Люди видят, куда ведет не только ошибочная политика власть имущих, но и демагогическое разнуздание грубейших инстинктов широких народных масс, к какому печальному концу для государства приводит безоглядное осуществление социалистических лозунгов и теорий. Было бы страшным преступлением для России, если бы на русской катастрофе поучались бы все, кроме самих русских.
Правительство, Дума и общественные организации в начале 1917 г.
В конце 1916 – начале 1917 г. произошли очередные изменения в правительстве империи. 27 декабря 1916 г. (9 января 1917 г.) премьер-министром был назначен председатель Комитета по оказанию помощи русским военнопленным князь Н. Д. Голицын1. Это назначение состоялось внезапно для всех, включая самого князя. Поначалу он попытался отказаться от предложенного поста, но вынужден был принять его, когда император сказал ему, что верноподданный не имеет права отказываться от такого предложения2. 6 (19) января 1917 г. на имя главы правительства был дан Высочайший рескрипт, в котором были названы основные направления деятельности его кабинета. Император вновь заявил о своем непреклонном намерении довести войну до победного конца: «В полном единении с нашими верными союзниками, не допуская мысли о заключении мира ранее окончательной победы, Я твердо верую, что народ русский, самоотверженно несущий бремя войны, исполнит свой долг до конца, не останавливаясь ни перед какими жертвами»3.
Новый премьер должен был проявить заботу о снабжении армии продовольствием и «о возможном смягчении в тылу неизбежных при мировой борьбе народов продовольственных затруднений», а также обеспечить улучшение железнодорожных и речных перевозок. Опорой правительства в деле устройства хозяйственной жизни страны были названы земства. Особое внимание новый премьер должен был уделить сотрудничеству с Государственной думой и Государственным советом. Рескрипт гласил: «Благожелательное, прямое и достойное отношение к законодательным установлениям Я ставлю в непременную обязанность призванных Мною к государственному служению лиц»4.
12 (25) января 1917 г. император приказал образовать, в соответствии с приказом по армии и флоту от 15 (28) декабря 1916 г., Особое совещание по Польше под председательством главы правительства с участием министров – военного, внутренних дел, иностранных дел, финансов, исполняющего обязанности начальника штаба Ставки, председателей законодательных учреждений, государственного секретаря, а также статс-секретаря Горемыкина и гофмейстера Сазонова5. Голицын, обаятельный в общении и имевший репутацию доброго и безвольного человека, менее всего подходил на роль человека, способного решать подобного рода задачи. Сам он рассматривал свое назначение как временную меру и даже не торопился переезжать на полагавшуюся ему казенную квартиру6. Появившись в Думе, глава правительства даже не принял поздравления от своего старого друга – члена фракции октябристов. «У меня осталось впечатление, – вспоминал граф Э. П. Беннингсен, – что уже напряженное тогда в Петрограде положение меньше беспокоило его, чем то, что о нем будет сказано в этот день в Думе»7.
Серьезные и ожидаемые изменения произошли и в Военном министерстве. 3 (16) января 1917 г. Шуваев был заменен генералом М. А. Беляевым8. В лагере оппозиции не скрывали своего злорадства. Их идеалом по-прежнему оставался предшественник Шуваева. «Выполнить чрезвычайные во время войны задания генералу Шуваеву не удалось, – сообщало «Утро России». – Стать “министром снабжения” мог генерал Поливанов, преемнику его эта роль оказалась не по плечу»9. Естественно, что при этом особо подчеркивалось, что, хотя отношение Шуваева к общественным организациям не было враждебным, но оно было не столь теплым, как те могли ожидать10.
Преемник Шуваева был вызван с румынского фронта, где он представлял русскую армию при короле Фердинанде. Что касается Беляева, то он, как и многие русские генштабисты того времени, был связан, прежде всего, со штабной службой, то есть был по преимуществу военным канцеляристом. Перед войной он был одним из помощников начальника Генерального штаба, во время войны служил представителем русской армии при Фердинанде Румынском, имел репутацию талантливого, исполнительного, трудолюбивого и аккуратного кабинетного работника11, то есть имел те качества, которые хотел бы видеть в своем министре император. Оппозиция также нашла необходимым отметить, что Беляев имеет «опыт чисто канцелярского характера» и является специалистом по выполнению заранее выработанных схем. Все это, казалось, свидетельствовало о полной несамостоятельности генерала, но… Определенные надежды возлагались на него и в либеральном лагере. Особое внимание было обращено на то, что Беляев служил помощником военного министра при Поливанове и оставил эту должность после ухода своего начальника12.
Отставка Шуваева сопровождалась знаками монаршего внимания. В тот же день на имя генерала был дан Высочайший рескрипт, под которым к официальному «неизменно благосклонный» император собственной рукой добавил «и искренно благодарный». Рескрипт гласил: «Благодаря неусыпным трудам вашим, первостепенной сложности вопрос снабжения и продовольствия армии находится в настоящее время на должной высоте. Считая для Себя приятным долгом выразить вам сердечную благодарность за плодотворные труды ваши, назначаю вас членом Государственного совета, в коем ваша опытность и знания дадут вам возможность и впредь сотрудничать в делах государственных и на благо Престола и Родины»13. Тем не менее контекст этой отставки был достаточно очевиден и создавал неблагоприятное впечатление.
Оба назначения – и Голицына, и Беляева – общественное мнение связало с усилением влияния императрицы14. А. И. Верховский, так же, как и все либералы, связывавший всех своих противников с именем Распутина, описал Беляева следующим образом: «Это был еще нестарый генерал лет сорока пяти. Между собой офицеры называли его “мертвой головой”. И действительно, его череп, плотно обтянутый сухой кожей, редкие волосы, глубоко сидевшие в глазных впадинах глаза невольно напоминали череп мертвеца. Но в глазах Беляева светилась своеобразная жизнь, чувствовался умный и хищный зверь»15.
Это был сильный человек с задатками хорошего организатора, который должен был стать эффективным преемником Шуваева. 7 (20) января 1917 г. он представил императору свой первый доклад по министерству16. Так же, как и его предшественник, Беляев имел опыт сотрудничества с общественными организациями и не намерен был отказываться от использования их возможностей. Более того, почти сразу же после вступления в должность он заявил, что считает совместную работу с Земгором и ЦВПК необходимой17. Однако это ему не помогло: Беляев попал под критику либералов сразу же после своего назначения. Министр попросту не успел добиться сколько-нибудь значительных результатов.
Планы дворцового переворота открыто обсуждались в столице, и некоторые из участников заговора, предполагаемого или реального, обсуждали его перспективы даже с иностранными дипломатами18. Представитель британской военной разведки в Петрограде подполковник Самуэль Хор 20 января 1917 г. отправил в Лондон свой анализ сложившейся в России ситуации и возможных выходов из нее: «По моему мнению, возможны три варианта развития событий. Дума или армия могут провозгласить Временное правительство. Я сам не думаю, что это произойдет, хотя эти события гораздо ближе, чем можно себе представить (подчеркнуто мной. – А. О.). Во-вторых, император может отступить, как он отступил в 1906 году, когда была установлена Дума. В-третьих, все может продолжать дрейф от плохого к худшему, что и происходит сейчас. Вторая и третья альтернатива кажутся мне наиболее возможными, и из этих двух, по моему мнению, наиболее вероятной является третья»19.
Английскому разведчику вторит русский офицер, тесно связанный с кружком Гучкова: «Город был полон слухов о заговорах, о готовящемся восстании. Шло брожение в гарнизоне Петрограда. Недавнее убийство
Распутина явно говорило, что надвигаются серьезные события»20. Особенностью сложившейся ситуации Хор считал усиление влияния армии, к лидерам которой впервые за время войны обращаются с предложениями активизации своей позиции деятели общественного движения как частным образом, так и через различные организации. Этот анализ хорошо соотносится с оценкой политического положения в России в конце 1916 – начале 1917 г., данной генералом В. Н. Воейковым. Он перечисляет пять центров «революционного брожения», которые я бы предпочел назвать центрами политической оппозиции: 1) Государственная дума во главе с М. В. Родзянко; 2) Земский союз во главе с князем Г Е. Львовым; 3) Городской союз во главе с М. В. Челноковым; 4) Военно-промышленный комитет во главе с А. И. Гучковым (необходимо отметить, что в Англии эта фигура была хорошо известна: «Таймс» еще в 1915 г. называл его «русским Ллойд-Джорджем» и сравнивал ВПК с Министерством боеприпасов); 5) Ставка во главе с М. В. Алексеевым21. Бывший начальник ГУГШ и доверенное лицо Алексеева генерал Палицын также был склонен возлагать часть вины за случившееся на Государственную думу, Совет и Генеральный штаб, которые, на его взгляд, совершили массу непростительных ошибок22. Представляется, что лидер ВПК действовал довольно осознанно и последовательно.
Гучков имел все основания быть недовольным: правительство неизменно сокращало финансирование ВПК, не справлявшегося со взятыми заказами. Если с середины 1915 до 1 февраля 1916 г., то есть за 8 месяцев, механический отдел ВПК получил заказов на 129 млн руб., то за 12 месяцев, с 1 февраля 1916 по 1 февраля 1917 г., сумма заказов этого отдела составила только 41 млн руб. Чем хуже шли дела у комитетов, тем агрессивнее становились их требования смены политического курса и «ответственного министерства»23. В первом номере печатного органа ЦВПК за 1917 г. была опубликована статья «Итоги деятельности военно-промышленных комитетов за 1916 г.», в которой утверждалось, что работа идет очень успешно и была бы гораздо более успешной, если бы ее не тормозила бюрократия. Автор отчета К. Клопотов ставил под вопрос устоявшуюся уже тогда цифру выполненных комитетами заказов – 2–3% от общего объема – и утверждал, что она гораздо выше – от 50 до 100 %. Вывод был очевиден: правительство мешает мобилизации русской промышленности24. Очередной виток борьбы Гучкова за ее интересы происходил на фоне забастовочной активности в столице, основной причиной которых сам ЦВПК склонен был считать… слухи25. Минский губернатор князь В. А. Друцкой-Соколинский, приехавший в столицу 4 (17) декабря 1916 г. на праздник училища правоведения был шокирован атмосферой и настроениями Петрограда. «Впервые я ощутил, – вспоминал он, – возможность катастрофы. Войной в Питере буквально никто не интересовался. Все были утомлены сверх меры. Все обмякли, и все на почве экономических затруднений и продовольственных лишений. Все роптали, все негодовали, и, главное, все сплетничали и все злословили»26.
В ноябре 1916 г., когда после скандалов начала месяца был объявлен двухнедельный перерыв в заседаниях Думы, по фабрикам и заводам Петрограда распространялся проект резолюции с требованиями создания правительства «спасения страны», опирающегося на Думу. Родзянко посетили делегации Путиловского, Обуховского, Металлического и некоторых других заводов с приветствиями в адрес Думы27. 14 (27) декабря 1916 г. на заседание ЦВПК пришел представитель градоначальника, сопровождаемый приставом. Они намеревались присутствовать при работе общего собрания комитета, что вызвало бурные протесты. Через три дня А. И. Коновалов озвучил их с думской трибуны: «Я вас спрашиваю: какой же смысл имело по отношению к центральному комитету применение закона 10 сентября, дающее право министру внутренних дел командировать своих агентов не только в общие собрания, но и в исполнительные органы, комитет и бюро (голос слева: обнаглели). Когда представитель власти явился в собрание 14 декабря, собрание не нашло возможным продолжать занятие при создавшихся условиях. Собрание справедливо усмотрело, что в данном случае командировка лица от министра внутренних дел или градоначальника есть не более не менее как акт вызова, диктуемый недоверием к общественным организациям. Собрание выразило свой негодующий протест по поводу проявления властью новых форм насилия, глумления и издевательства над общественными организациями, все силы свои направляющими на святое дело помощи армии»28.
Коновалов действовал в стиле своих товарищей по борьбе: Львов и Челноков в июле 1916 г. протестовали против запрещения съездов Земского и Городского союзов, заявляя о том, что такие запреты, прежде всего, ставят под угрозу выполнение военных заказов. Тогда они просили о разрешении собраний союзов для обсуждения проблем, связанных с их работой. В сентябре 1916 г. газета Коновалова активно поддержала этот маневр29. Через несколько месяцев он начал осуществляться. В начале декабря 1916 г. в Москве в особняке князя П. Д. Долгорукова должен был состояться съезд городских и земских деятелей. 4 (17) декабря московские военные и полицейские власти предупредили его организаторов о запрете этого собрания. 8 (21) декабря союзы вновь обратились за разрешением к командующему Московским военным округом генералу И. И. Мрозовскому и после очередного отказа решили собраться явочным порядком30. Совершенно очевидно, что эти собрания должны были санкционировать принятое ЦК кадетской партии в этом доме ранее решение относительно Львова как потенциального главы будущего правительства31.
Львов и Челноков обещали, что съезды будут носить закрытый и деловой характер, но, весьма вероятно, помимо их воли съезды вынесут резкие постановления. Отложить проведение съездов они, по собственному признанию, были бессильны: на созыве настаивали первичные организации. Трудно не согласиться со следующим утверждением современного исследователя: «Как можно быть “бессильными” и в то же время гарантировать деловой характер съездов? Лидеры союзов, видимо, не раскрывали карты перед градоначальником (московским. – А. О.)»32. Львов заготовил речь, может быть, впервые не разбирая слов и выражений. «Страна жаждет полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления. Куда же ведет нас наша путевая звезда, – писал он, – наш долг, долг истинных сынов родины? Когда историческая судьба призывает весь народ к государственной работе, а власть стала совершенно чуждой интересам народа, тогда ответственность за судьбу родины должен взять на себя сам народ. В такие роковые минуты нечего искать, на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя… Оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью! – они обречены на неуспех, они только отделяют нас от цели. Не предавайтесь иллюзиям! Отвернитесь от призраков! Власти нет, ибо в действительности правительство не имеет ее и не руководит страной. Безответственное не только перед страной и Думой, но и перед монархом, оно преступно стремится возложить на него, монарха, всю ответственность за управление, подвергая тем страну угрозе государственного переворота. Стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед страной и Думой
правительством (подчеркнуто мной. – А. О.)»33.
Легко заметить, что подготавливаемое именно Львовым «резкое постановление» содержало как резкие угрозы в адрес правительства, так и программу государственного переустройства, весьма близкую настроениям либеральной оппозиции в первые дни февральских событий 1917 г. Последнее не удивительно, так как именно в это время, по свидетельству П. Н. Милюкова, данному 4 (17) августа 1917 г., «.представители земского и городского союзов, военно-промышленного комитета и члены блока («Прогрессивного». – А. О.) вступили друг с другом в сношения, на предмет решения вопроса, что делать, если произойдет какое-нибудь крушение, какой-нибудь переворот, как устроить, чтобы страна немедленно получила власть, которую ей нужно. В это время, в этих предварительных переговорах и было намечено правительство, которое явилось в результате переворота 27 февраля. Назначен был, как председатель совета министров, кн. Львов, затем частью намечались и другие участники кабинета. Тогда же было намечено регентство Михаила Александровича при наследии Алексея. Мы не имели представления о том, как, в каких формах произойдет возможная перемена, но на всякий случай мы намечали такую возможность»34. Был создан и организационный центр подготовки переворота. Первоначально в его состав вошли А. И. Гучков, М. И. Терещенко и Н. В. Некрасов, позже к ним присоединились А. И. Коновалов и А. Ф. Керенский. Эта пятерка установила контакты с социалистическими организациями и попыталась выйти на военных35. Реальные действия либеральной оппозиции свидетельствуют о том, что формы будущего переворота обсуждались, но, конечно, не предвиделись его последствия.
Съезды были запрещены, но инициативная группа из 59 земских представителей от 22 губерний собралась для подготовки резолюции на основе все той же речи Львова. Когда к все же собравшимся делегатам явилась полиция, они были вынуждены разойтись36. Тем не менее земцы успели принять ряд резолюций резко антиправительственного характера, объявлявших, что отечество в опасности. Их тексты призывали к действию: «Опираясь на организующийся народ, Государственная Дума должна непосредственно и мужественно довести начатое великое дело борьбы с нынешним политическим режимом до конца. Ни компромиссов, ни уступок… Пусть знает вся армия, что вся страна готова сплотиться для того, чтобы вывести Россию из переживаемого ею гибельного кризиса»37. Глава Земского союза провожал расходившихся криками «Верьте, мы победим!». Эти возгласы сопровождались аплодисментами. «Протокол составлен, – вспоминал сотрудник Львова. – Присутствующие медленно покидают зал»38. 14 (27) декабря Съезд областных представителей ВПК присоединился к этим резолюциям и призвал общественные организации подняться на борьбу за «ответственное министерство». Собравшиеся обратились и к армии: «В единении усилий страны и армии лежит залог и победы над общим врагом, и скорейшего водворения в России требуемого всем народом измененного политического строя»39. Рабочая делегация съезда пошла дальше и потребовала использовать создавшееся положение для «ускорения ликвидации войны в интересах международного пролетариата», создания Временного правительства, которое смогло бы обеспечить справедливый мир без аннексий и контрибуций40. Представители ВПК также отказались работать в присутствии полиции.
Коновалов не мог пройти мимо этих событий. Земгор и ЦВПК получили общего защитника, который заявил в Думе: «Власть бравирует своим недоброжелательством к Думе, к народу и к общественным организациям. Неустанно ведя с ними борьбу, власть прибегает к таким приемам самоуправства, к таким насилиям, которые должны быть безусловно заклеймены. Разве, господа, в Москве не произошел на днях новый акт трагедии русской жизни? Власть, опираясь на голую силу, не стыдясь обнаружить перед всей страной все убожество своего морального авторитета, чуть не со штыками разгоняет городских и земских деятелей, съехавшихся со всей России, готовых своим трудом, своей бескорыстной работой в патриотическом рвении исполнить свой долг граждан и патриотов перед армией и всей страной. Этот акт глумления над общественными силами России в момент величайшей борьбы дает нам новое свидетельство о полной отчужденности власти от народа, о полной к нему враждебности и ставит перед нами во весь рост грандиозную проблему власти»41.
С думской трибуны Коновалов от имени Съезда областных ВПК призвал довести до конца борьбу за ответственное министерство. На мой взгляд, этот призыв был гораздо более серьезен: «В грозный час переживаемых испытаний должно быть покончено с политической системой, грозящей создать неисчислимые бедствия для страны. Безответственная власть дезорганизует, ослабляет, обессиливает страну. Долг Государственной думы – неуклонно, настойчиво вести борьбу с действующим режимом. Пусть будет вестись эта борьба до конца, пусть ведется она неустанно, и пусть не будет никаких иллюзий, никаких уступок, никаких компромиссов на этом пути. Задача страны облегчить Государственной думе эту ее борьбу. В стране нет колебаний, пусть не будет недомолвок в Думе и чем шире будет вестись Думой эта борьба, тем больше страна поддержит Государственную думу»42. Один из думцев вспоминал: «…надо отметить удивительную безвольность власти в самые последние, перед революцией дни, а также непонимание того, что создавшееся положение требует принятия каких-то новых нешаблонных мер»43. Строго говоря, оппозиция также действовала шаблонно.
Среди приехавших для встречи в Москве был и председатель Кавказского отдела Земгора городской голова Тифлиса А. И. Хатисов. Председатель съезда князь Г Е. Львов пригласил к себе на частную встречу нескольких видных деятелей Земгора на совещание. Там он заявил, что выход из кризиса возможен только с помощью дворцового переворота. Для подтверждения своей позиции князь показал письменное заключение с подписями многих видных земцев. Выступление Львова нашло понимание у Хатисова, и он согласился известить о позиции Земгора Николая Николаевича (младшего) и сообщить о его реакции в Петроград. При согласии должна была быть отправлена телеграмма «госпиталь открывается», в противном случае – «госпиталь не будет открыт». Вернувшись в Тифлис, Хатисов явился к великому князю с новогодними поздравлениями на 1917 г. и испросил личной аудиенции. В ходе последовавшей приватной беседы, исполняя поручение Г Е. Львова, Хатисов сообщил Николаю Николаевичу (младшему), что многие политики считают дальнейшее пребывание императора у власти нежелательным и видят выход в переходе трона к великому князю. Предполагалось организовать отречение Николая II за себя и наследника. Николай Николаевич (младший) взял на размышление несколько дней. 3 (15) января 1917 г. он вновь принял Хатисова, на этот раз в присутствии генерала Н. Н. Янушкевича, и отказался поддержать переворот, сославшись на то, что не верит в поддержку армии, так как смену царя не поймут, как он выразился, «солдат» и «мужик». В Петроград ушла телеграмма о невозможности «открыть госпиталь», и там перешли к плану установления регентства во главе с великим князем Михаилом Александровичем. О переговорах, состоявшихся в Тифлисе, Николай Николаевич императору не сообщил44.