Рубиновое сердце
Ленинград. 192... год
К тому времени, как будущая Зоина мама Надежда Александровна закончила бывший Петербургский женский медицинский институт и стала работать врачом, уже успела произойти революция. Мать Нади, совершенно не интересовавшаяся дочерью, вышла замуж за француза и, собрав оставшиеся драгоценности, укатила в Париж, а новое правительство оставило девушке одну комнату в их бывшей огромной квартире. Где Надя и жила теперь вдвоем с няней Полиной, которая первый раз взяла ее на руки, когда была еще моложе своей нынешней воспитанницы. Отец умер несколькими годами раньше. Известный врач из старинной докторской династии, он очень любил свою жену. Не просто любил, а буквально сходил по ней с ума. Та же не отвечала ему взаимностью, и, не выдержав ее измен, он начал пить, увлекся кокаином, игрой, а потом его нашли у себя в кабинете мертвым. Он застрелился.
За Надей тянулся шлейф ее родственников, практически врагов народа. Она уже много лет работала в районной больнице и была уверена – это самое большее, на что она могла рассчитывать в жизни. Она ни с кем не встречалась, хотя мужчины обращали на нее внимание. Ей совсем никто не нравился, а просто так, лишь бы был, она не хотела и думала, что умрет старой девой. И на всякий случай всегда молчала. Любое ее слово могло быть не так истолковано, любое ее мнение воспринималось с предубеждением. Она прослыла букой, одиночкой, зазнайкой, и ее даже не пригласили на лекцию профессора Светланова, приехавшего из Москвы. Она познакомилась с ним потом, в больничной столовой. За одним из столиков он увидел хрупкую и грустную девушку. Коллеги сидели по двое, по трое, болтали, обсуждали свои дела. А она была совершенно одна, и он, отмахнувшись от свиты, направился к ней. Влюбился сразу и в ее темные глаза, и в тихий потусторонний голос, и в бледную кожу, под которой мерцали тонкие голубые жилки. Она выглядела такой трогательной, загадочной и нежной, что сразу захотелось защищать и оберегать ее от всех бед, сделать ее спокойной и счастливой. И коллеги, и сама Надя предупредили его, что она не на хорошем счету у власти. Что из-за этого знакомства у него могут случиться неприятности. Но зато сам Владимир Михайлович был на слишком хорошем счету: за большой талант, за золотые руки и за несколько спасенных жизней Очень Важных людей.
В городе на Неве ему оставалась еще неделя. И когда начался отсчет дней, приближающих отъезд, он поставил себе цель уговорить Надю выйти за него замуж и согласиться переехать в Москву.
На следующий вечер они пошли гулять и бродили по Петербургу всю ночь. Владимир Михайлович держал Надю под руку, и им обоим не верилось, что вот так просто, в больничной столовой, можно встретить родного человека. Гуляли по темным городским улицам, болтали, смеялись, рассказывали друг другу всю жизнь «до». И в районе одного из переулков за ними стала следить пара глаз. Мелькая неслышной тенью вдоль стен, укрываясь в арках, преследователь еще с полчаса шел за ними, а потом решил – можно.
– Дяденька, а дяденька! Ты и вправду такой добрый, как прикидываешься?
Маленький мальчик в грязном пальто с короткими рукавами, в заломленной на бок ободранной ушанке, снятой с головы какого-то взрослого, и с чумазой мордашкой дергал Владимира Михайловича за рукав.
– Мальчик, ты откуда взялся? Что так поздно делаешь на улице?
– За вами слежу!
Взрослые, улыбнувшись, переглянулись.
– А где твои родители? – спросила Надя.
– И зачем же мы вам понадобились, молодой человек? – одновременно с ней спросил Владимир Михайлович.
– А я добрых искал. Вы ж не обманете и в участок не отведете?!
– Ты лучше не юли, говори прямо, что нужно?
– А не обманешь?
– Вот заладил, хорошо, не обману.
Мальчик раскрыл сжатый до этого кулак, и на его ладони красным сверкнул большой рубин.
– Дяденька, купи стеклышко.
Профессор осторожно взял камень и стал его разглядывать.
– Украл?
– Чего сразу украл-то? Вчера ночью старуху-процентщицу кокнули и ограбили. Она на последнем этаже живет, целую хватеру занимает. Занимала, то есть. Ну а мы в подвале. Я домой идти боялся, за день ничего не заработал, думал, батька пьяный до смерти заругает. Вот под лестницей и заночевал. Слышу – идут сверху. Ну я шевельнулся, спугнул их, они побежали, да выронили что-то, рядом шмякнулось со мной на землю. Я рукой-то пошарил и этот камушек нашел. Вот и подумал, надо выследить кого, чтоб и при деньгах, и добрый. А в лавку к кому идти, так начнутся расспросы или обманут. Ты ведь не обманешь, а, дядь?!
Они слушали, раскрыв рты. Это был большой, крупный рубин и, похоже, очень дорогой.
– Ты где живешь-то сам?
– А вам зачем? Берите камень, давайте деньги. Я ничего не воровал. Нашел. А бабке этой так и надо. Сколько людей от нее в слезах уходило. Жадная была, вот и поплатилась.
– Вот что, парень. Камень этот дорогой. На вот все деньги, какие у меня есть, а завтра встретимся, и остальное получишь.
Мальчик радостно рассматривал бумажные купюры.
– Что, и еще дадите?
– Дадим.
– А в милицию не пойдете?
– Нет.
– Ну ладно. Живу я на Лиговке, от прачечной на углу второй дом. Спросите Ваньку Рыбина.
И он припустил.
– Завтра пойду в участок, выясню, что там случилось. Может, камень как улика поможет преступников найти. А за мальчиком надо присмотреть. Не дело, что папаша его обижает. Парню в школе учиться надо.
На следующий день профессор пошел в участок. О преступлении на Лиговке, связанном с убийством старухи, никто и не слышал. Когда Владимир Михайлович подошел ко второму дому от прачечной, тот оказался старым развалившимся одноэтажным строением с забитыми досками окнами. Ваньку Рыбина никто не знал. Профессор несколько дней думал об этой истории, а потом забыл. Он уехал в Москву, за ним переехали Надежда Александровна с Полиной, поменяв комнату в Ленинграде на жилье в Москве. Камень, мистическим образом попавший к ним, остался. Они считали его их тайным знаком, их общим Рубиновым сердцем. Прежде чем родилась долгожданная Зоя, они прожили вместе много счастливых лет.