Глава 3
– А я все думала, когда же ты позвонишь.
– Ты думала? – опешил Макс. – Но… откуда ты узнала, что у меня есть твой номер?
Лиззи засмеялась. Ее смех был мелодичным и заразительным. Макс тоже улыбнулся:
– Кажется, Райли проболтался Эмбер, а она сказала мне.
– Эмбер? – нахмурился Макс. – Ты про девчонку, которой обливали водкой… сама знаешь что?
– Про нее, – снова засмеялась Лиззи.
– Ну Райли и болтун.
Оба замолчали. Но даже это молчание на обоих концах телефонной линии было каким-то возбуждающим. У Макса вдруг пересохло во рту. Он почесывал переносицу и умолял собственный организм устроить выброс тестостерона, или как это там называется. Тогда бы у него хватило смелости пригласить Лиззи на свидание.
– И вот ты позвонил… – нарушила молчание Лиззи, будто подсказывая ему дальнейшие слова.
– Да! – торопливо отозвался Макс. – Да, позвонил. Я… понимаешь, у меня как-то не получилось тогда заговорить с тобой. В смысле, на той вечеринке.
– Это точно, не получилось. Ты стоял в другом углу гостиной, без конца смотрел на меня, улыбался, но не двигался с места. Ждал приглашения?
Макс хохотнул. Лиззи вела себя невероятно сексапильно.
– Слушай, Лиззи, ты это… не наезжай на меня так сразу.
Она засмеялась громче:
– Я и не думала наезжать. Неужели я тебя так пугаю?
– Нет! Нет, конечно! Ты потрясающая. Это без шуток. Да ты и сама знаешь. Ты меня ничуть не пугаешь. Просто, понимаешь… короче, ты там была с подружками, и я не хотел вмешиваться.
– Макс!
От ее манеры произносить его имя у Макса свело живот.
– Что? – выдохнул.
– Я бы не прочь с тобой встретиться. Назначь мне свидание.
Макс медленно просыпался. Звуки, запахи и ощущения выталкивали его в сознание. На мгновение – всего на пару секунд – он забыл, что находится очень далеко от дома и лежит в чужой постели. Стоп. В постели? Макс огляделся. Да, это была постель в его палате. Что за черт? Он ведь сидел у Эллиота в кабинете. Это он помнил…
– У вас был приступ панического страха.
Макс никак не ожидал услышать голос Эллиота. Он поднял голову с громадной мягкой подушки и усталыми глазами обвел пространство спальни. Эллиот ему не пригрезился. Тот сидел, закинув ногу на ногу, в противоположном углу и внимательно наблюдал за Максом. Макс терпеть не мог этих модерновых стульев с высокими спинками, а Эллиоту, похоже, нравилось.
– Я сделал вам укол мидазолама. Это снотворное. Наверное, спать в своей палате все-таки приятнее, чем на кушетке у меня в кабинете.
Макс поскреб лицо. Лоб отозвался тупой болью.
– Потрясающе. – Он заставил себя сесть. Окружающий мир покачивался на невидимых волнах. – Я уже забыл про эти приступы. Забавное состояньице.
Реакция у Эллиота была цепкой.
– Они у вас и раньше бывали?
«Бывали, – мысленно ответил Макс, – но не такие».
Эллиот кивал, словно умел читать мысли.
– У подобных приступов может быть множество причин, – продолжал он, выпячивая челюсть. – В вашем случае, как мне думается, произошло сочетание двух факторов: низкого содержания сахара у вас в крови и темы разговора. Не стану скрывать, приступ был достаточно сильным. – Психотерапевт подался вперед. – Сейчас у вас явная гипогликемия. Макс, вам нужно регулярно контролировать уровень сахара.
– Знаю, – буркнул Макс.
Прежде кокаин отбивал у него всякое желание есть. Здесь же, насильно освобожденный от зелья, он ел без передышки, не обращая внимания на насмешки поваров. Ел то, чего есть ему никак не следовало бы. Ел и ел. Правильнее сказать, жрал. Жрал и не проверял кровь на содержание сахара. Если не обуздать свой аппетит, в Нью-Йорк он вернется похожим на рекламного толстяка продуктового концерна «Пиллсбери». Останется только добавить знаменитое «хо-хо!»
– Я понял, – пробормотал Макс. – Укротить аппетит. Проверять кровь на сахар. Еще пожелания будут?
– Будут, – непривычно резко ответил Эллиот, встал и направился к кровати.
Максу и так было не слишком солнечно, а тут еще этот мозгоправ. И с чего Эллиот так завелся?
– У вас какая-то проблема, док? – раздраженно спросил Макс.
Обычно Эллиот держался очень спокойно и где-то даже равнодушно.
– У меня, Макс, проблем нет, – с прежним спокойствием ответил Эллиот. – А вот вашу проблему видно невооруженным глазом.
– Всего одну? – съязвил Макс. – Док, вы загляните в мой послужной список, если забыли.
Эллиот пропустил его слова мимо ушей. Психотерапевт встал перед кроватью, скрестил руки и так посмотрел на Макса, что обладателю роскошной кровати захотелось спрятаться под одеялом.
– Вы понимаете, что сегодня вы впервые по-настоящему заговорили о своем прошлом? И о Лиззи тоже?
Макс проглотил подступившую к горлу желчь.
– Поймите, Макс, если не считать коротких рассказов о вашем отце, то сегодня вы за какие-то четверть часа исторгли из себя целое десятилетие горя и страданий. До сих пор вы прятали горе под цинично-остроумными шуточками, кокаином и сексом без эмоций.
Эллиот говорил правду, однако Максу все равно стало не по себе.
– Док, объясните, как это все случилось.
– Ваш разум умеет латать небольшие бреши в эмоциональной дамбе. На этот раз брешь оказалась слишком большой. Эмоции хлынули через край, да так быстро, что разуму было с ними не справиться. Ваше тело испугалось. Запаниковало. Вы едва понимали, где вы и что с вами. – Эллиот не сводил глаз со своего пациента. – Макс, так дальше нельзя. Вы должны научиться открывать створы в вашей дамбе. Иными словами, не загораживаться от меня, не отговариваться, а говорить.
Макс запыхтел и уперся головой в стену. Он бы не отказался от второго укола снотворного. Провалиться в забвение – вот чего он сейчас хотел. Лучше забвение, лучше что угодно, чем эта долбаная необходимость… выворачивать себя наизнанку.
– А что, если я устроен по-другому и у меня ничего не получится? – Макса удивило, с каким спокойствием он задал вопрос, мучивший его со времени их самого первого сеанса. – Вдруг я не смогу? – спросил он, поднимая глаза на Эллиота.
Эллиот медленно покачал головой:
– Сможете. Вместе мы сможем. Я буду вам помогать на каждом шагу. Мы все будем вам помогать, но и вы, со своей стороны, должны помогать нам. На групповых сеансах вы постоянно отмалчиваетесь. Лайла это тревожит.
– Док, а если я просто не хочу говорить? Лайл об этом не подумал? Вдруг я не хочу говорить ни с кем из вас?
Эллиот молчал. Молчал долго, и от продолжительной паузы Макс начал дергаться.
– Нет, Макс, вам очень хочется говорить с нами, – наконец сказал Эллиот. – Вы здесь не просто так. Вы согласились на лечение в нашем центре, потому что в глубине души вам хочется стать лучше. У вас неоднократно мелькала мысль убраться отсюда, но вы этого не сделали. И не сделаете, потому что Картер воспринял бы ваше возвращение как плевок в лицо. Вы не злодей, Макс. Вы не хотите доставлять людям неприятности. Особенно Картеру. Вы находитесь здесь, потому что, опять-таки в глубине души, вы знаете: этот центр – ваш последний шанс, последняя надежда избавиться от кокаинового рабства, освободиться от всех тягот, которые изо дня в день давили на вас, мешая стать по-настоящему счастливым.
Макс уперся подбородком в грудь. Он выдыхал воздух, содрогаясь всем телом. Он тер лицо, скрывая подступившие слезы.
– Только не делайте вид, что вы знаете меня как облупленного, – пробормотал он.
Эллиот лишь усмехнулся и вздохнул:
– Завтра у вас встреча с Тейтом Муром.
Макс встрепенулся. Кажется, где-то он уже слышал такое имя в сочетании с такой фамилией.
– Кто он такой? – на всякий случай спросил Макс.
– Один наш стажер. Кстати, великолепный психотерапевт. И не только. Трижды в неделю он проводит занятия в художественном классе.
Макс выпучил глаза:
– Художественный класс?
Шикарно. Эллиот отдаст его на растерзание какому-то придурку, обожающему Ренуара. А от слов «абстрактное искусство» его, конечно же, воротит и он начинает брызгать слюной. Макс не имел ничего против Ренуара и все же…
– Я не настаиваю, – пояснил Эллиот. – Можете попробовать себя в чем-нибудь другом. Но я хочу, чтобы вы стали активным участником процесса. Вам как воздух необходимо общение и самовыражение. И потом, насколько помню, в вашей анкете написано, что вы любите работать с красками.
Макс пожал плечами:
– Это Картер написал. Вспомнил старое. Я давно не возился с красками. Мальчишкой красил машины. Бывало, что и стены нью-йоркских домов разрисовывал. Не всем это нравилось. Отец любил хвастануть, что его отпрыск способен в одиночку разрисовать весь Манхэттен…
Слова застряли у него в горле.
Эллиот осторожно коснулся его плеча:
– Нарисуйте то, чего не можете сказать.
Макс недовольно сощурился. Не нужны ему эти дружеские жесты.
– А если не нарисую?
Эллиот выпрямился:
– Тогда вам не видать спортзала.
Психотерапевт повернулся, собравшись уйти.
– Но вы же говорили… Док, вы же слово давали, черт побери!
– Я от него не отказываюсь. Позанимаетесь пару недель с Тейтом, перестанете отмалчиваться на групповых сеансах, и милости прошу в спортзал. Ну как, согласны?
Макс уткнулся затылком в подушку. Можно по-детски надувать губки и капризничать, но выбор у него не велик.
– Согласен.
Вопреки ожиданиям Макса – а они были отнюдь не радужными – художественный класс оказался просторным светлым залом. Там пахло масляными красками, мылом и растворителем, запах которого не спутаешь ни с чем. Этот запах и поверг Макса в ностальгические воспоминания о работе в отцовской мастерской, где он красил из распылителя корпуса «мустангов» и «бьюиков», а стены сотрясались от всплесков рок-музыки. Его отец обожал крутить записи «Пинк флойд» и «Ху». Чем громче, тем лучше. Так считал отец…
– А вы, должно быть, Макс.
Макс повернулся. Человек, стоявший в дверях, был молод. Моложе, чем Макс себе представлял. Высокий, широкоплечий, со светло-каштановыми, коротко стриженными волосами, большими светло-карими глазами и улыбкой во весь рот. Он протянул Максу левую руку. Правая сжимала набалдашник трости из темного дерева.
– Будем знакомы. Тейт Мур. – (Они пожали друг другу руки.) – Эллиот говорил, что вы будете заниматься у меня. – Тейт перехватил взгляд Макса, уставившегося на трость. – Есть такие цыпочки[1], от которых парень делается хромым и вынужден ходить с палкой. Ничего тут не попишешь.
Макс стоял, запихнув руки в карманы. Вид у него был настороженный.
– Вы что, в самом деле ведете художественный класс?
– А вы наверняка представляли меня другим? – засмеялся Тейт.
На нем были черные джинсы, конверсы и футболка со знаменитой машиной времени «Тардис» и словами: «Доверяй мне, я Доктор»[2].
– Сам не знаю, – покачал головой Макс.
– Не вы первый, – примирительно махнул рукой Тейт.
Он прошел мимо Макса. По правде говоря, его хромота не так уж сильно бросалась в глаза.
– Пока не пришла следующая группа, у нас есть немного времени, – сказал Тейт. – Расскажите мне о своем искусстве.
– Что? – не понял Макс, посчитав вопрос шуткой.
Тейт снова улыбнулся. Он сел на вращающийся стул, уперев трость себе в бок.
– Давно вы рисуете? Или новичок? В какой технике предпочитаете работать? Живопись маслом, карандаш, уголь? Рассказывайте, не стесняйтесь.
За высокими двустворчатыми окнами белело заснеженное пространство. Максу было удобнее говорить, глядя туда, а не на Тейта.
– Мне нравятся краски. Такие, которые пахнут. Мальчишкой я рисовал. Не кистью. Баллончиками. Любил рисовать машины, причем с детальной прорисовкой. Копам мои граффити почему-то не нравились. Несколько раз ловили меня прямо на «месте творчества».
Тейт улыбался и кивал:
– Стало быть, у вас уверенная рука и вы любите цвет.
– Выходит, что так.
Заметив, что Макс до сих пор стоит, Тейт предложил ему сесть.
– Скажите, а какой цели вы собираетесь достичь, занимаясь в художественном классе?
Макс невесело рассмеялся:
– Совсем простой. Хочу, чтобы док удовлетворился и оставил меня в покое.
Тейт хмыкнул:
– Как говорят, я вас услышал. Но творчество требует вашего искреннего желания, иначе оно не принесет вам желаемых результатов. Я знаю: доктор Уоттс где-то решил за вас. Знаю причины, толкнувшие его на такое решение. Но мне важно ваше намерение. Творчество – шанс. Каким он вам видится?
Макс обвел глазами просторный зал, заставленный мольбертами и столами, где громоздились вазы с кистями, валялись тряпки, пестрые от разноцветных пятен, лежали листы ватмана. Вид художественного класса почему-то его воодушевил. Это не было безудержной радостью, но Макс ощутил душевный подъем, которого не испытывал очень давно.
– Я хочу попытаться… полнее выразить себя. Самовыражение мне необходимо, поскольку хочу стать… лучше, чем я сейчас.
Оглянувшись на Тейта, Макс увидел широченную улыбку.
– Мне понравились ваши слова, – тихо сказал Тейт.
Макс тоже улыбнулся:
– И когда мы начнем?
Они начали на следующий же день.
Утром Макс не залежался в постели, а вскочил на пять минут раньше расписания. Ночью он дважды просыпался от кошмарных снов, однако они не испортили ему утра. Макс думал о скорой встрече с Тейтом. Нельзя сказать, чтобы он буквально рвался в художественный класс, но ему очень хотелось взять в руки кисть (баллончиков у Тейта не было).
Тейт приветствовал его крепким рукопожатием. Сегодня на преподавателе была другая футболка: под изображением Леонарда Нимоя[3] красовалась фраза: «Спок слушает». Максу на мгновение подумалось, что Тейт нуждается в сеансах Эллиота даже больше, чем он сам.
– Я взял на себя смелость и установил вам мольберт. – Тейт подвел Макса к большому треножнику. – Осталось лишь выяснить: вы хотите работать на холсте? Или начнете с чего-нибудь помельче?
Вопрос заставил Макса призадуматься. В детстве он рисовал исключительно на кирпичных, бетонных и металлических поверхностях.
– Холст, – ответил Макс. – Есть такой девиз: «Нацеливайся на успех или вообще не начинай».
– Замечательно. – Тейт одобрительно похлопал его по плечу.
Тейт помог ему натянуть холст на подрамник, предложив работать акриловыми красками. Макс не возражал. Он уселся на вращающийся стул и стал думать о том, что́ собирается выразить в своем рисунке. Легко сказать: «выражай себя», но с чего начать? За последние два года он почти полностью выжал из себя все вдохновение. В зале находились еще двое пациентов. Один трудился над холстом, второй делал набросок на бумаге. Оба работали как заведенные. Макс двадцать минут просидел перед мольбертом, не сделав ни единого мазка. Тейт снова подошел к нему.
– Трудно начать? – спросил он, опираясь на трость.
Макс пожал плечами и припал к пластиковой бутылке с минеральной водой.
– Попробую вам помочь. Скажите, а в прошлом где именно вы рисовали? Вы были один или с кем-то?
Макс непроизвольно запустил руку в волосы.
– В такие классы я не ходил. Рисовал или на улицах, или в автомастерской отца. Отец иногда смотрел, как я рисую. Чаще я был с моим лучшим другом.
– А у вас было то, что я называю… заведенным порядком вещей?
– Что? – не понял Макс.
Тейт терпеливо улыбнулся:
– Допустим, когда вы рисовали, вы надевали одну и ту же рубашку, одни и те же ботинки и перчатки. У вас была любимая кисть или другой инструмент. Вы работали в тишине или под музыку. Все это и составляет порядок вещей.
В мозгу Макса вспыхнула лампочка. Он понял! Он вспомнил.
– Тишины в мастерской не было. Отец запускал рок-музыку. А на улице я слушал свой айпод.
– Подождите, я сейчас, – улыбнулся Тейт и быстро, насколько позволяла хромота, вышел из зала.
Через несколько минут, проведенных Максом в полном изумлении, Тейт вернулся, держа в руке айпод, с которого свисали белые пуговки наушников.
– Мои музыкальные вкусы, скорее всего, не подходят под категорию рок-музыки, – признался Тейт. – Рок-музыкой у меня увлекается брат. Но если вы назовете мне ваши любимые группы и сольных исполнителей, мы с вами вместе составим плей-лист. – Тейт протянул айпод Максу: – Берите. Слушайте. Возможно, музыка вас вдохновит.
Макс взял айпод, продолжая глядеть на Тейта. Сейчас ему было не до музыки. Он вдруг понял, почему что-то в облике Тейта показалось ему таким знакомым. Рост, телосложение и в особенности улыбка.
– Мур, – прошептал он. – Будь я проклят, если вы не брат Райли! Как я сразу не догадался? Военный врач, герой войны!
Тейт покраснел.
– Называть меня героем – это чересчур. Я бы предпочел другое определение – «паршивая овца». Да, у меня есть брат Райли. Надеюсь, он не задолжал вам. В таком случае я начну открещиваться от всякого родства. С финансами пусть разбирается сам.
Макс засмеялся:
– Не наговаривайте на братишку. – Он снова крепко пожал Тейту руку. – Я прежде ни разу вас не видел. Вы всегда были где-то далеко. Зато Райли мне много про вас рас сказывал. Вы учились в медицинском колледже, потом от правились в Ирак. Было? – Макс выразительно посмотрел на трость.
– И Афганистан тоже был.
– Потрясающе. Райли об этом умолчал. Спасибо, что рассказали. Мы с Райли знакомы почти десять лет. Пока я здесь, он следит за моей автомастерской. Я не представляю, что бы я делал без его помощи и…
Улыбка Тейта красноречиво свидетельствовала: ему все это хорошо известно.
– Вы это и без меня знаете, – смутился Макс.
– Разумеется. Я всегда интересуюсь биографией моих подопечных.
– Что, серьезно? – недоверчиво спросил Макс.
– Да, – ответил Тейт, глядя в потолок. – Вдобавок я позвонил Райли и поинтересовался, как дела. Он сказал, что все в полном порядке. Ваша мастерская работает как часы.
Макс усмехнулся и снова сел:
– А ведь где-то существует правило о конфиденциальности сведений, касающихся пациента. Вы сейчас признались в его нарушении.
Тейт отмахнулся:
– Какая, к черту, конфиденциальность? Мы же с вами не чиновники от медицины.
Макс засмеялся. Этот человек и в самом деле был братом Райли.
– Спасибо за айпод.
– Не стоит благодарности, – скромно ответил Тейт.