Глава 2
Взорванная Луковица
Что такое одиночество? Для кого что. Одним это радость, другим тягость. Одним – награда, другим – наказание. Потому и признаки одиночества каждый описывает по-своему. Уставший от круговорота лиц и дел бизнесмен опишет его как долгожданную встречу рассвета где-нибудь на вершине горы или на берегу необитаемого тропического острова. Засидевшийся в тесной конторке серый клерк скажет, что это еще один напрасно прожитый момент жизни. Утомленная поклонниками кинозвезда за него поблагодарит, а заключенный из одиночной камеры – проклянет. Вот и получается, что одиночество это и не хорошо, и не плохо. Все зависит от точки зрения.
Смаглер-контрабандист Шершень понимал и принимал обе точки зрения. Большую часть времени он проводил в своем корабле, где условную компанию ему составлял только бортовой искусственный разум. Но космический волк не страдал от нехватки общения с живыми людьми. Более того, он сознательно его избегал. Ведь они были другими, почти все. И по происхождению, и по менталитету, и даже внешне. С ними было неинтересно. А такие, как Шершень, встречались крайне редко и… с ними было вообще не о чем говорить. Такой вот парадокс. Впрочем, распространялся этот «парадокс» не на всех. Красивые женщины были в нем приятным исключением.
Вот и наслаждался Шершень своим одиночеством, одновременно страдая и выдумывая от скуки занятия вроде смаглерских авантюр и коллекционной охоты за юбками во всех портах. Причем и на авантюрные деловые предложения, и на подружек Шершню исключительно везло. Зачастую он даже не искал ничего и никого, они сами его находили.
Хотя что тут удивительного? Репутация у Шершня была самая подходящая. Нелюдимый, загадочный, но чертовски удачливый. Вот на него и выходили заказчики с предложениями, от которых отказались все остальные смаглеры. В некоторых портах даже появилось расхожее выражение «дело для Шершня». То есть гиблое, но прибыльное.
А с новыми подружками выходило еще проще. Шершень слишком любил себя, чтобы цеплять дешевых шлюх в портовых кабаках. За очередной «жертвой» он наведывался в относительно приличные места. Например, в дорогие торговые центры. Да, да, слонялся по сияющим выставочным залам и разглядывал витрины с объемными проекциями дорогущих тряпок, сшитых вручную, а не распечатанных, как все остальное в этом мире, на универсальных принтерах.
Шокирующее зрелище, надо признать. Одетый в потрепанную униформу-трансформер, брутальный, небритый, но достаточно симпатичный капитан-смаглер разглядывает новинки высокой моды. Дамочки с тонкой нервной организацией замирали в полнейшем ступоре, а те, кто посмелее, просто таращились и едва не стонали от этакого шоу. Куда там стриптизу в заведениях «только для дам»!
И ведь Шершень не раздевался даже в примерочных. Он просто бродил с полчаса, а затем заходил в отдел нижнего белья. Женского, если хотел подцепить изнеженную дурочку помоложе, или мужского, если собирался отдохнуть в обществе дамы постарше, поопытнее.
Тактика срабатывала всегда. В женском отделе Шершень просил помочь с выбором подарка для своей девушки, а затем изображал вспышку и любовь с первого взгляда. В мужском – делал грустные глаза и давил на одиночество. Да там и давить-то не приходилось. Один факт, что мужчина решился забрести в такой отдел, а не отправил в него свою благоверную, говорил о его крайнем одиночестве и огромной потребности в утешении.
Вот и получалось, что лично для Шершня в его одиночестве было примерно поровну плюсов и минусов. Если, конечно, не брать в расчет главную душевную занозу всей его жизни – уникальное земное происхождение.
Быть одиноким в толпе по причине творческого устройства внутреннего мира или сознательно выбрать такой образ жизни по каким-то другим причинам – это одна песня. А вот быть одиноким, поскольку ты в принципе не такой, как все – совсем другая. И что хуже всего, даже если находишь подобных себе отщепенцев, полноценного сообщества не получается. Единение должно строиться на позитивных моментах, на общих интересах или преодолении проблем, а не на их усугублении. В отличие от творческого союза, клуба по интересам или общества анонимных алкоголиков, общество анонимных одиночек организовать невозможно. Ведь собравшись вместе, они посмотрят друг на друга печально, обалдеют от того, что их так много, да и разбредутся, замкнувшись в себе окончательно.
Казалось бы, Шершень мог вернуться на Землю и разом избавиться от одиночества, поскольку найдет там своих сородичей. Но если бы все было так просто! Землянин из Шершня был только «внешний». То есть для тех, кто никогда на Земле не бывал и настоящих землян не видел. На Колыбели его не признали бы своим ни за что. Он ведь и не был им по сути. Да, попал на Землю в младенчестве, вырос на ней, был воспитан в ее традициях. Но генетика тянула в космос, куда Шершень в конце концов и смотался. Сын одной из космических рас так и не сумел подавить главный инстинкт человека со звезд – стремление к этим самым звездам.
«Разве можно от такого отказаться?»
Шершень попытался встряхнуться и перевел взгляд на объемный фронтальный экран. Созданная кораблем проекция была великолепна. Капитан будто бы сидел на самом краю огромного балкона в считаных сантиметрах от космической бездны. Казалось, протяни руку, и кончики пальцев пронзит космический холод. Или воображаемая тончайшая перегородка пойдет трещинами, а затем рассыплется, и тебя вышвырнет из рубки к сверкающим звездам. Будь Шершень настоящим землянином, он сошел бы с ума от страха. У его «сородичей» на Колыбели даже от высоты в десять метров пятки зудели, что уж говорить о взгляде в этакую бездну.
«Как говорил Целитель Орлов, то ли ты в бездну смотришь, то ли она в тебя, непонятно, – вспомнилось Шершню. – В этом суть землян. Планета для них все мироздание. А галактика, вселенная, космос… понятия отвлеченные, как философия. Да еще и мрачные, поскольку любое неосторожное движение – и конец, ты бездыханная ледышка на космических просторах. Понять, что можно обойтись без неосторожных движений, земляне просто не в состоянии. Не тот склад ума. Он ведь сформировался у них на ошибках. Вся их цивилизация была построена методом проб и ошибок. Для них поэтому даже само слово ошибка имеет нейтральный смысл. Да, не хорошо, но и не плохо. На них учатся. Поэтому ошибки переживаемы и прощаемы. Так что все правильно, в космосе землянам не место. Здесь ведь ошибка синоним катастрофы».
Шершень перевел взгляд вправо. Если прямо по курсу переливались жемчужные россыпи далеких туманностей и сияли газовые облака, то по правому борту готовой к прыжку «Вики-2» картина была другая. Здесь по мере разгона корабля скопления относительно близких звезд медленно вытягивались и сливались в алмазные ниточки. И на фоне всего этого космического великолепия невдалеке чернела клякса мнимого «дефекта пространства». На самом деле это был корабль «Стальная бабочка». Она двигалась параллельно курсу корабля Шершня, тоже разгоняясь для прыжка.
«Вот она, моя единственная ошибка, – Шершень вздохнул. – Катастрофы пока не случилось, но это ведь пока. В любую минуту все может поменяться. Шарахнуть бы по ней из всех орудий, да только не хватит мощности, чтобы вмиг ее сжечь. А вот у хозяина «Стальной бабочки» с мощностью полный порядок. Так что остается работать по плану и делать вид, что ничего не происходит. Что никаких сопровождающих у нас нет. Ну а выйдет хозяин на связь… будем говорить. Хотя вряд ли. Скорее, он будет давать новые указания, а я буду покорно кивать. Дернул же черт связаться с этим странным типом!»
Проекция на миг сделалась ярче, а затем померкла, и перед капитаном заклубилась условная лиловая дымка. Корабль прыгнул в гиперпространство. На самом деле никакой «дымки» за бортом не было. Шершень вообще сомневался, что там хоть что-то было. Корабельный разум-синтетик просто подменил реальное изображение этакой «заставкой», чтобы абсолютная внепространственная пустота не давила на психику.
В стандартном наборе заставок имелась не одна тысяча вариантов, но смаглер обычно выбирал дымку, окрашенную в подходящий настроению цвет. Сейчас ему хотелось, чтобы дым был лиловым. Придет другой вахтенный, заменит на свою заставку, если захочет. Или вовсе запустит вместо нейтральной проекции какую-нибудь интерактивную постановку. В ближайшие сутки реальное изображение все равно не потребуется. Разве что взглянуть на «Стальную бабочку», но ведь о ней знал только Шершень.
Нет, еще о преследователе знала Маритта, но смаглер уговорил рыжеволосую красотку помалкивать об эскорте. Стоило это Шершню немалых усилий, однако капитан справился. Вернее, справился его кошелек.
Вильдерша и без того уже стала вполне обеспеченной дамочкой, ведь вся оплата за предыдущую миссию пошла ей в карман. Теперь же она стала богаче вдвое. Потому и пообещала забыть о преследующем «Викторию-2» корабле.
Обычно Шершень не верил дикарям ни на грош, но сейчас у него не оставалось выбора. Да и не вписывалась Маритта в вильдерские стандарты. Не то чтобы она была на редкость честной. Нет. Скорее она была на редкость умной.
«Своего эта амазонка не упустит. Сейчас ей выгодно молчать и качать из меня денежки. Причем она отлично понимает, что ей это ничем не грозит. А когда выйдем из прыжка, она может и отыграть назад. Но это будет уже другая песня. В другой обстановке, по другому поводу и с новым аккомпанементом. Так что будем решать проблемы по мере возникновения».
– Прыгнули?
На мостике появился командор Макс Хауэр. Великий и ужасный. Во всяком случае, для врагов. Шершень уже освоился в компании этого мароманна и видел в Хауэре не боевую машину, а вполне нормального человека. Во многом даже интересного. Конечно, с поправкой на то, что в целом мароманны Шершню неинтересны, как и все другие люди. Кроме, как уже сказано, красивых женщин. Кстати, в мароманнском варианте – расписанных подвижными нанотатуировками, как и мужчины, с головы до ног.
– Да, – смаглер кивнул. – Все по плану.
– Иди отдыхай, ты сегодня хорошо поработал. – Макс косвенно подтвердил, что вовсе не ужасен, а величие его не испортило. – Я посижу.
– Да я не устал, – Шершень для проформы замялся, но затем кивнул и уступил кресло. – Я только в душ и обратно.
– Отставить. – Хауэр махнул рукой. – Отдыхай по полной программе. Выспись. Ты нам свежим и бодрым понадобишься, когда выйдем из прыжка. Меня Бозе подменит, потом Сайрус и робокриги.
– Только Момо на вахту не ставьте. – Шершень усмехнулся. – И Маритту. Женщина за штурвалом… беда.
– Тут главное, чтобы не трогала ничего. – Макс тоже усмехнулся. – Иди отдыхай, мы разберемся.
Капитан еще раз кивнул и повертел головой в поисках подсказки. Поскольку он не имел возможности напрямую, как мароманны, подключаться к бортовому разуму-синтетику корабля, найти отведенную ему каюту Шершень мог только с помощью подсказки-проекции. Корабль оказал ему такую услугу, и минутой позже смаглер очутился в своей каюте.
Когда дверь закрылась, капитан буркнул, что сам разберется, где тут душ, а где кровать, но проекция стрелки-указателя не исчезла. Она вдруг расширилась по вертикали и превратилась в объемную фигуру человека в мароманнском парадном плаще с капюшоном.
Этот образ был хорошо знаком Шершню. И смаглер меньше всего хотел его увидеть еще раз. Но куда было деваться? Приказать кораблю вырубить связь со «Стальной бабочкой», зависшей вне пространства, но фактически неподалеку от «Вики-2»? Вряд ли синтетик корабля сумеет это сделать. Да он вряд ли даже в курсе, что эта связь установлена!
Шершень почему-то был почти уверен, что хозяин «Стальной бабочки» – чей образ и сформировался посреди капитанской каюты, установил контакт в закрытом режиме. Как он сделал это технически? Да бог его знает. Как-то он ведь сжег Руперта Герцога, который находился в пятидесяти километрах, да еще внутри якобы надежного укрытия. Значит, имелись у хозяина какие-то особые технические возможности. И значит, сопротивление бесполезно.
Капитан обреченно вздохнул и хмуро взглянул на проекцию.
– Слушаю.
– Это я тебя слушаю, смаглер, – образ гостя сделался окончательно достоверным, теперь он казался плотным и даже осязаемым, если осмелишься прикоснуться. – Мне нужен отчет о событиях после того, как я высадил Герцога на Терранову. Вернее, после того, как был вынужден сжечь его.
– Потому что его едва не раскрыли Хауэр и Бозе?
– Да. Рассказывай, что было дальше. Как вы все очутились на борту этого странного корабля? Я не могу понять, он мароманнский или дактианский?
– И тот и другой. Дактианцы захватили этот трофей и переоборудовали на свой манер для разведки во вражеских тылах. Но в нем сохранены и мароманнские детали. Получилось два контура управления и две системы вооружений. Очень удобно.
– С этим все ясно. Теперь по делу. Рассказывай.
– Мароманны хотели вывезти найденное оборудование и пленников, над которыми дактианцы проводили эксперименты в лабораториях Эпсилон-13, но случилось что-то странное. Сначала мароманнский крейсер жахнул по грунту из больших пушек и уничтожил половину робокригов рядом с базой, а затем по самому Эпсилону-13 врезал дактианский кит. Получилось, будто бы мароманны и дактианцы сговорились и решили уничтожить всех, кто узнал про Эпсилон-13. Даже своих лучших офицеров не пожалели ни те, ни другие. Что уж такого особо секретного было спрятано в подвалах Эпсилона – даже предположить не возьмусь. Но мы выжили. А вот каким чудом мы выжили, до сих пор не понимаю. Потом мы встретились с остатками отряда Сайруса Рема, и доктор Бозе умудрился заключить с ним перемирие. Вместе нам удалось покинуть опасную зону и найти этот корабль. Сайрус его нашел, если точнее. Как-то так.
– Не пойдет. – Хозяин «Стальной бабочки» качнул головой. – Сумбурно и мало точной информации. Я вижу, что у тебя появился новый электронный секрет. Ты ведешь запись с помощью мароманнского регистратора. Это так?
– Если видишь, значит так, – нехотя признал Шершень. – Но я не специально! Это все мароманны! Надели на меня что-то вроде ошейника. На всякий случай, чтобы не сбежал.
– Что ж, это дальновидно с их стороны. Хотя вряд ли они думали, что записи пригодятся именно мне. Покажи мне ключевые моменты. Как было принято решение лететь на Эниум? Почему именно туда? А еще мне интересна обстановка на борту твоего нового корабля.
– Я понял. – Шершень вывел объемное изображение записи в пространство каюты. – Я постараюсь выделить главное. Вот, смотри. Это как раз момент, когда было принято решение. Часть записи я сделал сам, а часть скачал из памяти Цербера.
– Цербера?
– Своего конвоира… короче, сам все поймешь.
Объемное изображение получилось достаточно подробным, чтобы передать не только детали, но даже атмосферу места, где очутились в результате длинной череды приключений двое дактианцев, два мароманна, с ними «полтора» робота и кифер по прозвищу Момо, а также вильдерша Маритта и случайно вляпавшийся во всю эту историю Шершень. Сводную группу приютила просторная пещера, вход в которую скрывался за стеной мощного водопада. Убежище оказалось настолько удачным, что беглецы позволили себе немного расслабиться и попытались обсудить ситуацию…
… – Соберем информацию обо всем, что может быть связано с текущими странными событиями на Терранове и обо всех похожих случаях, – предложил мароманн, военный доктор Борис Бозе, – осмыслим всем коллективом… а лучше прогоним все данные через мощный аналитический хаб. Глядишь, и найдется ответ на вопрос «что происходит на самом деле?».
– Где ты возьмешь аналитический хаб? – с сомнением спросил его начальник командор Макс Хауэр. – Центральный синтетик Маробода нам не доступен. Узел генштаба или Генеральный статистик тоже не помогут. О дактианцах с их информационными морями и потоками я молчу, это вообще не вариант. Остается обратиться к смаглерам, но у них нет ничего подобного, только жалкие пародии.
– Есть, – уверенно возразил доктор. – И это действительно хаб, крупнейший узел, перекресток информационных систем! И он вдвое круче ЦСМ. Ведь в нем сходятся и успешно переплетаются инфопространство Маробода, инфопотоки Аррадакта и все «независимые» сети. Даже сеть сайтенов. Возможно, у этого хаба есть связь и с фортанами. По крайней мере он всегда в курсе ключевых событий в их мирах.
– О чем ты говоришь? – Хауэр поморщился. – Что опять за фантазии?
– На этот раз никаких фантазий, только факты. Я говорю об Эниуме. Уникальном планетном явлении в секторе Урма-17. И об одноименном информационном узле, хабе.
– Много слышал об этом Эниуме, – сказал главный из прибившихся дактианцев, тактик второго уровня Сайрус Рем, – но еще слышал, что в сектор Урма-17 почти нереально попасть.
– Это такая информационная маскировка, – ответил Борис. – Чтобы не лезли, кому не следует. Будь все плохо, откуда на Эниуме взялся бы хаб? Ведь его построили поселенцы, аборигенов на Эниуме нет. Маршрут подлета, особенно с нашей стороны, конечно, сложный, но не для опытных пилотов и навигаторов. Допустим, таких, как Шершень. Бродяга, ты бывал на Эниуме?
– Я? – Шершень пожал плечами. – Пару раз, пролетом на центральную Урму. Мне там не понравилось. Чуть мозги не вывихнул от тамошних природных выкрутасов.
– Наши разведчики тоже бывали в тех краях, – заметил Хауэр. – И покойный Герцог там бывал.
– Вот видите. – Борис щелкнул пальцами. – Герцог! Это явная ниточка! Теперь и вовсе нет сомнений, что нам туда!
– А я не слыхала об этом Эниуме, – проронила Маритта. – Что в нем уникального? Шершень, какие там выкрутасы?
– Даже рассказывать – тошнит. – Шершень поморщился. – Пусть доктор рассказывает. Попроси, тебе он не откажет.
– Думаю, это будет интересно всем, ведь достоверных сведений в официальном доступе мало. – Бозе покосился на Хауэра.
– Только по существу, – сказал Хауэр. – Не растекайся.
– Исключительно самую суть! – заверил Бозе. – Эниум – это уникальное, невероятное и очень колоритное место в далеком секторе Урма-17, то есть на орбите семнадцатой из тридцати двух звезд скопления Урма. Правильно называть это место не планетой и даже не планетоидом, а планетным явлением. Ведь Эниум, а на смаглерском жаргоне – Взорванная Луковица, это нечто вроде планеты без ядра и единой коры! То есть это не тело вращения, близкое к шару, как подавляющее большинство планет, а его предтеча. Это вращающееся слоистое пылевое облако, отвердевшее в таком состоянии и даже заимевшее непонятным образом атмосферу, воду и зелень! Флора Эниума непохожа на земную внешне, но почти аналогична по свойствам. Это же относится к составу воды и воздуха. Правда, на Эниуме нет своих животных. Лишь бедная водная фауна и редкие насекомые в зеленых зонах. Но все-таки главное – это строение планетного явления! Слои Эниума неоднородны. В некоторых местах они связаны переходами, но в основном это плоские, толщиной до десяти километров, «слои-острова». Они парят на разном расстоянии один над другим, в разной степени затеняя друг друга. Можете себе это представить?
– Нам преподносят модель Эниума как прозрачный шар, на поверхности которого лежат кляксы, – сказал Сайрус. – А внутри у него еще несколько прозрачных концентрических шаров, каждый все меньше. И на каждом тоже твердые кляксы.
– Луковица и есть, – проронил Шершень, – только все слои рваные, кусками. И с большими промежутками между ними… в смысле – между слоями.
– Обе модели вполне годятся. – Бозе кивнул. – Хотя лично я сказал бы проще… матрешка!
– Я знаю, что это! – встрепенулась Маритта. – Слыхала от одного робота с ретровирусом. Он забавный такой был, старинными анекдотами все время сыпал. Это кукла, внутри которой еще одна такая же, но поменьше, а внутри нее третья.
– Браво, сударыня! – Доктор пару раз хлопнул в ладоши. – Итак, продолжим. Цикл вращения Эниума вокруг оси составляет около стандартной недели, но траектория очень сложная. Разные слои могут двигаться по отдельности либо в сцепке с ближайшими. Причем со скоростью, отличной от соседних слоев, и даже слегка не в ту сторону. В этой связи на слоях-островах могут отличаться гравитация, давление и некоторые другие физические свойства. Но в целом это взаимное движение генерирует единое магнитное поле Эниума. Ведь в толще слоев-континентов и островов, а также в многочисленных обломках, камнях и пылевых сгустках, что висят между слоями, полно металлов. И это магнитное поле прекрасно защищает Эниум от космической радиации. А еще образованная магнитосфера раз в сутки устраивает жителям Эниума бесплатное световое шоу. Планетное явление попадает под особенность местного светила – пульсирующий поток излучения, так называемый утренний поцелуй звезды, и в ионосфере вспыхивает сияние. Это и есть точка отсчета новых суток.
– Красиво, наверное. – Маритта мечтательно вздохнула. – И приятно. Просыпаться от поцелуя.
– Кстати, в связи все с тем же неравномерным вращением слоев, сутки делятся не на день-ночь, а на одиннадцать частей. В каждое «время суток» лучше всех освещаются определенные слои-острова и континенты. Но есть два условно полярных острова, где по полгода день или ночь. Что касается годового цикла, он длится примерно пятьсот суток, и тут без сюрпризов, траектория вокруг звезды эллиптическая, стандартная. А теперь немного истории! Эниум открыли смаглеры, как и львиную долю других мест, пригодных для обитания… – Бозе взглянул на Сайруса.
– Можете не коситься, – сказал тактик. – Версиям нашего Министерства информации насчет того, что практически все обитаемые миры были открыты дактианцами, а некоторые чуть ли не созданы нашими предками, я не верю.
– И это правильно, Сайрус. Так вот, обычно смаглеры высаживали на новых планетах вильдеров, как на Терранове, например. Или основывали свои собственные колонии – самая известная в том секторе это Урма-Центр. Но в случае Эниума возникла сложность. Не все поселенцы смогли приспособиться к сложному ритму жизни на планете и к ее уникальной физике.
– Говорю же, там мозги набекрень сразу, – вставил Шершень. – И это еще на внешнем слое. А глубже вообще труба. Земля, что под тобой, на юг плывет, а верхняя на юго-восток. А еще выше слой – чисто к востоку смещается. И солнце то отсюда светит, то оттуда, то вдруг – раз! – и ночь, а потом два рассвета за один час. Чокнуться можно от всех этих каруселей и выкрутасов.
– Вот поэтому заселили Эниум не вильдеры, а более устойчивые к «выкрутасам» беглецы из цивильных миров. Кстати, эта миграция происходила тоже с помощью смаглеров. В результате на Эниуме сформировалась независимая интернациональная колония. В ней все работают совместно, не делая различий между расами.
– Да ладно, – Сайрус усмехнулся. – Неужели мароманны снизошли?
– По-моему, как раз дактианцы первые снобы в галактике, – сказал Хауэр.
– И главным результатом этого совместного труда, – чуть повысил голос Бозе, чтобы подавить в зародыше возможный конфликт, – стал информационный хаб. В нем сходятся и совмещаются, несмотря на разные форматы, все инфопотоки, инфопространства и прочие виртуальности, составляющие в совокупности гиперсеть. Вот почему я уверен, если искать информацию, то непременно там. От Эниума у Галактики нет никаких секретов. Другое дело, что хаб обладает собственным интеллектом и на сто ходов вперед просчитывает последствия применения любой информации. Поэтому не факт, что он выдаст требуемое. Но рискнуть стоит. Добраться до Эниума сложно, но, повторюсь, когда в команде есть смаглер, да еще и кифер, это не проблема. Момо запросто проложит маршрут между всеми опасными точками. Как вам план? Командор, что скажете?
– Предложение хорошее. Но в данный момент мы можем перенестись на Эниум только в своем воображении. Чтобы попасть туда физически, нам требуется корабль.
Командор Хауэр, доктор и все остальные не сговариваясь уставились на Сайруса. И почему они уставились на Рема, было вполне понятно. Группа находилась на территории дактианцев, и Сайрус лучше всех знал, где тут можно раздобыть необходимое. Понятно, что речь шла не об оружии, еде или шмотках, а о целом космическом корабле. Но ведь и тактик Рем был не простым офицером, а элитным диверсантом. Поговаривали, что любимцем самого Императора.
– Есть одна мысль, – после затяжной паузы, как бы нехотя сказал Рем. – Я знаю, где стоят трофейные мароманнские корабли. Их использует наша разведка. Они дополнены дактианскими орудийными системами, стандартной живой аппаратурой и модорганизмами-автопилотами, но в них сохранены бортовые синтетики и первоначальные, теперь это дублирующие системы управления.
– Замечательно! – живо отреагировал неугомонный Бозе. – Что вам потребуется, чтобы захватить такой корабль?
– Исправный робот и пилот, – немного подумав, ответил Сайрус. – И три часа чистого времени. Ангар с трофеями расположен в другом секторе, но не так уж далеко отсюда, если выбраться из грота по расщелине, которая ведет наверх, в горный лес. Это будет непросто, но я справлюсь.
– Может быть, лучше разработать план, где поучаствуют все? – спросил Хауэр. – Ну, кроме кифера.
– Это не штурм, командор. – Сайрус криво усмехнулся и смерил Хауэра снисходительным взглядом. – В диверсионной операции имеет значение не количество бойцов, а их качество.
– Слабо разбираюсь, как в штурмовых, так и в диверсионных операциях, – вновь вмешался Бозе, – но чувствую, что тактик Рем прав. Командор…
– Хорошо, – неожиданно легко уступил Хауэр. – «Семьсот десятый»… Цербер, подключи Ботаника к энергосистеме доктора. Пусть он побудет временно носильщиком нашего тяжелораненого. Шершень, подъем! Они к вашим услугам, тактик Рем.
– Больше не тактик, – отрезал Сайрус и вмиг сделался суровым и деловитым. – Ждите все здесь. Цербер и Шершень, за мной и не отставать.
– Нет, ну нормально, да?! – тихо возмутился Шершень, нехотя поднимаясь с пригретого местечка рядом с Мариттой. – Меня даже не спросили, как будто я тоже какой-то робот с железной задницей!
– У тебя нет выбора, смаглер. Уж поверь моей железной заднице, она просчитала все варианты, – проронил робот-воин с номером «семьсот десять» и легонько хлопнул Шершня по загривку.
Смаглер почувствовал на секунду холодок в затылке, а затем обнаружил, что на шее сомкнулся тонкий, как волос, но прочный обруч. Это был сформированный из наноботов ошейник-регистратор, вроде тех, что цепляют на заключенных. Кроме того, что записывал все происходящее и передавал данные «семьсот десятому-Церберу», этот ошейник в крайнем случае мог запросто сжаться в мизерную точку и тем самым пресечь попытку к бегству. В смысле – отсечь. Голову. В общем, этот робокриг и впрямь просчитал все варианты.
– Вперед, мягкотелый, – добавил Цербер, – я подсажу и подстрахую тебя в расщелине…
…Сайрус отлично справился с поставленной задачей, и вскоре вся сводная группа покинула Терранову на борту нового корабля класса «Центавр». Шершня это более чем устроило. В этот раз обстоятельства подкинули смаглеру хороший боевой корабль мароманнов, да еще доработанный дактианцами, и это были сразу два жирных плюса. Их пытались перевесить два минуса – в довесок Шершень получил довольно сложный экипаж и неопределенность ближайшего будущего, но капитан старался не унывать.
Не выбили его из колеи даже сложные внешние обстоятельства. Едва корабль вышел на орбиту Террановы, выяснилось, что как раз в этом секторе очень уж много боевых кораблей и прочих помех типа летящих во все стороны ракет и торпед. Все они создавали довольно непростую для навигации обстановку. Даже сверхмощный синтетический разум под присмотром профессионального пилота Шершня выводил корабль на траекторию прыжка втрое дольше, чем обычно.
Впрочем, потраченное время не пропало даром. Пока Шершень условно «потел за штурвалом», кифер Момо каким-то непонятным образом подключился к навигатору и проложил оптимальный маршрут к Эниуму.
Шершень этому не удивился, он знал, что жуки не только отличные повара, но и навигаторы от киферского бога. Но когда корабль вышел из-под обстрела, Шершень все-таки нацепил маску «космического волка» и демонстративно проверил маршрут. Негромко, но авторитетно проронив, что можно было уложиться в сутки, а не в двое, он все-таки одобрительно кивнул и снисходительно хмыкнул.
Получилось красиво, но мизансцены никто не оценил. Публика, на которую работал капитан, не следила за происходящим в ходовой рубке. Экипаж и пассажиры были слишком заняты своими делами.
Мароманны сидели в офицерских креслах на капитанском мостике, и Бозе, как обычно, размышлял вслух, то есть фактически совещался с Хауэром. А их верные робокриги тем временем висели в специально лишенном искусственной гравитации техническом отсеке. Там «семьсот десятый», он же робокриг Цербер, трудился над восстановлением поврежденного в бою «триста первого», робокрига Ботаника.
Сайрус обосновался в кают-компании поблизости от двери лазарета. Он тоже играл свой моноспектакль, но в отличие от Шершня не ждал оваций. И наверное, поэтому был органичен в образе высшего существа на борту индейской пироги. Смотрел он задумчиво-мудро, и не по сторонам, а исключительно в космическую даль через фальшивый иллюминатор.
Рем вполне мог выбрать местечко поудобнее, но уселся именно здесь. И Шершень полностью одобрял выбор Сайруса. Просторная кают-компания обеспечивала Рему отличный обзор и место для маневра. А еще рядом в лазарете отлеживался второй дактианец, раненый младший тактик Бруно. Пока что дела у него шли так себе, но лечили Бруно дактианские модорганизмы «асклепиусы» – аналоги мароманнских роботов-хирургов, да и сам младший тактик знал, что делать в подобных случаях. И это значило, что долго в медблоке воин не задержится. Вот Сайрус и ждал, когда Бруно пойдет на поправку.
«И когда это случится, тактик покинет пост у койки Бруно и начнет искать еще союзников. Выбор небогат, лишь я да Маритта, но Сайруса ограниченный выбор лишь подстегнет. И его можно понять. Мароманнов на борту три с половиной… когда Цербер закончит починку Ботаника, будет четыре. Плюс кифер на их стороне. А дактианцев только два. Понятно, что все в одной лодке и так далее, но это не значит, что не должно быть условного баланса сил. Что ж, я не стану отказываться от разговора с Ремом, но… при условии, что он не будет настолько высокомерен, как раньше. И Маритта вряд ли откажется поговорить».
Шершень почувствовал в животе тепло от одной только мысли о Маритте. Он перевел взгляд на девушку и украдкой вздохнул. Ну нравилась она ему, что тут добавить? И вполне возможно, что не «от скуки», как другие женщины, а по-настоящему.
Маритта занималась сортировкой найденного на борту оружия и тестировала огневые системы корабля, сидя в трех метрах от капитана.
– Богато с пушками, – почувствовав взгляд Шершня, сказала Маритта. – Два десятка комплектов для приватов и пять комплектов для тактиков. И еще дюжина мароманнских штурмовых винтовок. У нас такие можно очень дорого продать – хотя бы пять штук толкнешь, и год безбедной жизни тебе обеспечен.
– Я, конечно, негодяй, – капитан ухмыльнулся, – но продавать вильдерам такие пушки не стану даже я.
– А что такое? – Маритта вскинула на Шершня глазищи.
– Это все равно что продавать… – Шершень хотел сказать «гранаты обезьянам», но передумал, справедливо решив, что Маритта обидится, – ядерные реакторы крестьянам на Борее. Им достаточно ветряков, ну и зачем усложнять им жизнь? Да и надежнее там ветряки.
– Это верно. – Маритта сделала вид, что ее устроили скрытые извинения за несостоявшееся оскорбление. – Наши пулеметы надежнее. И вообще, берешь в руки, чувствуешь – вещь! А эти винтовки… весят, как игрушки, да и внешне… несерьезные какие-то. И как их заряжать – непонятно.
– Они заряжаются сами в силовом поле.
– Ну да, и где его брать, это поле? Не будешь ведь с винтовкой еще и генератор покупать! Нет, однозначно, нам проще с пулеметами.
– Бортовые орудия проверила? – замял тему Шершень.
– Вроде бы все в порядке. Так-то не поймешь. Стрельнуть бы – другое дело, сразу все стало бы понятно.
– У нас принято доверять синтетикам. Если корабль говорит, что все нормально, так и есть. Проверять на практике необязательно.
– А у нас компьютерам никто не доверяет. У нас на Гамилькаре люди надежные, суровые, крепкие, а компы… не очень надежные. Могут зависнуть, когда не надо, а могут и соврать. Не специально, из-за сбоя. Старые все слишком. Новых-то давно никто не делает, и от вас не дождешься.
– Нам тоже негде их взять. Мы давно все музеи под ноль выпотрошили и к вам перевезли.
– Шутишь опять?
– Поддерживаю разговор.
– Или зубы заговариваешь? – Маритта вдруг подъехала к Шершню прямо на кресле. – Ты вот что, капитан, не вздумай намудрить. Понимаешь меня? Сменить курс, например, и махнуть к смаглерам. Момо тут же доложит Бозе, а тот Хауэру и Сайрусу. Вдвоем мы вряд ли одолеем этих бойцов. Плюс робокриги у них, а еще Бруно, да и Момо… тот еще жук во всех смыслах.
– С чего ты решила, что я могу намудрить?
– Знаю вас, смаглеров. Вам только покажи приманку, все дела сразу побоку, какое-нибудь жженое старье на буксир и айда приключений искать. Скажешь, нет?
– Забудь уже эту историю, все позади.
– Ничего не позади, Шершень. Ты что, думаешь, этот хозяин «Стальной бабочки» тебя отпустил? Хрен ты угадал. Поэтому лучше делай, что говорят эти трое – Хауэр, Сайрус и Бозе. Теперь ты только в их компании имеешь шанс выжить.
– Почему ты так решила? И тебе самой это все зачем? Какого дьявола ты приклеилась к этим отщепенцам? Их того и гляди накроют перекрестным огнем. Тебе-то зачем под него попадать?
– На Терранове остался весь мой отряд. – Маритта сверкнула гневным взглядом. – И я хочу отомстить истинным виновникам его гибели.
– Ты хочешь покрошить в капусту Императора Красса и Диктатора Зоттана своей секирой?
– Нет. Эти двое меня не интересуют. Истинные виновники не они.
– А кто?
– Пока не знаю. Но Хауэр, Сайрус и Бозе это выяснят. Я в них верю. А что касается тебя, Шершень… твоя ситуация гораздо проще. Тебе ведь ничего выяснять не требуется, надо только выжить.
– Вот именно. И какой мне резон держаться этой троицы? Почему я в безопасности только с ними, с чего ты это взяла?
– С того, что твой заказчик не тронул тебя на Терранове и не трогает сейчас. Наверное, имеет на тебя еще какие-то планы. Например, хочет «попросить», чтобы ты проследил за кем-то из этих троих.
– Мой «заказчик» сейчас, наверное, уже на другом краю галактики!
– Ты так думаешь? – Маритта усмехнулась. – Взгляни на обзорный экран.
Шершень обернулся к объемной проекции и замер…
…За бортом переливались жемчужные россыпи далеких туманностей, сияли газовые облака, а скопления относительно близких звезд медленно вытягивались и сливались в алмазные ниточки, поскольку «Вики-2» разгонялась для прыжка. И на фоне всего этого космического великолепия невдалеке по правому борту опять чернела клякса мнимого «дефекта пространства». Но теперь она не висела неподвижно, а двигалась параллельно курсу корабля Шершня, тоже разгоняясь для прыжка…
…Шершень свернул запись и взглянул исподлобья на хозяина «Стальной бабочки». Проекция фигуры в плаще с капюшоном едва заметно сместилась влево. Видимо, это значило, что Шершню вновь разрешается говорить.
– Вот вкратце и весь отчет… – негромко сказал Шершень. – Основные моменты, как ты и просил.
– Я не прошу, а приказываю.
– Ну да, – Шершень поспешно кивнул. – Как ты и приказывал… босс.
– Получается, Маритта знает, что я рядом? – подытожил хозяин «Стальной бабочки». – Это следует исправить.
– Не сейчас! – Шершень сам удивился своей смелости. – Если ты сожжешь ее прямо сейчас, это вызовет подозрения!
– Я и не собирался ее сжигать. Когда вы прибудете к Эниуму, сделай так, чтобы высадились только мароманны, кифер и Сайрус. Их там встретят. А ты, Шершень, будь готов убрать Маритту.
– Я?! – Шершень похолодел. – Ты ведь и сам… можешь!
– Нет, это сделаешь ты. Или сгоришь. Выбор за тобой.
– Но ведь они узнают! – предпринял последнюю попытку смаглер и подцепил пальцем ошейник-регистратор. – Даже если я придумаю, как выдать все за несчастный случай…
– Эта вещица не ведет запись с того момента, как я вышел на связь, – перебил его хозяин «Стальной бабочки». – И вообще я не планирую возвращать экипаж на борт твоего корабля. Все останутся на Эниуме. Тебе не придется ничего никому объяснять.
Человек в каюте вышел из оцепенения, и Момо насторожился. Но нет, быстро бежать по коридору и прятаться в каком-нибудь закоулке киферу не потребовалось. Капитан-смаглер Шершень не покинул свою корабельную нору. Он снял наружную оболочку и отправился под искусственный дождик, смывать кожные выделения. Их накопилось немало. По меркам жука, весьма чувствительного к ароматам, капитан-смаглер отчаянно вонял уже давно. А теперь завонял еще сильнее. И всего-то после разговора с обычным вроде бы двуногим.
Честно говоря, собеседник Шершня почему-то напугал не только смаглера, но и такого отважного кифера, как Момо. После того, что жуку пришлось пережить на Терранове, он с полным правом добавлял к своему настоящему имени эпитет Отважный. Киферы не умели лгать или хотя бы приукрашивать свои заслуги, поэтому всегда давали себе прозвища сами, и сородичи верили в них. Так вот, даже Отважному Момо было не по себе, когда он следил за телепатическим разговором двух людей. Почему? Жук не понимал.
Может, потому, что нормальные люди не владеют телепатией? Шершень, кстати, и не владел. Он только принимал сигналы и позволял считывать ответы. Воображение смаглера при этом рисовало понятную ему картину: голографическую проекцию посреди каюты.
Момо понимал, что это нормальная защитная реакция человеческого разума – проще подменить понятия и «увидеть» голограмму, чем осмыслить пугающее открытие «телепатия существует». Одно оставалось для кифера непонятным: неужели Шершень не видит логического изъяна? Какая может быть секретная связь в таком явном виде? А если кто-то случайно заглянет в каюту и увидит голограмму? Задумайся Шершень над этой нестыковкой, он вмиг понял бы, что его морочит собственный разум!
Но с Шершнем ладно, его поведение Момо более-менее мог объяснить. А вот собеседник смаглера вызывал сплошные вопросы. Телепат, да еще и кровожадный убийца. И внешность свою он тщательно скрывал под объемной внешней оболочкой. Почему? Ведь он мог бы внушить Шершню любой образ. Но выбрал фигуру в балахоне.
Момо в раздумьях покачался, стоя напротив двери в капитанскую каюту, а затем, не прекращая размышлять, медленно двинулся в сторону мостика.
Доктор Бозе многое рассказал жуку о себе и своих сородичах. Момо в какой-то момент показалось, что эти мягкотелые двуногие существа больше не имеют секретов от него и автоматически от всех остальных киферов. Но приключения на Терранове заставили Момо изменить свое мнение. А случайное открытие, что некоторые люди владеют телепатией не хуже киферов, только не умеют шифровать сигнал, и вовсе отбросило жука-исследователя на исходные позиции.
Он снова почти ничего не знал о людях! Только теперь на другом уровне. На уровне их сверхразума. Оказалось, он имеется не только у совершенных детей вселенной – киферов, но и у двуногих. Как ни странно было это осознавать.