Крейсер «Киров»
Домов затемненных громады
В зловещем подобии сна.
В железных ночах Ленинграда –
Блокадной поры тишина.
Но тишь разрывается воем,
Сирены зовут на посты –
И бомбы свистят над Невой,
Огнем обжигая мосты.
Под грохот полночных снарядов,
В полночный воздушный налет
В железных ночах Ленинграда
По городу Киров идет.
В шинели короткой походной,
Как будто полков впереди,
Идет той походкой свободной,
Которой в сраженья ходил.
Звезда на фуражке алеет,
Горит его взор огневой.
Идет, ленинградцев жалея,
Гордясь их красой боевой.
Стоит часовой над водою:
Моряк Ленинград сторожит.
И это лицо молодое
О многом ему говорит
И он вспоминает матросов
С Каспийских своих кораблей,
С кем дрался на волжских откосах,
Среди Астраханских полей…
…Прожектор из сумрака вырыл
Его бескозырку в огне.
Название грозное: «КИРОВ»
Грозой полыхнуло на ней…
И в ярости злой канонады
Немецкую гробить орду
В железных ночах Ленинграда
На бой ленинградцы идут.
И красное знамя над ними,
Как знамя победы встает.
И Кирова грозное имя
Полки ленинградцев ведет !..
Не думай, читатель, что я перескакиваю с темы на тему, решив потомить тебя ожиданием рассказа о своих сексуальных подвигах – которого ты ждешь с нетерпением, какого бы пола ты ни был и сколько бы лет ни имел за плечами!
Просто я вспомнил дворец культуры, повторявший очертаниями военный корабль – и в памяти возник настоящий крейсер «Киров».
И сами пришли строчки из поэмы Николая Тихонова «Киров с нами» – которые я цитировал по памяти и поэтому заранее извиняюсь за неточности. Я очень люблю эту поэму; я всегда чувствую, как с нею к горлу подступают слезы, а кулаки сами собой сжимаются.
Потому что несмотря на течение времени и смещение ценностей, все связанное с Ленинградом и войной задевает нечто в моей душе.
Ведь я наполовину ленинградец.
Мама моя родилась в этом городе, а я оказался уроженцем Уфы лишь по стечению обстоятельств – точнее, волей все той же войны. Мой дед Василий Иванович Улин, профессиональный партийный работник, руководил эвакуацией и разворачиванием производства на одном из прежних Ленинградских оборонных заводов. Мама с бабушкой успели относительно спокойно уехать на восток летом сорок первого. Прадедушка умер в самую страшную блокадную зиму, в феврале сорок второго. (Та зима 41/42 годов была точь-в-точь как нынешняя, 2004/2005: неимоверно снежная, метельная и морозная.) А прабабушку вывезли по Дороге жизни, и она еще несколько лет прожила в Уфе. Так получилось, что после войны семья в Ленинград не вернулась. И я родился не там, где мог.
И должен был родиться…
Поэтому отношение мое к теме блокады такое же, как у любого ленинградца – больное и острое. Это можно загнать глубоко, но никогда нельзя стереть насовсем.
Крейсер «Киров» всю войну участвовал в обороне Ленинграда. И громил фашистов тяжелыми снарядами 180-мм орудий.
В семьдесят четвертом году легендарный корабль был списан из флота и равнодушно разрезан на металлолом.
Но мне повезло. В семьдесят третьем году на празднике Военно-морского флота я успел увидеть этот корабль в боевом строю около набережной Крузенштерна.
Крейсер внушал уважение: серая броня, мощные орудия, угрожающе наклоненные широкие трубы.
А, кроме того, само имя Сергея Мироновича Кирова значит для меня куда больше, чем для остальных людей: дед мой до войны в бытность парторгом ЦК на танковом заводе в городе Ленина не раз и не два встречался с Миронычем (так звал партийного вождя народ) и даже с ним выпивал.
(Впрочем, если бы я решил упомянуть всех известных людей, которых знал мой легендарный дед: от маршала Рокоссовского (любителя скачек и виртуозного матерщинника) до Лаврентия Павловича Берии (обладавшего серьезными способностями в руководстве оборонной промышленностью) – то объем этих записок увеличился бы раза в три.)
Вот и все, что я хотел сказать в этой главке.
А теперь, читатель, можно устраиваться поудобнее.
Я возвращаюсь к своим нескромным мемуарам.