Глава 3
Германские планы в отношении восточных территорий и русской революции
В ходе Первой мировой войны ни одно событие не повлияло на общую обстановку на восточных территориях сильнее, чем Февральская революция 1917 года в России. Она приветствовалась там как событие, которое во многом способствовало окончанию войны, по крайней мере на Восточном фронте. Революция послужила активизации организаций различной идеологической направленности, которые заявили о себе в Германии с началом войны. Сторонники этих концепций почувствовали, что революция дала дополнительные шансы для реализации их программ, они использовали все доступные средства, чтобы их политические взгляды были положены в основу официальной политики Германии. Сторонники Рорбаха и украинцы, объединившиеся вокруг Союза за освобождение Украины, тоже проявляли активность в надежде привить свой образ мышления политическому и военному руководству рейха.
Официальные германские лица, однако, проявляли осторожность и продолжали мыслить скорее в духе выхода России из войны, чем рассчитывали на окончательное расчленение Российской империи. (Изменение северо-восточных границ Германии в лучшую сторону из-за отхода от России части территории Прибалтики не считалось противоречащим второй из упомянутых двух позиций.)
Учреждение Центрального украинского Совета (Центральной рады) в Киеве в марте 1917 года, несомненно, произвело на немцев сильное впечатление, но они не знали, как далеко украинцы готовы пойти в своих требованиях, а также насколько эффективной и популярной у населения будет эта региональная администрация. Вместе с тем одним из первых шагов, предпринятых лидерами Рады, было заверение в верности Временному правительству во главе с князем Львовым Г.Е. в Петрограде. Все, чего они добивались на данном этапе, сводилось к удовлетворению «справедливых требований украинского народа и его демократической интеллигенции – культурной автономии». Тот факт, что Раду возглавлял известный украинский историк, а также наиболее уважаемый и признанный национальный лидер Мыхайло Хрущевский, который в предвоенные годы возглавлял кафедру истории во Львове, столице Западной Украины (тогда часть Австро-Венгрии), мало что меняло. С началом Первой мировой войны профессор Хрущевский, видимо, для того, чтобы раз и навсегда отмести обвинения в свой адрес о безоговорочной поддержке Австрии, добровольно вернулся в Украину. Он был немедленно арестован российскими властями и выслан. Немцы также были хорошо осведомлены, что Хрущевский по возвращении из Австрии публично критиковал прогерманский Союз освобождения Украины. (Он подтвердил свое негативное отношение к данной организации в мае, а затем в сентябре 1917 года уже в качестве главы Рады.) Таким образом, позиция Хрущевского и тот факт, что ни одного влиятельного члена Рады нельзя было рассматривать в качестве сторонника Германии, усиливали сомнения, уже имевшиеся в официальных кругах рейха, относительно того, насколько можно рассчитывать на украинское движение при решении вопроса о выводе России из войны.
События в Украине после Февральской революцией 1917 года произвели гораздо большее впечатление на германские журналистские и ученые круги, чем на власти. Все происходящее тщательно изучалось и анализировалось различными правительственными учреждениями, но они не повлияли на официальные взгляды, в результате чего германские планы в отношении Украины после Февральской революции не претерпели серьезных изменений. Польская проблема продолжала занимать в них особое место, но еще более важным оказалось желание Берлина и Вены договориться с новым русским правительством. Бетман Гольвег и Чернин наглядно продемонстрировали это стремление, провозгласив 27 марта 1917 года (по новому стилю) «мирную программу». Австро-Венгрия была особенно заинтересована в скорейшем окончании войны на Востоке. Продовольственный вопрос в государстве крайне осложнился. Чернин сообщил немцам, что продолжение боевых действий приведет к краху габсбургской империи – точка зрения, которую разделяли другие руководители Австро-Венгрии. Германское Верховное командование, не возражая открыто против мирных шагов, сохраняло пессимизм в отношении возможного успеха и рекомендовало проявлять сдержанность при обсуждении вопросов с новыми политическими силами на Востоке. «Начало русской революции, – писал генерал Людендорф, – явилось тем фактором в ходе войны, который ни один генерал не осмелился бы учитывать с полной определенностью».
Бесконечные споры между политическим и военным руководством рейха, а также с их австро-венгерскими партнерами относительно целей центральных держав на Востоке продолжались и в 1918 году. Они ясно показывают неопределенность и отсутствие четких планов, касающихся региона в текущий период. Краткий обзор деятельности Союза освобождения Украины в Германии и Австро-Венгрии после Февральской революции еще больше показывает нерешительность и смятение, сопровождавшие выработку конкретной программы действий относительно Украины как Берлина, так и Вены в течение 1917 года – решающего в войне.
Украинские военнопленные в Германии и Австрии с большим энтузиазмом встретили крах царской империи, но немецкие и австрийские власти не спешили использовать эти настроения с выгодой для себя. Лишь в апреле 1917 года немцы согласились, по просьбе Союза, создать специальный лагерь военной подготовки украинских военнопленных-офицеров в Ганновере-Мюндене. Через два месяца, в июне 1917-го, Вена последовала немецкому примеру, создав такой же лагерь для украинских офицеров в Иосифштадте (на австрийской территории). (В 1915 году немцы сформировали финский добровольческий батальон, а в 1916 году – грузинский легион.)
Австрийцы испытывали меньший энтузиазм в отношении перспектив формирования воинских частей из украинских военнопленных, чем немцы. В августе 1917 года МИД рекомендовал Верховному командованию Австро-Венгрии обратить особое внимание на пропагандистскую деятельность Союза в украинских лагерях. Согласно этим рекомендациям украинское движение предлагалось ориентировать против России. Следовало не заострять внимание на украинско-польских разногласиях или, по крайней мере, преуменьшать их значение. Однако, несмотря на большую заинтересованность немцев в таком плане, Берлин и Вена согласились на переброску некоторых из этих частей в Украину лишь после заключения сепаратного мира с Радой в феврале 1918 года.
Нет каких-либо свидетельств того, что немцы играли какую-нибудь роль в процессе «украинизации» Южного фронта и создании в течение 1917 года сепаратных украинских формирований. Различные военные инстанции немцев регулярно докладывали по данному вопросу, но явно не придавали ему большого значения.
Весь 1917 год германский МИД занимался сбором доступной информации о событиях в Украине: о деятельности различных партий и организаций, а также о чаяниях простых украинцев. Немцы получали сведения в основном из следующих источников:
1) сообщения с Восточного фронта и от германских дипломатов в Швеции, Дании и Швейцарии;
2) материалы различных германских экспертов;
3) бюллетени и другие публикации Украинского пресс-бюро в Лозанне, а также других украинских информационных агентств.
В целом немцы предпочитали оставаться в тени, ограничиваясь такими незначительными мерами, как публикация украинской литературы, благодаря которой они надеялись, говоря словами канцлера Георга Микаэлиса, «стимулировать процесс дезинтеграции России изнутри». Хотя и ранее некоторые украинские публикации уже переправлялись в небольших количествах через линию фронта, немцы решили обратить особое внимание на распространение книг и пропаганду лишь с осени 1917 года. Ответственные официальные лица отнеслись к данному вопросу довольно серьезно. Канцлер Микаэлис и Гертлинг лично интересовались продвижением этого проекта. Данный проект осуществлялся под непосредственным контролем военного министерства Германии. Якову Оренштейну, издателю-еврею и бизнесмену из Галиции, предложили контракт на публикацию этих материалов. Для чего предусмотрены средства – в 250 тысяч марок. Осуществление проекта началось с публикации 50 тысяч экземпляров избранных поэм выдающегося украинского поэта Тараса Шевченко. Документ с Оренштейном подписал генерал Эмиль Фридрих из военного министерства, но в его практической реализации участвовали также Рудольф Надольны из МИД и граф Бото фон Видель, германский посол в Вене. В целом данное предприятие оказалось весьма успешным, книги, изданные Оренштейном, до сих пор хранятся во многих библиотеках.
Другой мерой, призванной способствовать украинско-германскому сближению на том этапе, стала отправка в Брест-Литовск сформированного в Германии небольшого отряда украинцев во главе с казачьим ротмистром с литературой, плакатами и прочими пропагандистскими материалами.
Масштабы несколько возросшей финансовой помощи Берлина и Вены Союзу за освобождение Украины накануне Февральской революции 1917 года не идут ни в какое сравнение с «неиссякаемым потоком средств по разным каналам и под различными вывесками» (они намного превышают суммы, выделенные Союзу), которые направлялись немцами большевикам весной и летом 1917 года. Еще более щедрую помощь предоставляли своим сторонникам на Востоке союзники. На этом этапе германские официальные круги продолжали испытывать серьезные сомнения относительно значимости украинского движения. Они знали об отсутствии стремления у руководителей Рады в относительно более тесного сотрудничества с центральными державами. Поэтому неудивительно, что германская финансовая помощь Союзу в 1917 году составила всего лишь несколько сотен тысяч марок, а австрийская – лишь 60—70 тысяч крон.
Увеличение финансирования Германией Союзу произошло в основном за счет выделения 250 тысяч марок на издание украинской литературы Оренштейном. Ежемесячные субсидии (предназначенные большей частью для расходования на просветительскую работу среди 80 тысяч украинских военнопленных, размещенных в специальных лагерях в Германии и Австрии) составляли около 25 тысяч марок. Общие расходы Союза за трехлетний период (1915—1917 гг.) составили 743 295 марок. Немцы финансировали также украинские информационные центры в нейтральных странах, однако для этих нужд выделялись небольшие суммы. Например, информационное бюро в Лозанне – наиболее активный зарубежный украинский пропагандистский центр, спонсируемый немцами, – получало в качестве ежемесячной субсидии 5000 швейцарских франков. Любопытно, что немцы продолжали финансовую поддержку деятельности Союза среди украинских военнопленных весь 1918 год. В это время финансирование было урезано до 12 тысяч марок. (Два украинских правительства, сформированные во время немецкой оккупации в 1918 году, не имели ничего общего с продолжением финансирования Союза и, насколько известно, не одобряли, но и не критиковали программы.) Что касается Австро-Венгрии, то материалы одного австрийского исследования свидетельствуют о «нескольких больших суммах», выделенных Союзу в тот период: 38 тысяч крон – в октябре 1917 года и 12 тысяч – в декабре того же года! В апреле 1918-го организация получила от Вены еще 30 тысяч крон, а в последующие месяцы вынуждена была обходиться ежемесячными субсидиями 3000 крон.
Между тем только Парвусу (Александру Гельфанду) выделялись миллионы на оплату деятельности русских социалистов, как в России, так и за рубежом. Госсекретарь германского МИД Рихард фон Кюльман лично занимался этими программами. Незадолго до прихода к власти в России Ленина Кюльман в обращении к ставке Верховного командования прямо заявил, что «большевистское движение никогда не достигло бы того размаха и влияния, которыми сейчас пользуется, без нашей постоянной поддержки». Большевики, таким образом, были, очевидно, основными получателями германской финансовой помощи. Общая сумма, выделенная Германией на подрывную деятельность в России за период войны, разнится: цифра, которую приводит Эдуард Бернштейн, – 50 млн марок; исследователи же, изучавшие проблему по новым источникам, настаивают на 30 млн.
Доказательств прямой финансовой помощи Германии Центральной раде или каким-либо другим политическим силам, действовавшим на Украине в это время, не имеется. Таким образом, перспектива сотрудничества с Киевом через Союз за освобождение Украины не выглядела привлекательной, несмотря на возросшую поддержку этой организации рейхом после русской революции. Рада продолжала относиться настороженно к германским планам на Востоке и не оставляла надежды разрешить украинскую проблему в рамках общероссийской федерации. 15 апреля 1917 года Союз открыто заявил об окончании «официального мандата». Он в будущем обещал ограничиться деятельностью среди украинских военнопленных и по защите украинских интересов на территории, оккупированной немцами и австрийцами. Тем не менее отношения между Союзом и Радой не улучшились. Последняя была вынуждена неоднократно констатировать, что не имеет «ни официальных, ни каких-либо иных связей с Союзом за освобождение Украины в Германии». Еще более важными, чем осторожная позиция Рады в отношении Германии, представляются туманность и неопределенность планов Берлина на Востоке. Все это прослеживается во взаимоотношениях рейха с Союзом и другими подобными организациями в Германии, от которых Берлин мог легко отмежеваться, когда этого требовали высшие интересы.
В период между Февральской революцией и началом мирных переговоров в Брест-Литовске в декабре 1917 года центральные державы предприняли очередную попытку сформулировать и согласовать свои военные цели. По понятным причинам Германия играла в разработке этой программы более важную роль, чем Австро-Венгрия. Вслед за принятием совместной австро-германо-польской декларации от 5 ноября 1916 года, в разработку которой внес весомый вклад Бетман Гольвег, появилась острая необходимость прояснить позиции государств в военных вопросах. Напряженность усиливалась по мере того, как влиятельное Верховное командование продолжало настаивать на прежних требованиях, а президент Вудро Вильсон в январе 1917 года сделал соответствующий запрос. Важную роль при этом, естественно, сыграли радикальные перемены, происшедшие на Востоке после революции.
С марта по декабрь германские планы относительно восточных территорий разрабатывались одновременно на трех уровнях. Во-первых, на немецких конференциях высокого ранга, которые разрабатывали лишь общие целевые военные программы Германии и Австрии. Во-вторых, на совместных мероприятиях сторон, имевших целью согласовать их с Австро-Венгрией. И наконец, на рабочих встречах, консультациях обычного уровня, через составление телеграмм, меморандумов и т. д.
Одной из первых и важных конференций того периода явилась так называемая предварительная встреча 26 марта 1917 года, прошедшая в Берлине. В ней участвовали австрийская и немецкая делегации, возглавляемые соответственно Бетманом Гольвегом и Чернином. В ходе встречи стороны договорились о минимальной программе, основанной на положении в тот момент, когда началась война. В то же время они согласились, что после победоносного завершения военной кампании Германия может рассчитывать на территории «главным образом на Востоке», а Австро-Венгрия получит компенсацию в виде определенных румынских земель. Как считает Клаус Эпштейн, соглашение от 27 марта 1917 года «оставалось фундаментальной основой германо-австрийских переговоров до отставки Бетмана в июле 1917 года. Впоследствии оно утратило свое значение». Учитывая отсутствие у Бетмана Гельвега далеко идущих планов на Востоке и его негативное отношение к украинскому вопросу, проблема будущего Украины на этой встрече не рассматривалась вообще. Только на последующих этапах обсуждения австро-германских военных целей в 1917 году Украина и ее территория стали темой для переговоров.
За встречей Бетмана – Чернина 26 марта 1917 года последовали четыре конференции в Кройцнахе (в апреле, мае, августе и декабре 1917 года). Проведение их в Кройннахе, где располагалась ставка Верховного армейского командования в эпоху Гинденбурга – Людендорфа, свидетельствует о его влиятельности на решающей стадии войны. Хотя официально Людендорф считался помощником Гинденбурга, власть была сосредоточена в его руках. Генерал, без сомнения, играл решающую роль в формировании германской «остполитик» в течение 1917—1918 годов.
Думаю, уместно заметить, что ни один из главных участников развертывавшейся драмы не был хорошо знаком с обстановкой на восточных территориях и, следовательно, не мог считаться специалистом по России. Ни тот ни другой не проявлял особого интереса к решению украинской проблемы. Для них под Востоком подразумевалась вся Россия, а украинский вопрос оставался второстепенным, заниматься которым можно было поручить подчиненным, таким как полковник (впоследствии генерал) Макс Гофман, и рядовым сотрудникам МИД – Траутману или Бергену. Канцлеры Бетман Гольвег, Микаэлис и Хертлинг, их госсекретари по иностранным делам Ягов, Циммерман и Кюльман – все они обладали очень ограниченными знаниями о восточных территориях и их многочисленных проблемах. Гинденбург и Людендорф знали о них только из собственного опыта руководства военной администрацией на оккупированных северо-восточных территориях – опыта, который они собирались распространить на другие восточные земли.
Генерал Гофман был одним из немногих немецких деятелей (не считая тех, кто родился в Прибалтике), которые располагали достоверной информацией о восточных территориях и бегло говорили по-русски. Перед войной он много путешествовал по Украине в качестве бизнесмена, проникся сочувствием к местным жителям и их чаяниям, был в курсе последних событий, происходивших здесь благодаря таким экспертам, как Пауль Рорбах, и проведенным исследованиям. Сначала Гофман служил доверенным представителем ставки Верховного командования в Брест-Литовске, но вскоре рассорился с Людендорфом. Ему не позволили принять активное участие в формировании германской политики на восточных территориях.
Первая конференция в Кройцнахе состоялась 23 апреля 1917 года. Ее созвали по настоянию Верховного армейского командования. Несколькими днями раньше, 20 апреля, Гинденбург в письме к Бетману Гельвегу потребовал от канцлера более определенной военной целевой программы. Выступая от имени Верховного командования, Гинденбург решительно отверг идею заключения мира с Россией на основе статус-кво. По его мнению, под власть Германии должны были перейти по крайней мере Курляндия и Литва. При необходимости центральные державы могли бы компенсировать потери России австрийскими территориями – Восточной Галицией и Буковиной, населенными преимущественно украинцами. В тот же день Вильгельм II поручил канцлеру Бетману Гельвегу во взаимодействии с германскими союзниками разработать конкретный план по восточным территориям. В телеграмме кайзера упоминались Польша и прибалтийские территории, но никак не Украина. В телеграмме от 22 апреля 1917 года госсекретарь по иностранным делам Циммерман развил идею Гинденбурга о компенсации России за счет украинских территорий Австрии. В случае потери Восточной Галиции и Буковины Австро-Венгрия должна была получить часть Румынии, но следовало также попросить ее руководство сделать заявление об отсутствии претензий при решении будущего Польши.
Все эти идеи подверглись дальнейшей проработке на Первой конференции в Кройцнахе 23 апреля, где Германия выразила готовность проявить еще большую щедрость за счет украинских территорий. Не только России предполагалось передать Восточную Галицию в качестве компенсации за потерю Курляндии и Литвы. Польше также следовало предложить территории на Востоке, но не за счет прибалтийских земель. (Под этим подразумевалось то, что территориальная сделка между Германией и Польшей должна была совершиться за счет Украины и Белоруссии.) Можно, следовательно, сделать вывод, что, несмотря на германские сообщения об «усилении сепаратистских тенденций на Востоке и требований свободы Украине, Литве» и т. д., а также на ведущиеся разговоры о каком-то «большом предприятии» в целях усиления украинского движения, немцы в конце апреля 1917 года не располагали конкретным планом в отношении Украины.
Австро-Венгрия не участвовала в Первой конференции в Кройцнахе, Вену не проинформировали сразу и о ее результатах. Официальные представители Германии, такие как госсекретарь Циммерман, намеревались «работать» с Веной поэтапно, чтобы гарантировать принятие программы. Они не думали, что Австрия будет сильно переживать относительно окончательной утраты Восточной Галиции, так как многие политические деятели негативно относились к украинцам. Генерал Артур Арц фон Штрауссенберг, например, открыто называл их «нежелательными гражданами». Что касается Людендорфа, то он был еще меньше расположен к украинцам Галиции и более неприязнен к ним. Его раздражала неготовность Австрии отказаться от этой территории. «Осенью 1914 года, – говорил генерал, – никто не желал ничего слышать о «территории свиней». Сегодня также никто не собирается жертвовать хотя бы одним солдатом для возвращения этой территории».
Разумеется, было бы наивно ожидать от дипломата уровня Чернина немедленной уступки без ответных гарантий. Так, 26 апреля Циммерман писал в ставку Верховного командования, что тот поставил немецкого посла в Вене, графа Веделя, в трудное положение, когда настаивал, чтобы любые территориальные требования касались только России. 5 мая 1917 года Ведель вновь информировал о несогласии Чернина с идеей уступки Восточной Галиции – не из какого-то сочувствия украинскому делу, а скорее из-за того, что территориальные потери Австрии выглядели бы весьма значительными в свете перспективы территориальных приобретений Германии в том же регионе. Другая причина несогласия Чернина на окончательный переход Восточной Галиции под власть России состояла в опасении польского противодействия такому шагу. Однако на следующий день Чернин изменил свою позицию и выразил готовность рассмотреть уступку Восточной Галиции, если Австрии будет гарантирована вся Валахия.
Имперский канцлер Бетман Гельвег, внеся свой вклад в решения конференции в Кройцнахе, не считал эту программу обязательной. Тем не менее Германия и Австрия рассматривали ее как официальную. Таким образом, нет оснований считать, как это делает Фишер, что различия между взглядами Бетмана и Верховного командования относительно военных целей Германии были минимальными и затрагивали главным образом вопросы стиля и подхода.
Спустя три недели, которые прошли между Первой и Второй конференциями в Кройцнахе, германское правительство не внесло никаких важных изменений в свои планы для восточных территорий. Сообщения о росте «сепаратистских устремлений» в Украине и требованиях автономного правления, более независимого от Временного правительства в Петрограде, видимо, не произвели никакого впечатления на немецких военных и политических деятелей. 29 апреля 1917 года Людендорф разработал план взаимопонимания с Россией, который содержал следующие пункты:
1. Трехнедельное перемирие с Россией.
2. Невмешательство во внутренние дела России.
3. Германская дипломатическая поддержка России в урегулировании вопроса о проливах.
4. Экономическое сотрудничество между двумя странами; исключение репараций; германская финансовая помощь в ответ на корректировку границ в Курляндии и Литве.
5. Признание Россией независимости Польши. «Основы более существенных мирных условий» Людендорфа от 12 мая 1917 года также лишены каких-либо рекомендаций и планов, касающихся Украины.
Представляет определенный интерес хотя и не имеющая практического значения военная целевая программа, разработанная Вильгельмом II и переданная госсекретарю 13 мая. Это амбициозный план территориальной экспансии за счет образования колоний и наказания всех тех, кто осмеливался противиться Германии. Несомненно, канцлер полагал, что Германия добьется полной победы над всеми недругами, где бы они ни находились. Он даже вынудил бы Соединенные Штаты выплатить 40 млрд долларов контрибуции и вдобавок обеспечить поставку в Германию значительных объемов хлопка, меди и никеля. Однако наиболее любопытным для оценки германских планов по освоению восточных территорий в 1917 году являлся пункт 12 программы кайзера, который гласил: «Польше свободу. Курляндия присоединяется к нам, возможно, в форме автономии. Аналогичное решение для Литвы. Украине, Ливонии и Эстонии – автономию, с правом принимать решение о присоединении к нам позднее». Нет оснований полагать, что этот документ, сам по себе свидетельствующий о психическом состоянии кайзера в данное время, оказал прямое влияние на взгляды германских официальных кругов. Большинство идей, содержавшихся в нем, дипломатично игнорировались на последующих конференциях. Очевидно, кайзер никогда не стремился к тому, чтобы программу, предложенную им, официально приняло правительство. Это неудивительно, поскольку, как замечает один из исследователей, кайзер превратился в «почти теневую фигуру, которая редко выступает с решающим словом на какой-либо конференции».
Вторая конференция в Кройцнахе (совместное австро-германское предприятие) проходила 17—18 мая 1917 года. На этот раз официальным германским лицам не нужно было тревожиться по поводу согласования действий с Австро-Венгрией. Что касается восточных территорий, Вторая конференция подтвердила в основном решения, выработанные на Первой. Большей части Румынии (включая Черноморское побережье) предстояло стать австрийским протекторатом. Немецкий план относительно Польши, Курляндии и Литвы не претерпел изменений. Конференция вновь подчеркнула и даже конкретизировала незаинтересованность Австрии в польских делах и, что особенно важно, воздержалась от малейшего упоминания о прежнем плане передачи Восточной Галиции и Буковины России.
Чем это вызвано? Хотя военная целевая программа кайзера от 13 мая в целом всерьез не воспринималась, возможно, она заставила некоторых германских руководителей взглянуть на Украину по-новому. И даже более важным фактором были, возможно, быстрый развал русской армии на Восточном фронте и постепенная «украинизация» некоторых ее частей. Поскольку Вторая конференция явилась совместным австро-германским предприятием, не удивляет, что немцы предпочли не выносить деликатную тему Украины на открытое обсуждение. В свете вышеперечисленных фактов не представляется неуместным считать Вторую конференцию в Кройцнахе осторожной попыткой возобновить разработку официальными кругами Германии планов в отношении Украины. Хотя они оставались довольно смутными, украинский вопрос стал на долгое время постоянным и важным фактором германской «остполитик». Что касается Австро-Венгрии, то Чернина и императора Карла вполне удовлетворили итоги Второй конференции в Кройцнахе. В середине июня секретарь по иностранным делам официально уведомил германский МИД, что Вена и Будапешт принимают программу Кройцнаха от мая 1917 года.
Оставались, однако, некоторые нерешенные проблемы. Новый германский канцлер Микаэлис и австрийский секретарь по иностранным делам Чернин теперь стремились найти решение совместно. Среди этих проблем будущее Польши и вопрос о Холме и Восточной Галиции, территориях, которые украинцы непременно потребовали бы в качестве вознаграждения за сотрудничество с центральными державами. Когда состоялась встреча двух лидеров в Вене 1 августа 1917 года, Чернин возражал против такого решения вопроса, мотивируя свое мнение тем, что добровольный отказ от части своих земель ослабил бы всю австро-венгерскую монархию. Однако, по мнению секретаря по иностранным делам, если бы Галиция была во власти Польши, то Австро-Венгрия нисколько не тревожилась бы о том, что происходит в восточной части важной территории.
Между тем другие германские высокопоставленные лица стали проявлять больший интерес к возрастающей силе украинского национального движения. Особенно любопытен меморандум по украинскому вопросу, составленный германским послом в Вене Веделем и направленный Микаэлису вскоре после переговоров немецкого канцлера с Чернином.
«Здесь (в Австрии) проявляют гораздо меньше интереса к украинскому движению, чем в Германии, частью из-за того, что придают ему меньше значения, частью потому, что население меньше ему сочувствует, опасаясь развития ирредентизма среди украинцев Австрии и Венгрии… Для нас (немцев) представляет особый интерес поощрение максимального развития украинского движения, так как очевидно, что рабочий класс России не настолько силен, чтобы поставить страну под свой контроль. Возможно, национальные движения окажутся сильнее. Во всяком случае, нам нужно поддерживать финское и украинское движения. Не знаю, есть ли у нас непосредственные контакты с украинцами. Если нет, украинцы Австрии могли бы послужить посредниками».
Возросший интерес немцев к Украине нашел конкретное отражение в работе Третьей конференции в Кройцнахе, открывшейся 9 августа 1917 года. На нее не пригласили ни одного представителя Австро-Венгрии. Таким образом, конференция представляла собой в первую очередь обмен мнениями между Верховным командованием армии и ведомством имперского канцлера – двумя главными разработчиками внешней политики на данный момент. Верховное командование объясняло узурпацию полномочий двумя причинами – своей «незаменимостью» и ролью «спасителя отечества». Ведомство имперского канцлера, в свою очередь, просто пыталось выполнять, даже если это делалось робко и неохотно, свои конституционные обязанности, наиболее важной из которых являлось осуществление внешней политики.
Кроме того, пункт 12 пространного доклада о Третьей конференции в Кройцнахе заслуживает особого внимания: «Чаяния Украины следует четче обозначить. Движение должно стремиться к спокойному и благожелательному союзу (аншлюсу) с нами. Следует выяснить, может ли Австрия предложить украинцам Восточную Галицию». Однако следующий параграф документа, касавшийся Польши, по существу, снова откладывал практические шаги немецкой стороны в решении украинского вопроса. Последний же его пункт гласил: «Мы не заинтересованы особо в данное время в отказе Австрии от Галиции».
Третья конференция в Кройцнахе ознаменовала собой полный отказ канцлера Микаэлиса от умеренной военной целевой программы и явный переход к поддержке аннексионистских взглядов Верховного командования. Ему предстояла встреча с Чернином с целью добиться согласия Австрии относительно новых военных целей Германии. Накануне ее (проходила в Берлине 14—15 августа 1917 года) Людендорф счел необходимым напомнить Микаэлису о программе, принятой 9 августа. В специальной телеграмме канцлеру он вновь назвал главные пункты этого документа, в том числе пункт 12 по Украине.
В стенограмме переговоров Чернин – Микаэлис проблема Украины, собственно, не упоминается как один из вопросов повестки дня, но оба их участника, несомненно, касались ее при обсуждении польского вопроса. Примерно в то же время Чернин, все еще находившийся под впечатлением принятия большинством рейхстага июльской резолюции 1917 года о мире, которая, казалось, создала реальную основу взаимопонимания по важному вопросу, и предпринял попытку объединить польскую проблему с проблемой мира. Он предложил увязать передачу Галиции Польше с отказом Германии от Эльзаса и Лотарингии. Это предложение Микаэлис счел неприемлемым.
В целом восточная политика Микаэлиса оставалась довольно нерешительной и неясной. Что касается проблемы пограничных государств, то он попросту предлагал провести «аннексию территорий бывшего противника в том случае, если они станут автономными и выразят желание сосуществовать с нами как самостоятельные дружественные государства, связанные с нами лишь военными и экономическими узами».
Последующие месяцы внесли мало изменений в «остполитик» Микаэлиса. Большая часть этого времени была потрачена на составление ответов на мирные предложения папы, так же как и обсуждение вопроса о будущем Бельгии, игравшего существенную роль в любой программе достижения всеобщего мира. Только в конце октября 1917 года некоторые германские высокопоставленные лица стали обращать внимание на недооценку официальными кругами вопросов, связанных с Украиной. Одним из них был генерал Пауль фон Бартенвеффер, глава политического департамента германского Генерального штаба, который считал поддержку Германией национальных чаяний украинцев наилучшим средством ослабления России: «Продвижение России к проливам и Константинополю остановится только тогда, когда они оба окажутся в ее руках или когда Россия будет отброшена за пределы Украины. Только после образования независимой Украины можно надеяться на установление постоянного мира на Балканах. Только тогда балканские народы освободятся от интриг русского покровителя, и только тогда будет обеспечена безопасность маршрута Берлин – Багдад. Следовательно, украинская борьба за независимость столь же важна для Болгарии и Турции, сколь и для нашей собственной будущей политики на Балканах». Независимая и сильная Украина, далее в своем меморандуме доказывал генерал Бартенвеффер, поможет также сдерживать Польшу. (Эта идея относительно будущей Польши с использованием независимой Украины была не нова, но она редко упоминалась в официальных германских документах. Гораздо более важную роль она играла в сознании немцев во время и после переговоров в Брест-Литовске в 1918 году.)
Трудно оценить влияние, которое, возможно, оказывали в то время такие идеи на разработку официальных германских планов, касающихся восточных территорий. На австро-германской конференции, работавшей 6 ноября 1917 года и специально созванной для пересмотра соглашений Кройцнаха, Чернин предложил вернуться к австро-польскому решению и никак не упомянул украинскую проблему. Однако официальные германские «Тезисы к переговорам о сепаратном мире с Россией» предусматривали, что «России следовало согласиться на уступку следующих регионов: Польши, Литвы и Курляндии, которые уже воспользовались своим правом на самоопределение. Если другие народы России выразят желание стать автономными или независимыми, России и Германии придется признать их независимость»[2]. Совершенно очевидно, что под «другими народами России» подразумевались прежде всего финны и украинцы. Немецкий посол в Вене Ведель после обсуждения вышеупомянутых «Тезисов» с Чернином послал 16 ноября 1917 года Кюльману, новому германскому госсекретарю по иностранным делам, сообщение следующего содержания: «Чернин не устает подчеркивать важность поддержки украинского движения и в принципе согласен с точкой зрения Вашего превосходительства. Однако в данный момент он вынужден оставаться сдержанным и осторожным в своих обещаниях из-за необходимости обеспечить польскую поддержку участникам переговоров в Брест-Литовске».
Учитывая финансовую поддержку рейхом большевиков и других российских группировок социалистического толка в первые три года войны, оказание немцами помощи в возвращении Ленина в Россию через месяц после краха старого режима, продолжение финансирования его борьбы весь 1917 год, хочется сделать вывод, будто большевистский переворот в ноябре немцы приветствовали даже с большим энтузиазмом, чем Февральскую революцию. Падение Временного правительства в Петрограде, несомненно, нанесло урон силам в России, ориентировавшимся на Антанту, и приблизило страну к полному военному поражению, для которого немцы так много сделали с начала войны. Но даже в данном случае шансы на мир на Востоке оставались неопределенными, и, вероятно, по той же причине вслед за большевистским переворотом германская финансовая помощь резко увеличилась. Например, 9 ноября 1917 года министерство финансов рейха «выделило еще 15 млн марок на осуществление политических целей в России» и примерно в то же время перевело еще 2 млн марок в германское консульство в Стокгольме «на известные цели».
Между тем большевики, призывая к всеобщему миру, с самого начала не делали секрета из того, что он должен быть основан на требованиях «без аннексий и контрибуций», а этого немцы не могли принять. Более того, их положение ни в коей мере нельзя было назвать прочным, и они пользовались в стране ограниченной поддержкой. Это обстоятельство, а также общий хаос, царящий в расположении русских войск за линией фронта, и имеющиеся сомнения относительно реальной мощи украинского и других национальных движений – все это объясняло отсутствие четкости в германских планах на восточных территориях в те недели, которые предшествовали началу переговоров в Брест-Литовске.
Такая нерешительность особенно просматривается в германских планах в отношении Украины. Людендорф в «Основах переговоров с Россией», разработанных в начале декабря 1917 года, подчеркивал необходимость аннексии Литвы и Курляндии, а также создания независимой Польши, «приверженной центральным державам». Далее он требовал, чтобы Россия ушла из Финляндии, Эстонии, Ливонии, Молдавии, Восточной Галиции и Армении, но не упоминал Украину в целом. В том же документе генерал рекомендовал МИД дать обнадеживающий ответ на возможный запрос русских о союзе с Германией и пригласить их без промедления на переговоры по заключению соответствующего соглашения.
Кюльман в это время был настроен даже более решительно, чем генерал Людендорф, против активной и открытой поддержки рейхом украинского движения. На совещании политического и военного руководства Германии, состоявшемся 7 декабря в ведомстве имперского канцлера, Кюльман высказался довольно скептически о возможности окончательного отделения прибалтийских провинций от России, а также счел невозможным и нежелательным отделение Украины от России. Без всяких экивоков он предупредил генералитет об опасностях, которые могла таить подобная политика. «Если бы мы настаивали на создании новых государств на Востоке, – говорил он, – это стало бы политическим решением с очень далеко идущими последствиями. Сильная Россия вскоре возобновит экспансию на Запад и вступит в конфликт с этими государствами».
Другие германские высокопоставленные лица, как и Кюльман, проявляли осторожность в вопросе возможного использования украинского движения в качестве средства для полного прекращения войны на Востоке, а также реализации долговременных планов установления «нового порядка» в этой части Европы. Не все сообщения об объединении украинских политических сил обнадеживали. Доклад о национальном движении среди разных народов бывшей царской империи, подготовленный в середине декабря 1917 года высокопоставленным сотрудником германского МИД (он обозначен как «фон Р.». Возможно, Фридрих Ханс фон Розенберг), вызывал сомнения в реальной силе украинского сепаратистского движения.
8 нем содержалось предостережение против слишком больших ожиданий, связанных с этим движением. В докладе был дан прогноз о том, что нерусские народы сыграют весьма важную роль в дальнейшем развитии событий в России. В нем также предсказывалось, что единство России будет сохранено. В этом документе содержался настоятельный призыв: учитывать данные перспективы в будущем политическом планировании.
Примерно в то же время представитель германского МИД при ставке Верховного командования Курт фон Лерснер подготовил довольно обстоятельный доклад о последних национальных выступлениях в Украине, который он передал по инстанциям 16 декабря 1917 года. В нем автор остановился на «украинизации» Юго-Западного фронта, попытках агентов Антанты установить тесные контакты с Центральной радой, а также нарастании конфликта между Киевом и Петроградом. Весьма примечательно то, что он не предлагал противостоять активности Антанты в Украине или использовать в своих целях расширяющийся раскол между Радой и большевиками. Нет никаких доказательств того, что в те недели, которые предшествовали открытию переговоров в Бресте, ведущие политики Германии рассматривали возможность заключения сепаратного мира с Украиной или что они считали такой шаг желательным, хотя отдельные их представители в разное время предлагали это.
Накануне отъезда Кюльмана в Брест-Литовск немцы предприняли новую попытку разработать план, касающийся восточных территорий. 18 декабря состоялось еще одно заседание Совета короны в Кройцнахе под председательством кайзера. Это мероприятие, как другие, не дало желаемых результатов. Планы Германии относительно Польши и прибалтийских территорий остались без изменений. Для других восточных территорий просто была принята неконкретная и довольно непонятная формулировка. Суть ее заключалась в разрешении национальным территориям, которые до войны не пользовались суверенитетом, слиться с тем или иным государством или провозгласить собственную независимость.
Таким образом, госсекретарь по иностранным делам Кюльман отправился в Брест-Литовск без конкретного плана по Украине. Заключенный 9 февраля 1918 года сепаратный мир с Украиной отнюдь не явился логичным и неизбежным результатом тщательно разработанной германской программы, над составлением которой, как часто полагали, германские руководители работали с начала войны. Он стал результатом обыкновенной поспешной импровизации. Будучи принятым, сепаратный мир вынудил германских политиков все оставшееся время до конца 1918 года заниматься поисками конкретной программы, которую можно было бы назвать «остполитик» рейха.