Голова кружится, перед глазами летают радужные круги. Пальцы дрожат, сердце бьется, словно раненая птица, но я все равно подношу к губам флейту. Неприятные ощущения не могут заставить меня бросить играть, ведь музыка – это основа жизни, сама жизнь.
Десятки пар глаз прожигают во мне дыры, но мучительное внимание незнакомцев лишь добавляет в мешанину чувств острого перца. Пусть смотрят, я с радостью дам им возможность прикоснуться к прекрасному, чудесному, лучшему, что есть на свете.
Низкий голос флейты устремляется вверх, волшебные звуки околдовывают, заставляют забыть обо всем. Шепотки замолкают, чужие взгляды становятся острее, раня, будто тонкие стилеты, но я не прячусь, раскрываясь перед ними, вбирая эмоции, даруя освобождение.
Чужие чувства горчат и пьянят, словно дзяньский бальзам, но они же преподносят ни с чем не сравнимое ощущение полета. Будто бы я лечу вслед за мелодией, купаюсь в дивных звуках.
Но рано или поздно приходит конец всему, я опускаю флейту, чтобы остаться на ногах, а не рухнуть на паркет. На смену эйфории приходит боль, проносится нестерпимым спазмом по телу и затаивается в груди, будто ядовитая змея. Змея, готовая в любой момент вновь пустить в ход свое жало. Впрочем, я только улыбаюсь – это небольшая плата за возможность прикоснуться к божественному искусству. Теперь, главное, устоять и не выказать чужакам, как мне сейчас больно.
– Леди Майлини. Леди Виола, вы волшебница! – голос маркиза Зеофира разорвал тишину.
Следом за хозяином вечера и остальные гости, до того не сводившие с меня напряженных взглядов, расслабились. Зал взорвался аплодисментами. Мужчины бурно восхищались талантом и красотой. А женщины, неодобрительно косившиеся на не особо богатое платье, позволяли себе улыбки.
Впервые со дня отъезда старшей сестры я почувствовала нечто похожее на счастье. Но заметив воодушевление на лице отца, нахмурилась. Не желая того, я с блеском выполнила приказание Майлини: меня заметили, мной восхитились. А, значит, шанс на то, что отец сумеет выгодно пристроить и младшую дочь замуж, повысился.
Я хотела выставить себя неумелой, но не сумела. Музыка всегда была моей слабостью, и отец это прекрасно знал, а потому, не сомневаясь, воспользовался. Возможно, совсем скоро я, как и Айя, отправлюсь в неведомые дали навстречу будущему мужу.
Все началось два дня назад. Я только-только пришла в себя после расставания с сестрой и решила отправить ей письмо, чтобы Айя получила послание сразу по приезде в новый дом. Спустилась, чтобы найти управляющего, но наткнулась на отца. С некоторых пор барон Майлини приказал следовать за собой в кабинет.
– Дочь, – проговорил отец, едва закрылась дверь. – Ты догадываешься, зачем я тебя позвал?
Пожала плечами, украдкой поглядывая на него. Смотреть прямо в глаза побаивалась. В прошлый раз за такую вольность и чрезмерно непочтительный тон отец наказал меня поркой и велел отобрать флейту на месяц. Из-за флейты я проплакала два дня, потом замкнулась в себе. Если бы не сестра, наверное, лишилась рассудка. Именно тогда поняла, что для отца мы только товар, который нужно подороже продать.
– Так и быть, просвещу, неразумное дитя, – продолжил он, не догадываясь, какие мысли бродили в моей голове. – Пришел твой черед, Виола.
Я невольно отшатнулась, будто передо мной был не Майлини, а сам Темный в его обличие. И тут же шагнула обратно, опасаясь очередного наказания. Однако мое нелепое телодвижение лишь рассмешило отца. Было видно, он наслаждался произведенным эффектом.
– Неужели я такой страшный?!
Молчала, судорожно сжав зубы. Ведь, итак, ясно, вопрос не требовал ответа.
– Впрочем, мне все равно, Виола. Главное, ты сделаешь то, что я скажу.
Мне захотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда. Например, в домике деда, отца матери, где я была всего лишь однажды, но запомнила тот день навсегда.
Моя мать – беглая дзяньская шаманка, поступившая заветами предков. Израненная и полуживая, она набрела на караван, возглавляемый Майлини, и осталась с ним. Какую выгоду углядел отец, мне не ведомо, но он связал женщину по рукам и ногам. Через год родилась я. Когда мне исполнилось шесть, Майлини сжалился над мамой и позволил ей навестить родных, дабы она вымолила прощение. Дед простил и отпустил с миром, обязав передать некие знания мне. Вот только я так ничего и не узнала, мама сбежала вновь на этот раз навсегда.
– Айя выполнила свой дочерний долг, – заговорил отец, вытаскивая из воспоминаний. – Пришел и твой черед, Виола.
Он выбрался из-за стола, обошел меня, внимательно оглядывая. Под этим тяжелым взглядом я поежилась.
– Через два дня в имении маркиза Зеофира ожидается бал, на котором пройдет импровизированный смотр талантов. Все проявившие себя будут награждены. Я надеюсь на тебя и твое умение, дочь.
– Вы желаете получить награду, отец? – спросила недоуменно.
Барон рассмеялся.
– Конечно же, нет. Я хочу, чтобы после твоего выступления все гости мужского пола хотели назвать тебя своей женой.
Как ни гнала я грустные мысли, чуда не случилось. Пришел и мой черед продать себя подороже ради благополучия того, кто никогда не считался ни с чьим мнением.
Тяжелый вздох сдержать я не сумела.
– Не нужно драматизировать, Виола. Судьба женщины – стать женой и матерью, иной и ждать не следует. А если постараешься, твой муж будет богат и знатен.
– Разве ж в богатстве счастье? – сказала, не подумав, и тут же поплатилась за длинный язык. Пощечина мигом отрезвила и заставила замолчать.
– Не тебе решать! – прикрикнул Майлини. – Твоя ненаглядная матушка дорешалась. Убежала вслед за любовью и что, вместо сытости и комфорта нашла смерть в сточной канаве! Ты хочешь того же?!
Я замотала головой.
– Имей в виду, дочь, каждая твоя ошибка отразится на сестре. Пока Айя не надела брачный обод, я всегда смогу придумать причину и отменить свадьбу. И тогда ей не поздоровится. Знай, твой промах – ее боль. Поняла?
Сейчас, как никогда, я хотела его ударить: сильно, больно, до крови. Но лишь кивнула.
– И не прячься по углам, как обычно. Вот-вот должна прийти портниха.
На этом отец разговор закончил. Взмахом руки он велел мне убираться. Я уныло брела к себе, когда меня перехватили. Обещанная отцом мастерица сцапала под локоток и потащила за собой. Сопротивляться сил не было, будущее выглядело серым и мрачным. Впрочем, далеко меня не увели. Некогда пустовавшую комнату на этом же этаже в спешном порядке оборудовали в мастерскую. Там-то мной и занялась не умолкавшая ни на секунду дамочка: обмеряла, накидывала на плечи обрезы ткани, хмыкала, качала головой, пока, наконец, не подобрала то, что подходило. На меня мастерица внимания не обращала, будто я была бессловесной куклой. Зато вслух говорила сама с собой.
Когда с выбором было закончено, мастерица начала шить. Мне велела присесть рядом в креслице и не мешать. Она явно использовала магию, ведь лишенный силы человек вряд ли бы сумел работать столько быстро. Иголка так и мелькала.
Следующая примерка состоялась часа через два, когда я уже устала следить за действиями швеи. Тело затекло на неудобном кресле, глаза слипались, мне было ужасно скучно.
– Так, милочка, поднимайся, – велела мастерица.
Заставила снять домашнюю одежду и упаковала в серебряное платье. Дошивала его уже на мне, периодически укалывая иголкой. Я только и успевала ойкать да дергаться.
Когда все было готово, мастерица пригласила барона. Отец удовлетворенно осмотрел наряд и расстался с небольшим мешочком денег. И вот спустя день я в том же платье стояла на импровизированной сцене и слушала похвалы от гостей маркиза Зеофира.
Когда гостям надоело меня хвалить, я спустилась с помоста, аккуратно затесалась в их ряды и позволила себе посмотреть выступление другие. Впрочем, ни меня, ни зрителей не впечатлила игра оставшихся участников смотра. Баронесса Грог слишком сильно лупила по клавишам, отчего звук получался рубленным, лишенным гармонии. Скрипка в руках маркизы Зеофиры, хозяйки вечера, скорее умирала в неловких руках, чем пела. Гости чудом дождались окончания партии и с чистой совестью отправились танцевать.
Возбуждение, ушедшее после игры, вернулось. Я с радостью принимала внимание противоположного пола. Бароны и баронеты, графы и маркизы и даже, о чудо, герцог Нилидер – известный банкир – одаривали комплиментами и всячески сражались за мою благосклонность. Я невесомой пушинкой порхала между ними, впитывая восхищение.
Танцы шли один за другим, ни разу я не подпирала стен, записная книжечка была заполнена заявками. К тому времени, когда некоторые дамы поспешили припудрить носики и отдохнуть, я едва стояла и не могла отдышаться. Однако все равно ощущала невероятный восторг. Тем более мне, наконец, удалось разобраться в себе.
Высокий стройный гибкий, он влек меня гипнотическим блеском черных глаз, вызывая некие ранее не изведанные чувства. Сердечко трепетало, стоило ему дотронуться до ладони или чуть ближе, чем нужно, прижать меня к груди. Граф Мариаме Горсе – прекрасный, словно бог и чувственный, будто мифический кирин.
Я с упоением вдыхала аромат его тела, с трудом контролируя собственное тело.
– Вы прекрасны, леди. – Жаркое дыхание обдало кожу, отчего я задрожала, будто в лихорадке. – Прелестный цветок сегодняшнего вечера.
– Благодарю, ваша светлость, – срывающимся голосом ответила я. – Мне, право, неловко.
– Не нужно робеть, дорогая. Лучше выпейте. Здешнее вино превосходно.
Он подал бокал, а после пригубил свое вино. Я судорожно облизала пересохшие губы, не сводя глаз с его чувственного порочного рта. В тот момент мне самой хотелось стать бокалом, чтобы граф вот так же ласкал и меня.
Чудом сдержав стон, опустила взгляд. Умом я понимала, вряд ли граф заинтересовался мной как будущей женой, но не могла заставить себя думать об этом. В мечтах я в свадебном платье стояла рядом с Горсе в храме, ожидая решения богов.
– Пейте, дорогая, – подал он голос. – Уверен, вы ни разу не пробовали такое вино.
Конечно, не пробовала. Я, вообще, ни разу не пила вина. В Черных Дубравах только отец мог себе позволить бокал другой, и все бутылки хранились в его кабинете.
– Да, конечно, – пробормотала чуть слышно и сделала глоток.
Пузырьки защипали рот, попали в нос, я выпучила глаза и закашлялась.
– Милый испуганный зверек, – шепнул Горсе на ухо. – Вы не представляете, как прекрасны.
Я покраснела и машинально допила все вино.
– Думаю, с вас хватит, – граф забрал пустой бокал из моментально ослабевших пальцев. – Потанцуем, этот танец вы обещали мне.
Я нашла в себе силы кивнуть. А потом приняла руку графа, чтобы чуть позже ощутить на своей талии его жаркую ладонь.
– Чувственная малышка, – то ли показалось, то ли граф, правда, сказал это. Впрочем, в тот момент мне было не до слов. Главное, я ощущала тепло его тела, вдыхала пьянящий аромат.
Вино кружило голову, я закрыла глаза, полностью отдаваясь партнеру. Впервые танец перестал быть для меня просто танцем. Превратился в интимный чувственный и желанный процесс. Знаменующий еще что-то важное.
– Вам плохо, дорогая? – услышала обеспокоенный голос графа.
– Нет, мне хорошо.
– Думаю, вам нужно на воздух.
– Как скажете, – пролепетала я, в тот момент готовая пойти с ним хоть на край света.
Горсе улыбнулся и вывел меня на балкон. Ночной воздух мгновенно охладил разгоряченную кожу, я поежилась. И ощутила, как на плечи легло что-то теплое.
– Я не прощу себе, если вы заболеете, леди Майлини, – проговорил граф.
Я почувствовала, как в душе разливалась благодарность, смешанная с еще более сильными чувствами.
– Благодарю, граф.
Балкон был огромен, он опоясывал имение по периметру. Помимо нас, здесь прогуливались и другие гости. Граф раскланивался с некоторыми, уводя меня все дальше. Друг с другом мы больше не разговаривали, пока, наконец, не остановились возле ажурной решетки за колоннами.
Я подошла почти к самому краю. Шагни вперед, подстреленным лебедем слетела бы вниз. Ощущение опасности роднилось с тем чувством, которое мне доводилось испытывать, играя на флейте. А оттого приносило несказанное удовольствие.
– В эту ночь звезду сверкают для вас, леди.
Горсе встал позади, его дыхание шевелило волоски, выбившиеся из прически.
– Вы преувеличиваете, граф, – ответила я.
– Нисколько, дорогая.
Крепкие руки легли на талию, поддерживая.
– Лишь только для вас одной.
Он склонился и поцеловал в шею. Я дернулась, пытаясь отстраниться, но не смогла. Еще никогда в жизни никто не прикасался ко мне так нежно и властно одновременно. Да что там, ни один мужчина никогда не дотрагивался до меня.
Глаза сами собой закрылись, я отдалась неведанным ранее чувствам. Кровь, будто вскипела и расплавленной лавой потекла по жилам, сметая все на своем пути. Исчезли стыд и смущение, страх и огорчение из-за приказа отца, осталось лишь всепоглощающее удовольствие.
– Какая вы сладкая, моя леди, – говорил граф. – Вкуснее самого изысканного яства.
Я смутно понимала значение слов, качаясь на волнах его голоса, словно щепка в бурном океане. Душа воспарила над землей, устремилось к звездам, тело же горело под поцелуями Горсе.
– Я жажду испробовать вас всю. Только слово, одно лишь ваше слово, и я вознесу вас к самой Всесветлой.
Говорить я не могла. В тот момент, казалось, забыла человеческую речь, превратившись в бессловесное животное. Впрочем, граф не стал дожидаться, пока сумею обозначить свое желание, и ринулся на амбразуры. Ласки стали еще интимнее, хотя я даже не могла представить себе, что такое может быть. Кафтан Горсе, укрывавший плечи, упал. Граф целовал чувствительную кожу, спускаясь все ниже, пока, наконец, не добрался до кружев, украшающих лиф платья. Руками он сжимал ягодицы, даже через слои ткани я ощущала жар ладоней.
– Дочь! – голос отца услышала сквозь туман безумия. – Что ты творишь?!
Объятья моментально разжались, послышались шаги быстро удалявшегося человека. Я открыла глаза и посмотрела на барона. Отец прожигал меня гневным взглядом, рядом с ним неодобрительно щурился хозяин поместья, из-за мужчин выглядывали и другие свидетели пикантной сцены.
Я лихорадочно одернула подол и поправила кружева на лифе. Впрочем, эти поспешные действия нисколечко не помогли, все, итак, поняли, чем мы здесь занималась. Я беспомощно заозиралась, ища графа Горсе, но тот растворился в ночи, не пожелав стать защитником. Оставил меня на растерзание толпы.
От стыда заалели щеки. Поддавшись порыву, я опозорила не только себя и отца, но и сестру. В глазах местной аристократии цена сестер Майлини, как невест, резко упала. Невольно мне удалось расстроить планы отца.
Я задрожала, судорожно обхватывая себя за плечи. Жар страсти, в котором купалась совсем еще недавно, погас, сменившись ознобом. Удовольствие – страхом и стыдом.
– Прошу прощения, маркиз, – отец повернулся к хозяину поместья. – С прискорбием хочу сказать, мы вынуждены покинуть вас. Я благодарю за столь радушный прием.
– Счастливого пути, – отозвался маркиз.
Его голос оставался приветлив, как и в тот момент, когда мы пришли, но взгляд. Маркиз Зеофир оглядывал отца со смесью брезгливости и интереса, будто неведомую и крайне противную на вид зверюшку. И я знала, этот взгляд Майлини не простит никому. Ни маркизу, ни мне. И если Зеофиру вряд ли грозили неприятности, то я получу сполна. Отец найдет способ отомстить мне за унижение. И от этого знания начинали подгибаться колени.
Найдя в себе силы, я попрощалась с присутствующими согласно этикету. Пусть этих высокомерных персон мне больше никогда не увидеть, вряд ли отец решит еще раз раскошелиться на то, чтобы ввести опороченную дочь в свет, но хоть напоследок я буду вести себя как леди.