VI
– Однако, господа, – призвал коллектив к порядку Жуков, взглянув на часы, – пора бы и поработать слегка. Что мы имеем?
А имели мы Ромкин репортаж с места событий, и мою информацию об исчезновении Алексея, которую следовало задрапировать в почти невесомый флер таинственности. Правда, Дирижабль просил без его визы материал о художнике не публиковать, но сотовый шефа был заблокирован, и поэтому я с чистой совестью окунулась в муки творчества, тем более, что ничего другого, кроме истории Алексея и рассуждений о Джеке Потрошителе, предложить не могла. Потрошителем же перекрыть отведенную в журнале площадь было нереально. Шантер приткнулся тут же. Пыхтя и прихлебывая кофе, он ваял на Борькином компьютере. А Борька отправился к Лавриновичу уточнять, есть ли еще «дырки» в номере, которые следует срочно заполнить, а заодно испросить разрешения на публикацию информации о загадочном исчезновении Алексея. В конце концов, именно Лавринович обязан принимать подобные решения, когда Дирижабля нет на службе. После творческого процесса мы решили не разбегаться и продолжить обсуждение текущих событий.
Жуков вернулся минут через десять. Вид у классика отечественной журналистики был озадаченный.
– Зинаида, – сказал он, – тебя Лавринович зовет.
– По какому поводу? – удивилась я. Ехидный и амбициозный заместитель Дирижабля старался общаться со мною пореже, поскольку не любил, когда его ставили на место.
– Сказал, что ему твоя помощь нужна.
Я удивилась еще больше и пошла на зов.
Стоя возле окна, Лавринович изучал какую-то бумагу. Он был непривычно сосредоточен и напоминал Ленина в Смольном за чтением телефонограммы об очередной вылазке контрреволюции.
– Зинаида, – задумчиво произнес он, – вы что-нибудь знаете об НЛП?
– Нейролингвистическом программировании? – уточнила я.
– Ну, да, – нетерпеливо подтвердил Лавринович. – Помнится, вы материал на эту тему делали.
– Делала, – согласилась я, – но о самом механизме знаю в самых общих чертах, на уровне дилетанта. Более глубоко не изучала, надобности не было.
– Так взгляните с позиции дилетанта на данный текст и скажите, присутствуют здесь элементы психологического кодирования или нет?
Я взяла бумагу. В ней речь шла о достоинствах каких-то немыслимых тренажеров, крема для массажа и спортивной одежды. Реклама как реклама. Но реакция Лавриновича на нее была столь необычной, что я пригляделась внимательнее. Да, в построении фраз и выборе звуков прослеживалась определенная система. Но семантическое кодирование в
рекламе – дело обычное. Цель ее – оказывать психологическое воздействие на потребителя. Об этом я и сказала Лавриновичу.
– То есть, вот такой текст располагает вас к покупке данных товаров? – уточнил он.
– Ну, не знаю, – с сомнением протянула я. – Меня лично – нет. Но, может, я просто не поддаюсь воздействию рекламных трюков. А кто это писал?
– В том-то и дело, что нам передали готовый текст. А господин Канцлер распорядился поместить его в первозданном виде.
Я не сразу поняла, что речь идет о Дирижабле. И уж совсем непонятной мне показалась излишняя бдительность Лавриновича по поводу какой-то рекламы.
– Я все-таки вас попрошу, – серьезно сказал он, – подумать на досуге вместе с ребятами над этими текстами и проанализировать их.
– А, может, все-таки лучше к специалистам обратиться? – с надеждой спросила я.
– Не лучше, – отрезал шеф, – это конфиденциальная информация, я имею в виду не сам текст, а нашу беседу, и поэтому жду вашего заключения. А рекламу поместим в следующем номере, – подумав, добавил он.
Чувствуя себя польщенной, я взяла листы, но особого значения разговору не придала, поскольку знала, что Дирижабль и Лавринович не ладят, причем, очень давно. Лавринович считал Дирижабля упрямым идиотом, занимающим не свое место, и все время подчеркивал это, а Дирижабль, признавая высокий профессионализм своего зама, обожал указывать ему, кто в доме хозяин, особенно в присутствии коллектива.
Я вернулась в Борькин кабинет, запихала бумаги в сумку и сразу же включилась в дискуссию: Шантер и Жуков горячо обсуждали чудесное исцеление Спиридона. Ромка настаивал, что бывшего алкаша преобразило в провидца созерцание синего монстра, явившегося из водных глубин. Я решила перевести беседу в русло реализма и попросила Ромку хорошенько подумать, прежде, чем он даст окончательный ответ на один из главных вопросов: действительно ли труп на танцплощадке материализовался из ничего? Не прозевал ли он какой-нибудь возможный источник информации? Шантер с негодованием отверг мои подозрения.
– Что ж, – подытожил Жуков, – судя по всему, в Вишневке произошло то, чего в реальности произойти не могло. Поэтому давайте думать. Зинаида, для начала обратимся к твоему парадоксальному мышлению. Какую авторскую версию ты изложила в журнале по поводу обстоятельств убийств, которые приписываются Потрошителю?
– Если исключить мистику, остается единственный вариант: преступления происходили не там, где лежали трупы.
– А где? – удивился Ромка.
– Неподалеку от этих мест. Лично я считаю наиболее логичной такую версию: девушки заманивались, а, вернее, приглашались в экипаж, усыплялись, тела расчленялись, а потом выбрасывались неподалеку. Эдакая мобильная камера пыток. Очень удобно!
– А кровь?
– Полагаю, что даже в те времена существовали материалы, которые отталкивали влагу.
– Роман, а что говорит экспертиза? – вернул нас к реальности Жуков, – Человек, тело которого обнаружили на танцплощадке, был убит задолго до этого?
– Я с экспертами не общался, – важно сказал Ромка, – но мой друг участковый утверждает, что труп был едва ли не теплый. Именно это обстоятельство и сбивает всех с толку. Лицо жертвы изуродовано очень искусно, явно для того, чтобы человека не скоро опознали. На территории санатория его искромсать не могли: везде же люди, а в лесу темно.
– А свет сразу привлек бы внимание, – подхватил Жуков. – Пустующих зданий поблизости нет, склады забиты товаром и заперты, на хуторе тоже убийство произойти не могло. Если версию Зинаиды перенести на нашу почву, то можно предположить, что убийство было совершено в машине, причем, довольно вместительной. А машина эта находилась поблизости от танцплощадки. Иномарки и фура исключаются. Значит, там был еще один автомобиль, на который никто не обратил внимания. А это, прежде всего, говорит о том, что он был темного цвета. Можно ли въехать на территорию санатория, минуя шлагбаум и не включая фары?
– В принципе, можно, – подумав, сказал Ромка. – Шлагбаум перекрывает основную дорогу, по которой фурами можно вывести товар со складов. А параллельно ей, в лесу,
идет другая, по которой серьезная машина не пройдет. По этой дороге, в объезд шлагбаума, ездят многие рыбаки к озеру.
– Видимо, на ней и дальний свет включать не обязательно, предположил Борька. – А скажи, можно ли было на автомобиле вклиниться между иномарками и танцплощадкой?
Шантер снова подумал. – Наверное, можно, – неуверенно сказал он. – Там, вроде, места хватает. Но его бы обязательно заметили!
– А сейчас не торопись и подумай хорошенько, – попросил Жуков, – может быть, хотя бы ненадолго на танцплощадке выключался свет?
– Не было такого, – покачал головой Ромка, – об этом и следователи всех спрашивали.
– А, может, произошло что-то, что отвлекло внимание присутствующих хотя бы ненадолго? – вмешалась я. – Ну, скажем, поссорился кто-нибудь?
На этот раз Шантер думал долго.
– Ну, поливали охранники на какого-то Витьку, – сказал он. – Витька этот напился, включил кипятильник, а сам к соседке за сахаром пошел. Заболтался и чуть здание не спалил. Сам он, правда, клялся, что кипятильник не включал, но ему не поверили.
– И серьезный пожар случился? – поинтересовался Борька, взглянув на меня.
– Тумбочка слегка выгорела, но дыму много было. Охранник даже в глаз Витьке дал, тот хочет сейчас в суд обращаться.
– То есть, самые трезвые из аборигенов – охранники, и абсолютно все обитатели дома, где проживал коварный Витька, занимались пожаром?
– Наверное, – пожал плечами Ромка.
– А остальных не стоит и в расчет брать, – резюмировал Жуков. – Уверен, что их невозможно было от ночных купаний да шашлыков оторвать. А из отроков, вкушавших запретные плоды в иномарках, свидетели, вообще, никакие. Но тут возникает еще один важный вопрос: зачем нужно было подбрасывать труп на танцплощадку? Из хулиганства?
Глупо. А что говорят в народе?
– В окрестных деревнях шепчутся, что это монстр убивает, – нехотя признался Ромка.
– Но где-то в той местности, вроде, какие-то бизнесмены после Ромкиных публикаций мотель собирались строить, – напомнила я. – А вдруг именно такой реакции они и добивались? Может, это банальный рекламный ход?
Шантер постучал себя по лбу:
– Ты в своем уме, Зинаида? Одно дело, когда речь идет о курах. Но какой нормальный человек захочет отдыхать там, где людей убивают? Туда не то, что экстремалы, туда даже психи не поедут!
– Ну, происки хозяев складов: они, скажем, хотят отпугнуть потенциальных воров? – выдвинула я новую версию.
Тут и Жуков покрутил пальцем у виска.
– Ладно, – сказал он, давайте, еще раз по кофе, а потом Шантер пойдет отдыхать, чтобы завтра снова отравиться в Вишневку. Ромка, надеюсь, ты понял, какие дополнительные вопросы нужно прояснить? А ты, Зинуля, расскажи о художнике то, что не вставила в материал.
Я рассказала. Мы выпили кофе и решили, что я буду и дальше раскручивать историю с Алексеем, если тот все еще не нашелся, а Борька попробует использовать старые связи и узнать что-нибудь о бизнесменах, строящих под Вишневкой мотель. Тут зазвонил мой сотовый, и бывшая однокурсница Наталья Бадаева обиженно сообщила, что у нее сегодня День рождения. Она это делала ежегодно, поскольку я даже о своем не всегда помнила. Пока муж Натальи, скромный бизнесмен Иван колесил по Украине в поисках партнеров, она маялась от скуки, догуливая отпуск.
Судьба жестоко подшутила над моей подругой, одарив престижной работой в Министерстве культуры. Отказаться Наталья не могла, поскольку работала над диссертацией на культурно-историческую тему, да и деньги нужны были, и, зверея за письменным столом, бедная авантюристка люто завидовала моей свободе и нищете. А отпуск, проведенный в четырех стенах, и вовсе испортил ее характер. Я решила отложить все дела на завтра и обещала быть у именинницы через пару часов.