Вот эта улица, вот этот дом…
Мимо неё можно проехать, не обратив внимания. Случайный пешеход, оказавшийся здесь впервые, подумает, что это въезд во двор. Между тем, протянувшаяся вдоль правого бокового фасада военного лицея имени Богуна, исключительно короткая и малозаметная, эта улица хорошо известна жителям Печерского района Киева. Причина проста – тут с конца 60-х годов находится Печерский райвоенкомат, через который прошли тысячи призывников, а с ними и их родители. Совсем недавно стало известно, что на территории бывшего военного городка, где после войны располагалась зенитная часть, среди прочих полезных учреждений находится офис Совета Национальной Безопасности и Обороны Украины. В правоохранительных кругах хорошо известен адрес дома № 2/27 по этой улице, в котором расположилась Киевская областная прокуратура. В доме № 6 тоже находится целый ряд городских учреждений и офисов различных фирм, отчего улица и проезды между домами уже переполнены легковыми автомобилями самых разных марок.
Проницательный читатель уже догадался, что речь идёт об улице Командарма Каменева. Хочу сразу оговориться, командарм Сергей Сергеевич Каменев, прославившийся в годы Гражданской войны, не имеет никакого отношения к известному сподвижнику Ленина Льву Борисовичу Каменеву.
Улица берёт своё начало от бульвара Л.Украинки и, по сути, представляет собой тупик, упирающийся в ворота территории, занятой ещё с довоенных времён военным ведомством. Но так было не всегда. В старину, с момента своего зарождения во второй половине XIX века, улица носила название Церковной, потому что в том месте, где она соприкасалась со Зверинецким кладбищем, стояла старинная деревянная церковь св. Иоанна Предтечи. Вот что писал об этой церкви известный киевский краевед Л.И Похилевич (1816–1893): «Деревянная церковь эта построена от Киево-Печерской Лавры, на место давнейшей, обветшавшей, о которой упоминается в описании Киева 1682 года, с объяснением, что она находится «в виноградном Лаврском огороде». Впрочем, в 1864 году Зверинецкая церковь 1763 г. разобрана и на том же месте оканчивается постройкой новая деревянная же церковь. Выше церкви, на горе, где теперь кладбище, стоял в древности «Красный княжеский дворец», упоминаемый в летописях, а вокруг его парк и Зверинец, давший название предместью. Причт[1] для Зверинецкой церкви и жалование для него назначены по штату 5-го класса сельских церквей, и в пользование его отведено 12 десятин пахотной и 20 сенокосной земли, которая большей частью отдаётся причтом в оброчное содержание от 75 до 90 рублей, для квартир построено два деревянных дома. Приход состоит из предместий: Зверинца, Демиевки, Сапёрной слободы и Мышеловки (в древности село Предславино). В 1860 году было следующее православное население во всех этих предместьях по сословиям: духовных – 17, дворян – 69, военных отставных – 664, мещан – 493, казённых крестьян – 333, лаврских служителей – 325, итого 1901 обоего пола».[2]
Недалеко от церкви улица Церковная поворачивала направо почти на 180 градусов по склону горы, ныне занятому кладбищем, а затем выходила на нынешний бульвар Л.Украинки. Вблизи кладбища от улицы отходил узенький Церковный переулок, который круто спускался до пересечения с будущим бульваром Дружбы Народов. После возведения на этом месте в 80-х годах прошлого века комплекса зданий лечебных учреждений бывшего 4-го Управления Минздрава часть улицы и переулка исчезли вместе с многочисленными усадьбами частных владельцев, живших здесь с незапамятных времён.
Нынешний свой вид, если исключить выпадающее из архитектурного ансамбля улицы здание под № 6-а и асфальтированную проезжую часть, Церковная-Лейтенантская приобрела после окончания в 1916 году строительства Алексеевского военно-инженерного училища и небольшого жилого городка, расположенного по чётной стороне.
Рассказ об училище впереди, а сейчас лишь замечу, что и все его строения, и здания жилого городка внесены в «Звід пам’яток історії та культури України»[3] и числятся под номерами 304.1 – 304.8.
В тридцатых годах прошлого столетия церковь св. Иоанна Предтечи снесли, и на краю плато, где во времена седой древности находился, давно исчезнувший «Красный княжеский дворец», возвели ещё один военный городок, второй после комплекса зданий военного училища. Именно тогда улица Церковная оказалась разорванной, и в своей верхней части превратилась в тупик. В 1940 году этому отрезку Церковной дали название Лейтенантской, под которым она просуществовала до 1977 года. Нижнюю часть улицы Церковной в 1952 году назвали улицей Верхней, а Церковный переулок – Верхним, но эти названия прижились с трудом.
Справочник «Вулиці Києва»[4] утверждает, что церковь была уничтожена в 50-х годах прошлого столетия. Могу засвидетельствовать, что это не так. Мы с мальчишками хорошо знали все окрестности зенитной части, располагавшейся в тупике улицы Лейтенантской, включая Зверинецкое кладбище. Никакой церкви после войны там уже не было. Кроме того, справочник утверждает, что своё название «Лейтенантская» улица получила от расположенного вдоль неё бывшего Суворовского училища.[5] Простое сопоставление дат говорит о том, что это ошибка. В самом деле, своё название улица получила ещё до войны, а Суворовское училище появилось здесь в конце лета 1947 года. Скорее всего, название происходит от размещавшейся здесь до войны Киевской Высшей объединённой военной школы имени С.С.Каменева, которая выпускала лейтенантов Красной Армии.
На нечётной стороне улицы ныне расположено, строго говоря, всего одно здание под номером 1. Дело в том, что адрес ул. Командарма Каменева, 3 появился на карте города недавно. Изначально это строение входило в комплекс Алексеевского военно-инженерного училища. Тут был плавательный бассейн, баня, прачечная и большая котельная, обеспечивавшая теплом весь городок. Сравнительно недавно ограду училища слегка передвинули, дабы обеспечить свободный доступ в здание, переоборудованное под офисы.
Вернёмся к дому № 1, вовнутрь которого можно было попасть только со двора через два подъезда. По проекту здание предназначалось для проживания «нижних чинов и холостых служащих» Алексеевского училища. Поэтому планировка второго этажа была сродни гостиничной – по всей длине здания коридор, в который выходили двери комнат. Все «удобства» – умывальники и туалеты, были сосредоточены в одном месте. Было также выделено просторное помещение под общую кухню. Перед войной здание приспособили под красноармейскую гостиницу, после чего в течение долгого времени этот дом иначе, как «гостиница» не называли. На первом этаже кроме нескольких квартир устроили нечто вроде ресторана, который просуществовал до конца сороковых годов. Помню, как мы с отцом заходили сюда после бани: он заказывал себе кружку пива, а мне доставался вкусный пончик с повидлом.
В 1947 году «гостиницу» приспособили под жильё семей офицеров и вольнонаёмных служащих Суворовского училища, и она зажило новой жизнью. Дом наполнился детскими голосами, жужжанием примусов и чадом от вечно сбегавшего молока, пока мамаша в очередной раз бегала по соседям в поисках пропавшего ребёнка. Для всех хозяек места на кухне не хватило, поэтому примуса, керосинки и керогазы заполонили вечно тёмный коридор. С электрическим светом в 1947-48 годах тут вообще творились непонятные, на первый взгляд, вещи – он исчезал каждый вечер с завидной регулярностью, после чего мужская часть обитателей «гостиницы» собиралась в коридоре возле большого мраморного электрощита и при свете лучин пыталась выяснить, какая «пробка вылетела» на этот раз. Выяснив этот непростой вопрос методом «тыка», умельцы накручивали на «пробку» новый «жучок» взамен сгоревшего, после чего вновь появлялся свет. Никакого, конечно, секрета в исчезновении электротока не было. Ни электропроводка, ни предохранители не были рассчитаны на нагрузки, вызванные семейными жильцами, которые начали активно пользоваться электроплитками, электрочайниками и электроутюгами.
Ресторан постепенно превратился в буфет, который тоже долго не просуществовал: очевидно, наличие заурядной забегаловки на территории Суворовского училища никак не способствовало укреплению воинской дисциплины. Помещение некоторое время пустовало. В нём изредка устраивали киносеансы для детей с помощью кинопередвижки. Точно помню, что именно там я первый раз смотрел «Дети капитана Гранта» и «Таинственный остров».
Около 1950 года сюда перевели военторговский магазин, располагавшийся до того в тесноватом помещении на первом этаже в первом подъезде дома № 6. Новый торговый зал магазина отремонтировали, после чего панели засверкали модной тогда раскраской «под дуб». Тогда же устроили вход с улицы, который существует по сей день. Это был едва ли не единственный магазин на всю округу, торговавший не только продуктами, но и промтоварами – одеждой, обувью, галантереей и канцелярской мелочью.
Открытие нового магазина ознаменовалось появлением совершенно диковинной вещи – прямо напротив входа красовался мясной отдел. На крючьях висели куски говядины. Под ними стояла невообразимых размеров колода для рубки мяса. К массивному мраморному прилавку была привинчена огромная мясорубка, а под ней тазик с фаршем. Ценники свидетельствовали о том, что мясо было значительно дешевле того, что продавали на базаре. Праздник продолжался недолго. Отдел подолгу пустовал из-за отсутствия товара. Во всяком случае, на прилавке.
В хлебном отделе работала Миля Романовна Коваленко. Это была пожилая женщина с вечно поджатыми губами, словно она была сердита на весь белый свет. За полтора десятка лет, в течение которых мне приходилось бывать в магазине почти каждый день, я не видел даже подобия улыбки на её лице. Хлеб тогда продавался на вес, и потому Миле Романовне целый день приходилось орудовать ручной механической хлеборезкой, отмеряя каждому покупателю заказанный вес. Хлеб, как товар штучный, появился позднее. Таких понятий, как свежий хлеб, или вчерашний не существовало, потому что он никогда не залёживался. Перебои с хлебом были не редкостью, поэтому за ним приходилось ездить в «Гастроном» на ул. Московской, а то и дальше. Помню, как в первой половине 50-х хлеб в течение краткого промежутка продавали только в хлебном магазине на Миллионной (Панаса Мирного). Очереди возле этого магазина выстраивались огромные. Причин такого странного явления никто, конечно же, не объяснял.
Курьёзный случай с хлебом, точнее, с его отсутствием в нашем доме, произошёл 31 декабря 1950 или 1951 года. Понадеявшись на свой магазин, который в предпраздничные дни работал дольше обычного, мы особенно не переживали. Около 10 часов вечера стало ясно, что надо что-то делать – в магазин хлеб так и не подвезли! Только мои сверстники могут понять, что это такое – сесть за праздничный стол без хлеба. Я был срочно командирован в центр города. Надежда была на хлебный ларёк, устроенный в глухом заборе, который некогда ограждал территорию нынешних Дворца для детей и юношества и гостиницы «Салют» на площади Славы. Окошечко ларька, слава Богу, светилось, значит, хлеб там был. Домой я вернулся минут за двадцать до Нового года. С хлебом!
В отделе гастрономии и бакалеи царствовала Рахиль Исаевна. Она ловко управлялась и с макаронами, и крупами, и с колбасой, и с селёдкой 4–5 видов, и с маслом сливочным и подсолнечным, и с конфетами, и со спиртным. Ассортимент напитков был скудный: водка «Московская особая», «Портвейн», «Кагор» и «Вермут». Подсолнечное масло привозили в 200-литровой стальной бочке, из которой его нужно было доставать специальным черпаком. Тару, в качестве которой использовали бутылки из-под вина или водки, надо было приносить свою. О рафинированном масле тогда ещё не знали, а то, которое продавали, имело не янтарную окраску, как мы видим это сейчас, а представляло собой мутноватую жидкость желтоватого цвета. После недели отстоя на дне бутылки оседал слой хлопьев толщиной сантиметра полтора. Жарить картошку на таком масле было противопоказано, потому что она приобретала горьковатый привкус.
Подавляющее большинство продуктов питания, за исключением рыбных консервов, пакетиков чая и эрзац-кофе с цикорием, поставлялось не расфасованными, а целыми мешками (крупы, сахар и т. п.), ящиками (макаронные изделия), и бочками (селёдка). Поэтому Рахиль Исаевне приходилось весь день пользоваться весами, отмеривая очередную просьбу покупателя. Сливочное масло, например, приходило в картонных коробках весом килограммов 30–40. Редкий посетитель заказывал больше 100–200 граммов по той простой причине, что в те годы ни у кого не было холодильников. Вот и приходилось продавщице сначала тонкой стальной струной с двумя рукоятками разделять огромный масляный брус на части, от которых уже обычным ножом отрезать небольшие куски.
Вдоль стены продовольственного отдела были устроены холодильные шкафы для хранения скоропортящихся продуктов. В качестве хладоагента тогда использовали натуральный лёд, которым периодически наполняли специальные отделения этих шкафов. Выше располагались горки, сложенные из коробок с рыбными консервами. Среди них доминировали жестянки с яркой этикеткой «Снатка», что в переводе с английского означало крабы. В те времена этот деликатес спросом не пользовался, но вскоре стал предметом выгодного экспорта и надолго исчез из продажи, превратившись в очередной дефицит.
Ассортимент селёдки разных сортов и видов мог бы сравниться с нынешним по своему разнообразию: всегда в продаже была жирная и нежирная, простого посола и пряного, копчёная и обычная. Кроме того, существовало такое понятие, как «ящиковая» селёдка, которая пользовалась особым спросом. В отличие от «бочковой», она была не столь солёной и поставлялась в ящиках, отчего и получила своё обиходное название. Кроме того, сельдь разделялась по месту её вылова: каспийская, атлантическая, дунайская. На глазах моих сверстников это изобилие постепенно исчезло.
В дальнем конце торгового зала в отделе промтоваров хозяйничал Иван Иванович, высокий представительный мужчина. Не знаю, покупал ли кто у него костюмы, отрезы ткани или ботинки, но за мелочами обращались часто. Кому-то понадобилось лезвие для бритья, кому-то карандаш или ручка, а кому-то новые погоны после повышения по службе. Мальчишки млели при виде складного, или, как тогда говорили, перочинного ножа. Покупка такого ножичка была для многих из нас такой же недостижимой мечтой, как и карманного фонарика, лежащего под стеклом прилавка. Тут же под стеной сверкали яркой краской и никелем новенькие велосипеды. Тогда они были не по карману большинству населения, и подолгу пылились в ожидании покупателя.
Новый магазин отличался от прежнего ещё и тем, что тут появилась касса с огромным кассовым аппаратом, приводимым в действие специальной рукояткой, которую весь день без устали крутила кассирша.
После открытия целого ряда магазинов на улице Бастионной, 2/1, а потом и на бульваре Дружбы народов, 34/2, популярность нашего магазина на Лейтенантской резко упала, и в середине 60-х его ликвидировали. На его месте открыли магазин «Мебель», но и он просуществовал недолго. В конце 60-х годов жильцов «гостиницы» отселили, и всё здание передали военкомату, который до того квартировал на улице Московской.
Теперь поговорим о чётной стороне. Изначально в соответствии с проектом архитектора Шехонина тут было выстроено три жилых трехэтажных дома для семей офицеров и преподавателей Алексеевского военно-инженерного училища – номера 2/27, 4 и 6. Второй и шестой обращены к улице своими боковыми фасадами, а четвёртый – главным. Прямоугольник образовавшегося внутреннего двора замыкал капитальный одноэтажный каретный сарай с дровяными складами и ледниками. После войны тут уже ни карет, ни дров не было, а здание несколько раз меняло своё назначение. В 1951-52 году его полностью перестроили под жильё. В конце концов, его снесли и на его месте, т. е. на самом краю обрыва над улицей Верхней воздвигли в 70-х годах прошлого века жилую многоэтажку под номером 4-а. Чуть раньше к дому № 4 пристроили монстрика, которому почему-то присвоили номер 6-а, хотя по логике вещей следовало сделать наоборот. Ограничусь только этим замечанием касательно этих двух зданий, поскольку речь у нас идёт о делах более чем полувековой давности.
Итак, начнём с дома № 27/2, если считать по бульвару Л.Украинки, и 2/27, если считать по улице Командарма Каменева. О его архитектурных особенностях распространяться не буду, они прекрасно изложены в упомянутом уже «Своде памятников», куда я и отсылаю любознательного читателя. Замечу лишь, что нынешний ярко-бордовый цвет его окраски появился в последние годы, а раньше его красили в более скромное сочетание жёлтого и белого. В доме было всего восемнадцать квартир, и в этом не было ничего удивительного по меркам дореволюционным. В те совсем далёкие времена каждая офицерская семья занимала довольно обширную многокомнатную квартиру, включающую гостиную, спальню, кабинет хозяина, детскую и т. п. Была комната для прислуги и, конечно же, просторная кухня и ванная. Из кухни был выход на чёрную лестницу, которая вела во внутренний двор.
С такой роскошью было навсегда покончено после революции. Все квартиры превратились в коммунальные, то есть заселённые несколькими семьями. Каждой семье полагалась за небольшим исключением одна комната. К примеру, в нашей шестикомнатной квартире № 4 одно время проживало пять семей. Густонаселённостью отличались все три квартиры в левом крыле первого подъезда. По непонятной причине после войны в некоторых квартирах ванные комнаты сохранились, а в некоторых – нет. Горячее водоснабжение не было предусмотрено проектом, поэтому воду для ванн, где они сохранились, жильцы нагревали с помощью дровяных водогрейных колонок. Конструкция этих незамысловатых аппаратов оказалась настолько удачной и надёжной, что в слегка осовремененном виде их можно увидеть и сейчас в магазинах, торгующих хозяйственными товарами для садоводов и фермеров. На вопрос, откуда брали дровишки горожане, чёткого ответа у меня нет. Наверное, как и многое другое, «доставали». Было в недавнем прошлом такое расхожее объяснение того, откуда брался тот или иной дефицит.
Главный фасад дома № 27/2 от проезжей части бульвара Леси Украинки отделяет сквер, в котором расположился ресторан японской кухни и небольшой продмаг в помещении бывшей диспетчерской городского транспорта. Сквер этот образовался во время прокладки бульвара на месте бывшего, так называемого парадного двора, который тогда же урезали по ширине не менее, чем на треть. От улицы двор отделял аккуратный деревянный забор с просветами между досками. Протиснуться в этот просвет не смог бы и ребёнок, но вечно спешащие мальчишки ухитрялись там и сям выбить одну доску, а образовавшейся дыркой иной раз не брезговали воспользоваться и взрослые.
Вдоль забора со стороны двора росли огромные, в два-три обхвата раскидистые клёны, на которых мальчишки устраивали «тарзанки». Прямо под клёнами через весь сквер осенью 1948 года рабочие вырыли траншею глубиной метра 2 и такой же шириной. В неё уложили трубу диаметром не менее 600 мм магистральной линии газопровода Дашава-Киев. Эта труба вмонтирована в конструкции Печерского моста и тянется вдоль бульвара Леси Украинки, но теперь уже под проезжей частью. Помню, как во время электрогазосварочных работ мальчишки таскали у рабочих карбид кальция. Он применялся в специальных аппаратах для получения газа ацетилена, с помощью которого осуществлялась резка металла. Самая простая забава с карбидом – бросить камешек в лужу и наблюдать, как вода вокруг него начинает пузыриться и выделять вонючий газ. Мальчишки посмелее, набирали этих камешков в бутылку, заливали её водой, затыкали пробкой и бросали подальше, с любопытством ожидая неминуемого взрыва.
В центре двора в те годы действовал, сохранившийся с давних времён, фонтан, который не только радовал глаз искрящимися на солнце струями, но и служил местом летних детских забав. Вокруг фонтана была разбита цветочная клумба. Чуть поодаль, между фонтаном и забором росла ещё не старая груша, единственное фруктовое дерево на весь двор. Спелых её плодов никому попробовать не удавалось – мальчишки обрывали груши задолго до того, как они созревали.
Напротив первого подъезда, на том самом месте, где сейчас ресторан, после войны оборудовали волейбольную площадку, но она не пользовалась особой популярностью из-за хронического отсутствия сетки. Гораздо большим успехом среди многочисленной детской части обитателей двора пользовалась баскетбольная площадка, сооружённая там, где впоследствии построили павильон диспетчерской. Баскетбол тогда входил в моду, поэтому игра прекращалась только в межсезонье.
Проезд вдоль главного фасада здания, как и вся улица, был замощен булыжником, а тротуар вдоль дома заасфальтирован. Между проездом и спортплощадками росли высоченные вязы, которые впоследствии спилили ввиду их старости. Пожалуй, единственным немым свидетелем истории, кроме самого здания, разумеется, остался красавец каштан напротив второго подъезда, который растет с незапамятных времен. Во всяком случае, полвека назад он уже был таким, как сейчас. Если бы каштан умел говорить, то от него можно было услышать немало весёлых и не очень историй, которых ему привелось увидеть за столь немалый срок. Он мог бы рассказать, как под огромным раскидистым вязом, на оголившихся корнях которого могла усесться компания из 5–7 ребят, установили детскую песочницу, и ею тут же завладели «детки» школьного возраста, увлечённо соревнуясь в игре в «ножички». А чуть поодаль на стальной перекладине, закреплённой на двух дубовых опорах, осваивали «склёпку» или крутили «солнце» ребята постарше. Потом кто-нибудь из них открывал на полную мощь кран на поливном водопроводе возле фонтана и, подставив ладонь под сливное отверстие, начинал поливать малышню, которая визжала от восторга на весь двор… Каштан, конечно, помнит и то, как я отметил вселение в комнату с балконом (!) в квартире № 4 осенью 1948 года. От переполнявшей меня радости я … плюнул с балкона. Да-а, каштан мог бы о многом порассказать…
С конца 60-х годов дом № 2 стали постепенно расселять, но не с целью создания лучших условий для остающихся жильцов, как многим вначале показалось, а с целью вообще освободить здание и передать его в пользование разным городским конторам. Сейчас это может вызвать удивление, но особых протестов со стороны жильцов такое решение не вызвало. Во-первых, дом населяли очень дисциплинированные люди, почти все бывшие военные, а они привыкли подчиняться решениям властей. Во-вторых, многие семьи к тому времени разрослись, количество жильцов в коммунальных квартирах увеличилось, а выселение решало сразу две задачи – получение отдельной квартиры, а если в комнате проживало две семьи, т. е. родители и их взрослые женатые дети, то отдельные квартиры предоставляли каждой из них. Процесс этот затянулся, но к концу 70-х дом окончательно перешел в нежилой фонд. Сейчас в нем кроме облпрокуратуры размещается целый ряд офисов разных фирм. Дошло до того, что перед въездом к дому поставили шлагбаум, и теперь простому смертному туда въехать нельзя.
Дом № 2/27 примечателен еще одной деталью. На боковом фасаде, ниже мемориальной доски в честь командарма 1 ранга С.С.Каменева, чьим именем названа улица, хорошо виден круглый литой диск. На диске надпись: «Точне нівелювання м. Києва. 1936р. 217». Это, не что иное, как репер.[6] 1936 год означает дату его установки, а число 217 – его высоту в метрах над уровнем Балтийского моря. Таким образом, дом № 2/27 благодаря реперу стал своеобразной печкой, от которой начинают танцевать, когда нужно определить высотные координаты нового строительства, при прокладке дорог и закладке инженерных сетей.
Дома № 2 и № 6 практически ничем не разнятся по своей архитектуре. Существенное отличие состоит лишь в том, что 6-й изначально не был ни оштукатурен, ни окрашен, а потому выглядел мрачновато. Кроме того, в нём не было чёрной лестницы. Из жильцов шестого номера практически никто не служил в Суворовском училище, поэтому их я почти никого не помню за исключением нескольких мальчишек, с которыми вместе проводили время во дворе. В этом доме в третьем подъезде на первом этаже справа когда-то были детские ясли, у которых был собственный небольшой дворик в торце здания. В настоящее время, дом № 6, как и № 2 полностью отдан под офисы.
Дом № 4 короче своих собратьев и имеет всего два подъезда. Есть ещё одно отличие – он четырёхэтажный, но, внимательно приглядевшись, мы заметим, что четвёртый этаж надстроен позднее. Когда надстроен? Автор статьи в «Своде памятников»» на стр. 821 Татьяна Трегубова утверждает, что это произошло в 60-х годах, но приходится с сожалением констатировать, что это не так. Этаж был надстроен либо до войны, либо сразу после войны. Во всяком случае, до 1947 года. Многие наши знакомые, включая семью грозного управдома Селюкова, жили на 4-м этаже уже в конце сороковых. Да что управдом! Мой одноклассник Анатолий Кравченко вместе с мамой, тетей Любой жил там довольно долго.
Все три дома плюс бывший каретный сарай образовывали просторный внутренний двор строгой прямоугольной формы. Из-за того, что в первые 7–8 лет своей дислокации в Киеве Суворовское училище не имело своего стадиона с футбольным полем, его устроили в нашем дворе. О том, что этот пустырь предназначен для игры в футбол, можно было догадаться только по наличию настоящих футбольных ворот, правда, без сетки. Только по краям пустыря росла трава. В остальном же это была относительно ровная, пыльная земляная площадка, на которой мальчишки с необыкновенным азартом гоняли любое подобие мяча – настоящий футбольный мяч тут появлялся только вместе с суворовцами.
С осени 1948 года здесь квартировали прожектористы: автомашины с установленными на них прожекторами заполнили всё свободное пространство двора. Рота солдат-прожектористов разместилась в бывшем каретном сарае. Туда завезли металлические кровати и несколько грузовиков соломы, из которой солдатики делали себе «перины» и подушки, набивая соломой соответствующих размеров мешки.
Наблюдать учения прожектористов высыпал весь двор, ещё бы! Ночное небо озарялось яркими лучами, которые то сходились в одной точке, то рыскали по небу в поисках объекта атаки. Лучи были настолько мощными, что никто не рисковал заглянуть прямо в «лицо» прожектора. Ослепнуть можно было мгновенно. Ярчайший свет давали дуговые лампы с угольными стержнями-электродами диаметром около 15 мм. На каждой прожекторной платформе имелся ящик с запасными стержнями, о чём мальчишки прознали очень скоро. И хотя вся техника охранялась вооружёнными часовыми, нас это не останавливало, стержни мы «тырили» с завидной регулярностью, следствием чего появились первые «граффити» на стенах наших домов. Так продолжалось около года. В один прекрасный день прожектористы уехали, чтобы больше сюда не возвращаться.
Пустырь вновь превратился в футбольное поле, на котором там и сям ещё долго чернели масляные пятна, оставленные автомобилями. Внутренний двор вновь ожил: мяч там гоняли с утра до вечера! Если не мы, обыкновенные пацаны, то суворовцы. При появлении последних наша игра немедленно прекращалась, потому что мы знали, что наши сверстники-суворовцы живут четко по военному распорядку, и если мы можем собраться в любое время, то они такой свободы лишены. Кроме того, суворовцы приходили полностью экипированные – с настоящим футбольным мячом и обутые в настоящие бутсы с шипами на подошве, поэтому было интересно наблюдать за их игрой.
От наших футбольных забав частенько страдали жители первых этажей и полуподвалов, когда мяч попадал в чье-то окно Хорошо, если просто попадал, а если разбивалось стекло? Потерпевшие забирали мяч и возвращали его только родителям виновника «меткого попадания». Скандалы по этому поводу возникали нередко. Кроме того, футболисты поднимали тучи пыли, которая висела над полем сплошным облаком, а рядом сушилось бельё… Взрослые облегчённо вздыхали только в период межсезонья, когда непогода надолго отрывала нас от улицы.
Зимой, если не ошибаюсь, 1952-53 годов командование училища обрадовало нас неожиданным сюрпризом – на футбольном поле залили каток! Строго говоря, каток – это громко сказано, потому что у пары солдатиков, занимавшихся заливкой по ночам, не было никакого опыта в этом деле, отчего каток получился с многочисленными огрехами в виде ямок и наплывов. Но это было что-то! Зимний двор вновь наполнился детворой, которая спешила испытать свои способности в катании на коньках. Вскоре появился мячик и самодельные клюшки, которыми мы играли до самозабвения. Что такое хоккей с шайбой мы тогда представляли себе слабо.
Вообще, внутренний двор, который жильцы нашего дома называли не иначе, как «черный ход», поскольку попасть туда из квартир удобнее всего было по черной лестнице, пользовался у нашей детворы, да и не только у нее огромной популярностью. Тут затевалось множество игр, начиная с элементарного «квача» и заканчивая прятками и лаптой. Тут у мальчишек и девчонок появлялись первые взаимные симпатии, тут нарождались юношеские романы. В укромных местах процветала игра в «коца» и «пристенок» на деньги. Эти забавы жестко преследовались взрослыми.
Приблизительно в 1954-55 году на территории Суворовского училища появился свой стадион. Главная причина существования футбольной площадки в нашем дворе отпала. Взрослые немедленно воспользовались этим, и весь пустырь засадили саженцами тополей и клёнов. К этой затее они привлекли и тех, кто совсем недавно с упоением гоняли тут мяч. Теперь, спустя более полвека деревья стали большими, пустырь превратился в тенистый парк, и ничто уже не напоминает о его славном прошлом…