Глава 4
Наутро Алекс проснулась раньше Сэма и Аннабель. Она оделась, приготовила завтрак и вскипятила чайник, после чего разбудила мужа и дочь. Алекс помогла Аннабель одеться, но отвести ее в садик предстояло Сэму, потому что Алекс хотела попасть на работу как можно раньше. У нее была куча дел, к тому же по процессу, назначенному на среду, еще оставались детали, которые нужно обсудить. Кроме того, Алекс предстояла встреча с Мэтью Биллингсом по поводу нескольких исков. Для Брока Стивенса и остальных помощников день обещал быть не менее жарким.
– Я, скорее всего, сегодня задержусь допоздна, – объяснила она Сэму. Тот посмотрел на нее с пониманием. А вот Аннабель, услышав это, опечалилась.
– Почему? – спросила она, пристально глядя на маму огромными зелеными глазами. Она терпеть не могла, когда Алекс приходила домой поздно; впрочем, нельзя сказать, что и Алекс была от этого в восторге.
– Мне надо подготовиться к процессу, зайка. Пойти в суд и поговорить с судьей, – ответила она.
– А по телефону ты ему позвонить не можешь? – спросила расстроенная Аннабель. Алекс улыбнулась. Она обняла и поцеловала дочку на прощание, пообещав, что постарается вернуться домой как можно раньше:
– Я позвоню тебе, когда будешь дома. Удачи тебе, милая. Проведи хорошо время в садике, ладно? Обещаешь?
Алекс взяла дочку за подбородок, и Аннабель кивнула, не отрывая от нее глаз.
– А как же мой костюм для Хэллоуина? – спохватилась девочка.
– Придумаем что-нибудь, я обещаю. – Иногда Алекс казалось, что она вот-вот разорвется между семьей и карьерой. Мелькнула мысль: интересно, как она справится с двумя детьми? Впрочем, как-то же другие люди справляются.
В половине восьмого утра Алекс накинула пальто и вышла из дома. Такси неслось по Парк-авеню, не встретив на своем пути никаких препятствий, и в офис Алекс вошла без четверти восемь. К восьми часам она уже успела закопаться в бумаги. Брок Стивенс принес кофе. К половине одиннадцатого Алекс наконец удостоверилась, что полностью готова к назначенному на среду процессу над Джеком Шульцем.
– Что там по поводу всего остального? – рассеянно спросила она Брока, просматривая материалы по другим делам, с которыми ей требовалась его помощь. Правда, большую часть он уже привел в порядок, но за выходные Алекс в голову пришло несколько новых идей. Но она едва успела поделиться ими с Броком, как дверь приоткрылась, и в проеме возникла Элизабет Хэзкомб. Алекс знаком показала, чтобы та ее не отвлекала. Алекс специально отключила телефон еще до прихода Брока и попросила Лиз не мешать ей.
Лиз, однако, не уходила, не обращая внимания на суровый взгляд Алекс. Брок тоже повернулся – ему стало интересно, что отвлекло Алекс.
– Что такое? – раздраженно спросила Алекс. – Лиз, я же просила не мешать.
– Знаю, простите меня, ради бога, но… – извиняющимся голосом заговорила Лиз.
– Сэм или Аннабель? – с ужасом спросила Алекс, но Лиз отрицательно покачала головой. – Тогда это может подождать.
С этими словами Алекс отвернулась и немедленно забыла о своей секретарше. Лиз, однако, не унималась:
– Звонил доктор Андерсон. Дважды. Он просил сказать, чтобы вы перезвонили.
– Доктор Андерсон? Господи, Лиз! – совсем разозлилась Алекс.
Да, он собирался звонить ей по поводу маммограммы – наверное, хотел успокоить. Но зачем же мешать ей работать? Чепуха какая-то.
– Подождет. Позвоню ему во время перерыва на ланч, если только он будет. Если нет – то позже, – отрезала Алекс.
– Он сказал, что хочет поговорить с вами сегодня до полудня, – упорствовала Лиз.
Часы показывали половину двенадцатого. Присутствие Лиз начинало выводить Алекс из себя. Хотя при чем тут она? Это же доктор Андерсон настаивает, что им надо поговорить, и ради этого разговора собирается оторвать Алекс от работы. А Лиз просто поверила ему на слово. Алекс была убеждена, что этот звонок – простая формальность, ради которой не стоит отвлекаться от более важных дел. Но, с другой стороны – а вдруг у него плохие новости? От одной мысли Алекс стало не по себе.
– Я позвоню, когда освобожусь. Спасибо, Лиз, – многозначительно произнесла она и снова повернулась к Броку, который, похоже, тоже забеспокоился:
– Может быть, ты все-таки позвонишь сейчас? Наверное, это что-то важное, раз он решил тебя отвлечь.
– Не дури. У нас полно работы, – отрезала Алекс.
– А я пока пойду выпью еще кофе. И тебе сварю, пока будешь звонить. Это займет не больше пары минут.
Алекс открыла было рот, чтобы возразить, но тут вдруг поняла, что теперь ни она, ни Брок не смогут вернуться к работе, пока она не перезвонит доктору Андерсону.
– Ради всего святого! Все это просто смехотворно. Ну ладно, тогда, пожалуйста, сделай мне еще чашечку кофе. Продолжим через пять минут.
Было тридцать пять минут первого. Брок и помощники покинули комнату. Уходили драгоценные минуты – у них все еще оставалась куча дел. Алекс проводила взглядом выходящих из кабинета помощников и быстро набрала номер врача, мечтая только об одном – как можно быстрее закончить этот разговор.
Трубку сняла секретарша. Сказав, что сейчас соединит Алекс с доктором, она, казалось, минуты три держала ее на проводе, прежде чем тот подошел к телефону. Ожидание показалось Алекс бесконечным – у нее была масса дел, а такая срочность заставила ее начать волноваться: а что, если действительно что-то не так? Глупые мысли, но ведь всякое бывает. Рак, словно молния, уже поразил не одну женщину до нее.
– Алекс? – В трубке раздался голос доктора Андерсона. Казалось, что дел у него в своей клинике не меньше, чем у Алекс в конторе.
– Привет, Джон. Что вы такое хотите мне сообщить? – живо поинтересовалась Алекс.
– Если можете, приезжайте ко мне во время ланча, – из его голоса и интонации ничего невозможно было понять.
– Исключено. У меня процесс через два дня, и вы не представляете, как много всего надо сделать. Я пришла на работу без четверти восемь, а уйду, скорее всего, часов в десять. Разве мы не можем все обсудить по телефону?
– Не думаю. Вы обязательно должны прийти, – заверил ее Андерсон.
Черт возьми! Что бы это могло значить? Алекс вдруг почувствовала, как дрожит ее рука.
– Что-то не так? – тихо спросила Алекс, не решаясь произнести вертевшееся на языке слово. – С маммограммой что-то не то?
Этого не может быть. У нее же никогда не было никаких уплотнений. Доктор Андерсон несколько мгновений молчал, но потом все же ответил:
– Лучше приезжайте, и мы все обсудим.
Совершенно очевидно, он не собирается говорить с ней по телефону, и Алекс почему-то не смогла настоять на своем.
– Сколько вам нужно времени? – спросила она, взглянув на часы и прикидывая, сможет ли она выполнить просьбу врача. Во время ланча даже доехать до клиники будет проблематично.
– Полчаса. Совсем недолго. Вы можете приехать прямо сейчас? Я только что отпустил последнюю пациентку. Остались только пациентка в больнице и роженица на ранней стадии. Так что лучше всего вам приехать сейчас.
– Я буду через пять-десять минут, – быстро сказала Алекс. Она готова была в любую секунду повесить трубку. Внезапно сердце ее встревоженно заколотилось: что-то явно не так. Что бы это ни было, ей хотелось поскорее узнать. Может быть, ее результаты перепутались с чьими-то еще?
– Спасибо, Алекс. Я постараюсь вас долго не задерживать.
– Я еду. – Алекс схватила пальто и портфель. Пробегая мимо Лиз, Алекс бросила ей: – Когда Брок и все остальные вернутся, скажите им, чтобы сходили куда-нибудь поесть. Буду через сорок пять минут.
Она уже подошла к лифту, когда услышала обеспокоенный голос Лиз:
– У вас все в порядке?
– Да. Закажите мне сандвич с индейкой, – крикнула Алекс.
Провожая ее взглядом, Лиз подумала, что Алекс, наверное, беременна. Она знала, что ее начальница хочет завести еще одного ребенка, а доктор Джон Андерсон – ее гинеколог.
Но Алекс чувствовала, что речь пойдет не об этом. Сидя в такси, она лихорадочно раздумывала о звонке врача. Неужели и правда маммограмма? Или мазок? Да, наверное, мазок. Черт возьми. У нее рак матки. И как же она теперь забеременеет? Правда, некоторые ее знакомые с предраковым состоянием смогли зачать даже после лечения лазером и заморозкой. Может быть, все еще не так плохо. Она хотела знать – в опасности ли ее жизнь и сможет ли она иметь еще одного ребенка.
Наконец такси остановилось у дверей офиса, и Алекс стремительно ворвалась в пустую приемную. Доктор Андерсон провел ее прямо в кабинет. Вместо белого халата на нем был костюм, и он выглядел очень серьезным.
– Здравствуйте, Джон, – задыхаясь, выпалила недовольная Алекс и уселась на стул, как была – в плаще. Андерсон улыбнулся:
– Спасибо, что смогли выкроить время. Но я считаю, что это необходимо. Я хотел поговорить с вами лично.
– Это мазок? – спросила она, чувствуя, как снова начинает сильно биться сердце. Ее ладони вспотели, а пальцы судорожно сжали сумочку. Гинеколог отрицательно покачал головой:
– Нет. Маммограмма.
Доктор включил проектор и поочередно вставил туда два снимка – вид спереди и сбоку. Алекс ничего не понимала – снимки напоминали карту погоды над Атлантой. Андерсон повернулся к ней и, показывая на темное пятно, которого Алекс без него даже не заметила бы, с болью в голосе произнес:
– Вот здесь – уплотнение. Очень большое и глубокое. Это может оказаться чем угодно, но рентгенолог и я очень беспокоимся.
– Что значит «чем угодно»? – в смятении спросила Алекс.
Может быть, она что-то не так поняла? Что это еще за уплотнение в глубине ее груди? Откуда оно взялось?
– Это может быть что угодно, Алекс, но уплотнение такой величины в этой области ничего хорошего не означает. Мы считаем, что у вас опухоль.
– Милостивый Боже. – Теперь Алекс поняла, почему он не хотел обсуждать это по телефону и настоял на том, чтобы Лиз сообщила ей лично.
– И что все это значит? Что со мной теперь будет? – слабым голосом спросила Алекс, бледная, как мел. На мгновение ей показалось, что сейчас она вот-вот упадет в обморок, но она смогла пересилить себя.
– Вам нужно как можно скорее сделать биопсию. Лучше всего на этой неделе.
– Через два дня у меня процесс. Пока он не закончится, я не смогу.
Она словно надеялась, что опухоль исчезнет сама собой, но оба знали, что это невозможно.
– Вы не можете отказаться от биопсии, – заявил Андерсон.
– Я не могу бросить своего клиента. Неужели несколько дней имеют такое значение?
Алекс была в ужасе. Что он пытается ей сказать? Что она умирает? От одной мысли об этом она содрогнулась.
– Конечно, несколько дней большого значения не имеют, – неохотно признался доктор, – но вообще не обращать на это внимания преступно. Вы должны найти хирурга и сделать биопсию как можно скорее, а потом, в зависимости от результатов, он скажет, что делать дальше.
Ужас. Как это страшно. И сложно.
– А разве вы сами не можете сделать биопсию? – испуганным голосом спросила отчаявшаяся Алекс. Она чувствовала себя такой же растерянной, как в тот момент, когда переступила порог маммографической лаборатории. А теперь случилось самое худшее. Вернее, почти случилось – это происходит с ней прямо сейчас, словно кто-то прокручивает перед глазами фильм ужасов.
– Это не моя специализация. Вам нужен хирург, – ответил доктор Андерсон и начал что-то писать на листке бумаги.
Алекс взглянула на часы и обомлела, поняв, что провела в его кабинете уже больше получаса. Но теперь она просто не могла уйти – за эти полчаса вся ее жизнь круто изменилась. Андерсон тем временем дописал и протянул ей листок:
– Здесь имена трех очень хороших хирургов. Один из них женщина, остальные двое – мужчины. Поговорите с ними и выберите того, кто вам больше понравится. Они прекрасные специалисты.
Хирурги!
– У меня нет на это времени, – заплакала Алекс неожиданно для себя. Все это было просто ужасно – она ощутила себя подавленной и совершенно беспомощной. – Мне вообще некогда выбирать врача. У меня процесс, я не могу взять и все бросить. В конце концов, у меня есть обязательства.
Алекс почувствовала, что на грани истерики, но ничего не смогла с собой поделать. И тут она вдруг взглянула на доктора полными ужаса глазами:
– А она может быть злокачественной?
– Возможно, – честно признался Андерсон, картина на снимке не предвещала ничего хорошего. – Конкретно сказать ничего не могу, пока не получим результаты биопсии. Вы должны сделать ее как можно скорее, чтобы мы могли выработать план действий.
– Что? – не поняла Алекс.
– Если биопсия покажет, что у вас рак, надо будет срочно определиться с лечением. Конечно, хирург предложит решения, но кое-что вам придется решать самой.
– Вы имеете в виду – удалять мне грудь или нет? – испугалась Алекс. Ее голос стал непривычно резким.
– Давайте не забегать вперед. Мы же ничего еще не знаем, правда ведь? – Доктор разговаривал с ней таким подчеркнуто спокойным голосом, что от этого стало только хуже. Алекс хотела, чтобы он поклялся, что опухоль не злокачественная. Но как он мог быть в этом уверен?
– Мы уже знаем, что глубоко в груди у меня уплотнение и что вам не нравится то, что вы видите на снимке. Разве это все не говорит в пользу удаления груди? – отрезала Алекс. Словно для нее Андерсон сейчас стал обвиняемым на скамье подсудимых.
– Возможно, – в голосе доктора явно слышалось сочувствие. Алекс всегда ему нравилась. А такое известие может подкосить любую женщину, даже самую сильную.
– И что? Что дальше? Болезнь пройдет, как только грудь удалят?
– Может быть, но стопроцентных гарантий никто не даст. Ах, Алекс, если бы все было так просто! Многое зависит от типа опухоли, ее размера и того, злокачественная она или нет. Кроме того, нужно первым делом выяснить, не затронуты ли лимфатические узлы, и, если да, в какой степени, успела ли опухоль дать метастазы. Алекс, тут не может быть однозначных ответов. Может быть, вам нужна операция, а может, химиотерапия или облучение. Я просто не знаю. Пока нет результатов биопсии, я ничего не могу сказать. И как бы вы ни были заняты, постарайтесь найти время и поговорить с этими хирургами. Вы должны.
– В течение какого времени? – спросила Алекс сдавленным голосом.
– Занимайтесь вашим процессом, если не можете его бросить и если он не продлится более двух недель. Но в любом случае вы должны успеть сделать биопсию в течение этого срока. От ее результатов и будем отталкиваться в дальнейшем.
– Кто из этих троих самый лучший? – спросила она, протянув доктору листок.
– Они все великолепные врачи, но я больше всех ценю Питера Германа. Он очень хороший человек – прежде всего человек, а потом уже хирург. Его волнуют не только операции и биопсия.
– Замечательно, – машинально откликнулась Алекс. – Позвоню ему завтра.
– Почему же не сегодня? – Андерсон давил на нее, чувствуя, что правда на его стороне. Ему не хотелось, чтобы Алекс использовала работу как оправдание и отказывалась в этом признаться.
– Хорошо, чуть попозже, – сдалась Алекс. И тут ей пришла в голову самая душераздирающая мысль. Алекс снова посмотрела доктору в глаза. – А если мне удалось зачать ребенка в эти выходные? Что, если я беременна, а у меня злокачественная опухоль?
– Это мы поймем ближе к делу. Беременны ли вы – это выяснится тогда, когда будут получены результаты биопсии, – сказал Андерсон.
– А если я беременна и у меня рак? – ошеломленно спросила Алекс. Неужели, если она забеременела, ей придется пожертвовать ребенком?
– Разумеется, жизнь матери в данном случае важнее.
– О Господи, – Алекс закрыла лицо руками. Потом она снова посмотрела на врача. – Как вы считаете, могли тут сыграть роль те гормональные препараты, которые я пью?
Одна мысль об этом заставила ее покрыться ледяным потом. Неужели, пытаясь забеременеть, она все только усугубила?
– Честно говоря, не думаю. Позвоните Питеру Герману. Встретьтесь с ним как можно скорее, поговорите и сделайте биопсию – время не ждет.
План действий звучал вполне разумно. Подумать только – вечером Алекс вернется домой и расскажет Сэму, что на ее маммограмме доктор увидел опухоль. Это не укладывалось в голове, но у нее действительно опухоль. И все очень серьезно. Это можно понять и по снимку, и по напряженному взгляду Андерсона. Похоже, для него этот разговор оказался не менее мучительным. Алекс провела в его кабинете уже почти целый час.
– Я вам очень сочувствую, Алекс. Если я что-то могу для вас сделать, обязательно позвоните. Сообщите, какого хирурга вы выбрали, и я с ним тоже свяжусь.
– Начну с Питера Германа.
Доктор протянул ей снимки. Уже само слово «хирург» звучало довольно зловеще. Алекс срочно захотелось на воздух. Выйдя из клиники – туда, в теплый октябрьский день, – она остановилась перевести дух. Алекс почувствовала, что ее словно дубиной огрели. Ей с трудом верилось в то, что она только что услышала.
Она поймала такси, пытаясь не думать о тех жутких рассказах, которые слышала, – о тяжелых последствиях операции, о женщинах, которые больше не могли поднимать руку, или о тех, кому ни химиотерапия, ни операция не помогли. Внезапно все смешалось в голове, и на пути в офис у нее даже не было сил плакать. Она лишь тупо уставилась вперед, не в состоянии переварить то, что ей сообщил доктор Андерсон.
Войдя в кабинет, она обнаружила, что Лиз, Брок, клерк и два помощника уже здесь и ждут ее. Лиз заказала ей сандвич с индейкой, но съесть его Алекс так и не смогла. Она села на стул и некоторое время лишь молча смотрела на своих коллег. Брок заметил, насколько бледно ее лицо, но ничего не сказал. Они принялись за работу и закончили только к шести вечера. Наконец, после подведения итогов, когда все остальные ушли, Брок осмелился осторожно спросить:
– У тебя все нормально?
Алекс выглядела не лучшим образом – она вернулась от врача белой, как мел, а когда она передавала ему бумаги, руки ее дрожали так сильно, что не заметить это было невозможно.
– Да, все в порядке. Почему ты спрашиваешь? – Алекс напустила на себя беспечный вид, но актриса из нее получилась никакая. Брок сразу догадался, что что-то не так, но приставать к Алекс с лишними вопросами не стал. Лишь ограничился парой фраз:
– Ты выглядишь совсем измотанной. Может быть, не стоит браться сразу за такую кучу дел, миссис Паркер? Что сказал врач?
– Ничего особенного. Зря проездила только. Доктор Андерсон просто сообщил мне результаты последнего обследования. Ты знаешь врачей – они терпеть не могут говорить по телефону. Такая глупость – он мог бы отправить результаты по почте, и всем нам было бы намного удобнее, – с притворным гневом произнесла Алекс. Брок не поверил ни единому слову, но понял, что она хочет его успокоить. Он надеялся, что с Алекс не произошло ничего серьезного. Иначе начинающийся через два дня процесс будет совершенно некстати. Брок не осмелился спросить, в состоянии ли она вести процесс, потому что знал, что Алекс может обидеться.
– Ты домой? – переживая за ее психику, спросил Брок. У него самого еще была куча работы по процессу, но и на столе Алекс лежала груда папок, свидетельствовавших, что уйдет домой она не скоро.
– Я еще должна посмотреть пару других дел, – Алекс собиралась связаться со всеми, кто звонил ей сегодня, пока она была у врача. Времени позвонить хирургу у нее не нашлось – так, во всяком случае, она себе сказала сама и решила, что позвонит Герману завтра.
– Я могу чем-нибудь помочь? Тебе надо пойти домой и отдохнуть, – настаивал Брок, но Алекс решительно покачала головой. Брок ушел в свой офис, а Алекс позвонила домой, чтобы поговорить с Аннабель. По голосу ее дочурки чувствовалось – та очень расстроилась, что ее мама не позвонила днем.
– Ты же обещала, – с укоризной сказала Аннабель, и Алекс тут же почувствовала себя виноватой.
– Прости, родная. Я собиралась, но не смогла, нужно было встретиться с кучей людей, – произнесла она тихим голосом.
– Ничего, мамочка, – ответила Аннабель и рассказала Алекс, что они с Кармен сегодня делали. Алекс физически ощутила ревность, слушая, как весело ее дочери без нее, и с отвращением подумала, что сейчас должна объяснить Аннабель, что задержится на работе. Находиться вдали от дочери вдруг стало для нее пыткой.
– Ты вернешься до того, как я лягу спать? – с надеждой спросила Аннабель. Алекс вздохнула, про себя моля Бога, чтобы затемнение на снимке не оказалось раковой опухолью.
– Я вернусь поздно, но обязательно зайду сказать «спокойной ночи», обещаю. А завтра утром я тебя разбужу. Это всего на две недели, а потом мы снова будем видеться во время ланча и ужина, – с нежностью произнесла Алекс.
– А в балетную школу ты меня в пятницу отведешь? – не отставала Аннабель, и Алекс даже подумала: «Интересно, а про Сэма она забыла? Где он?» Вслух же она сказала: – Не получится. Мы же говорили об этом, помнишь? На этой неделе и на следующей я буду разговаривать с судьей, поэтому не смогу отвести тебя в балетную школу.
– А ты не можешь попросить судью отпустить тебя? – умоляла Аннабель.
– Нет, зайка. Но очень хотелось бы. А где папа? Он дома уже? – спросила Алекс.
– Папа спит, – ответила ее дочь.
– Уже? – удивилась Алекс. Было всего семь вечера. С чего это Сэм вдруг лег спать так рано?
– Он смотрел телевизор и уснул. Кармен сказала, что посидит со мной, пока ты не вернешься.
– Дай ей трубку. И еще. Знаешь, дорогая… – Алекс запнулась и внезапно всхлипнула, подумав про свою прекрасную дочурку, ее веснушчатое личико маленькой феи, огромные глаза и ярко-рыжие волосы. А вдруг она умрет, и тогда Аннабель останется без матери? Эта мысль показалась настолько жуткой, что лишь через пару мгновений она смогла проговорить, почти шепотом:
– Я люблю тебя, Аннабель.
– Я тоже тебя люблю, мама. До встречи, – ласково сказала Аннабель.
– Спокойной ночи.
К телефону подошла Кармен:
– Да, миссис Паркер?
– Когда уложите Аннабель, можете быть свободны. Просто разбудите Сэма и скажите, что уходите, хорошо?
– Мне не хочется будить его, мэм. Лучше я дождусь вас.
– Я приду очень не скоро, Кармен. Разбудите его, когда захотите уйти. Все нормально.
– Что ж, хорошо. Когда вы вернетесь?
– Думаю, не раньше десяти. У меня масса дел.
– Я вас поняла, мэм.
Алекс повесила трубу и некоторое время тупо смотрела на телефон. Она стала думать о Сэме и Аннабель так, как будто уже их потеряла. В этот день между ними словно легла пропасть. Ее муж и дочь живы и здоровы, а Алекс может умереть. В это невозможно поверить, просто в голове не укладывается! Она все еще надеялась, что тут какая-то ошибка, что она не больна, что никакой опухоли нет, а есть всего лишь затемнение на снимке, и только. Еще только вчера единственной проблемой Алекс было то, что она никак не может забеременеть, а сегодня оказалась под угрозой ее жизнь. Из-за гормональных препаратов, которые она приняла на прошлой неделе, ее реакция на происходящее стала еще более острой.
В девять часов к ней снова заглянул Брок. Он заметил, что к сандвичу, который Лиз принесла ей еще во время перерыва на ланч, Алекс так и не притронулась. Зато она уже выпила несколько чашек кофе, а сейчас крупными глотками пила воду из огромного стакана.
– Если ты не поешь, тебе будет совсем плохо, – ворчливо произнес Брок, тревожно взглянув на свою начальницу. Алекс выглядела еще хуже, чем днем, – теперь ее лицо приобрело землистый оттенок.
– Не хочу есть. Точнее, просто замоталась и совсем забыла об этом, так много дел, – еле слышно произнесла она.
– Это не оправдание. Как ты собираешься защищать Джека Шульца, если заболеешь прямо перед процессом или в самом разгаре? – пожурил ее Брок.
– Ты прав, – рассеянно ответила Алекс, а потом вдруг взглянула на него взволнованно. – Но ведь ты сможешь, если потребуется, подменить меня.
– Я даже слышать об этом не хочу. Это с тобой они договорились. И деньги платят за то, чтобы Шульца защищала именно ты.
Алекс вдруг подумала, что днем говорила доктору Андерсону эти же слова. Чья-то судьба зависела от нее. Потом она вспомнила об Аннабель и Сэме, и в горле встал ком. Все разладилось. На нее свалилось столько всего.
– Давай ты пойдешь домой, а я тут все доделаю, – ободряюще произнес Брок. – Не надо себя так накручивать. Все под контролем, поверь мне.
Через полчаса ему все-таки удалось ее выпроводить из офиса. Все равно у нее все из рук валилось, и думать сил не было. Впервые в жизни Алекс забыла на работе свой портфель с бумагами. Брок заметил это, но не стал ничего говорить. Глядя начальнице вслед, Брок искренне ей посочувствовал. Было ясно, что что-то не так, – Алекс еще никогда не выглядела настолько опустошенной. Общайся они более тесно, он бы непременно спросил, в чем дело, и предложил помощь.
В такси Алекс в изнеможении откинулась на спинку сиденья. Казалось, ее голова налилась свинцом, и шея просто не выдерживала такой вес. Такси подъехало к дому. Расплатившись, она еле доковыляла до лифта. Поднимаясь на этаж, она думала, что же скажет Сэму. Он наверняка будет в полном шоке, как и все остальные. Затемнение на рентгеновском снимке – серьезный повод для беспокойства, особенно если знать статистику заболеваемости раком груди. Алекс даже не могла представить, как ее муж воспримет новость, что у нее опухоль.
Когда она вошла в квартиру, Сэм смотрел телевизор в гостиной. Увидев ее, он приподнялся и улыбнулся. На нем были джинсы и белая рабочая рубашка. Рядом на столе лежал его галстук.
– Как прошел день? – радостно поинтересовался он, потянувшись к ней, чтобы поцеловать. Алекс тяжело опустилась на диван. Она посмотрела на своего мужа, и вдруг ее снова захлестнула волна ужаса. Алекс с трудом подавила слезы – все это слишком тяжело.
– Похоже, денек и впрямь выдался напряженный… – протянул Сэм. А потом, вспомнив, что Алекс на гормонах, воскликнул:
– Бедная моя, у тебя опять истерика из-за этих чертовых пилюль? Может быть, тебе перестать их принимать?
Алекс вздохнула: помимо подготовки к процессу и своих проблем со здоровьем, ей нужно разобраться с таким огромным количеством всего! Сэм заключил ее в свои объятия, и она вцепилась в него, словно утопающая в спасательный круг.
– Выглядишь неважно, подруга, – сочувственно сказал муж.
Алекс подняла на него глаза и вытерла слезы. Сэм прав – таблетки заставляют ее смотреть на вещи еще более пессимистично. Или все действительно настолько плохо?
– Милая, ты так еще до суда с ума сойдешь! – укоризненно произнес Сэм.
– Уже схожу. День был просто сумасшедший, – призналась Алекс. В полном упадке сил она прилегла на диван.
– Не хочу тебя обижать, но ты выглядишь и вправду так, как будто из психушки вернулась. Ты хоть ужинала сегодня?
Алекс покачала головой:
– Не хотелось.
– Отлично. И как, скажи на милость, ты собираешься забеременеть, если моришь себя голодом? Ну-ка, вставай! – Он попытался заставить ее подняться с дивана. – Приготовлю тебе омлет.
– Не надо. Я не голодна, правда. Просто я очень устала. Давай просто ляжем спать? – еле слышно произнесла Алекс. Ей и вправду больше ничего не хотелось. Только взглянуть на Аннабель. И лечь в постель, к Сэму. И не вылезать из-под одеяла как можно дольше. А лучше вообще остаться там навсегда.
– Проблемы на работе? – Сэму вдруг стало любопытно, почему Алекс выглядит намного хуже, чем обычно. Даже во время подготовки к процессам она никогда еще не выглядела настолько разбитой. Но Алекс проигнорировала его вопрос. Она встала и на цыпочках прокралась в комнату Аннабель, постояла у кроватки, глядя на спящую дочь, а потом нагнулась и поцеловала ее. После она ушла в спальню. Обеспокоенный Сэм смотрел, как она раздевается и надевает ночную рубашку. Она не стала даже принимать душ и расчесывать волосы. Почистив зубы, Алекс забралась в постель и закрыла глаза, зная, что пришло время рассказать обо всем Сэму.
– Дорогая, – снова попытался он выяснить, что с ней происходит. – У тебя какие-то проблемы на работе?
Сэм знал, что жена относится к своей работе крайне серьезно, поэтому подумал, что она допустила какую-нибудь ошибку и теперь мучается из-за этого. Но Алекс поспешно опровергла эту теорию, покачав головой.
– Звонил Андерсон, – тихо сказала она. Сэм внимательно посмотрел ей в глаза:
– И что?
– Во время ланча я ездила к нему.
– Зачем? Не потому ли, что до сих пор не беременна? – подмигнул Сэм. Он усмехнулся – прошло ведь только два дня, а Алекс уже торопится иметь ребенка.
Алекс долго молчала, у нее просто не хватало сил говорить эти ужасные слова, потому что от этого происходивший с ней кошмар становился еще более явным и отчетливым. Но не сказать Сэму она не могла.
– Доктор Андерсон заметил на моей маммограмме затемнение, – произнесла Алекс с траурной интонацией. Сэма же это известие почти не впечатлило. Он пожал плечами:
– И что?
– Возможно, это опухоль, – всхлипнула она.
– Возможно? Ага, конечно. А ровно в полночь в Парк-авеню приземлится космический корабль с Марса. Возможно ли это? Вряд ли. Так же, как и то, что это затемнение – опухоль.
Алекс понравилось, как Сэм воспринял сказанное ей. Благодаря такой его реакции она снова поверила в собственный организм, который, как ей казалось, последние несколько часов ее подводил. Может быть, с ней все нормально и Сэм прав? Может, она просто перенервничала и восприняла все слишком болезненно?
– Они не могут быть уверены. Может быть, это и правда всего лишь затемнение. И ничего более, – с обнадеживающей интонацией произнес Сэм.
– Андерсон хочет, чтобы я обратилась к хирургу и у меня взяли образец ткани на биопсию. Он посоветовал троих врачей, но до процесса я все равно не успею к ним попасть. Я собираюсь завтра позвонить одному из этих троих и спросить, можно ли будет попасть к нему во время перерыва на ланч. Если нет, придется ждать до конца судебного разбирательства, – с озабоченной миной на лице произнесла Алекс.
– То есть время не ждет?
– Андерсон сказал, что стоит поторопиться, – ответила Алекс.
– Конечно, только без паники. В половине случаев врачи просто защищают самих себя – они не хотят отвечать перед судом, поэтому все представляют в дурном свете, чтобы потом их нельзя было обвинить, что они не предупреждали. А когда тревога оказывается ложной, все счастливы. Только почему-то никто из этих врачей не думает, какое это испытание для психики. Ради бога, Алекс, ты юрист, ты должна понимать. Не позволяй им испугать себя до полусмерти!
Алекс подняла на него глаза и улыбнулась. Ей стало немного легче и даже неловко, что она так перепугалась. А вот Сэм не испугался. Он убежден, что с Алекс все в порядке. Он не утешает ее и не превращает ситуацию в мелодраму. Напротив, рассуждает рационально и говорит правильные вещи. И внезапно Алекс подумала, что он вполне может быть прав. Даже такой замечательный врач, как Джон Андерсон, мог перестраховаться.
– Как думаешь, что мне теперь делать? – спросила Алекс с надеждой.
– Веди процесс, а к хирургу сходишь, когда будет время. Главное – не волнуйся и не позволяй этим клоунам запугивать тебя. Я готов поставить всю прибыль от моей следующей сделки на то, что затемнение на снимке – всего лишь тень. И ничего больше. Посмотри на себя – ты самая здоровая на свете. И такой останешься, особенно если будешь иногда есть и спать, – с оптимизмом произнес Сэм.
Беседа с мужем подняла Алекс настроение. Ей стало намного легче. Доводы Сэма были разумными, он не беспокоился по пустякам, тревога наверняка ложная. Когда они наконец улеглись и погасили свет, Алекс почувствовала себя гораздо лучше.
Наутро же от ее вчерашнего страха осталось лишь легкое волнение. Проснувшись, она на мгновение вспомнила, что вчера случилось что-то ужасное. Ее мучило нехорошее предчувствие. Но стоило ей окончательно проснуться, как она вспомнила все, что говорил вчера Сэм, и настроение ее снова поднялось. Алекс решила разбудить Аннабель пораньше, и та, сидя за столом, наблюдала, как Алекс готовит завтрак. Перед ней красовался список карнавальных костюмов – накануне Лиз подыскала под ее размер: костюм тыквы, принцессы, балерины и медсестры. Разумеется, Аннабель выбрала принцессу.
– Мамочка, как же я тебя люблю! – воскликнула она, обнимая Алекс за талию.
– И я тебя, – ответила Алекс, одной рукой обняв дочь в ответ, а другой переворачивая на сковороде оладьи. На секунду у нее возникло ощущение праздника, с плеч как будто свалился тяжелый груз. Аннабель счастлива, а Сэм уверен, что тревога по поводу маммограммы ложная. Алекс и сама почти поверила в это. Уходя на работу, она поклялась дочери, что позвонит во время перерыва на ланч.
Страстно поцеловав на прощание Сэма, она поблагодарила его за слова утешения. Сэм махнул рукой:
– Могла мне на работу позвонить, и я бы сказал тебе то же самое по телефону.
– Знаю. Я, наверное, приняла все слишком близко к сердцу. Вот я дурочка, – улыбнулась Алекс.
Впрочем, на ее месте перенервничал бы любой. Она еще раз чмокнула мужа и дочь и помчалась в офис. Брок и все остальные уже ждали ее. Сначала Алекс поговорила с Мэтью Биллингсом. И лишь в четверть двенадцатого вспомнила, что собиралась позвонить хирургу. Быстро набрав номер, она услышала голос медсестры. Алекс объяснила, что хотела бы узнать насчет биопсии. Тут в кабинет за какой-то папкой зашел Брок, заставив ее вздрогнуть; ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Словно прочитав ее мысли, помощник поспешно ретировался. Алекс пожалела, что не заперла дверь. А, впрочем, какая разница – если Сэм был прав, то ничего страшного, что Брок все узнает.
Тем временем к телефону подошел хирург. Судя по голосу, серьезный и не очень-то приветливый. Алекс рассказала про затемнение на маммограмме, объяснила, что ее гинеколог беспокоится и посоветовал ей обратиться к нему.
– Да, мы с ним уже разговаривали, – ответил хирург Питер Герман. – Утром. Вам необходимо сделать биопсию, миссис Паркер. И срочно. Уверен, доктор Андерсон уже об этом говорил.
– Да, – сказала Алекс, пытаясь сохранить то спокойствие, которое ей внушил накануне Сэм, но в разговоре с чужим человеком это было сложно. Она чувствовала, что боится доктора и вообще всего, что было связано с его специальностью. – Но завтра мне нужно быть в суде – я адвокат и должна вести процесс. Так что я смогу попасть к вам не раньше чем через неделю или десять дней.
– Не самое дальновидное решение, – отрезал Герман, отрицая все доводы Сэма. Или, может, наоборот, подтверждая? Может быть, он просто перестраховывается, подумала Алекс, и поэтому настаивает, что нужно сделать все как можно раньше. – Приходите-ка лучше сегодня, мы быстро со всем разберемся и, если понадобится, назначим биопсию на следующей неделе. Ну как, устраивает это вас?
– Сегодня я вряд ли смогу, – нерешительно произнесла Алекс. – Суд назначен на завтра.
Она вспомнила, что уже говорила это. Отчаяние и страх снова волной накатили на нее.
– Жду вас сегодня в два часа дня, – сказал хирург, и Алекс поняла, что спорить с ним она не в состоянии. Она молча кивнула, а потом, вспомнив, что разговаривает по телефону, сказала, что придет. К счастью, кабинет Германа находился неподалеку от ее конторы. – Не хотите захватить с собой подругу?
Этот вопрос застал Алекс врасплох.
– Зачем? – Неужели процедура настолько болезненная? Или он думает, что она будет не в состоянии после нее добраться до дома самостоятельно? Зачем брать подругу на прием к врачу?
– Многим женщинам трудно в одиночку справиться со сложными ситуациями и воспринять большой объем информации, – сухо произнес хирург.
– Вы что, серьезно? – спросила Алекс, не веря своим ушам. Она бы расхохоталась, если бы не была так удивлена. – Я профессиональный юрист. Трудные ситуации мне встречаются на каждом шагу, а что касается информации, то в день я обрабатываю объем больший, чем вы за целый год.
– Только вот речь обычно идет не о вашем здоровье. Даже врачи, у которых обнаруживаются злокачественные образования, не всегда могут справиться с подобным известием, – объяснил Герман.
– Но мы же не уверены, что у меня злокачественное новообразование, ведь так? – с надеждой сказала Алекс.
– Вы совершенно правы, мы не знаем. Что ж, тогда до встречи, – произнес хирург на прощание.
Алекс захотелось отказаться, но она знала, что не стоит.
– До встречи, – ответила она и швырнула трубку на рычаг. Отчасти взыграли гормоны, отчасти то, что Алекс испугалась доктора Германа и того вердикта, который он вынесет. Немного успокоившись, она позвонила одной из своих помощниц и дала ей необычное задание – навести справки о каждом из трех врачей, которых порекомендовал ей Андерсон.
– Я хочу знать о них все: мнения пациентов и что о них думают остальные врачи. Я не знаю, куда именно вы будете звонить – в Онкологический центр «Sloan Kettering», Нью-Йоркский пресвитерианский госпиталь, медицинские школы, в которых они преподают, но я хочу, чтобы вы узнали информацию из всех источников. И ни в коем случае не говорите никому, что это я попросила. Поняли?
– Да, миссис Паркер, – послушно ответила помощница. Она была самой работящей подчиненной, так что Алекс могла быть уверена, девушка соберет всю необходимую ей информацию.
Прошло два часа. Алекс уже собиралась уходить, когда помощница сообщила ей все, что узнала о Питере Германе. По ее сведениям, он настоящий профессионал своего дела, хотя с пациентами обходится не слишком вежливо. Она позвонила в одну из самых престижных клиник, где ей сообщили, что доктор Герман консервативен, но при этом считается одним из лучших хирургов города. Что касается двух других врачей, информации о них меньше – как выяснилось, они, немногим уступая Герману в профессионализме, с пациентами были еще более строги. К тому же они кичились тем, что пользуются среди коллег авторитетом.
– Может, он и не воплощенное очарование, но, по крайней мере, специалист хороший, – подытожила Алекс. Она поблагодарила помощницу и велела ей собрать еще больше сведений о двух других врачах.
Пока Алекс ехала в такси, она гадала, что же скажет хирург о затемнении на ее маммограмме. Теперь у нее было две версии – оптимистичная (высказанная Сэмом) и пессимистичная, предложенная доктором Андерсоном. В состоятельность версии Сэма верить хотелось больше.
Но Герман, к сожалению, оптимизма Сэма не разделил. Взглянув на снимки, он тут же сказал, что затемнение – скорее всего, опухоль, и то, как глубоко она расположена, а также ее форма свидетельствуют о том, что она злокачественная. Разумеется, до того как станут известны результаты биопсии, говорить о чем-либо с уверенностью нельзя, но опыт доктора Германа подсказывает, что это опухоль, и опухоль опасная. Теперь все зависет от стадии заболевания, степени поражения тканей, а еще от того, является ли опухоль гормон-рецептор-позитивной или негативной и успела ли она дать метастазы. Речь хирурга звучала сухо, и ситуация, которую он описывал, пугала.
– И что же теперь будет? – в ужасе спросила Алекс.
– Не могу сказать, пока у нас нет всех данных. В лучшем случае вам предстоит лампэктомия[9]. Но может понадобиться и более серьезное хирургическое вмешательство – умеренно-радикальная мастэктомия[10]. Это единственный способ полностью избавиться от этого заболевания; конечно, многое зависит от стадии развития опухоли и степени поражения тканей, – пояснил Герман. Он показал ей таблицу, где были приведены какие-то непонятные показатели. Алекс ровным счетом ничего не поняла.
– А мастэктомия – это единственный способ избавиться от болезни? – как-то отстраненно спросила Алекс, понимая, что задает глупейший вопрос. Она была в полном смятении и чувствовала себя конченной идиоткой. Перед хирургом сидела не искушенный юрист, а слабая, несчастная женщина.
– Не обязательно, – ответил доктор Герман, – возможно, понадобится еще облучение или химиотерапия. Это зависит от различных факторов и степени распространения.
Облучение и химиотерапия? И плюс к этому еще и умеренно-радикальная мастэктомия? А может быть, легче сразу сделать эвтаназию? Не то чтобы Алекс прямо жизни себе не представляла без груди, но позволить врачам изуродовать свое тело, а потом еще терпеть отвратительные последствия облучения и химиотерапии! Алекс ощутила, как при одной мысли об этом к ее горлу подкатывает тошнота. Что теперь стало со всеми оптимистичными прогнозами ее мужа, со всеми этими его заявлениями – вот, мол, врачи перестраховываются? Она даже вспомнить не могла, что именно Сэм сказал.
– Каков наш дальнейший план действий?
– Для начала возьмем у вас образец ткани на биопсию. Желательно под общим наркозом, поскольку опухоль находится очень глубоко. А вот насчет дальнейшего лечения решать уже вам.
– Мне?
– Вы должны все как следует обдумать и принять решение. При таком диагнозе вариантов несколько. От меня тут зависит далеко не все.
– Почему же? Вы ведь врач.
– Потому что при любом решении существуют свои риски и неудобства. В конечном счете это ваш организм и ваша жизнь, поэтому окончательное решение за вами. Но лично я при ранней диагностике, как в данном случае, всегда рекомендую мастэктомию. Это самый разумный и надежный путь. А через несколько месяцев при желании вы сможете сделать пластическую операцию, и тогда внешне грудь будет выглядеть как настоящая.
Он говорил, будто речь шла не о восстановлении груди, а о мелком ремонте автомобиля. Алекс еще пока не знала, что слова Германа о мастэктомии как самом надежном способе лечения рака груди свидетельствуют о консервативности его воззрений.
– Биопсию и мастэктомию можно сделать в один день?
– Обычно их делают отдельно. Но если вы хотите, можно сделать их одновременно. Вы явно очень занятой человек, так что можете сэкономить время. Конечно, если вы мне доверяете. После, когда будет ясен диагноз, мы определимся с лечением.
Алекс тут же вспомнила слова Сэма о страхе каждого врача перед судебным преследованием. А потом она вспомнила еще кое о чем и вскрикнула:
– А если в ближайшие несколько недель выяснится, что я беременна?
– А это возможно? – удивленно спросил Герман, и Алекс невольно оскорбилась. Неужели, по его мнению, она настолько старая, что в ее теле могут быть только опухоли?
– Я принимала «Серофен» – мы с мужем пытались зачать ребенка.
– Тогда вам придется сделать аборт и продолжать лечение. Нельзя на целых девять месяцев забыть о злокачественной опухоли. Для вашей семьи, миссис Паркер, вы имеете куда большее значение, чем еще один ребенок.
Герман произнес это сухо и хладнокровно, словно отсекая скальпелем ненужный кусок плоти. Алекс все еще не верила своим ушам.
– Я предлагаю взять образец на биопсию на следующей неделе, – продолжал врач, – но перед этим настоятельно прошу зайти ко мне, чтобы обсудить варианты лечения.
– Их ведь не то чтобы много, или я что-то не поняла? – спросила Алекс.
– Боюсь, вы правы, по крайней мере, в этом. Прежде всего нужно определить стадию. А потом уже будем принимать решение. Но я хочу, чтобы вы знали – в большинстве случаев на ранней стадии я предлагаю мастэктомию. Прежде всего нужно сохранить жизнь, миссис Паркер, а не грудь. Нужно расставлять приоритеты правильно. И если у вас злокачественное образование так глубоко в груди, то безопаснее будет ее удалить. Потом может быть слишком поздно. Может быть, я веду себя консервативно, но это проверенный метод. Некоторые из более новых, нетрадиционных способов лечения могут иметь катастрофические последствия. Мастэктомия на ранней стадии достаточно надежна и безопасна. Если же потребуется, примерно через четыре недели вы пройдете усиленный курс химиотерапии. Все это, наверное, звучит страшно, но, поверьте мне, только так через шесть-семь месяцев вы сможете полностью избавиться от болезни. И, скорее всего, навсегда. Разумеется, сейчас об этом говорить еще рано. Сначала нужно дождаться результатов биопсии.
– А смогу ли я после этого, – Алекс замялась, было трудно произнести это, но молчать она не могла, – забеременеть?
Доктор медлил с ответом. Такой вопрос ему задавали часто. Правда, в основном он слышал его от более молодых женщин. В сорок два большинство пациенток больше интересовало бы спасение собственной жизни.
– Это возможно. Уровень стерильности после химиотерапии составляет примерно пятьдесят процентов. Но это тот риск, на который стоит пойти. Без химиотерапии последствия могут быть непредсказуемыми.
Непредсказуемыми? Что это значит? Уж не хочет ли он сказать, что, если Алекс откажется от химиотерапии, она умрет?
– На работе у вас будет время все обдумать, – тем временем продолжал Герман. – И пожалуйста, как можно скорее приходите ко мне снова. Я постараюсь назначить прием на удобное для вас время. Доктор Андерсон сказал, что вы человек очень занятой.
При этих словах он практически улыбнулся, и Алекс подумала, что, возможно, именно так он проявил ту самую свою «человечность», о которой говорил Андерсон. Если да, то можно с уверенностью сказать, что в этом человеке данное качество проявлялось куда слабее, чем хладнокровие и прагматизм медицинского работника.
Но хотя Алекс и перепугалась до смерти от того, насколько сухо и отстраненно доктор Герман рассказывал ей о предстоящих процедурах, о его безупречной репутации она уже знала. Так что раз уж у нее – предположительно – злокачественная опухоль, то именно такой великолепный хирург как раз и требуется. А настроение ей и Сэм сможет поднять.
– Больше нет вопросов? – Эта фраза Питера Германа очень удивила Алекс. Но она лишь отрицательно покачала головой. То, что сегодня выяснилось на приеме у доктора Германа, было еще хуже, чем вчерашние новости, и теперь Алекс чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Она уже представила себя без левой груди, а потом попыталась понять, каково это – проходить курс усиленной химиотерапии. Наверное, после этого у нее выпадут волосы? Алекс не смогла заставить себя спросить об этом хирурга. Но она знала нескольких женщин, которым после химиотерапии пришлось носить парики или чересчур короткие стрижки. Алекс точно знала – от химиотерапии лысеют. Однако перечень ужасных последствий лечения выглядел зловеще и без этого.
Алекс вышла из кабинета врача шокированной. Вернувшись в свой офис, она поймала себя на мысли, что даже не помнит, как Герман выглядел. Она провела в его обществе почти час, однако лицо его испарилось из памяти – как и все то, что он говорил, кроме слов «опухоль», «злокачественный», «мастэктомия» и «химиотерапия». Все остальное слилось в одну сплошную какофонию.
– У тебя все в порядке? – спросил Брок. Он заглянул к Алекс сразу же, как только она пришла, и заметил, что она выглядит еще хуже, чем вчера. Это его здорово обеспокоило. – Ты, часом, не заболеваешь?
Но ведь Алекс уже больна – по крайней мере, по словам врачей. Это казалось ей невероятным. Она чувствовала себя превосходно, у нее ничего не болело, никаких недомоганий, а доктор Герман считает, что у нее, возможно, рак. Рак. Она никак не могла заставить себя в это поверить.
И Сэм тоже не смог. Вернувшись вечером домой, она пересказала мужу то, что сказал Герман, но Сэм снова отверг мнение хирурга – с тем же спокойствием и легкостью, что и вчера:
– Я тебе говорю, они просто защищают себя от обвинений в профнепригодности.
– А вдруг нет? Вдруг они правы? Этот, как ты говоришь, парень – самый известный хирург в своей сфере, зачем же ему пудрить мне мозги только для того, чтобы защитить собственную шкуру? – взорвалась Алекс.
– Да, может, твой доктор Герман свой дом уже десять раз закладывал, и ему нужно отрезать как можно больше сисек, чтобы расплатиться с долгами. Откуда я знаю? Ты же к хирургу пришла, глупо ждать, что он пропишет аспирин. Естественно, хирург скажет, что нужно отрезать грудь. Напугает до полусмерти, чтобы себя выгородить, если у тебя действительно там что-нибудь окажется, – но это полный абсурд.
– Хочешь сказать, он мне врет? И сделает операцию, даже если у меня нет никакого рака?
Рак. Это слово они теперь произносили так же, как «салфетка», «микроволновая печь» или «кровь из носа». Жуткое слово вошло в повседневную речь, но Алекс все равно содрогалась каждый раз, когда его слышала, особенно из собственных уст:
– Ты считаешь, он просто шарлатан?
Теперь она не знала, что и думать, позиция Сэма начала ее раздражать. Но тот как ни в чем не бывало сказал:
– Может, и нет. Наверное, он неплохой врач – иначе бы Андерсон тебе его не порекомендовал, – но нельзя доверять каждому, особенно каждому врачу.
– Про юристов все тоже обычно так говорят, – мрачно усмехнулась Алекс.
– Не переживай, милая. Ничего там у тебя нет. Он сделает надрез на твоей груди, обнаружит там остатки молока, зашьет обратно и скажет, чтобы ты про это забыла. Не волнуйся раньше времени.
Сэм настолько легко воспринял известие об опухоли, что Алекс еще больше занервничала.
– Но что, если доктор прав? Он ведь сказал, что новообразования такого типа, особенно расположенные так глубоко, чаще всего являются злокачественными. А вдруг это правда?
Алекс попыталась заставить Сэма понять всю серьезность ситуации, но он упорно игнорировал все ее попытки.
– Да нет у тебя никакого злокачественного новообразования, – упрямо произнес он. – Поверь мне.
Он напрочь отказывался слышать ее. У Алекс возникло впечатление, что с помощью своего оптимизма и юмора он просто скрывается от реальности. Из-за необоснованной убежденности мужа, что с ней все хорошо, Алекс оказалась наедине со своим страхом. Ей так хотелось поверить Сэму, но здравый смысл не позволял. Своим упрямством Сэм добился лишь одного – заставил Алекс засомневаться в компетентности и доктора Андерсона, и доктора Германа. Причем засомневаться настолько сильно, что на второй день процесса она не выдержала и во время перерыва позвонила другому хирургу, рекомендованному доктором Андерсоном.
Женщина по имени Фредерика Уоллерстром оказалась моложе остальных хирургов из списка, однако, судя по всему, она пользовалась не меньшим авторитетом и, по отзывам коллег, была не менее консервативна, чем доктор Герман. Фредерика назначила прием на следующий день, в полвосьмого утра. Когда Алекс увидела ее, ей вдруг захотелось, чтобы доктор Уоллерстром избавила ее от всех проблем. Было бы так здорово, если бы она ласковым голосом сказала Алекс, что все страхи напрасны, что опухоль доброкачественная и что никакие из тех ужасов, о которых Алекс слышала, к ней отношения не имеют. Но Уоллерстром держалась нарочито холодно и ни слова не сказала, пока не обследовала Алекс и не взглянула на снимки. Когда она наконец заговорила, то казалась совершенно бесстрастной. Ее лицо не выражало никаких эмоций.
– Должна сказать, что доктор Герман абсолютно прав. На этой стадии обследования точно ничего сказать нельзя. Но я придерживаюсь мнения, что опухоль злокачественная, – произнесла Уоллерстром. Выражений она не выбирала и, казалось, совершенно не думала, какое впечатление ее слова производят на Алекс. Слушая эту женщину с короткими седыми волосами и сильными, похожими на мужские, руками, Алекс ощутила, что ее ладони вспотели, а колени предательски задрожали.
– Конечно, и я, и доктор Герман можем ошибаться, но, поверьте мне, хороший врач сразу чувствует, если опухоль злокачественная, – безэмоциональным голосом произнесла Уоллерстром.
– А если она злокачественная, что вы мне порекомендуете? – спросила Алекс, напоминая самой себе, что в данном случае клиент – это она сама и она оценивает сидящую напротив нее женщину в белом халате, – окончательный выбор по-прежнему остается за Алекс. Но она все равно чувствовала себя маленькой девочкой, беспомощной и неспособной контролировать ситуацию, в то время как доктор Уоллерстром смотрела сквозь нее.
– Разумеется, существует масса приверженцев лампэктомии, предлагающих делать ее практически во всех случаях, но я лично считаю, что риск, связанный с этим методом, слишком велик – так можно упустить момент. Мастэктомия, особенно в сочетании с химиотерапией, – вот самый надежный способ навсегда избавиться от болезни. Да, я консервативна. Я сторонница мастэктомии. Конечно, вы можете выбрать и другие методы лечения – лампэктомию или облучение, например, но вы ведь женщина занятая и поймете, что такое решение неприемлемо: у вас просто не будет времени на длительное лечение, и впоследствии вы пожалеете, что не избрали более радикальное вмешательство. Если вы сейчас предпочтете сохранить грудь, потом это может оказаться роковой ошибкой. Разумеется, вас никто не заставляет выбирать мастэктомию, тут решение зависит только от вас. Но лично я полностью солидарна с доктором Германом.
Уоллерстром не только согласилась с Германом, но ей, казалось, нечего добавить. Ни одного доброго слова она не сказала, в ее голосе не было ни капли сочувствия, никакой женской солидарности. Слова звучали еще более безжалостно, чем вердикт доктора Германа. Перед встречей Алекс думала, что они найдут общий язык хотя бы потому, что Уоллерстром тоже женщина, но она настолько ей не понравилась, что Алекс еле дождалась окончания визита и, выйдя на улицу, с облегчением вдохнула свежий октябрьский воздух. Алекс показалось, что от всего услышанного она вот-вот задохнется.
Она приехала в суд к четверти девятого, поразившись про себя, как мало времени Уоллерстром понадобилось на столь серьезный случай. Или он был серьезным исключительно для самой Алекс? Похоже, всем остальным казалось, что все элементарно. Нет груди – нет проблем. Когда ты врач, а не пациент, все очень легко, тебя интересует лишь то, верна ли твоя теория и какова статистика подобных случаев. А для Алекс операция могла изменить всю ее жизнь, внешность, ее будущее, наконец. И принять подобное решение нелегко.
Узнав независимое мнение второго врача, Алекс еще больше уверилась, что с ней происходит что-то страшное и что вариантов выбора не так уж много. В глубине души Алекс надеялась, что доктор Уоллерстром хотя бы частично развеет ее опасения – скажет, что она себя просто накрутила и все эти разговоры об опухоли не имеют под собой никакой почвы. Вместо этого врач подкрепила испытываемый Алекс ужас, заставила ее почувствовать себя еще более испуганной и одинокой. Нужно взять образец на биопсию, проанализировать состояние опухоли и принять окончательное решение. Разумеется, остается шанс, что опухоль доброкачественная, но после всего, что ей сказали в последние несколько дней, это казалось все менее и менее вероятным.
Даже добродушный отказ Сэма поверить в худшее казался теперь абсурдным. Его упорное нежелание обсуждать возможные варианты, плотный график работы на процессе и гормональные препараты, которые по-прежнему влияли на ее настроение, привели к тому, что в течение недели Алекс с трудом удерживала себя в нормальном душевном и эмоциональном состоянии. У нее появилось ощущение, будто она идет против течения.
Единственное, что помогало ей сохранять самообладание, – сильная поддержка Брока на работе. И когда суд полностью освободил Джека Шульца от всех обязательств перед истцом, это показалось чудом. Судьи отказали истцу во всех требованиях, и Джек рассыпался перед Алекс в благодарностях. Процесс занял всего шесть дней – рассмотрение дела закончилось в среду, к четырем дня. Эта победа стала единственным приятным событием в жизни Алекс за последнее время.
Алекс в изнеможении опустилась на стул. Она чувствовала себя выжатой словно лимон, но вид у нее был довольный. Она сразу же поблагодарила Брока за его помощь. Она никому не говорила, но сама прекрасно понимала, что без помощи Брока ее работа по делу вряд ли принесла бы плоды.
– Что бы я без тебя делала? – с искренней благодарностью сказала она. Последние десять дней дались Алекс совсем нелегко.
– Не стоит, ты блестяще со всем справилась сама, – с восхищением ответил Брок. – Наблюдать за тем, как ты выступаешь в суде, – одно удовольствие. Тонкое искусство – все равно что балет или сложнейшая хирургическая операция: ты проделала ювелирную работу.
– Спасибо, – откликнулась Алекс. Брок помог ей собрать документы в папки. Его реплика напомнила ей, что нужно позвонить доктору Герману. Ее пугала новая встреча с ним, а до биопсии оставалось всего пять дней. Визит к доктору Уоллерстром только подтвердил предположения Германа. Сэм же вообще наотрез отказался обсуждать с ней эту тему – нечего, мол, переживать по пустякам. Алекс очень надеялась, что он прав, но, похоже, так оптимистично был настроен лишь он один.
Даже мысль о только что выигранном процессе не подняла ей настроение. Джек Шульц подарил ей бутылку самого лучшего шампанского, но праздновать не хотелось. Алекс трепетала от одной мысли, что в понедельник ей снова нужно встретиться с Германом.
На этот раз Герман прямиком заявил, что если опухоль таких размеров, расположенная так глубоко окажется злокачественной, то у Алекс нет никаких альтернатив, кроме как умеренно радикальная мастэктомия и усиленный курс химиотерапии. «Вы должны свыкнуться с этой мыслью», – произнес он. А затем объяснил, что есть два варианта дальнейших действий. Либо у нее возьмут образец ткани на биопсию – под общим наркозом, разумеется, – а затем они с Германом согласуют, как поступить дальше. Либо Алекс подпишет специальный документ, дающий хирургу право после биопсии действовать так, как он сочтет нужным. При таком раскладе все процедуры могли быть выполнены единовременно. Но для этого Алекс должна полностью довериться доктору. Обычно удаление опухоли производится отдельно от биопсии, но доктор Герман был убежден, что в этом случае их можно совместить, и мысленно она с ним согласилась. Как сказал хирург, главное – чтобы Алекс не была беременна. В любом случае проводить ли биопсию и непосредственно операцию сразу или по отдельности, решать ей самой, как и выбирать между лампэктомией и мастэктомией.
По мере того как Герман углублялся в подробности операций, Алекс все больше убеждалась, что ни к чему растягивать мучения и проще разобраться со всем этим кошмаром за один раз. В итоге она согласилась предоставить хирургу право решать самому. Это решение, однако, далось ей с невероятным трудом. Мысленно Алекс была за лампэктомию, позволявшую сохранить грудь. Но она понимала, слишком мало шансов, что при этой процедуре они полностью победят болезнь, и поэтому она выбрала мастэктомию. Также она дала согласие и на химиотерапию, если возникнет необходимость, хотя, сказал врач, говорить об этом пока рано.
Но больше всего Алекс мучила мысль, что она может оказаться беременной. Как отказаться от своего, пусть еще и не рожденного, ребенка? Доктор Герман объяснил, что в первом триместре беременности врачи предпочитают делать мастэктомию, потому что это позволяет избежать облучения. Однако придется все же пройти химиотерапию в первом и втором триместрах, а значит, плод погибнет. Только в третьем триместре врачи готовы будут подождать и начать лечение после рождения ребенка.
Герман честно признался – шансов, что опухоль доброкачественная, почти нет. Он не раз видел новообразования подобного типа. Можно лишь надеяться, что она еще не проникла слишком глубоко в ткани и не дала метастазов: в таком случае хирургическое вмешательство будет минимальным. А еще он очень надеялся, что заболевание находится в начальной стадии. При этих словах комната перед глазами Алекс поплыла, и лишь силой воли она заставила себя вслушаться в то, что говорит доктор, и осознать все это. Ей захотелось, чтобы рядом оказался Сэм, но он так активно отрицал наличие у Алекс проблем, что ей даже в голову не пришло попросить его прийти на прием вместе с ней.
– А как быть с вашей возможной беременностью? – спросил доктор Герман, когда она уже собиралась уходить. – Есть вероятность, что вы беременны?
Этот фактор мог повлиять на некоторые их действия.
– Сейчас я не могу этого знать, – печально ответила Алекс. Точно она это узнает не раньше выходных.
– Не хотите перед биопсией получить психологическую консультацию? – спросил доктор, снова демонстрируя свою «человечность». И то, что он хотя бы просто пытался проявить какое-то участие, дорогого стоило. – Если вы решите сделать обе операции в один день, в случае если опухоль окажется злокачественной, имеет смысл встретиться с психотерапевтом или другими женщинами, которые через это прошли. Обычно мы рекомендуем группы психологической помощи, но чаще всего к их услугам женщины прибегают после операции. Это очень эффективно.
Алекс посмотрела на него и сокрушенно покачала головой:
– На это у меня нет времени. Тем более если придется несколько недель провести в больнице.
Алекс необходимо сдать дела, и она уже попросила Мэтта Биллингса ее подменить, а значительную часть работы передала Броку, зная, что он не подведет. Но ни тому, ни другому она не сказала, зачем ей нужно так надолго отлучиться, а лишь сообщила, что собирается пройти курс лечения, который может продолжаться от двух дней до двух недель. Оба коллеги с радостью согласились помочь ей. Брок сказал: «Надеюсь, ничего серьезного?», а Мэтью вообще не понял, зачем Алекс нужно к врачу, подумав, что наверняка она собиралась подправить форму носа или разрез глаз. Его жена около года назад сделала себе пластику. Мэтью не думал, что Алекс в таких вещах нуждается; впрочем, он всегда был убежден, что все женщины помешаны на своей внешности. Алекс выглядела совершенно здоровой, и он даже предположить не мог, что с ней происходит.
– Как вы считаете, когда я смогу вернуться к работе? – в открытую спросила Алекс врача.
– Скорее всего, через две или три недели – все зависит от того, как вы перенесете операцию. И потом, неизвестно, как ваш организм отреагирует на химиотерапию, которую мы начнем примерно через четыре недели после операции. Некоторые женщины справляются с этим легко, у других же возникают проблемы.
Доктор Герман уже все за нее решил – у Алекс рак, и ей надо отрезать грудь, а потом провести химиотерапию. Может, Сэм прав, и все хирурги – просто доктора, которым нужно сделать как можно больше операций, чтобы заплатить за аренду? Но Алекс не могла в это поверить. Из всего того, что говорил Герман, выходило, что проблемы у нее и правда серьезные.
Хирург хотел, чтобы в выходные Алекс сдала кровь на анализ и сделала рентген груди, после чего он объяснил ей, почему переливание собственной крови через такой короткий промежуток времени невозможно. Однако он утешил ее, сообщив, что даже при радикальной мастэктомии переливание крови требуется крайне редко, и, если будет нужно, он организует сдачу донорской крови. Больше они ничего не обсуждали. Алекс пообещала, что в выходные, как только она поймет, беременна или нет, сразу же позвонит Герману. Хирург отпустил ее, и Алекс вышла из кабинета на подкашивающихся ногах.
Вернувшись в офис, она провела там остаток дня. Домой Алекс приехала к ужину, и лишь одна Кармен заметила, какой притихшей и замкнутой стала ее хозяйка. Алекс не стала рассказывать Сэму о своем визите к доктору Герману, пока они не легли спать. Когда она наконец заговорила, Сэм уже засыпал. Закончив свою тираду, Алекс обнаружила, что муж спит без задних ног.
В пятницу к полудню она разобрала свой рабочий стол. Брок пришел забрать некоторые бумаги и пожелать удачи на следующей неделе.
– Надеюсь, все пройдет так, как тебе нужно, какую бы ты там процедуру ни делала.
Брок догадывался, в чем дело, – в одном из ее телефонных разговоров он случайно услышал слово «биопсия», которое заставило его содрогнуться. Но он все равно надеялся, что ничего серьезного с Алекс не произойдет и она скоро вернется на работу.
Поспешно попрощавшись со своим помощником, Алекс дала последние инструкции Лиз. Та пообещала передавать начальнице все приходящие сообщения, а если Алекс не вернется через несколько дней, прислать ей работу на дом.
– Берегите себя, – тихо сказала Лиз. Она крепко обняла Алекс, и той пришлось отвернуться, чтобы Лиз не заметила ее слез.
– И вы берегите себя, Лиз. До скорой встречи, – ответила Алекс, пытаясь казаться уверенной. Но всю дорогу в такси, пока ехала в садик к Аннабель, прорыдала навзрыд. Была пятница, сегодня Алекс, как всегда, должна отвести дочурку в балетный класс.
Вначале Алекс и Аннабель зашли в ресторан «Serendipity», а затем отправились прямиком к мисс Тилли. Девочка пришла в восторг – ее мама снова рядом, а не «с важным судьей». Доедая мороженое с горячим сиропом, Аннабель не терпящим возражений тоном заявила, что ей совершенно не нравится, когда мама пропадает на своих процессах.
– Я постараюсь почаще проводить время с тобой, – ответила Алекс.
Она еще не сказала дочери, что в понедельник уедет в больницу. Но в субботу она попыталась обсудить с Сэмом, что ей лучше сказать. Алекс считала, лучше всего представить все так, как будто она едет в командировку, потому что слова «больница» девочка испугается.
– Не говори ей вообще ничего, – раздраженно сказал Сэм, – ты вернешься домой в тот же день.
Ситуация его явно раздражала и даже сердила.
– Не знаю, – тихо ответила Алекс. Она расстроилась, муж отказывается смотреть правде в глаза. Он избрал самый легкий путь – путь отрицания. – Если они сделают операцию, я буду лежать в больнице, по крайней мере, неделю.
Она пыталась заставить себя, да и Сэма, смириться с тем, что случилось, но тот, похоже, даже слушать ничего не хотел.
– Слушай, прекрати уже, а? Ты начинаешь меня сердить. Тебе что, сочувствие нужно?
Алекс никогда не видела Сэма в такой ярости – он вел себя так, словно его задели за живое. Она вдруг поняла, что его раздражение, по-видимому, вызвано воспоминаниями о матери. Из-за чего бы Сэм ни был взбешен, Алекс это заставило нервничать еще больше.
– Да, ты прав, – рассердилась она в первый раз за последнее время. – Мне и правда нужна твоя поддержка. Этот твой упрямый отказ верить в то, что происходит, отнюдь не облегчает мне жизнь. Неужели тебе не приходило в голову, что я могу нуждаться в твоей помощи? Мне очень трудно. Через два дня я могу потерять грудь, а ты уперся рогом и твердишь, что со мной все хорошо.
Глаза Алекс наполнились слезами.
– С тобой все хорошо, – хрипло ответил Сэм и отвернулся, чтобы скрыть свои собственные слезы.
Больше они на эту тему не говорили, и в воскресенье Алекс поняла, что Сэм не изменил своей позиции и не собирается все это с ней обсуждать. То, что происходило с женой, его пугало, так как слишком сильно напоминало о матери. В результате Алекс осталась наедине с проблемой. У нее, конечно же, были хорошие знакомые, даже парочка довольно близких подруг, но она редко виделась с ними – если не считать тех, с кем работала вместе. Раньше у нее совершенно не оставалось времени на друзей. Ее лучшим другом был Сэм, а теперь оказалось, что он не может ни принять то, что с ней происходит, ни помочь ей. Звонить кому-нибудь еще ей казалось глупым. «Привет, это Алекс Паркер, мне завтра сделают биопсию груди, ты не хочешь поприсутствовать?.. На самом деле мне могут сделать и операцию, если опухоль окажется злокачественной, но Сэм говорит, что все это, чтобы врач мог купить себе «Мерседес». Связаться с друзьями ей было трудно – труднее, чем признать, что Сэм ее подвел. Но это было так. Вечером она объяснила Аннабель, что уезжает по делам на несколько дней. Девочка расстроилась, но сказала, что все понимает. Алекс пообещала ей звонить и сказала, о ней будет заботиться Сэм. Аннабель крепко ее обняла и сказала, что будет очень скучать, из-за чего расставание стало еще более мучительным.
– А к пятнице ты вернешься? Чтобы мы вместе пошли в балетный класс мисс Тилли? – спросила девочка, глядя на маму огромными зелеными глазами. Алекс тщетно пыталась восстановить самообладание.
– Постараюсь, родная, я тебе обещаю, – хриплым голосом произнесла она, прижимая к себе дочь и умоляя Бога, чтобы ничего ужасного не случилось. Пусть страшный диагноз окажется ошибкой. – А ты обещаешь быть хорошей девочкой и не огорчать папочку и Кармен? Я буду по тебе очень скучать.
Гораздо больше, чем думала, мысленно добавила она, задыхаясь от слез. Но и биопсия, и то, что за ней могло последовать, должны спасти ей жизнь. Она хотела быть с Аннабель как можно дольше. Всегда.
– А почему ты уезжаешь, мама? – грустно спросила Аннабель. Казалось, она почувствовала, что Алекс чего-то недоговаривает.
– Потому что мне нужно. Для работы. – Заявление Алекс позвучало неубедительно даже для самой Алекс.
– Ты слишком много работаешь, – мягко сказала Аннабель. – Когда я вырасту, я буду заботиться о тебе, мама. Я обещаю.
Мысль, что завтра утром она уйдет от своей дочурки в неизвестность, ранила Алекс в самое сердце, и она еще долго крепко обнимала свою малышку. Затем она выключила свет в комнате и отправилась готовить ужин для них с Сэмом.
Она очень нервничала. И могла думать только о том, что ей предстоит. А Сэм в течение всего ужина демонстративно обходил эту тему. Закончив есть, он отправился изучать какие-то отчеты, а Алекс еще раз зашла в спальню Аннабель. Ей хотелось немного полежать рядом со спящей дочерью, почувствовать на щеке ее кудряшки и сладкое дыхание. Стоя в дверном проеме, Алекс подумала, что ее девочка похожа на маленького ангела.
Она вошла в свою собственную спальню с молитвой на устах, моля Всевышнего, чтобы завтра произошло чудо. Ей хотелось только одного – жить, даже если ради этого придется пожертвовать грудью. Сэм спал перед экраном телевизора. У него тоже была тяжелая неделя – к ним приезжали с деловым визитом инвесторы из Саудовской Аравии. Но он мог сказать жене хоть одно теплое слово по поводу того, что ей предстоит утром. Алекс почувствовала, что обижена на Сэма. Целый час Алекс пролежала в кровати, не решаясь заговорить с мужем. Сэм наконец зашевелился, он снял джинсы и джемпер и лег рядом с ней.
– Сэм? – ласково позвала Алекс. Ей хотелось, чтобы он проснулся, чтобы поговорил с ней, обнял, даже занялся с ней любовью, но муж был где-то далеко, как будто за сотни километров от нее. Ее проблемы его совершенно не интересовали.
– М-м-м? – протянул Сэм.
– Спишь? – спросила она, хотя было ясно, что он спит. Алекс хотела разбудить мужа, но растолкать его не получилось. – Я тебя люблю, – прошептала она, зная, что он ее не слышит. Он не слышал ничего, он был в своем собственном мире – слишком далеком, чтобы помочь своей жене или хотя бы признать, что с ней происходит что-то страшное. Сэм просто боялся, что ему придется снова иметь со всем этим дело, и Алекс знала об этом. Такой одинокой, как сейчас, она себя не чувствовала никогда. В каком-то смысле муж бросил ее на произвол судьбы.
Перед сном Алекс заглянула в ванную. Бог не услышал ее молитвы. Попытка зачать ребенка оказалась безуспешной. Даже несмотря на то, что она пила гормоны, у нее началась очередная менструация. Теперь впереди ее ждала лишь биопсия и, возможно, операция. О ребенке можно забыть навсегда.