Глава 2
Когда у тебя важное оперативное дело, когда ты расследуешь такого рода преступление, то нужно быть крайне осмотрительным и осторожным. Нет заявлений, нет вообще хоть в каком-то виде зафиксированного преступления, где фигурировали бы те украшения, о которых сказал Орлов и рисунок которых он передал Гурову. Но сам факт, что где-то в полукриминальном мире бродят ювелирные украшения, имеющие не только огромную рыночную стоимость, но и культурно-историческую ценность государственного уровня, заставляет думать, что преступление все же имело место.
Во-первых, размышлял Гуров, поднимаясь по ступеням лестницы и игнорируя лифт. Всему в этом мире свое место. Бизнесменам – виски, высокооплачиваемым работникам – коньяк, алкашам и бомжам – дешевый портвейн. То же и с украшениями. Если колье и серьги настоящие, то им место в музее, в коллекции финансового воротилы или нефтяного магната, но никак не в руках дешевых перекупщиков, воров и аферистов. Там ходят вещи попроще, подешевле. Там аукционов не проводят.
Значит? Значит, это или афера с подделкой, или преступление, связанное с грабежом, кражей. Нет там больше вариантов. А два перечисленных в любом случае все сводят к уголовщине. Как ни крути, а заниматься этим уголовному розыску. Гуров остановился на площадке седьмого этажа и прислушался. Лифт содрогнулся где-то на девятом этаже и, лязгая блоками, пошел вниз. Тишина. Интересная тишина в старых домах, она какая-то особенная, патриархальная. Как будто дом сберег ее еще со спокойных и счастливых шестидесятых. А этот дом строился наверняка не позже.
Подойдя к нужной двери, сыщик замер на месте. Тонкая щель неплотно прикрытой входной двери и приглушенный еле заметный свет за ней. Если бы не этот свет в квартире, Гуров бы и не понял, что дверь закрыта неплотно. Черт! Только этого не хватало. Рука машинально скользнула под пиджак, пальцы сомкнулись на рукояти пистолета. Звонить или не звонить в управление? Лучше всего звонить, потому что потом, если там внутри все выйдет из-под контроля, звонить будет некогда. Да и возможности такой может не представиться.
Но и звонить, когда ты ничего не видишь и даже не предполагаешь… Как-то непрофессионально. Поднимешь на ноги дежурную часть, окажется, что хозяин просто забыл закрыть дверь. Нет уж, Лев Иванович, сказал сам себе Гуров. Это твоя работа, тебе ее и делать. И нечего перекладывать все на плечи коллег. Если ты такой опасливый, иди на пенсию, иди в вахтеры или сразу тащи с собой на такие вот выезды с десяток омоновцев. Мысль развеселила, и сыщик осторожно стволом пистолета начал открывать дверь.
Сначала щель, потом дверь открылась на треть. Гуров весь превратился в слух, чуть поморщившись от запахов, которыми пахнуло из квартиры. Грязь, что-то протухло, запах недавней пьянки. И тишина. Свет горел где-то в комнате, но от двери входа в комнату Гуров не видел. Коридор поворачивал направо. И сразу за поворотом был вход в комнату, двери в санузел и на кухню. Дурацкая планировка!
За долгие годы работы по одной специальности человек вольно или невольно приобретает многие профессиональные навыки. У сыщиков, особенно опытных, обычно вырабатывается ощущение беды, присутствие смерти. Когда ты не один год, даже не одно десятилетие выезжаешь на места преступлений, когда ты выезжаешь по сигналам граждан, по сообщениям в дежурную часть проверять квартиры, подвалы, заброшенные строительные площадки, где, по мнению звонивших, происходит или произошло что-то страшное, криминальное, то рано или поздно научишься сразу понимать, ощущать ситуацию.
И Гуров, входя в квартиру, уже понимал, что тут нет трупа, тут не произошло убийства или ограбления, что он не увидит выпотрошенных шкафов и разбросанных вещей. Тут было что-то другое. Не очень страшное.
Мягко и неслышно ступая по старому растрескавшемуся линолеуму, сыщик добрался наконец до поворота коридора. Дверь в санузел плотно закрыта, но слышно, как в унитазе журчит вода из подтекающего бачка. На кухне тишина гробовая, а вот из комнаты раздался знакомый звук. Что это? Так во сне постанывает больной человек. И пьяный.
Гуров толкнул дверь гостиной и вошел, засовывая на ходу пистолет в кобуру. Выключатель был справа от двери. Щелчок, и комнату залил нездоровый свет пыльных лампочек пятирожковой люстры. Впрочем, горели в ней только четыре лампочки. Бардак имел место, но это не были следы проникновения посторонних людей в жилище. Это был застарелый, привычный бардак одиноко живущего мужчины. Да еще мужчины пьющего.
Хозяин квартиры Вадим Семенов спал поперек старой расшатанной тахты. На нем были майка, домашние трико с ужасно вытянутыми коленями и один носок на левой ноге. Правая ступня торчала над полом, красуясь траурными пятнами грязи возле щиколоток. Вадим Семенов, которого в блатной среде знали под кличкой Сеня, всегда был неопрятным человеком. И даже за те несколько лет, что он являлся агентом Гурова, сыщик не смог привить ему склонности к чистоте и поддержанию квартиры в порядке. Впрочем, здесь Гуров почти не появлялся. Незачем наводить дружков Сени на мысль о связи его с уголовным розыском. Увы, Гурова слишком хорошо знали в лицо в уголовном мире.
Сегодня Гуров пришел сюда поздно ночью сам, а не вызвал агента на встречу в другое место по причине острой нехватки времени. И вот картина недавно завершившейся попойки. Дружки ушли, что хорошо, а хозяин лыка не вяжет, что в условиях цейтнота совсем плохо.
– Вадик! – Гуров потряс хозяина квартиры за плечо, но ответом ему было только невнятное мычание. – Вадик! Свинья ты ненасытная!
Трясти агента было бесполезно. Гуров отправился на кухню. Перерыв все шкафы, он нашел наконец то, что искал. Пузырек с нашатырным спиртом. Выбрав на полке бокал объемом примерно сто миллилитров, Гуров налил в него воды, а затем добавил десять капель нашатыря…. По кухне распространился едкий запах, перебивавший вонь от грязи. Вернувшись в комнату, сыщик поднял Семенова за плечи, усадил, а затем, надавив пальцами на щеки и не давая пьяному закрыть рот, стал вливать в рот раствор нашатырного спирта. Семенов закашлялся, стал пускать пузыри, но стараниями Гурова значительная часть раствора все же влилась в его желудок. Теперь главное – успеть!
Подхватив Семенова под мышки, Гуров потащил его в санузел. Поставив на колени перед ванной, он наклонил пьяному голову, и в этот момент желудок Семенова судорожно сжался от спазмов, вызванных раствором нашатыря. Гуров, морщаясь, держал голову своего агента над ванной минут пять, потом, когда тот стал приходить в себя и сам ухватился за края ванны, он отпустил его и ушел на кухню готовить горячий, крепкий, сладкий чай.
Через час Семенов с мокрыми волосами и полотенцем на шее угрюмо сидел напротив Гурова на кухне и глотал, обжигаясь, горячий чай. Его еще мутило, желудок еще подергивался внутри, но горячий напиток делал свое дело, снимая спазмы.
– Понимаете, пацаны приходили, – оправдывался Семенов. – У кента одного день рождения, а его баба из дома выгнала. Вот он с пацанами и пришел ко мне. Посидели немного…
– Немного? – осведомился Гуров. – Ты же как бревно был!
– А я быстро пьянею, – оправдывался агент. – Мне двести грамм, и я в отключку. Организм такой. А вы чего пришли-то? Дело какое срочное?
– Дело, Вадик! И очень срочное! – вздохнул Гуров, размышляя, может, все-таки отмыть одну чашку да налить чаю себе. Но в доме, кроме стирального порошка, никаких моющих средств не было, и он решил воздержаться. – Меня интересуют ювелирные изделия, Вадик.
– Так с рыжьем я давно дела не имел, – начал было агент, но Гуров его перебил:
– Не о тебе речь, Вадик! Кто-то в ваших кругах недавно пытался…
– Лев Иваныч! – решительно отставил чашку Семенов и прижал руки к груди. – Да какие они теперь «мои», эти круги-то? Я ж завязал по полной. Как мне жизнь тогда спасли, я поклялся, что ни-ни!
– Ладно, завел опять свою шарманку, – поморщился Гуров. – Напряги свои проспиртованные мозги! Можешь или тебя еще промыть?
– Не-не! – энергично замотал головой Семенов. – Я в порядке… немного мутит, а так все в норме. Соображалка соображает.
– Тогда напряги свою соображалку, – устало посоветовал сыщик. – Среди блатных кто-то ищет покупателя на ювелирные изделия. Изделия по описанию дорогие, возможно, что имеют историческую ценность. Изготовлены они были, возможно, лет триста назад.
– Сколько? – опешил Семенов, не донеся кружку до рта.
– Да-да, – кивнул Гуров, – возможно, что и триста. Поэтому ищут покупателя старины, а то давно бы как золотой лом сдали. По весу. Вот посмотри, я тебе рисунки сейчас покажу. Постарайся запомнить и не пропустить, если увидишь или услышишь о чем-то подобном.
Гуров вытащил из кармана пиджака сложенные вчетверо листы бумаги с ксерокопиями рисунков. Семенов поставил чашку на стол и принялся с самым серьезным видом изучать рисунки. Он хотел было положить листки на стол, но Гуров забрал их из рук агента и снова спрятал в карман.
– Не нужно, чтобы они у тебя валялись. Не дай бог кто увидит из твоих собутыльников. Ну, напрягись, кто может интересоваться такими вещами, кто может их притащить и попытаться сбыть? У кого есть интерес в этой области? Учти, что дело денежное, это не просто цацки, это не обычное рыжье. Это может стоить очень дорого. За такие деньги маму родную продают, чтобы потом всю жизнь как сыр в масле кататься. Хотя… обычно свидетелей и посредников за такие бабки убивают. Так что не впадай в искушение, Сеня, нагреть руки, если столкнешься с этими изделиями.
– Да я… – Семенов почесал в затылке. – Я понимаю, что дело не по мне. Да и какой из меня посредник. Я ж зарекся с этими делами якшаться. Кто, спрашиваете? Не знаю даже. При мне никто разговоров про это не заводил. И не показывал такого. Все же знают, что я… так, мелочовкой всю жизнь занимался.
– Шевели, шевели мозгами, Вадик, – мягко настаивал Гуров. – Необязательно видеть эти штуки, ты мог косвенно понять, что люди такими делами занимаются. Например, среди ваших блатных появился какой-нибудь человек, который отличается от них. Поведением, одеждой, еще чем-нибудь.
– Ну, видел я Куска с одним типом, – пробормотал без особого энтузиазма Семенов и пожал плечами. – Явно не из блатных. Хотя теперь хрен разберешь. Воры семьи заводят, бизнес имеют. Не коронованные, конечно, но все же. Законы воровские перестали соблюдаться. Сейчас авторитеты из других выходят. Другие времена.
– Ты мне лекций не читай, Вадик. Расскажи про того типа, с которым ты видел… кого? Куском ты его назвал? Кто это?
– Кусок? Борька Кушнарев. Мы с ним в одном дворе росли. Не то чтобы дружили, но знались. Потом сели по малолетке почти одновременно, на пересылке столкнулись. Потом я его потерял. Носило его где-то. Теперь снова здесь осел. Вроде сидел опять. Так, здороваемся при встрече.
– Мелочь?
– Мелочь, – согласился Семенов. – Не шестерка, конечно, но он всегда под кем-то ходил, под авторитетами.
– Ладно, понял насчет твоего Куска. Наведу справки, посмотрю на него аккуратненько со стороны. Теперь расскажи, с кем ты его видел.
– Ну, короче, не из блатных. Это точно.
– Почему? – быстро спросил Гуров. – Наколок нет? Интонации голоса, мимика, жестикуляция не те? Жаргонных слов не употребляет?
– Во, точно! – обрадовался Семенов и даже чуть подскочил на стуле. – Без блатных словечек он разговаривает. Я сначала не понял, что ухо режет, а потом понял. Да и весь он какой-то… несидевший!
– А наколки есть?
– На руках… в смысле, что на кистях, не видел, а выше… Так я его не раздевал!
– Ладно, ладно, – махнул рукой сыщик. – Как он выглядит, опиши его.
– Да как? Как глиста!
– Оп! – Гуров с веселым удивлением уставился на своего агента. – Вот с этого момента поподробнее. Это как же? Я, знаешь ли, в жизни как-то ни одной глисты не видел. Просвети!
– Ну, как червяк, что ли. Когда червяка на крючок сажают, он так крутится. И этот какой-то вертлявый, суетной. И мелкий он какой-то. Смуглый, волосы темные.
– Кусок его никак не называл? Может, обращался как-то или…
– Точно! – обрадовался вдруг Семенов. – Точно! Называл! Копыто!
– Копыто?
– Ага, Копыто! При мне он его два раза так назвал. Один раз шутку какую-то отпустил, типа там что-то «ты Копыто на меня не топай». Я думал, что это шутка какая-то или анекдот. А потом он его второй раз назвал, уже когда обращался. Как-то там… «ты, Копыто, запомни».
– А о чем они говорили, что обсуждали?
– Вот не могу сказать, Лев Иваныч! – развел руками Семенов. – Честно! Что-то бубнили они. А о чем? Не прислушивался. Я ж не знал, что вам интересно будет.
Гуров еще с полчаса пытался наводящими вопросами вытащить из памяти агента информацию, которая там, возможно, была. Но больше ничего полезного он от Семенова за эту ночь так и не узнал.
Сергей Голубев принял стройку в пятницу. Высокий, сутулый, с хмурым лицом, он выглядел постоянно недовольным. Но те рабочие и мастера, кто знал Голубева по работе, относились к нему тепло и с уважением. Сергей вырос в этой строительной организации из простых подсобных рабочих до прораба за восемь лет, успев окончить строительный факультет. Парень он был дотошный, все виды работ знал собственными руками, а не в теории. Да и начальником он был справедливым, хотя и строгим.
В понедельник Голубев приехал на свою площадку в Горчакове поздно. Припарковав свою «Ниву» возле прорабского вагончика, он недовольно посмотрел на неподвижно замерший экскаватор. Двенадцатиметровая «рука» с ковшом уныло уперлась в землю, нетронутый фасад старой двухэтажной постройки ехидно щерился облупившейся штукатуркой и сгнившим наполовину кирпичом под скатом крыши.
Работа откровенно стояла, хотя демонтаж именно этой старой купеческой двухэтажки должен был начаться в субботу после обеда. Так значилось в графике проведения работ. Голубев поморщился и поежился плечами. Чувствовал он себя неуютно, потому что и его вины в этом не было, и в то же время он обязан отвечать за все происходящее на площадке. А он и в пятницу, и в субботу, и даже вечера, в воскресенье, сдавал другой участок, откуда его перевели сюда. И руководство знало об этом, но спросят с него все равно полноценно!
– Михалыч! – позвал Голубев мастера, который торчал за спиной рабочего, возившегося с компрессорной станцией.
– А, Сергей Владимирович! – Мастер выбросил окурок и поспешил к прорабу. – Наконец-то. А у нас компрессор барахлит с самого утра. Измучились – пять минут работаем, полчаса стоим. Списывать его надо, что мы с ним…
– Михалыч! – Голубев остановил мастера на полуслове и многозначительно показал пальцем на простаивающий экскаватор. – Это что? И почему дом еще не завалили? В два часа «КамАЗы» начнут приходить, хлам с площадки вывозить, а у тебя конь не валялся.
– Сергей, там… хреновина такая, – уже тише заговорил мастер и виновато отвел глаза. – Там кровь на стене.
– Что? – Голубев опешил и остановился как вкопанный. – Какая еще кровь?
– Ну помнишь, рассказывали, что у нас с прошлым домом было, когда Борисова сняли? Надписи всякие. Опять началось. И сторожа ночью пугали. Корнеев побежал в контору заявление писать на увольнение. Староват я, говорит, с хулиганами бодаться. Боится, что подопрут дверь и подожгут.
– Полицию вызвать надо было!
– Провод телефонный перерезали. Да и не хулиганы это… наверное.
– Черт! – Голубев чуть не выругался покрепче, хотя сам не особенно любил, когда матерятся по делу и без дела. – Что за надпись, показывай! Надпись вам мешает работу начать. К объяснительной о срыве графика я надписи ваши буду прикладывать? Завалили стену, и нет ваших надписей. И не узнает никто, что она была.
Торопливо шагая с мастером к крайнему дому, Голубев понял, что он слишком много говорит и откровенно суетится. То ли предчувствие нехорошее, то ли уставать стал от такой нервной работы. Рано уставать. Люди всю жизнь на стройке работают, а он всего восемь лет. Хотя работать руками – это одно, а руководить работами – это совсем другое.
На ходу Голубев махнул рукой экскаваторщику, курившему с другими рабочими у края нового котлована, и сурово потыкал пальцами в сторону его простаивающего механизма. Подъезд старого дома встретил их с мастером запахом сырости, грязи и мышей. Когда-то, как рассказывал кто-то из старых рабочих, это были первые большие дома в Горчакове, обычном подмосковном селе. Строил их кто-то из местных купцов и сдавал комнаты внаем.
Хмурый Голубев поднялся на второй этаж и сразу уперся взглядом в зловещего вида надпись, сделанную чем-то красным, удивительно похожим на настоящую кровь. С потеками.
Коснешься ты – и смерть коснется тебя!
Чувствуешь ее ледяную костлявую руку???
Голубева невольно передернуло от этих слов. Почему-то его особенно впечатлили сразу три вопросительных знака в конце фразы. Прораб нахмурился еще больше и стал смотреть по сторонам, чтобы сбросить неприятный и давящий на психику эффект. Да, зря он так на ребят своих взъелся. Действительно эффект есть. Кто же хулиганит тут так? Сатанисты какие-нибудь.
Надо было оставаться на высоте и своим поведением, своей реакцией восстановить позитивный настрой на площадке. Это Голубев понимал, знал из теории управления и собственного опыта. Он заставил себя подойти к стене с надписью. Черт, а ведь это и в самом деле кровь. Вид настоящей крови Сергей Голубев запомнил на всю жизнь после прошлогоднего случая, когда на одной из площадок при нем сильно поранился рабочий и потерял много крови. Парня спасли, но в памяти осталось кровавое пятно на стене, куда его отбросило, когда лопнул стальной трос подъемника, стегнувший рабочего как хлыстом.
Голубев взял себя в руки и с видимым хладнокровием потрогал пальцем жирный потек под словом «смерть». Кровь… нет сомнений.
– Сторожей наших гнать надо в три шеи или наказывать! – раздался голос мастера из крайней комнаты.
Голубев насторожился. Еще, что ли, неприятность какая? Он повернулся и решительно вошел в комнату. Двери на петлях не было, облезлые обои и обнажившаяся дранка на потолке представляли собой унылое зрелище. Мастер стоял и пинал ногой бруски от разобранного паркета. Вскрыт был большой участок пола, а сам паркет валялся разбросанный по всей комнате. Такое ощущение, что его поддевали ломиком или гвоздодером и тут же бросали. Зачем? Старый, рассохшийся, истертый на рабочей поверхности. Он абсолютно уже непригоден для повторного использования. Можно срезать верхний слой с раковинами фрезой, но тогда брус станет почти вдвое тоньше. Толку от него никакого, полотно не будет держать жесткость и станет коробиться.
– Кому-то заняться было нечем? – проворчал Голубев, тоже пнув один из брусков ногой.
– Да, кто-то взломал на дрова, – уверенно заявил мастер. – Он же дубовый, горит хорошо, много жару. Это из местных кто-то для печки или камина. А сторожа проворонили. Пьют, козлы, не следят.
– Отравишься, – с сомнением сказал Голубев, поднимая один из брусков. – Ты погляди, сколько на нем мастики, аж пропитался весь. И сколько слоев лака накладывали… лет двадцать, наверное.
– А на хрена ж тогда? – задумчиво произнес мастер.
– Вот и я о том, – бросив брусок, проворчал Голубев. – Давай поднимать народ! И так все сроки уже сорвали…
Вечером, когда последние рабочие, переодевшись, потянулись через въездные ворота к автобусной остановке да к своим машинам, Голубев вошел в сторожку. Сторож в старом ватнике мел полы, ворча себе под нос.
– Здорово, Андреич! Ты чего тут гундосишь? – спросил Голубев с порога.
– Мусорят, мусорят, а нам потом тут спать, – не оборачиваясь, ответил старик, кряхтя и выметая какие-то объедки из-под стола.
– Вот и хреново, что спать, а надо бы за территорией следить. Опять по домам лазили местные! Паркет собрали с полов.
– А он тебе нужен, что ли? – угрюмо отреагировал на замечание сторож, выпрямляясь и вытирая лоб рукой. – Старья этого жалко?
– Да век бы его не видеть! – повысил голос прораб. – Посторонние на площадке ходят по ночам, как у себя дома. Полы вскрывают, а этот шум тут никак мимо ушей не пропустишь, если не спишь. На стенах всякое пишут. Чуть ли не дети сюда ходят, подростки. А если случится что в темноте, несчастный случай? Мало нам своего ЧП! Борисов вон под следствием!
– А я давно говорю, что участкового сюда надо привести! Пусть тут полиция разбирается. Я что, пойду их за рукав выводить? А они меня по башке кирпичом.
– У тебя телефон вон лежит! – постучал костяшками пальцев по столу Голубев.
– А что я скажу в него? Что у меня привидение на стройке по ночам бродит. Пришлите мне, мол, психушку?
– Чего-о? – Голубев с недоумением уставился на сторожа.
– А того, – как-то сразу сник старик, поняв, что сболтнул лишнего.
– Какие еще привидения? – строго спросил прораб. – Ну-ка, рассказывай, Николай Андреич!
Это всегда действовало как надо. Старые рабочие любили уважение к себе. Особенно уважение молодых прорабов, начальников участков. Назови его по имени-отчеству, отдай дань его опыту, профессионализму. И он, задрав нос от гордости, горы свернет. Ну, в данном случае ответит искренностью и расскажет, что у них тут по ночам творится. Мать ее в душу…
И выяснилось, когда они оба закурили, сели за накрытый чистой газетой стол, что вот уже которую ночь снова стало появляться оно. Черт знает что, но выглядит неприятно. Хотя как оно выглядит, и сказать-то нельзя. То как человек в белом, то вроде как из тумана неясная фигура. И всегда с шумом. Оно вроде как привидению положено неслышно летать, а это все норовит инструмент уронить, бочку перевернуть. То ли знак какой подает, то ли просто охраняет место. Есть такое мнение в народе, что привидения появляются там, где останки неупокоенные. Может, и тут в этих старых домах чьи-то кости лежат.
– А предсказатель, тот того… – Сторож неопределенно повертел в воздухе ладонью с желтыми прокуренными пальцами.
– Какой еще предсказатель? – нахмурился Голубев. – Это еще что за хрень?
– Ну, Сема! Мы ж тогда с Михалычем рассказывали. А-а… – сторож хлопнул себя ладонью по лбу. – Так это еще при Борисове было дело.
– Ну, понял, понял, – нетерпеливо перебил прораб. – Что за Сема?
– Шкет один ходил тут все по вечерам. Рабочие уйдут, смеркаться начнет, он и приходит. Интересно с ним болтать было. Только ты, Сергей Владимирович, не подумай, мы без спиртного. За жизнь с ним. Так вот он и рассказывал, что, мол, места эти проклятые, что тут нечисто и жилье строить нельзя. Тут и при старых хозяевах в этих домах как бы нечисть всякая водилась. Порча там, пожар, болезни всякие. Он и говорил, что сначала знаки всякие появляются, как предупреждение. Надписи кровавые, а потом могут и смерти…
– Чево-о-о? – Голубев поперхнулся дымом. – Он про надписи говорил? А говорил, когда они уже появились или до того?
– Ну… точно сказать не могу, – задумался старик. – Наверное, все-таки до… Я помню, что удивились тогда, когда еще при Борисове в предыдущем доме появилась надпись. И сразу про Сему вспомнили, про его предсказания.
Гуров вошел в квартиру Гафановича и сразу с неудовольствием повел носом. Старый эксперт был человеком внешне опрятным, но в квартире у него чувствовался какой-то застарелый и не очень приятный запах. Определиться с ощущениями Гуров сразу не смог. Кажется, и не грязью, и не старческий запах. Может, химикаты какие-нибудь. Может, Марк Борисович дома занимается реставрацией.
– Вы вот сюда проходите, товарищ полковник. – Гафанович, запахивая плотнее домашнюю длинную кофту, увлек сыщика в недра большой гостиной.
Кажется, старик был поклонником старых интерьеров первой половины прошлого века. Тяжелые бархатные занавеси окаймляли дверные проемы. На окнах шторы были с кистями. И стулья в гостиной были как на подбор, еще советского производства. Гуров хорошо их помнил по отцовской квартире. Впрочем, проходя к креслу, Гуров бросил взгляд в приоткрытую дверь кабинета. Стол и удобное современное офисное кресло эксперт для работы, видимо, предпочитал.
– Прошу, вас, товарищ полковник, вот в кресло.
– Что-то вы, Марк Борисович, – заметил Гуров, удобно усаживаясь, – обращаетесь ко мне все время по-разному. То господин полковник, то товарищ полковник. Вы уж определитесь, а то я чувствую какое-то ваше напряжение. Если честно, то я предпочитаю господина полковника.
– Ох, – засмеялся Гафанович и махнул рукой, – не судите меня строго, это я в зависимости от настроения. Когда я сосредоточен, когда я в делах, то и обращение к людям у меня, как правило, суховатое. А в домашней обстановке…
– Тогда валяйте, зовите меня просто Лев Иванович, – разрешил с улыбкой Гуров. – Раз обстановка домашняя. Так, расскажите мне, что вы там нового разузнали по своим каналам про эти драгоценности?
– Извольте, извольте, – потер от удовольствия руки историк и стал смотреть на гостя как-то даже свысока, несмотря на то что был на голову ниже Гурова. – Так вот, уважаемый Лев Иванович, в 1907 году в Санкт-Петербурге изданы два тома «Описи серебра двора Его Императорского Величества». А автором сего замечательного труда явился некто вам неизвестный хранитель драгоценностей Императорского Эрмитажа Арминий Евгеньевич Фёлькерзам. И в этом его замечательном труде содержатся сведения о царских коллекциях Петербурга. В том числе Зимнего, Аничкова и Гатчинского дворцов. В основном это столовое серебро, а также некоторые ювелирные предметы из числа вещей, принадлежавших царевичу Петру Петровичу.
– И каким образом это все меня должно заинтересовать? – спросил Гуров, все же заинтригованный таким началом. – Так глубоко лежат корни тех драгоценностей, за которыми я гоняюсь по всему уголовному миру Москвы?
– Нет, – с довольным видом ответил Гафанович, радуясь, что смог произвести такое впечатление на полковника из самого МВД. – Ваши драгоценности несколько ниже по дворянской иерархии, но тоже замечательны по своей истории. Я ведь почему обратился к памяти господина Фёлькерзама. Ему принадлежат первые сводные справочные труды в области ювелирных изделий. Он тем самым вывел изучение ювелирных произведений на новый уровень.
– Это все, – кивнул Гуров, но историк перебил его властным движением сухонькой руки и продолжил свой рассказ:
– В том же 1907 году им был издан «Алфавитный указатель золотых и серебряных дел мастеров, ювелиров, граверов и проч. 1714–1814», а позже, в 1911 году, и указатель. Я, как это у вас принято говорить, привожу в доказательство улики! И пытаюсь убедить вас, что этому источнику можно верить почти безоговорочно. Арминий Евгеньевич фон Фёлькерзам – известнейший и авторитетнейший генеалог, искусствовед, коллекционер, художник, хранитель галереи драгоценностей Императорского Эрмитажа, а впоследствии и один из его директоров.
– Вы нашли у него доказательства принадлежности интересующих меня ювелирных изделий? – терпеливо спросил Гуров.
– Так точно! – радостно ответил историк. – Судя по описанию, ваши драгоценности из пропавшей еще в девятнадцатом веке коллекции купчихи Брыкаловой. А ей они достались от ее бабушки – крепостной актрисы Анастасии Александровой. Часть коллекции была куплена или подарена Александровой, а часть изготовлена на заказ. Вот так-то, дорогой мой Лев Иванович! Историческая наука, так сказать, на службе не только общества в целом, но и полицейского департамента в частности!
– И что же, в этих книгах есть и фотографии?
– Ну, вы много хотите, – рассмеялся историк. – Это уже современные методы создания каталогов.
– Хорошо, только описания, – кивнул Гуров. – Вы мне их предоставите?
– Я уже отправил вам час назад на вашу электронную почту сканированные листы.
– Спасибо, я посмотрю и потом, может быть, попрошу каких-то уточнений, – поблагодарил Гуров. – А еще, Марк Борисович, вы имеете представление о том, как и по какой причине были в девятнадцатом веке утеряны драгоценности этой самой купчихи?
– Брыкаловой. Вы знаете, Лев Иванович, темная какая-то там история. Прямых показаний в материалах нет. Если я попытаюсь передать вам смысл, то получится следующее. В преклонных годах Брыкалова сильно болела, много денег потратила на лекарей, возможно, что часть ее состояния отошла в неизвестные нам руки. Например, не сохранились дарственные или нотариально заверенные завещания. Мало ли.
Когда Гуров вошел в кабинет генерала Орлова, там бушевала гроза. Лев Иванович вот уже несколько дней не появлялся на планерках в Главке и несколько выпал из общего потока информации. Петр Николаевич глянул на вошедшего Гурова и выпроводил двух офицеров, попавших под раздачу за какие-то недостатки в своей работе. Обычно, отчитывая наедине подчиненных, Орлов старался сделать так, чтобы суть инцидента не выходила за двери кабинета. Только если проступок или нерадивость не коснулись коллег или в целом работы управления. Сейчас он не удержался.
– Заходи, Лев Иванович! Вот времена наступили. – Орлов приобнял старого друга за плечо и провел к угловому дивану у окна. – И в наше время опера пили. Все понимаю: и нагрузка, и неприятности, и напряжение нервное. Но эти! В ночном клубе козырять удостоверениями Главка уголовного розыска перед девками, в то время когда ГУВД проводит рейд по наркоте. Уволю к чертовой матери!
– Да, мы были другими, – улыбнулся Гурова и выразительно посмотрел в глаза Орлову.
Это была старая игра. Разворчавшийся генерал, погружающийся все больше и больше в административную деятельность, начинал использовать частенько избитые штампы в своих сетованиях. И Гуров ловил его на этом. Вот и сейчас Орлов поднял глаза на старого друга, некоторое время смотрел на него, потом рассмеялся.
– Ладно, ладно. Все, согласен, ворчу, как старик! Во все времена так говорят. – Потерев затылок своей крупной головы, Орлов перешел на серьезный тон: – Давай, что у тебя по ювелирным изделиям.
– Ну что. – Гуров вытащил из папки листы бумаги с распечатанными на них на цветном принтере изображениями и текстом. – Удалось немного определиться с возможной принадлежностью украшений. Есть основания полагать, что последней хозяйкой была некая купчиха Брыкалова. В Подмосковье у нее имелось льняное производство, пилорама и несколько скотных дворов. После ее смерти след драгоценностей потерялся. Зато мне удалось получить описание некоторых изделий. Наиболее значимых. Это описания из одного старого справочника, куда они попали в свое время, а это фотографии похожих изделий. Тут вот узловые моменты выделены, которые могут пригодиться при опознании. Особенности способов крепления камней, витье цепочки, замки. Ну и другие мелочи.
– Это ты приготовил для распространения?
– Да, необходимо передать в районные отделы полиции, в линейные отделы на транспорте, таможенникам. Не исключено, что они начнут уплывать от нас за границу. Стоят они, если не врет Гафанович, целое состояние. Тут и каратность, и историческая ценность раритетов. Письмо за твоей подписью я подготовил. Оно у секретаря.
– Хорошо, я посмотрю, – кивнул Орлов. – Еще что?
– Еще по нашим уголовникам. Борис Кушнарев по кличке Кусок, который каким-то образом связан с разыскиваемыми нами украшениями, замечен в тесной связи с еще двумя уголовниками. Это некто Самарин Игорь по кличке Самурай и Армен Хандулян по кличке Ходуля. Что их объединяет, пока неясно, мы ведем наблюдение оперативными силами.
– А что тебя смущает в их отношениях? – откинулся Орлов на спинку кресла. – Поясни.
– Не смущает, а заставляет сделать определенные выводы. И Ходуля, и Самурай, и Кусок никогда не отбывали наказания в одной и той же колонии. Я проверял по личным делам. По срокам они тоже не совпадают, так что на пересылке не могли встретиться и покорешиться. Это два. И третье, они живут в разных районах и не в пределах прямых маршрутов транспорта. Случайность знакомства сводится к минимуму, хотя и возможна. Они не мажоры и по ночным клубам не шарахаются.
Орлов поморщился и посмотрел на Гурова с иронией.
– Удивляюсь я тебе, Лев Иванович. Интеллигентный человек, а как начнешь иногда переходить на жаргон или сеять их словечками, то и смех, и грех.
– Извини, увлекаюсь, – усмехнулся Гуров и снова стал серьезным. – Так вот. Исходя из изложенного и в условиях ограниченного времени наблюдения за этой троицей, я могу сделать вывод, что их объединяет какое-то общее дело. Дело криминальное. Ведь ни один из них нигде не работает. И с учетом того, что Кусок засветился возле старинных ювелирных изделий, которые ему не по статусу и которые в его среде просто так появиться не могут, я делаю вывод, что это группа. ОПГ. План по разработке и разобщению завтра представит оперативник из МУРа.
– Хорошо, убедил, – одобрительно улыбнулся Орлов. – Кто такой этот Копыто, ты установил?
– Нет. Пока не установил. Есть основания полагать, что эта личность есть криминальный эксперт по драгоценностям, связанный с различными аферами и контрабандой. Не исключено, что его хорошо знают, но под другой личиной в нормальном экспертном сообществе. В любом случае разрабатывать обе эти среды нужно параллельно. Попробую отследить возможный путь драгоценностей из дома этой Брыкаловой. Но думаю, что это у меня не особенно получится. У историков не получилось, а уж у меня-то со моими историческими познаниями и подавно.
– Значит, хочешь еще и историческую загадку исчезновения коллекции Брыкаловой найти? – с сомнением покачал головой генерал.
– Видишь ли, Петр. – Гуров задумчиво почесал бровь. – Я думаю, что достаточно будет для начала понять, криминальным ли путем утекли цацки у старой купчихи. Если она просто спустила их через ломбард или ювелиров, то это нормально. Коллекция разобщена и разошлась законным путем по разным рукам. А вот если она исчезла, если возникнут подозрения, что коллекция похищена, украдена, спрятана, черт бы ее побрал, тогда криминальный след с тех времен просто всплыл во временах наших. И надо иметь представление, каким образом он всплыл.
– Ну в принципе я с тобой согласен.