Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе. Перейдем к детективу (Г. Л. Юзефович, 2016)

Акунин из числа тех редких авторов, с которыми у каждого отечественного читателя имеется собственная история отношений – любви, размолвок, охлаждений, страстных примирений… Я не исключение. Я помню то волшебное чувство беспричинного, детски-новогоднего счастья, с которым я проснулась зимним днем 1999 года, – это было счастье от того, что впереди меня ждет выходной день и недочитанные «Особые поручения». Я помню, как годом раньше не спала ночь, дочитывая «Статского советника». Помню потрясение от «Коронации» – лучшего романа Акунина, впервые в истории отечественного фикшна поставившего под сомнение незыблемость границы между серьезной и жанровой прозой. Помню легкое недоумение от первого романа в трилогии о Пелагии, разочарование от суматошного, перегруженного «Алтын-толобаса», раздражение от механистически-грубых «Жанров», неловкость от безжизненной «Аристономии»… Как в любой давней истории отношений (и – давайте будем называть вещи своими именами – любви), я могу вспомнить и плохое, и хорошее. И почти всё хорошее связано с Эрастом Петровичем Фандориным. Этот брюнет с седыми висками, синеглазый заика, красавец, везунчик, джентльмен и самурай определенно увеличил количество счастья в моем читательском мире – и, уверена, не только в моем. Поэтому поговорим именно об Эрасте Петровиче – вернее, о двух последних его инкарнациях.

Черный город

[26]

Сколько бы скучнейших «аристономий» и прочего посредственного чтива ни написал Борис Акунин и его многочисленные альтер эго за последнее время, новый роман про Фандорина – это всегда святое. Три года нетерпеливого ожидания, атмосфера строгой секретности, единая дата релиза – и вот компактная книжка в традиционной черно-белой графичной обложке (а также две ее электронные версии – с картинками и без) за один день взлетает на первое место в списках бестселлеров по всей стране. В России никто не ведет нормальной статистики книжных продаж, но очевидно, что ни один отечественный автор не способен даже близко подойти к акунинским показателям – по крайней мере, в тех случаях, когда речь идет о «фандориниане». И поколебать популярность этого бренда не может даже то малоприятное обстоятельство, что предыдущий роман о приключениях блистательного Эраста Петровича – вялый и аморфный «Весь мир театр» – заведомо не дотягивал до уровня лучших вещей цикла.

Хочется сразу успокоить читателя: «Черный город» – очевидный намек на второе дыхание, хотя и в несколько непривычном смысле. На пороге своего шестидесятилетия подраспустившийся было Эраст Петрович вновь обретает кипучую энергию и шарм, присущие ему в молодости, в славные времена «Азазеля» и «Турецкого гамбита». Более того, с возрастом в нем всё ярче проявляются новые черты – трогательная нелепость и смешная беззащитность, делающие акунинского героя не просто привлекательным, но по-настоящему неотразимым.

Словно бы намеренно роман даже начинается с глупейшей ошибки Эраста Петровича: пытаясь уберечь от мнимого покушения государя-императора, он собственноручно подставляет под террористические пули начальника дворцовой полиции – именно того человека, за которым, как выясняется, и ведется на самом деле охота. Поиск убийцы и дальнейшее расследование, ведущее Фандорина из Ялты в Москву, а оттуда – на нефтяные прииски Баку, тоже напоминает цепочку то трагических, то комических неудач: не схватил вовремя на перроне вокзального воришку, зря поехал на светский раут, облил белый смокинг красным вином, напрасно не посмотрел в зеркальце заднего вида, потерял верного друга, доверился не тому человеку… В «Черном городе» Фандорин – вечный любимец Фортуны и неисправимый везунчик – начинает напоминать собственного антипода, патологического неудачника из романа «Герой иного времени», вышедшего несколько лет назад из-под пера очередного акунинского аватара – Анатолия Брусникина. Хуже того, порою Эраст Петрович попросту смешон: любуется собственным отражением в зеркале, кокетливо подкрашивает седину синькой, ведет никому не нужный самурайский дневник «никки», неправильно интерпретирует газетные новости об убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево и анекдотически позорится в отношениях с женой – кинематографической «этуалью» Кларой Лунной (изящный оммаж Аркадию Аверченко и отсыл к его известному рассказу «Яд», описывающему отношения мужа и жены-актрисы, не перестающей отрабатывать систему Станиславского даже в супружеской постели).

Пересказать сюжет «Черного города» без спойлеров практически невозможно, поэтому ограничимся сообщением, что в нем много беготни, перестрелок и киносъемок, Эраст Петрович едва не тонет в нефти, а кроме того, в тексте присутствуют как новые, так и уже известные по прежним романам цикла типажи – «верный слуга», «благородный абрек» (или, говоря по-бакински, «гочи»), «восточная красавица» (она же по совместительству «сильная женщина»), «коварный террорист», «двуличный чиновник», «талантливый режиссер», «нефтяной магнат»… Сюжет местами серьезно сбоит и пробуксовывает, исторический материал проработан с несколько ученической тщательностью, а концовка настолько очевидно отсылает к «Битве при Рейхенбахском водопаде» Конан Дойля, что поверить в серьезность авторского намерения свести счеты с героем не удастся даже самому легковерному читателю. Впрочем, всё это – и люди, и антураж – проходит по разряду картонной декорации, на фоне которой действует единственный человек из плоти и крови – несовершенный, стареющий, но при этом невероятно живой и обаятельный Эраст Петрович.

Собственно, это свойство – наличие посреди искусственного, насквозь синтетического пейзажа гениально придуманного, насквозь настоящего героя – всегда отличало романы фандоринского цикла от прочего – преимущественно бутафорского – творчества Акунина. И в нынешнем романе эта особенность достигла своей наивысшей точки: количество человеческого в Фандорине далеко выходит за пределы необходимого с точки зрения крепкой жанровой прозы. Именно поэтому, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что в «Черном городе» – далеко не безупречном с детективно-развлекательной точки зрения – Акунин впервые после «Коронации» вплотную приближается к рубежам настоящей литературы. Тем самым, которые так и не покорились ему в написанной с замахом на «большой роман» «Аристономии».

Планета Вода

[27]

Не знаю, как вам, а мне положительно больно видеть, что происходит сегодня с Фандориным. Единственный по-настоящему выдающийся персонаж из всего созданного Акуниным сонма безликих сущностей, он оставался живым (обаятельным, несовершенным, трогательным, героическим – да каким угодно) поразительно долго, но начиная где-то с «Нефритовых четок» всё же начал усыхать и костенеть, сливаясь со своими бессмысленными и лишенными индивидуальности предками и потомками.

Нынешний сборник (в него вошли две повести и один рассказ, на уровне названий объединенные «водной» тематикой – «Планета Вода», «Парус одинокий» и «Куда ж нам плыть?») представляет собой практически финальную стадию трупного окостенения: от знакомого всем Эраста Петровича осталась негнущаяся мертвая кукла, идеальный в своем бесчеловечном занудстве «благородный муж» без цвета, вкуса и характера. В первой повести он раскрывает злодеяния некого герберт-уэллсовского (или, вернее, александр-беляевского) тайного общества, превратившего в свою цитадель целый остров в Атлантическом океане, а параллельно ловит маньяка – убийцу маленьких чахоточных девочек. Во второй (и, кстати, самой удачной с точки зрения сюжета) повести Фандорин расследует мученическую смерть своей бывшей возлюбленной – той самой Ангелины из повести «Декоратор», которая, как многие помнят, очень любила Эраста Петровича, но Бога любила больше, из-за чего ушла в отдаленный монастырь. Третья история – расследование небывало умелого и кровавого ограбления поезда.

Герои произносят монологи о судьбах родины, практикуют медленное дыхание, штурмуют неприступные волжские утесы, концентрируют энергию ки, обнимают красавиц и голыми руками крошат в капусту целые армии врагов (особенно блистает Маса, дослужившийся наконец до роли полноценного доктора Ватсона) – словом, стараются как могут. Однако вся производимая ими движуха не может заглушить тоскливого механического скрежета и пощелкивания, с которым едет вперед романная конструкция. Нехитрая машинерия (даже лучшие книги о Фандорине всегда отличались некой благородной механистичностью), в прежние времена умело задрапированная и безупречно исправная, нагло лезет наружу, разрывая ржавыми пружинами глянцевую оболочку. Более того, даже те детали, которые у Акунина прежде работали безотказно, выглядят сегодня заброшенными и несмазанными. В двух текстах из трех детективный сюжет (вот уж с чем у писателя никогда не было проблем!) схематичен и неубедителен. А когда один и тот же прием – пресловутый deus ex machina – используется Акуниным второй раз подряд, возникает неловкое чувство, будто автору надоело придумывать и он не видит причины это скрывать.

Впрочем, нет худа без добра. Нынешний сборник про Фандорина – предпоследний в цикле, так что когда в следующей книжке автор убьет своего героя (а он наверняка захочет это сделать), жалко не будет. Чего жалеть – он и так уже мертв.

Анатолий Брусникин. Герой иного времени

[28]

Живописные кавказские горы, жестокие абреки, прекрасные горянки, война, любовь, похищения, приключения и многочисленные литературные реминисценции – так в самых общих чертах выглядит новый роман Анатолия Брусникина, создателя нашумевшего «Девятного Спаса».

Читатели, ждавшие от второй книги загадочного автора окончательного ответа на вопрос, кто же такой этот Брусникин – Григорий Чхартишвили, укрывшийся под очередной маской, какой-то иной именитый сочинитель или в самом деле никому не ведомый дебютант, – будут разочарованы. Несмотря на то, что намеки на авторство Акунина опять разбросаны по всему тексту романа, никакой определенности в этом вопросе по-прежнему нет. Да, похоже, и не предвидится: даже если Брусникин – это и впрямь глубоко законспирированный Чхартишвили, то инкогнито свое он на сей раз сохраняет умело и последовательно[29]. И в этом случае (продолжая рассуждать конспирологически) следует признать, что его желание во что бы то ни стало сохранить проект «Брусникин» в рамках отдельного бренда вполне понятно: поставить «Героя иного времени» в один ряд, допустим, с фандоринским циклом решительно невозможно. При всем сходстве (случайном или намеренном), это роман принципиально другого толка – куда более литературоцентричный и куда менее энергичный как по стилю, так и по композиции.

Начать с того, что из четырехсот страниц двести пятьдесят отведено на экспозицию: неторопливое знакомство с героями, никуда не ведущие побочные сюжеты, старомодные рассуждения, ученически-тщательно копирующие приемы классической русской прозы XIX века, и в первую очередь, конечно, лермонтовского «Героя нашего времени». Однако – и в этом состоит основная хитрость романа – читатель до поры не понимает, что имеет дело именно с экспозицией, и принимает медлительные мемуары «старого кавказца» Григория Мангарова за чистую монету. Вот герой – молодой и наивный офицер приятной наружности – получает назначение в забытый Богом форт на Кавказе. Вот случай сводит его с необычнейшим человеком – бывшим декабристом, после сибирской каторги тянущим солдатскую лямку. Вот на пути Мангарова возникает прелестная генеральская дочь Даша – юная, чистая и наивная, как он сам. Неудачная военная кампания, похищение Даши абреками, происки коварного жандармского майора – рассказ плавно перекатывается от одной вешки к другой, не вызывая в читателе нервической дрожи нетерпения, но в то же время и не давая совсем уж заскучать.

Тем неожиданней оказывается резкий перелом, происходящий за сто с небольшим страниц до конца. Протоптавшись так долго на месте, события начинают мелькать, как в калейдоскопе, а все герои последовательно оказываются совсем не теми, кем мы привыкли их считать. Неспешный мемуар оборачивается трагической и непредсказуемой кровавой драмой с элементами шпионского триллера.

Однако беда Брусникина в том, что в пересказе его роман выглядит заметно лучше, чем в реальности. Безупречно стройная сюжетная конструкция почему-то так и не обрастает в нем живой плотью: герои – вроде бы отлично придуманные – упорно не желают обретать объем, да и весь мир романа – большой и, на первый взгляд, сложно устроенный – остается плоским, словно бы нарисованным. Виной ли тому несколько избыточно аккуратная стилизация или что-то другое, но жизни и энергии анемичному «Герою иного времени» определенно не хватает.

Все любители акунинской «фандоринианы» наверняка помнят одно из ключевых свойств блистательного Эраста Петровича – его исключительную везучесть во всем, что касается азартных игр. Так вот, герой нового романа Брусникина – двойник и одновременно стопроцентный антипод Фандорина, бывший декабрист Никитин – столь же драматически невезуч. Глупо, конечно, попадаться в столь очевидную авторскую ловушку, но, тем не менее, похоже, что – при всех достоинствах «Героя иного времени» – это различие может оказаться символичным и пророческим.

Дегустатор

[30]

Время перед глобальной катастрофой – для потомков всегда время завораживающее. Последние месяцы, недели и минуты, когда всё еще хорошо, когда длится обычная безмятежная жизнь, когда первые раскаты грома вызывают лишь веселое любопытство, а рвущий подолы ветер даже не намекает на грядущий ураган, – все эти моменты в глазах последующих поколений неизбежно наполняются особым, предзакатным очарованием. Неслучайно так любят литераторы воспевать время перед Первой и Второй мировыми войнами, не зря таким надежным и уютным видится нам финал советской эпохи, таким поэтичным – период до дефолта 1998 года.

«Дегустатор» Мастера Чэня тоже рассказывает о таком солнечном пятачке на краю великой беды. Впрочем, о катастрофе, описанной в романе, сегодня вспомнит не всякий – речь у Чэня идет об осени и зиме, предшествовавших январю 2006 года – черному месяцу, когда введение новых акцизных марок разом обрушило винный рынок в России, оставило без работы сотни профессионалов, а главное – уничтожило множество компаний, изданий и надежд.

Главный герой «Дегустатора», романтический, мужественный и немного загадочный Сергей Рокотов, – винный аналитик, и этим, по большому счету, всё сказано. Всё прочее – и любовная линия (во время дегустационной поездки по Германии Сергей влюбляется в безупречную Алину Каменеву – главного редактора культового журнала «La Mode»), и детективная интрига (один из дегустаторов отравлен прямо во время дегустации в старинном замке, и Сергей устремляется на поиски убийцы) – служит не более, чем приманкой. Не более, чем способом заставить читателя проглотить огромный массив энологической информации, составляющей подлинный стержень романа. Вино, винный рынок и его трагическое крушение – вот настоящие герои «Дегустатора», всем остальным отводится в лучшем случае роль обаятельных статистов.

Нет, не стоит думать о Мастере Чэне дурно: он автор порядочный, поэтому любовная линия худо-бедно приковыляет у него к закономерной развязке, а убийца (по крайней мере, формальный исполнитель) будет установлен. Длинные паузы и немотивированные лакуны в развитии обоих сюжетов не покажутся читателю особенно тягостными, ведь они будут заполнены интереснейшими подробностями винодельческой практики, сделанными с натуры портретами великих виноделов, рекомендациями по подбору вин и прочей информацией, которую потом можно с толком применить в светской беседе и реальной жизни.

Мастер Чэнь (в миру – Дмитрий Косырев), в прошлом известный главным образом как создатель ретро-детективов из восточной жизни, в очередной раз подтвердил свою репутацию одного из лучших в стране производителей изящного easy reading’а. Впрочем, на сей раз его роману, пожалуй, немного не хватает концентрации – сюжетных поворотов на 350 страниц могло бы быть и побольше, да и справедливости стоило бы восторжествовать в конце чуть более убедительно. Однако это уже по разряду придирок – тем более, что и послевкусие его роман оставляет самое приятное – как сказал бы его герой, немного чернослива с легким дымным оттенком и тонами вишневой косточки.

Дознаватель

[31]

Книга Маргариты Хемлин – очень, очень странная. С одной стороны, это безусловно детектив – хороший, уверенный, жанровый текст, с убийством, с гнетущей нуарной атмосферой, с колоритным героем-следователем, со сложной (достаточной, но не избыточной) системой ярких и характерных подозреваемых, с кровавой завязкой и неожиданной, но при этом безупречно логичной развязкой. С другой же стороны, «Дознаватель» Хемлин – вопиющее попрание всех священных детективных норм: обманчиво прямолинейный рассказчик на поверку оказывается коварен и ненадежен; атмосфера при ближайшем рассмотрении отдает не столько благопристойным заокеанским нуаром, сколько советским абсурдистским кошмаром, а подозреваемые, да и вообще все участники этой жутковатой драмы, вызывают то острейшее сострадание, то животное омерзение, а чаще и то, и другое сразу.

Хуже того, «Дознаватель» разрушает саму бинарную – и потому, собственно, такую светлую и утешительную – природу детектива, предполагающую, что добро (сколько бы оно ни рядилось в запятнанный плащ) всегда отличимо от зла и непременно восторжествует в финале. Выполняя все обязательные жанровые прыжки и отжимания, и, к слову сказать, выполняя их на диво чисто и технично, автор в то же время деконструирует жанр изнутри: в каждой точке мелкими, едва заметными толчками она дестабилизирует читателя, нарушая его ожидания, медленно сводя с ума, пугая и путая в трех соснах. При этом, что особенно удивительно, Хемлин ухитряется запечатлевать на сетчатке читательского глаза обе картики – образцовый детектив и его мрачную, гротескную антитезу – одновременно, и для мгновенного переключения между ними требуется лишь минимальное смещение ракурса – как на старой открытке со «стереоскопическим эффектом».

…1952 год, украинский Чернигов – пользуясь описанием главного героя, «чудесный край, где всякий человек мог слушать соловьев и шум тополей на старинных улицах. Любоваться календарем из цветов на центральной площади. Гулять по достопримечательностям седых столетий». Молодой и красивый Михаил Иванович Цупкой, в недавнем прошлом – фронтовик, офицер-разведчик, а ныне – счастливый муж, молодой отец и дознаватель в местной милиции, расследует простое на первый взгляд дело: на темной улице найдена убитой еврейка – тридцатитрехлетняя «женщина Лиля Соловейчик». След ведет к ее ревнивому любовнику – сильно пьющему артисту местного театра, однако тот, не дожидаясь завершения следствия, вешается в камере, и, вроде бы, на этом дело может считаться закрытым. Однако некоторые обстоятельства не дают бдительному Цупкому покоя, и он продолжает наводить справки об убитой и о ее окружении. И вот оттуда-то, как из разверстой могилы, на героя начинают наползать разнообразные кошмары, принимающие вид то незалеченных и гноящихся ран войны, то недавних жертв Холокоста, то призраков антисемитизма – как исконного, бытового, так и нынешнего – государственно санкционированного, то вообще каких-то архаичных реликтов родо-племенного сознания. Похоть, страх, предательство и зов крови – неодолимый и страшный, как в каких-нибудь «Багровых реках» Жана-Кристофа Гранже (с которым, кстати, «Дознаватель» демонстрирует наибольшее сходство), – всё это обматывает стройную детективную интригу тяжелым волглым одеялом, душащим героя, а вместе с ним и читателя.

Впрочем, есть в этом и без того донельзя густом, переусложненном и перенасыщенном вареве еще один герой, не упомянуть которого будет величайшей несправедливостью. Этот герой – собственно язык, которым изъясняется рассказчик. Язык, вобравший в себя все мыслимые и немыслимые штампы, все слои официозного уродства – от школьных сочинений до газетных передовиц и милицейских протоколов, – сконструирован Хемлин с поистине сорокинской изощренностью. Он не просто служит носителем, подпоркой сюжетной конструкции, он оказывается ее внутренним двигателем – и одновременно ее главным стопором, почти непреодолимой помехой. Язык Цупкого – убогий, изувеченный, косноязычный – предназначен для рассказывания вполне определенных – простых и позитивных – историй, и потому, столкнувшись с необходимостью рассказать историю совсем другого толка, герой оказывается в психо-лингвистическом тупике. Единственно привычная и понятная для него форма высказывания упрямо противится содержанию, выталкивает его, корежится, преображая рассказываемую историю и одновременно преображаясь под ее воздействием. И вот эта языковая коллизия, эта атлетическая борьба слова и смысла, воссозданная Маргаритой Хемлин с хирургической бесстрастностью (она словно бы сама до конца не знает, «кто кого сборет» – язык правду или правда язык), окончательно разрывает условные детективные рамки и переводит «Дознавателя» из разряда крепкой жанровой литературы в разряд черт-те-чего – неописуемого, но безусловно выдающегося. Словом, как и было сказано в самом начале, – очень, очень странная книга. И, пожалуй, одна из самых недооцененных в русской прозе XXI века.

Чуть свет, с собакою вдвоем

[32]

Наблюдение за рейтингами книжных продаж – занятие в целом душеполезное и укрепляющее веру в человечество. Те, кто полагает, будто верхние строчки в списках бестселлеров пожизненно оккупированы разного рода дамскими романами и боевиками, заблуждаются: остросюжетное чтиво не так уж часто попадает в книжные чарты. Если же попадает, то, как правило, при ближайшем рассмотрении оказывается не просто детективом, а чем-то более сложным и хитро устроенным, в силу авторской причуды лишь упакованным в криминальную обертку. Пользуясь терминологией отечественных маркетологов, этот гибридный тип литературы можно обозначить как «детектив плюс», причем после плюса, понятное дело, каждый писатель волен подставлять всё что захочется – от социальной драмы (как Стиг Ларссон) до исторической эпопеи (как Борис Акунин). В случае с романами англичанки Кейт Аткинсон – и нынешняя книга «Чуть свет, с собакою вдвоем» не является исключением – после плюса определенно должно стоять «отличная психологическая проза с лирическими подробностями».

В 1975 году девятнадцатилетняя Трейси Уотерхаус, новобранец-полицейский, находит в запертой квартире тело убитой молодой женщины и чудовищно истощенного, но живого четырехлетнего мальчика, проведшего наедине с разлагающимся трупом матери три недели. Тридцатью годами позже та же Трейси – суперинтендант полиции в отставке, – поддавшись минутному порыву, выкупает у матери-наркоманки трехлетнюю зареванную девочку. Одновременно с этим в жизни частного детектива Джексона Броуди – сквозного героя всех детективов Аткинсон – происходят сразу два события. Во-первых, он едва ли не вопреки собственной воле становится владельцем собаки, спасенной им из лап хозяина-садиста. А во-вторых, незнакомая тридцатилетняя женщина из Новой Зеландии, выросшая в приемной семье, просит Джексона раскрыть тайну ее рождения и узнать, кем же были ее настоящие родители. Сплетаясь и расплетаясь, обрастая попутно массой деталей, необязательных для развития детективного сюжета, но при этом восхитительных с литературной точки зрения, две эти магистральные линии величественно и неспешно катятся к финалу – как всегда у Аткинсон, парадоксальному и при этом безупречно логичному.

Мир романа «Чуть свет, с собакою вдвоем» содержит в себе множество читательских аттракционов на любой вкус. История потерянного и обретенного ребенка диковинным образом отражается и преломляется в историях других потерянных детей и – неожиданным образом – в истории собаки. Выжившая из ума старуха-актриса на протяжении всего романа мельтешит где-то на заднем плане, вызывая в читателе то недоумение, то раздражение (господи, ну зачем автору эта несносная карга, без толку тормозящая интригу?), – как выясняется, для того, чтобы под занавес выйти на авансцену и исполнить свою блистательную, пронзительную и трагическую партию. Внесценические персонажи (как, например, знаменитая актриса Фиби Марч – злой гений сразу нескольких персонажей романа) ухитряются скреплять разные куски романа крепче самого прочного проволочного каркаса, ни разу при этом не появляясь на его страницах, так сказать, во плоти. А для любителей поэзии припасен особо богатый гостинец – весь текст буквально прошит поэтическими цитатами, аллюзиями и парафразами…

Словом, тонкая и сложная литературная работа самого высокого класса, рассчитанная на знатока и ценителя, но при всем том очень успешная и популярная среди тех, кого принято называть рядовыми читателями.

Ждать ли добрых вестей?

[33]

Детектив, как известно, жанр в первую очередь сюжетоориентированный – без четко прочерченной линейки «убийство – расследование – разоблачение» детективная конструкция невозможна. Запоминающийся антураж, тонко прописанные характеры и прочая «атмосфера» в случае с детективом выполняют, по сути дела, роль архитектурных излишеств. Впрочем, сегодня, когда навыки сюжетостроения освоили в первом приближении даже совершенно, казалось бы, безнадежные авторы, именно эти самые излишества выходят на передний план и становятся для детективщика основным конкурентным преимуществом.

В случае с шотландской писательницей Кейт Аткинсон, прогремевшей на весь мир и удостоившейся похвалы самого Стивена Кинга, дело обстоит именно так. В пересказе ее романы выглядят просто крепкими, мастеровитыми детективами. Однако построенный вокруг сухой криминальной драмы подробный и убедительный мир, населенный до невозможности живыми и обаятельными персонажами (у каждого – своя история, свой голос и интонация), щедро украшенный цитатами и аллюзиями, превращает книги Аткинсон в нечто неизмеримо большее, чем просто «хороший детектив».

«Ждать ли добрых вестей?» – третий опубликованный по-русски и, пожалуй, лучший из романов о частном сыщике Джексоне Броуди и комиссаре эдинбургской полиции Луизе Монро. Как и в прошлых книгах, события прошлого в нем плотно переплетены с настоящим. Жарким летним полуднем тридцатилетней давности шестилетняя Джоанна прячется в высокой пшенице от маньяка, только что зарезавшего ее мать, маленького брата и старшую сестру. Сегодня та же Джоанна – сама жена, мать и успешный медик – загадочно исчезает вместе с годовалым сыном буквально через несколько дней после выхода на свободу убийцы ее родных. Тоскует по утонувшей матери шестнадцатилетняя Реджи – бэбиситтер джоанниного малыша. Она же оказывается единственным человеком, которому, похоже, небезразлично исчезновение Джоанны. Мается в благополучном, но очевидно несчастливом браке инспектор Луиза Монро, попутно расследуя крупное мошенничество, в котором – странное дело – замешан муж всё той же Джоанны. Тем временем напарник Луизы по прошлому расследованию, сорви-голова и вечный неудачник Джексон Броуди, чудом выживает в разрушительной железнодорожной катастрофе – вернуться с того света ему помогает Реджи, случайно оказавшаяся на месте крушения поезда…

Конец ознакомительного фрагмента.