»

– Что «ваще»? ― уточнил я у него, запихивая патроны в барабан и движением кисти возвращая его на место.

– Как будто с памятником подрался, ― объяснил Борода. ― Только кулак отбил.

С этими словами он потер кулак другой рукой. Я ему поверил сразу. Видел, что из драки получилось. А вот как получилось? Это интересно. Что с этим мужиком неправильно? Я даже было подумал, что он мертвяк, но ― нет. Мертвяка видно сразу, его все равно Сила держит, а этот был «пустой». Сила, скорее, в него как в яму проваливалась и исчезала. Такого я пока еще не видел. Поэтому задумался. А еще мне показалось, что от подстреленного охранника магией потягивало. Чуть-чуть, почти незаметно, даже не поручусь, что не ошибся.

– Выпьешь? ― спросил Батый, протягивая стопку.

– Не, ― отказался я. ― Достаточно на сегодня.

У меня в голове, в самом дальнем углу мозга, зародилась какая-то мысль, которую я сам пока никак не мог сформулировать. Что-то, что создавало ощущение некоего беспокойства, но ухватить эту мысль за хвост не получалось. Как будто увидел знакомое лицо в толпе, но откуда оно знакомо, понять не можешь. Мучился, мучился да и решил, что хватит на сегодня приключений. И пошел домой.