Глава 2
Структура значения слова. Части речи и целостное значение слова
В предыдущей главе мы выяснили, что слово представляет собой знак, материальной стороной которого является комплекс фонем – множеств артикуляторно-акустических свойств, обеспечивающих человеку возможность дифференцировать речевой поток и хранить в памяти свойства собственного опыта, закрепленные за определенными артикуляторно-акустическими последовательностями. Содержательной стороной слова, его значением и являются конкретные свойства человеческого опыта, закрепленные за данной материальной единицей, хранимой в памяти как набор артикуляторных движений и акустических ощущений. Мы вполне сознательно не рассматриваем вопрос о графических способах изображения слов, поскольку система письменных знаков является вторичной по отношению к артикулированной, произнесенной речи и как таковая не вносит ничего нового в основные принципы сосуществования двух аспектов словесного знака – его материальной формы как фонетического комплекса и его значения как комплекса категорий.
2.1 Определение категории. Родовая и интегральная категории в значении слова
Выделение слова как знака, обеспечивающего человеку возможность моделировать свой опыт, позволило нам охарактеризовать язык как аналитическую моделирующую знаковую систему. В основе аналитической природы моделирования в языковой знаковой системе лежит специфическая только для человека способность представлять свой опыт в виде словесных цепочек. В предыдущей главе мы указали на то, что появление словесности как особого способа существования знаковой системы связано с общим для всех живых организмов свойством стадийного характера взаимодействия со своим окружением в интересах собственного выживания. Периоды покоя (статические периоды) сменяются периодами действия (динамики). Действие связано с удовлетворением потребности, а покой характеризует состояние удовлетворенности. При этом знаки, которыми пользуются даже высшие животные обладают нечленимой образной природой, то есть представляют целую ситуацию, соответствующую определенной потребности. Ни знаковые сигналы животных, ни структура их памяти не содержат отдельных единиц опыта, которые бы соотвествовали словам человеческого языка. Условно говоря, для животного «солнце/sun» и «светить/shine» не существуют относительно автономно друг от друга.
Появление языкового аналитизма связано с возможностью человеческого сознания вносить дополнительную внутреннюю дифференциацию в знаковые коды собственных потребностей, разделяя опыт на сферу имени (объектов) и сферу глагола (изменений). В результате аналитического моделирования на основе систематизации свойств, полученных при взаимодействии с окружением и закрепленных в сознании в качестве словесных значений, формируются ситуативные модели, в которых объекты совершают изменения или подвергаются изменениям в процессе взаимодействия. Сама возможность создавать знаковые модели, состоящие из объектов и происходящих с ними изменений, обусловлена способностью человека к реконструкции в памяти свойств, характеризующих контакты человека со своим окружением, четко разделенных на знаки-объекты, представляющие стабильное пространство, и знаки-изменения, представляющие возможные преобразования в заданном пространстве для получения какого-либо результата. Данную способность мы будем называть категоризацией опыта, а категориями, соответственно, свойства человеческого опыта, закрепленные в словесных знаках.
Подчеркнем сразу же основную природу категорий – они существуют только в языковой знаковой системе и обеспечивают языковым знакам такую природу значения, которая способна представить любую человеческую потребность как аналитическую (грамматически структурированную) модель, состоящую из слов. Это положение являестя принципиальным в связи с тем, что существуют различные определения категорий и сущности категоризации. Так, например, Джордж Лакофф и Марк Джонсон – ученые, имена которых связываются с когнитивным направлением в современной лингвистике, утверждают в начале обширной монографии, посвященной критике денотативно-референицального подхода к значению под названием «Philosophy In the Flesh. The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought»: «Every living being categorizes. Even the amoeba categorizes the things it encounters into food and nonfood, what it moves toward or moves away from.» (Lakoff, Johnson, 1999). В этом утверждении есть целый ряд неточностей, которые, к сожалению, характерны для современного нам состояния теории значения и подробный анализ которых поможет нам уточнить сущность категоризации и определить категории исключительно как характеристики языкового человеческого сознания.
Во-первых, мы видим, что для Дж. Лакоффа и М. Джонсона любое избирательное поведение живого организма по отношению к своему окружению следует называть категоризацией (every living being categorizes). Можно было бы принять эту точку зрения, если бы ее противоречивость не проявилась бы в следующих предложениях. Авторы с легкостью характеризуют отношение амебы к своему окружению как процесс категоризации предметов, которые встречает амеба (the amoeba categorizes the things it encounters). Это серьезная неточность, поскольку допускается способность для амебы сначала встречать вполне конкретные предметы (the things it encounters), которые уже присутствуют в самом контакте амебы с окружением как воспринимаетмые предметы. А затем амеба классифицирует эти предметы (the things it encounters) как пищу и не-пищу (into food and non food). Подобное рассуждение затрудняет возможность установить сущность и природу категорий. Авторы представляют процесс безусловной знаковой реакции простейшего организма на химические свойства материального окружения не как процесс наложения определенных свойств окружения, преобразованных в знак – сигнал, необходимый для выживания, на соответствующее состояние организма (потребность в пище), а как классификацию предметов на определенные разряды (food and non-food). Как мы уже показали в предыдущей главе, для амебы не может быть знакового содержания, которое бы соответствовало модели the things it encounters – просто потому, что для амебы не может быть реальности, в которой присутствуют предметы (the things) и отдельно возможность их встретить (encounter). Более того, содержание знакового воздействия определенных элементов материальной среды на амебу, стимулирующих ее активное продвижение к потенциальной пище и ее поглощению, нельзя приравнивать к слову food. Авторы понимают это и поэтому добавляют к своему рассуждению поясняющее предложение «what it moves toward or moves away from». Здесь возникает парадокс: либо на языке амебы (очень похожем на английский) значением слова food будет комплекс what it moves toward, то-есть, food is destination (something one moves toward), либо структура значения данного знака для амебы должна быть описана как-то по-другому.
Парадоксальность данного рассуждения обусловлена тем, что авторы предлагают распространять явление категоризации на все знаковые системы в живой природе. Но именно из-за этого шага и возникает серьезная неточность, которая сразу же проявляется в рассуждении ученых: они сами моделируют процесс взаимодействия амебы со своим окружением так, как будто бы амеба обладала грамматическим аналитическим словесным сознанием и могла отделять свои изменения в пространстве (encounter) от различных и значимых с точки зрения этого различия для ее природы характеристик окружения (the things), далее объединяя их в классы food и nonfood. Мы также видим, что применение слова food невозможно для характеристики восприятия амебой потенциальной пищи. Ведь содержанием знака является и химическое воздействие на мембрану, и раздражение, и вызванное им движение к той части окружения, которая может быть поглощена, а также и само поглощение и переработка. Мы видим, что содержанием знака является здесь вся безусловная реакция организма в целях удовлетворения потребности. Она не членится на отдельные элементы (движение к чему-то; что-то, что можно поглотить; желание поглотить что-то). Использование слова категоризация применительно к амебе искажает сущность знакового процесса и препятствует более точному определению специфики языка как особой знаковой системы, характерной только для человека.
Итак, основным различием в знаковом поведении человека и амебы в ситуации, когда потребность в пище делает необходимым переход организма в стадию активности, следует считать то, что для амебы в структуре ситуации, открывающей возможность для удовлетворения необходимости в пище, не будет границ между компонентами eat и food, а для человека эти границы естественны. Вот дефиниции слова eat из The Concise Oxford Dictionary: 1.take into the mouth, chew, and swallow (food); consume food; take a meal (COD, 1990, 370). Структура данной дефиниции, с одной стороны четко указывает на связь между словесными знаками eat и food в английском языке, а с другой стороны, она проводит и границу между областью значения каждого из этих знаков в одной и той же ситуации: eat это динамическое свойство, изменение (take, swallow, consume); а food это набор статических свойств, вовлеченных в изменение, но отдельных от него (food is what people and animals eat – определение из Collins Cobuild (CCAED, 2006, 561) или food – a nutritious substance, esp. solid in form, that can be taken into an animal or a plant to maintain life and growth (COD, 1990, 457)). Отметим, что именно разделение знаковой модели удовлетворения голода на знаки-объекты (прежде всего, food) и знаки изменения (прежде всего, eat) и позволяет человеку проецировать свои потребности в прошлое и будущее – то, что невозможно для любого другого животного. На основании этого деления и возникает грамматика – то есть, гипотетический способ моделирования потребности как отношения знаков-объектов и знаков-изменений, образующих основу для любой ситуации, характеризующей специфически человеческий способ удовлетворения потребностей. Именно благодаря данной специфической форме кодирования опыта в языковых знаках человек может сказать I will eat the rest of this food tomorrow, а животное – нет. Мы будем называть категоризацией, таким образом, способность человеческого сознания закреплять свойства опыта в виде грамматических структур, основанных на разделении статических свойств опыта, формирующих в языке сферу объектов или сферу пространства (представленную знаками-именами), и динамических свойств, формирующих сферу изменений, представленных знаками-глаголами. Маркированную в структуре значения слова принадлежность к сфере объектов (сфере пространства) или сфере изменений (сфере времени) мы будем называть родовой категорией слова. Специфика и количество родовых категорий в конкретном языке и дает нам представление о грамматическом строе данного языка. Родовая категория, как мы это увидели в случае со словами eat и food является каркасом целостного значения слова, определяя его место в гипотетической словесной ситуативной модели.
Помимо элементов значения в рассматриваемых нами словах eat и food, которые обеспечивают им определенную роль в словесных последовательностях, представляя одно слово как глагол (изменение, реализующее меру времени в ситуативной модели), либо как существительное (объект, формирующий элемент ситуативного пространства), мы также можем выявить в них еще один содержательный компонент. Этот компонент фиксирует в каждом из этих слов определенный аспект человеческой потребности. Так за словами take into the mouth, chew, and swallow в дефиниции eat мы распознаем характерную способность человека, которая обеспечивает ему возможность утоления голода. Также и в дефиниции food такие компоненты как nutritious; maintain life and growth сигнализируют о связанном с этим словом комплексом свойств, представляющих потребность в восполнении жизненных сил. Такие свойства опыта, закрепленные за отдельным словесным знаком и объединенные единой знаковой формой, мы будем называть интегральной категорией. Интегральная категория – это воплощение в словесном знаке каких-то аспектов природы человека.
Следовательно, целостное значение любого слова в языке мы будем рассматривать как взаимосвязь двух категорий – родовой и интегральной. Родовая категория представляет собой синтаксический аспект значения слова, определяя его место по отношению к другим словам в словесной последовательности. Анализ родовых категорий в языке даст нам представление о грамматическом строе данного языка и дает нам возможность классифицировать слова как части речи (элементы, из которых языковое сознание формирует ситуации). Интегральная категория – это объединенное в отдельном слове комплексное человеческое переживание, представляющее какой-либо аспект потребностей, заставляющих человека взаимодействовать с себе подобными и со всем своим окружением. Анализ интегральных категорий покажет нам, каким образом изучаемый язык систематизирует человеческую природу и позволяет человеку управлять своими потребностями, одновременно обеспечивая их удовлетворение.
2.1.1 Категориальная природа слов-объектов и слов-изменений. Существительное и глагол
Значение любого словесного знака, относящегося к категориальной сфере объектов, определяется в языковой системе двумя факторами:
родовая категория такого слова представляет какой-либо аспект человеческого опыта как стабильный пространственный элемент и, одновременно, содержательность данного пространственного элемента устанавливается через его связь с определенным ограниченным количеством знаков-изменений, прежде всего, глаголов. Интегральная категория закрепляет за отдельным словом комплексное переживание, обусловленное конкретной потребностью человека.
Мы уже отмечали, что для понимания природы языковой знаковости исключительно важно учитывать деление свойств опыта в человеческом сознании на две категориальные сферы – сферу объектов и сферу изменений. Суть этого деления состоит в том, что категориальная природа любого объекта определяется системным, заданным характером его связи с определенными изменениями, и, наоборот, любое изменение является таковым постольку, поскольку оно осуществляется определенными объектами или происходит с ними. Не существует языка, состоящего только из знаков, характеризующих стабильные комплексы свойств опыта, только из существительных. Точно так же невозможно представить себе язык, в котором существовали бы только знаки, отражающие динамический аспект человеческого опыта – изменения во времени (глаголы). Взаимообусловленность двух знаковых сфер лежит в основе как содержательной стороны любой языковой системы в целом, так и в основе значения каждого отдельного языкового знака. Данная особенность характеризует то, каким образом человек создает для себя аналитические знаковые модели той реальности, в которой он живет. В отличие от образных систем, составляющих реальность для высших животных, человек живет в мире, в котором существуют объекты, подвергающиеся постоянным изменениям. Соответственно любая категория, рассматриваемая нами отдельно, существует как содержательная связь нескольких знаков, объединяющих их в определенную модель человеческого опыта.
Отмеченная нами выше в словарных дефинициях соотнесенность слов eat и food свидетельствует о взаимообусловленности категорий в языковой системе. Словарь указывает на ситуативный характер значения обоих знаков, а вводя прямые или косвенные отсылки в структуре дефиниции глагола на соответствующее существительное и, наоборот, помещая в дефиницию существительного соответствующий глагол, словарь показывает, что содержание глагола eat возможно только при включении его в определенную знаковую структуру, важнейшим элементом которой будет объект, так или иначе представляющий связь с обозначаемым изменением (food или любое другое имя, которое можно определить с помощью этого слова = any type of food) и, наоборот, food обладает значимостью только в связи с ситуативной обусловленностью его существования глаголом eat. Такие связи, выявляемые при наблюдении над словарными дефинициями следует считать ассоциативной основой словесных ситуативных моделей, в целом представляющих языковую модель реальности. При рассмотрении любой дефиниции существительного мы сможем выявить присутствие в дефиниции связи с какими-либо глаголами и, наоборот, дефиниции глаголов всегда будут содержать отсылку к определенным существительным как компонентам значения. Подчеркнем, что подобные структуры дефиниций не следует трактовать как эквивалентность значения одного слова группе других слов. Мы уже определили структуру значения слова как комплекс двух категорий: родовой, обеспечивающей синтаксическую оформленность слова, и интегральной, объединяющей в слове комплексное внутреннее переживание, порождаемое потребностью. Словарные дефиниции – это попытка представить категориальную сущность слова как знака в форме, которая отлична от той формы, которую данные категории получают в языковой системе. Это следует всегда учитывать при работе с лексикографическим материалом. Родовая категория проявляется в характере синтаксических связей слова – то есть, в типах связей в конкретных высказываниях. Словарная дефиниция не может воспроизвести все многообразие синтаксических возможностей слова (eat или food, например), поэтому в дефиницию могут включаться иллюстративные примеры, а в структуре дефиниции более или менее успешно будет представлена общая характеристика словесных ситуаций, для которых актуально использование определяемого глагола или существительного. Именно поэтому прямая или косвенная отсылка в дефинициях глагола к дефинициям существительного и наоборот является неотъемлемой чертой словарных дефиниций этих классов слов. Граница между объектом и изменением внутрисистемна. Это значит, что eat обладает значимостью потому, что есть объект food, и наоборот; что sun обладает значимостью потому, что есть изменение shine, и наоборот. Родовые категории существительного и глагола являются взаимообусловленными внутри системы и формируют базу словесного ситуативного мышления.
Интегральные категории также могут быть лишь с определенной степенью успешности описаны косвенно с помощью других слов – ведь они закрепляют за конкретным словом то, что принадлежит человеческим переживаниям, сложному комплексу ощущений, обусловленных потребностью. Так, вряд ли можно считать, что ряд глаголов take, chew and swallow из дефиниции eat воспроизводят с точностью характер ощущений, закрепленный за этим знаком. Если мы попробуем заменить eat в конкретных реальных высказываниях типа we took out time and ate slowly на we took out time and took, chewed and swallowed slowly, то мы почувствуем, что характер ситуации существенно изменился. Скорее всего, такой контекст будет обусловлен ситуацией, в которой возникают трудности с процессом, который можно было бы обозначить словом eat. Не случайно наиболее характерным контекстом для комбинации chewing and swallowing будет ситуация, связанная с проблемами при приеме пищи (chewing and swallowing problems/difficulties; trouble chewing and swallowing). Вряд ли и замена eat в словах Христа из Евангелия от Матфея, когда он обращается к апостолам, говоря “Take and eat; this is my body”, на “take, chew and swallow”, может быть воспринята как естественное и близкое по значению выражение. Дело в том, что интегральная категория гораздо конкретнее и богаче по содержанию, чем любая словесная формула. По отношению к интегральной категории слово является образной единицей, закрепляющей в памяти комплекс психо-физиологических переживаний, порождаемых конкретной потребностью. Устойчивые ассоциативные связи между глаголами и существительными, которые мы будем находить в словарных дефинициях, будут обусловлены как внутрисистемной языковой природой границы между именем и глаголом, так и взамиообусловленностью комплексов ощущений, представленных различными словами, но составляющих аспекты единой потребности (eat и food как знаки, представляющие потребность в пище).
Выделенная нами вазимообусловленность объектов и изменений с точки зрения их значения может быть представлена в словарных дефинициях лишь косвенно, поскольку словесное описание значения, как мы уже показали выше всегда условно и степень его точности может существенно колебаться. При этом мы всегда можем установить данную взаимообусловленность.
Рассмотрим существительное mountain. The Concise Oxford предлагает следующую словарную дефиницию: «a large natural elevation of the earth’s surface rising abruptly from the surrounding level; a large or high and steep hill». Как комплекс свойств, которые не изменяются во времени в структуре данного знака, mountain представляет собой знак-объект. Значение данного знака формируется целым рядом свойств человеческого опыта, которые выступают в качестве интегральной категории за счет того, что определяют соотнесенность данного знака с определенным опытом человека, обусловленным потребностью в удобном передвижении в материальной среде. Так, свойство «крутое возвышение на земной поверхности», представленное элементами дефиниции a natural elevation of the earth’s surface, a steep hill, существует в сознании как элемент языковой системы постольку, поскольку данное свойство предполагает определенную модель опыта, в которой человек-деятель – man – осуществляет определенный тип изменений, а именно перемещения по местности. Данные перемещения представлены множеством глаголов движения. Основной тип движения, осуществляемого человеком, представлен в сознании как горизонтально направленное изменение положения движущегося объекта по поверхности, которая представляется плоской. Ground присутствует как элемент дефиниций такого знака как walk, причем важнейшим составляющим элементом значения ground является протяженно-горизонтальное качество поверхности. Оно так или иначе представлено во многих дефинициях ground во всей его семантической структуре: bottom, base, an area, и т. д. Вряд ли вызовет сомнение и то, что горизонтальная направленность движения по земной поверхности существует как мотивирующий принцип, закрепленной в знаках go и move. Start moving or be moving from one place to another (элемент дефиниции go в The Concise Oxford) или go or pass from place to place (элемент дефиниции move в том же словаре) четко отражают горизонтальную направленность движения человека как важнейшую его характеристику. Passing from place to place, going from Petersburg to Paris представляются нам как изменения в горизонтальном, а не вертикальном направлении.
В данных знаковых моделях перемещения человека по земной поверхности знак mountain представляет комплекс свойств, препятствующих нормальному осуществлению горизонтально направленного перемещения. Целый ряд элементов дефиниции mountain позволяет нам выделить свойства, передающие переживание, которое можно было бы обозначить как «препятствие для горизонтально-направленного перемещения»: rising abruptly from the surrounding level; a large elevation; a large and steep hill. Достаточно посмотреть какие качества опыта характеризуют включенные в структуру дефиниции знаки abruptly и steep, чтобы убедиться в этом. Abrupt – sudden or unexpected; uneven; steep, precipitous. Steep – sloping sharply; almost perpendicular. Таким образом, мы видим, что существование знака mountain в языке обусловлено его конкретной ролью в репрезентации человеческого опыта, связанного с перемещением по земной поверхности. Сознание выделило ряд свойств местности, которые препятствуют успешному движению человека. Данные свойства интегрированы в сложно-организованное значение, в первую очередь представляющие устойчивый комплекс переживаний, по отношению к которому mountain выступает в качестве образной единицы. (seeing, coming to something abrupt, large, steep, etc.). Эта единица становится существительным, благодаря родовой категории, которая в словарной дефиниции задана ее синтаксической структурой (an elevation rising…, a hill). При этом структура словарной дефиниции с легкостью разворачивается в ситуативную модель на основании связи mountain – climb, которая явно не представлена в словарной статье. Условно данную минимальную модель можно выразить последовательностью man climbs mountains.
Таким образом, слово mountain обладает значением постольку, поскольку в сознании носителей языка присутствует модель определенного типа опыта, связанного с преодолением препятствий для перемещения человека по земной поверхности. Значение данного слова не является результатом воздействия на сознание какого-то объекта, находящегося во внешней действительности. Оно представляет собой целостный комплекс свойств человеческого взаимодействия с внешней действительностью, представленный как вневременная единица, соотносимая в сознании с определенными действиями, представленными, в частности знаком climb, и предпринимаемыми человеком по поводу определенной потребности – целенаправленного движения (climb – ascend, mount, go or come up, esp. by using one’s hands.). Словарь в дефиниции climb пытается воспроизвести переживание, связанное с необходимостью преодоления препятствия для движения (ascend, mount by using one's hands). В том же словаре: ascend – move upwards, rise – возвращение к элементам дефиниции mountain; mount – ascend or climb (a hill) – то же самое. Здесь мы не будем останавливаться на отдельной проблеме – перекрестном определении одних и тех же слов. Главное для нас на данном этапе – удостовериться в том, что в основе существительного mountain и глагола climb лежат интегрированные переживания, связанные с одной и той же потребностью, что делает эти слова ассоциативно близкими, а граница между их значениями обусловлена различием родовых категорий, представляющих один комплекс переживаний как объект (интегральная категория – контакт с серьезным препятствием в естественном для человека движении), а другой как глагол (интегральная категория – способность преодоления особыми усилиями серьезного препятствия в естественном для человека движении). Взаимообусловленность пары mountain – climb, таким образом, имеет такую же природу, как и взаимообусловленность пары food – eat.
Мы видим, что «объект» и «изменение» не присутствуют в словесных знаках как отдельные компоненты опыта, которые легко описать другими словами и выделить в словарной дефиниции. Принадлежность слова к сфере объектов или сфере изменений, составляющих основу для любой дальнейшей семантической дифференциации словесных знаков, обусловлена скорее организующим принципом комбинирования свойств опыта на основе представления их в сознании либо как комплексов, не подверженных изменчивости, либо как комплексов характеризующих изменчивость того, что выражено знаком из противоположной семантической сферы.
Рассмотрение словарных дефиниций показывает, что определить «объект» или «изменение» как единицы, независимые друг от друга невозможно. Данный факт свидетельствует о том, что категориальное противопоставление семантических сфер «объекты» и «изменения» не является отдельным свойством опыта, характерным для какой-то сферы человеческой деятельности и каких-то особых потребностей, а представляет собой универсальный способ кодирования опыта в словесных знаках. В этом отношении категориальное деление знаков на объекты и изменения является базовым принципом существования языковой знаковости вообще, по отношению к которому любые конкретные категориальные образования являются реализацией одного из способов представления свойств опыта – либо в виде знаков, представляющих его статический аспект (объекты), либо в виде знаков, выражающих динамизм человеческого взаимодействия со своим окружением (изменения).
Здесь необходимо рассмотреть то, каким образом деление слов на части речи отражает специфику данного базового категориального противопоставления, лежащего в основе языковой значимости. Центральными единицами в выделенных двух семантических сферах будут, соответственно, существительные и глаголы. В основе значения любого существительного лежит обязательная категориальная связь с определенным множеством глаголов. Сочетания climb a mountain; go to the mountains; see a mountain воспринимаются как естественные, поскольку отражают рассмотренную выше категориальную структуру слова mountain и позволяют нам четко идентифицировать данные сочетания как элементы словесной модели определенной области человеческого опыта. Такие же сочетания как tune a mountain; drink a mountain; endorse a mountain вызовут сложности в установлении их содержательности. Они нарушают рассмотренную нами категориальную структуру значения слова mountain, потому что глаголы drink, tune, endorse не содержат в своих значениях элементы переживания, относящиеся к сфере опыта «характер движения по земной поверхности».
Следует отметить, что категориальная природа словесных значений изучена недостаточно глубоко. Если бы мы обладали полным пониманием того, каким образом свойства опыта формируют целостность значения каждого языкового знака и, одновременно, определяют связь данного слова с другими словами языка, мы сами могли бы создавать искусственные языки, которые были бы столь же эффективными средствами общения как языки естественные. Однако ни в сфере искусственного интеллекта, ни в области создания искусственных языков человек пока не смог создать знаковую систему, обладающую такими же возможностями моделирования, какие присущи естественным языкам.
Основная трудность состоит в четких критериях выделения и описания категорий. Для разработки детального описания языковых категорий необходим подробнейший анализ словесных моделей, которыми человек пользуется для решения проблем своего бытия. Лингвистика пока только выходит на уровень осознания модельной и словесной природы человеческого сознания, так что четкая теория, описывающая систему категорий как компонентов словесных значений – дело будущего.
Вместе с тем, наблюдая структуры словесных дефиниций, мы можем сделать некоторые выводы. Так, в случае с рассматриваемым нами словом mountain, мы можем констатировать, что семантическая природа объекта, обозначаемого этим словом, определяется комплексом свойств, характеризующих определенное человеческое переживание по поводу конкретного контакта с материальной средой. Помимо выделенного нами комплекса «препятствие для горизонтального перемещения по земной поверхности», мы можем выделить компонент значения, обозначающий высокую степень, серьезность данного препятствия: a large elevation; a large or high and steep hill. Данный компонент значим для слова mountain постольку, поскольку в языке существует слово, также обозначающее переживание, обусловленное контактом с препятствием для горизонтального перемещения по земной поверхности, но при этом в нем нет признака высокой степени данного свойства. Это слово hill. В The Concise Oxford ему дается следующая дефиниция: a naturally raised area of land, not as high as a mountain. В структуре дефиниции hill отсутствуют такие элементы как abrupt, large, steep, при этом отмечается семантическая близость данного знака к слову mountain. Таким образом, дифференциация значений двух данных слов определяется значимостью для данной сферы человеческого опыта степени сложности препятствия. Данное наблюдение показывает нам, что хотя оба слова – mountain и hill – обладают целостностью значения, значение слова mountain можно соотнести со значением слова hill по степени интенсивности качества: «сложность препятствия». Данная категориальная структура выявлена нами в результате наблюдений над ролью слова mountain в определенной модели человеческого опыта, обобщенно обозначенной нами как схема категориальной соотнесенности man climbs mountains и противопоставленностью слов hill и mountain.
Проведенный анализ показывает, каким сложным процессом является выделение и описание категориальной структуры словесного значения. Однако очевидным является важнейшее качество природы языковой категориальности: категории как компоненты значения слова существуют как системные элементы внутри языка. Их структура определяется спецификой моделирования человеческого опыта и отражает определенные функциональные свойства контактов человека со своим окружением. Так, англоговорящий субъект будет способен отличить hill от mountain не потому, что во внешней действительности вне человеческого сознания существуют эти два качественно отличных друг от друга объекта, обладающие объективно присущими им характеристиками, не зависящими от человеческих потребностей (т. е. внеязыковыми). Человек, глядя на определенные черты пейзажа распознает в них a hill or a mountain потому, что в его сознании существует два слова, закрепляющих определенный опыт контактов человека со свойствами земной поверхности как два объекта, отличные между собой степенью интенсивности свойства «препятствие», а также являющиеся элементами словесных моделей, определяющих типы действий человека по отношению к этим двум, синтезированным сознанием объектам.
В то время как глаголы и существительные можно охарактеризовать как слова, составляющие основу языкового кодирования свойств опыта, в любом языке существуют слова, относимые к другим частям речи. Здесь представляется уместным рассмотреть в самых общих чертах их категориальную структуру и место в словесных моделях, представляющих человеческий опыт как комбинации объектов и изменений.
2.1.2 Категориальная природа слов, относящихся к семантическим сферам объектов и изменений
Основным семантическим отличием всех остальных слов от существительных и глаголов является то, что их значимость определяется как отношение либо к существительному, либо к глаголу, которое состоит в указании на определенное свойство либо объекта, либо изменения. Данные свойства представляются как элементы моделируемых ситуаций, а не как компоненты целостных значений знаков-объектов и знаков-изменений. Эта способность человеческого сознания к усложнению моделей опыта, основанных на противопоставлении объекта и изменения, является еще одним фактором удивительного творческого потенциала человеческого сознания по сравнению с сознанием животного.
Таким образом, если основу плана содержания языковой системы составляет взаимообусловленность существительного и глагола в распределении свойств опыта по ситуативным моделям, то вокруг данной основы – семантического каркаса языка – существует целый ряд категориальных отношений, формирующих семантические сферы как объекта, так и изменения. Наиболее показательным типом словесного знака, определяющего структуру сферы существительного, будет прилагательное. Наиболее характерным словом сферы глагола будет наречие. Родовыми категориями в структуре значений данных слов будут свойства, обеспечивающие четкий характер их смысловой отнесенности к определенным множествам существительных или глаголов соответственно.
Рассмотрим словарные дефиниции нескольких прилагательных. В данных случаях мы также искусственно упрощаем структуру значения, рассматривая его как единичный, целостный категориальный комплекс. Проблема сосуществования в структуре одного словесного знака нескольких вариантов целостного значения будет рассмотрена в следующей главе.
Beautiful – delighting the aesthetic senses (a beautiful voice);
Suspicious – prone to or feeling suspicion;
Wavy – (of a line or surface) having waves or alternate contrary curves (wavy hair);
Sour – having an acid taste like lemon or vinegar, esp. because of unripeness (sour apples).
Все дефиниции имеют общую структуру. Основным элементом каждой дефиниции является причастие, функция которого состоит прежде всего в том, чтобы указать на связь каждого из этих знаков с определенными объектами. Причастие или другое прилагательное в начале каждой дефиниции маркирует особую синтаксическую функцию определяемого слова, указывая на его подчиненный характер. Мы видим, что данные дефиниции принципиально отличны от структуры рассмотренных нами выше словарных дефиниций существительных и глаголов. Причастие в начале дефиниции, собственно, и маркирует родовую категорию слова – свойства, прежде всего, прилагательного. Прилагательные обеспечивают выделение определенных качественных характеристик объектов за пределы целостных, неделимых комплексов свойств, составляющих сами объекты. Данный аспект языковой системы вовсе не является чисто формальным элементом грамматики. Это важнейший инструмент сознания, обеспечивающий человеку способность аналитического моделирования природы объектов, что, в свою очередь, обеспечивает ему возможность изменять свойства предметов в своем окружении в соответствии со словесными моделями, в которых объекты обладают определенными свойствами, представленными в сознании как отдельные знаковые единицы.
Мы также видим, что в структуре значения каждого из рассматриваемых слов помимо родовой категории, определяющей роль слова в синтаксической последовательности, присутствуют и элементы, в которых мы можем установить попытку словаря передать специфическое человеческое переживание – то, что мы называем интегральной категорией и что мы уже наблюдали в дефинициях существительного и глагола: an acid taste because of unripeness; waves or contrary curves; feel suspicion; delight, aesthetic senses. Если мы отделим этот компонент от рамочной структуры дефиниции, в которой мы видим организующую роль родовой категории, мы вряд ли сможем с легкостью распознать частеречную принадлежность определяемого слова.
В основе значения любого прилагательного лежит родовая категория, обеспечивающая слову возможность обозначать свойство какого-либо объекта в структуре словесной ситуации. Условно мы можем обозначить данную категорию как следующую формулу: «способность объекта обладать определенным свойством». В словарных дефинициях она выражается причастными фразами типа having…, feeling…, expressing…, causing…, shaped … и т. д. Помимо родовой категории в структуру значения каждого из рассмотренных нами слов входит интегральная категория, оформляющая в качестве свойства какое-либо психо-физиологическое переживание, связанное с человеческими потребностями
Таким образом, значение любого прилагательного состоит из родовой категории, обозначающей специфический тип свойства объекта, значимый для человеческого опыта, и интегральной категории, конкретизирующей качественное содержание данного свойства.
Такая семантическая структура характерна для всех слов, входящих в сферу объектов. Различия в их частеречной принадлежности обусловлены принципиальными отличиями в функциональной природе родовой категории, обеспечивающей связь данных слов с существительными.
Так, если основной функциональной характеристикой любого прилагательного будет обозначение какого-либо свойства, являющегося значимой в данной ситуации характеристикой объекта с точки зрения его внутренней природы, то для артикля the (самого частотного слова в английском языке) основа значения заключается в определении роли объекта по отношению к предыдущему опыту говорящего.
The – denoting one or more persons or things already mentioned, under discussion, implied, or familiar.
Как видим, словарная дефиниция данного слова организована подобно словарным дефинициям рассмотренных прилагательных. Очевидна и неточность дефиниции: в такой дефиниции не очень четко выявляется основная родовая характеристика этой части речи – выражать свойство объекта. Ведь формулу denoting one or more persons already mentioned можно отнести и к какому-нибудь слову-объекту (he; they; etc). Родовая категория в этом слове представлена как его способность каким-то образом характеризовать свойства объекта. Вместе с тем, качество обозначаемого свойства принципиально отличается от свойств обозначаемых прилагательным. В данном случае объект характеризуется не с точки зрения природы внутриприсущих ему свойств, а с точки зрения его роли в предыдущем опыте говорящего. Интегральная категория «способность объекта относиться к предыдущему опыту говорящего» конкретизирует данное отношение как присутствие объекта в предыдущем опыте. Комбинация этой же родовой категории с осознанием новизны или незначительности объекта для предыдущего опыта представляет структуру значения слова a – неопределенного артикля.
Точно так же организована структура значения всех остальных частей речи, входящих в сферу объекта. Их родовые категории определяют то, каким образом данные слова характеризуют различные по функциональному типу свойства объекта, которые значимы для формирования словесных моделей опыта. Функциональные разновидности родовых категорий – значимых свойств объектов, получающих знаковое воплощение за пределом комплекса свойств в целостной структуре объекта – существительного, дает нам представление о семантической природе частей речи, оформляющих сферу объекта.
Прилагательное обозначает способность объекта обладать каким-то свойством, характеризующим его качественное своеобразие.
Артикль обозначает способность объекта определенным образом относиться к предыдущему опыту говорящего.
Местоимение обозначает способность объекта определенным образом относиться к говорящему в моделируемой ситуации.
Мы здесь не ставим задачу описать все многообразие типов родовых категорий, формирующих семантическую сферу объекта. Для понимания структуры значения всех слов данной сферы необходимо четко представлять себе, что их основной характеристикой является обозначение способности объекта обладать какой-либо характеристикой. Как компонент значения этих слов обозначение способности объекта обладать какой-либо характеристикой является категорией постольку, поскольку данная способность отражает тот или иной функциональный аспект природы объекта по отношению к моделируемому опыту человека и обеспечивает для каждой группы слов, реализующих определенную родовую категорию, вполне специфический тип связи с определенными множествами существительных. На основании функционального своеобразия родовых категорий мы способны различать прилагательные, артикли, местоимения, числительные, которые образуют парадигмы слов, обеспечивающих знаковое выражение различных по качеству свойств объектов.
Сфера изменений организована в соответствии с тем же принципом. Центром данной сферы выступает глагол, категориальная значимость которого, как мы уже видели в предыдущем параграфе, определяется различными функциональными типами соотнесенности с определенными группами слов-объектов, существительных. Наиболее характерной родовой категорией для сферы изменений будет указание на определенный способ осуществления изменения. Словари четко фиксируют присутствие данной категории у наречий – слов, наиболее ярко представляющих специфику словесных знаков, оформляющих сферу изменений.
Well – in a satisfactory way.
Thankfully – in a thankful manner
Данная категориальная структура наречий – родовая категория «определенный способ осуществления изменения», представленная формулой in a … way/manner, и интегральная категория, указывающая на определенное психо-физиологическое состояние, которая представлена в данном виде дефиниций с помощью соответствующего прилагательного, – является настолько закономерной, что абсолютное большинство наречий не получают в словаре отдельных словарных дефиниций.
Помимо слов, обеспечивающих усложнение семантической структуры объектов и изменений за счет обозначения их значимых свойств в виде отдельных знаков, мы также выделяем слова, обозначающие определенные типы отношений между различными объектами и изменениями в ситуативных моделях опыта. Эти слова обозначают отношения между различными объектами, изменениями, а также между объектами и изменениями в том случае, если объект и изменение в определенной ситуативной модели не выступают в качестве категориального единства «объект, совершающий изменение или подвергающийся изменению». Данное образование представляет собой основу любой модели опыта, и как таковое было нами рассмотрено выше на примере категориальной формулы man climbs mountains.
Рассмотрим дефиницию предлога at в The Concise Oxford:
At – expressing position, exact or approximate (wait at the corner; at the top of the hill; met at Bath).
Структура дефиниции и примеры свидетельствуют о том, что данный знак обеспечивает определенный тип направленности ряда изменений на определенные объекты. Слово at указывает на то, каким образом объект определенного типа (место в окружении человека) может соотноситься с определенным действием, которое не является для данного объекта затрагивающим его изменением. Родовым категориальным значением at, таким образом, следует считать установление роли объекта в качестве пространственного условия для какого-либо изменения или другого объекта в словесной ситуации. Интегральной категорией данного предлога является способность объекта полностью определять пространственный параметр изменения или пространственную характеристику друого объекта (muscles at the back of the thigh). At выступает как важный элемент систематизации опыта, обозначающий специфическое свойство изменений или объектов – их связанность с определенным местом в моделируемой ситуации. Данное значение at обеспечивает вхождение слов, обозначающих объекты, в семантическую сферу изменения или другого объекта в качестве одной из характеристик способа осуществления действия.
Рассмотрим еще несколько дефиниций предлогов.
From – expressing separation or origin, followed by a person, place, time, etc., that is the starting-point of motion or action, or of extent in place or time (rain comes from the clouds; repeated from mouth to mouth; dinner is served from 8; from start to finish).
In – expressing inclusion or position within limits of space, time, circumstance, etc. (in England; in bed; in the rain).
Of – connecting a noun (often a verbal noun) or pronoun with a preceding noun, adjective, adverb, or verb, expressing a wide range of relations broadly describable as follows: 1. origin, cause, or authorship (paintings of Turner; people of Rome; died of malnutrition).
Сразу оговоримся, что в данных примерах, как и в предыдущих случаях, мы пока не рассматриваем структуру и природу вариативности значений одного слова. Мы абстрагируемся от этого важного свойства языковых знаков, которое будет рассмотрено в следующей главе, поскольку оно не является принципиальным для уяснения характера категориальной структуры отдельного слова.
Во всех примерах мы видим, что общей чертой значения рассматриваемых нами слов является их способность определять специфические функции слов, обозначающих объекты, в качестве элементов либо сферы объекта (paintings of Turner; people of Rome), либо сферы изменения (died of malnutrition; is in England; comes from the clouds). Следует отметить, что предлог to, единственный в английском языке, способен обозначать специфические функции не только объектов, но и изменений, когда они становятся элементами, расширяющими и усложняющими семантический каркас моделируемой ситуации, задаваемый подлежащим и сказуемым (need to see).
Родовой категорией этих знаков является обозначение способности объекта или изменения выступать в качестве элемента семантического усложнения сферы объекта или сферы изменения в процессе развертывания моделируемой ситуации. При этом интегральной категорией каждого предлога будет выражение способности вступать в конкретное иерархически структурированное отношение – часть значимых для человека свойств взаимодействия с окружением: место осуществляемого действия (met at Bath); отправной пункт движения (rain comes from the clouds); место нахождения (in England); принадлежность (paintings of Turner); целенаправленность (rose to go).
Сходное значение обнаруживают союзы – слова, обозначающие принципы соотнесенности однотипных элементов ситуации в целостной модели. Родовой категорией союза является обозначение способности таких элементов ситуации быть соотнесенными друг с другом определенным образом (white and brown bread; buy and sell; ready though unwilling). Интегральной категорией будет функционально-оценочный характер соотнесенности, который обозначается союзом (равнозначность свойств, как в примере white and brown bread, или их противопоставленность, как в примере ready though unwilling).
На основании всех рассмотренных нами закономерностей существования значения у словесных знаков можно сделать следующие выводы.
Прежде всего, значения у слов существуют как единство родовой и интегральной категорий, которые отражают значимые для человека свойства его опыта контактов со своим окружением в процессе удовлетворения своих потребностей. Категории существуют благодаря дифференцированной словесной знаковой системе и составляют план ее содержания. Основу категориальности составляет возможность человека представлять свой опыт как ряд моделей, описывающих объекты и изменения, которые объекты могут совершать в себе и в других объектах. Родовые категории обеспечивают возможность существования аналитического распределения характеристик опыта между знаками в виде синтаксически взаимообусловленных единиц. Родовые категории дают возможность человеку моделировать реальность, в которой предметы и процессы могут осознаваться отдельно друг от друга за счет противопоставления временного и пространственного аспектов опыта. Интегральные категории позволяют словам выступать в качестве образов комплексов ощущений, обусловленных человеческими потребностями. Они закрепляют в знаковой системе ценные для человека свойства контактов с окружением, которые необходимо закрепить в памяти.
Слова, обозначающие стабильные комплексы свойств опыта, не зависящие от времени, и слова, обозначающие те изменения, которые могут осуществляться данными стабильными комплексами свойств, составляют основу языковой системы. Значения слов-объектов и значения слов изменений оказываются взаимоопределенными. Категории, образующие их значения, существуют как связи между определенными знаками-объектами и знаками-изменениями, позволяющие человеку создавать модели целенаправленной деятельности, систематизирующие его контакты с окружающей средой.
Любой объект как словесный знак существует постольку, поскольку он представляет собой элемент определенных моделей динамического взаимодействия человека со своим окружением по поводу решения определенных проблем (пример с определением значимости слова mountain). Иначе говоря, объекты в языке существуют как результат или источник изменений, а изменения как функции объектов. В этом и состоит взаимоопределенность категориальных структур данных знаков. Можно утверждать, что данная взаимоопределенность является источником формирования категорий.
Следующий важный вывод, который мы можем сделать, состоит в том, что по своей категориальной структуре словесные знаки делятся на два типа. К первому типу мы относим слова-объекты и слова-изменения, образующие семантическую основу любой модели опыта. Наиболее характерными представителями данной группы являются существительные и глаголы. Они в совокупности отражают и закрепляют в человеческом сознании наиболее значимые компоненты опыта, превращая его в аналитические модели «объект – изменение».
Ко второму типу мы относим слова, обеспечивающие семантическое усложнение аналитических моделей опыта за счет обозначения существенных свойств объектов или изменений, а также обозначения определенных условий осуществления изменений или определенных отношений, структурирующих элементы ситуативной модели. Категориальная структура значения слов второго типа, наиболее характерными представителями которых являются прилагательные, наречия, предлоги и союзы, состоит из родовой категории, указывающей на характер отношения, обозначаемого словом, к определенным объектам или изменениям, и интегральной категории, наполняющей обозначаемое отношение специфическим функционально-оценочным содержанием. Более подробно природа интегральной категории и ее связь с родовой категорией рассматривается в следующих главах.
Важно также отметить то, что значение отдельного словесного знака никак не связано с материальной действительностью непосредственно. Категории существуют на основании дифференциации слов – акустико-артикуляторных комплексов и закрепляют опыт определенного языкового коллектива. Значение отдельного слова не существует вне данной языковой системы как некоторое отношение между знаком и каким-то элементом внешней действительности. Как мы уже установили в предыдущей главе, знак может быть знаком лишь при условии, что его содержание выражает какой-то аспект потребности того организма, который пользуется данной знаковой системой.
2.2 Референциальная теория структуры значения. Семы и коннотации
Вопросы структуры значения слова, которые получили освещение в данной главе в русле функционально-семиотического подхода, имеют долгую историю. Средоточием разногласий по поводу структуры значения слова можно считать попытку разграничить категориальный состав слова на семы и коннотации, т. е. на основные составляющие и побочные, дополнительные. При этом, в основе господствующей традиции лежит априорное утверждение о том, что категории в человеческом языке способны отражать свойства явлений действительности в их истинной сущности.
Под термином «коннотация» в разных исследовательских школах понимаются принципиально разные по статусу составляющие категориальной структуры слова. В работе Connotation and Meaning (Garza-Cuaron 1991) испанская исследовательница Беатриц Гарза-Куарон описывает эволюцию этого термина в области языковедческой проблематики от средних веков до середины двадцатого века.
Для вопросов, рассматриваемых в данной главе, особо важны два типа разделения категорий, входящих в структуру слова, на основные и побочные. Во-первых, с эпохи средних веков термин «коннотация» иногда относят к разделению «субстанциальных» и «грамматических» элементов значения слова (Garza-Cuaron 1991). Причем последние могут рассматриваться в качестве «прибавки», «надстройки» над основным, «субстанциальным» значением. В современной лингвистике этот взгляд в общетеоретическом плане практически не имеет сторонников. Однако такая трактовка родовых частеречных категорий нередко встречается в лексикологии и морфологии по отношению к отдельным классам слов.
Во-вторых, термин «коннотация» употребляется для разграничения «референциальных»/«когнитивных» компонентов значения слова и «эмотивно-оценочных». Опять же, употребление термина коннотация характерно для тех работ, в которых «когнитивные» семы, т. е. признаки, считающиеся обобщением объективных свойств реальной действительности, представляются как «основа» значения слова. Эмотивно-оценочные характеристики слова при этом описываются как «дополнительные элементы». Данное положение характерно для денотативно-референциальной теории значения, которую мы обсуждали в предыдущей главе.
В современной лингвистике, как отечественной, так и зарубежной, классическая денотативно-референциальная теория значения более не считается приемлемой методологической основой для разработки вопросов лексической семантики (см., например, Lakoff, Johnson 1999; Лапшина 1998). Однако исследовательские стереотипы, выработанные за несколько десятилетий популярности этой теории, весьма устойчивы. В частности, описания «эмотивно-оценочных» характеристик словесного значения как маргинальных элементов в структуре значения слова до сих пор широко распространены.
Мы рассмотрим поочередно обе обозначенные попытки описания категориальной иерархии в структуре слова. На наш взгляд, обе концепции игнорируют природу слова как элемента языковой системы, обеспечивающей категориальное членение опыта человека. Рассмотрение этих концепций позволит нам четче очертить ту проблематику, которая определяет поиски современной лингвистики в сфере описания структуры значения слова.
В современной лексикологии, особенно в трудах отечественных исследователей, особое внимание уделялось проблеме разграничения лексического и грамматического значений слова. Как в старых, так и в новых лингвистических словарях можно найти отдельные определения лексического и грамматического значений (см., например, Ахманова 1969, ЛЭС 1990).
Однако большинство определений оказываются чрезвычайно формальными. Так, например, Лингвистический Энциклопедический Словарь определяет грамматическое значение как «обобщенное, отвлеченное языковое значение, присущее ряду слов, словоформ, синтаксических конструкций» (ЛЭС 1990, статья «грамматическое значение»). В соответствии с этим представлением о грамматическом значении в отечественной лингвистике такие слова как предлоги и союзы рассматривались как «служебные слова», т. е. «лексически несамостоятельные слова», противопоставляемые «знаменательным словам» как грамматические единицы лексическим единицам.
Лексическое же значение в свою очередь определяется как значение «вещественное», «эмпирическое» (Кацнельсон 2002: 94), «отражающее действительность в ее предметах, действиях, качествах или свойствах» (Ахманова 1967, статья «знаменательный»).
Но, как справедливо указывает О. С. Ахманова в работе «Очерки по общей и русской лексикологи», многие лексические единицы также обладают в высокой степени обобщенным, отвлеченным значением (Ахманова 1957: 67–68), те же thing, related, be, more и т. п. В этом отношении затруднительно говорить о большей «отвлеченности» значения слов in или albeit по сравнению со словами somewhere или related.
О. С. Ахманова в свою очередь предложила максимально формализованный подход к разделению «лексического» и «грамматического» значения: «грамматическое значение – это не просто значение отношения. Это значение отношения, выраженное как неосновное, как дополнительное, как лишь сопровождающее основное или лексическое значение. …Значение отношения, следовательно, является грамматическим, если оно выражено посредством изменения слов и их соединения… Значение отношения будет лексическим, если оно выражено отдельными словами…» (Ахманова 1957: 65–66). В качестве примера О. С. Ахманова приводит русское словосочетание «мы работали» и утверждает, что значение лица в этом словосочетании является лексическим, а не грамматическим, так как форма «работали» употребляется и с местоимениями второго и третьего лица: «вы работали», «они работали» (Ахманова 1957: 66). В случае же с формой «работаем» она, наоборот, предлагает считать значение лица «грамматическим» (Ахманова 1957: 66).
Против такого формализма протестовал С. Д. Кацнельсон в известной работе «Типология языка и речевое мышление»: «Для понимания сущности грамматики и специфической природы грамматических функций важно еще выяснить, что представляют собой категории, скрытые в значениях слов. Обнаруживаемые компонентным анализом лексических значений скрытые категории даны постоянно в сплаве с вещественными семантическими компонентами… Вопрос о грамматических «значениях» решался в традиционной грамматике применительно к способу выражения. То, что выражается грамматическим показателем, есть грамматическое значение. Такое решение вопроса приводило к тому, что выражаемые в ряде языков формативами половые или возрастные различия признавались грамматическими значениями, а выражаемые словами различия начала или завершения действия… считались неграмматическими. Теперь же всплывает вопрос об определении грамматических содержательных функций изнутри, по типу выполняемой ими функции» (Кацнельсон 2002: 94). Особое значение эта критика имеет в сфере исследования аналитических языков, таких как английский язык, где моделирование видо-временных и падежных отношений осуществляется при помощи специальных слов, а не словоизменительных морфем.
В большинстве исследований, начиная уже с пятидесятых годов 20 века, общепризнанным стало положение о том, что значение слова нерасчленимо сочетает в себе «лексическое и грамматическое». Однако, исследователи, принимавшие базовые положения денотативной теории, признав единство «лексического и грамматического» в слове столкнулись с новыми трудностями.
Например, неясным остался статус таких лексических единиц как, скажем, предлоги и союзы, которые при традиционном разделении лексики и грамматики считались «формальными», «грамматическими» словами. Показательно, что тот же С. Д. Кацнельсон, пытаясь дать содержательную трактовку частеречных характеристик лексики, отказывается от рассмотрения ряда лексических групп: «Под лексическими значениями мы понимаем значения полнозначных слов в отличие от слов неполнозначных, «пустых», несущих грамматическую функцию… они зачастую лишены внешних признаков, которые позволили бы отличить их от полнозначных слов. Задача в этом случае заключается в том, чтобы найти содержательные критерии. Пока это не сделано, мы… будем пользоваться лишь такими примерами, полнозначность которых вполне очевидна» (Кацнельсон 2002: 130–131).
Иногда несамостоятельность служебных слов описывается как их принципиальная «неполнота», обязательность их сочетания с другими словами в речи: «у служебных слов лексическое значение реализуется при соединении с самостоятельным словом» (ЛЭС 1990, статья «лексическое значение»). Однако мы показали, что взаимообусловленность лексических значений наблюдается и у так называемых «полнозначных» слов. Ведь слово “mountain” предполагает обязательную связь со словами climb, rise, man; слово food не будет обладать значением, если уничтожить в его структуре связь с eat; точно так же как и слово in предполагает обязательную связь со словами house, street, air, put, stay и пр.
При рассмотрении дефиниций предлогов и артиклей в данной главе мы показали, что так называемые служебные слова – отнюдь не «пустые»; более того, их структура в общих чертах соответствует базовой структуре любой другой лексической единицы: в составе этих слов точно так же можно выделить родовую и интегральную категории. Ниже будет показано, что предлоги и союзы в английском языке проявляют и ряд других характерных лексических черт, таких как полисемия, способность участвовать в антонимических парах и образовании сложных слов.
С другой стороны, очевидно, что некоторые группы слов, а иногда и целые части речи, обладают особыми характеристиками, которые связаны с различными уровнями организации словесных моделей опыта и, следовательно, речевых произведений. Так, выше говорилось о том, что артикль, в отличие от прилагательного, может определять отношение объекта не только к другому однопорядковому объекту в рамках моделируемой ситуации, но, в первую очередь, к предыдущему опыту говорящего.
Вопрос о сущности, принципах выделения и взаимодействия «грамматических» и «субстанциальных» категорий в структуре слова остается одним из самых сложных вопросов в лингвистике. Помимо так называемых «служебных» слов, много обсуждались абстрактные существительные типа «белизна», «холод», «бег».
Некоторые исследователи полагают, что эти слова по своей «логической» сути обозначают признаки (Уфимцева 2002: 92). Более нюансированную позицию в этом отношении занял С.Д. Кацнельсон. Он предположил наличие общей «категории субстанции», которая объединяет имена существительные с «предметным» значением (такие как «стол» или «кошка») и с «призначным субстанциональным» значением (такие как «бег» или «холод»).
Кацнельсон утверждает, что категория субстанции содержательна: «Онтологической предпосылкой субстанциональности являются различия степеней опосредованности признаков в их отношении к предмету. Фиксируя свое внимание на отношении признака первого порядка к признаку второго порядка, говорящий вправе на время отвлечься от отношения признака первого порядка к предмету» (Кацнельсон 2002: 215).
Этот аргумент предполагает наличие «признаков» и «предметов» как таковых в объективной действительности. Показательно, что в ряде исследований авторы предпочитают говорить об основе частеречного деления не как о сферах объектов и изменений, а как о сферах объектов и признаков (Кацнельсон 2002; Langacker 1987). Такая исследовательская традиция связана, прежде всего, с представлением об описательно-отражательном характере языка.
Соответственно с этой предпосылкой возникает впечатление, что можно легко определить «исходное» слово-признак или слово-объект в ряду однокоренных слов. Так, слово whiteness за счет меньшей употребимости по сравнению со словом white интуитивно определяется как «вторичное». В соответствии с логицистической трактовкой мы должны были бы посчитать слово whiteness «по сути признаком». Однако если мы возьмем совершенно сходную в словообразовательном отношении пару willing/ willingness и сравним ее с такими функционально подобными парами как angry/ anger и deep/ depth, то картина станет гораздо менее ясной. Должны ли мы считать слова anger и depth «по сути признаками» наравне с willingness и whiteness?
С. Д. Кацнельсон попытался определить функцию представления «призначных» значений как существительных как внешнее синтакисческое ограничение, которое язык накладывает на независимые от него логические категории: «Подчинение логико-грамматических категорий лексико-грамматическим категориям объясняется тем, что любое лексическое значение должно обладать способностью функционировать в роли члена предложения. Для того, чтобы призначные значения могли функционировать в языке в качестве определяемых и предикандумов[1], язык приравнивает их функционально к предметным значениям, подводя их под общую категорию субстанции» (Кацнельсон 2002: 215). Можно видеть, что такое объяснение функциональности представления призначных значений в виде существительных достаточно формально. Ведь для того, чтобы определить признаки признака white мы совсем не обязательно должны «приравнять его к предметному значению». В английском языке возможны такие варианты как absolutely white, spotlessly white, closer to white, almost white, whitish; very willing, not really willing, so willing that и т. п.
Более вероятным кажется предположение, в соответствии с которым слова различных частей речи, сколь бы они ни были сходны по категориальному составу, представляют принципиально различные категориальные конфигурации. Несомненно, определенном отношении такие слова как whiteness или correctness могут быть названы «вторичными» по отношению к однокоренным прилагательным. Судя по всему, такие абстрактные существительные появляются в речевом обиходе на достаточно позднем этапе языкового развития личности. Однако можно полагать, что подобные слова являются свидетельствами творческого процесса моделирования опыта, перекомбинирования категориальных комплексов, а не побочным явлением формальных синтаксических “требований” языка, который существует сам по себе, вне связи с человеческими потребностями. Ведь даже очень развитые в языковом отношении люди вряд ли будут употреблять слова типа whiteness или redness при обсуждении цвета, в который они собираются покрасить ванную. Эти слова явно относятся к речевой сфере гуманитарных наук, в первую очередь к искусствоведению и философии. Опять же, слово willingness вряд ли возникнет при обыкновенном приглашении пойти в кино. Однако в психологическом исследовании или во время психоаналитического сеанса его появление вполне вероятно.
Так, говоря о состоянии гнева, люди регулярно представляют его в тех же терминах, что и агрессивное животное или горячую материю: “I was struggling with my anger”, “His actions were completely governed by anger”, “He suppressed his anger” (Kövecses 2000). Фраза “I am angry” моделирует присутствие у объекта “I” определенного признака, но сама по себе не предполагает никакой возможности для объекта “I” этот признак модифицировать. Любой разговор о контроле человека над своими эмоциональными состояниями неизменно ведет к представлению эмоций в тех же терминах, в которых определяется ряд материальных субстанций.
Соответственно любая синтаксическая единица типа “A blind man asked me to help him cross the road” или “I am very angry” сигнализирует о временной актуальности указанного признака (“blind”, “angry”). Причем этот признак представляется как «присущий» объекту, т. е. характер связи между объектом и признаком абсолютно не принципиален. Причины и следствия гнева или слепоты при этом явно не мыслятся как характеристики самого признака: “He is blind, but he can move around his house freely”, “I was angry, so I criticized them unmercifully”, “Why are you angry?”. Состояние мыслится как присущее данному конкретному субъекту: “When he is angry, he will not speak to anybody and will go to his room”.
В случае с единицами типа “He suppressed his anger” или “managing blindness” предполагается наличие объекта с рядом признаков, которыми можно манипулировать. “Blindness” или “anger” как элементы ситуаций представляют собой условия существования участников этих ситуаций. Знаки blindness и anger уже не мыслятся как признаки объекта, они мыслятся как отдельные объекты и предоставляют возможность моделировать отношения между определенными свойствами опыта субъекта и субъектом как между относительно автономными объектами, вступающими в определенный тип взаимодействия, обозначаемый знаками-изменениями.
Таким образом, можно утверждать, что денотативно-референциальная теория значения и формалистические концепции грамматического значения не дают подходящего инструментария для определения статуса и роли различного рода категорий в составе словесных знаков. На самом деле этот вопрос остается недостаточно исследованным, несмотря на то, что в последнее время появляется все больше работ функционального направления, посвященных частям речи (см. основополагающие работы Р. Лангакера, напр., Langacker 1987 и Langacker 1990). По-видимому, дальнейшие научные поиски предполагают использование функционально многообразного речевого материала и наблюдения за ролью слов в моделировании комплексных текстовых ситуаций. К этой проблеме мы еще вернемся в главе 5.
Вопрос о разделении «оценочных» и «денотативно-сигнификативных» компонентов в значении слова (ядра и коннотаций) мы уже затрагивали в предыдущей главе, говоря о денотативно-референциальной теории значения. На наш взгляд, оценочность является одной их тех категорий, которые чрезвычайно сложно выделить и невозможно системно исследовать на уровне словарных дефиниций, точно так же как и обсуждавшиеся в этой главе родовые категории «объект» и «изменение».
Отчасти в связи с этими сложностями многие авторы не только пытаются разделить эти компоненты в значении слова, но и утверждают, что «оценочность» не является обязательным компонентом структуры слова: «Подавляющее большинство слов прагматически нейтральны, и в их значениях представлен лишь когнитивный компонент содержания с определенной внутренней структурой» (Никитин 1997: 106).
М.В. Никитин, рассуждая о словах типа «мастер», «герой», «преступник» утверждал, что «Ведущим в значении слова является описание некоего класса или признака денотатов самого по себе, но ценностная природа этого класса такова, что непременно вызывает эмоции и оценки. Тем самым прагматическое значение возникает как аксиологическая производная когнитивного значения» (Никитин 1997: 107).
Таким образом, оценочные характеристики слова видятся, во-первых, как вторичные, а, во-вторых, как принципиально «отделимые» элементы в его структуре. В некоторых работах содержится сложная диалектика по поводу того, что значение слова не равно денотативному ядру/ понятию и что коннотационные компоненты также играют важную роль. Но такие оговорки при сохранении исходного положения об «опорной» функции денотативного ядра для формирования значения слова, никак не помогают исследователю развить инструменты анализа оценочных компонентов значения слова и определения их статуса. По сути, статус оценочных категорий определен заранее – они «побочны».
Однако это положение весьма спорно. То же слово «преступник» напрямую зависит от понятия законности, которое основано на представлениях морали, т. е. «хорошо-плохо» человеческого социального поведения. «Преступник» именно предполагает «плохость» в соответствии со шкалой «законность-незаконность» как основной компонент значения. Этот компонент значения не является производным ни от какого другого компонента в структуре значения данного слова. «Преступники» не существуют вне оппозиции «законность-незаконность», а это оценочная оппозиция.
Более того, такие «нейтральные» слова как «зима» точно также имеют четкую оценочную основу в структуре значения. М. В. Никитин предлагает считать «интенсионалом» (термин, соотносимый с денотативным ядром) слова «зима» семантический комплекс «время года с декабря по февраль (в северном полушарии)» (Никитин 1997: 110). Такие же компоненты как «самое холодное время года» он относит к «сильному импликационалу».
Однако если мы возьмем английское слово winter, то мы должны будем модифицировать это определение, поскольку для человека, который живет в ЮАР (даже для приехавшего туда англичанина) winter – это время года с июня по август. При этом слово winter остается самим собой, ведь в разговоре с жителем ЮАР, который происходит в Англии в июле, англичанин вполне поймет комментарий: “It is winter in South Africa now”.
М. В. Никитин приводит такой аргумент в пользу своей гипотезы: «Если какая-то зима окажется теплее другого времени года, она тем не менее окажется зимой – определяющим признаком является временной интервал» (Никитин 1997: 110). Но этот аргумент можно опровергнуть. Во-первых, в том-то и дело, что зима не бывает теплее другого времени года. Если выдается необычно теплая зима, то люди говорят: «We have practically had no winter this year». При этом они не подразумевают отсутствие месяцев с декабря по февраль. Во-вторых, в реальном общении, если в октябре становится холодно и выпадает снег, то можно услышать фразу типа: «Winter has come early this year». Если выдается холодный март, то люди говорят: «Winter wouldn’t go away». Замечательно и то, что колонисты, попавшие из Англии в различные области Южного полушария – будь то Новая Зеландия, Австралия или субэкваториальная Африка, – стали называть зимой именно самое холодное время года, а не период с декабря по февраль. «Самое холодное время года» гораздо скорее оказывается «ядром значения», чем «время года с декабря по февраль».
«Самое холодное время года» подразумевает наименьшую предпочтительность этого периода времени с точки зрения комфорта людей. Мы же не пытаемся определить «зиму» как «самое прохладное время года», поскольку “прохлада” подразумевает приятные ощущения. В этом отношении могут возникнуть сомнения не только по поводу «побочности» оценочных характеристик словесных знаков, но и по поводу их «вычленимости» как «примесей» к основному значению. Оценочные характеристики большинства слов, по-видимому, являются свойством соотнесенности их категориальной конфигурации с критериями желательности или нежелательности опыта. Это вполне соответствует самой функции слова – фиксировать категориальные комплексы, которые выступают в роли элементов моделей человеческих потребностей и более или менее непосредственно связаны либо с возможностью, либо с невозможностью удовлетворения соответствующей потребности.
Таким образом, можно видеть, что для исследования структурообразующих функций оценочности в слове денотативная теория значения также не является продуктивной. Попытка рассматривать слова как производные от отраженных самодостаточных денотатов ведет к значительным искажениям структуры значения слова. Наблюдения над оценочным компонентом в значении слова свидетельствуют о том, что он теснейшим образом связан с функциональной природой категорий, представляющих свойства человеческого опыта в словесных знаках. Оценочность может быть выявлена и проанализирована именно как качественная характеристика определенных свойств опыта в структуре интегральной категории, объединяющей в себе весь комплекс переживаний, обусловленных представленным в слове аспектом человеческих потребностей.
В целом можно заключить, что принципы организации словесного значения достаточно сложны. Многие из них невозможно выявить на уровне минимальных дефиниций отдельных слов, поскольку они проявляются в принципах существования словарного состава языка как композиционной системы. Практика выявления структуры словесных значений в рамках денотативно-референциальной теории, предполагающей у слова наличие автономного значения, соответствующего параметру объективной внешней действительности, связана с неоправданным формализмом. Она как бы затемняет наиболее существенные связи, обеспечивающие целостность и функциональную природу словесного значения.