Часть 4
Солнце еще не озарило землю, когда главный дворцовый конюх вышел из своей коморки при конюшнях. Он хромал с той поры, когда в одном из боев его лошадь убили. Она упала и придавила Сола. Многочисленные раны и хромота делали его службу в войсках невозможной. Но он славился, как отличный наездник. В качестве награды за воинскую службу ему было позволено остаться при конюшне. Прошли годы, и он стал главным конюхом. Он любил лошадей и знал к ним подход. Коморка при конюшне и жалованье позволяли ему жить. И забота об этих прекрасных созданиях. Больше у него ничего в жизни не было. Вот и старость подошла. Скоро ослабеют руки, и он будет не нужен. Благо, если позволят дожить свой век вблизи лошадей.
Старик прошел к стойлам. Пора задать корм. Почистить гладкие бока любимцев. Лошади, почуяв Сола, фыркали, перебирали копытами. Они ждали прикосновения его ласковых рук. Сол подошел к гнедому принца. Гладил морду.
– Ну, вот, еще пришел один день. И я с вами. Сколько Светлый позволит мне быть возле вас. Однажды утром кто-то другой выйдет к вам. Я не хочу вас покидать, да все в воле бога.
Сол хлопотал возле лошадей. Он не услышал, как подошел Брилл, главный псарь. Он был ровесником Сола. Они дружили.
– Да будет радостен твой труд, Сол, – услышал голос со спины. Обернулся.
– Пусть и твой труд будет радостным, Брилл.
– Вряд ли. Совсем извелся. И всех моих парней извела эта бестия. Как ощенилась, словно озверела. – Брилл говорил о Марте, сторожевой собаке. В его ведении были грозные боевые псы. Особая порода. Их использовали для несения боевой охраны. Огромные злобные звери. Они к себе мало кого подпускали. Такой пес легко мог загрызть не одного воина. Свирепые создания. Было обычным делом, после того, как сука ощенится, она дня три не подпускает к своим щенкам ни людей, ни других псов. Марта была особо свирепой. Уже больше недели не подпускала егерей и своего кобеля к себе. Кобель, от которого она понесла, сидел в одном вольере с ней, но не решался приблизиться к своему потомству. Корм приходилось задавать на длинной палке. Никто не смел войти в вольер. Боевых псов выгуливали ночью. Опасно их выпускать на волю днем. Могут броситься на случайного человека. Остановить такого зверя практически не возможно.
– Марта так и не подпускает никого? – Спросил Сол, вздохнув.
– Нет. Она и глядеть на свой выводок не позволяет. Рычит.
– Трудна твоя служба, друг. Уповай на Светлого.
– На него одна надежда. – Старики стояли друг против друга, сочувственно вздыхали. – Я вечером зайду к тебе, вспомнить старые добрые времена, Сол. Не возражаешь?
– Заходи. Хоть вспомним о хорошем. Не все печалиться. Не тот я стал, старею. Погонят меня в шею, один останешься. Не с кем будет посидеть.
– Не выдумывай. Тебе сил еще не занимать. Это меня погонят, если Марта не образумится. Пойду. А ты о том не думай. Мы послужим несколько годков.
Брилл повернулся и пошел на псарню. Скорбно опущены плечи, тяжестью лет сгорблена спина. Глаза Сола затуманили слезы.
Проснулся Кайрос рано утром, и в самый раз, вовремя. Слуги уже начинали работу, а господа еще спали. Он спустился вниз на кухню.
– Ведра держи, – сказал главный повар, – воды натаскай. Поешь потом.
Повар был не в духе, не мог отойти от разговора с управляющим. Воду Кайрос быстро принес.
Принести воду – работ простая. Она есть теперь у него. Можно внимательнее оглядеться. С этой стороны дворца нет нарядных аллей и фонтанов. Хозяйственные постройки. Поодаль конюшни. Кусты, за которыми виднеется крепостная стена. Каменная мостовая. Даже в лучах яркого света казалось, что это место покинул праздник и не вернется. Кайрос подошел к колодцу, заглянул в его мрак. Отступил.
– Батюшка колодец, прости, что вновь тебя тревожу. – Говорил парень. – Дай воды свежей и студеной. Не поскупись. У тебя не убудет. Глубину твою почитаю.
Мальчишка низко поклонился колодцу. Ему было невдомек, что кто-то видит все это. Но слуги приметили. После судачили.
– Этот деревенский дурачок бьет поклоны колодцу.
– С чего бы это? Врешь.
– Правда все. Сама погляди.
– Так им в деревне все в диковинку. Они привыкли пить из реки или ручья. Каменный колодец с воротом впервые увидал.
– А как одет? Оборванец. В такой одежде на улице стыдно показаться.
Они привыкли видеть господ. Этим кичились. Бароны, графы. Дорогие одежды, платья. Блеск драгоценностей. Одежда челяди по сравнению с этой была невзрачной. Но на фоне обносков Кайроса они выглядели богачами. Приятно знать, есть те, кто тебя беднее. Плохое настроение – пойди и посмотри на деревенского дурочка. И жизнь заиграет новыми красками. Но все это так далеко от мира Кайроса.
Парень наполнил бадьи водой. В самый раз позавтракать. Перекусить и приняться за другую работу.
– Господа еще не завтракали. После них что останется. Тогда и придешь. – Сказал повар. Успеет оборванец поесть. Не до него.
Кайрос отправился мыть полы в коридоре. Тер усердно. Останавливался перевести дыхание и посмотреть на статуи и картины в коридоре. Любовался работой мастеров. Он почти закончил, когда из своих покоев вышел принц.
– Ваше высочество, в вашей комнате помыть? – В чудесных комнатах принца следует поддерживать особую чистоту. Там столько прекрасных вещей.
– Что? А, можешь прибрать. – Принц отмахнулся от парня, не до того ему было. Ушел.
Кайрос домыл пол в коридоре. После перешел в покои принца. Здесь он все мыл так же тщательно, протирал ножки стола, стульев. Очень старался. Любовался резьбой. Закончил. Время было к обеду. Ему хотелось есть. Убрал ведра, повесил сушиться тряпки и пошел на кухню. Робко заглянул.
– Господин главный повар, покушать можно?
– Припозднился ты, парень. Господа кушают, когда закончат, не знаю. А то, что от завтрака осталось, опоздал. Со всех тарелок уже все в бачок слили.
– Хм, – простонал Кайрос.
Один из поваров засмеялся:
– Коли хочет есть, пусть из бачка и ест. Все равно свиньям вываливать. – Пусть придурок на ровне со скотом жрет. Так и надо деревенщине.
– Хочешь, ешь, – сердито заявил главный повар, – вот тебе миска и ложка. Только после сам посуду помоешь. Да не ставь свою посуду с чистой. Не чего поганую посуду с чистой путать. – Что ему до этого парня. Попрошаек и нищих развелось сотни. Каждый должен сам о себе заботиться. Чужое горе – не мое.
Делать было нечего. Кайрос нагреб остатки каши, сваленной в бачок, себе в миску. Присел на стул. Миску держал на коленях, начал есть кашу. Поел. Вымыл мисочку и аккуратно поставил ее на шкафчик, в уголочек, чтобы никому не мешало. Вышел. Свою дневную работу он сделал. Надо только к вечеру воду принести. Оглядеться захотелось по новой. Может, что упустил. Вышел во внутренний двор. Здесь суетились люди. Дворцовая прислуга. Время от времени проходили стражники. Вон оттуда вывели коня. Там, решил он, конюшни. Не ошибся в прошлый раз. Поглядеть бы. Он осторожно прокрался. Мало ли, не очень хотелось заработать подзатыльник. Прошел. Да, вот это кони, не то, что их деревенские. Вон, какие бока лощеные, сами стройные. Такими только любоваться. Он подошел к одному стойлу. Лошадь заметила его, потянулась к его руке теплыми губами.
– Эй, ты, что ты тут делаешь? – Услышал он окрик.
– Я лошадку хотел посмотреть. – Кайрос стоял с опущенной головой. Он только посмотреть. Ничего плохого он не делал.
– А? – Протянул седой мужчина. Прихрамывая подошел к парню.
– У нас в деревне таких не было. Красивая. – В глазах восхищение. Понравились мальчишке лошади.
– Здесь все красивые, – пожилой мужчина одобрительно качал головой. – Лошадей любишь?
– Я всех животных люблю. И лошадок люблю. Хорошие они. – Признался мальчишка. – Я в нашей деревне соседям со скотом помогал.
– Хорошие. – Мужчина порылся в кармане. Достал морковку, протянул парню. – На, угости лошадь.
Кайрос протянул угощение лошади, та приняла его с благодарностью.
– Хорошая она. – Вновь ласково сказал Кайрос. Погладил морду лошади.
– Хорошая. У господ всегда хорошие, других не держим. – То ли с гордостью говорил Смол, то ли с печалью. Не малых денег стоит такой скакун. И содержать его не просто. Тут и стать и ум. А сколько благородства.
– Дяденька, а мне можно иногда приходить, посмотреть. Я и помочь могу чем. Почистить коней. Корм дать. – Уж больно хотелось парню возле такой красоты быть. Об оплате и не думал. Оно в удовольствие. Все живое и сущее прекрасно, но есть особенно совершенное в этом мире. Как те картины и статуи во дворце. Но тут иначе. Это сама жизнь, ее прекрасное мгновение. В былинке, в распускающемся бутоне цветка сияние мира, волшебство. Как можно отказаться прикоснуться к этому.
– А ты умеешь с ними обращаться? А то какая и взбрыкнуть может. Копытом то ударит. – Старик посмотрел на мальчишку. Он и сам начинал общаться с лошадьми в раннем детстве. Даже моложе был. Околдовали они его своим совершенством. До сих пор видит утренний туманный луг. И скачущего гнедого жеребца.
– Да, нет, не ударит. Можно? – В глазах: дяденька, позволь. Я все отдам, позволь!
– Можно. Иди вон ту почисти, а я погляжу. – А вдруг из парня толк выйдет. Посмотреть надо мальца в деле.
Кайрос пошел чистить лошадь. Чистил он лошадь бережно, ласково. И той это явно нравилось. Она чувствовала любовь, исходившую от парня. Конюх тоже заметил, лошади нравится, как парень ухаживает за ней. Он закончил чистить лошадь. Гладил ее по гриве и приговаривал:
– Хорошая, славная лошадка. Ветер не догонит тебя в поле. Кручи одолеешь, ущелья перепрыгнешь. Стать в тебе и сила. – Словно благословение творил. В ласковом голосе, в его напевности сила уверенности. И при этих словах будто стати прибавилось в животном. Обретение силы.
– Ладно, парень, можешь приходить. Глядишь, когда и поможешь нам. Заходи, не робей. Только ты смотри, вон там воротца, туда заходить не смей, не ходи. – Паренек молодой, сунется с дурру на псарню. Боевые псы увидят, совсем взбесятся.
– Не пойду, дяденька. – Кайрос был готов обещать, что угодно. Не ведал, что детское любопытство сильнее. И старик не умел с детьми общаться, не знал, как их тянет к запретному.
– То тоже, там псари боевых псов держат. Они лютые. Даже сами псари, что ухаживают за ними, и те их боятся. Не стоит туда ходить, тем более, что там Марта ощенилась. Зверюга. У нее шестеро щенят.
– Шестеро? – Кайросу очень хотелось посмотреть на щенков. Взять в руки маленькие комочки, прижать к себе теплые тела. Поцеловать.
– Она ни псарей, ни кого не подпускает. С ней в вольере ее кобель сидит, так и того на дух не подпускает. В угол его загнала, совсем озверела. – Глупый старик думает, оградил от опасности мальчишку. Если бы молодость знала, если бы старость могла. Если бы старость знала, на что способна безрассудность молодости. Если бы молодость могла предвидеть все. Тогда мир остановился бы. Тленом и мхом покрылась бы земля. Не рождались дети, остановился бег времен.
– Я туда не пойду. – Ну, да. Прямо сейчас, не пойду. Как скоро забываются такие обещания.
– Вот и ладно. Вечерком попозже, можешь зайти. Я ушицу буду варить. И тебя угощу. Ты уху любишь? – Не сидеть же двум старикам в объятиях своих воспоминаний. Печаль о семье и детях, которых не случилось, бередила сердце.
– Да, люблю. – Глаза Кайроса загорелись радостью. – Мы с дедом ходили на рыбалку. Вот таких ловили. После уху варили. Мы их ведрами таскали.
Он врал, как всякий рыбак. И малые рыбешки ему казались огромными. И деревья в ту пору кажутся большими.
– Вот и заходи. Буду ждать. – Сол улыбнулся. Детство заглянуло к нему в этот миг. И вспомнил себя мальчишкой. Как с отцом ходил на рыбалку. Как мать варила уху. И он, словно рыцарскими подвигами, хвастался, какую рыбу выловил. Давно то было, а словно вчера.
Кайрос убежал. Немного походил по внутреннему двору. Приметил Арчика. Побежал к нему.
– Арчик, привет. – Вот здорово, он встретил друга. Какой замечательный день.
– Привет, Кайрос. Ты как? – И Арчик был доволен этой встрече. Этот парень, как ниточка к дому. Они шли вместе. С одной земли.
– Меня на работу взяли, Арчик. У меня своя комнатка, кормят. Кормят хорошо. Вкусно. – Говорил искренне. Что с того, что из помойного бачка. Люди добрые дают, и ладно. Они ж от всего сердца. Вот и он от всего сердца воду носит, полы моет. А ему еще позволили за лошадьми приглядывать. Стало быть, и он нужен. Раньше бабушке и дедушке был нужен. Отцу с матерью был не годен. Так что с того. Но сейчас все по-другому. Как много на свете хороших людей. И они его любят.
– Тебе нравится? – Спросил воин. По счастливой улыбке парня знал ответ. Хоть кто-то есть на белом свете, кто счастлив. Хоть один дурак.
– Очень. Правда, хорошо. Оно, где еще так. Меня нигде не брали, а тут взяли. Это ты помог. – Кайрос почти подпрыгивал от радости. И по работе угодил, и в конюшне его ждут, и Арчика встретил.
– Я тут нипричем, не я тебя на работу брал. Это управляющий. Я сам человек подневольный. – Арчик не мог принять благодарность. Его крестьянская и воинская душа требовали честности. В том не его заслуги.
– Нет, спасибо. Если б не ты, вовек бы мне здесь работы не видать. Тут и угол есть. Зима накатит, хоть не замерзну где под забором. – Кайросу казалось, до зимы далеко. А там он выкрутиться. Теплое жилье, пусть и не очень, не даст замерзнуть. Добежать до колодца, так рядом. И особой одежды не понадобится. На своем холодном чердаке закутается в старье и ладно. Можно где и в коридорах дворца переждать.
– И то хорошо. Только помнится, шел ты сюда налегке. Деньжат у тебя нет. Зима, говоришь, придет, что на себя наденешь? – Какой же ты ребенок, меньшой брат. В стужу не так легко выжить.
– Не знаю, как-нибудь. Я реже буду выходить, а во дворце тепло. – Стоит ли забот то, что еще не настало. Как беззаботна юность.
– Тепло то, тепло. Одежонка у тебя…. Вот что, я с парнями из стражи поговорю, может, что насобираем. Ты уж не обессудь. – Арчик подумал, авось, найдется какое тряпье. Соратники у него не богаты, но не черствы душой. Что не нужно, отдадут.
– Так хорошо, я благодарен буду. Спасибо скажу. – Так ему всегда отдавали негодное. Вот и будет для него обновка. Для кого новый наряд – не вещь, а для него все сгодится. На балы ему не ездить. Тепленько бы было, да к телу хорошо. Не отказывайся от щедрот руки дающей.
– Ты, это, пока особо не надейся. Они ребята хорошие, может, у кого что и осталось. Может от братьев. Постараюсь. – Арчик вздыхал, глядя на радостного ребенка. Вот ведь, ничего ему не надо. Сам отдаст последнее. Попроси, последнюю рубаху отдаст. Мерзнуть станет, а отдаст.
– Спасибо, Арчик. – Кайрос счастливый побежал в свою каморку. Хотел и там навести порядок. После носил воду в баки на кухне. И вновь мыл полы в коридорах дворца. Закончил к вечеру. Вновь робко заглянул на кухню спросить о еде. Один из поварят сказал:
– Чего спрашивать, вон в бачках бери, что найдешь и ешь. Пока на скотный двор не унесли – успевай. Кайрос выбрал, что сумел из бачка, наложил в чашку. Поел. Вымыл посуду, поставил на место и побежал в конюшню. Там его ждал дяденька конюх.
– Вот и я, – несмело сказал он, подойдя к конюху. Может, позволят ему лошадку погладить. Посидеть на конюшне.
– Проходи, уха у меня готова. Только что сварил, еще горячая. – Сказал старик. – Можно поесть. Скоро подойдет Брилл. Он тут егерь. За боевыми псами следит. Человек он хороший, не обидит.
– Спасибо, дяденька. – Кайрос присел на скамеечку. Прижал голову к коленям и смотрел. Его детский взгляд проникал в душу. Просил о любви. Сол и не знал раньше, что взгляд ребенка так может брать за сердце. Внутри старика все выворачивалось наружу, с последней рекой любви и сострадания.
– Тебя как зовут, парень?
– Кайрос, дурачок Кайрос меня зовут, а кто Помидоркой называет. Кому как нравится. – Бесхитростные слова. Простые. Они острой болью резали сердце старика.
– Отчего дурачок? Кайрос ты, никакой не дурачок. – Как можно, назвать человека дурачком. Как можно, принять это с такой покорностью. Такую боль не вынесет душа.
– Так меня в деревне звали. А вас как зовут, дядечка? – Так просто, без обид. Дурачок. Так и положено. И это отсутствие протеста и боли ударили Сола плетью. До крови, до самых костей.
– Я Сол, местный конюх. Вот держи тарелку, сейчас налью ухи. И рыбки поешь. Я с утра наловил.
Вскоре подошел Брилл. Грузно сел к столу.
– Так у нас нынче молодежь в гостях. Твой стол никогда не был тесен. Оно и к лучшему. А то мы, старики, любим жаловаться. Ты кто, сынок?
– Я Кайрос, дядечка. С деревни я. Сиротой остался. Вот и подался в город. Тут добрые люди на работу взяли. Меня дед всякой работе обучал.
– Если так, то выживешь у нас.
Уха была отменная. Что, что, а готовить рыбу Сол умел. Эх, думал Сол, был бы помоложе, да нога бы была в порядке. В бою ногу повредил, раньше молодняк объезжал, любую лошадь мог оседлать. Упал неудачно на ратном поле, с тех пор хромал. Пожалели его, не прогнали. Так и остался при лошадях. Он любил лошадей, они норовистыми бывают, у каждой свой характер, но он все равно их любил. О том и вели беседу. О прошлых сражениях, о былых героях. Кайрос и старики поели, вымыли посуду.
– Я лошадкам спокойной ночи скажу? – Спросил парень.
– Ну, скажи. Скажи. – Разрешил Сол.
Парень ушел. Старики остались одни.
– А что, Сол, будь у тебя такой внук? А, не скучал бы? – Усмехнулся Брилл.
– Будешь смеяться, друг, а я как его увидел, словно свою молодость вспомнил. Сил прибавилось. Мне б такого внука, чтоб глаза закрыл. Чтоб было, кто подержит в последний миг за руку. Так и жизнь прошла не впустую.
Старики замолкли. Все было сказано. Песнь одиночества и боли играла тихую мелодию любви.
Кайрос обошел всех лошадей, каждую гладил, шептал на ушко. Одна лошадь даже от удовольствия заржала.
– Я побегу, дядюшка Сол. – Наконец, Кайрос решил, что ему пора уходить.
– Беги, время позднее. Спать пора.
А старики смотрели в след ребенку. Умиротворение и благость входили в их души. Не цари и владыки владеют землей. Поступь крохотной ножки ребенка покоряет миры.
Дурачок убежал к себе в мансарду, на чердак. Лег в постель. Хороший день выдался, вот и с конюхом познакомился. С лошадками познакомился. Дяденька егерь такой хороший. И дяденька воин, Арчик, обещал, может, что из одежды принесет. Разве не жизнь? Да такой жизни любой позавидует. Другой жизни он не знал, да, наверно, и не хотел. Он не завидовал никому, не завидовал этим господам в новой шикарной одежде. Про себя он думал, что есть, то и есть. Чего лучше то желать. Господа они и есть господа, а он Кайрос дурачок. Родился таким, что уж тут. Выше и не прыгнуть. Вот так и потекли дни его жизни во дворце. Разнообразия особого не было. Может, это постоянство и нравилась парню, какая-то определенность в жизни. Дня через три услыхал, что во дворце несчастье приключилось. На кухне это обсуждали.
– Этот боров, Борден, нес себя важно. Самый важный здесь. – Смеялись слуги втихаря.
– А что случилось?
– Управляющий наш давеча поперся куда-то, под ноги не глядит, важный, ему бы всех поучать. Вот на лестнице и оступился. И кувырком. Хорошо летел. Ногу сломал, да пару ребер. Как только себе шею не свернул.
– Лучше бы свернул, – сказал главный повар, – первый раз такого злыдня вижу. Хоть отдохнем от него.
Событий больше и не было. Может, где там, в господских покоях и обсуждали какие новости, но до ушей прислуги, особенно такой мелкой, как Кайрос, это не доходило. Да не слишком он прислушивался. Не касается это его. Он часто бегал на конюшню. Помогал Солу. То лошадей почистить, то в загонах убрать. Воды принести. Вот и хорошо. Было и еще одно событие. В конце недели, главный повар сообщил своим помощникам:
– Государь нас похвалил, вкусно готовим. Это вода в нашем колодце видимо обновилась, свежее стала. – Повар зачерпнул из бака воды, отпил. – Вот, вычерпали воды, колодец прочистился, вода стала свежее, прямо вкуснее.
Повар протянул кружку одному из поварят.
– Попробуй, что скажешь?
– Отменная вода, я тоже заметил. Словно ключевая.
– Это хорошо, когда из колодца много воды черпают. Она обновляется, лучше становиться.
Они и внимания не обратили на то, что воду эту приносил Кайрос дурачок. Всякий раз, набирая воду в колодце, он благодарил его и спрашивал разрешения. Дозволь зачерпнуть водицы. Что б она была вкусной и свежей.
На днях, когда Кайрос бежал на конюшню, он увидел Арчика.
– Кайрос, иди сюда. – Он подбежал к воину. – Пойдем со мной, зайдем в казармы.
Они пришли в казарму.
– Держи, – Арчик протянул Кайросу башмаки, – примерь, подойдут ли по ноге.
Кайрос примерил. Воин смотрел на паренька. Как похож на его младшего брата. Свидятся ли они когда-нибудь. Братишка был тоже немного чудаковатым. Это они по малолетству такие. Может, Кайрос и не станет воином, телосложение не то, но крестьянином был бы хорошим. Работать любит, не лентяй. Славный вырастет мужик.
– Отличные, настоящие башмаки. И мне впору. – Глаза светятся радостью. Такой отменный подарок. – Их же носить сколько можно. Крепкие, не развалятся. И на ноге удобно. Спасибо. Я их беречь буду.
– Ну, и хорошо. Тут тебе камзол, две рубашки, носки, кое-что из белья. Брюки нашли. Прикинь, не коротки? – Все это Арчику дали другие стражники, у кого были младшие в семье. Ребята выросли, вещи стали малы. Вот и собрали всем миром. Если не помогать друг другу, не выручать, так жизнь будет тяжкой. В жизни, как в бою, тебе помогут, ты поможешь.
– Нет, не коротки. Даже длинноваты. – Кайрос прикинул штаны. Отличная у него будет обнова. Какой Арчик молодец. Здорово, что они повстречались в пути. С ним и поговорить можно, иначе одиноко было бы в этом чужом городе. Теперь, когда у Кайроса не было дедушки и бабушки, это был самый близкий и родной человек на свете.
– Ничего, подогнешь. Это ребята собрали, забирай. – Как-то тепло стало на душе у стражника. Словно взамен этих тряпок получил нечто большее, с ним поделились радостью.
– Спасибо. Арчик, век не забуду. Такую мне одежду справил. Отличную. – Кайрос чуть погрустнел. – Мне такую только бабушка делала. Перешьет из чего, так потом носишь, не нарадуешься.
– Да ну, тебя. Одежда не такая уж и хорошая. – Арчик смутился. – Просто другого нет. Прости. Бери эту.
Подхватив свои обновки, Кайрос побежал к себе. Разложил вещи, посмотрел. Решил, что вечером все примерит. И снова побежал на конюшни помочь Солу. Вот так он и крутился, бегая с одного места в другое, находя себе дело. Не привык сидеть без дела. И поесть он мог теперь в любое время. В бачках всегда остатков было много. Время от времени его и Сол подкармливал. Если не уху, то еще что варил. По крайней мере, горячий чай с ломтем хлеба вечером был обеспечен. И вечером они разговаривали, говорили о том, о сем, одиноко было конюху. Тут слушатель, парнишка. Сидит, слушает внимательно. И интерес у них общий к лошадям. Как-то днем Кайрос забежал на конюшню. Сола не было. А у Кайроса любопытство. Оно если что нельзя, так этого и хочется. Хотелось на щенков посмотреть. Вот он и проскользнул в дверцу, что отделяла конюшню от псарни. О своем обещании не ходить давно забыл. Псарей на месте тоже не оказалось. Подошел к вольерам. Вон собачка, вон другая. Возле первой щенята. Это, видимо, и есть Марта. Хорошие маленькие собачки ползают возле мамки, попискивают. Один пристроился к мамке, притих. Кайрос услышал чьи-то шаги, быстро убежал, вновь оказавшись в конюшне. Занялся лошадьми. Какую почистить, какую напоить водой. Он знал, где у Сола лежат лакомства для лошадей. Каждую угостил. Гривы расчесывал, что б ухоженные были. Он обнимал их, ласкал.
– Красивые вы у меня. Сейчас гриву расчешем, так еще краше будете. – Кайрос похлопывал коня по боку.
Конь от удовольствия тихо ржал, показывал зубы.
– Чего ржешь? Смеешься? Я смешной? – Кайрос ухватил коня за голову. – Вот я тебя сейчас. Как кулаком в бок стукну. Перестанешь насмехаться надо мной.
Сам смеялся, уткнувшись лицом в шею коня.
Нравилась Кайросу дурачку такая жизнь.