И Кренкель, отважный радист…
…Итак, на чем я прервался?
На Кренкеле.
Точнее, не на нем, а на моем увлечении филателией.
Еще точнее – на собирании марок Германии.
Как я уже говорил, моя коллекция была огромна и полна; на рубеже семидесятых среди филателистических развалов Ленинграда имелись совершенно потрясающие вещи.
Только теперь я понимаю, что тогда текло одно из счастливейших и никогда больше не повторившихся времен моей жизни.
Придя домой с очередного рейда на филателистическую распродажу, я отдавался самому приятному из всех тогда известных удовольствий. Прежде, чем любовно отмочить, отпарить и обработать новые марки, я аккуратно отмечал точками закрытые позиции в каталоге. И вспоминал изречение Гете о том, что коллекционеры – счастливые люди.
Возможно, не рухни империя СССР, не произойди развал всего, что казалось жизнью, я бы до сих пор понемногу – именно понемногу, ведь мне не хватало лишь самых дорогих и редких экземпляров – добирал свою коллекцию.
Но время переменилось. Переменился мир. И с ним я сам.
По скромным оценкам, сделанным согласно западному каталогу, моя Германия тянула тысяч на десять долларов. Но одно дело Запад, а другое Россия, тем более худшая ее часть – Башкирия. Кому тут нужен Deutsches Reich со всеми зонами и протекторатами.
Коллекция марок – равно как и модель железной дороги – были проданы по случаю за совершенный бесценок. На вырученные деньги я купил современное барахло: простенькую видеокамеру и сотовый телефон. Пластмассовую одноразовую, постоянно дешевеющую ерунду, которую нельзя даже мысленно поставить в один ряд с тем дыханием Истории, каким являлось мое филателистическое собрание.
Но, как ни странно, я не жалею ни о чем.
То было прошлым.
И тянуло бы меня, нынешнего, назад.
Мешая трудному процессу выплывания в современность.
Марки ушли.
Навсегда.
Как юность, романтика, вера в людей и в себя самого.
Но они сделали свое дело: приблизили ко мне Германию.