Глава 3
В полете
Это конец? Операция закончилась?
Я нисколько не сомневался, что медленно возношусь вверх, как на эскалаторе. У меня засосало под ложечкой – так бывает, когда стремительный лифт возносит тебя на пятнадцатый этаж небоскреба, а слабые перегрузки плавно тянут твои внутренности к земле. Неужели эти ощущения реальны? Мое сознание унеслось вверх, и вместо склонившегося лица хирурга я увидел, как на меня медленно надвигается блестящая поверхность потолка.
В комнате стояла ужасная вонь, и когда я покатился вверх и посмотрел вниз, то понял, что этот запах источает моя брюшная полость, где один из хирургов сделал несколько надрезов и теперь отсасывал гной. Запах гноя был противен до тошноты. Пока хирург и медсестра активно набирали в спринцовку и выдавливали в стальную миску гнойные струи, другая сестра протирала их маски эвкалиптовым маслом, чтобы хоть как-то уменьшить эту заразную вонь.
Похоже, медсестра совершенно забыла нанести ароматическое масло на маску анестезиолога, потому что он поперхнулся, когда до его носа донесся удушающий смрад. «Душистый» запашок напомнил ему какую-то пошлую шутку, которую он рассказал, зажимая пальцами нос.
Не буду повторять эту непристойность, но она вызвала всеобщий смех, в том числе у меня самого. Сверху мне было хорошо видно, что работа трудная, и я знал, что представителям нашей профессии полагается шутить во время сложных операций. Я решил, что обязательно запомню эту шутку и включу ее в мой собственный репертуар, кроме того, она стала бы доказательством моего пребывания вне тела в операционной.
Это было завораживающее зрелище. Будучи анестезиологом, я наблюдал сотни операций, но только не свою собственную, да еще с такого уникального ракурса. Потом я испугался, что внезапно прекратится действие той силы, которая удерживала меня в воздухе, и я шлепнусь вниз, подмяв под себя свое тело, как мешок картошки. Но затем я расслабился и в немом изумлении наблюдал, как хирурги и медсестры промывают дистиллированной водой очаги инфекции в моих внутренностях, обрабатывают их марлевыми салфетками, зажатыми кончиками хирургических щипцов.
Пока «зондеркоманда» поспешно удаляла зловонный гной из брюшной полости, другой хирург повел разрез вниз и теперь пытался выкрутить искусственный сфинктер, который был виновником инфекции. Хирурги надеялись, что после извлечения сфинктера распространение инфекции прекратится, и я заживу как нормальный человек.
Но я уже жил как нормальный человек. Прошло несколько минут, как я расстался со своим телом, и оглядываясь назад, могу сказать, что мне нравилось мое новое положение. Внизу я мог видеть мое лицо, застывшее в полном удовлетворении, как будто никто не резал и не промывал мое тело. «Это я или кто-то другой?» – задумался я. В мой рот была вставлена трахейная трубка для вентиляции дыхательных путей, и насколько я мог судить, единственными признаками жизни были ритмичные движения груди при вдохе и выдохе, а также цифры и линии на мониторе, которые показывали артериальное давление и пульс. Я почувствовал, как сдавило грудь, и не на шутку разволновался. Похоже, мое сердце билось с перебоями. Я хотел подсказать хирургам выход из этого критического положения, но меня не слышали. Как я мог находиться в обоих местах сразу? Мог ли я находиться там, внизу, и здесь, наверху, быть в сознании, когда мое тело лежало без сознания?
Я бился над этим вопросом, но очень недолго, потому что убедился в следующем: душа существует, и она может существовать вне тела.
Я не знал, что делать с этим открытием. В голове вспыхнула мысль, что когда-нибудь я расскажу об этом своим коллегам, которых так же, как и меня, учили, что даже если душа существует, она не выдает своего присутствия. Возможно, эта точка зрения устроила бы всех врачей – как верующих, так и атеистов, – потому что она четко определяет отношение медицинской науки к теологическим вопросам. Как сказал один из моих профессоров: «Увидеть – значит поверить, а видеть духовное не дано».
Очевидно, в словах профессора была доля истины. Увидеть – значит поверить, и находясь в астральном теле, я видел физическое тело. И будущие разговоры с моими коллегами об увиденном должны были стать кармическим опытом. Я пропускал мимо ушей слова пациентов, которые рассказывали мне, как во время операции их душа рассталась с телом. Неужели мои коллеги проигнорируют меня? Или, хуже того, будут смеяться за моей спиной?
Я сосредоточил внимание на хирурге, который извлекал сфинктер. Он запустил обе руки в нижнюю часть живота и вытаскивал механическую штучку. Потом он отложил ее в сторону для дезинфекции. Я пристально глядел, как его ловкие руки хозяйничают в моем животе, перемещаясь взад и вперед. «Почему я не чувствую его манипуляций? – спросил я себя. – Это же очень больно!» Но не было ни малейшего намека, что это происходит со мной.
Меня озарила догадка. Поскольку я размышлял как ученый, то первое, о чем я подумал: кто-то подмешал кетамин в анестетический раствор. По своему действию кетамин похож на галлюциногенные грибы. Но с какой стати анестезиолог должен был подмешивать кетамин? Стоило мне задать себе этот вопрос, как стало очевидным, что анестезиолог этого не делал. Похоже, всему имелось простое объяснение, только я не мог его найти. Все что я знал, это то, что границы моего поля зрения раздвинулись до необычайности. Угол обзора стремительно возрос, мое сознание резко расширилось, как будто я мог не только воспринимать, но и видеть мои чувства, и это синестетическое видение создавало совершенно другую картину мира.
Сначала я попытался проигнорировать изменение зрительной перспективы. Меня напугали видения, которые предстали моему умственному взору. Во-первых, их было слишком много, а во-вторых, не все они были приятными.
Поначалу мой умственный взор устремился к особенно приятному для меня образу – моя мать и сестра сидели на диване в гостиной родительского дома за десять тысяч километров от меня, в Нью-Дели. Они спокойно беседовали, и их любовь друг к другу была совершенно наглядна и не требовала слов. Я наблюдал эту поразительную сцену во всех подробностях. Сестра была в голубых джинсах и красном свитере, мать – в зеленом сари и зеленом свитере.
Мое астральное тело переместилось в нашу гостиную, и мой астральный слух внял их разговору.
«Мама», – сказал я.
Она не слышала.
«Мама! – крикнул я, приближаясь к ней и пролетая сквозь нее. – Мама, я здесь!»
Мои руки проникали сквозь нее, словно она была соткана из легких облаков. Или это я сам был облаком?
«Что у нас на обед?» – спросила сестра.
«Сегодня холодно, – ответила мама. – Приготовим горячее. Чечевичный суп в самый раз».
Разговор продолжился. Они возмущались ужасной экологией Нью-Дели и посмеивались над другом нашей семьи, недавно купившим дорогую и быструю «БМВ» и только теперь понявшим, что дороги столицы до такой степени перегружены машинами, скутерами и людьми, что он передвигается не быстрее пешеходов, которые пробираются сквозь толпу, пихаясь локтями.
Когда они пошли на кухню готовить обед, моя сестра с гордостью заговорила про коммерческие успехи своей компании. Она продавала шторы и занавески. Я стоял рядом и пытался присоединиться к их разговору, но напрасно. Хотя я не отходил от матери ни на шаг, она не чувствовала моего астрального тела.
Впрочем, меня настолько заворожило увиденное и услышанное, все мое внимание было так поглощено матерью и сестрой, что лязг хирургических инструментов неожиданно напугал меня. Я повернул голову влево (откуда доносились эти звуки) и увидел операционную. Я не различал зрительной перспективы, и это пугало меня. Справа была мать и сестра в Нью-Дели, слева – мое тело на операционном столе в Лос-Анджелесе. Эти две сцены разделяли десять тысяч километров, и все-таки и первая, и вторая стояли прямо перед моими глазами.
«Нанеси еще масла на маску, – услышал я слова хирурга, повернувшего голову к медсестре, которая протирала эвкалиптовым маслом его нос. – Этот парень – просто кошмар. Ему повезло, что он здесь. Подай мне еще тампон».
Я был напуган. Что происходит? Происходящее противоречило всем законам физики. Я покинул свое тело и плавал в воздухе, как ничем не связанное сознание. Но теперь я присутствовал в трех местах сразу. Я уже слышал от пациентов про расставание души с телом, про явление, которое назвали «билокацией», потому что астральное тело созерцает физическое тело. Но происходящее со мной я назвал бы «трилокацией». Моя воспарившая душа видела мое неподвижное тело, мою семью в Нью-Дели, а также и то и другое одновременно.
Я был врачом-материалистом, и это явление подчинялось новым законам физики, которые я не понимал. Как я мог парить в воздухе? Где мой мозг и как я могу видеть? Разве я дышу? Как я могу слышать? Я вернусь в свое тело или же обречен скитаться в бесконечном пространстве, как бесплотный дух? Я встречу таких, как я сам?
Я не находил ответа ни на один свой вопрос, а их становилось все больше и больше. Я вспоминал последние годы: как врачи обнаружили рак, как моя жизнь становилась все хуже и хуже. Теперь она становилась чуднее и чуднее. Я не знал, что подумать. Я умер? Так выглядит смерть?
Я чувствовал себя космонавтом, который вылез из своего скафандра и понял, что скафандр не нужен.
Я смотрел на мое тело и хирургов за работой, а затем на мою мать и сестру, мирно беседовавших на диване. Я смотрел взад и вперед на эти сцены, пока они не померкли, как стремительно заходящее солнце.
Меня охватил страх. Что-то случилось! Я это понимал.