Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?. Глава III (В. И. Устинов, 2014)

Глава III

Война давно витала в воздухе, но даже когда она началась, люди не сразу почувствовали ее угрозу; нужно было время, чтобы неотвратимая колесница войны прокатилась по их судьбам, изменив их взгляды на жизнь и характеры, бросив молодые жизни в самое пекло боев и сражений, а стариков, женщин и детей – в лишения и невзгоды. Молодые жизни всегда оказываются самыми востребованными в годы войны, и пришедшая война должна была взять самую крупную жатву в истории войн – десятки миллионов убитых и искалеченных жизней и не меньшее число разоренных и покинутых семейных очагов, в которых до войны кипела и шумела человеческая жизнь со всеми ее радостями и печалями. Война сместила понятия добра и справедливости в область зла и ненависти, и она заставила европейские народы разделиться на два враждебных лагеря, чтобы с доведенным до совершенства наукой оружием неистово убивать и калечить друг друга. Поделенный на государства европейский континент с началом войны устремился навстречу новому переделу границ, очертить которые никто в точности не представлял, потому что все это находилось в области надежд и честолюбивых замыслов людей, развязавших ее и примкнувших к ней на той или другой стороне.

Предъявляя ультиматум Франции с требованием, чтобы она сохраняла нейтралитет в русско-германской войне, Вильгельм II в качестве залога за его исполнение потребовал от правительства Франции передать Германии крепость Верден и Туль[120]. Это было похуже венской ноты Австрии Сербии и издевательством над чувствами французов. Франция, прочтя этот вызов, почла его за оскорбление, и каждый ее гражданин в мгновение ока стал воином.

Для разгрома французской армии в районе Меца и севернее до Крефельда, на фронте в 250 км было развернуто пять германских армий (с 1-й по 5-ю) в которых насчитывалось 17 полевых и 9 резервных корпусов, 11 кавалерийских дивизий и 17 ландверных бригад, что составляло 75 процентов всех сил Германии, направленных против Франции. В Эльзасе и Лотарингии от Меца до швейцарской границы, на фронте около 200 км были развернуты 6-я и 7-я армии в составе шести полевых и двух резервных корпусов, или 25 процентов всех сил. На них возлагалась задача не допустить вторжения французской армии в эти районы и активными действами связать как можно больше сил противника и тем самым облегчить действия германских войск на главном направлении.

Война началась с вероломного вторжения Германии на территорию суверенного государства – Великого герцогства Люксембург, нейтралитет которого был гарантирован международными актами[121]. Это было отвлекающим маневром начального периода войны германской армии, чтобы заставить французов основные силы своей армии сосредоточить на удержании восточных районов Франции, в то время как немцы готовились нанести ей сильный удар с севера, через нейтральную Бельгию.

Несколько суток французское командование разгадывало замысел наступления германской армии и лихорадочно искало ответа на зловещий вопрос – где главный удар немцев и как ответить на него. Когда ответ сразу не найден, движение войсковых масс, поднятых войной, похож на блуждание сбившегося с пути одинокого путника, с тревогой и беспокойством ищущего верную дорогу к своему дому. Французская армия совершала много ненужных и порой бессмысленных перегруппировок вдоль восточной границы, пока Генеральный штаб мучительно искал разгадки направления главного удара Германии.

Обе стороны построили свой план на одной и той же неизвестной данной – силе сопротивления бельгийской армии, опиравшейся на свои пограничные крепости. Немцы недооценивали силы бельгийцев, французы – переоценивали их возможности[122].

Французские войска были объединены в 5 армий и развертывались вдоль границы Франции с Германией, Люксембургом и Бельгией на фронте 345 км. Разведывательные сводки французского штаба еще 8 августа определяли расположение главных германских сил в районе Меца и в Люксембурге[123]. На основании этих данных и с учетом сопротивления бельгийской крепости Льеж, ни один форт которой еще не был потерян, Главнокомандующий французскими войсками генерал Ж. Жоффр, отдал директивы о переходе в наступление в провинции Эльзас и Лотарингия, отторгнутых Германией от Франции во время франко-прусской войны 1870–1871 годов. Овладение этими провинциями произвело бы большой моральный эффект и подняло бы дух французских войск перед началом решительных сражений[124]. Следует считаться с всеобщим мнением той поры, что война в Европе будет скоротечна и победа придет к тому, кто одержит победу в первых крупных сражениях. Только 13 августа было окончательно установлено, что главные силы германцев располагаются не в районе Меца, как предполагали ранее, а к северу от Диденгофена (Тионвиля). Раскрыв замысел немцев, Жоффр стал перебрасывать пятую армию к Филиппвилю, а здесь, на юге Франции, продолжалось наступление французских войск в направлении Саарбург, для чего была создана новая Эльзасская армия. Исход начального периода войны становился все тревожнее для французского командования и, несмотря на определение главной угрозы германцев с севера, Жоффр продолжал вести наступление на юге теперь уже с одной целью – приковать в Верхнем Эльзасе как можно большее количество германских войск и не позволить перебрасывать их на усиление северного германского крыла.

Сопротивление бельгийской армии вызвало в германском военном руководстве одновременно удивление и тревогу. Гарнизон крепости Льеж продержался десять суток, сдерживая главные силы германской армии в их продвижении вглубь Бельгии. Отступая, бельгийцы разрушали важнейшие коммуникации на железных и шоссейных дорогах, мешая немцам использовать их для переброски своих войск, что увеличивало время для организации сопротивления французским и английским войскам.

Основные события войны переместились к франко-бельгийской границе, куда подошли главные силы германской армии и французские армии левого крыла. К 20 августа силы противников были полностью развернуты для решения главных задач войны. В пяти германских армиях наступали 17 армейских корпусов и 7 кавалерийских дивизий; вслед за ними, на удалении в 1–2 перехода двигались еще 5 резервных корпусов, которые в течение 2–3 дней могли быть введены в сражение. В главной группировке англо-французских войск от Вердена до Монса имелось 22,5 корпуса и 7, 5 кавалерийских дивизий. Силы противников были примерно равны, а на первые два-три дня сражения англичане и французы имели даже превосходство в несколько корпусов, поскольку 5 германских резервных корпусов находились на удалении в 1–2 переходах от главных сил[125].

С обеих сторон была задумана стратегическая наступательная операция, целью которой являлся разгром главных сил противника[126]. 21 августа началось большое сражение в Бельгии, у Шалеруа с 3-й французской армией и переход в наступление 4-х немецких армий через люксембургско-французскую и германо-французскую границы. Поражение французов у Шалеруа, а англичан у Монса заставило генерала Жоффра принять смелое и единственно правильное решение: отозвать из Эльзаса и Лотарингии 6 французских корпусов и направить их для усиления левого фланга, оставив правый фланг своих армий на сильнейшей позиции у крепостей Верден – Туль – Эпиналь – Бельфор. Левофланговым трем французским армиям с английской армией, общей численностью до 700 тысяч человек, Жоффр приказывает планомерно отступать с фронта Лиль – Верден на линию Мелен – Верден, не обращая внимания на то, что в руки немцев отдаются богатейшие французские провинции.

Полководческий гений Жоффра в эти решающие дни проявился с поразительной силой, не сломленный критикой правительства и видных общественных деятелей, что под его руководством войска оставляют богатейшие провинции Франции и терпят неудачу в первых сражениях. В любом государстве мало бывает людей, способных выдержать напряжение войны в дни первых неудач и поражений, когда катастрофа многим кажется уже неизбежной. Только титаны человеческого духа способны нести на своих плечах ответственность за судьбу государства в войне и такими были президент Франции Пуанкаре и Главнокомандующий французскими войсками Ж. Жоффр. Он словно был скроен для этой войны всей предыдущей историей Франции, чтобы вписать в нее новые страницы славы, на которых потом будет высечено и его имя. Его отличала способность предвидеть события и умение выстраивать навстречу новым угрозам эшелонированное построение войск, способное противостоять на всем протяжении фронта борьбы с немцами. Жоффр разгадал замысел германского командования, в основу которого был положен план охвата всех французских войск западнее Парижа, и искусно уводя свои главные силы от столицы страны на юг, он заставил и немцев идти вслед за ним к Марне, где их ожидало генеральное сражение, ставшее переломным в войне на Западном фронте.

Отступление французских армий создало непосредственную угрозу Парижу, и правительство Франции должно было выехать вглубь страны. Но оно продолжало напряженно работать: из последних резервов в течение одной недели были сформированы две новых армии: 6-я – в Париже и 7–я – в Труа, а англичане пополнили свою армию, усилив ее двумя новыми дивизиями.

Тот, кто быстрее учится в начальный период войны и делает правильные выводы из допущенных ошибок – к тому и приходит победа. Из Пограничного сражения французское командование сделало для себя поучительные стратегические и тактические выводы. Тактика – венец оперативного искусства и стратегии, и в ней лучшим мастером проявил себя Главнокомандующий французскими армиями генерал Жоффр. Он первым предписал войскам вести бой разомкнутой стрелковой цепью и каждую атаку подготавливать огнем артиллерии[127]. Перед решающей битвой на Марне он отдает распоряжение, чтобы артиллерия всегда готовила сильный огонь, хотя бы для этого пришлось израсходовать весь запас снарядов, заготовленный на всю войну, так как в случае проигрыша этого сражения Франция все равно не устояла бы в борьбе. Очень ценными и своевременными оказались требования Жоффра о закреплении захваченных населенных пунктов и применении авиации для разведки и корректировки огня артиллерии. Его указания по совершенствованию работы командиров и штабов сводилось к простому и ясному требованию, чтобы «руководство боем не ускользало из рук высшего командного состава ни на один момент».

Жоффр придавал первостепенное значение подбору и квалификации военных кадров, и в первый же месяц войны были отрешены от должностей два командующих армиями из пяти, семь командиров корпусов, двадцать четыре начальника дивизий, то есть 30 % высшего командного состава[128]. Во главе воюющей армии становились смелые, волевые и бесстрашные генералы и офицеры, в ком не надломилась вера в торжество французского оружия над врагом и кто готов был погибнуть за Францию, но выстоять и победить.

В то время как французское командование сделало для себя из Пограничного сражения поучительные стратегические и тактические выводы, немецкое командование переоценило свои первые успехи и вскоре за это жестоко поплатилось. В ставке кайзера считали, что французская армия уже разгромлена и осталось лишь окружить ее остатки и довершить ее разгром, как это случилось под Седаном и Мецом в 1871 году. Этому самообману способствовали победные реляции командующих армиями[129].

Но 21 августа в германской Ставке было получено первое тревожное сообщение с Восточного фронта о вторжении русских войск в Восточную Пруссию и решении командующего 8-й армией генерала Притвица отступить со своими войсками к Висле. Император Вильгельм II посчитал это сообщение паническим и он тут же принял решение о замене Притвица на генерала П. Гинденбурга, находящегося в отставке, и все время просившего кайзера вернуть его в армию. Гинденбург принадлежал к прусскому офицерскому корпусу, гордившихся победами над Австрией и Францией, и сам он был участником этих войн. В помощь Мольтке назначил к нему начальником штаба армии генерала Э. Людендорфа, успевшего отличиться при захвате бельгийской крепости Льеж. Но главное, чем был ценен Гинденбург, так это своими крепкими связями с прусскими влиятельными чиновниками, входившими в близкий круг императора Николая II. Обергофмаршал царского двора граф Бенкендорф был его родственником, и хорошо знал генералов Мейендорфа, Гессена, Риттиха, Ренненкампфа, Дрентельна, Адлерберга, состоявших в свите царя и служивших на высоких должностях в русской армии. До войны этими крепкими связями они все гордились как в Пруссии, так и в России, и сейчас для них наставал час проверки на прочность и верность прусским интересам.

Поздно вечером 24 августа Верховное германское командование получило с Восточного фронта второе тревожное донесение, на которое нельзя было не реагировать: вся восточная половина Пруссии была занята русскими войсками, началось повальное бегство пруссаков в Германию[130]. Вся верхушка германской империи во главе с кайзером Вильгельмом II и канцлером Бетманом-Гольвегом были выходцами из Пруссии, и угроза потерять Восточную Пруссию грозила катастрофой облику воинствующей прусской нации.

С западного фронта в этот же день шли обнадеживающие донесения командующих 4,5 и 6 германских армий, которые говорили о полной победе, многих тысячах пленных, большом количестве захваченных орудий и полном отходе французов. Они вызвали у Верховного Командования оптимизм и надежду на скорую победу. Эти доклады подтолкнули генерала Мольтке отослать на восток два армейских корпуса с правого фланга; один из центра и кавалерийскую дивизию с левого фланга. Гинденбург в это же время требовал оставить в его распоряжении все резервы, размещенные в центре Германии – 18 корпусов (около 700 тыс. человек) для отражения вторжения русских. Все они готовились к отправке на западный фронт и по распоряжению кайзера Вильгельма II были задержаны.

Между тем, донесения командиров германских корпусов Западного фронта к концу августа стали значительно скромнее, а количество захваченных орудий и пленных оказалось не таким большим, как об этом сообщалось вначале. Становилось все более очевидным, что окончательная победа над французской армией не достигнута. Если некоторые французские корпуса, даже по французским данным, были разбиты, то на ряде участков появились новые, со значительным наступательным духом. После того, как 27 августа поступило донесение о победе на востоке, генерал Мольтке сильно колебался – еще можно было задержать отправку двух корпусов. Но он не решился на это, так как считал, что для преследования на западе они все равно опоздали бы и, кроме того, он боялся путаницы от отмены приказов. Позднее «генерал Мольтке признавал снятие с запада двух корпусов ошибкой»[131].

В ходе преследования, германские армии правого крыла изменили направление своего наступления с юго-западного на южное, следуя за французскими корпусами, отступавшими на юг восточнее Парижа. Это было крупной стратегической ошибкой германского командования. Сама по себе незавоеванная столица Франции представляла угрозу правому флангу немецких армий, а сосредотачиваемые французские силы северо-восточнее Парижа делали эту угрозу вдвойне опасной.

К вечеру 4 сентября 1-я и 2-я германские армии вышли южнее Марны до Монмирай, а на следующий день они готовились наконец-то осуществить свой заветный план общего окружения всех французских армий. Действующие на другом фланге германские армии должны были овладеть Верденом и восточными провинциями Франции и довершить разгром английской и французских армий в районах Меца и Страсбурга. До столицы Франции оставались считанные десятки километров и в Берлин сообщали, что «уланы уже видят башни Парижа»[132]. В это время пять французских и одна английская армия занимали извилистую линию фронта: Верден, Ревиньи, Витри-ле-Франсуа, севернее Фер-Шампенуаз, Сезан, Куртакон, Париж. Главнокомандующий генерал Жоффр готовил войска к наступлению. Главный удар наносили армии левого крыла: 5-я, английская, и 6-я. Они должны были действовать против правофланговой армии немцев – 1-й, на которой лежала главная задача по охвату французских сил, действовавших восточнее Парижа. Французские армии центра – 4-я и 9-я – должны были сковывать противника, а 3-я армия имела задачу наступать на запад и атаковать германские силы на их левом фланге.

Наступление было назначено на 6 сентября, и чтобы приободрить французские войска и поднять их моральный дух, главнокомандующий войсками генерал Жоффр издал приказ-обращение, который был зачитан войскам перед наступлением: «В момент, когда завязывается сражение, от которого зависит спасение страны, необходимо напомнить всем, что нельзя больше оглядываться назад; все усилия должны быть направлены на то, чтобы атаковать и отбросить неприятеля; часть, которая не может больше двигаться вперед, должна будет, чего бы это не стоило, сохранить захваченное пространство и скорее дать убить себя на месте, чем отступить. При настоящих обстоятельствах не может быть терпима никакая слабость»[133]. Французские войска, удрученные продолжительным отступлением и оставлением своей территории противнику, узнав о наступлении, воспрянули духом и были полны решимости одержать победу.

Восьмидневная битва на Марне началась одновременным наступлением французов и немцев друг против друга, превратившимся в крупнейшее встречное сражение Первой мировой войны, в котором наибольшее значение приобретает умелая инициатива младших командиров на каждом участке боя. Французские и английские офицеры оказались на высоте: вместе с риском и готовностью умереть, они, в отличие от немцев, избегали шаблонов и стереотипов в исполнении приказов, действовали творчески и умело, удивляя себя и своих солдат мужеством и находчивостью в бою, что предопределило их победу на каждом клочке земли развернутого большого сражения на Марне. Основные сражения разыгрались на ряде отдельных направлений: на р. Урк, Монмирай, Фер-Шампенуаз, Витри-ле-Франсуа и в Аргоннах (южнее Вердена). Основная угроза германским правофланговым армиям исходила со стороны Парижа, откуда французы наносили свой главный удар. Несмотря на упорное сопротивление и контратаки немцев, французские войска в районе, западнее р. Урк, продвигались вперед и создавали угрозу правому флангу германских армий и их тылам.

В войне, в ходе самого кровопролитного сражения, непрерывно идет борьба умов и интеллектов командующих и военачальников, возглавляющих войска, и несущих на своих плечах всю тяжесть ответственности за принимаемые решения, плата за которые ведется человеческими жизнями. Тот, кто умеет воспользоваться мгновениями проявленной слабости противника или его неверного решения, тот и выходит победителем на поле сражения. 6 сентября французские летчики донесли об отходе из Фер-Шампенуаза нескольких десятков поездов с войсками на восток[134]. Это был один из полевых корпусов, отправленных из Франции на восточный фронт для помощи австро-венгерской армии, терпящей поражение в Галицийском сражении. Жоффр мгновенно использовал ослабление сил противника и приказал 6-й французской армии перейти с рассветом 7 сентября в самое решительное наступление на немецкие позиции. Яростное наступление французов опять вылилось в жестокое встречное сражение у горы Сезан, и в этом бою французская артиллерия подавила немецкую артиллерию, причем, некоторые орудия выпустили в течение дня по несколько тысяч снарядов. Убийственный огонь артиллерии 9-й французской армии остановил наступление немецкого гвардейского корпуса[135]. Немцы были разбиты на голову и отброшены далеко назад от Фер-Шампенуаза, а в образовавшийся промежуток генерал Жоффр вводил свои последние резервы, и уже с открытых флангов и тыла громил соседние армии немцев. По счастливой случайности в этот же день комендант Парижа генерал Галиени, собрав несколько тысяч частных автомобилей, посадил на них 30 000 человек парижского гарнизона с 30 орудиями, и доставил их к месту боя у р. Урка в 60 километрах от Парижа. Так бывает только в войну, когда разумная патриотическая инициатива многих тысяч людей поддерживается верховной властью и этому всегда сопутствует удачливое провидение, и счастливое стечение обстоятельств. Этот отряд, свалившийся на немцев как бы с неба, ударил в тыл правофланговым корпусам 1-й армии немцев и навел там страшную панику. К вечеру 8 сентября положение немцев совершенно изменилось. На фронте, протяженностью в 100 километров, они были разбиты и отброшены назад. В следующие два дня французы и англичане настойчиво атаковали немцев, не давая им времени для закрепления на новых рубежах.

В битве на Марне произошел крах планов Германии разгромить французскую армию, используя неожиданность удара немецких войск через Бельгию и перед немецким командованием замаячил призрак затяжной войны, исход которой теперь никто не решался предсказать. Уже перед Марнским сражением стратегический план германского командования висел на волоске. 9 сентября руководитель германской Ставки фельдмаршал Мольтке констатировал в своем дневнике: «Плохи дела… Такое обнадеживающее начало войны обернулось своей противоположностью. Мы вынуждены задыхаться в борьбе против Востока и Запада»[136].

Франция и ее армия не только выстояли в первом крупном сражении на Марне, но и победили в нем вместе с англичанами, показав немцам, что настоящая война только начинается и они готовы заплатить большую цену за победу, в которую верил каждый француз и англичанин. Германия, развязавшая войну, встала перед трагической дилеммой – вести ее сразу на двух фронтах: западном, где прочность французских и английских армий была уже опробована и не внушала немцам оптимизма, и восточном, где немцев ждал неразгаданный русский колосс под названием Россия.

Там тоже шла война, но ход ее был совсем иным, чем на западном фронте.

1 августа в Зимнем дворце состоялось красочное мероприятие с показом Николая II народу, во время которого отцом Василием был зачитан Манифест царя о войне. К тронному месту в Николаевском зале царя сопровождали министр двора граф Фредерикс, Обергофмаршал двора граф Бенкендорф, обер-церемониймейстер двора граф Штакельберг и другие видные прусские чиновники, по чьей воле Россия вступала на путь войны, противной ее духу и желаниям. После объявления манифеста Николай II затаился в дворцах Царского Села и многие дни и недели его не слышали и не видели. Ничего не сообщали о войне и центральные газеты; она была далеко и от народа ее утаивали. Манифестации отдельных групп населения в поддержку войны могли вылиться в монолитное единство власти и народа для поддержки воюющей армии, но их повсюду не разрешали проводить. Правда, небольшие манифестации в поддержку войны прошли в Одессе, Киеве и Тифлисе под руководством губернаторов, но они были не многочисленны и не отражали настроения народа. Правительство Горемыкина не поддерживало эти манифестации и официально обращалось к населению с призывом соблюдать «спокойствие и сдержанность и избегать проявлений возбужденного народного чувства, которые могут только осложнить создавшееся положение»[137].

5 августа Санкт-Петербургский губернатор шталмейстер граф Адлерберг запретил проводить их в столице империи под предлогом, что «все лица, объятые горячим желанием служить Родине, должны искать применение своих сил в плодотворном труде, как на пользу войскам, так и семьям воинов, призванных под знамена от своего домашнего очага, манифестации же, свидетельствующие о том, что их участникам нечего делать, более допущены не будут»[138]. Правительство ужесточало полицейский режим в стране, и по предложению Горемыкина царь своим указом ввел 6 августа во всей империи положение чрезвычайной охраны[139]. По этому указу, на основании статьи 26 положения о чрезвычайной охране, из общей подсудности изымались и передавались на рассмотрение военных судов все дела о вооруженном сопротивлении властям или нападениях на военнослужащих, полицию и на всех вообще должностных лиц. Запрещались сходки, собрания и всякие сборища с целями, противными государственному порядку или общественному спокойствию. Страна была погружена в пучину молчания и бездействия общественных организаций, в то время как само правительство устранялось от руководства войной. Правда, оно действовало, и действовало в ущерб своей экономике и своим интересам.

31 июля, когда война еще не была объявлена, правительство закрыло Петроградскую фондовую биржу, а вслед за ней прекратили свою деятельность биржи Московская, Рижская, Одесская и Варшавская. Закрыло тайным постановлением, и оно не имело «прецедента в ее истории»[140]. Опасаясь бури, правительство отключило барометр, который мог давать объективную информацию о размахе и силе падения ценных бумаг. А знать это было крайне важно, потому что страна вступала в войну с «огромным государственным долгом – свыше 9 млрд рублей, из которых половину составлял долг внешний»[141].

5 сентября Совет Министров запретил продажу спирта, вина и водочных изделий до окончания военного времени, изъяв из бюджета страны существенную статью дохода. Объявление войны вызвало панику в царском Дворе и она перекинулась в торгово-промышленные круги России. Первые два-три месяца войны прошли под знаком этого тяжелого кризиса, последствия которого так и не были преодолены. В промышленности царила неопределенность и депрессия. Из-за немедленной мобилизации на войну 5-ти миллионной армии остро встал вопрос о недостатке рабочих рук. Ряд предприятий сокращали производство, другие вообще закрывались.

С началом войны прусское окружение царя почувствовало себя как в осажденной крепости и им нужно было искать видимость примирения и согласия с теми слоями русского общества, которое окружало их в столице империи. В это же время, Великобритания и Франция вели бескомпромиссную борьбу с немцами внутри своих стран, как ответную меру на действия германских властей к английским и французским подданным, так и для укрепления в народе веры в победу. Всех немцев: взрослых мужчин и женщин, детей и подростков, английские власти согнали в концентрационные лагеря и держали их там всю войну под охраной. Всех должностных лиц, имеющих родственные корни в Германии, они отстранили от власти и установили за ними неусыпный контроль со стороны своих контрразведывательных органов. Среди отстраненных был и начальник Морского Генерального штаба Великобритании, маркиз, адмирал Маунтбеттен, только за то, что его жена являлась родственницей Гессен-Дармштадского герцогского дома, откуда родом была и русская императрица Александра Федоровна[142]. Война, как считают англичане, не время для проверки на надежность людей; лучше в этом деле перегнуть палку, чем оставить во власти хоть одного врага. Сам король Великобритании Георг V- представитель Саксен-Кобург-Готской династии, в июле 1917 года отречется от германских корней и причислит себя к древней Виндзорской династии[143]. Этот разрыв английских аристократических кругов с германскими имел жестокое продолжение. Весной 1918 года, когда всем воюющим странам Антанты стал ясен сговор лидеров социал-демократической партии России во главе с Лениным, с правительством кайзера Вильгельма II, результатом которого стало свержение Временного правительства и заключение Брестского мира с Германией, вслед за которым большевики приступили к уничтожению русской и немецкой знати, проживавшей в России. В Англии, Франции и Соединенных Штатах Америки поднялась волна возмущения против коронованных особ Германии, которые для своего выживания в войне пошли на недопустимый союз с большевиками России. От имени этих влиятельных кругов президент США Вильсон заявил, что «мы не будем вести переговоры с теми, кто развязал войну», и это было началом конца многовековых династий Гогенцоллернов в Германии и Габсбургов в Австро-Венгрии. [144]

Ничего подобного в России не наблюдалось. Началась война, но в Петербурге существовали и продолжали действовать десятки немецких школ и гимназий, где юноши и девушки обучались по учебникам из Берлина, а преподаватели были подданными Германии[145]. Эта терпимость Николая II к немцам в России всем казалась верхом безрассудства и безволия. Ведь в это же время в самой Германии многие десятки тысяч русских людей, оказавшихся там перед войной на лечении или на отдыхе, были арестованы и содержались в жутких условиях. В одном Берлине накануне войны их собралось около 80 тыс. человек. Берлинские власти заставили всех их отдать ценности и деньги на пользу Германии и ее военного фонда. Когда все было изъято, ото всех потребовали связаться с Россией и через испанское посольство востребовать от родственников для своего освобождения еще крупные суммы денег и золота.[146] Не менее трудные условия были и для тех пятидесяти тысяч сезонных русских рабочих, которые работали в Германии на предприятиях и у частных владельцев – их стали содержать как рабов. Мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, находившаяся с визитом у своих родственников в Дании, в канун войны не сумела проехать через Германию на родину. В Берлине ее поезд был остановлен и забросан воинственными молодыми немцами камнями и тухлыми яйцами, после чего она была вынуждена вернуться в Копенгаген. Только бегством избежал Витте своего ареста, находясь перед войной на лечении в Германии. Николай II не мог не знать об этих насилиях, проявленных немцами к его соотечественниками и, наконец, к его матери, и министр иностранных дел Сазонов предлагал царю вырвать прусские корни из русской почвы, если Россия хочет одержать победу в войне. Царь понимающе посмотрел в глаза министра, и на лице его обозначилась грустная улыбка, за которой скрывалось не только безволие, но и глубокий душевный страх от одной только мысли пойти по пути, предлагаемым министром. Он был пленником своего двора и вырваться из него у Николая II не было духовных и физических сил.

Николай II, в отличие от других руководителей стран Антанты, не по своей воле поддерживал немцев, и они чувствовали себя в столице империи под защитой его имени. Никто из них не боялся правительства, пока во главе его стоял премьер Горемыкин, навсегда связавший с ними свою судьбу. Тревогу царских чиновников вызывали инициативы Москвы и других городов России, требовавших высылки всех немцев в глубинные районы Сибири и крайнего Севера, подержанные депутатами Государственной Думы и многими общественными организациями страны. Москва, при губернаторе Ф. Юсупове, даже приступила к таким акциям, которые были остановлены решительным вмешательством правительства и лично императора. Однако в Ставке великий князь Николай Николаевич в разгар сражений летом 1915 года отдал распоряжение, чтобы «все офицеры с немецкими фамилиями, служащие в штабе, были отосланы в армию», [147]и это стало одной из причин его отстранения от должности Верховного главнокомандующего.

Но если верховная власть, торжественно объявив войну, устранилась от участия в ней, то все ее правительственные и местные органы власти, не связанные с немецкой партией царского двора, энергично включились в организационные мероприятия по приведению страны в военный лагерь. Верхи не работали, но в низах шла непрерывная и напряженная работа по обеспечению армии людскими и материальными ресурсами. Россия имела богатые традиции собирания народом военных сил, и в отсутствие царских и правительственных распоряжений губернаторы и земства решительно взялись за мобилизацию народного хозяйства на нужды войны. Пополнение войск людскими ресурсами шло безостановочно, с опережающими сроками, но комплектование центральных учреждений и органов тыла, за развертывание которых отвечало военное министерство, велось недопустимо медленно, и они оказались неготовыми к войне.

Реорганизация органов тыла в армии, сделанная военным министром за две недели до войны, сломала устоявшийся порядок, а новый, в условиях начавшейся войны, не приживался, и «в тылах царил полнейший беспорядок»[148].Отобрав у армий и корпусов функции снабжения войск продовольствием и снаряжением, и переложив это важнейшее дело на вновь создаваемые фронтовые управления, Сухомлинов породил проблему, которая до конца войны так и не была решена.

Начальник Генерального штаба генерал Янушкевич в первый же день войны отбыл в Ставку к великому князю Николаю Николаевичу, оставив штаб в период мобилизации и подготовке войск к боевым действиям без руководства. Военный министр Сухомлинов в это же время, без всякой на то надобности, разъезжал по центральным губерниям страны, и тоже устранился от руководства вооруженными силами в самый ответственный для них момент.

Но, несмотря на все трудности, Ставка справлялась со своими задачами и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич уже 10 августа отдал распоряжение главнокомандующим Северо-Западного и Юго-Западного фронтам приступить к выполнению «союзнических обязательств и поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев»[149]. Великий князь был душой и мотором развертывания и сосредоточения армий, которым предстояло действовать против Германии и Австро-Венгрии. Он торопил и заряжал всех энергией, чтобы быстрее подготовить войска и лишить немцев и австрийцев их преимущества в сроках сосредоточения войск на важнейших операционных направлениях, и выполнить обязательства по французско-русской конвенции – направить войска против Германии после 15-го дня мобилизации. К этому понуждали его и настойчивые требования французского командования поскорее перейти в наступление, чтобы отвлечь на себя крупные силы немцев с французского фронта, в то время как русское командование было заинтересовано направить главные силы против Австро-Венгрии. Пытаясь решить эти две важнейшие стратегические задачи, не накопив еще опыта по управлению войсками, Ставка спланировала наступление сразу на обоих направлениях: против Германии – в Восточной Пруссии и против Австро-Венгрии – в Галиции.

Германский генеральный штаб, задолго до войны, через своих подручных в окружении царя и в военном министерстве России узнал все оперативные и мобилизационные планы русской армии. Активно действовала и германская разведка в России. За год до начала войны немецкий разведчик Вальтер Николаи сумел через пособничество Распутина и действовавших в его окружении немецких агентов, добыть российские мобилизационные планы[150]. Германскому и австрийскому командованию был известен и стратегический план развертывания русской армии на случай войны и их лучшие агенты, работавшие в министерстве царского двора, даже участвовали в его разработке. Дальнейшие события, последовавшие уже в первый месяц войны, показали, что немцы и австрийцы досконально знали все эти планы и сумели противопоставить им свою стратегию и тактику.

Составленный довоенный план вторжения русских войск в Восточную Пруссию на случай войны с Германией был составлен в 1909 году, и он ни в чем не подвергся изменению, хотя начальник Генерального штаба Франции генерал Ж. Жоффр за год до начала войны, ознакомившись с ним, убеждал начальника Генерального штаба России генерала Жилинского в опасности этого вторжения. «Это самое невыгодное для нас направление, – доказывал он. Guest un guet – apens (это ловушка)», – несколько раз повторял он[151]. Жоффру, как и многим русским генералам, давно была известна, уже ставшая академической, теория профессора Золотарева об оборонительном значении линии рек Буг, Нарев и обо всем Привисленском крае, дававшая сразу стратегическую выгоду глубокого обхода левого фланга австрийских войск, что одновременно несло угрозу жизненному центру Германии – Силезскому промышленному району. «Чем глубже произойдет наступление русских войск в пределы Германии, тем решительнее оно отразится на общем положении дел, – говорил Жоффр на союзных совещаниях 1912 и 1913 г.г. При этом высказывалось желание о наступлении из русской полосы на Алленштейн, а еще лучше – по левому берегу Вислы на Берлин»[152].

Взамен вторжения в Восточную Пруссию, Жоффр предлагал осуществить вторжение в Силезию, или Померанию. Доводы французского генерала подтверждались и расчетами, доказывавшими, что сосредоточение русских армий западнее Варшавы ускорит готовность русских армий к войне на несколько дней, так как в том районе была сильно развита сеть железных и шоссейных дорог, и еще лучше она была развита в направлении Познань и Берлин, куда и должны были наступать русские армии. В передовых военных кругах прекрасно сознавали отрицательные стороны наступления в Восточную Пруссию. В документе, составленном перед войной «Записке о силах и вероятных планах наших западных противников» отмечалось, что Восточная Пруссия по своим географическим свойствам не способствует действиям больших сила и, вместе с тем, не заключает в себе важных предметов для таких сил»[153]. Отмечалось также, что Восточная Пруссия является прекрасно оборудованным плацдармом, удобным для развертывания немецких войск и приспособленным для удержания его сравнительно небольшими силами. Положение представлялось тем более сложным, что русская армия должна была перейти в наступление до полной концентрации сил. Франции можно было оказать быструю помощь путем перенесения районов развертывания русских армий на запад, в частности, в район Варшавы.

Конец ознакомительного фрагмента.