Глава 5. Выборы в Учредительное собрание. Рост украинского национального самосознания. Разгон Учредительного собрания
У комиссии по выборам в Учредительное собрание не было, конечно, никаких сомнений в том, что выборы должны быть всеобщими, равными, прямыми и тайными. Главный спор, наибольшие сомнения вызывал вопрос о пропорциональной системе выборов.
Насколько мне не изменяет память, среди меньшинства, высказавшегося против пропорциональных выборов, были Мякотин, Водовозов и Брамсон, все три – представители Трудовой народно-социалистической партии. И как это часто бывает в эпоху революционного подъема, правда была на стороне меньшинства! Зато решение большинства удовлетворило все те бесчисленные небольшие группы и подразделения, на которые разгородилась в то время российская общественность. Каждые 50 или 100 избирателей (точной цифры не помню) могли выставить свой собственный список.
Избирательными округами являлись большие города и целые губернии.
В украинских губерниях с их пестрым разноплеменным населением такого рода система выборов, по моим наблюдениям, привела к весьма плачевным результатам. Можно себе представить, в каком недоумении были крестьяне, и в особенности деревенские бабы, когда в один прекрасный день им было вручено от 10 до 15 списков кандидатов… В каждом списке стояло от 10 до 20 (смотря по губернии) имен, в своем подавляющем большинстве деревенским избирателям совершенно неизвестных.
Но изумление деревни достигало наибольшего предела, когда они доходили до польского списка (на польском языке) и до нескольких еврейских списков (на еврейском языке). Крестьяне никак не могли понять, почему партия «Пойалей-Цион» или Еврейский национальный блок рекомендует им голосовать за своих кандидатов…
Хозяевами выборов в деревне оказались, конечно, социалисты-революционеры. В городах с преобладающим еврейским населением господами положения были сионисты. В первом случае сказалось тяготение крестьян к максимализму в решении земельного вопроса. Кроме того, партия эсеров имела свою справедливо заслуженную старую репутацию в деревне и пользовалась ее огромным доверием.
Во втором случае сказался национальный максимализм настроений еврейства, которое желало иметь «своих собственных депутатов», не связанных ни с какой общегосударственной партией.
В октябре и ноябре я предпринял по поручению Центрального комитета Трудовой народно-социалистической партии объезд Черниговской губернии, по которой партия выставила мою кандидатуру. Несмотря на расстройство железнодорожного сообщения, мне удалось побывать в 14 (из общего числа 15) уездах Черниговской губернии. Ездил я на паровозах, тендерах, в коридорах вагонов, в теплушках. Мои выступления в городах и деревнях, лекции и беседы в синагогах, театрах и на площадях со всеми слоями и классами населения дали мне большой материал для суждения о стремлениях и настроениях населения этой губернии.
Солдаты, возвращавшиеся в то время самовольно в огромном количестве с фронта, уже называли себя большевиками. Когда я спрашивал их, что такое большевизм, всегда получал один и тот же стереотипный ответ: «Это значит больше не воевать». Керенского все солдаты поносили самыми бранными словами, причем утверждали, что он «и все 12 министров» – жиды…
От Ленина и Троцкого они были в восторге. Когда я пытался убедить их в том, что «все 12 министров» и Керенский – не евреи, мне не верили, а иногда говорили, что я сам – жид, а потому за жидов и заступаюсь. Когда же я однажды попробовал противопоставить Троцкого Керенскому и указал, что как раз Троцкий – лицо еврейского происхождения, то ответ последовал такой: «Ну, что же, может, Троцкий и еврей, да он за мир, значит, наш».
Ко всему этому мои собеседники иногда добавляли: «А если Ленин и Троцкий нам изменят и погонят нас воевать, то мы и их повесим»…
Все же это было еще то время, когда с большевиками можно было даже вступать в споры и пререкания. На моих лекциях я успевал даже, путем угроз прекращением лекции, добиваться тишины; солдаты переставали лузкать семечки и переговариваться между собою.
Крестьяне охотно являлись на мои лекции. В Ново-Быкове собрался на большой площади митинг в количестве не менее трех тысяч человек, в подавляющем большинстве крестьян. Как раз перед митингом было освящение нового здания школы, на котором я, по просьбе священника, произнес речь.
На площади, где был назначен митинг, для меня был приготовлен вместо кафедры стол, с которого я и говорил. Пока я разъяснял значение таких чуждых деревне понятий, как федерация, автономия и т. д., крестьяне явно скучали. Но стоило мне только заговорить о земельном вопросе, как крестьяне оживились. Вначале, пока я излагал общую часть земельной программы моей партии, раздавались возгласы одобрения и полного удовлетворения. Но когда дошло дело до пункта о вознаграждении помещиков в минимальных пределах (по формуле Пешехонова), послышался ропот неудовольствия. То же самое повторялось при всех дальнейших моих выступлениях перед крестьянством.
В синагогах меня всегда очень тепло встречали. Но это объяснялось лишь тем, что еврейское население знало меня по моим выступлениям в погромных процессах, деле Бейлиса и т. д.
Каждый подросток, каждый гимназист легко мог сразить все мои аргументы одним указанием на то, что моя кандидатура фигурирует не в еврейском национальном списке, а в списке общероссийской политической партии. Старшее еврейское поколение пыталось поддерживать меня, но оно было бессильно.
Невольно напрашивалось сопоставление с летом и осенью 1905 года, когда я выступал в синагогах городов и местечек Киевской губернии, излагая программу Союза полноправия евреев. Тогда тоже нередко приходилось воевать с юношами-бундистами, считавшими Союз полноправия буржуазной затеей, а в большой Белоцерковской синагоге объявились даже анархисты, сорвавшие выстрелами собрание. Но все же в те времена я умел находить общий язык с аудиторией. В раскаленной атмосфере страстей 1917 года этого общего языка у меня уже не оказалось.
В Новгород-Северске мне пришлось пережить небольшой еврейский погром. В течение дня все обстояло благополучно. Я прочитал в театре свою лекцию, затем вечером выступил в синагоге. Закончивши свою речь, я ждал обычных возражений сионистов и представителей других еврейских партий. В это время с улицы кто-то вбежал в синагогу и крикнул о том, что на площади, где расположены магазины, начался погром. Все в панике бросились к дверям и окнам. Синагога вмиг опустела.
Вскоре выяснилось, что солдаты разграбили хранилище спирта и напились допьяна, после чего приступили к погрому лавок на площади. На сей раз погром возник действительно неожиданно, а потому местная власть, в намерения которой погром не входил, легко и быстро его остановила при помощи нескольких городовых или милиционеров (не знаю точно, как это тогда называлось).
Перед объездом Черниговской губернии я побывал в Киеве. Центральная рада с каждым днем приобретала все больший авторитет в глазах населения. Украинское национальное движение представлялось наилучшим противовесом развитию большевизма.
Ввиду родственности программ партии Трудовой народно-социалистической и Украинской партии социалистов-федералистов, я предложил киевским комитетам обеих партий вступить в блок и выставить общий список. Обе партии сходились в главном вопросе дня – в сознании необходимости переустройства России на федеративных началах. Блок состоялся, со стороны украинских социал-федералистов список возглавлял С. А. Ефремов, со стороны нашей партии А. С. Зарудный.
Такой же блок состоялся по моей инициативе и в отношении Черниговской губернии. Список возглавляли со стороны Украинской партии социал-федералистов И. Л. Шраг, со стороны Трудовой народно-социалистической партии – я.
Это был в ту пору первый и, к сожалению, единственный опыт общения и сближения партии общероссийской с партией украинской.
Последствия применения неподходящей в условиях российской действительности пропорционально-списочной системы выборов давали себя знать на каждом шагу. Помню тяжелое ощущение, которое вызвала во мне напечатанная в газетах телеграмма из Кременчуга, сообщавшая о борьбе между еврейским и христианским списками… «Победил еврейский список», гласила заключительная фраза телеграммы. Получалось впечатление, будто выборы в Учредительное собрание являются ареною для борьбы народностей, а не партий… А между тем всякий парламент, как общегосударственное учреждение, должен знаменовать собою общность государственных судеб и мирное сосуществование всех народов, живущих в данном государстве. Чисто же национальные, специальные задачи каждой народности должны обслуживать их специальные национальные собрания или сеймы…
Можно было заранее предвидеть решительную победу на выборах партии социалистов-революционеров. Было ясно и то, что под влиянием возвратившихся с фронта солдат немало голосов соберут большевики.
Зато никто еще не мог себе тогда представить того разительного успеха, который выпадет на долю украинской партии социалистов-революционеров. Список российских социалистов-революционеров возглавлялся в Черниговской губернии самой бабушкой Брешко-Брешковской. Между тем в списке украинских эсеров фигурировали очень молодые люди, в возрасте 22–23 лет. Такого же возраста был возглавлявший этот список Н. И. Шраг, сын И. Л. Шрага, товарищ председателя Центральной рады.
Результаты выборов действительно превзошли все ожидания. Из 14 мест девять получили украинские социалисты-революционеры, одно – всероссийские социалисты-революционеры и четыре – большевики. Ни один из остальных списков (в том числе польский, еврейский, кадетский, наш и социал-демократический) не собрал количества голосов, необходимого для получения хотя бы одного депутатского мандата. Старик Шраг и обе наши партии оказались на сей раз слишком умеренными… Такая же участь постигла нашу партию почти во всех губерниях. На всю Россию было избрано всего два члена Трудовой народно-социалистической партии. Крестьянство скоро забыло трудовиков, представленных в столь огромном количестве в первой и второй Государственных думах… А о народных социалистах, имевших фракцию во II Государственной думе, оно вообще имело смутное представление…
Такое же тяготение крестьянского населения к украинским спискам наблюдалось и в Киевской, Волынской, Подольской и Полтавской губерниях, о которых у меня имелись точные сведения. Всюду получилось подавляющее преобладание голосов, поданных за украинских социалистов-революционеров.
Исход выборов по национальным еврейским спискам был всецело обусловлен количеством еврейского населения в каждой данной губернии. Поэтому в Черниговской губернии было заранее очевидно, что еврейских голосов не хватит на получение даже одного мандата. Тем не менее было выставлено три еврейских списка (национальный, «Пойалей-Цион» и объединенной партии). Бунд же шел в блоке с российской соцдемократической партией.
Только слепой мог не видеть огромного, сказочного роста национального самосознания у украинского крестьянства. Достаточно было побывать на крестьянских предвыборных собраниях, чтобы убедиться, насколько мы, интеллигенция, не знали того народа, среди которого мы жили, очень смутно разбирались в вопросе о родном языке этого народа и т. д.
Все материалы о выборах я привез с собою в Петербург и ознакомил Центральный комитет партии с положением и настроениями на Украине. Конец декабря прошел в тревожных ожиданиях предстоящего разгона Учредительного собрания, о чем тогда уже упорно говорили. Тщетно призывал я наш комитет к перенесению работы нашей партии – и всех других партий, боровшихся с большевизмом, – в Киев.
Такими же тщетными оказались мои советы о том, чтобы Учредительное собрание съехалось в Киеве. Если не ошибаюсь, тождественного с моим взгляда держался в нашем комитете один лишь М. В. Беренштам, высказывавшийся вместе со мною за переезд Учредительного собрания в Киев и после его разгона. И я по сей день сохраняю веру в то, что если бы Учредительное собрание съехалось тогда в Киеве или в одном из городов, бывших уже тогда в районе юрисдикции украинской Центральной рады, – то Киев сразу мог бы стать центром устроения будущей федеративной России, а не одной лишь Украины.
Наступил день открытия Учредительного собрания. Несметные толпы с утра запрудили все улицы, ведущие к Таврическому дворцу. Наш комитет шел в авангарде процессии, двигающейся по Литейному проспекту. Мирный характер манифестации не мог вызывать никаких сомнений. Вдруг, на углу Спасской улицы, раздались выстрелы… Стреляли предательски, не предупредивши заранее, с крыш и чердаков… Кое-кто из нашего авангарда упал… Оказались убитые и раненые… Дальнейшее следование было немыслимым и могло вызвать лишь дальнейшие, бесцельные жертвы… Мы разошлись по домам…
Распылилось, распалось Учредительное собрание – не стало того «хозяина земли Русской», который должен был провести в жизнь, осуществить переустройство бывшего Российского государства на новых началах. «Федерация сверху» была уже неосуществимою мечтой – развал государства зашел слишком далеко. И мне представлялось, что необходимо, при создавшемся положении, заняться в первую очередь укреплением на местах новых, отдельных государственных образований, не захваченных всецело большевистской стихией и анархией и таящих в себе здоровые начала для воссоздания порядка и государственности. Мне представлялось, что с переходом власти в руки советского правительства у руководителей украинских партий могло естественно зародиться стремление к ограждению Украины от той общности судьбы со всей остальной Россией, которую ей уготовляло советское правительство.
5 января – день разгона большевиками Всероссийского учредительного собрания – обусловило и повлекло за собою 9 января, провозглашение Центральной радой независимости и самостоятельности Украины. С железной необходимостью, после рокового июньского наступления, был также предрешен и факт Брест-Литовского мира, заключенного 9 февраля.
С этими мыслями я направился в середине февраля снова в Киев, движимый сознанием полной бесполезности моего дальнейшего пребывания в Петербурге и возможности политической и общественной работы в родном Киеве. Уже по пути из Москвы в Киев на всех станциях мы встречали множество поездов, переполненных бегущими из Киева большевистскими войсками. В Киеве я уже застал незначительную часть этих войск, еще не успевшую «эвакуироваться», а через несколько дней в Киев вошли украинские и немецкие войска.