Глава 1
Если сойти с электрички на платформе Маленковская и направиться не в сторону Сокольников, а к жилому массиву, то, перейдя Рижский проезд, можно найти в первом же дворе приметный подъезд с большим навесом. Два нижних этажа в многоквартирном доме некогда были выделены под небольшую то ли типографию, то ли мастерскую – что-то там вечно стучало и громыхало. Потом – не то разорившись, не то разбогатев – арендаторы съехали, и помещение, будто переходящее знамя, пошло по рукам.
Но в последнее время с ним на глазах начали происходить чудесные перемены. Покосившийся навес выпрямился и заблестел свежей краской. Дверь сменилась современной, но под старину – из красного дерева, да еще и с металлическим нутром. На окнах появились пластиковые стеклопакеты и прочные решетки. А у самого входа повисла бронзовая доска, на которой значилось: «Научное объединение „Ритм“. Комплексные решения».
Время близилось к шести. Шеф давно уехал на деловую встречу и возвращаться не намеревался. Пользуясь его отсутствием, сотрудники за полчаса до окончания рабочего времени начали собираться по домам.
– Ну что? – обратился ко всем оставшимся сразу Олег Ралко, выключив компьютер. – Не послать ли нам гонца?
– Не, старики, я – пас, – первым отозвался Митяй из «переводчиков». – Я Машке своей пообещал не зависать. Мастер сегодня должен батарею в ванной апгрейдить. А у жены вечером – йога. Поэтому разве что по дороге – на бегу – пивком заправиться…
– А зачем ты батарею меняешь?
– Хрен знает. Захотелось. Дерьмо потому что. Протекает, дура ржавая. И винты все разболтались.
– Меняй «винты».[2] «Сигейт»[3] надо ставить. – Гриня Рифов, толковый программист, работающий над проблемой распознавания символов, всегда шутил так, что непосвященный понять не мог.
– Угу, – буркнул Митяй с кривой улыбкой. И вернулся к куда более интересной теме. – Ну так как, Валер?
– Ты же знаешь, нельзя. – Валерий Гончар демонстративно подержался за бок. – Мне на операцию скоро. Штейн сегодня уже и заяву мою подмахнул. Правда, я тут покантуюсь еще с недельку. А потом уволюсь – и на вас дела скину. На Сашку, наверное. Надо бы вот успеть до ухода все багги[4] выловить. А я в глубокой отладке погряз. Прога[5] все глючит, чтоб ее! Вот и сегодня тоже придется до ночи здесь торчать.
– Понятно, – кивнул головой «переводчик», – трудись. А мне все-таки кто-нибудь компанию составит?
– Ну я. – Александр Дрозд, «обрадованный» перспективой дополнительной нагрузки, решил, что бутылочка «Клинского» по дороге к метро лишней не будет.
В общем, набралась команда в четыре человека. Предвкушая удовольствие, с радостными восклицаниями они бодро покинули лабораторию. Неприсоединившиеся тут же заторопились на электричку. Зато Олег, не согласившись тащиться в безымянную пивнушку на углу Корчагина и Кибальчича, задержался и спросил Валерия:
– Что в программе не идет-то? Может, я помогу?
– Да никак не добьюсь реакции этой железяки на контекст. – Гончар погрозил кулаком персональному компьютеру, хитро подмаргивающему зеленоватым глазком.
– На чем пишешь? На Прологе?[6]
– На Си.[7] С подцепляемыми процедурами на Смолтоке.[8]
– Да, эти языки – не мой профиль. А вообще загвоздка-то в чем?
– В том-то и дело, что сам не пойму. При высокой степени неопределенности я обращаюсь к экспертной системе – она мне дает значения соседних букв, анализирует слог, прогнозирует слово в контексте всей фразы. Когда это слово из словаря – идентификация неизвестной буквы почти стопроцентная. А если незнакомое? Исходя из принципов построения языка, вроде бы появляется определенность. Но достоверность подстановки, хоть убей, не поднимается выше двух десятых. – Валерий повел плечами.
– Ну знаешь, тут ведь тонкостей вагон. А логика подстановки не хромает?
– Как это?
– Ну следи за мыслью. Я утверждаю, допустим, что водка есть смесь воды со спиpтом. Согласен?
– Согласен.
– Питие оной называется «pаспитие спиpтных напитков»…
– Верно. И что? – хмыкнул Гончар. – Нам-то это не грозит.
– Если в водкy не налили спиpт, то полyчится не спиртной напиток, а жидкость, эквивалентная той, что течет из водопpовода. Верно?
– Верно.
– А вот и нет. По введенному выше определению, чтобы напиток назывался водкой, в его состав должен входить спирт. Поэтому термин «водка» здесь употреблен неправильно. Надо говорить: если в воду не налили спирт… Усекаешь, в чем тонкость? Может, и ты с формулировками правил напутал?
– Все может быть. Вот и пытаюсь разобраться: все исходные посылки с самого начала проверяю.
– А Гриня что говорит?
– Хохмит, по обыкновению. Достал уже свежими анекдотами о программистах.
– Угу. Но я, в общем, тебе тут тоже не помощник. Ты завтра Митяя потряси. Или пусть Марину даст на денек для консультаций. Тут где-то в переводческой епархии глюк.
– Да я понимаю. Ладно, завтра подключу кого-нибудь. А сегодня сам поковыряюсь.
– Лады. Я пошел тогда. Бывай!
– До завтра…
Провожая приятеля, Валерий оступился, согнулся неловко, опять схватился за бок. С болезненным выражением лица пожал протянутую на прощание руку и надежно – на оба замка – запер за Ралко дверь. Затем широко улыбнулся, довольный собой, заглянул на всякий случай в смежные комнаты, опустил жалюзи и стал по очереди включать все компьютеры сослуживцев.
Собственно, фирма не была режимной, тема работ была открытой, и у сотрудников не имелось профессиональных секретов друг от друга. Но доктор наук Борис Несторович Штейн, ученый старой закалки, от подчиненных требовал строжайшей производственной дисциплины. В офисную компьютерную сеть все входили со своими паролями, доступ к информации был ограничен системным администратором в соответствии с должностными полномочиями, для большинства программистов было установлено даже разрешенное время доступа к серверу. Но для Валеры Гончара Штейн сделал исключение. Парень был талантлив, умел находить нестандартные решения на стыке различных областей – его следовало поощрять возможностью интересной работы и перспективами. Поэтому Гончар имел почетное право трудиться даже по ночам. И этой возможностью неоднократно пользовался.
Оставшись в одиночестве, «талант» сел за свой компьютер, открыл замаскированный файл, в котором у него хранились пароли со всех рабочих мест и секретные идентификаторы для доступа к резервному серверу, куда каждый день дублировалась вся информация – на случай неполадок основного. Валерию, разумеется, было все равно, откуда красть, но его хитрая программка, подбирающая чужие пароли, быстрее взломала резервный. Так получилось. И теперь ежедневно результаты работы всего научного объединения копировались на загодя приготовленные похитителем лазерные «болванки».
Человеку со стороны показалось бы, что занимается Валерий совершеннейшей ерундой. Потому что сохранял он для личного пользования не новые фильмы, не крутые компьютерные игрушки и даже не фотографии голых девиц, а переписывал на компакт-диски странные и абсолютно ненужные в нормальной жизни программы, над которыми вот уже полтора года гнули спины сотрудники известной среди производителей софта компании «Ритм».
Научным направлением основавшего фирму Штейна и его группы было распознавание и перевод текстов, причем основной акцент делался на практическом создании комплекса программ для работы со старинными рукописями.
Вообще говоря, ничего нового и интересного в этих областях знаний вроде бы и придумать нельзя. Принципы распознавания образов читаются в любом техническом вузе миллионам студентов. Только вот на голых принципах ни одна система нормально работать не желает. Основные идеи автоматизированного перевода с языка на язык формулировал Уоррен Уивер еще в 1949 году. И существует множество программ перевода, естественно. И любой из этих программ запросто можно воспользоваться, когда грустно: полдня смеха обеспечено.
Но Борис Несторович не стал бы заслуженным изобретателем России, если бы пасовал перед трудностями.
Его аналитический ум выделил несколько проблем, решив которые можно было бы читать старинные тексты на разных языках.
Во-первых, старые тексты порой сложно даже просто разглядеть. Тут профессор придумал абсолютно новую методику использования спектрального метода: древний текст размещают между стеклами, и в инфракрасном свете, когда становятся видными следы даже стертых букв, обводят утраченные фрагменты специальными чернилами поверх стекла. Текст такого «слоеного пирога» становится различимым, написанное фотографируют и в оцифрованном виде передают в компьютер.
Во-вторых, в увиденном тексте следует опознать каждый символ. Но в рукописных текстах даже одна и та же буква всякий раз может выглядеть по-разному, отличаясь от эталона. Для повышения вероятности правильного распознавания Штейн придумал еще один оригинальный ход.
Он знал, что нейронные сети человеческого мозга для того, чтобы точнее опознавать объект, всегда используют контекст, внешнее окружение образов. Допустим, вы видите светлое смутное пятно в темноте, при этом вы видите только пятно – и ничего более. Если же вы достаточно четко различаете под ним темный силуэт, вы уже знаете, что пятно – это лицо человека. И уже осознанно пытаетесь разглядеть именно черты лица. А если вы осведомлены, что в этом месте вас должен ждать знакомый, то даже в условиях плохой видимости вы почти наверняка можете опознать человека. По крайней мере, решить – он это или не он. Так велика роль контекста.
Такой же принцип – анализа контекста символа – положил в основу работы по распознаванию Борис Несторович Штейн. И именно в этой области он возлагал немалые надежды на Гончара.
Ну и, наконец, решение проблемы непосредственно перевода виделась Штейну в создании некоего промежуточного электронного языка, с помощью которого можно было проанализировать, уяснить и описать смысловую составляющую неизвестного текста. А вторым этапом – опираясь на уже известный смысл, синтезировать фразу на любом из требуемых языков, ориентируясь на его синтаксис и морфологию. Создать такой язык-посредник с помощью известных систем программирования до сих пор не удавалось никому. Но Штейн намеревался и при разработке промежуточного языка, и в процессе последующего его функционирования применять экспертные системы и базы знаний, благодаря которым созданная система стала бы еще и самообучаемой. В этом случае появлялись надежды на успех. Над решением именно этой задачи корпели Митяй, Марина и их коллеги.
Решив, что, идя намеченным путем, он непременно добьется своего, профессор собрал дружный коллектив молодых честолюбивых специалистов, а для финансового обеспечения проекта взял кредит на полтора миллиона долларов в банке «Альма», надеясь, что затраты окупятся сторицей. Они и должны были окупиться многократно, поскольку интерес к будущему программному продукту, при условии его реальной работоспособности, выразили и крупнейшие мировые библиотеки, и Лувр, и Британский музей, не говоря уже об Эрмитаже.
Пахло очень крупными деньгами. От этих запахов кружилась голова. И не только у Бориса Несторовича.
– Ну и как это все называется? – Меркулов, нахмурившись, повел рукой в сторону накрытого стола. – И для чего мы тут собрались, а? Я вас спрашиваю!
– Ну, э-э-э-э… – смиренно потупился Вячеслав Иванович Грязнов, состроив скорбную мину. – Совещаться вроде бы. Так не виделись же давно. Вот и вооружились традиционно.
– И двух недель не прошло, – нарочито нахмурился заместитель генерального прокурора.
– Вот мы и говорим: давно. Целую вечность, Костя. Целых две недели почти, – встрял Турецкий. – А совещаться после такой разлуки без хорошего коньяку – это просто извращение какое-то.
– Вы затем именно сюда и забрались, конспираторы? – не выдержав, рассмеялся Константин Дмитриевич. – Наливайте уж тогда. Время, если честно, не ждет! Меркулов снова улыбнулся:
– Хорошо все-таки с вами, мужики. Эх, если бы не дела…
– Погоди с делами, Костя, – поднялся с бокалом в руке Турецкий. – Их нельзя решать в мрачном настроении. А хороший напиток завсегда приносит радость. Знаете, чем отличается нормальный человек от алкоголика? Нормальный знает, что, правильно выпив, он получит радость. Алкоголик помнит, что радость когда-то была. И выпивает в ожидании ее. А ее нет. И он выпивает еще. И еще, и еще… Давайте же за то, чтобы наше общение всегда приносило только радость.
– Ты не из Грузии к нам? – хихикнул Слава. Но бокал тоже взял и со вкусом пригубил.
– Нет, – открестился Турецкий. – Из постели.
Он протянул руку и отломил кусочек от шоколадки.
– Вот и позавтракаем заодно. Одни калории. – Он похлопал себя по животу. – Да и бог с ними. Слышал, что теперь говорят, мол, неправильно пить коньяк с шоколадом. Кто с козьим сыром советует, кто с икрой…
– Вот я – с икрой. – Меркулов взял небольшой бутерброд. – А вообще-то спасибо вам огромное, мужики. Хоть немножко расслабиться. А то совсем в последнее время…
Он не спеша пожевал, светлея лицом.
– Ну, что, повторим?..
– Как у нас, у русских, принято: между первой и второй – перерывчик…
– Не примазывайся, Саня, – засмеялся Грязнов. – Какой ты русский? У тебя и фамилия-то…
– При чем тут фамилия? – возмутился Турецкий, которого и дома вечно «подкалывали» по этому поводу. Перед отъездом на отдых в Турцию Нинка, к примеру, заявила, мол, еду разыскивать предков. Конечно, Турецкий устроил дочери шуточную головомойку. Но от Славы он подобных фокусов не ждал.
– Прочел недавно про интересное исследование демографов, – пояснил Грязнов. – Они составили список из двухсот пятидесяти наиболее распространенных общерусских фамилий. Но ты не переживай, там нет ни меня, ни Кости, хотя какой-то похожий Меркушев затесался на двести сорок восьмое место.
– Тебя это волнует? – удивился Меркулов.
– Не, – отмахнулся Слава. – Просто интересно. Статистика иногда открывает презабавнейшие вещи.
– Например?
– Ну вот, например, что страной нашей руководят люди почти исключительно из южных регионов, если по фамилиям судить. Только, как ни странно, лишь Хрущев фамилия северная, из архангельского региона. Да Горбачев – общерусская. остальные – Брежнев, Черненко, Андропов, Путин… все южане.
– А про уголовников тебе статистика ничего не говорит? – съехидничал Турецкий.
– Ну так это анализировать надо, – усмехнулся Грязнов. – Работать. А у нас и без этого дел полно…
И триумвират вернулся к той проблеме, которая и свела сегодня мужчин за одним столом.
– Ну что, Саш? Ввел тебя Слава в курс дела?
– В общих чертах, – кивнул «важняк», – но хотелось бы подробностей.
– Подробностей-то особенных и нет, – с сожалением покачал головой Константин Дмитриевич. И вкратце изложил собравшимся свое видение сложившейся ситуации.
Из Германии не вернулся на Родину видный ученый – и все следы его оборвались около двух недель назад.
Недавно в Ганновере проходила крупнейшая в мире традиционная выставка-ярмарка информационных технологий. На ярмарке проводилась научная конференция, на которой в присутствии журналистов из семидесяти пяти стран выступали президент германской ассоциации информационных технологий, топ-менеджеры ведущих немецких и мировых IT-компаний.
От нашей страны был приглашен академик Дубовик. Он тоже выступил с докладом и заявил, что кризис в российской науке миновал и что в ближайшие два года только телекоммуникационная отрасль даст стране двадцать тысяч рабочих мест. Отрасль высоких технологий является «набирающим мощность двигателем российской экономики».
Сам академик во главе коллектива талантливых ученых из фирмы НИИ «Маяк», соучредителем которой являлись государственные структуры и отдельные высокопоставленные лица, выполняя правительственный заказ, создавал суперкомпьютер «Русь – XXI век».
Речь шла о возобновленных в России работах по созданию искусственного интеллекта. Еще полвека назад теоретические разработки наших ученых обгоняли западную инженерную мысль, но в последние годы Япония и Штаты опередили нас, казалось, «навсегда». К счастью, правительство наконец обратило внимание на наукоемкие сферы, и «Маяк», обладавший великолепной научной базой, стал флагманом российской IT-отрасли. Разработки курировались Министерством обороны и осуществлялись под личным контролем президента…
Академика хватились через неделю после закрытия компьютерного форума. Борис Сергеевич предупреждал директорат «Маяка» о возможной задержке, но в оговоренный срок в Москве не появился. Дирекция НИИ была встревожена странным исчезновением видного ученого с мировым именем. Стали обзванивать Германию. Выяснилось, что сразу после окончания выставки Дубовик вроде бы собирался на трехдневную экскурсию по стране. Но кто ее проводил и куда именно академик собирался, никто из организаторов выставки понятия не имел. Это было частным делом Дубовика. И он исчез из поля зрения принимающей стороны. Но не появился и на Родине. Дни шли, а в столице об академике никто больше так и не слышал.
Коллеги терялись в догадках. Зная крутой характер Дубовика, никто не сомневался в том, что с Дубовиком произошло что-то чрезвычайное, ибо, будучи педантом, он о своих намерениях всегда ранее ставил в известность близких людей. Он либо убит, либо захвачен в плен. Сослуживцы стали атаковать государственные учреждения. Писали всюду, куда только было можно. Академия наук Российской Федерации обратилась в правительство, к министру МВД, к генеральному прокурору.
– А что пресса и телевидение?
– Ты, Саня, всегда успеваешь задать этот вопрос раньше, чем я на него отвечу, – криво усмехнулся заместитель генерального. – Пока сведений на этот счет у меня нет. Вроде бы тихо пока, но, если что-то просочится, скандал и шумиха вокруг дела вряд ли нам помогут.
– Понятно. А что говорят представители авиакомпаний? Покинул ли наш пропащий территорию Германии?
– Тем рейсом, которым возвращались члены нашей делегации, он не вернулся. Сведения о пассажирах иных рейсов… Сам этот вопрос и выяснишь.
Александр Борисович только молча кивнул.
– Вчера меня вызвал Кудрявцев, – продолжал Меркулов.
– Как здоровье генерального? – поинтересовался Грязнов.
– А что ему сделается? – отмахнулся заместитель. – А вот настроение его после визита на ковер к президенту замечательным назовешь вряд ли.
– Значит, сам уже в курсе?
– Увы. Хотя и понятно. Президиум Академии наук по инстанциям никогда не бегает. Или спикеру, или президенту запросы и требования шлет.
– И что Владимир Михайлович теперь?
– Предлагает мне подумать над созданием следственной группы, ввиду важности дела.
– И что?
– Создадим. Что нам еще остается? Сто шестьдесят третья позволяет же в случае сложности или большого объема дела…
– Угу, – съязвил Турецкий. – Дело на контроле у президента не может иметь маленький объем.
– Не умничай, а? Налей лучше еще по одной. Тебе пригодится, чтобы нервы успокоить.
– Опять на мою голову? – Следователь за эту голову в ужасе и схватился.
– Молодец, соображаешь. Так вот, по просьбе президиума Академии наук России и с ведома генерального прокурора я возбудил дело по признакам сто пятой…
– Господи, откуда тут признаки убийства? Завис академик у крали, а нам уже мнится: украли.
– Нам просто приказали его найти, – оборвал рифмованный каламбур Грязнова Константин Дмитриевич. И еще пригубил коньяку. – Гарантом того, что ничего противозаконного мы себе не позволим, тебе, Сань, и придется выступить. Короче, назначаешься руководителем группы предварительного следствия по данному уголовному делу. Подумай пока, прикинь, что к чему. После обеда жду тебя в кабинете с предложениями.
– Вот спасибо, Костя. – Турецкий поморщился, словно от зубной боли. – Именно этого мне и не хватало с утра для полного счастья.
Всего лишь пару лет назад профессор Викентий Леонидович Гончар, заведующий одной из ведущих кафедр Инженерно-физического университета, считал, что его пятьдесят пять лет и есть возраст расцвета мужчины. И до некоторой степени он, несомненно, был прав.
Вику, родившемуся еще при Сталине, в непростое время, когда страна не успела полностью оправиться от войны, полуголодное детство помнилось плохо. Хотя имя Леонида Гончара – отца Викентия – и было достаточно известно в научной среде, оно само по себе не давало права на дополнительный паек. Семья не голодала, конечно, но и не жировала. Выживала, как и вся страна.
Студенческая юность была прекрасна мечтами и молодостью, но ощутимых результатов в творческом аспекте не дала. Если не считать, конечно, актом творчества женитьбу на пухленькой хохлушке-веселушке Лиде Семикопенко из архитектурного института. Их бурный и веселый роман закончился штампом в паспорте и переездом Вика из родительских хором в семейное студенческое общежитие – на этом с вселенским скандалом настоял сам Викентий. В конце концов, его отец с уходом сына не столько согласился, сколько смирился.
Закончив аспирантуру и защитив кандидатскую под руководством доктора наук Сергея Тимофеевича Дубовика, Викентий несколько охладел к изысканиям, переориентировался и выбрал административно-преподавательскую стезю. Со временем у того же руководителя защитил и докторскую, но написанную уже его собственными аспирантами. Долгие годы они с Дубовиком-большим, как именовали престарелого профессора в научных кругах, проработали бок о бок. И вот уже лет пять, как вместо ушедшего на пенсию учителя Викентий Леонидович возглавляет в университете кафедру информационных технологий. Заслуженный деятель науки и техники. Считается великолепным организатором и хорошим педагогом. А вот Дубовик-маленький, низенький круглоголовый Борька, сын Сергея Тимофеевича, учившийся лет на пять позже Викентия, напротив, ударился в науку. Числясь всего лишь начальником научно-исследовательской лаборатории при кафедре, недавно получил звание члена-корреспондента Российской академии наук. И, похоже, подумывает о создании своего НИИ, всерьез метят на Нобелевку…
Что же, каждому свое – именно к этому философскому выводу пришел тогда к своим пятидесяти пяти профессор Гончар. Зато теперь, добившись многого честным трудом и усердием, он смог спокойно жить.
Но своим главным достижением в жизни Викентий Леонидович считал двух уже взрослых сыновей. Оба получили прекрасное образование. Сначала в известной на всю Москву физико-математической школе, из которой оба еще и в Лондон выезжали для стажировки в английском языке, затем в университете. Оба обеспечены собственным жильем в столице. Старшему отошла прежняя однокомнатная квартира Викентия в сталинском доме в центре города. Это была первая квартира, которую ему выделил университет, когда молодая семья кандидата наук обзавелась наследником. Младший жил в новостройках и выплачивал ипотечный кредит. Отец помогал.
Наконец, оба они пошли по стезе родителя, занявшись научными исследованиями в сфере информационных технологий, и считались способными теоретиками, будучи при том хорошими прикладными программистами.
Холосты пока, жаль. Викентию хотелось бы уже и на внуков посмотреть. Но это – дело наживное, как говорится. Успеется еще.
Каждый из сыновей давно уже сам строил свою собственную жизнь. Но раз в две-три недели по выходным они непременно навещали родительский особняк в Подлипках, куда профессор и супруга его Лидия Андреевна с удовольствием переселились из шумной и суетной Москвы.
– А у тебя-то, ма, как дела? – с набитым ртом прошамкал Данил. Он за обе щеки уплетал наваристый украинский борщ и причмокивал, но уже представлял, как заест его варениками с картошкой и сальными шкварками.
– А что у меня? Через полтора года на пенсию, но пока говорят, чтобы и не заикалась даже.
– Ценят, значит?
– Еще бы! А почему, собственно, не ценить? Последние проекты все на мне держатся. «Дом со львами» на Малой Молчановке – мой. Самый приметный участок «Квартала на Патриарших» чей? Правильно. Сейчас вот над «Четырьмя ветрами» корплю. – Располневшая в последние годы женщина тем не менее ловко скользнула к плите и поднесла полный половник добавки старшему сыну, круглолицему шатену, очень похожему на нее.
– Спасибо, ма. Язык проглотить можно! А платят-то как?
– Да ничего. Хватает на жизнь, если с отцовскими гонорарами. Хотя последнюю зарплату задержали уже на два месяца.
– Так бросай ты свою контору! Перешла бы в «Резерв» или «Моспроект» – эти не задерживают.
– А тебе бы все бросать, – покосился на первенца отец. – Твоего ухода Боря вон до сих пор забыть не может…
– Ты опять про Дубовика? Утомил, честное слово. Па, ну ты пойми: зачем мне годами быть под кем-то? Разгребать то, что наш гений напридумывает. Да и неясно, будет ли оно работать. А у Чепурного самое модное сейчас направление – интернет-телефония. Да и конструкторы его ваяют наворочанные мобильники, значит, софт под новое железо ему нужен, а там я – дока. Знаешь, какие на этом сейчас делаются бабки?
– Господи, в кого ты такой? Разве все на свете измеряется деньгами? – не вытерпела мать.
– Не все. Но многое, – встрял в разговор и младший, взъерошив светлую – в отца – шевелюру.
– Ты, что ли, тоже уходить собрался? Почву готовишь? – догадался профессор. – Что же это за натура у нынешней молодежи? Уходящая какая-то. Чуть что – всё бросают и уходят, не оглядываясь. Будто и не связаны ничем. И ни с кем.
– Не ворчи, Кеша, – бросилась на выручку сыновьям Лидия Андреевна. – Почему бы и не искать, пока молод?
– Молод… – пробурчал Викентий Леонидович. – В том-то и беда, что сейчас все до седых волос – молодые. Вот и порхают…
Замолчал, надувшись было, но обмакнул в сметане вареник и, улыбнувшись, отправил его в рот, интенсивно заработав челюстями.
Этот перманентный спор тянулся вот уже несколько лет. Всякий раз при встрече старшее поколение пыталось вразумить младшее. И в полном соответствии с заведенным миропорядком всякий раз этого сделать не удавалось, поскольку младшее тоже имело свои головы, свои взгляды на мир, да и было не менее упертым.
Пока диспут по объективным причинам прервался, старший Гончар, наслаждаясь прекрасной стряпней супруги, вспомнил, что оба отпрыска доставляли родителям немало хлопот еще в юном возрасте.
Младшенький учудил как-то в школе.
Когда он учился в шестом, Лидия Андреевна однажды днем обнаружила дома записку: не ищите, решил пожить вне дома, посвятить все время учебе, вернусь месяца через полтора, став непременным отличником. Испуганная женщина тут же вызвонила Викентия, они бросились в школу, где как раз закончились занятия, и застали сына, пытающегося в дальнем углу длинного коридора соорудить из физкультурных скамеечек лежбище на ближайшие сорок пять ночей. Кинулись в объятия друг другу и плакали. Выяснилось, что мальчик безнадежно влюбился в записную школьную красавицу из девятого класса, нахватал двоек по всем возможным предметам, а похвастать этим не удосужился, опасаясь расстроить веривших в его выдающиеся способности маму с папой. Когда же сокрытие «успехов» более стало невозможным, решил сам, по-мужски, разобраться со своими проблемами. Со стороны это выглядело даже достойным. По крайней мере, ни мать, ни отец не стали его сильно шпынять.
Вот только то, что этим поступком он оскорбил любящих его людей, выказал себя чужим и далеким от семьи, «мужчина» искренне не понял.
А Данила «сорвался» позже. Вообще, он рос весьма застенчивым мальчиком, хотя и был одарен от природы. И школу он закончил с отличием, но никто в то время не знал, какой ценой ему это далось. Парень учился без малейшего напряжения, но когда приходила пора экзаменов – его будто подменяли. Груз ответственности – боязнь огорчить семью – так давил на него, что вундеркинд забывал, сколько будет дважды два. И только лояльное отношение педагогов, знавших его истинную силу, позволило юноше избежать фиаско.
На вступительных же в Бауманку, которую он выбрал сам, безо всякого участия родителей, Данила был абсолютно уверен, что провалится, – именно поэтому все сдал легко, без четверок даже, и стал студентом факультета прикладной математики. Первую сессию пересдавал трижды, хотя во время семестра «хвостов» не имел; а еще через полгода, находясь в полной прострации от ужаса перед предстоящей пыткой, просто не явился на экзамены. Родителям, разумеется, чтоб не переживали, отрапортовал об успешном окончании первого курса. Осенью же, когда начался учебный год, лжестудент вдруг исчез из дома.
Переволновавшиеся домашние всю ночь не сомкнули глаз, ведь Данила обычно всегда предупреждал о том, где и на сколько задерживается. Обзвонили больницы, морги и отделения милиции – нигде ничего. А часов в семь утра с вокзала позвонил блудный сын, заявив, что около полуночи очнулся в Бологом, как и почему туда попал – не помнит, добирался назад на электричках…
Уже тогда Данила проявил себя незаурядным психологом. Сначала до смерти напугал близких людей возможностью своей собственной смерти. Затем объявился при жутковатых обстоятельствах – что: алкоголь? наркотики? насилие? А когда выяснилось, что всего-навсего бросил институт и автостопом отправился обустраиваться в Северной столице, но сдрейфил на полпути, отец с матерью повеселели даже. И сыну все обошлось без катастрофической головомойки.
Проблем, если честно, никаких вообще не возникло. Данила был «ноябрьским», до армии имел еще год в запасе и вполне мог летом поступать вновь в любой другой вуз, получая отсрочку от призыва. Но на этот раз отец взял сына под жесткий контроль. Не желая рисковать снова, он устроил на кафедре что-то типа приемной комиссии. Чтобы коллеги убедились, что юноша подготовлен основательно. Опираясь на мнение коллектива, Викентию удалось убедить ректора зачесть сыну результаты вступительных экзаменов в Бауманку. Пусть учится на первом курсе снова – все не так страшно. А с возрастом, надеялся отец, Даниле удастся преодолеть боязнь ответственности.
Профессор размышлял, наблюдая за сыновьями, с аппетитом поглощающими обильный обед. Куда что делось? Где юношеские романтические порывы и неуверенность? Теперь перед ним два честолюбивых нагловатых парня, верящих в собственную правоту и удачу. Так и надо, чтобы добиться в жизни успеха. Жаль только, что все на деньги переводят. Но, наверное, время сейчас такое.
После еды, по обыкновению, сыграли пару партий в шахматы. Поболели у телевизора за ЦСКА, хотя в Петербурге клуб ухитрился проиграть «Зениту». Впрочем, по-настоящему переживал только старший Гончар. Сыновья, не находящие в футболе никакой утилитарной пользы, смотрели за компанию, потягивая пивко, и просто расслаблялись.
В общем, пожили денек нормальной семейной жизнью.
Уже в коридоре, прощаясь, братья, как бы невзначай, обронили пару слов о своих планах.
– Ладно, мам, поехали мы. Батя, будь здоров! И не переживайте вы, все наладится. Мы с Валеркой решили свою фирму зарегистрировать. Будем своими ручками софт писать и продавать. И непременно станем богатыми и счастливыми – вот увидите…
Многое увидел и пережил за эти два года профессор Гончар. И его нынешние пятьдесят семь уже не казались ему счастливыми и безоблачными…
Для середины апреля в Москве было прохладнее обычного. Но яркое солнце трудилось значительно активнее, чем еще неделю назад. Вдоль бордюров по Неглинке журчали ручьи. С проезжей части снег был вывезен, но тротуары были еще слякотны, и высокий нескладный парень в длинном демисезонном пальто смешно, словно цапля, задирал ноги, переступая лужи, чтобы не забрызгать брюк.
Сегодня Денис Грязнов приехал на работу на метро. Душевное состояние его после традиционной вечерней ссоры с Настей было ниже среднего, и он захотел просто прогуляться по московским улицам. Отвлечься от тревожных дум и успокоиться.
Он вывернул на Неглинную с Кузнецкого Моста и задержался у стеклянной витрины, тянущейся вдоль первого этажа всего дома. Лет десять назад тут был большой нотный магазин, а со двора можно было войти в первую штаб-квартиру детективно-охранного агентства «Глория», основанного его энергичным дядюшкой. Теперь же в витрине соседствовали соломенные бабки-ёжки на метлах, зазывающие посетителей вкусно поесть в модном кафе, и голые манекены какого-то бутика. На пластиковых прелестях основательно подросших Барби висели тоненькие разноцветные тряпочки. Владельцы торговой точки первыми решились выставить напоказ модели купальников нового летнего сезона.
Сверкающие на солнце ноги витринной дамы вдруг пробудили в душе Дениса воспоминания о других ногах. Совсем, казалось бы, недавно он, взбираясь на вертолет по веревочной лестнице следом за Галей Романовой,[9] вынужден был волей-неволей заглядывать ей под форменную юбку. Тогда на кону стояла жизнь людей, и впопыхах он даже внимания на женские прелести не обратил. А вот теперь, поди ж ты, всплыло…
Денис тряхнул головой и продолжил осторожное передвижение по мокрой снежно-грязевой кашице. Миновав Сандуны, свернул в подворотню и спустился по четырем ступенькам к служебному входу в теперь уже им возглавляемую «Глорию», расположившуюся в цокольном этаже шестиэтажного дома дореволюционной постройки.
Войдя в кабинет через заднюю дверь, не успел он даже пальто в шкафчик повесить, как обнаружившая его появление секретарша прокричала из приемной:
– Денис Андреевич! Вы? Вам только что Турецкий звонил!..
– Что хотел?
– Просто поинтересовался, на месте ли. Я сказала, что будете с минуты на минуту.
– Хорошо. Я ему сам перезвоню.
Грязнов причесал рыжую шевелюру, взъерошенную весенним ветерком, одернул пиджак и вышел в приемную.
– Что новенького с утра?
– Ничего еще, Денис Андреевич. – Секретарша работала недавно, но директора вполне устраивала. Была молода, симпатична и сообразительна. – Пока только Макс в конторе. Если вообще уходил. Кротов с Демидычем минут через двадцать должны быть. Голованов уже в «Вест-банк» поехал – по тому делу с фальшивыми пластиковыми кредитками. Ну и остальные задействованы. Соберутся, как обычно, к полудню.
Денис кивнул и вышел.
– К Максу загляну.
Максим даже не обернулся. Его широкая спина полностью загораживала монитор, а шевелящиеся под взъерошенной копной волос уши свидетельствовали о том, что их обладатель, по обыкновению, жует какой-нибудь «Сникерс».
– Опять балдеешь? – вместо приветствия от двери окликнул компьютерщика Денис.
– Угу, – не отреагировав на подначку, отозвался гигант. – Тут такое!..
– Что-то интересное? – Денис подкатил к компьютеру второе кресло и плюхнулся рядом с Максом.
Тот, не отрывая рук от клавиатуры, удосужился наконец взглянуть на директора.
– Не знаю пока. Слухи. В общем, я тут к виртуальной тусовке хакеров прибился. Ребята ушлые, грамотные и вовсе не преступники, как вы все считаете…
– Ну не все мы, положим, а клиенты наши. И не всех, а тех, кто их ограбил.
– Ладно. Не в том суть. Я теперь их плотно отслеживаю. Вдруг да и мелькнут конкретные сведения о взломе банка. – Макс откусил от лежавшего рядом с «мышью» шоколадного батончика, пожевал и продолжил: – Короче, на одном из форумов проскользнуло было сообщение, что пропал Дубовик.
– Кто это?
– Компьютерный гений. Академик Дубовик Борис Сергеевич. По мнению ребят, надежда нашей страны на приоритет в информационных технологиях.
– Даже так? Новостные агентства раструбили? То-то америкосы обрадуются!
– То-то и странно, что все молчат. И сообщение из форума удалено вдруг. И отклики уже подчищаются. То ли «утка», то ли кто-то следы заметает…
– Понятно. Ты бы лучше банком занимался. А про дуболома своего забудь пока. Вот когда нас попросят его найти…
Вернувшись в кабинет, Денис включил свой компьютер, пробежал взглядом по броским заголовкам. Про махинации в сфере информационных технологий, из-за которых в последнее время потянулся в «Глорию» обиженный народ, новостей не было. Денис подпер голову руками, вспомнил вечерний семейный скандал и, сморщив нос, задумался. «О своем, о „девичьем“.
…Вся проблема в том, что мы не можем соответствовать.
И хотя сильный пол менее консервативен по природе своей и адекватнее реагирует на угрозы окружающей среды, нежели прекрасный, каждый отдельно взятый самец предпочитает придерживаться привычных для него стереотипов поведения. В обществе, в быту, в укладе жизни. Откинем упертых фанатичных болванов, которые ни на что не реагируют, и безвольных амеб, подстраивающихся под всех и вся, не имеющих собственного лица. Ни те, ни другие – не мужчины по сути. У оставшихся же в мужских рядах превалируют две модели существования. Их по-разному можно называть, но существо их от этого не изменится. Одна из моделей возвышенная, романтическая, вторая – прагматическая, приземленная. Ни та, ни другая – не хуже и не лучше. Они обе позволяют особям мужеского пола выполнять возложенную на них природой двуединую задачу: прокладывать новые пути для биологического вида, к которому они принадлежат. Для человечества. И потомство собственное, сберегая породу, заслонять грудью своей от внешних угроз.
Интересно, что ни внешние признаки, ни даже поведение в какой-то из периодов жизни не даст стороннему наблюдателю точного знания. Отчаянным моряком может быть и прирожденный открыватель тера инкогнита, и «трудяга вульгарис», решивший подзаработать таким странным способом. И только сам мужчина смутно понимает, что для него милее: неизведанные миры или тихая обеспеченная старость в кругу внуков да сожаление о зря прожитой жизни.
И каждый, быть может даже не осознавая, строит тот мир вокруг себя, который ему и предстоит оставить в конце жизненного пути. Они разные – эти миры.
Тот, кто хотел лететь в поднебесье и узнать, как оно там, кто летал туда, кто писал новые песни, невиданные картины или выводил небывалые формулы, – они почти всегда строят мир одиночества. Вокруг них могут собираться шумные компании, у них могут быть десятки друзей, учеников и последователей. Но рядом с ними нету равных. И они во всей веселой, теплой, дружеской суете все равно остаются один на один с собой.
Те же, которые жили для своего собственного благополучия, старались не заводить лишних друзей, тащили все в дом… Они поливали собственным потом небольшой свой участок. Они никогда не уходили из дому дальше, чем к соседке. Они ужинали всю жизнь в кругу домочадцев. Они рожали детей, они кормили семью, они и знать ничего не хотели о звездах… На смертном одре таких окружают потомки и соседи. И не умещаются все, связанные родственными и дружескими узами, в большом добротном дому.
Но каждый всегда жалеет об упущенных возможностях.
Первые – о несбывшемся уюте и покое. Вторые – об оставшейся на небе звезде…
Беда наша в том, что мы не умеем быть сразу разведчиками и землепашцами, рыцарями и мужиками. Иногда, в моменты душевных подъемов или кризисов, можно переквалифицироваться ненадолго. Но потом все равно возвращаешься на привычные рельсы…
А женщины…
Они хотят, чтобы пахарь целовал им ручки, дарил цветы и все делал красиво, а рыцарь и поэт мыл посуду и ровно вбивал гвозди…
Им всегда нужен идеальный мужчина.
Мы не можем и никогда не сможем соответствовать этому их требованию.
В этом вся проблема.
Вот и Настя. Поначалу именно бытовая неустроенность Грязнова и заметная авантюристская жилка, в сочетании с респектабельностью главы серьезной фирмы, привлекали честолюбивую женщину. Раньше ему казалось, что из Насти со временем получится отличная, терпеливая и понимающая жена директора частного охранного предприятия, работа которого продолжается круглые сутки без уверенности, что дорогие заказчики или дорогие сотрудники не выдернут начальника среди ночи из супружеской постели. Настя старательно играла роль терпеливой и понимающей. Но когда они стали жить вместе, требовательность ее становилась день ото дня все невыносимее. Особенно это стало заметно ему после возвращения из Сочи. Ну он и сам не подарок, наверное, но должна же быть в девушке, помимо профессиональных амбиций и претензий к мужу, хоть толика нежности. Страстность – это здорово, чего уж говорить. Но как хочется порой простого понимания, сочувствия, терпимости.
Да он, наверное, идеалист, но, по его твердому убеждению, жениться надо лишь на той, с которой вместе будет не страшно стареть. Которая не обманет, не предаст, не станет за его спиной кокетничать с другими, не бросит, если с ним случится несчастье. Наверное, такие женщины уже перевелись на белом свете, к сожалению…
Денис вздохнул, прогоняя опять вдруг вставший перед глазами образ улыбчивой Гали Романовой, и набрал номер Турецкого:
– Это я, дядь Сань. Что хотел? Как ты сказал? Дубовик? Это которого похитили? – Денис широко улыбнулся, услышав в трубке такой звук, будто у изумленного Александра Борисовича отвалилась челюсть. – Да, я понял, Меркулов собирает вас к пятнадцати. Думаешь, «Глория» тебе понадобится? Ага. Буду в «нашем» пабе часам к семнадцати. Вряд ли он вас дольше двух часов мурыжить станет.
– Тебе чистый? Или развести?
– Глотать эту горечь в неразбавленном виде? Застрелиться легче, – рассмеялась рыжая длинноносая бестия, словно ураган ворвавшаяся в квартиру Данилы Гончара в Петроверигском переулке.
– Ты за рулем, что ли? – поинтересовался Валерий, почти незаметный в глубоком кресле, откуда он наблюдал за священнодействием старшего брата.
– Я похожа на дуру? – Глаза его университетской сокурсницы Изабеллы Вовк метнули молнии. – До вас от метро по Маросейке три минуты скачками. А на французике моем – три часа в пробках. Да и не расслабиться.
Она улыбнулась, подлетела к креслу, вскочила верхом к Валерию на колени и впилась ему в губы страстным поцелуем.
– А я-а-а? – нарочито жалобно протянул Данила.
– А ты работай! – отрезала гостья. Но смягчилась тут же. – Дойдет и до тебя очередь, не переживай.
Старший из братьев действительно был занят важным делом. Склонившись над журнальным столиком, где стояла стеклянная колба на толстой серебряной ножке, он через краник лил тонкой струйкой воду из этой колбы на кусочек сахара, лежавший на дырявой ложке над бокалом с мутной жидкостью.
Рядом красовались две початые импортные бутылки с прозрачным изумрудным содержимым.
Наполнив бокал, Данила протянул пойло девушке:
– Держи, Белка. Или тебе «Перно» налить? Это я для себя делал – чешский «Кинг оф спирит», золотой. В нем туйона аж сотня миллиграммов на литр. А «Перно» хоть и хорош, но послабее будет.
– А мне по барабану, – хмыкнула Изабелла, вставая с Валерия, – лишь бы пробирало. Ваши шаманские пляски над абсентом меня тоже не колышут. Развела бы сахару в стакане, плеснула в абсент – напиток готов.
– Зря ты так с «зеленой феей», – подал голос из кресла младший Гончар, протягивая руку за приготовленным бокалом. – Во время ритуального приготовления абсент заряжается нашей энергетикой. Потом, когда его пьешь, настроившись на отдых, отбросив напряжение, он возвращает нам самих себя. А иначе – только тяжелое похмелье наутро.
– Ну так отбросим напряжение, кто же против? – Девица взяла ломтик лимона и упала в соседнее кресло. И без того короткая юбка задралась. Вовк заплела ногу за ногу. – Расслабимся по полной, а? Чего, Дань, кстати, празднуем?
– Чего, чего, – передразнил Данила. – Тебе бы свой длинный нос в любую дырку сунуть!
Изабелла в улыбке растянула рот до ушей, радостно соглашаясь со сказанным.
– Да много поводов у нас сегодня, – не стал скрытничать младший брат. – Завтра вот в Штаты летим.
– За фигом?
– Приятель пригласил. В общем, Валерка вынес софт из конторы, откуда уволился. А я договорился с покупателем. Теперь дорогой друг Чарли Салтус из Бостона хочет положить бабосы на наши счета в Швейцарии. И приглашает в Америку. – Данила хихикнул. – Со всеми программами, разумеется. Отметить доброе дело.
– И сколько дает?
– Ты хорошо сидишь? Смотри с кресла не свались…
– А конкретнее?
– Восемьсот.
– Чего? – не поняла подруга.
– А какая денежная единица в Штатах? Чего! Тысяч!..
– Ни… – начала было Белка, но прихлопнула лот ладонью.
Зеленая фея потихоньку принялась за свою ворожбу. Действительность слегка сместилась и поплыла, тела стали расслабленными, воздушными, но в них таилась теперь мощная энергия. Собеседников охватила эйфория, они начали строить грандиозные планы.
Поначалу мужчины поведали о том, что на полученные деньги хотят открыть свою фирму, занимающуюся легальным производством программных продуктов и разработкой программно-технологических проектов. Буквально в прошлые выходные они, заехав в Подлипки навестить родителей, даже похвастались им, что намереваются открыть собственное дело. Однако теперь им уже стало казаться, что заниматься одним только честным бизнесом будет скучно и невыгодно, и у «предпринимателей» родилась гениальная идея помимо официальной деятельности привлечь к работе молодых талантливых хакеров. Тем более что младший брат уже весьма успешно взламывал сервера в сети ради собственного самоутверждения. Но надо бы подумать, какую из этого можно извлечь практическую пользу.
Даниле тоже придется уволиться, раз уж братья свое дело начинают. Св. наработки по операционной системе для мобильного телефона нового поколения он хочет положить в основу первого проекта нарождающейся фирмы…
А зачем, собственно? – интересуется Изабелла. Разве нельзя просто найти покупателя и для этих программ? Ошеломленные братья смотрят на подругу во все глаза: Белка, ты гений! За это надо выпить! А ты сама не хочешь перейти в нашу будущую контору? И вообще, ты же университет по нашей специальности заканчивала, и голова у тебя светлая. В общем, давай, третьей будешь, компаньонкой, а?
Корпорация наша функционировать станет просто: устроился – украл – уволился – продал. Мысль, а? А если за каждую стянутую программу – да по миллиону? Заживем!
– Как это мы заживем? Это ж целую пятилетку ждать надо очередного миллиона, а то и не одну. Каждый месяц работу не станешь ведь менять. Кто ж нам тогда секреты-то доверит? Да и въехать в тему надо, чтобы знать, что красть.
– Проблема. Что по этому поводу говорит нам наука? Если не можешь сам – попроси другого, утверждает она на современном этапе. Похоже, мы приходим к тому, что надо постоянно расширять ряды… – заключил Валерий.
Опрокинув очередную порцию абсента, Данила нечаянно смахнул локтем на пол тонкостенный бокал на высокой ножке, не надевая тапки, пошел, пошатываясь, на кухню за другим, сам же наступил на разбитый фужер. Только стекло захрустело – а он поначалу и внимания не обратил даже. На кухню потянулась кровавая цепочка следов, донеслась матерщина. Изабелла взвизгнула, бросилась собирать осколки – сама порезала палец. Больно? Ни капельки. Только кровь, зараза, течет.
О, как эротично ты его обсасываешь, Белка! А ведь кто-то, помнится, обещал, что до меня тоже очередь дойдет.
Да погоди ты! Давай сначала о деле. Ладно, снимай это, раз тебе так нравится. Руку вот сюда… Только постоянно ряды расширять не выйдет. Людей-то куда потом девать? Не отстреливать же?
А почему нет?
– Да ну тебя с твоими шуточками! Коллектив – прежде всего. Но еще прежде – следует выпить. За удачу, за грядущий успех нашего безнадежного предприятия, за нашу дружбу, в конце концов. Или это у нас любовь?
А была ли любовь в жизни Изабеллы Вовк? Она, если даже вспоминать начнет, припомнит вряд ли. Быть может, лишь тогда, в шестом классе, когда отец еще капитаном служил на Дальнем Востоке. В школе небольшого военного городка, где всего-то по пять-шесть учеников в классах было, влюбилась она до беспамятства в одного парня из девятого. Вот по кому сохла юная Изабелла, умереть была готова. А он относился к ней, как к сестренке младшей. Кстати, это он первый начал называть ее Белкой. С тех пор так ее везде и всюду все друзья зовут. Надеялась она очень, что подрастет, похорошеет, и он увидит тогда…
Но отца перевели в Москву – преподавать в академии, – и связь после нескольких наивных писем с Максимом прервалась. Все последующие мальчики, юноши и мужчины никогда такой щемящей грусти в ее сердце не вызывали. Никогда не трепетала ее душа от радостной боли. Были разные у нее кавалеры, кто получше, кто похуже. Кто-то нравился даже, да вот только…
Впрочем, братья вот – ничего так ребята. И в деле, и в постели.
Энергии туйона требовался выход. И собутыльники знали, где этот выход – или вход? – искать. Избавленная от ненужной одежды, Изабелла чувствовала настойчивые мужские руки на теле. Соски напряглись им навстречу. А думала деловая женщина о том, что придется занять принимаемых на работу людей какой-то легальной деятельностью. Пускай они получают зарплату. И хорошую зарплату – тут жадничать не следует. Но зато они не будут совать нос в настоящие большие дела фирмы, о которых ведомо будет только посвященным. И можно ведь развернуться, ох как здорово можно развернуться!..
– Нет, ну, мальчики, так совсем ведь неудобно. Какое уж тут удовольствие? Пошли на кровать, а? Бокалы берите тоже, осторожнее только, хватит нам крови на сегодня. Вот, а ты, Данила, ложись сюда. Хорошо мне с вами, ребята. О-о-о-о, вот так, да. Хорошо… Сейчас, сейчас. И тебе, Валера, сейчас все будет, иди сюда, придвигайся… Вы только самолет завтра не проспите. Не то откроете вы фирму, как же. Так и останемся прозябать. Во сколько у вас вылет?