V. Большие журавлиные танцы в Куллаберге
Вторник, 29 марта
Много прекрасных зданий возведено в Сконе, но ни один замок, ни одна крепость не может сравниться со зданием, возведенным самой природой, – с Куллабергом.
Куллаберг нельзя назвать ни огромным, ни величественным. Широкое плато, такие же, как и везде, луга, лес, заросли вереска. Кое-где мягкие, тоже поросшие вереском холмы. Местами торчат из земли голые, округлые скалы – огромные валуны, принесенные когда-то ползущими на юг ледниками. Такой пейзаж в Швеции можно увидеть где угодно, но для равнинного Сконе он необычен.
И тот, кто заберется на плато, тоже не увидит ничего особенного. Многие даже чувствуют разочарование, поглядывая то в ту, то в другую сторону.
Но не торопитесь! Если оставить наезженную дорогу, подойти к краю плато и посмотреть вниз – совсем другое дело. Вы сразу поймете, что у вас просто не хватит времени, чтобы насладиться этой красотой.
Потому что горную цепь Куллаберг окружают не степи, поля и леса, как в других местах в Сконе. Куллаберг – длинный и довольно узкий скалистый полуостров, вдающийся в море ровно настолько, насколько ему удалось много миллионов лет назад. Ни малейшей береговой полоски, скалы словно растут из моря, испещренные глубокими расщелинами и уступами. Ничто не защищает их от волн, и море, как сумасшедший скульптор, создает по своему усмотрению прихотливые и загадочные фигуры.
Вы увидите черные отвесные скалы, источенные водой, ветрами и временем. Тут и там таинственно чернеют узкие отверстия бесчисленных гротов и пещер. Каменные столбы растут прямо из моря. Спуститься к морю – только по веревке. Правда, можно найти и более пологую тропинку между скал, где скопилась пожухлая прошлогодняя листва. Но и по ней спускаться небезопасно.
Вы увидите береговую линию, изрезанную маленькими ажурными заливами, где с каждой отбегающей волной ворчливо шуршит прибрежная галька. Каменные порталы, острые конусы скал в кружевных воротниках пены, а рядом – совершенно спокойная, чернозеленая вода, и в ней отражаются суровые утесы. Вы увидите глубокие симметричные чаши, словно вырезанные в скале искусным токарем, и огромные расщелины, приглашающие путешественника заглянуть в недра горы, где в древности, как утверждает предание, жил оракул Кулламан.
На скалах и в расщелинах – переплетенные ветви непостижимым образом укоренившихся кустов. Кое-где растут даже деревья, но в постоянной борьбе с ветрами они тоже больше похожи на кусты, иначе никакие корни не удержали бы их в этом тонком слое нанесенной ветром земли.
Созданные природой богато украшенные каменные стены, бескрайнее синее море и особенный, острый, как сельтерская вода, воздух привлекают в Куллаберг огромное количество туристов. Сотни людей приезжают каждый день, пока не кончится лето.
Их понять нетрудно. Труднее объяснить, что именно привлекает сюда зверей и птиц. Почему именно в Куллаберге они каждый год устраивают свои праздники? Никто не знает. Известно только одно: с незапамятных времен, с тех пор как первая морская волна разбилась в пену о неприступные утесы Куллаберга, птицы собираются именно здесь. А вот почему из многих других мест был выбран именно Куллаберг, знают, наверное, только участники той первой встречи.
И когда настает день праздника, лес наполняется шорохом и хрустом. Королевские олени, косули, зайцы, лисы… все четвероногие бегут в Куллаберг. Чтобы не привлекать внимания людей, они выбирают самые глухие ночные часы. И под утро, если бы кому-то удалось туда проникнуть, он увидел бы сотни и тысячи зверей, прибывающих со всех сторон на большую, поросшую лиловым вереском поляну.
Поляна эта, на самом отдаленном конце полуострова, почти у самого мыса, со всех сторон окружена скалами. Можно подойти совсем близко и ничего не заметить. К тому же в марте почти невероятно, чтобы кто-то сюда явился. Что здесь делать ранней весной? Холодные, скользкие скалы. Еще с осени ледяные северные ветра отвадили даже скалолазов и кладоискателей.
А служитель маяка и его жена в Куллагордене никакой опасности не представляют. Они стараются не отходить далеко от маяка. Что им искать на пустынной, огороженной скалами вересковой лужайке?
Прибывшие на праздник четвероногие разместились на скалах, как в амфитеатре, стараясь держаться поближе к своим. Хотя бояться им нечего – в этот день, согласно обычаю, царит мир и спокойствие. Зайчонок может спокойно пробежаться по облюбованной лисами скале, не рискуя при этом даже кончиком своего длинного уха. Но привычка есть привычка: лисы с лисами, зайцы с зайцами, косули с косулями.
Все занимают свои места на скалах и начинают оглядываться: а где же птицы?
В день праздника погода всегда прекрасная. Журавли, как известно, умеют предсказывать погоду с большой точностью, и они ни за что не созвали бы зверей на праздник, если бы ожидался дождь, или, как выражается ученый ворон Батаки, «осадки».
Птицы задерживались. Солнце уже взошло, а их все не было. Но скоро все звери в Куллаберге обратили внимание на несколько небольших облачков в небе над сконской равниной.
– Посмотрите! Посмотрите! – послышалось со всех сторон.
Одно облачко внезапно развернулось, полетело вдоль берега Эресундского пролива по направлению к Куллабергу, повисло в небе над поляной и начало свистеть, щебетать и щелкать, как будто состояло не из дождевых капель, а из нот и аккордов. Оно поднималось и опускалось, поднималось и опускалось, ни на секунду не прекращая концерт. И наконец спустилось на землю, разместилось на одном из холмов и рассыпалось на несметное количество серых жаворонков, красно-серо-белых зябликов, пестрых скворцов и желто-зеленых синичек.
А сразу за ним появилось еще одно облачко. Оно опускалось у каждого хутора, над домами сезонных рабочих, над замками, поселками и городками и каждый раз засасывало с земли небольшой смерч. Облачко росло и росло, и, когда взяло курс на Куллаберг, это было уже не облачко, а настоящая туча, которая даже отбрасывала заметную тень. Туча эта остановилась над поляной, заслонила на мгновение солнце и пролилась дождем серых воробьев. Те, кто летел в середине этой огромной тучи, наверняка обрадовались, вновь увидев дневной свет.
Но, как оказалось, воробьиное облако далеко не самое большое. Следующее было и больше и темнее и тоже все время росло. Оно напоминало огромную грозовую тучу, и ни один солнечный луч не проникал сквозь его мрачную свинцовую синеву. Мало того, оно производило ужасный шум. Вопли, хохот и непрерывное карканье сливались в жуткую какофонию.
Все на поляне вздохнули с облегчением, когда эта ничего хорошего не предвещающая туча рассыпалась на тысячи и тысячи ворон, галок и грачей.
Облачка появлялись над поляной одно за другим, но не только облачка. Рисунки, черточки, знаки… Прямые пунктирные линии оказались лесной делегацией, состоящей из тетеревов и глухарей. Они летели, с геометрической точностью соблюдая дистанцию: два глухаря, не больше и не меньше. Потом появились водоплавающие; те перелетали через Эресундский пролив в самых разнообразных формациях – клином, дугой, косой петлей. Все по-разному.
Акка и ее стая прилетели на этот великий праздник позже, чем остальные. Ничего удивительного – им пришлось лететь чуть не через всю Сконе. К тому же гуси еще спали, когда Акка полетела на поиски Тумметота. Бедняга уже много часов водил за собой крысиное войско, не имея возможности не только отдохнуть, но даже перевести дыхание, хотя бы на секунду перестать дудеть в свою дудочку. Оказалось, Тумметот увел крыс уже довольно далеко от Глимминге. Прилетел супруг-неясыть, сообщил, что черные крысы вернутся домой сразу после рассвета. Опасность на этот раз миновала. Пора совиной дудочке замолкнуть и предоставить серым разбойникам заняться своими делами.
Но нашла Тумметота вовсе не Акка.
Он шел во главе своего крысиного войска, дул в свою дудочку и даже поначалу не понял, что случилось. Услышал шум крыльев над головой, чей-то огромный клюв ухватил его поперек живота, и мальчик взмыл в воздух.
Это был господин Эрменрих, аист. Он тоже отправился на поиски мальчика. И, не успев осторожно опустить его в свое гнездо, тут же попросил прощения за вчерашнюю выходку.
– Должен принести мои искренние извинения, Тумметот, – грустно сказал он. – Прошу прощения, что отнесся к тебе без должного уважения, которое ты, несомненно, заслуживаешь.
Мальчику очень понравилась изысканная вежливость аиста, и с тех пор они подружились.
Акка тоже всячески выказывала ему расположение, иногда даже терлась клювом о его руку. Она особенно упирала на то, как это благородно с его стороны – помочь тем, кого притесняют.
Но, к чести мальчика, он понимал, что эта похвала им не заслужена.
– Нет, матушка Акка, – сказал он. – Не надо мне приписывать благородные намерения. Я не люблю крыс, никаких крыс не люблю: ни серых, ни черных, ни в крапинку. Я всего-то хотел доказать господину Эрменриху, что и я на что-то гожусь.
Акка, как ему показалось, даже не дослушала его объяснений. Она повернулась к аисту и спросила, не думает ли господин Эрменрих, что было бы вполне уместно взять Тумметота на праздник.
– Мне кажется, мы можем доверять ему, как самим себе, – добавила она.
Аист торопливо закивал.
– Конечно, конечно, конечно, – с несвойственным для него энтузиазмом повторял он. – Конечно, мы должны взять Тумметота с собой в Куллаберг. И не надо говорить, что ему повезло. Я бы сказал, это нам повезло, что мы имеем возможность отблагодарить его за все, что он для нас сделал! Какое мужество! Какая стойкость! Какое терпение! – Он всплеснул крыльями. – И поскольку меня все еще терзает совесть за вчерашнее, я прошу вас, матушка Акка, позволить мне лично доставить Тумметота на праздник. Моя спина к твоим услугам, уважаемый, многоуважаемый, глубокоуважаемый Тумметот!
Нет ничего слаще, чем выслушать похвалу от умного и достойного собеседника. Мальчика просто распирало от счастья: господин Эрменрих и матушка Акка хвалят его на все лады. Подумать только: сама Акка с Кебнекайсе!
Итак, мальчик отправился в Куллаберг на спине аиста. Он понимал, что ему оказана большая честь, но все равно было очень страшно – аисты летают намного быстрее гусей. Акка летела спокойно и целеустремленно, мерно взмахивая крыльями, а аист, наверное, хотел произвести на Тумметота впечатление и все время демонстрировал фигуры высшего пилотажа. То он парил совершенно неподвижно на страшной высоте, то вдруг пикировал, да так, что казалось, сейчас врежется в землю, а потом развлекался, летая вокруг Акки, как белый смерч. Мальчик никогда ничего подобного не испытывал, и, хотя ему было очень страшно, он не мог не признать, что только сейчас понял: вот он, настоящий полет! Страшно и весело.
Никаких остановок не делали, если не считать крюк на озеро Вомбшён. Стая поднялась в воздух, и Акка с гордостью сообщила гусям, что серые крысы побеждены.
После этого летели без отдыха.
Приземлились на небольшом холме. Здесь уже было несколько стай диких гусей, они облюбовали этот холмик бог знает сколько лет назад. Мальчик в немом удивлении переводил взгляд со скалы на скалу. На одной он увидел целый лес рогов сотен королевских оленей, другую заняли серые цапли с их смешными кисточками на затылке. Один большой утес стал рыже-красным от несметного количества лис, другой – черно-белым: там разместились чайки и буревестники. Третий был совсем серым – крысы все-таки успели явиться на праздник. Черные вороны непрерывно галдели, а жаворонки не могли усидеть на месте от восторга. Они то и дело, как пробки из бутылок, взмывали в воздух и выводили короткие трели. После чего так же стремительно садились на место и удивленно вертели головками, точно хотели спросить: «Кто это сделал?»
По традиции праздник начали вороны. Они исполнили воздушный танец: разделились на две стаи и с большой скоростью полетели навстречу друг другу. Казалось, они сейчас столкнутся, но одна стая пролетела через другую, как сквозь зубья расчески. Они развернулись, и номер повторился снова. Потом снова и снова. Зрители, не посвященные в тайны вороньих танцев, сочли этот номер довольно однообразным.
Вороны были несказанно горды своим выступлением, а все остальные хоть и не показывали, но обрадовались, когда оно закончилось. Некоторые шептались между собой, что в этом танце не больше искусства, чем в играх зимних ветров со снежинками.
Даже настроение немного упало, на поляне стало тише и как будто печальней. Все ждали чего-нибудь повеселей.
И ждали не напрасно. Как только вороны, гордо подмигивая друг другу, не сразу, но все же расселись по местам, на поляне появились зайцы. Никакого порядка они не соблюдали: в одном ряду было три-четыре ушастых танцора, в другом – только один. Все бежали на двух ногах, очень быстро, так что длинные их уши полоскались в воздухе. Они на бегу совершали высоченные прыжки, делали сальто, переворачивались в воздухе и колотили передними лапками в грудь, изображая барабанный бой. Другие особенным образом складывались и катились по поляне колесом. А один ловкач даже прошелся на передних лапках, хотя всем известно, что у зайцев они довольно слабые. И хотя ни о какой хореографии в выступлении зайцев и речи не было, всем очень понравилось: столько в нем было радости жизни, столько энергии, что она передалась и зрителям. Зима кончилась! Наступила весна! Скоро лето! А летом и жизнь, как наш танец.
Вот что хотели сказать зайцы своим сумбурным, но необыкновенно веселым выступлением.
После зайцев настала очередь лесных птиц. Не меньше сотни глухарей в роскошных темно-коричневых воротниках и с ярко-красными бровями взлетели как по команде и уселись на ветви большого дуба. Тот, кому удалось оседлать самую верхушку, тут же распушил перья, опустил крылья и поднял хвост так, что стали видны белые кончики маховых перьев. Он вытянул надувшуюся шею и выдавил несколько басовых нот: «Чек, чек, чек». В горле забулькало, и после этого он не мог извлечь ни звука. Посмотрел на публику и прошептал: «Сис, сис, сис… вслушайтесь, как красиво! Сис, сис, сис…» После чего закрыл глаза, повторяя: «Сис-сис-сис», и, казалось, вовсе не замечал происходящего.
Остальные глухари послушали немного это его «сис-сис» и встряхнулись. Сначала вступили те, кто сидел чуть пониже, потом токование подхватывали по очереди и другие глухари, сверху вниз. Но никто никому не давал завершить номер. Через три минуты вся сотня пела, бормотала и повторяла «сис-сис». И все, как один, закрывали глаза и впадали в транс. И на публику это действовало сильнее всего. Кровь, которая только что текла по жилам так легко и свободно, сгущалась, становилась тяжкой и горячей.
Да, и в самом деле весна, думали звери. Конец зимней стуже, настает час весеннего жара, томления и страсти.
А тетерева, заметив, каким успехом пользуется глухариное токование, не могли усидеть на месте. Подходящего дерева они не присмотрели, поэтому собрались на поляне, где среди вереска были заметны только их роскошно изогнутые хвосты и короткие толстые клювы. И начали ворковать: «Ор-р, ор-р, ор-р…»
И как раз в тот момент, когда тетерева вступили в неравный бой с глухарями, произошло нечто неслыханное. Все были настолько увлечены страстными стонами глухарей, что никто и не заметил, как на гусиный холм прокрался крупный рыжий лис. Увидел его один из гусей, но, к сожалению, слишком поздно. Несмотря на строгие правила праздника, предписывающие всеобщее перемирие, гусь не поверил, что лис явился с добрыми намерениями.
– Осторожно! – успел крикнуть он и в ту же секунду повис в пасти лиса с перекушенным горлом.
Гуси взмыли в воздух, и все увидели Смирре с убитым гусем в зубах.
За такое преступление – за нарушение мира в день великого праздника – полагался строгий штраф. Этот негодяй теперь должен всю жизнь раскаиваться, что в своей преступной жажде мести Акке и ее стае лишил жизни ни в чем не повинного гуся и испортил всем праздник! Его окружила толпа лис с оскаленными пастями и горящими осуждением и яростью глазами. И тут же, в соответствии со старинным законом, Смирре приговорили к пожизненному изгнанию. Ни один из его соплеменников не заступился за нарушителя, потому что лисы знали – если пролаять хоть слово в защиту Смирре, их тут же выгонят с поляны и вход сюда им навсегда будет запрещен.
Итак, ссылка. Он должен оставить свои норы, свою жену и детей, охотничьи угодья, укрытия – всё. Пусть добывает все это в другом месте, только не в Сконе. В Сконе он не должен появляться под страхом смерти. И чтобы все лисы в Сконе знали, с кем имеют дело, если он надумает вернуться, лисий старейшина ловко откусил Смирре кончик правого уха. Запахло кровью. Молодые лисы не смогли справиться с инстинктом, коротко взвизгнули и бросились на Смирре.
И ему ничего не осталось делать, как позорно бежать с праздника.
А глухари и тетерева продолжали самозабвенно выводить свои призывные «сис-сис-сис» и «ор-р, ор-р, ор-р». Они так ничего и не заметили. А если бы и заметили, не позволили бы прервать весеннюю песню из-за такой ерунды.
После глухарей и тетеревов настала очередь королевских оленей. Те решили продемонстрировать боевые игры. Одновременно сражались несколько пар. Они сталкивались рогами и старались оттеснить друг друга. Из-под копыт летели лиловые брызги вереска, по шеям стекала белая пена. Олени тяжело дышали и время от времени издавали героический рев.
Весенние игры оленей подействовали на публику совсем по-другому, чем глухариные песни. Звери ощутили весенний прилив энергии, почувствовали себя сильными и отважными, готовыми к любой опасности. Можно было подумать, что все ненавидят друг друга – то тут, то там растопыривались крылья, топорщились перья на шее, сжимались когти. На самом деле никакой ненависти они не испытывали, просто ими овладела неодолимая потребность показать, что и они тоже полны жизни, что царство зимы закончено, что в их телах бродят молодые весенние соки. И если бы олени продолжали свои игры, непременно началась бы всеобщая потасовка.
Но мудрые олени точно знали, когда им завершить свои показательные выступления.
И наконец настала очередь журавлей, и словно знобкий ветерок прошелестел от холма до холма. Звери зашептались: «Журавли, журавли!»
Это был главный номер программы.
И они появились – дымчато-серые, словно закутанные в весенние сумерки, огромные птицы с изящными плюмажами на крыльях. Тонкие шеи и маленькие головки с ярко-красными хохолками изгибались в странных, сновидческих движениях. Журавли спускались с холма, и трудно было понять, летели они или скользили, как по льду, или это был танец, поставленный неведомым гением миллионы лет назад. Не различить ни взмахов крыльев, ни прыжков. Журавли меняли очертания, как меняют очертания облака в небе. Быстрота и ловкость нисколько не мешали завораживающей плавности и изяществу, а ритм танца совпадал с ударами сердца. Похоже было, что не странные птицы, а сама весна, ее зыбкие лиловые тени затеяли эту неуловимую для глаза игру. Что вдохновило этих неземных птиц? У кого они научились такому танцу? Не у весенних ли туманов, бродящих над одинокими и бескрайними болотами?
Мальчик смотрел как заколдованный. Он мгновенно понял, почему именно танцы журавлей дали имя всему празднику, хотя здесь собирались тысячи других птиц и зверей. В этом танце была дикая свобода, даже удальство, но рождал он совсем другое чувство – сладкую, щемящую печаль. Никто уже и не думал о драках и единоборствах. У всех, крылатых и четвероногих, появилось одно и то же желание – подняться над землей, избавиться от приковавшего их к земле тяжелого тела и парить в неземной, загадочной и зовущей высоте. И это желание, эту невысказанную тоску по недостижимому все живые существа переживают только раз в году.
Только один раз – когда они смотрят Большие журавлиные танцы.