Глава 5
Полученная Аглиотти фотография Элиота Эберта была сделана несколько лет назад. Доминик понял это, едва увидел, как выглядит профессор сегодня. Похоже, работавшие на де Карнерри сборщики информации не утруждали себя долгими поисками и всучили Щеголю устаревшие сведения, почерпнутые, не иначе, из публичных источников. На фото Доминика Эберт представлял собой довольно бодрого старика с ясными глазами и жизнерадостной улыбкой. Профессор, которого Аглиотти встретил в Миннеаполисе, был настолько немощным и обрюзгшим, что поначалу Тремито даже усомнился, а тот ли это Эберт, какой им необходим.
Взявшись по прибытии на место изучать обстановку, Доминик перво-наперво заставил Мухобойку проехать, не останавливаясь, мимо профессорского дома, чтобы определить степень риска при возможном насильственном вторжении к объекту. Район частных владений, где проживал Элиот, сплошь состоял из однотипных двухэтажных домов с верандами и выходящими на улицу аккуратными газонами. Их разделяли ряды невысоких подстриженных кустиков. Не слишком фешенебельное местечко, но вполне подходящее для проживания директоров маленьких институтов и прочей не бедствующей интеллигенции. Сам Тремито скрывался сегодня в подобном районе, разве только дом у него был одноэтажный да газон не такой широкий.
Приятели заметили хозяина нужного им особняка сидящим на веранде в инвалидном кресле с поникшей головой и закрытыми глазами. Колени старика укутывал толстый плед, а к спинке кресла была приторочена стойка с капельницей. Она, а также изможденное, со впалыми, как у трупа, щеками лицо профессора выдавали, что у него серьезные проблемы со здоровьем. Издалека и вовсе могло показаться, что Эберт мертв. Однако присматривающая за ним молодая полноватая женщина, что маячила в кухонном окне позади Элиота, не проявляла беспокойства, из чего следовало, что старик просто дремлет.
– Останови! – осененный внезапным решением, потребовал Доминик у водителя. – К черту все, пойдем сыграем в открытую. Боюсь, пока мы настроимся на беседу с этим мозгоправом, он и без нас Богу душу отдаст.
– Мне-то что? Ты – босс, тебе виднее, – как всегда, не стал спорить Гольджи. После чего затормозил и сдал автомобиль немного назад, припарковав его возле посыпанной гравием дорожки, которая пролегала через газон и упиралась в крыльцо профессорского дома.
Тремито нацепил на нос большие, в пол-лица, солнцезащитные очки – мало ли что? – покинул машину и зашагал к веранде. Томазо, не слишком обрадованный спонтанной инициативой босса, заблокировал дверцы и последовал за Аглиотти.
– Свяжись с Чико и остальными, передай, чтобы торчали в мотеле и ждали нашего приезда, – обернувшись, наказал Доминик Мухобойке. – Скажи, постараемся вернуться через пару часов. Если задержимся хотя бы на час, пусть выдвигаются к институту и делают то, что должны.
– О’кей, – откликнулся Гольджи и полез в карман за видеосетом…
Дремота старика была неглубокой, и он, расслышав скрип гравия под ногами незнакомца, открыл глаза, когда Тремито находился еще на полпути к веранде.
– Профессор Эберт? – поинтересовался Доминик, заметив, как хозяин, прищурившись, пялится на него спросонок растерянным взглядом. Женщина в доме в свою очередь заметила Аглиотти и Гольджи и пропала из поля зрения, видимо, направившись встречать нежданных визитеров. – Элиот Эберт, я не ошибаюсь?
– А, это опять вы, черт бы вас побрал! – раздраженно прогнусавил старик. Тремито в недоумении изогнул бровь, но, к счастью, не угодил в неловкое положение, поскольку хозяин тут же пояснил, за кого он принял идущего к нему человека в элегантном строгом костюме: – Ну что еще от меня нужно ФБР? Мы ведь, кажется, давно разобрались с тем, что танатоскопия – абсолютно законная процедура! Разве не так?! Разве не так, я вас спрашиваю?!
– Совершенно верно, профессор, – решил подыграть ему Аглиотти, которого вполне устроило такое начало разговора. Старик окрысился на гостя, будучи уверенным, что тот – федерал, и вряд ли теперь потребует у него служебное удостоверение. Так почему бы Тремито и впрямь не побыть немного в шкуре одного из своих заклятых врагов?
– Из-за вас я потратил на адвокатов все свои сбережения! Мне теперь на лекарства денег не хватает! – продолжал негодовать Эберт, потрясая иссушенной болезнью костлявой рукой. – Проклятые законники! Вы всю жизнь преследуете меня и не оставите в покое даже сейчас, когда мне осталось жить на этом свете какой-то жалкий месяц! Пропадите вы пропадом!
Доминик выслушивал брань профессора и спешно соображал, как извлечь из сложившейся ситуации максимальную выгоду. За своего тугодума-напарника он не переживал. Мухобойка не раскроет рта без приказа и потому не испортит ненароком этот занятный спектакль. Пока же Тремито продумывал тактику действий, на веранде появилась присматривающая за стариком миловидная толстушка в хозяйственном фартуке. В руках у нее было кухонное полотенце – гости явно оторвали женщину от домашних хлопот. Возможно, она все-таки попросила бы у Аглиотти документы, но разошедшийся не на шутку Элиот не дал толстушке и слова сказать.
– Взгляни, Мойра, – это опять они, чертовы дознаватели! – воскликнул Эберт при виде женщины. – О Господи, ну почему они не дадут мне спокойно умереть?
– Успокойся, папа. Не надо нервничать, прошу тебя. – Мойра заботливо обняла старика, после чего недовольно обратилась к визитеру: – Что вам опять от нас угодно, мистер?..
– Старший следователь по особым делам чикагского отделения ФБР Фрэнк Лоу, мэм, – подчеркнуто вежливо ответил Доминик, заметив на руке профессорской дочери обручальное кольцо, и кивнул на приближающегося к ним Томазо: – Мой напарник Джастин Гринберг. Уверяю, вам незачем так переживать. Мы просто зададим вашему отцу ряд вопросов о некоторых его бывших коллегах по «Терре», и только. Наше дело никак не касается вашей семьи – это всего-навсего обычная бумажная формальность. Приносим вам обоим извинения за беспокойство, но нам очень необходима консультация профессора.
Взгляд толстушки продолжал оставаться таким же недружелюбным, но она не стала отказывать гостям в их просьбе. «Да, – подумал Тремито, – видать, и впрямь крепко потрепали вас гребаные законники. Знакомая история, чего там говорить».
– Ты слышал, папа: нечего волноваться, – утешила Мойра все еще трясущегося от негодования, но прекратившего браниться отца. – Эти джентльмены здесь совсем по другому делу, не переживай. Идемте в дом, мистер Лоу. Папе надо принять успокоительное.
– Еще раз приносим свои извинения, мэм. – Аглиотти выдавил скупую улыбку и, придержав дверь, помог женщине вкатить кресло со стариком в прихожую. Мухобойка напоследок внимательно оглядел улицу и вошел в дом за ними.
– В доме есть еще кто-нибудь, мэм? – полюбопытствовал Доминик и уточнил: – Хотелось бы поговорить с мистером Эбертом с глазу на глаз, поскольку наши вопросы носят конфиденциальный характер.
– Тогда пойдемте в рабочий кабинет папы, – предложила Мойра и, развернув кресло, покатила отца по коридору первого этажа.
Напоив старика какими-то таблетками, женщина попросила мистера Лоу долго не утомлять больного и покинула кабинет, оставив гостей и хозяина одних. Томазо проверил, плотно ли прикрыта дверь, и остался стоять возле нее, а Доминик взял стул и уселся напротив Эберта. Профессор тяжело дышал и взирал исподлобья на «федерала» мутными слезящимися глазами. Гнев Элиота унялся, однако окончательно не прогорел, продолжая тлеть в нем бездымными, но жаркими углями.
– Чем вы больны, профессор? – осведомился Тремито, но уже без дежурного участия, а с холодным равнодушием.
– Не все ли вам равно? – огрызнулся престарелый нейрохирург. – Пусть вас под старость тоже так скрутит! Радуйтесь, мерзавцы, вы своего добились: врачи сказали, что к осени я уже гарантированно сыграю в ящик!
– Что ж, если не забуду, непременно пришлю на ваши похороны венок, – криво ухмыльнулся Аглиотти. – А то от Бюро вам наверняка и скромного букетика не достанется. ФБР – не та организация, которая относится почтительно к своим врагам, уж поверьте на слово.
Глаза Эберта округлились от удивления, а подбородок задрожал. Доминик мог поспорить, что даже наиболее ярые враги-федералы Элиота сроду не разговаривали с ним в таком циничном тоне. Это с отребьем вроде Тремито следователи не церемонились и частенько допускали по отношению к нему брань и рукоприкладство. А Эберт был все-таки уважаемый интеллигентный человек, светило нейрохирургии, и в чем бы он ни провинился перед законом, блюстители правосудия никогда не стали бы перед допросом профессора скидывать пиджаки и закатывать рукава на рубахах.
– Кто вы такой? – дрожащим голосом просипел старик. – Вы не из ФБР?
– Угадали, – подтвердил Аглиотти. – Мы – не из Бюро и не из полиции. Я и мой друг представляем интересы одного уважаемого человека, которому кое-кто из ваших клиентов причинил очень крупные неприятности. Вы, профессор, тоже косвенно к этому причастны. Так что настоятельно рекомендую не скандалить и не артачиться, а помочь нам урегулировать проблему, чтобы спокойно дожить оставшийся вам срок.
– Прочь из моего дома! – зашипел Эберт, вновь впадая в ярость, и набрал в грудь воздуха, очевидно намереваясь позвать Мойру. Но Тремито пребывал начеку: вскочил со стула и вмиг очутился за спиной хозяина, успев зажать ему рот до того, как Элиот выкрикнул хотя бы слово.
– Даже не вздумайте, профессор! – угрожающе зашептал сицилиец, наклонившись к уху старика. Тот попытался вырваться, но лишь беспомощно заскреб пальцами по рукаву визитера. – Тихо, кому говорят! Или сейчас я сам позову вашу дочь, а мой приятель позабавится с ней прямо здесь, на ваших глазах! Хотите, чтобы я это сделал? Хотите или нет?!
Эберт энергично замотал головой и умоляюще замычал зажатым ртом. Заложник прекратил жалкие попытки бороться с Тремито и обессилено уронил руки на колени.
– Здравое решение, – похвалил профессора Доминик, даруя тому свободу и возвращаясь на стул. – Надеюсь, мы поняли друг друга.
– Пресвятая дева! Так вот, оказывается, что вы за публика! – едва дыша от испуга, пролепетал Эберт. – Ладно-ладно, я расскажу вам все, что знаю, только не надо насилия! Однако клянусь, я не понимаю, в чем перед вами провинился.
– Значит, вы не в курсе, что случилось не так давно в Менталиберте, а конкретно – в квадрате Палермо?
– Дорогой мистер э-э-э… Лоу! – укоризненно покачал головой Элиот. – Я смертельно болен и полгода как ушел с руководящего поста, поэтому не слежу за ситуацией в М-эфире. Сегодня институтом управляет мой заместитель Абрахам Эванс, и он уже давно не присылает мне ни сводок, ни отчетов. Я сильно отстал от жизни, мистер Лоу, поскольку утратил всякий интерес гнаться за ней. Буду признателен, если перед тем, как задавать мне вопросы, вы хотя бы в общих чертах расскажете, в чем заключается ваша проблема.
– Наша проблема – это «Дэс клаб», – лаконично уточнил Аглиотти. Посвящать Эберта в детали палермского инцидента не имело смысла, и Доминик оставил просьбу старика без ответа. – У нас есть точная информация, что ваш институт покровительствует этой террористической организации, а следовательно, вам должно быть о ней многое известно. Например, настоящие имена и адреса ее членов. Вы – единственный провайдер, услугами которого пользуются эти М-эфирные террористы. Сказать по правде, я не вижу логического объяснения тому, с чего бы вдруг такому серьезному учреждению, как ваше, оказывать поддержку грязным панкам из «Дэс клаба». Кроме, пожалуй, одного: все они работают на вас! Из чего можно сделать вывод, что ваша нейрохирургическая клиника втайне проворачивает противозаконные операции, о чем догадывается и Бюро. Я прав, профессор?
– Нет, мистер Лоу, не правы. ФБР насело на меня после того, как прознало о ряде специфических исследований, проводимых моим институтом, а вовсе не из-за каких-то там… теневых делишек. Пятьдесят лет назад, когда я еще проживал в Англии, меня по аналогичной причине столь же рьяно преследовал Скотланд-Ярд. Я полжизни провел под колпаком спецслужб, меня не однажды вызывали в суд, но всегда оправдывали, потому что я никогда не переступал рамок закона. Однако многим не нравится то, чем я занимаюсь, мистер Лоу, очень многим. Духовенство – то вообще готово меня живьем сожрать. Но в медицине такова участь любых первопроходцев, вспомните хотя бы Авиценну или Парацельса… Когда-нибудь люди поймут значимость моего открытия, но сегодня человечество до него еще морально не доросло. Вот лет через сто, а может, и больше…
– Нас не интересует ваша историческая роль в медицине, профессор, – оборвал Тремито ударившегося в разглагольствование Эберта. – Выкладывайте, что вам известно о «Дэс клабе»!
– Извините старика, джентльмены – отвлекся… – Хозяин взял стоящий рядом с ним на столике стакан с водой, поднес его трясущейся рукой к губам и сделал несколько судорожных глотков. – Да, разумеется, «Дэс клаб»… Сказать по правде, когда вы впервые упомянули о нем, я ничуть не удивился – эти ребята давно нарывались на неприятности, сколько мы их ни предупреждали. И вот, пожалуйста, доигрались… Я могу предоставить вам имена и адреса членов «Дэс клаба», мистер Лоу. Только боюсь, моя информация окажется для вас бесполезной. Потому что все двадцать членов этого клуба уже мертвы.
– Мертвы? – переспросил Доминик, недоверчиво прищурившись. – Я не ослышался, профессор?
– Нисколько, – подтвердил Элиот и вытянул перед собеседником свои дряблые ладони. – Я убил их вот этими руками. Всех до единого. А потом продал их тела в Международный Банк Органов, как и было оговорено в наших контрактах… Нет, джентльмены, это вовсе не бред умирающего, а истинная правда. И именно поэтому ФБР начало меня преследовать. Его не волнует, что каждый из членов «Дэс клаба» дал свое добровольное, юридически заверенное согласие на прохождение процедуры танатоскопии. Бюро не успокоилось, пока не высосало из меня все соки и не убедилось, что все легитимно! Будь прокляты такие идиотские законы и те, кто их принимает!..
В течении последующей четверти часа Аглиотти был вынужден прослушать сначала пятиминутную лекцию о танатоскопии, а иначе он ни за что не вник бы в ситуацию. Потом – короткую историю зарождения, пожалуй, самого уникального сообщества Менталиберта. Решившая проведать в это время самочувствие отца Мойра была грубо отправлена профессором обратно на кухню, получив вдогонку наказ больше не приближаться к дверям кабинета.
Вскрывшаяся правда поставила Тремито в тупик. Если Эберт не лгал – а, скорее всего, так оно и было, – дело о поиске убийцы дона Дарио принимало непредсказуемый оборот. Оно не имело прецедента в истории не только семьи Сальвини, но и других сицилийских семей, коим еще не приходилось сводить счеты с призраками давно умерших врагов.
Доминик был уверен, что в связи с его невозможностью открыто передвигаться по стране его участие в этом деле ограничится лишь поездкой в Миннеаполис. Маловероятно, что буянившая в квадрате Палермо сучка в красном проживает поблизости от Чикаго или того же Миннеаполиса. Она могла подключиться к Менталиберту из любой точки мира, и разбираться с нахальной сagnetta и ее дружками, скорее всего, предстояло кому-то другому, только не Аглиотти.
А теперь все складывалось так, что карать в действительности было некого. Нет, конечно, в запасе у Трезубца оставались еще проживающие по свету родные и близкие членов «Дэс клаба», однако и тут возникала одна загвоздка. Со слов Эберта, каждый из согласившихся на танатоскопию пациентов не больно-то ладил со своей родней, а некоторые и вовсе находились с ней в открытой вражде. Оно и понятно: вряд ли кто-то решит добровольно разорвать отношения и уйти навсегда из дружной счастливой семьи, променяв ее на Менталиберт. Де Карнерри мог при желании вырезать семьи всех двадцати «мертвецов», но что бы это дало Щеголю, кроме сомнительного морального удовлетворения и новых проблем с законом? М-эфирные панки из «Дэс клаба» как жили, так и будут продолжать жить в свое удовольствие, наплевав, что где-то в реальности Южный Трезубец проливает кровь их давным-давно забытых родственников.
Доминику не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы предсказать: когда Массимо узнает все нюансы этого дела, он выберет иную стратегию ответного удара. Такую, которая тоже пока не имела аналогов в истории межклановых войн сицилийцев…
– Если вам это интересно, то идея создания «Дэс клаба» принадлежала вовсе не мне, – признался Эберт. – Один из работавших на меня креаторов – Грег Ньюмен, чертовски талантливый в своем деле парень – был в курсе, что я провожу на животных опыты по танатоскопии. Единственное, что мне не удавалось, это переселить ментальных двойников собак и шимпанзе в М-эфир. Загвоздка в том, что он принадлежал исключительно нам, людям, и полностью отторгал иной разум. Не потому, что сознание братьев наших меньших несовершенно – просто оно функционирует абсолютно по-другому. Мои эксперименты буксовали, и как ученый я был в отчаянии. И вот однажды Грег пришел ко мне с шокирующим предложением выступить в качестве добровольца и помочь завершить мою застопорившуюся работу. И я согласился, хоть и понимал, что человек идет на такой шаг не от хорошей жизни. Бывшая супруга Ньюмена крепко нагрела его на бракоразводном процессе, и Грег был фактически разорен. Вдобавок у него намечались крупные нелады с законом; кажется, что-то связанное с налоговыми махинациями. В общем, я пошел ему навстречу, а он в качестве ответной благодарности завещал институту свое тело. Мистер Лоу, вы имеете представление, сколько сегодня на рынке органов стоит натуральный, а не клонированный товар? Это ведь баснословные деньги! Благодаря Ньюмену наш маленький институт сумел рассчитаться почти со всеми кредиторами, а Грег ловко выкрутился из своих неприятностей, навсегда переселившись в Менталиберт.
– Грег Ньюмен – это и есть тот самый Демиург, который теперь руководит «Дэс клабом»? – спросил Доминик.
– Верно, речь идет о нем, – кивнул Эберт. – Мой креатор всегда был неугомонным малым, поэтому, угодив в Менталиберт, он сразу же развернул в нем кипучую деятельность. Мы попросили Ньюмена не распространяться о том, каким образом он получил «вид на жительство» в М-эфире, но Грег нас не послушался. На всех углах он, конечно, о себе не трепался, однако выдал секрет многим своим друзьям. За нарушение договоренности мы хотели было в отместку расторгнуть с Демиургом контракт, но потом…
– В смысле, вы собирались уничтожить его загрузочное досье? – перебил собеседника Аглиотти, быстро вникающий в прежде незнакомую для себя ситуацию.
– Ну да, а как иначе мы могли призвать к ответу вышедшего из-под контроля либерианца? – с неохотой признал старик. – Но Грег уговорил нас этого не делать, предложив весьма заманчивую сделку…
– Регулярную поставку «на убой» тех, кто разочаровался в жизни и решил навечно раствориться в М-эфире? – догадался Тремито, не дожидаясь, пока профессор подыщет упомянутой сделке цивилизованное определение. – Людей с неуравновешенной психикой, но с отменным физическим здоровьем, чтобы они были в состоянии заплатить вашему институту за сеанс танатоскопии.
Эберт лишь молча развел руками: дескать, все правильно; что тут еще можно добавить?
– Значит, самое ценное, чем обладают члены «Дэс клаба», – это их загрузочные досье? Как интересно! – Аглиотти откинулся на спинку стула и с победоносным видом скрестил руки на груди. – Вернее, я оговорился: не «мертвецы», а вы являетесь полноправными распорядителями этих мнемофайлов! В скольких копиях они существуют?
– В трех, – опустив глаза, ответил профессор после короткой паузы. – Оригинал находится в постоянной готовности к отправке на Полосу Воскрешения у оператора М-транслятора, а две копии хранятся в институтском мнемоархиве.
– Как извлечь оттуда эти файлы?
– Никак, мистер Лоу. Для мнемофайлов еще не изобретено материальных носителей. Все операции с ними возможны лишь в пределах М-эфира. Мы можем переслать их со своего М-транслятора на любой другой, креатор которого в данный момент подключен к Менталиберту, – это единственный вариант заполучить досье «Дэс клаба». Только здесь я вам уже ничем помочь не могу. Сегодня в институте всем распоряжается Абрахам Эванс. Но, насколько мне известно, неделю назад он с семьей улетел в отпуск в Европу, а без него никто не вправе осуществлять операции с ценными мнемофайлами.
– И черт с ним, с Эвансом. Сотрудники института дежурят на трансляторе круглосуточно?
– Разумеется. Помимо контроля над «Дэс клабом» у них в М-эфире много другой важной работы.
– Дежурный имеет доступ к загрузочным досье пациентов?
– Да, но только к тем, которые находятся в банке оперативной памяти транслятора. К архивным документам у дежурной бригады нет доступа.
Имевшаяся у Аглиотти информация о службе безопасности института совпадала с той, что была известна Эберту: пять охранников, трое из которых патрулировали периметр, а двое постоянно находились в главном здании. При желании группа Тремито могла бы ворваться на институтскую территорию и попросту перебить охрану, но у Доминика были соображения, как обойтись без паники и шума. В свете только что узнанных фактов штурм здания являлся для сицилийцев невыгодным. Обычное уничтожение досье – изначально запланированная Щеголем диверсионная акция – было чревато не теми последствиями, на какие рассчитывал де Карнерри. «Мертвецы» не кинутся перерегистрироваться к администратору, ибо они не нуждаются в алгоритме входа-выхода. Все, чего добился бы Аглиотти, продолжай он действовать по плану, – сделал бы членов «Дэс клаба» смертными. Ощутили бы они каким-то образом на себе эту перемену, неизвестно. Но разыскивать их после этого в Менталиберте для окончательного уничтожения будет крайне муторным, а скорее вообще невыполнимым делом. Скользкие «мертвецы» быстро почуют опасность и тут же рассеются по безграничному М-эфиру, только их и видели.
Доминик намеревался выйти на связь с доном Массимо и попросить того срочно отрядить ему в подмогу толкового креатора для приема стратегически важной информации. А уж как подобраться к нужным мнемофайлам, Тремито сориентируется…
– Что ж, профессор, благодарю вас за консультацию. – Выяснив все, что ему требовалось, Аглиотти поднялся со стула и ободряюще похлопал старика по плечу. – Я рад, что вы проявили благоразумие, и, надеюсь, сохраните его до вашего последнего часа. Вам повезло: у вас хорошая заботливая дочь. Непременно вспомните о ней, если вдруг надумаете поведать кому-нибудь о нашем разговоре. Не падайте духом – в конце концов, рано или поздно все мы там будем.
Эберт не ответил и даже не посмотрел на Доминика. Сгорбившись, он понурил голову и закрыл лицо ладонями, будто пытался сдержать слезы. Впрочем, не исключено, что Элиот и впрямь плакал. Гости не посвящали его в свои дальнейшие планы, но старик несомненно догадался, что плоды его долгих кропотливых исследований обречены и уйдут в небытие гораздо раньше, чем он. Элиот Эберт только что ступил на путь, идущий через Чистилище, и самое тяжкое заключалось в том, что для профессора этот путь начался еще при жизни…