Часть вторая
Прекрасное – далёко
Если бы кто-то сказал Николаю Василькову, что девчушка со звонким колокольчиком, которую он – выпускник средней общеобразовательной ленинградской школы, в день последнего звонка нес на руках, годы спустя станет его любимой и единственной на всю жизнь женой, ни за что бы не поверил…
Да он и не запомнил ее вовсе. Память зафиксировала лишь какое-то светлое пятнышко: огромный белый бант из атласа, свесившийся набок и потому закрывающий лицо первоклашки, белый передник, украшенный рюшами, кружевные манжеты, воротничок… И еще несколько маленьких веточек сирени тоже белой, крепко зажатой в маленькой девчоночьей руке…
Когда они, наконец, обошли торжественный строй учащихся всех классов, выстроившихся квадратом в школьном дворе, репродуктор взорвался пронзительно-волнительной мелодией.
– Голова не закружилась? – спросил десятиклассник, осторожно опуская девчушку на землю.
– Не-а-а, – тихонько ответила первоклассница.
– Ой, Колька, поздравляю! – вдруг подскочила к ним бойкая черноволосая девушка, одетая не по-школьному и не в соответствии с торжественностью момента.
Она чмокнула парня в щеку.
– А я с работы отпросилась, – добавила она беспечно. – Ура, гуляем!
– Это невеста твоя, что ли? – спросила нарядная первоклассница, зафиксировавшая поцелуй девушки.
– Знакомая, – сдержанно ответил юноша.
– Невеста, конечно же, невеста, – затараторила подошедшая, хватая Николая под руку, и обратилась к девчушке, – подаришь невесте на прощанье веточку сирени?
– А как тебя зовут? – полюбопытствовала школьница, добродушно протягивая руку с цветами.
Девушка взяла одну веточку, обломив которую, тут же воткнула себе в густые темные волосы и беспечно рассмеялась:
– Я – Катерина. А его – Николаем зовут, если вы еще не познакомились.
– А я – Люда.
– Ну, учись хорошо, Людмила, – решил сказать напутственное и прощальное слово десятиклассник, пытаясь изобразить на своем лице серьезность.
А девчушка посмотрела вслед удалявшимся от нее парню с девушкой и немного им позавидовала: они казались ей такими взрослыми и счастливыми. Так ребятишки всегда смотрят на старших со своей детской колокольни, мечтая о том дне, когда нескончаемое детство закончится, и они однажды тоже станут, наконец, большими и самостоятельными…
Такой запечатлелась встреча в ее памяти.
В его же – лишь белоснежное кружевное пятнышко, размытое временем… Куда больше запомнилось то опьяняющее чувство свободы, молодой дерзости, которые ощущаешь в семнадцать лет. А еще – наконец, такое реальное приближение к своей мечте – поступлению в ленинградскую мореходку…
Но зачем-то жизнь свела данных персонажей тем майским днем в школьном дворе, словно, контуром наметив пересечение их судеб отнюдь не простым геометрическим треугольником. Но просто никто не мог знать тогда об этом.
Вторая встреча у них случилась, когда Людмиле было лет десять. Нельзя сказать, что она и Николай были близкими соседями. Но жили в одной округе – промышленном Приморском районе Ленинграда. Здесь было немало построек казарменного типа, которые использовались под коммуналки и общежития.
В одном из таких домов и жила школьница. Мир, как известно, тесен. И так совпало, что какая-то знакомая матери Николая жила в том же доме, что и девочка по имени Люда. Мать Николая последнее время зарабатывала на жизнь тем, что была домашней портнихой.
И вот однажды майским, снова майским днем, курсант ленинградской мореходки появился рядом с упомянутым домом, неся в руках сверток с халатом и ночной сорочкой, пошитыми его матерью. Так получилось, что знакомая матери приболела и потому не смогла прийти за готовыми вещами сама.
У подъезда крутились три девчонки, которые прыгали на скакалках.
– А Валентина в шестой квартире живет? – спросил рослый паренек, одетый в форму мореходного училища и притормозивший, чтобы сделать последнюю затяжку папиросы перед тем, как ее выбросить.
Ему почему-то вдруг показалось, что он запамятовал номер квартиры, который назвала ему мать.
– В шестой, в шестой. Я живу с ней на одном этаже, – ответила одна из девочек с большими голубыми глазами и русой косой, свесившейся через плечо. – Могу проводить вас, – добавила она приветливо.
– Не заблужусь, не маленький, – иронично ответил парень.
Когда Николай, выполнив поручение матери, вышел из подъезда, всё та же девочка вдруг у него спросила:
– А вы меня не помните?
И видя, что молодой человек сделал удивленные глаза, сказала:
– Вас ведь Николаем зовут?
– Да. А откуда ты меня знаешь?
– Помните последний звонок в школе, где вы учились? Это меня вы несли на руках в тот день на школьном дворе, а я звонила в колокольчик…
– Да ну! – искренне удивился паренек.
– Неужели не узнали? Я – Люда…
– Конечно, узнал, – приврал курсантик. – Особенно помню твой колокольчик, от которого я в тот день оглох на одно ухо, – шутя, выкрутился он из ситуации.
Хотя, про колокольчик – было правдой.
– Надо же, старую знакомую встретил, – пошутил паренек, взяв у девочки из рук скакалку, и попытался перепрыгнуть через нее, делая руки накрест.
Но скакалка оказалась для него короткой. Николай пару раз неуклюже споткнулся, и девчонки засмеялись.
– Ладно, прыгайте дальше, не буду вам мешать, – сказал молодой человек, отправившись восвояси.
Он шел знакомыми улицами и переулками, и иные встречные девушки откровенно строили глазки рослому симпатичному курсанту. Паренек зашел в булочную. Мать попросила купить хлеба к обеду. И тут же заторопился домой, вспомнив про вкусные домашние щи.
…Кому не известен постулат: мир тесен, намекающий на то, что зачастую мы знаем тех или иных людей через кого-то – второго, пятого или десятого человека… Тоже можно отнести и к данному персонажу повествования. Прежде, чем его линия жизни пересечется с другими, уже известными героями, (а она обязательно пересечется) хотелось бы кое-что рассказать о нем. И жизнеописание это, возможно, в чем-то окажется типичным для представителя его поколения, а в чем-то – и неповторимым. Неповторимым, как узор на ладони, который мог бы поведать об исключительности именно данной человеческой судьбы…
Осколки двух семей
Запах разварившейся капусты вперемешку с картошкой сильно ударял в нос с порога, дразня аппетит, лишь только молодой человек переступил порог квартиры.
Николай жил в коммуналке на двенадцать соседей. Точнее, на двенадцать комнат. Соседей же было гораздо больше…
Проживал паренек с матерью, старшим братом и дядей Лешей.
Дядя Леша был родным братом отца – Петра, не вернувшегося с войны.
Всего лишь пару месяцев назад от их тесной компании по причине женитьбы «откололся» Сергей, бывший на три года старше Николая. Он переехал жить к своей молодой супруге – в другой район Ленинграда, тоже в коммуналку.
О дяде Леше надо сказать особо. На момент описываемых событий он трудился мастером на ленинградском электромеханическом заводе – ЛЭМЗ. С тем заводом была связана своя семейная история. Алексей вместе с родным братом Петром работали на данном предприятии, когда у него было еще другое название – «1-й Государственный завод пишущих машинок», выпускавший известную на всю страну печатную машинку «Ленинград». Там же они познакомились с молодыми работницами – своими будущими женами. Алексей – с Ниной, Петр – с Натальей. Вплоть до начала войны то предприятие выпускало в больших объемах востребованную продукцию.
Летом 1941 года, когда немцы рвались к Ленинграду, завод в кратчайшие сроки эвакуировали в Уфу. Тогда же Алексей, пользуясь моментом, решил вывезти свою жену Нину, жену брата и племянников – Сережу и Колю в далекое Предуралье. Но в самый последний момент, Нина заупрямилась и сказала, что не поедет, а дождется возвращения мужа. Детей у них не было. А в то, что немцам сдадут город, верить не хотелось. Ну, о страшной, предстоящей 900-дневной блокаде, тогда и мысли не было. Кто же знал…
Когда вскоре Алексей вернется в Ленинград, территория на окраине, где находился завод, будет уже захвачена немцами, а само предприятие – сильно разрушено.
Многие заводчане, как, впрочем, и его брат Петр, уйдут в ближайшее ополчение и сначала будут сражаться почти у стен родного завода.
Алексей, который уже не мог пробраться к своей жене Нине, хотя и был практически рядом, оказался вскоре в отряде, собранном из бывших заводчан. Там же он, кстати, нашел своего брата Петра, который последним видел Нину, проводившую его, как казалось тогда им, совсем не в дальнюю дорогу. Но, кто же знал, как быстро станут меняться обстоятельства их, до этого момента мирной жизни…
Вскоре Петр будет ранен в плечо и попадет в госпиталь. А их заводской отряд объединят с другими ополченцами и отправят на Украину. Так пути родных братьев разойдутся. Навсегда. Потому что Петр не вернется с войны, погибнув в последствии при освобождении Польши. А жена Алексея – не переживет такую долгую блокаду…
Когда в 45-ом Алексей вернется в Ленинград, от дома, где он жил, не останется и следа. И хотя солдат, вернувшийся с войны, придет со своим вещмешком в коммуналку братовой жены, жить первое время он будет не с ними.
Буквально дневать и ночевать дядя Леша будет всё на том же заводе, восстанавливая разрушенное предприятие. Поскольку из-за военной разрухи жить рабочим было негде, то в старом заводоуправлении открыли общежитие, в котором у бывшего фронтовика появилось свое койко-место. Что в общем, как говорил сам Алексей, было весьма удобно.
А родственников он станет навещать на редко случавшиеся выходные. Лишь спустя время окончательно переберется к своей родне. Когда в большой коммуналке случайно освободится комнатка-десятиметровка, администрация завода похлопочет, чтобы она досталась фронтовику и уважаемому заводскому мастеру. И то, лишь благодаря тому, что на этом настояла Наталья, которая тогда тоже трудилась на восстановлении всё того же предприятия.
Так они и оказались вместе в одной квартире – «осколки» двух семей.
Подрастающая детвора – Николай и Серега не раз слышали от матери, что они своей жизнью обязаны дяде Леше, который вывез их сначала в Уфу, избавив от голодной смерти в блокадном Ленинграде. А потом ей – одинокой женщине помогал растить двух сыновей.
Однажды дядя Леша даже предпринял попытку устроить свою личную жизнь. Когда он перебрался в коммуналку, на их адрес стали приходить письма из Ростова от некой Марии.
Как поведал мужчина Наталье, то была зазноба военных лет. В народе за такими женщинами установилось устойчивое словосочетание из трех букв: «ППЖ» – походно-полевая жена.
Алексей советовался с Натальей: как ему быть?
– А что? Пусть приезжает. Тебе же надо устраивать свою жизнь, – ответила женщина. – Может, ребенка тебе родит. И будет семья…
А вскоре появилась и сама ростовская Мария с большим чемоданом: веселая, бойкая и уверенная в себе кареглазая брюнетка-казачка, вся в крепдешинах и пропахнувшая духами «Красная Москва». Она была моложе Алексея на пятнадцать лет.
Вся из себя эффектная и хозяйственная, женщина появлялась на коммунальной кухне в красивом цветастом атласном халате и варила ароматные южные борщи ярко-бордового цвета и пекла сладкие пироги из яблочного повидла, привезенного с юга.
Запах вкусно приготовленной домашней еды распространялся по большой коммуналке. Он с порога обволакивал радостью и заботой Алексея, возвращавшегося после трудового дня. Казалось, мужчина оттаивает на глазах от всех лихолетий своей жизни. Он даже как-то помолодел.
Досужие соседки по коммуналке, собираясь на большой кухне у своих кастрюлек, высчитывали дату регистрации их брака – настолько этот вопрос казался решенным.
Но всё случилось иначе. Молодая, красивая, с южным темпераментом укатила обратно в свой Ростов ровно через два месяца. Алексей ее выставил.
Как признался потом он Наталье, неожиданно удивленной таким обстоятельством, первый нелицеприятный разговор с давней знакомой у него произошел, когда он принес получку. А второй, месяц спустя, тоже – в день выдачи зарплаты.
– Да жадиной она оказалась, – мужчина сделал глубокую затяжку папиросой. – Сказала, мол, слишком много денег трачу я на свою родню. На вас, значит… Даже скандал закатила.
– Ой, извини, – покачала головой Наталья, – выходит, это всё из-за нас произошло? Я не хочу, чтобы мы стали помехой в устройстве твоей личной жизни, – виновато добавила женщина.
– А вот именно такого «устройства» мне и не надо, – решительно сказал Алексей, подразумевая свою ростовскую знакомую. И решительно добавил, – вы – моя семья…
Больше Алексей не пытался наладить свою личную жизнь. Хотя бобылем его назвать язык не повернулся бы. Они действительно жили одной семьей – Наталья, двое ее сыновей и дядя Леша. Мужчина всегда был ухожен, наутюжен, обстиран и сыт благодаря заботливой Наталье. И понятно, что своим племяшам – Николаю и Сергею он заменил отца.
Хотя кое-кто из соседок коммуналки давно и тайно «поженил» Алексея и Наталью, на самом деле всё было не так. По родственным, семейным отношениям, Наталья приходилась Алексею всего лишь невесткой – женой брата. А он ей деверем – братом мужа. Таким стало их родство в молодости, когда еще все были живы. Таким и осталось навсегда. Ну, а что там мерещилось иным соседкам…
Прямой наводкой – в мореходку
А ведь это именно он – дядя Леша настоял, чтобы Николай закончил десятилетку. А младший брат, беря пример со старшего Сереги, так же, как и он, нацелился лишь на семилетку, чтобы быстрей пойти работать и приносить деньги в семью.
Но на Николая у дядьки были свои планы. Уж очень хотелось, чтобы младший племянник сначала выучился на инженера, и только потом пришел трудиться на тот же ЛЭМЗ.
– Да пойми ты, – увещевал он в свое время подростка, заканчивавшего седьмой класс, – сейчас нужны грамотные, высокой квалификации инженеры. И чем дальше – тем необходимость в них будет возрастать. Вот, хоть бы меня взять, к примеру, – вздыхал дядя Леша, – дальше мастера бригады мне не «прыгнуть». Опыт есть, а специальных знаний не хватает. А когда было переучиваться? Ты же знаешь, что было с заводом, когда я вернулся с фронта?
Николай кивнул. Дядя Леша не раз вспоминал, как вернулся в 45-ом… Сначала восстанавливали завод, потом перепрофилировали предприятие под нужды разрушенного войной народного хозяйства страны.
Потом, годы спустя, в свою бригаду он возьмет старшего племяша – Серегу. Для начала – разнорабочим…
– Да не хочу я, чтоб за мою учебу вы еще деньги платили, – отбивался от матери и дядьки подросток, зная, что обучение с 8-го по 10-ый класс средней общеобразовательной школы было платным.
Здесь надобно заметить, что время учебы Николая совпадало с моментом, когда в стране еще действовало Постановление правительства о платности обучения в старших классах средних школ и в высших заведениях СССР. Данный циркуляр возлагал расходы за дальнейшее «грызение» гранита науки на собственные плечи сознательных и трудящихся граждан… Если учесть то обстоятельство, что Николай десятилетку должен был бы окончить в 1955 году, а подобное Постановление в стране было отменено лишь год спустя, просуществовав 16 лет аж с сорокового года… То и желание парня не сидеть на шее родственников, в общем-то, можно понять.
Сегодня иные историки предполагают, что такой, не самый демократичный и популярный в народе факт, как плата за образование, в то время отчасти объяснялся нехваткой рабочих рук в стране и необходимостью быстрейшей социальной и экономической адаптации молодежи в нише рабочих специальностей.
Как бы там ни было, но сей факт остается исторической реальностью.
…Итогом всех семейных переговоров Николая с дядей Лешей и матерью стало то, что удалось, всё же, убедить подростка окончить сначала не семь, а восемь классов. И это уже было немало.
Когда же Николай окончит восьмилетку, вдруг явно ощутит очень сильную тягу в сторону Ленинградского мореходного училища, которое, между прочим, являлось высшим инженерным. А означать это могло только одно: 9-10-ый классы средней школы ему теперь придется закончить обязательно, хотя и платно.
Тот, завершающий для Николая 1955-ый учебный год, ознаменуется еще одним важным событием: будет восстановлено совместное обучение мальчиков и девочек в средних школах, которое стало раздельным, начиная с военного 43-го года. Разве это не знаменательно? Ведь не случись того, не нести бы ему на своих руках в день последнего школьного звонка девчушку-первоклашку с колокольчиком, которую он совсем не запомнит, но которая почему-то запомнит его очень даже хорошо…
Впрочем, куда важнее всего для Николая Василькова тот, несомненно, счастливый год, запомнится именно тем, что он станет курсантом ленинградской мореходки. Поступит туда вместе с ним и его друг Виктор Комаров – в их пацанячьей команде еще с детства прозванный Комариком. Только учиться они будут на разных факультетах. Николай – на судового инженера-механика, А Виктор – на радиоинженера.
Дядя Леша к выбору Николая отнесется с пониманием. Да, конечно, к чему скрывать: хотелось ему, чтобы младший племянник после института пришел работать на тот же ЛЭМЗ. Перед друзьями похвастаться, что довел парней до ума. Что династия семейная вырисовывается. Что племянники его трудятся вместе с ним. Вот и Серега вечерний техникум заканчивает без отрыва от производства. И Николай теперь тоже будет учиться. Правда, совсем в другой отрасли. Но что поделаешь…Это выбор Николая.
Шторма на личном фронте
К тому моменту, когда произойдет третья и, несомненно, роковая встреча Николая и Людмилы, парню исполнится 24 года. За это время он успеет окончить Ленинградское морское высшее инженерное училище, поработать в Балтийском пароходстве. Затем еще – в судокомпании Северного пароходства, куда его, мечтающего, между прочим, о южных теплых морях, переманит друг детства и однокашник Комарик. Николай даже чуть не женится в тот промежуток времени… Но чуть, ведь, не считается, правда?
«Чуть не женится» он тогда, когда будет знать, что предстоит ему очередное испытание – длительный рейс по Северному морскому пути.
С подругой ранней юности и одноклассницей, закончившей семилетку – Катериной, Николая будут связывать своеобразные отношения. Чувство, которое, как казалось, ушло, отошло в прошлое, временами будет вспыхивать снова. Как в море: прилив, отлив. Потом снова – прилив… Кто знает – почему? Возможно, потому, что любовь эта была – не вздохи на скамейке и совместные походы в кинотеатр, а такой, в которой сразу всё было дозволено? Катерина стала первой женщиной в жизни Николая. Но не он был первым мужчиной в ее жизни.
Девушка выросла в семье, где, помимо нее, было еще четверо младших детей. Ее отец не вернулся с войны. А мать, уставшая и замотанная женщина, на замечания знакомых и соседок по поводу того, чтобы она лучше смотрела за Катериной, чтоб та однажды не принесла ей «в подоле», лишь отмахивалась. Мол, взрослая она, семилетку окончила и уже работает. Если честно, мать дождаться не могла, когда старшая дочь закончит школу и станет помогать, наконец, материально. Когда Катерина устроится на почту, женщина будет рада без меры. Ну, а то, что на дочку парни заглядываются – разве это плохо? Замуж, может, быстрей выскочит. Жизнь свою устроит.
Ни мать, ни, тем более, Николай, смотревшие на девушку глазами людей, которым она была далеко не безразлична, не могли подметить в ней того, что было так очевидно постороннему, беспристрастному взгляду.
Смазливая, бойкая, чернявая и кареглазая, Катерина была типичным представителем того, что в народе называют «скороспелой черешней». С вытекающими отсюда, как правило, последствиями…
Так вышло, что Катерина жила неподалеку от той самой Валентины, которая была знакомой матери Николая. И Валентина, не однажды, сплетничая с нею, докладывала ей, что Катька встречается не только с ее сыном.
– И чего он связался с этой «прости господи»? Чего в ней нашел? Девчонок хороших нет, что ли? – возмущенно вопрошала досужая женщина у матери молодого человека.
Наталья лишь пожимала плечами, желая выглядеть сдержанной. Но, если честно, Катерина ей тоже не нравилась. Девушка бывала иногда у них в доме. Совсем не такой представляла мать будущую жену Николая. Но со знакомой сына старалась быть приветливой. А сына лишь об одном тогда просила: чтобы не торопился с женитьбой.
Первая серьезная размолвка у молодого мужчины с его подружкой произошла, когда он уже работал в Северном морском пароходстве. Точнее, когда вернулся на побывку перед очередным продолжительным рейсом. Тут благодаря «сарафанному радио» долетели до него недобрые вести про его Катерину и некоего Санька. В роли «сарафанного радио» выступила, прежде всего, всё та же знакомая матери – Валентина, а потом и кое-то из его школьных друзей.
Санёк был весьма сомнительной личностью из того района, где проживала Катерина. И Валентина не раз рассказывала матери Николая, что встречала его на местной барахолке. Создалось у женщины впечатление, что подторговывает он краденым. Не сам, конечно, а дружки его… «Но ясно, что он к этому всему имеет отношение. Как бы за главного у них. И нигде не работает. И каждый день крутится на рынке», – судачила женщина.
Жил Санёк на широкую ногу, любил гульнуть в ресторанах. Деньжата у него водились. А откуда – Катерина не сильно задумывалась.
«Пока один друг плавает в дальних морях, другой рядом, под боком. А почему нет? – рассуждала молодая особа, – однова живем. Ну, а вернется морячок, посмотрим. Выкручусь как-нибудь. Не пойманный – не вор».
– Да сплетни это всё. Слушай больше, – оправдывалась потом Катерина перед Николаем. – Что ж, мне и в кино нельзя было с кем-то сходить за те полгода, что ты отсутствовал? В конце-концов, мы пока что не законные супруги, – кокетливо отнекивалась от подозрений похорошевшая за время отсутствия Николая близкая подруга.
– Замуж за меня собралась? – с затаенной обидой спросил Николай, когда они прогуливались по Невскому проспекту. – А ведь я скоро опять в командировку уеду. На несколько месяцев. Такая у меня работа, ты знаешь. Тому, кто уходит надолго в море, нужна верная жена. А про неверную жену моряка говорят… что женился он для чужого дяди. А я так не хочу.
– Ой, а я тоже одну пословицу знаю: у настоящего моряка в каждом порту жена, – бойко ответила молодая женщина.
– И так бывает, – кивнул паренек, – но не у всех.
– Я в этот раз не пойму чего-то, Коль. Мне ждать тебя?
– Вообще-то, близкие подруги не так спрашивают. Точнее, не спрашивают, а просто говорят: «Буду ждать».
– Ой, Колька, не придирайся к словам! Ты меня не первый день знаешь, – обиженно сказала Катерина. – И, вообще, чего мы зря время провожаем, зная, что ты опять скоро в рейс уходишь? – добавила она кокетливо, уверенная в своей неотразимости.
Тот разговор Николай не раз вспоминал потом, бороздя просторы Северного Ледовитого океана. Нелегко даются эти суровые и одинокие морские мили. Посылая весточки своим родным домой, не забывал и Катерину, хотя где-то в душе его уже грыз червь сомнения.
Морячок многократно перечитывал послания, полученные от родных и близких. Два письма были от Катерины, в которых подруга уверяла, что любит, скучает и ждет не дождется… Только написаны они были очень давно, сразу после его отъезда из Ленинграда…
Еще приходили весточки из дома: от матери и дяди Леши, и отдельно – от брата Сереги.
Так, например, из послания брата, Николай совершенно неожиданно узнал новость, касающуюся Катерины. Серега писал, что вскоре после его отъезда Катька выскочила замуж за Санька. Свадьбу праздновали шумно – в ресторане гостиницы «Астория». Но… Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Через пару месяцев после свадьбы новоиспеченный муженек загремел в тюрягу. А Катька, теперь брюхатая к тому же, таскает передачи своему муженьку в «Кресты», пока его не перевели куда подальше.
Короче, Серега решил написать ему об этом (хоть мать была против), чтобы ввести брата в курс дела. На всякий случай. И в конце добавлял еще, что не стоит жалеть о том, на чем «негде пробы ставить».
Николай был, конечно, подавлен столь неожиданным развитием событий. И среагировал на новость чисто по-мужски – напился. А друг Витька-Комарик, который составил ему компанию, как мог, успокаивал его и клялся-божился, что вот он ни за что никогда не женится, потому что все бабы одинаковы…
Однако, как бы там ни было, результатом такой, не самой приятной новости для Николая, стало его решение не возвращаться сразу в Ленинград, хоть и соскучился он по родным.
По прибытию судна к месту приписки, паренек ухватился за возможность потрудиться в мурманском порту на судоремонтных работах. Если честно, его напрягала мысль о встрече с близкой подругой – теперь, к тому же, беременной от другого человека. И, вообще, кто его знает, как надо разговаривать с этими будущими мамашами… Боялся, что не сдержится, наговорит резких слов. Короче, решил, что лучше временно отсидится в мурманском порту.
Он устроился в местной гостинице и решил воспользоваться советом, данным Комариком – не грустить и «вышибать клин клином».
После отъезда приятеля, Николай, ну, не то чтобы пустился во все тяжкие: в портовом городе немало девушек и подруг, которые всегда рады дружить с моряками, мечтая, конечно, выйти замуж за представителя данной профессии. Но тут уж кому из них как повезет…
Так в жизни Николая появилась новая подруга Светлана, с которой он познакомился на танцах в клубе. Молодая симпатичная женщина очень хорошо знала, чего она хочет, и понимала, что нужно от нее одинокому молодому человеку, оторванному от дома и прикомандированному в далекий портовый город…
А потом, как-то однажды, в свою недолгую побывку в Ленинграде перед очередным рейсом Николай встретится с Катериной и даже переговорит с ней: сдержанно и по-мужски достойно. Может, общение со Светланой этому тоже как-то поспособствовало? Как бы там ни было, он даже сам зайдет к ней на почту, где она работала.
– Ой, Колька, – никак не ожидала, – искренне удивится бывшая подруга, встрепенувшись в служебном окошечке, и попросит, обращаясь к напарнице, – теть Маш, я уйду чуть раньше до обеда, ладно?
– Только не задерживайся после перерыва, – недовольно кивнет пожилая женщина.
– Да когда я задерживалась-то? – тут же нервно огрызнется молодая работница. – Ребенка вот только грудью покормлю…
Они вышли из почтового отделения.
– Ой, Коль, дай я на тебя посмотрю, – Катерина остановилась. – Возмужал, похорошел, – при этих словах молодая женщина развела руки в стороны, словно, собираясь обнять молодого человека.
– Ну, обниматься-целоваться нам теперь ни к чему, – сдержанно ответил Николай, отступая чуть назад от своей бывшей подруги.
– Конечно, конечно, – затараторила Катерина, – это я по старой памяти, по привычке…
– Отвыкай теперь, – сухо усмехнулся молодой мужчина и протянул ей сверток. – Вот возьми, мать тебе передала. Она пошила детское в подарок, – сказал он чуть мягче. – Я слышал, у тебя сын родился.
– Да, сынишка. Владимиром назвали. Ой, спасибо теть Наташе. Привет ей от меня передавай, – Катерина развернула сверток, из которого выглядывали ползунки и распашонки, пошитые из мягкой фланелевой ткани. – Да всё нормально у меня, всё хорошо, – вот ждем сейчас пересмотра дела у мужа, – добавила она, отводя глаза в сторону.
– Пересмотра дела? – переспросил Николай.
– Ну, да. Обещали ему немного срок скостить, – уточнила женщина суетливо и тут же осеклась.
Они поравнялись с переездом, у которого их пути расходились в разные стороны.
– Ты не обижайся на меня, Коль, – сказала Катерина.
– Да чего обижаться, – глухо отозвался молодой мужчина. – Это жизнь. Значит – разная у нас судьба.
И теперь каждый пойдет по жизни своей дорогой. Прощай.
– До свидания, – тихо произнесла Катерина.
Она прислонилась к стене обшарпанного дома и смотрела вслед стремительно удалявшейся мужской фигуре.
Теперь ей уже не надо было «держать фасон», и все эмоции невольно тут же отразились на уставшем, быстро посеревшем лице молодой женщины – «скороспелой черешни». Хоть и было ей еще далеко до тридцати, от былой привлекательности не осталось и следа.
Она стиснула зубы, на глазах выступили слезы. Самая сильная эмоция, которая более всего душила ее в этот момент, затмила все остальные, проступив на лице банальной бабьей досадой. Да, то было ясное осознание того, что в народе давно и метко подмечено пословицей: «близок локоток, да его не укусишь»… И понимание того, что вот сейчас от нее уходит не просто мужчина, а вместе с ним уходит и возможность иной, совершено иной жизни, которая могла бы быть у нее с ним… Если бы она не поторопилась с замужеством, которое, к тому же, теперь никак счастливым и удачным не назовешь.
– И даже ни разу не обернулся, – раздосадованно заметит Катерина, – выходя из оцепенения и торопясь в коммуналку к матери, куда она вернулась сразу после ареста мужа. Ведь ей нужно было спешно покормить сына грудью и бегом – снова на работу.
«Даже ни разу не обернувшийся» Николай четко чеканил шаг, удаляясь от переезда, где расходились теперь пути – в буквальном и переносном смысле – его и подруги молодости. Он направлялся к своему дому.
Ему не просто дался этот, с виду почти спокойный разговор. Конечно, мужское самолюбие было задето. Но удивительным оказалось другое: после беседы, расставлявшей в его понимании все точки над «i», молодой мужчина почувствовал не ревность, а облегчение. Почему?
Как бы там ни было, но в ту минуту Николай весьма тепло подумал о Светлане. Вскоре ему предстояла встреча с ней в Мурманске перед отправкой в очередной рейс… А, впрочем, кто знает, о чем еще мог подумать 24-летний мужчина, когда у него вся жизнь впереди?
Но, не смотря на то, что Николай для себя поставит окончательную «точку» во взаимоотношениях с Катериной, эта особа еще не раз попытается напомнить ему о своем существовании…
Несговорчивая москвичка
Как ни клялся-божился Витек-Комарик, что ни за что не женится, потому что он глубоко презирает ненадежное бабское племя, тем не менее, стрела Амура настигла и его… Причем, довольно скоро. И не взирая на все те эпитеты, которыми он, поддатенький такой, награждал эти нехорошие создания природы, утешая своего друга Николая…
А вышло так, что парень, истосковавшийся по дому, просто не захотел еще полсуток болтаться на железнодорожном вокзале. Обидно, но поезд «Мурманск-Ленинград» ушел перед самым носом. И тогда кассирша предложила ему билет на московский поезд, отправлявшийся через пару часов. Верхняя полка парня не смущала.
«А что? Поеду домой через столицу нашей Родины. Какая мне разница? Развеюсь, прогуляюсь заодно. Лишь бы ни зевать от скуки на вокзале».
Так молодой моряк-радиоинженер в весьма приподнятом настроении оказался в купейном вагоне поезда «Мурманск-Москва». Его настроение еще улучшилось, когда он вдруг обнаружил в своем купе молоденькую москвичку по имени Ольга. Правда, тут же находились еще двое попутчиков. Но шумные мужички-строители, к великой радости Виктора, вскоре должны были сойти в Кандалакше.
Лишь только поезд тронулся, на столе у хлебосольных попутчиков оказались бутылка водки, копченый лосось, вареные яйца, картофель «в мундире», буханка хлеба.
Девушка Оля достала домашнюю выпечку и шоколадные конфеты, также приглашая к угощению попутчиков. И заказала себе чаю у проводника.
– Давай присоединяйся к нам, – обратился к Виктору один из строителей, что выглядел постарше и посолидней, – пока дождешься открытия вагона-ресторана, кишки к спине прилипнут, – добавил он насмешливо.
– Сразу видать, что не из дому едешь. Небось, неженатый еще, морячок? – попытался уточнить другой строитель, наливая Виктору водки.
В ответ на последний вопрос молодой мужчина лишь самодовольно и многозначительно усмехнулся. Что должно было означать лишь одно: да, вот такой он завидный жених…
Строители пытались угостить водкой и девушку. Но та наотрез отказалась.
– Я, вообще, не пью водку, запаха ее даже не переношу, – искренне призналась попутчица.
На что Виктор тут же комплиментарно заметил, что, мол, так и должно быть. Нежному полу полагается пить только шампанское или сладенькое дамское вино и намекнул, что шампань за ним… Так сказать, своеобразная плата за вкусные пирожки. Вот только откроется ресторан…
Как выяснилось, москвичка приезжала в Мурманск на три дня на свадьбу к своей двоюродной сестре. А теперь она возвращалась домой, где живет с родителями и старшим братом. А работает – продавщицей в ГУМе в секции тканей. Вот такую информацию выведали у девушки любопытные попутчики.
Если честно, Виктор не мог дождаться, когда уже откроется ресторан, чтобы пригласить туда симпатичную москвичку и поговорить с ней без шумных и подвыпивших попутчиков. Ну, еще была, конечно, одна мысль, которая сверлила его молодую буйную головушку: очень хотелось, чтобы после станции Кандалакша его компанию с юной особой никто не нарушил…
Действительно, спустя время, они остались в купе только вдвоем.
– А ресторан, между прочим, уже открылся, я узнавал, – сказал Виктор, широко улыбнувшись и сразу переходя на «ты», – так и будешь сидеть с пирожками, как Красная Шапочка? Ой, правильнее было бы сказать, Красная Кофточка, которая тебе очень к лицу. Наверное, в своем ГУМе покупала?
– Наверное, – ответила девушка в тон шутливо, хотя и попыталась скрыть некое замешательство, когда почувствовала этот резкий переход на «ты» и поняла, что в замкнутом пространстве купе они остались вдвоем.
– А я, наверное, всё же, не злой Серый Волк. Не кусаюсь. Значит, бояться меня не надо, – весело заключил попутчик.
Они сидели напротив друг друга, разделенные столиком. Виктор вдруг резко наклонился вперед и протянул руку, чтобы взять конфету. И тем самым нарушил личное пространство Ольги, отчего она инстинктивно отодвинулась от столика и стала смотреть в окно.
Впрочем, что такое – это самое «личное пространство» – применительно к вынужденной тесноте купе? Разве не сужено оно, и без того, суровым инженерным проектированием до невозможных пределов?
После ухода попутчиков Виктор уверенно обосновался на нижней полке. Ему очень хотелось побыстрее сдвинуть эту, говоря морским языком, «ватерлинию» подальше от себя – в сторону девушки. Понятно, «ватерлинию» весьма условную, а точнее – психологическую границу, разделявшую их. Для начала – хотя бы психологическую. А там – поглядим, как карта ляжет…
Ольга и в ресторан-то согласилась пойти, скорее, от того, что захотелось выйти за рамки купе, в котором ей вдруг стало тесновато.
За столиком вагона-ресторана они оказались только вдвоем. Виктор заказал бутылку полусухого шампанского. Конечно, их трапезу шикарной никак нельзя было назвать. На закуску подали – салат из свежей капусты с морковью. Себе молодой человек заказал бифштекс с жареной картошкой, девушка остановила выбор на жареной рыбе всё с тем же банальным гарниром в виде картофеля.
Однако скудное меню судовой радиоинженер тут же попытался компенсировать привычным трепом о жизни моряков. Это была элементарная «лапша на уши», которой отводилась, очевидно, роль десерта за скромным обедом. Для молодого человека это была очень привычная «лапша», которой он всегда пользовался, когда знакомился с милыми дамами и надеялся добиться их быстрейшего расположения.
Когда шампанское было разлито по бокалам, и девушка пригубила за знакомство, парень «обуздал» своего привычного «конька». Он начал с того, что сердце и душа моряка навсегда принадлежат морю. А вот данное обстоятельство почему-то не всегда понимают милые дамы. А зря… Если бы могли понять подруги всё, как надо, то, может быть, моряки были бы счастливее в этой жизни… После второго бокала в ход пошли рассказы о бурях и штормах, когда в «кромешной сизой мгле» мечтаешь увидеть маяк, как любимую женщину. Но их нет: ни маяка, ни женщины. А вместо них только крик чаек, раздирающий душу крик полярных чаек…
– Представляешь? – собеседник откровенно заглядывал в глаза девушке, заказывая еще двести граммов коньяка и рыбу с жареной картошкой.
Ольга сдержанно кивала, слушая с интересом.
– Не случайно говорят, что «год в море для моряка, что три на суше», – перешел он на свои любимые поговорки, которые всегда заметно облегчали морячку путь к женскому сердцу, и коих он знал несметное количество. И пользовался ими весьма умело в зависимости от обстоятельств.
– А где вы плавали? – вежливо полюбопытствовала девушка.
– Моряки не плавают, а ходят в море, – с иронией заметил молодой мужчина. – А плавает, гмм… совсем другое… Впрочем, дамам дозволительно этого не знать, – спохватился Виктор, заметив, что собеседница даже не поняла прозрачного намека или просто не расслышала его из-за стука колес.
– Ну, значится, мы хорошо знакомы с морями Северного ледовитого океана, – гордо ответствовал Виктор. И уточнил менторским тоном учителя географии, – Баренцевым, Карским, Чукотским, Восточно-Сибирским, морем Лаптевых…
– Ого! – только и могла проговорить девушка.
А Виктор многозначительно продолжил:
– Кстати, довожу до вашего сведения: Северный морской путь – кратчайший путь между Европейской частью страны и Дальним Востоком.
– Как интересно. Спасибо за географический экскурс, – сдержанно улыбнулась Ольга и невольно поежилась, – только вот холодом повеяло от одного упоминания обо всех этих северных морях, – и перевела взгляд на окно, за которым был месяц май.
– Что ж я девушку совсем заморозил, – самодовольно усмехнулся собеседник, уже зная, какая фраза будет следующей.
(Он не однажды повторял ее в своей жизни. А зачем изобретать велосипед?)
– Ну, если сердце горячее, никакие ледовитые океаны его не остудят, – подпустил молодой человек очередную соловьиную трель и посмотрел на собеседницу.
Девушка молчала, и взгляд ее был устремлен на пейзаж, мелькавший за окном.
Ее молчание судовой радиоинженер расценил в свою пользу. Поэтому и решился на следующий шаг. Это была проверенная фраза, которая почему-то очень нравилась женскому сословию. А главное, она давала молодому соловью сразу понять, не зря ли он распускал свои звонкоголосые рулады…
И поэтому парень, неожиданно коснувшись руки Ольги, произнес сентиментальную чушь, уже зная, что подобная лирика действует безотказно и душещипательно. В его практике, во всяком случае…
– Моряки говорят: хороший корабль скользит с волны на волну, как девушка в вальсе на первом балу…
Ольга повернула голову от окна, и ее серо-голубые глаза встретились с карими глазами Виктора, в которых читалось больше самоуверенности, чем вопроса.
Девушка не резко, а спокойно высвободила руку и, продолжая глядеть в глаза собеседнику, произнесла:
– Спасибо за угощение. Правда, рыба была ужасно невкусной. Но это, ведь, не ваша вина. А теперь я бы хотела вернуться в купе.
– Вы даже бокала шампанского не выпили, что так? – нервно дернулся Виктор, не получив в ответе Ольги ожидаемого отклика и неожиданно для самого себя снова переходя на «вы». (Возможно, отчасти потому, что попадались ему всё больше девушки, танцующие вальс уже на третьем, восьмом или тридесятом балу?)
– Да, вы правы, что тут рассиживаться, – засуетился морячок. – И бифштекс у них был даже не прожаренный… Конечно, совсем не такой это ресторан, как бы хотелось, – сказал он и полез в карман брюк за портмоне, желая поскорей рассчитаться за казенные хлеб-соль.
Пока они возвращались в свое купе по трясущемуся поезду, перепрыгивая на стыках в очередной вагон, у Виктора была возможность, якобы, случайно дотронуться то до руки, то до плеча, а пару раз – и до бедра девушки. И он такую возможность, естественно, не упустил.
Но Случайность – не родная сестра Преднамеренности. И следовало бы морячку об этом помнить. Потому как эффект от посещения ресторана оказался совсем не тот, на который он рассчитывал.
Ольга замкнулась, достала книгу из дамской сумочки и больше никакого разговора не получалось.
– Что читаем? – поинтересовался попутчик.
– «Морской волк» Джека Лондона…
И ему почудилась в ее ответе скрытая ирония. А еще он ясно ощутил «крен судна» явно не в ту сторону. И перед самым носом снова увидел ту самую «ватерлинию», которая буквально припечатала его к спинке вагона. Теперь тесно в купе стало уже Виктору. Он вышел в коридор и стал у открытого окна.
Тут же из соседнего купе возник пожилой мужичок, и они закурили вместе, выпуская дым в окошко. Пассажир назвался Михайло Михалычем и словоохотливо поведал Виктору, что путешествует он со своей супружницей Марией. А возвращаются они из гостей – от жениной родни, и ехать им – до подмосковного Серпухова.
Как только Ольга осталась одна, она решила прилечь. У нее затекла спина, устали ноги в туфлях на каблуках. Она давно бы это сделала. Но ее всё время смущало присутствие рядом не в меру словоохотливого молодого человека.
«Ну, и нахал, – подумала девушка, вспоминая, как они возвращались из вагона-ресторана и как, будто бы невзначай, он до нее дотрагивался. – Пусть только еще раз попробует руки свои распустить», – и она положила на ладонь томик американского писателя, как бы определяя увесистость умных мыслей.
А если честно, она начала испытывать некоторый дискомфорт. Ведь впереди была ночь. И смущало то, что, по вынужденным обстоятельствам дорожного путешествия, ночь предстояло провести рядом с незнакомым молодым мужчиной. Человеком, который, к тому же, как уже поняла Ольга, особой деликатностью не отличается. Ну, и зачем ей это нужно?
Дверь купе отворилась, и показалась улыбающаяся физиономия Виктора.
– Отдыхаем? – избрал он некую безличную форму обращения и задержался в дверном проеме ровно настолько, пока вагон не качнуло на стыке рельсов.
И тут же мужчина оказался в ногах у девушки, «нечаянно» присев на ее полку.
– Ой, простите, штормит, как в море, – пошутил он, явно не торопясь перебираться на свое место.
Ольга мгновенно подобрала ноги, из лежачего состояния переходя в сидячее. В ее глазах сверкнули гневные искры.
– Послушай, ты… нахал, по кличке Матрос, или как там тебя еще, – ее голос срывался от возмущения, – а не пошел бы ты…
– О, наконец-то мы перешли на «ты», – Виктор сел на свое место и попытался скрыть досаду, что у него не очень хорошо получилось. – Мне, конечно, рассказывали, что все москвички вредные, но я не подозревал, что до такой степени. Еще и нервные, в придачу, – добавил он.
Ольга быстро встала, взяла книгу и вышла из купе. Ее переполняли эмоции. Она стояла у открытого окна. Ветерок растрепал шелковистые русые волосы. Она глубоко вздохнула и присела на откидной стульчик, подумав: «Ну, и сколько я так смогу высидеть?»
Девушку заприметили пассажиры-соседи: Михалыч с супругой, дверь купе которых была приоткрыта. И не только они заметили. Проходящие по вагону мимо симпатичной девушки мужчины считали своим долгом задержаться возле нее, познакомиться, сделать комплимент.
«Час от часу не легче», – с тоской подумала Ольга.
Спустя время супруга Михалыча – Мария Степановна неожиданно предложила милой и явно загрустившей пассажирке попить домашнего компоту в их компании. Ольга смутилась, но подумала, что это, всё же, лучше, чем сидеть в коридоре посреди вагона на откидном стульчике.
– Спасибо, а я вас пирожками угощу…
Она лишь на пару секунд зашла в купе и взяла несколько пирожков из большого бумажного пакета, лежавшего на столике.
Виктору, развалившемуся на полке, стало любопытно: кого же его соседка решила одарить вкусными пирожками, которые источали сумасходительный ванильный аромат. Особенно осязаемый на фоне явно незадавшегося застолья в вагоне-ресторане.
Он вышел следом. Дверь в соседнее купе оставалась приоткрытой. Виктор быстро прошмыгнул мимо.
– Может, попутчика вашего позовем? – спросил Михалыч, – хороший парень, я с ним уже познакомился.
– Я тоже, – тихо ответила девушка, отводя глаза в сторону.
Супруги переглянулись.
– Так это из-за него, что ли, девка, ты в коридоре сидишь? – недоверчиво и удивленно спросил Михалыч.
– Нет, нет. Ну, что вы. Просто для разнообразия обстановки, – смутившись, ответила Ольга.
Супруги опять переглянулись.
– Михась, ну и чего ты привязался к девушке? Пусть она лучше о себе расскажет.
– Да что рассказывать-то? Живу в Москве. Учусь на втором курсе Текстильного института. Занимаюсь на вечернем отделении, а днем работаю продавщицей в ГУМе.
– Ух, ты! Это прямо на Красной площади и каждый день с боем курантов, значит? – уточнил любознательный Михалыч.
– Да, – улыбнулась девушка.
– Не замужем еще? – спросила Мария Степановна, глянув ей на правую руку.
– Не замужем, – кивнула Ольга, – а куда торопиться…
В дальнейшем от наблюдательных супругов не ускользнула некоторая странность поведения молодых попутчиков. Если один из них заходил в купе, другой – тут же оказывался у окна в коридоре. В этом чувствовалась явная демонстративность. А меж тем, время со стуком колес неумолимо приближалось к ночи.
Когда Мария Степановна в очередной раз увидела девушку на откидном стульчике, читающую книгу (что, несомненно, было бы гораздо удобней ей делать, находясь в своем купе), то попыталась вмешаться в ситуацию. Предварительно пошушукавшись с мужем, обратилась к попутчице:
– Если хочешь – переходи к нам. А мой Михалыч всё равно ночью не может спать в поезде. Ходит туда-сюда. Курит…
– Ну, что вы, зачем… – неуверенно начала отказываться Ольга, в душе обрадованная такому предложению.
– Давай, давай, перебирайся, – решительно сказал Михалыч, быстро сворачивая постель и укладывая ее на спальное место супруги.
Ольга зашла в свое купе и быстро начала собирать казенное белье.
– Великое переселение народов… Это из-за меня, что ли? – спросил парень немного наиграно и удивленно. – Напрасно. Я – человек деликатный. Хотел вам даже предложить одной расположиться в купе, раз так неприятно мое общество. А я уж как-нибудь перекантовался бы на откидном стульчике…
И тут в проеме дверей купе показался Михалыч, в руках которого была непочатая бутылка коньяка.
– Можно составить компанию? – обратился он к Виктору.
– А, сосед, – обрадовался Виктор, – конечно, располагайтесь.
Когда Ольга вышла, Михалыч молча занялся открыванием бутылки, затем разлил алкоголь в стаканы с подстаканниками и провозгласил тост:
– За добрую дорогу!
И немного помявшись, негромко заметил:
– Я, как человек посторонний, не имею права ни во что вникать, но просто хочу сказать: дыма без огня не бывает…
– Ни дыма, ни огня, и вникать не во что, – тут же отозвался паренек. – Просто очень нервная и мнительная особа попалась. Когда поезд сильно качнуло, ну, я пару раз до нее дотронулся нечаянно… Клянусь.
– Ага, нечаянно. Так я и подумал, – усмехнулся Михалыч. – Кому б впаривал. Будто я не был молодым…
– Ой, давайте сменим тему, – сказал Виктор.
– А зачем? – возразил пожилой попутчик, ставший явно словоохотливым, особенно после того, как подбавил себе и собеседнику еще коньячка. – Тема что ни на есть жизненная, а потому всегда интересная: про мужские и женские взаимоотношения, значит. Вот, взять, к примеру, как я со своей женой Марией познакомился…
Конец ознакомительного фрагмента.