Глава 20
Среда, 20 апреля
Лес чуден, темен и глубок.
Но должен я вернуться в срок;
И до ночлега путь далек…[4]
Строчки прочитанного когда-то стихотворения вертелись в голове, точно заевшая пластинка. Он ехал по узкой извилистой ленте дороги на Бичи-Хед и пытался вспомнить, кто это написал. Слева, невидимые в темноте, тянулись сельскохозяйственные угодья Саут-Даунс. Справа, за неширокой травяной лужайкой, шли отвесные кручи. За ними – небо. Под ними – море.
Севен-Систерс, Семь сестер. Меловые утесы, которые вздымались прямо из Ла-Манша. Высота невероятная, откуда ни глянь, а самая высокая точка – скала Бичи-Хед. Неминуемая смерть. Проверено на практике. Главное – шагнуть вниз в нужном месте.
Высота всегда его немного пугала, но и завораживала тоже. В детстве он часто налегал на перила, смотрел вниз и пытался вообразить падение. Что это за чувство? Неужели свободы? Ведь ты летишь и понимаешь, что вот-вот все кончится. Тебя не станет. Ты исчезнешь.
Будет ли больно – в последнюю секунду?
Он думал об этом и сейчас.
Думал, будет ли больно, и вспоминал, кто сочинил проклятые стихи.
Странно, размышлял он и мельком подмечал стадо овец слева в свете фар. С друзьями они иногда шутили – мол, кто что станет делать, если ему останется жить двадцать четыре часа. В ответах преобладали секс, еда и выпивка. А теперь, когда ему остались не часы даже, а минуты, его мысли заняты совсем другим. Он, видите ли, вспоминает имя проклятого поэта и гадает, больно ли умирать.
Произойдет ли все мгновенно? Или он будет лежать на камнях, разбитый в лепешку, но в сознании – секунды, минуты или даже часы, пока жизнь его не угаснет?
Лежать, ждать смерти и думать о стихотворении.
Неважно. Он спокоен. Совершенно безмятежен. Сегодняшние события куда-то отступили, подернулись дымкой. Семья – тоже. Все казалось удивительно простым, словно он принял волшебную таблетку.
Кто написал стихи?
Неважно. Скоро вообще все станет неважно, все и навсегда. Для него.
Мелькали придорожные указатели. Пять миль… Две мили… И вот – подсвеченная вывеска гостиницы «Бичи-Хед».
Может, когда-то здесь и была гостиница, но теперь в длинном невысоком здании располагались паб и ресторан. В них подавали напитки и еду посетителям местных красот да пешим туристам, гуляющим по холмам Саут-Даунс. К счастью, поздно вечером в апрельскую среду в этой ветрено-дождливой глуши в двадцати милях от Брайтона оказалось не так уж много туристов. Судя по пустой автостоянке, их тут не было вовсе.
Он аккуратно припарковал «БМВ» между двумя белыми линиями. Зачем? Наверное, из любви к порядку. Будет неприятно, если завтра утром о его машине сообщат в полицию. Неправильно припарковался, занял два места, эгоист проклятый…
Он выключил зажигание, и огоньки на приборной доске погасли. Посидел в темноте, послушал, как стихия раскачивает машину. От забытья отделяет лишь несколько сотен ярдов – ветреных, соленых, хлестко-дождливых.
Так просто.
Лес чуден, темен и глубок…
Кто это сочинил? Кто? Ну же, всплыви в памяти, покажись, я тебя не съем!
Его испугали фары, вспыхнувшие в темноте за спиной. Машина на хорошей скорости пронеслась мимо, и спокойствие вернулось.
Я поступаю правильно.
Другого выхода нет.
Я – убийца.
Неужели?
Нет. Конечно, нет.
Кто-то побывал в квартире, пока я бродил вокруг. Вот он и есть убийца. Разве я способен убить? Ведь нет?
Сколько воспоминаний, самых разных! Не обращать на них внимания. Просто шагнуть со скалы в нужном месте – он примерно знал, в каком, – а дальше…
Ничего.
Что было на земле до рождения, то останется и после кончины.
Пустота неизменно побеждает. Она лишь ждет своей очереди.
Может, позвонить жене? Исповедаться. Рассказать, как он сейчас поступит, – порядочно.
Нет, этого ему не вынести.
Лучше послать записку. Что написать? Он начал набирать сообщение.
«Дорогая, у меня кое-что произошло. Я…»
Замер. Все удалил. В голову не приходило ничего осмысленного. Он вылез из машины. И сразу ощутил силу стихии – дуло так, что трудно было устоять на ногах; дождевые капли дробинками хлестали по лицу. Он нажал кнопку, запер двери. Хотя какая разница, украдут машину или нет?
Прощай, жестокая жизнь.
Мокрый до нитки – плевать! – он посветил мобильником, преодолел подъем, затем перешел дорогу. Слева горели огни в гостинице «Бичи-Хед». Может, еще открыто? Зайти бы туда, выпить кружку-другую пива, отполировать вискарем… Для храбрости.
Говорят, пьяному море по колено. Где и кто видел такое море? А еще есть выражение «смелость во хмелю»…
Да, охмелеть для смелости сейчас было бы неплохо.
Однако он двинулся вперед. Круто вверх, потом по мокрой траве. Дальше – кромешная тьма.
Вершина скалы. Внизу – камни и черная вода.
Чем ближе он подходил к пропасти, тем крепче становилась буря.
И гуще – тьма.
Далеко в море что-то мерцало. Яхта? Там никто о нем не знал – так же, как он не знал ничего о ее пассажирах. Те и не подозревали, что сегодня он убил женщину. Свою любовницу.
Только он ведь не убивал, правда?
Жизнь никогда не будет прежней.
Никому не под силу изменить случившееся – Лорна мертва. Ее не оживить.
Никак.
Когда он последний раз молился? Не вспомнить. Кажется, в раннем детстве – возносил молитвы о подарках на Рождество и на день рождения. Хочу радиоуправляемый самолет. Хочу спортивный велосипед.
Не самые высокие отношения с Богом. Хочу то, хочу это, не буду молиться, если не получу…
С другой стороны, где же Бог в нынешнюю трудную минуту?
Уж точно не здесь.
Животным проще. У него с женой была немецкая овчарка по кличке Роми, которая прожила двенадцать лет. Потом у нее отказали задние ноги, она волочила их по саду и отчаянно пыталась вести себя как прежде. Печальное было зрелище. Ветеринар сказал, что сохранять ей жизнь дальше – жестоко, что Роми мучается. Через несколько дней они согласились. Ветеринар с помощницей приехал к ним домой и усыпил Роми одним уколом. Через несколько мгновений чудесная, веселая, умная собака была мертва. Она больше не страдала.
Почему с людьми нельзя так же?
Или можно? Скоро выяснится…
Он подошел к краю пропасти, посветил на мокрую траву. Сквозь завывания бури было слышно море – далеко-далеко внизу.
Вдруг свет мобильника скрестился с лучом фонаря.
За спиной прозвучал грубоватый добродушный голос:
– Приветствую!
Кто здесь?
Сзади подошел бородач в зюйдвестке и с мощным фонарем.
– Я хотел глянуть, все ли у вас нормально, сэр?
– Нормально?
– Ну да. Вы прям у обрыва стоите. А у нас тут эрозия, мел размывает… Подходить к краю опасно.
– Понятно. Спасибо за предупреждение.
– Поболтаем немного?
– Поболтаем? – тупо переспросил он.
– Я из команды капелланов Бичи-Хед, мы патрулируем скалы. Меня зовут Билл, а вас?
– Меня… Роберт. Роберт Фрост.
Наконец-то в памяти всплыло имя поэта!
– У вас все хорошо? Погода совсем не прогулочная, да и ветер очень уж разошелся. На обрыве сейчас опасно.
– Все хорошо, не волнуйтесь. В полном порядке. Я… Я работаю над стихами… Я приехал за вдохновением.
– Вы поэт?
– Да, поэт.
– Вас зовут Роберт Фрост?
– Именно.
– С удовольствием почитаю ваши стихи, мистер Фрост. Поищу.
– Да, отлично, спасибо.
– Вот и ладно. Вы точно в порядке?
– Все хорошо. Спасибо.
А вот и неправда. Совсем не хорошо. Он вдруг вспомнил, что оставил на пассажирском сиденье фотографию – ту самую, которую забрал со стены в квартире. Они с Лорной.
Он брел к машине, а добрый самаритянин из капелланства шел в отдалении позади.
Вот и «БМВ». Залезть внутрь, завести машину.
В голове страшная путаница, миллион мыслей мечутся как сумасшедшие. Надо где-нибудь остановиться и подумать.
Подумать.
А еще найти урну и выкинуть фотографию.
А потом?
Он не знал.
Вернуться на Бичи-Хед? Только припарковать машину не там же, а где-то рядом…
По радио играла песня. Песня, под которую они с Лорной впервые занимались любовью. Их песня. «Городская девчонка» Билли Джоэла.
Проклятье.
Сколько воспоминаний. Прекрасных воспоминаний.
Что я натворил…
По телу пробежала дрожь. Как же он продрог, продрог до костей… В морге тоже холодно. Там завтра будет Лорна. А его собственное тело, упавшее со скалы? Привезут туда же, к Лорне? Положат их вместе?
Он вновь вздрогнул.
Машину раскачивало ветром.
Думай. Что? Что? Что делать?
Броситься в жуткую ледяную черноту?
Не надо.
Я скрыл свои следы.
Это был не я.