Три знаменательных даты
В наступившем 2012 году исполняются три юбилея, посвященных важным событиям из русской истории. Во-первых, 1150 лет призвания в Новгород князя Рюрика и начала русской государственности (862). Во-вторых, 400 лет окончания первой русской смуты (1612) и восстановления разрушенной русской государственности. В-третьих, 200 лет Отечественной войны 1812 года и защиты национальной независимости. Эти юбилеи подводят итоги прошедшего исторического пути и являются ориентирами на будущее.
Призвание Рюрика
Призвание первого Новгородского князя Рюрика недостаточно отражено в русских летописях, написанных спустя полтора-два столетия после указанных событий (в XI веке). Потому историки XIX века, считали его событием полулегендарным. К настоящему времени, за счет привлечения новых источников (западноевропейских хроник и скандинавских саг), в этом вопросе ясности гораздо больше. Рюрик Новгородский отождествлен с известным по европейским источникам Рориком Ютландским, лишенным своего владения в 40-х годах IX века, и отбывшим со своей дружиной на восток. Сама личность Рорика-Рюрика считается уже вполне исторической. Его появление в Новгородских пределах более вероятно относится к 40-м годам IX века, т. е. лет на двадцать ранее условно принятой даты 862 г.
Призвание Рюрика с дружиной на княжение в Новгород в Несторовой летописи объяснялось в основном внутренними неурядицами новгородской земли: «земля наша богата, а порядка в ней нет». На это отсутствие порядка в Русском доме делали ударение историки XIX века. Современные исследователи большое внимание уделяют внешней агрессии в то время против Руси со стороны Хазарского каганата, уже подчинившего себе южно-русские земли. В целом одна причина не исключает другой. Вечевая славянская демократия раздробляла народные силы, провоцировала постоянные усобицы, – и тем самым ослабляла русский мир перед лицом внешних врагов, главным из которых в IX–X веках были хазары. Объединение племен вокруг центральной власти, пришедшей извне, чуждой племенных разборок, позволяло установить определенный порядок, пресечь племенные раздоры и сплотиться против внешнего врага. Как всегда, за твердый порядок приходилось платить ограничением свобод и ликвидацией «демократических норм». Летопись глухо упоминает о восстании против власти Рюрика некоего Вадима-новгородца, первого русского «борца за демократию». Основатель русской монархической династии решил этот вопрос простым и наглядным способом: вызвал лидера повстанцев на поединок и сразил его в этом бою.
Большинство новгородцев не поддержали Вадима. Испытанные ими бедствия от безвластия и смуты заставили их терпеть неудобства от сильной власти. Но Рюрик нужен был не только для установления внутреннего порядка. Военачальник с большим опытом и с испытанной в боях дружиной был приглашен, прежде всего, для отражения внешней агрессии. Посланные Рюриком на юг воеводы Аскольд и Дир на время освободили от хазар Киев. Кстати, точно известная из послания патриарха Фотия дата похода Аскольда и Дира на Константинополь (860), говорит о том, что в Киев они прибыли ранее этого, и, значит, приглашение Рюрика в Новгород тоже относится к еще более раннему времени, чем 862 год. Спустя некоторое время, Аскольд и Дир, потерпев поражение, попали в зависимость от хазар, и в новый поход на юг с варягами отправился преемник Рюрика – Олег.
До недавнего времени шли споры, был ли Рюрик скандинавом или западным славянином. Сейчас установлено, что скандинавский фактор был весьма значителен в становлении древнерусской государственности. Он подтвержден как европейскими, так и восточными хрониками, а также скандинавскими сагами. Многочисленные дружины викингов из Дании, Швеции, Норвегии и даже из Исландии в течении двух веков (IX–XI) приходили на Русь, служили князьям Рюриковичам, воевали и жили на Руси. Викинги-варяги составляли ударную силу дружин Олега, Игоря, Святослава и Владимира. Шведы, норвежцы и исландцы были ядром войска Ярослава Мудрого в его войнах со Святополком Окаянным, Болеславом Польским, Мстиславом Тмутараканским и печенегами. Собственная государственность давалась славянам с большим трудом, о чем свидетельствуют неудачные опыты южных и западных славян. Наиболее жизнеспособное южнославянское государство было создано пришлой тюркской болгарской ордой. Большинство западных славян было на шесть столетий подчинено орде венгерской. Разбросанные по лесистой Русской равнине восточнославянские племена сшили в единое целое мобильные и энергичные отряды викингов, освоившие водные пути и основавшие на них свои опорные пункты. Некоторые историки считают, что в домонгольской Руси служилое сословие почти на три четверти состояло из потомков варягов, осевших и смешавшихся здесь со славянским населением. Позднее, во время монгольского нашествия, эти потомки викингов были перебиты и их место в дружинах московских князей заняли потомки крещеных и некрещеных татар.
Конечно, викинги IX–XI веков не были похожи на немецких «культуртрегеров», носителей немецкого «орднунга» (порядка) среди славянского хаоса, – как считали некоторые ярые «норманисты». Викинги со своими дикими и буйными нравами, жестокостью и необузданностью, создали множество конфликтов на межнациональной почве с местным славянским населением. И в этих конфликтах княжеская власть, как правило, стояла на стороне своих наемников-обидчиков и насильников, а не на стороне обижаемого ими населения. Князь Игорь в 945 году был убит древлянами вместе со своей дружиной, творившей насилия при сборе дани. Князь Ярослав Мудрый в 1019 году жестоко расправился с новгородцами, давшими отпор варягам – насильникам. Вряд ли и в другие княжения ситуация была иной. Современный русский националист увидит здесь параллель с нынешним положением в России и обнаружит, что пресловутая 282-я статья УК РФ («русская статья»), карающая именно русских за «разжигание межнациональной розни», имеет давнюю предысторию. Стоит указать, однако, и на существенную разницу между древностью и современностью. Попустительство к безобразиям варягов со стороны даже Мудрого Ярослава было его попустительством к своей главной и даже единственной военной силе, а не к торгово-криминальным элементам «кавказской национальности», как сейчас. Викинги той поры были первыми воинами Европы, тогдашним спецназом, с которыми никто не мог справиться, – и, соответственно, опорой той власти, которой они служили. В те же IX–XI века викингов охотно принимали на службу в состав гвардейского “варяжского” корпуса и византийские василевсы, – и тоже терпели их выходки в отношении местного населения.
Итак, начало русской государственности рисуется в таком виде: рыхлый союз славянских и финских племен, возникший перед лицом хазарской угрозы, скрепляется варяжским князем и его потомками, которые опираются на регулярно пребывающие скандинавские дружины. Скандинавы выполняли роль железных обручей, стягивающих отдельные дощечки в одну деревянную бочку. Эта картина не соответствует мечтаниям о мононациональном славянском государстве, она далека от идиллий, жестче и грубее. Но как всякая историческая реальность, она требует внимательного изучения и усвоения опыта предков. С самого начала русской истории мы видим в ней те же элементы, которые и позднее будут встречаться неоднократно. Во-первых, много разных племен со своими областными сепаратизмами, с ограниченным местечковым патриотизмом. Местный патриотизм, препятствующий единству Русской земли, стремится к раздробленности – и тем самым загоняет себя в исторический тупик. Во-вторых, видим пришлую по происхождению центральную власть, выполняющую объективно положительную задачу по объединению земель и племен в единое государство, и защищающую это государство от внешнего врага. Эта центральная власть имеет более широкий кругозор, чем местная, демонстрирует твердую волю и энергию, и потому устанавливает единство и порядок, хотя далеко не всегда справедливый. Опора власти – пришлые мобильные и воинственные отряды, чуждые местному населению, лишь со временем составившие с ним один народ. Лишь принятие христианства, усвоение христианской нравственности, законности и культуры смогло превратить это внешнее единство, основанное на силе и принуждении, в единство внутреннее, основанное на единстве веры и христианских ценностей.
В истории призвания Рюрика видны, как недостоинство человеческое, так и промыслительное действие Божие. У истока русской государственности не стояли великие деятели масштаба Александра, Цезаря или Карла Великого. Но очевидно, что если государство, основанное Рюриком, пережило тысячелетие, оно хранилось и направлялось Промыслом для выполнения задач, которые были поставлены ему Богом и которые решила Россия в своей истории.
Преодоление первой смуты
Страницы, повествующие о первой русской смуте начала XVII века, – одни из самых темных и трагичных в русской истории, сравнимые только с революционной катастрофой XX века. Это, в подлинном смысле слова, была тьма, объявшая русскую землю – тьма, духовная, умственная и нравственная. В этой тьме и правящие круги, и почти весь народ, за исключением малого числа избранных, совершенно ослепли: и в нравственном отношении, перестав различать добро от зла, и в государственном отношении, перестав различать вред от пользы, и в национальном отношении, перестав различать братьев от врагов, своих от чужих. В такой тьме было разрушено Русское государство, и самое бытие русского народа было поставлено под вопрос. Преодоление смуты было связано с просветлением в душах и умах большинства русских людей, подвигнувшее их к национальному объединению и государственному строительству.
Смута была проявлением многостороннего кризиса русской жизни той эпохи. Прекращение правящей династии Рюриковичей открыло поприще борьбы для захвата царской власти и подорвало авторитет самой этой власти. Соперничество боярских группировок расшатало систему управления государством. Окончательное закрепощение крестьян и трехлетний голод (1600–1603) обострили социальные противоречия. Небывалый размах получило движение самозванцев, в котором выразились хилиастические мечтания народных масс о «прирожденном народном царе», с воцарением которого должен наступить какой-то «золотой век». Наконец русскими междоусобиями поспешили воспользоваться римское папство и польские магнаты.
Вместе взятые эти факторы привели к разрушению государства и национального единства Руси, столкнули русских людей в кровавой гражданской войне. Повествования об ожесточенных сражениях этой войны, о расправах над пленными, о разграблениях городов, где русские убивали русских, почитая главными и единственными врагами единокровных, и единоверных братьев из другого лагеря, – такие повествования имеют аналогию только со второй русской смутой начала XX века. Смута вынесла на поверхность все самые темные разбойные и бунтарские элементы, отбросы общества, пробудила в людях самые низменные чувства: мщения, жестокости, корысти, предательства. Религиозно-монархический фанатизм и максимализм («все – или ничего») тоже сослужили русским людям плохую службу, превратив их в слепых фанатиков, служивших самозванцам, ожесточенно дравшихся с братьями, не признававшими их «прирожденного царя Дмитрия».
Десятилетняя война оставила от Руси пепелище, запустели десятки городов и целые области. Современники, может быть и преувеличенно, считали, что уцелела десятая часть населения страны. Какими бы лично плохими людьми ни были цари Борис Годунов и Василий Шуйский, бедствия от анархии, безвластия и хаоса были ни с чем не сравнимы. Любой порядок был лучше смуты.
Национальное и церковное единство в смуту было утрачено, собственное государство многими забыто. Спасения от ужасов гражданской войны многие искали в переходе под власть польского или шведского королевства, не имея еще тогда возможности «свалить из этой страны». В таких отчаянных и уже безнадежных обстоятельствах особое значение приобретает подвиг тех русских людей, которые не смирились с поражением, с национальной катастрофой, а в течение всех этих лет боролись за восстановление русского государства и за национальную независимость. Среди героев смуты были и те, кто 20 месяцев обороняли с воеводой Шеиным Смоленск (1610–1611), и те, кто 16 месяцев обороняли Троице-Сергиеву Лавру, а также многие другие пограничные крепости от воров, поляков и шведов. Героями смуты были те, кто дважды в 1606–1607 и 1608–1610 годах защищали от болотниковцев и тушинцев Москву, и в войсках князя Михаила Скопина-Шуйского громили воровские орды. Будут помянуты добрым словом и те, кто в 1611 году собирали первое Земское ополчение воеводы Ляпунова и сражались с поляками в Москве. Усилия всех этих русских патриотов не увенчались успехом. Только второе Земское ополчение Минина и князя Пожарского добилось победы в августе – октябре 1612 года, освободив Москву, изгнав интервентов и, что не менее важно, собрав Всероссийский Земский Собор. Этот собор прекратил смуту, восстановил национальное единство и избрал на царский престол новую династию Романовых, продолжив национальное бытие России.
Историки XIX века отмечали, что вожди второго Земского ополчения при всей их нравственной привлекательности, честности и порядочности, не отличались особыми талантами, но были профессионально средними людьми. Например, князь Пожарский не был Суворовым или Скобелевым своего времени. Не был выдающимся государственным деятелем и избранный на царство юный Михаил Федорович Романов. Но сила Божия в немощи совершается. Здесь, как и при начале русской государственности, мы видим действие Промысла Божия, орудием которого становятся не великие люди, действующие во имя свое, а скромные подвижники, самоотверженно трудящиеся ради Бога и ближних.
Опыт истории показывает, что прочное национальное единство обретается на путях христианской любви и жертвенного служения ближним. Но к такому нравственному совершенству способны немногие люди, большинству требуется внешние, недуховные меры, принудительные скрепы. Эту внешнюю роль по национальному объединению и наведению минимального порядка выполняет государство. Государство является футляром всей внутренней национальной жизни народа, в том числе и духовной. Поэтому государство имеет свою ценность в истории народа и перед Богом, хотя и не абсолютную. Первая смута показала всю глубину трагедии народа внезапно лишившегося своего государства, пусть во многом и ущербного. Конец смуты показал и благо от восстановления национального государства, хотя тоже далекого от совершенства. Эти уроки истории стоит помнить и сейчас.
Первая Отечественная война
Отечественная война 1812 года проходила в имперский период русской истории. Русь стала Россией, Московское царство стало Российской империей. Ее государственность охватывала под единой властью Всероссийского Императора, кроме всех ветвей русского народа, и многие другие народы. Прежний более узкий русско-московский патриотизм превратился в более широкий и углубленно-осмысленный российско-имперский. Выразителем этого нового имперского патриотизма оказалось, прежде всего, созданное Императором Петром I служилое сословие империи, военные и гражданские чины. Многие из них не были этническими русскими, но сознавали себя подданными Всероссийского Императора и частью его империи, радости и успехи которой – их радости, а бедствия и неудачи которой – их беды. Это государственное самосознание и самоощущение людей и проявилось в войне 1812 года, превратив ее в Отечественную войну. Например, знаменитые генералы, князья И.И.Багратион и М.Б. Барклай-де-Толли имели ярко выраженное имперское самосознание («я служу своему природному Государю и России, а не Бонапарту», – писал в одном из писем Багратион), почему и считаются героями России, а не Грузии или Шотландии, откуда происходили их предки.
А вот, например, этнически русские старообрядцы в Москве, Смоленске и еще кое-где, встречавшие Наполеона хлебом-солью, как освободителя от «поганых никониан», показали противоположное государственное самосознание. Для них «антихристово никонианское царство» было главным врагом, и поэтому любые враги этого царства приветствовались ими, как союзники. Для такой установки сознания война 1812 года никак не являлась Отечественной, а лишь продолжением борьбы с «никонианством».
К счастью, в 1812 году подобные религиозно-политические сектантские настроения были редкостью в русском народе. Абсолютное большинство великороссов и малороссов, несмотря на разницу во взглядах по другим вопросам, на разницу в правовом и имущественном положении, осознали наполеоновское нашествие «дванадесяти языков», как общенациональную угрозу, которая касается и лично их. Примечательно, что и в Малороссии в 1812 году не возникло никакого движения, подобного мазепинскому, и десятки тысяч малороссов доблестно сражались во всех сражениях этой войны, в русской армии, включая сражение при Бородино. Азиатские народы – калмыки, башкиры, казанские татары, – тоже выставили свои полки в состав Русской армии. Среди самих великороссов смердяковские настроения, изображенные Ф.М.Достоевским (сетования, на то что «более культурная французская нация» не подчинила себе русских варваров) возникли лишь полвека спустя. Вопросов: стоит ли защищать крепостной строй и тираническое самодержавие? – не ставили тогда даже будущие декабристы: барон Пестель, К.Рылеев, М.Лунин, Ф. Глинка и др. Несмотря на свои антимонархические взгляды, они тогда честно сражались в рядах Русской Императорской Армии, не помышляя о какой-либо измене в пользу «просвещенных» французов. В этом их серьезное отличие от позднейших революционеров, особенно большевиков, которые и в японскую, и в германскую войну выступали, как партия национальной измены, за поражение своего правительства.
На общенациональный характер войны 1812 года первым указал Император Александр I, который, выступая в Москве, сказал, что надеется увидеть «в каждом дворянине – Пожарского, в каждом священнике – Авраамия Палицина, в каждом мещанине – Минина, в каждом крестьянине – Сусанина», т. е. перечислил, как образцы, героев освободительного движения 1612 года. Этот царский призыв был услышан. Дружины народного ополчения, сформированные из добровольцев разных русских городов, добровольные пожертвования на армию, многие самоотверженные поступки русских людей разного звания показали значительно более высокий уровень патриотизма в русском народе в 1812 году, чем в 1612 году. Эпоха империи в этом отношении выгодно отличалась от эпохи смуты. Особенно виден этот контраст на примере Тихого Дона, который во время смуты был одним из главных оплотов воров и самозванцев. А вот в 1812 году Войско Донское по патриотизму оказалось впереди всей России, самостоятельно провело поголовную мобилизацию казаков, поставив в строй все мужское население от 17 до 60 лет. Около четырех десятков донских полков сыграли огромную роль в подвижной партизанской войне, во всех передовых боях. Донцы под началом атамана М.И. Платова прославили русское оружие по всей Европе и навсегда смыли с казаков недобрую память о бунтарских временах Заруцкого и Разина.
Отечественная война 1812 года запечатлена во многих памятниках литературного и музыкального творчества, от произведений, созданных классиками русской культуры до народных песен и сказаний. Все это является отражением великого подъема народного духа, всенародного жертвенного порыва и подвига. Это также свидетельство того, что война 1812 года была осознана, как Отечественная и современниками, и потомками. Страницы истории войны 1812 года – это в основном светлые страницы нашей истории, ознаменованные, кроме ратного подвига, многими примерами благородства и христианского великодушия. Здесь мы видим лучший пример народного единства, основанный, прежде всего на любви к Отечеству, на защите своих святынь, а не на ненависти к чужим. И пример такого благородства показал сам император Александр I. С одной стороны, он твердо отверг лукавое предложение о мире, сделанное Наполеоном из захваченной Москвы, заявив, что «не будет говорить о мире, пока последний вражеский солдат не покинет русской земли». С другой стороны, Российский император отверг предложения М.Лунина и некоторых других партизан, отправить их парламентерами к Наполеону с целью убить его, показав пример благородной политики. На императора равнялась и русская армия. Напротив, армия Наполеона запятнала себя многими преступлениями: расправами над пленными и мирными жителями, осквернением и разграблением церквей, массовым мародерством, которое закончилось тем, что тысячи французских раненых были брошены на дорогу, ради вывоза награбленного добра. Поэтому нравственное превосходство русских над противником – важная черта войны 1812 года.
Главное название Отечественной войны 1812 года – это победа. Победа в целой компании слагалась из многих малых побед. Победа явилась и увенчанием народных жертв, и воинского труда, и умения, и свидетельством свыше о благоволении Божием. Победа укрепила национальное единство и авторитет государства, и вдохновляла еще многие десятилетия спустя следующие поколения русского народа. Победа такого масштаба играет огромную роль в национальной жизни и в жизни государства. Никакое государство не может долго жить без побед – это его экзамены в истории на жизнеспособность. Поражения, особенно крупные или частые, суть признаки несостоявшегося государства, после которых в нем начинаются внутренние смуты, и нередко оно распадается.
Европейские историки и современные либеральные публицисты всячески стараются замолчать и приуменьшить эту победу, унизить русских полководцев, русское военное искусство. Спасая репутацию повелителя «объединенной Европы», пытаются доказать, что Великую армию Наполеона победила не русская армия, а «генерал Мороз», русская зима и т. д. Добросовестное изучение материала опровергает этот миф. Армию Наполеона не просто изгнала из России, а разгромила и уничтожила именно Русская Армия, поддержанная народом и действовавшая в тех же сложных погодных условиях, что и ее противник. Наполеоновской «стратегии сокрушения», то есть достижения успеха в одном генеральном сражении («одним ударом грома», как говорил Наполеон), русское командование противопоставило «стратегию истощения» – многих малых и средних сражений, арьергардных боев и партизанских действий, которые вместе привели Великую армию к уничтожению. Наполеон проиграл эту войну не только, как политик, но и как полководец. Поэтому так велико значение этой победы над крупнейшим полководцем запада и объединенными под его командованием силами Европы.
Наполеону принадлежит афоризм, что «войско, составленное из баранов, во главе со львом, боеспособнее, чем войско из львов во главе с бараном». Это верно в том отношении, что почитающие самих себя «львами», гораздо менее способны к повиновению и к единству действий, чем те, кто почитает себя «баранами», хотя бы они не были такими на самом деле. Французская армия, составленная из «галльских петухов», даже имея во главе себя «льва», была едина и победоносна только на фоне успехов, была, по словам самого Наполеона, «армией наступления», – и оказалась деморализованной при отступлении и неудачах. Гордость и самомнение оказались опасным основанием и для военного успеха и для национального единства. Русские генералы ни в знании военного дела, ни в личной доблести не уступили лучшим французским маршалам. Можно даже уступить тем, кто утверждает, что Наполеон, как полководец, был способнее Кутузова, а как политик, – искуснее императора Александра I. Но и в таком случае подтверждается та же закономерность нашей истории, что и в событиях призвания Рюрика и окончания первой смуты. Даже имея во главе лидеров средних способностей, но при наличии национального единства и устойчивого государственного порядка, страна может с успехом противостоять сильной внешней агрессии. При отсутствии единства и порядка страну не спасут и гениальные вожди. Империи, как и сильные крепости, чаще падают изнутри, чем берутся штурмом.
Три памятных даты нашей истории показывают нам такую непреходящую историческую ценность, как государство, его становление, восстановление и защиту соответственно. Пока народ хочет свое государство иметь и строить, пока люди готовы ценить его больше, чем свою личную свободу и комфорт, до тех пор у них есть исторические шансы на бытие – и на какую-то часть этих благ в том числе. Когда же народ соглашается поставить государство в качестве силы, обслуживающей интересы личности, то он и распадается на эти личности и группировки по линии эгоизмов этих личностей, ввергая себя в гражданскую войну.
И теперь демократическая форма правления, навязанная большей части стран, предполагает, что периодически весь народ искушается на то, чтобы вновь задать себе вопрос: а может, это не мы для государства, а государство для нас? С периодичностью каждых следующих выборов всплывают из-за бугра враждебные внешние силы, всякий раз имеющие шанс такого рода вопросом раскачать государственной корабль страны-соперника. Они постоянно убеждают нас, что целятся то в коммунизм, то в тиранию, то в коррупцию такого плохого и несправедливого нашего правящего режима. Но на самом деле целятся они, конечно, только в саму нашу страну. Знание уроков истории и любовь к самой этой истории – вот что поможет нам не ошибиться.
2012 г