IV. Глимминге
Черные крысы и серые крысы
В юго-восточном Сконе, почти на берегу моря, стоит старинная крепость под названием Глиммингехюс, что означает «дом Глимминге». Что ж, можно и так сказать – дом. Одно-единственное здание, зато какое! Огромная, высокая крепость, которую видно за много километров на плоской сконской равнине.
Всего четыре этажа, но такие, что обычная крестьянская хижина неподалеку выглядит кукольным домиком.
Все стены, и наружные, и перегородки, такие толстые, что внутри едва остается место для чего-то еще, кроме этих стен. Лестницы узкие, помещения крошечные, за исключением двух: рыцарского зала и зала для пиров. Окон мало, и то только на верхних этажах, а на первом их и вовсе нет – вместо окон узкие, выщербленные временем бойницы. Свет через них почти не проникает.
Конечно, в старину, когда на этой земле десятилетиями шла война, в таком доме можно было укрыться от рыскающих по всей округе отрядов. Зимой, в холода, никто не снимал меховой одежды – натопить эту громадину невозможно. Но когда настали добрые и мирные времена, ни один человек не захотел остаться в этом мрачном каземате – все переехали в удобные, светлые жилища.
Люди давно покинули Глимминге. Но это не значит, что крепость пустовала. На крыше, к примеру, свили большое гнездо аисты, на чердаке поселилась пара сов-неясытей, в тайных проходах кишели летучие мыши.
В кухне жил полосатый кот, а в подвале – несколько сотен старых черных крыс.
Крысы, как известно, не пользуются большим уважением в зверином царстве, но эта старая крысиная гвардия была исключением. Черные крысы прославились своим выдающимся мужеством в боях с врагами, изобретательностью и редкостной волей к жизни. Они не теряли самообладания, даже когда их постигали страшные катастрофы.
Когда-то это было большое и влиятельное племя, но теперь дело шло к вымиранию.
Много-много лет черные крысы владели не только Сконе, но и всей Швецией. Они жили в каждом подвале, в каждом погребе, в сараях и амбарах, в продуктовых чуланах и пекарнях, в церквях и крепостях, в винокурнях и на мельницах – везде, где роду человеческому вздумалось что-то построить и хотя бы один раз пообедать. Но в нынешние времена черных крыс можно было найти только в старых заброшенных домах, и то на отшибе. Жили колониями.
И самая большая колония черных крыс была в крепости Глимминге.
Если вымирает какой-то из видов животного мира, в этом, как правило, виноваты люди. Но не в этом случае. Разумеется, люди объявили борьбу черным крысам, но лучше бы они этого не делали. Лучше было бы взять их в союзники.
Потому что на смену черным крысам пришли их дальние родственники – крысы серые.
Черные жили в стране с незапамятных времен, а серые появились сравнительно недавно. Все они – потомки нескольких нищих крысят, около двухсот лет назад укрывшихся в трюме прибывшей в Мальмё ливийской шхуны. Эти бездомные, изголодавшиеся зверьки плавали между причалами и питались отбросами, которых в каждой гавани тогда было предостаточно.
Они даже подумать не могли решиться на такой отчаянный шаг, как появиться в городе. Там были владения черных крыс.
Но постепенно серых становилось все больше, они становились смелее и находчивее. Для начала они переселились в заброшенные дома, настолько заброшенные, что даже черные крысы не желали там жить. Искали пищу в канавах и на мусорных свалках, ели такое, от чего черные брезгливо отворачивались, Серые были выносливы и неприхотливы, им было незнакомо чувство страха.
И они решили выжить черных из Мальмё. Постепенно серые отобрали у них все: погреба, чердаки, склады, они набрасывались на черных и убивали на месте. Они не думали о личной безопасности. Главное – победить врага.
И, завоевав Мальмё, серые начали подумывать и о всей стране.
Очень трудно, почти невозможно понять, почему черные крысы не собрали большое войско и не уничтожили серых, пока тех было еще не так много. Наверное, были настолько уверены в своем превосходстве, что не допускали даже возможности лишиться своих владений. Они оставались на насиженных местах, а тем временем серые отвоевывали у них хутор за хутором, приход за приходом. И черные оказались у разбитого корыта – голодные, бездомные, вымирающие. Во всем Сконе они сумели удержаться только здесь.
В мрачной, заброшенной крепости.
В Глимминге.
В этой старой крепости были такие надежные стены, что крысиные лазы можно пересчитать по пальцам. Год за годом шли кровавые битвы, но черные наконец взялись за ум и сражались за свой последний форпост с такой отвагой и презрением к смерти, что серые отступили.
Черных крыс спасла эта старая неказистая крепость.
Глупо было бы скрывать, что в те времена, когда черные крысы были хозяевами Сконе, вся остальная живность ненавидела и презирала их не меньше, чем теперь серых, и с полным на то правом. Черные ели падаль, воровали куриные яйца и даже цыплят, утаскивали последнюю репу из подвалов бедняков, перекусывали ноги спящим гусям; их проклинали в тюрьмах, потому что они набрасывались на скованных пленников. В общем, ничего хорошего ждать от них не приходилось. Но теперь, когда их осталось так мало, кое-кто даже начал восхищаться мужеством, с каким они отстаивали свой последний рубеж.
Но серые крысы в округе Глимминге не сдавались. Они не оставляли своих попыток овладеть крепостью. И это тоже трудно понять – отчего бы не оставить в покое последнюю колонию черных собратьев? Пусть доживают свой век в этом Глимминге. Неужели мало всей остальной огромной страны?
Но серые стояли на своем. Теперь, утверждали они, для нас стало делом чести раз и навсегда победить черномазых.
Правда, те, кто знал их получше, утверждали, что дело вовсе не в какой-то там чести: просто-напросто в Глимминге зерновой склад, и серые не успокоятся, пока не возьмут эту последнюю крепость. Захватчики всегда оправдывают свои войны благородными побуждениями.
Аист
Понедельник, 28 марта
Рано утром гусей, вновь заночевавших на льду озера Вомбшён, разбудили несшиеся прямо с неба трубные крики.
– Тр-рируп! Тр-рируп! Трианут, журавль, приветствует Акку-предводительницу и ее стаю! Приветствует и приглашает на знаменитые журавлиные танцы в Куллаберге! Завтра! Завтра!
– Привет и спасибо! Привет и спасибо!
Журавли улетели, но еще долго были слышны их возгласы – они делали круги чуть не над каждой поляной.
– Большие журавлиные танцы! Завтра! Завтра! Знаменитые журавлиные танцы в Куллаберге! Тр-рируп! Тр-рируп!
Гуси обрадовались, как дети:
– Повезло тебе, Белому, повезло. Не каждому так везет, не каждому. Вот это называется – повезло! Подумать только, поглядеть на Большие журавлиные танцы!
– И что в них особенного? – Белый приподнял немного крылья и опустил, будто плечами пожал.
– Что особенного? Что особенного? Да ты о таком и мечтать не мог!
– Только надо подумать, что делать с Тумметотом. Он должен быть в безопасности, пока мы улетим на танцы. В безопасности!
– Ясное дело, одного мы его не оставим, – буркнул Белый. – Если журавли будут возражать, я останусь с ним.
Подошла Акка с Кебнекайсе:
– Ни один человек не видел наш самый большой праздник – Большие журавлиные танцы в Куллаберге. Никогда. В нашей истории такого не было. Ни один человек, – строго повторила она. – Я, например, не решаюсь взять туда Тумметота. Поговорим позже. А сейчас пора завтракать.
Акка дала знак – в дорогу. И в этот день они тоже старались приискать местечко подальше. Не забыли, что где-то поблизости бродит лис Смирре. В конце концов нашли заболоченный луг к югу от Глимминге.
А мальчик весь день сидел на берегу и, надувшись, дудел в свою тростниковую дудочку. Ему ужасно хотелось посмотреть журавлиные танцы, но он боялся слово произнести. Даже к Белому не решался обратиться, не говоря про Акку.
Оказалось, Акка все еще ему не доверяет. Не понимает она, что ли, – он отказался стать человеком! Отказался только ради того, чтобы лететь с гусями в Лапландию! Неужели она до сих пор считает, что он может их предать или подвести? Должна же Акка понимать, что если уж он принес такую жертву, то гуси просто обязаны показать ему все самое интересное.
«Вот возьму и выскажу им все начистоту», – думал мальчик. Но шли часы, а он так ни на что и не решился. Он проникся таким уважением к гусыне-предводительнице, что ему все больше и больше казалось невозможным противиться ее воле.
На краю луга, где паслись гуси, виднелась низкая каменная ограда. И так случилось, что, когда он решился наконец поговорить с Аккой, его взгляд нечаянно упал на эту ограду. Он так вскрикнул, что гуси тут же повернулись в его сторону и тоже стали смотреть. В первую секунду и мальчик, и гуси решили, что у серых камней, из которых была сложена ограда, выросли ноги. Они не лежали на месте, как положено камням, а бегали.
И гуси поняли, что это никакие не камни.
Это были не камни, а крысы. Несметные полчища крыс. Они бежали быстро, стройными рядами, почти без промежутков.
Мальчик и раньше, когда был большим и сильным, боялся крыс. А теперь и подавно – любая крыса запросто с ним справится. По спине побежали мурашки.
Удивительно, что и гуси испытывали к крысам такое же отвращение, как и он. Они никогда с ними не разговаривали, а если мимо пробегала крыса, тут же начинали отряхиваться и чистить перья, словно вывалялись в грязи.
– Серые крысы! – воскликнул Икеи из Вассияуре. – Это не к добру! Не к добру!
Крысы крысами, но когда мальчик снова решился попросить Акку, чтобы гуси взяли его с собой в Куллаберг, ему снова помешали. Но на этот раз не крысы.
На луг, прямо среди стаи, приземлилась большая птица.
Глядя на нее, можно было подумать, что эта странная птица позаимствовала тело, шею и голову у белого гуся. Но у нее были большие, намного больше, чем у гусей, черные крылья и длиннющие ярко-красные ноги. И клюв такой длинный и тяжелый, что голова под его тяжестью свешивалась вниз. Это придавало новоприбывшей печальный и озабоченный вид.
Акка тут же распушила крылья и подошла, вежливо кланяясь. Ее нисколько не удивило, что аисты уже в Сконе. Самцы аистов обычно прилетают заранее. Проверить, в порядке ли прошлогоднее гнездо, не требуется ли ремонт, – надо все сделать до того, как аистихи соблаговолят пересечь Балтийское море.
Аисты прилетели – ничего странного. Странно другое – аист среди диких горных гусей. Аисты, как правило, очень необщительны.
– Не случилось ли что с вашим жилищем, господин Эрменрих? – вежливо спросила Акка.
Аист и в самом деле был озабочен. Правда, к этому все привыкли: если аисты и открывают клюв, то только чтобы поесть или пожаловаться. И рассказ его звучал еще грустнее потому, что это и рассказом-то нельзя было назвать. Он, главным образом, щелкал клювом, потом произносил одно словечко хриплым, надсаженным, еле слышным голосом и снова начинал щелкать. Потом еще одно словцо – и опять: щелк-щелк.
Даже спрашивать не надо было, на что этот аист жалуется, потому что жаловался он на все.
Гнездо повреждено зимними ветрами, еду в Сконе найти все труднее, люди покушаются на его собственность.
Подумать только – на его личном болоте выкопали канавы, уничтожили любимые мхи и посеяли какую-то несъедобную дрянь. В общем, он подумывает об эмиграции. Нечего делать в этой стране. Улетит отсюда и никогда не вернется.
Он сетовал на жизнь и причитал, а Акка, старая гордая гусыня, у которой ничего за душой не было, кроме ее ума и опыта, согласно кивала и думала: если бы мне так хорошо жилось, как вам, господин Эрменрих, я бы держала клюв на замке. Вы с людьми на дружеской ноге, они вам помогают и подкармливают, а вы остаетесь вольной и свободной птицей. И при этом никто в вас не выстрелит. Никто не украдет ваши яйца. Никто вас пальцем не тронет, господин Эрменрих. Грех вам жаловаться!
Но ничего этого она аисту не сказала. Сказала только, что ей трудно поверить, что он собирается покинуть свой дом. Дом, где его семья нашла приют и ласку с тех самых пор, как этот дом построили.
– А вы видели серых крыс, уважаемая матушка Акка? – неожиданно спросил аист.
И не успела Акка ответить, что да, видела она эту нечисть, аист начал так же жалобно и несвязно рассказывать о горстке мужественных и храбрых черных крыс, уже много лет защищающих Глимминге.
– Но сегодня ночью крепость падет! – мрачно заключил аист.
– Почему именно сегодня ночью, господин Эрменрих? – удивилась Акка.
– Потому что почти все черные крысы ушли на праздник в Куллаберге. Большие журавлиные танцы. Они уверены, что туда придут все, в том числе и серые. Но, как вы сами видите, их обманули… Серые не двинулись с места. А защищают крепость только немощные старики. Им не под силу даже на праздник добраться. Добьются своего эти негодяи, добьются… – горько вздохнул аист и еще ниже опустил голову. – Моя семья всегда жила в мире с черными крысами. Не думаю, что уживусь с этими… Нет, не думаю. – Он обреченно щелкнул клювом.
Наконец Акка поняла, чем вызван ранний визит господина Эрменриха. Помимо обычных жалоб, которые можно услышать от аистов каждый год, он хотел пожаловаться еще и на недостойную настоящих воинов хитрость серых крыс.
Но аисты – это аисты, подумала Акка. Этот зануда Эрменрих наверняка крылом не пошевелит, чтобы предотвратить несчастье.
– А вы послали гонца к черным? – спросила она.
– Ничего не даст. Не послал. Все равно не успеют вернуться. Крепость будет взята. Ничего не даст! Какое горе!
– Не скажите, господин Эрменрих, – произнесла Акка сухо, но довольно торжественно. – Я знаю одну старую гусыню, которая попробует помешать этой варварской агрессии. И эта старая гусыня – я.
Аист поднял голову и вытаращил на нее глаза. Он не поверил своим ушам – как, эта старуха, у которой нет ни крепкого клюва, ни острых когтей, собирается защищать замок? К тому же ночью? Гуси, как известно, птицы дневные, ночью они непременно спят, так уж устроена их природа. А если даже не спят, все равно ничего не видят в темноте. А крысы собрались штурмовать замок именно ночью.
Но Акка была полна решимости поддержать черных крыс. Она подозвала Икеи из Вассияуре и приказала всей стае лететь на озеро Вомбшён. Икеи начал было возражать, но она оборвала его на полуслове:
– Для меня, и не только для меня, для нас всех будет лучше, если вы выполните приказ. Если мы нагрянем в каменный замок всей стаей, нас просто перестреляют. А возьму я с собой только Тумметота. Во-первых, он хорошо видит в темноте, а во-вторых, может заставить себя не спать ночью.
А Тумметот, передумав столько горьких мыслей, пришел в ершистое настроение. Он вытянулся, заложил руки за спину и задрал голову – постарался выглядеть как можно больше и значительней. Сейчас я ей скажу! Скажу – никуда я лететь не собираюсь, а тем более сражаться с серыми крысами. Пусть ищет союзников в другом месте.
Но тут его увидел господин Эрменрих, и аиста будто подменили. До этого он стоял, скорбно уронив голову на грудь, словно вобрал в себя всю мировую боль. А сейчас издал какой-то странный клокочущий звук – если бы это был не аист, можно было бы подумать, что он хохотнул, – молниеносным движением ухватил мальчугана поперек живота и подбросил метра на два в воздух. Такой фокус он проделал семь раз, не обращая внимания на крики Акки с Кебнекайсе:
– Да перестаньте же, господин Эрменрих! Что вы делаете? Это же не лягушка! Это человек! Тумметот!
Наконец, аист поставил мальчика на землю, к счастью, целого и невредимого. Опять опустил голову, словно ничего и не произошло, и сказал с печальной насмешкой:
– Я возвращаюсь в Глимминге, матушка Акка. Там все страшно волнуются. Я их успокою. Опасность миновала. Сейчас, скажу я им, прилетит старая дикая гусыня с лилипутиком Тумметотом, и они-то уж разгромят серых разбойников в пух и прах…
Он опять издал странный звук, расправил крылья и взлетел в небо, как стрела, выпущенная из туго натянутого лука.
Акка не любила, когда над ней насмехаются, но виду не подала. Подождала, пока мальчуган разыщет в траве слетевшие во время воздушных упражнений деревянные башмачки, посадила его на спину и взмыла в воздух.
А мальчик… что ж, мальчик не возражал. Он разозлился на аиста и совсем забыл, что собирался отказаться от этой затеи.
«Я тебе покажу, носатое чучело, на что способен Нильс Хольгерссон из Западного Вемменхёга!» – презрительно хмыкал мальчик, а Акка каждый раз поворачивала голову: что он там хмыкает?
Очень скоро они опустились в гнездо господина Эрменриха на крыше Глимминге. Большое, роскошное гнездо. Основу его составляло старое колесо от телеги, покрытое искусно сплетенными ветками и травой. Гнездо это соорудили так давно, что некоторые ветки пустили корни и даже зацвели. И когда мать-аистиха высиживала яйца в специально сделанной круглой ямке в центре гнезда, ей открывался великолепный вид чуть не на всю провинцию Сконе. А оторвавшись от красивого вида, могла наслаждаться ароматом цветущего шиповника и любоваться плотными, сочными розетками кровельного молодила[9].
И Акка, и мальчуган сразу поняли: происходит что-то необычное. На краю гнезда сидели супружеская пара сов-неясытей, пожилой полосатый кот и дюжина крыс, настолько старых, что из глаз их постоянно текли слезы, а зубы отросли до неправдоподобной величины. Более неподходящих делегатов для переговоров вообразить было трудно.
Они даже не подумали поздороваться с Аккой. Они вообще ни о чем не думали. Сидели и смотрели на серую волну, колышущуюся не по-весеннему голом поле.
Черные крысы молчали в глубоком, безутешном отчаянии. Они прекрасно понимали, что им не под силу защитить не только крепость, но и собственную жизнь. Совы рассказывали про ужасную жестокость серых крыс, при этом моргали и вращали своими огромными желтыми глазами. Теперь придется искать новое жилище, повторяли совы. Новое жилище, новое жилище. С этими злодеями ни яйца, ни птенцы не будут в безопасности.
А серый в черную полоску кот все время шипел. Он понимал, что ему тоже не уцелеть, что в одиночку ни за что не справиться с целым полчищем серых разбойников. И без конца укорял черных крыс-стариков: как они допустили, зная про такую угрозу, чтобы все войско отправилось развлекаться в Куллаберг?
– Необъяснимо и безответственно, – заключил кот, выгнув в гневе спину. – Необъяснимо и безответственно.
Крысы не говорили ни слова в свое оправдание. Зато аист не упустил случая опять подколоть Акку.
– Не волнуйся, Моне, – сказал он тем же скрипучим голосом, каким раньше рассказывал о своих несчастьях. – Не волнуйся и ничего не бойся. Разве ты не видишь? Сама мамаша Акка и ее любимый Тумметот прилетели спасать нашу крепость! Уж можешь быть уверен! Я, например, буду спать без малейших опасений. Завтра проснусь – и ни одной серой крысы в Глимминге.
Мальчик подмигнул Акке. Ему очень хотелось дождаться, пока аист заснет, стоя на одной ноге (аисты всегда спят на одной ноге), и дать ему пинка в зад. Но Акка знаком остановила его. Она, как показалась мальчику, даже не рассердилась на издевку.
– Я уже стара, – сказала она спокойно, – и хочу вам сказать: бывало и похуже. Но мне нужна помощь сов. Из всех нас только совы могут не спать ночью. Еще кот, конечно, но коты не летают. И я попрошу вас, дорогие совушки, слетать кое-куда.
Совы не возражали. Супружеская пара, не мигая, уставилась на Акку в ожидании распоряжений.
Первым делом Акка попросила мужа-сову найти ушедших на праздник черных воинов и приказать им немедленно возвращаться. А его драгоценной половине велено было лететь в лундский кафедральный собор, где обосновалась белогрудая сова Фламеа.
Задание, которое Акка дала сове-неясыти, было настолько секретным, что она прошептала его на ухо. Сова удивленно поморгала и бесшумно снялась с места.
Повелитель крыс
Дело шло к полуночи. Серые крысы после долгих поисков обнаружили наконец неплотно закрытую бойницу в полуподвальном этаже крепости. И хотя даже в полуподвальном этаже бойницы расположены довольно высоко, для крыс это не препятствие. Они, как цирковые акробаты, вспрыгивали друг другу на плечи; минуты не прошло, как первая уже сидела в узкой бойнице, готовясь к штурму замка, где погибло так много ее сородичей.
Шевелила усами и ждала нападения. Знала, конечно, что основные силы черных ушли в Куллаберг, но была уверена, что и оставшиеся без боя не сдадутся.
Крыса превратилась в слух. С бьющимся сердцем старалась уловить малейшее движение. Но все было тихо. Наконец набралась смелости и спрыгнула на неровный каменный пол. Гулкая темнота старинной крепости наполнилась многократным эхом от царапнувших по камню коготков.
За ней последовали другие. Крысы карабкались по живой лестнице и, одна за другой, спрыгивали в темное помещение. Предводительница подождала, пока весь пол в небольшой комнате заполнится воинами, и только тогда осмелилась двигаться дальше.
И хотя серые крысы никогда раньше здесь не бывали, им не составило труда найти ходы, проделанные в стенах их черными врагами. Через эти ходы можно свободно попасть на любой этаж. Но прежде чем начать восхождение, крысы еще раз прислушались. Их пугала тишина. Если бы они встретились с дальними родственниками в открытом бою – другое дело. Они прекрасно знали, что тех намного меньше.
Но тишина настораживала. И когда крысы беспрепятственно поднялись на второй этаж, они все еще не верили своей удаче.
Теперь их подгонял запах зерна. Этот запах с каждой минутой становился все сильнее и сильнее. Ничего удивительного – рожь навалена сугробами прямо на полу. Но наслаждаться плодами победы было рано. Крысы тщательно обследовали весь этаж, зал за залом, комнату за комнатой. Никакой мебели, голые стены. Они заглянули в дымоход – печь стояла прямо посреди древней крепостной кухни. Кто-то в давке чуть не свалился в мусорный колодец. Осмотрели оконца, больше похожие на бойницы, заглянули во все углы.
Черных нигде не видно.
Поднялись на следующий этаж. Опять пришлось терпеливо искать крысиные лазы в стенах. Они все время оглядывались – ожидали внезапного нападения. И хотя крыс неодолимо влекли ворохи зерна, рассыпанного чуть не по всем залам, они не позволяли себе расслабиться. Планомерно и внимательно осмотрели рыцарский зал с колоссальным камином, в котором могло бы уместиться чуть не все крысиное войско, и таким же колоссальным каменным столом. Под глубокими оконными нишами в полу были сделаны отверстия – в древние времена через них лили на врагов кипящую смолу.
Черные не появлялись.
Крысы поднялись на четвертый этаж. Там был зал для пиров, такой же пустынный, как и остальные. Залезли еще выше, но там нашли только одну маленькую комнату, совершенно непригодную для засады.
Единственное место, которое они не осмотрели, – гнездо аистов на крыше. А именно в этот момент туда прилетела сова-неясыть из Лунда с хорошим известием: белогрудая сова Фламеа благосклонно отнеслась к просьбе и прислала то, о чем просила ее многоуважаемая Акка с Кебнекайсе.
А тем временем серые крысы, тщательно обследовав все уголки крепости, немного успокоились. Решили, что черные защитники просто-напросто в панике бежали, оставив крепость врагам.
Теперь можно вкусить сладость победы.
Они ринулись в зерновые склады.
Но едва крысы успели разгрызть первые зерна, послышались резкие и высокие звуки дудочки. Серые разбойники подняли головы и беспокойно прислушались. Некоторые даже испугались, отбежали в сторону, но потом вернулись к трапезе.
Опять прозвучала дудочка. Однообразный, все время повторяющийся мотив.
И тут началось что-то совершенно необычное. Сначала одна крыса, две… с каждой секундой все больше и больше серых воинов, как они себя называли, отбегали от вожделенных куч зерна и искали кратчайший выход из огромного замка. Многие противились соблазну. Слишком уж много усилий потрачено, чтобы завоевать эту крепость, слишком много жизней отдано за Глимминге, чтобы вот так, ни с того ни с сего, ее покинуть. А дудочка звучала все громче и громче, властно и настойчиво. И крысы скатывались с куч зерна и, отталкивая друг друга, протискивались в узкие лазы.
Их звала дудочка.
Посреди крепостного двора стоял… гном не гном, а черт знает что. Они никогда такого не видели. Крошечный гномик в белом колпачке смотрел на них и дул в свою дудочку. Вокруг него уже собралось множество крыс, и бесконечным потоком прибывали еще и еще. Они с удивлением и восторгом, совершенно неподвижно, слушали дудочку. Но когда гном оторвался, чтобы показать слушателям нос, грозно зашевелились. Было ясно, что еще секунда – и они растерзают его в клочья.
Пока он играл, они были в его власти.
Когда наконец все крысы покинули крепость и собрались во дворе, гном медленно пошел к воротам и вывел войско на дорогу. Крысы безропотно, как во сне, следовали за ним, не в силах оторваться от прекрасной, завораживающей музыки.
Мальчик делал круги и петли, перелезал через канавы, продирался сквозь кусты – крыс не останавливало ничто. Он дул и дул в свою дудочку, сделанную из рога какого-то животного. Трудно сказать, что это было за животное, потому что на всей земле на найдешь существа с такими крошечными рогами. И никто не знал, чей это рог. И никто не знал, кем эта дудочка сделана.
Фламеа, белогрудая сова, нашла ее в одной из оконных ниш часовни лундского собора. Нашла и показала старому знакомому, известному своей ученостью ворону Батаки. Батаки знал все. Знал он и что это за дудочка: оказывается, в старину такие дудочки делали, чтобы приобрести власть над мышами и крысами.
А ворон с незапамятных времен дружил с Аккой с Кебнекайсе. И именно он сообщил ей под большим секретом, что у Фламеа есть такая волшебная дудочка.
И все так и оказалось! Крысы были словно околдованы. Мальчик шел и играл, шел и играл, и все огромное крысиное войско двигалось за ним, как железные опилки за магнитом. Начинался рассвет, а он все играл, потом взошло солнце, а он все играл и играл и не отнимал от губ волшебную дудочку.
Он играл, играл и играл и уводил крыс все дальше и дальше от Глимминге.