Глава 2. Принцип достижения объективной истины в контексте назначения и цели уголовного процесса
. Постулат объективной истины в науке уголовного процесса
Существует мнение, что доктринальные воззрения развиваются как бы по спирали: в них зачастую анализируются одни и те же проблемы, но уже на ином, более высоком уровне, с привлечением нового инструментария, дополнительной аргументации. Это суждение вполне применимо и к развернувшейся в теории уголовного процесса дискуссии о специфике и истинности уголовно-процессуального познания; о назначении, цели и задачах уголовного судопроизводства и цели доказывания. Хотя позиции многих авторов, игнорирующих исследования своих авторитетных предшественников, нередко напоминают движение не по спирали, а по иной траектории, например (используя слова поэта), путь кота ученого, который «идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит». Так, лишь в одной из большого числа опубликованных в последние годы работ37 мы встретили использование привлекательных суждений о том, что судебная «истина не нуждается в каких-либо благозвучных эпитетах типа абсолютной, относительной, материальной и т.д. Истина сродни правде. Правда есть правда, она не может быть полуправдой, правдой в относительной степени, правдой объективной и субъективной»38. В отечественной процессуалистике примеры подобного рода отражают устойчивую нигилистическую тенденцию – забвение работ, выполненных в минувшие годы.
Проблема истинности знаний всегда привлекала внимание исследователей в области судебного права. Трудно также представить себе и практикующего юриста – дознавателя, следователя, прокурора, а тем более судью, – которого не волновали бы вопросы, касающиеся соответствия правовой квалификации деянии фактическим обстоятельствам дела, правильности и справедливости принимаемых им решений. Эти проблемы задевают противоречивые интересы и других участников уголовного процесса, и всех тех, кому небезразлично состояние современной уголовной юстиции.
Правовую природу уголовного процесса, его базовых институтов следует искать на основе адекватной оценки таких понятий как «назначение», «цель», «задачи» данного вида деятельности39.
В государствах, находящихся на сопоставимом уровне исторического развития, существуют стабильные правовые явления социального и аксиологического характера, не зависящие от воли законодателя, а также от большей или меньшей точности формулируемых им норм. Так, определяющее цель деятельности назначение уголовного судопроизводства обусловлено потребностью упорядочить общественные отношения, необходимые для реализации норм материального уголовного права. Отсюда и воплощаемая в результате цель уголовного процесса – претворение в жизнь норм материального уголовного права об уголовной ответственности и наказании лица, виновного в совершении преступления. (Хотя, самодостаточность и ценность присуща и самой уголовно-процессуальной процедуре как инструменту разрешения социального (уголовно-правового) конфликта40).
Достижение указанной цели немыслимо без установления преступления, его раскрытия и изобличения виновного на предварительном следствии, определение виновности и наказания в суде, ограждения невиновного от незаконного привлечения к уголовной ответственности и осуждения. В конкретных условиях цель уголовного процесса реализуется в его задачах. Основные из них также достаточно стабильны, хотя и подвержены зависимости от политического режима государства, осуществляемой им уголовной политики и правовой идеологии. Вряд ли могут быть сомнения в том, что уголовно-процессуальный закон должен применяться так, чтобы виновные были привлечены к уголовной ответственности и подвергнуты справедливому наказанию, а невиновные были ограждены от привлечения к ответственности в законном порядке; что причиненный преступлением вред должен быть максимально возмещен и др.
Уместно также вспомнить о назначении, целях и задачах более высокого уровня (для уголовно-процессуальной деятельности – внешних), которые сопряжены с укреплением законности и правопорядка, охраной прав и свобод юридических и физических лиц от противоправных посягательств, воспитанием граждан в духе соблюдения Конституции РФ и законов РФ. Ранее эти положения были закреплены в ч. 2 ст. 2 УПК РСФСР. Бессмысленно отрицать их роль и значение в современных условиях.
Иные качества свойственны доктринальным принципам уголовного процесса. В формулировке принципов в гораздо большей степени проявляются факторы субъективного свойства, поскольку родоначальниками принципов выступают не нормативные акты, какого бы высокого уровня они ни были, а научное знание. В них оценивается современное состояние правовой системы и прогнозируются пути ее развития. В принципах должны воплощаться идеи относительно должного и целесообразного в уголовном судопроизводстве. В конкретных проявлениях нельзя сбрасывать со счетов и личные научные представления и пристрастия авторов (коллективов авторов).
Под принципом уголовного процесса как отрасли государственной деятельности нами понимается высокой степени общности идея мировоззрения, выраженная в действующем уголовно-процессуальном законодательстве и реализуемая в практике его применения. Воспринятые законодателем правовые идеи обретают качество общеправовых (конституционных) либо отраслевых принципов (судоустройственных, процессуально-правовых, уголовно-правовых и др.).
Предложенная дефиниция сформировалась под влиянием учения о сущности, содержании и системе принципов уголовного процесса, разработанного В. Т. Томиным, свыше пятидесяти лет творческой деятельности посвятившего данной проблематике.
В своих последних работах принцип объективной истины определяется автором следующим образом: для принятия окончательных решений по уголовному делу, а также окончательных решений для большинства стадий уголовного процесса (за исключением ситуаций, в которых законом предусмотрено принятие решений, когда объективная истина не постигнута) необходимо уголовно-процессуальное познание объективной истины41. В понятийном плане к этим словам можно лишь добавить: постижение объективной истины в уголовном судопроизводстве является также целью доказывания и единственным основанием разрешения уголовного дела.
С принятием УПК РФ произошла переоценка взглядов на установление объективной истины. Подавляющим большинством процессуалистов (например, авторами соответствующих разделов учебников по курсу «Уголовный процесс») она, вслед за законодателем, уже не называется среди принципов уголовного процесса.
С позиции традиционного формально-юридического (т.е. буквального) толкования закона следует признать, что принцип объективной истины в уголовно-процессуальном праве прямо не формулируется. Нормы, содержавшиеся ранее в ч. 1 ст. 20 УПК РСФСР «Всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела» в гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного процесса», не воспроизведены. Однако искоренить из Кодекса положения, воплощающие соответствующие идеи, при всем предполагаемом стремлении к этому его создателей, не удалось. Так, в ч. 4 ст. 152 УПК РФ говорится о полноте и объективности расследования при определении места его производства. В ч. 2 ст. 325 УПК РФ – о всесторонности и объективности разрешения дела при рассмотрении судом вопроса о выделении его в отдельное производство. Об объективности вердикта присяжных упоминается в ч. 1 ст. 330 УПК РФ. Предъявляемые к председательствующему в суде требования объективности и беспристрастности закреплены в ч. 6 ст. 340 УПК РФ. Что же касается доктринального толкования понятия и системы принципов уголовного процесса (а именно ему принадлежит определяющая роль), то оно, в нашем понимании, хоть и подлежит вслед за изменением законодательства дополнительному осмыслению («проверке на прочность»), не должно претерпевать кардинальных преобразований.
Рассмотрение принципа объективной истины мы не случайно начали с характеристики назначения и цели уголовного процесса. Дело в том, что в литературе на этот счет встречаются достаточно неожиданные точки зрения: установление объективной истины провозглашается целью уголовного процесса. Иногда эта идея проскальзывает вскользь или как бы между строк42, но встречаются и специальные ее обоснования. Например, белорусский автор Р. Г. Зорин предлагает законодательно закрепить установление истины в качестве цели уголовного процесса в целом. «Исключить в уголовном процессе цель по установлению истины, – убежден автор, – равносильно прекращению его развития». Отсутствие же познавательной цели, по мнению Р. Г. Зорина, «несет с собой опасность злоупотреблений, возможность наступления хаоса, увеличение недоверия к органу, ведущему уголовный процесс»43.
Представляется, в этом мнении допущена подмена понятий. С одной стороны (помятуя, что задача есть цель, заданная в определенных условиях), цель подменяется задачей, а с другой – цель одного вида деятельности подменяется целью деятельности другого вида. Нет сомнений в том, что доказывание, цель которого – установление истины, потребной для принятия процессуальных решений (поскольку установление истины – не самоцель), составляет сердцевину уголовного процесса. Однако цель уголовного процесса в целом интересами доказывания не ограничивается. В ней отражаются и другие уголовно-процессуальные институты.
Под объективной истиной в уголовном процессе принято понимать такое достижение знания дознавателем, следователем, прокурором, судьей об обстоятельствах, входящих в предмет доказывания по уголовному делу, которое по возможности максимально достоверно соответствует тому, что имело место в действительности и в разумных пределах (ибо в материале знания не может не отражаться личность того, кто его формирует) не зависит от индивидуальных особенностей и пристрастий познающих субъектов.
Заметим, что в паре с абсолютной истиной стоит – противостоит ей – субъективная истина (но не формально-юридическая), а с формальной истиной – материальная.
В связи с обсуждением истины формальной, вероятно, уместно отметить, что формализация любой отрасли процессуального права (в отличие от формалистики в применении норм права) должна рассматриваться как явление положительное. Элементами процессуальной формы (включая фикции, преюдиции и артефакты) буквально пронизано все уголовное судопроизводство. Так, жесткие требования предъявляются к форме любых доказательств – они должны устанавливаться одним из перечисленных в законе источников (ст. 74 УПК РФ). Формальные правила определены для вида доказательств, с помощью которых устанавливается причина смерти; характер и степень вреда, причиненного здоровью; психическое или физическое состояние обвиняемого, подозреваемого, когда возникает сомнение в его вменяемости или способности самостоятельно защищать свои права и законные интересы и др. (ст. 196 УПК РФ). Типичными примерами заранее установленных в законе формальных правил оценки доказательств могут служить также нормы, закрепленные в ст. 75 («Недопустимые доказательства») и 90 («Преюдиция») УПК РФ. Юридическая фикция «в чистом виде» наличествует в формулировке презумпции невиновности. Встречается фикции и в руководящих разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ.
В более же широком плане заслуживает внимания позиция А. С. Александрова, который пишет: «Судебная истина … представляет собой результат изобретения мысли из речевой фактуры по определенным правилам, основания ее не могут не быть языковыми, а значит формально-юридическими»44.
Повышенное внимание в современной практике уголовного судопроизводства к условиям допустимости доказательств, в частности, абсолютизация требования о недопустимости использования доказательств, полученных с нарушением федерального закона (ч. 2 ст. 50 Конституции РФ), с неизбежностью влечет за собой укрепление формальных начал в оценке доказательств. Этому процессу в немалой степени способствует также внедрение руководящих разъяснений судов высших инстанций; наличие многочисленных юридических и фактических презумпций; унификация процессуальных актов; не вполне корректная стратегия стороны защиты, состоящая не в опровержении аргументов и фактов, предъявляемых суду стороной обвинения, а в демонстрации недостатков, допущенных в ходе досудебного производства45. Таким образом, в одних своих качествах истина материальна, в других – неминуемо формальна. Кроме того, в условиях многочисленных конфликтных ситуаций, бесконечно противоречивых интересов участников уголовного процесса «объективное», истинное знание не застраховано от проникновения в него лжи и всего того, что можно окрестить субъективизмом. Однако при решении юридически значимых вопросов необходимо стремиться к достижению максимально достоверного знания, обеспечивая этот процесс различными, в том числе и правовыми средствами. Оно не всегда достижимо. Возможны, а в ряде случаев просто неизбежны исключения из этого правила, либо закон прямо предусматривает их допустимость.
Назовем основные ситуации:
1. Не достигается цель доказывания по делам о нераскрытых преступлениях. По причинам объективного и субъективного характера, большинство из которых хорошо известны криминологам и практическим работникам системы уголовной юстиции, таких дел, увы, много. Президент РФ В. В. Путин, выступая на ежегодном расширенном заседании коллегии МВД РФ 08.02 2013 г. заявил: «В целом по России остаются нераскрытыми почти 45 % преступлений (44,4 %). Практически каждое второе. Это явный, очевидный факт, свидетельствующий о недостаточно эффективно выстроенной работе органов внутренних дел»46. (Не случайно, противники закрепления в УПК РФ принципа объективной истины любят аргументировать свои позиции с помощью примеров из практики, в которых, наряду со следственными и судебными ошибками, фигурируют случаи неподдающихся раскрытию преступлений).
Однако реальные трудности в раскрытии и расследовании преступлений не снимают необходимости познания истины и по данной категории дел. Попытки решить такую задачу предпринимаются и в подобных ситуациях, но в условиях недостаточной информационной обеспеченности, изъянов организации и управления, несовершенства нормативной базы, непредсказуемых форс мажорных обстоятельств, низкой квалификации отдельных сотрудников и ряда других причин, они не смогли быть достигнуты.
Применительно к рассматриваемым положениям высказана точка зрения о необходимости различать две формы объективной истины: «объективную истину – должное» и «объективную истину – реальное». В первом случае под объективной истиной понимаются выводы следователя и суда, которые соответствуют обстоятельствам дела и содержат ответ на основной вопрос о том, кто должен нести ответственность за совершенное деяние. Во втором, – когда установлены не все обстоятельства совершенного преступления, когда разоблачены не все соучастники, а также в случаях прекращения уголовного дела или вынесения оправдательного приговора47. Мнение это нуждается в уточнении. В нем усматривается надуманное преувеличение, поскольку реабилитация обвиняемых (подсудимых) может осуществляться и на основании абсолютно достоверного знания, т.е. познанной истины. Именно поэтому вряд ли уместно подобные примеры объединять со всеми делами о нераскрытых преступлениях. Ну, а с точки зрения принципов уголовного процесса, достижение истины всегда представляет собой «должное», далеко не во всех ситуациях совпадающее с результатами реальной практики.
2. В силу такой юридической фикции как презумпция невиновности, о неустановленной истине приходится говорить также и в случае прекращения уголовных дел в суде ввиду недоказанной виновности обвиняемого. В данном случае юридическим основанием прекращения дела является непричастность подсудимого к совершению преступления (п. 2 ч. 2 ст. 302 УПК РФ), хотя понятно, что это основание охватывает не только ситуации достоверного установления факта совершения преступления другим лицом, но и случаи недоказанной вины «виновного» субъекта.
3. Ущемление принципа объективной истины проявляется и в такой юридической конструкции как отказ прокурора от обвинения в суде (ч. 7 ст. 246 УПК РФ). Какими бы аргументами прокурор не обосновывал свой отказ от обвинения, суд, не находя оснований для оправдания подсудимого, обязан прекратить дело. Даже если это решение противоречит внутреннему убеждению судьи.
4. Похожая ситуация может сложиться и при рассмотрении уголовного дела судом с участием присяжных заседателей. Имеются в виду казусы, в которых судья при постановлении приговора обязан руководствоваться формальной категорией – вердиктом присяжных – вопреки своему убеждению об установленных обстоятельствах дела. Нельзя констатировать, что в данной ситуации судом во всех случаях познана объективная истина в традиционном ее понимании.
5. Невозможно утверждать о достижении объективной истины также и в ходе рассмотрении дел в особом порядке (при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением) – гл. 40, 40.1 УПК РФ. (В особом порядке рассматривается уже свыше 60 % от общего числа дел, направляемых в суд). В отличие от обычного порядка, собранные по делу доказательства в этом случае вообще не исследуются и не оцениваются (ч. 5 ст. 316 УПК РФ). В соответствии с нормами, закрепленными в ч. 7 ст. 316 УПК РФ, судья постановляет обвинительный приговор и назначает наказание, если придет к выводу, что обвинение, с которым согласен подсудимый, обосновано и подтверждается доказательствами, собранными в ходе досудебного производства. Таким образом, судья как бы на веру опирается на доказательства, собранные не им, а другими субъектами в предшествующих стадиях, и соглашается с ними. В теории уголовного процесса подобного рода истина справедливо называется договорной (конвенциональной).
6. Упрощенные, максимально «свернутые» правила собирания и оценки доказательств, секвестирующие возможности познания, предусмотрены и при производстве дознания в сокращенной форме (гл. 32.1 УПК РФ).
7. Уместно еще раз вспомнить и о преюдициях, обязывающих суд, прокурора, следователя и дознавателя признавать без дополнительной проверки обстоятельства, установленные вступившими в законную силу приговором или иным судебным решением.
Наличие в уголовно-процессуальном законодательстве перечисленных институтов и норм логично для модели российского уголовного процесса. Они констатируют факт реального существования в УПК РФ необходимых (презумпция невиновности, преюдиция) или целесообразных (суд присяжных, досудебное соглашение о сотрудничестве, отказ прокурора от обвинения, сокращенное дознание) юридических конструкций, ограничивающих достижение достоверного знания. Однако далеко не только их наличие или, гипотетически предположим, отсутствие в законодательстве, определяют смешанный тип и основополагающие начала (принципы) отечественного уголовного судопроизводства. Поэтому мы солидарны с мнением С. А. Шейфера о том, что, несмотря на допускаемые законодательством ограничения, «стремление управомоченных органов государства установить обстоятельства исследуемого события такими, какими они были в действительности, сохраняет свое значение как ведущая тенденция доказывания, то есть его цель»48. (Подчеркнем лишь, что «тенденция» и «цель» суть принципиально разные категории).
Именно достаточная всесторонность и полнота знаний, объединенные с «объективностью» познающего субъекта, обеспечивают ее достоверность. А что же еще? (Вступать в полемику об абсолютной истине здесь, думается, неуместно – «имеющий уши, да услышит»).
Подобного рода понимание цели, на наш взгляд, принципиально не противоречит и международным стандартам доказывания («beyond a reasonable doubt» – отсутствие разумного сомнения), призывающими сочетать степень полноты и достоверности собранных по делу доказательств с их разумной достаточностью49. Такой достаточностью, которая на основе свободной оценки доказательств обеспечивает формирование внутреннего убеждения при формулировке юридически значимых выводов.
2. Постулат объективной истины и уголовнопроцессуальное законодательство. Бурная и неоднозначная реакция специалистов последовала вслед за размещением на сайте СК РФ законопроекта об объективной истине. Еще ни один закон или законопроект с момента введения в российское уголовное судопроизводство суда присяжных в 1993 г. не вызывал столь многочисленных и противоречивых откликов. Ни одно периодическое юридическое издание не обошло вниманием его обсуждение.
Укажем на основные новеллы, включенные в данный законопроект:
1) ст. 5 УПК РФ предлагается дополнить п. 22.1 следующего содержания: «объективная истина – соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения»;
2) гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства» дополнить ст. 16.1 «Установление объективной истины по уголовному делу». В ее ч. 1 закрепить обязанность субъектов доказывания по принятию всех предусмотренных Кодексом мер по всестороннему полному и объективному выяснению обстоятельств, подлежащих доказыванию, а в ч. 2 – право суда самостоятельно принимать меры к установлению действительных обстоятельств дела, если он сочтет мнения сторон несостоятельными;
3) ст. 17, 21, 119 УПК РФ дополнить нормами, предусматривающими всесторонность, полноту и объективность исследования всех обстоятельств уголовного дела.
Законопроект предусматривает также возвращение в уголовно-процессуальное законодательство института направления уголовного дела судом для производства дополнительного расследования. Такую возможность должны предоставить новые нормы ст. 252 и 237 УПК РФ при установлении «неполноты предварительного следствия или дознания, которая не может быть восполнена в судебном заседании»50.
Сторонники закрепления в законе принципа объективной истины обосновывают тезис о необходимости активного сочетания состязательных начал уголовного процесса с всесторонностью, полнотой и объективностью исследования обстоятельств дела. Полагают, что объективность, полнота и всесторонность – очевидные и необходимые условия уголовного судопроизводства. Что альтернативой истины выступает лишь ложь и обман (хотя истине может быть противопоставлено также и вероятное знание, и более «рафинированная» истина. – И. З.). Что совокупность доказательств, обосновывающих виновность подсудимого, должна исключать какой-либо иной вывод по этому вопросу. Что истинным, с позиций соответствия установленных фактов фактическим обстоятельствам дела, должен быть и оправдательный приговор. Отмечают, что чрезмерно пассивная роль суда не может не сказаться негативно на исходе судебного разбирательства. Что движение к истине – это не только уголовнопроцессуальная проблема, но и вопрос судебной культуры, вопрос морально-этический, нравственный. Подчеркивают, – истина и стремление к ее установлению являются общечеловеческими ценностями. Они необходимы для защиты потерпевших от преступлений и невиновных граждан от незаконного и необоснованного обвинения и осуждения51.
Противники законопроекта утверждают: цель доказывания заключается не в установлении «виртуальной (словесной) истины», а в разрешении уголовноправового конфликта. Причисляют объективную истину к числу идеологем, главная опасность кроется не в ней самой, а в тех последствиях, которые вытекают из этой концепции. Обосновывают мнение о том, что объективную истину вернуть в УПК РФ невозможно из-за того, что в нем ее никогда и не было, а предлагаемые изменения опасны и вредны для общества и государства и не способны привести к повышению качества предварительного следствия. Что СК РФ решает чисто приземленную задачу, – «вернуть суд de jure в единый строй со следователями и прокурорами, переложив на него ответственность за качество расследования»52.
Позиции противников законопроекта СК РФ можно проиллюстрировать словами В. А. Лазаревой: «Дезавуировав презумпцию невиновности и состязательность, проект закона … разрушает всю систему взаимосвязанных и сбалансированных принципов53. Мечтая об объективной истине, его авторы предлагают отказаться от надежды на главную гарантию подлинного правосудия – независимость судебной власти, в первую очередь, от позиции и влияния органов предварительного расследования»54.
Отечественные и зарубежные противники закрепления в законе задачи достижения объективной истины неизменно считают ее рудиментом законодательства эпохи СССР. Так, профессор университета Сент-Луиса (США) Стивен Тейман пишет: «Обязанность принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, то есть установить истину, является типичной формулировкой советских времен, которая придает инквизиционный тон всему уголовному процессу»55. Хотя и самому автору должно быть хорошо известно, что концепция объективной истины развилась на основе континентальной смешанной формы уголовного судопроизводства, появившейся после Великой французской революции.
В арсенале оппонентов широко используется, в принципе, привлекательный и перспективный лингвистический подход к анализу правовых категорий. В современной теории наиболее ярко он представлен в работах А. С. Александрова. «Судебная истина всегда формальна, – пишет автор, – потому что отлита по юридическим формам, изготовлена по лекалам юридического языка».56
С помощью лингвистического подхода и его средствами обосновывается неприемлемость для «независимого, состязательного правосудия концепции «объективной истины», которая проникнута техницизмом, логизмом и не учитывает человеческой природы судебной истины»57.
Конечно, господство одной идеологии в эпоху СССР создавало многочисленные барьеры на пути проникновения ряда прогрессивных концепций в исследования проблем доказательственного права. Действительно, уголовное судопроизводство и по сей день в значительной степени зависимо от государства и построено по принципу «одной стороны», где эта сторона – обвинитель, единый в трех ипостасях – следователь, прокурор, судья.58 Однако отечественные процессуалисты и криминалисты никогда не сводили познание в уголовном процессе к «механическому» отражению, к «зеркалу» (хотя, вырванные из контекста цитаты, отрицающие эти положения, наверняка, можно обнаружить в юридических текстах). Напротив, познание всегда рассматривалось ими в единстве практической и мыслительной деятельности. «Мысль рождается из действия, а целенаправленная деятельность, практика, подчинена мысли. – писали Р. С. Белкин и А. И. Винберг. – Процесс познания, в котором обобщаются данные опыта, практики, достигнув ступени науки …, – это уже опосредствованное и обобщенное отражение существенно общих свойств и отношений объектов»59. В наши дни о единстве творческой мыслительной и практической деятельности субъектов доказывания, об общественно-исторической практике как критерии истины, постигаемой в уголовном судопроизводстве, о непосредственном и опосредованном познании событий прошлого через материальные и идеальные следы и можно прочитать в любом учебнике по уголовному процессу и криминалистике.
Далее. Нет сомнений в том, что обстоятельства, доказательства, факты, само доказывание, мыследеятельность его субъектов и, конечно, законотворчество существуют и осуществляются не иначе как в языковой форме и выражены речевыми средствами. В них естественно господствуют юридическая фразеология, документальные профессионализмы и протокольные криминалистические штампы. Но здесь мы задаемся вопросом: неужели обыденная или какаялибо иная речь (художественная, научная и др.) позволила бы нам точнее составить представление о событиях познаваемого прошлого? Тем более, что речь идет о событиях, оцениваемых правоведами с позиций категорий права. С таким же успехом формальномедицинским, не соответствующим фактическому состоянию здоровья человека можно окрестить и врачебный диагноз пациента, поскольку он отлит по лекалам медицинской терминологии. А допустимо ли, скажем, упрекать экспертов и специалистов в том, что в исследовательских частях своих заключений, а в определенной мере и в выводах, они используют фразеологию из сфер тех профессиональных познаний, которыми обладают? Конечно, нет.
Думается фразеология юриспруденции, ее речевые стандарты и профессионализмы яснее, лаконичнее и вернее выражают то, что высказано обыденным, повседневным, разговорным языком, а уж тем более другими «измами». Многовековая юридическая практика для этого собственно и создала их таковыми.
Что касается гносеологии, в частности, теории отражения, равно как и иных подходов (деятельностностного, натуралистического, лингвистического и др.), то они – важнейшие компоненты, но все же лишь инструментарий в арсенале исследователей-правоведов. Не следует, как это нередко случается в уголовнопроцессуальной и криминалистической литературе, подменять им – инструментарием – юридическую проблематику. Более привлекательной нам представляется позиция О. Я. Баева, который пишет о нежелании втягиваться в дискуссию об истине «из-за отсутствия должной философской подготовки и каких-либо притязаний в этом отношении»60. Слова столь авторитетного ученого наводят на мысль о том, что юристам надлежит быть крайне осмотрительными, когда они вторгаются на «чужую территорию».
Однако более всего настораживает тот факт, что в рамках единого, казалось бы, концептуального подхода к проблемам доказательственного права известными специалистами зачастую делаются диаметрально противоположенные выводы. «Требование о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела, – пишет О. Я. Баев, – можно отнести лишь к такому профессиональному участнику уголовного судопроизводства, как суд»61. С. А. Шейфер подобное решение считает возвратом к репрессивному, недемократичному характеру УПК РСФСР и предлагает закрепить принцип объективной истины только в качестве одного из общих условий предварительного расследования, не годного для суда62.
Научную состоятельность дискуссии подрывают и встречающиеся в литературе заблуждения, противоречивые оценки, некорректная аргументация, чрезмерно вольное использование постулатов философии. Примеры подобного рода мы неизменно находим в работах Г. А. Печникова. Вопреки провозглашенному автором приоритету материалистической диалектики в правовых исследованиях, нормы права ставятся им выше или вровень с объективными естественными законами. Г. А. Печников не разграничивает назначение, цель и принципы уголовно-процессуальной деятельности и уголовно-процессуального права. Допускает сравнение «истинности» правовых норм с качеством постигаемого в уголовном процессе знания. Нарочито характеризует современное уголовное судопроизводство и УПК РФ (в изложении автора встречается – «УПК России») не иначе как уголовный процесс и Кодекс состязательного типа. К своим сторонникам причисляет процессуалистов, никогда не считавшихся приверженцами объективной истины в контенте теории отражения63. Примеры можно продолжить.
Думается, что в российской модели уголовного процесса сосуществуют и взаимодействуют материальные и формальноюридические, объективные а, возможно, и субъективные знания (когда процессуальные гарантии оказываются бессильны обеспечить должный для уголовного производства результат). Но при этом принцип достижения достоверного знания, т.е. стремление к «объективному» установлению юридически значимых обстоятельств такими, какими они имели место в действительности, на всех этапах уголовного процесса как одного из основных специальных (правовых) средств противодействия преступности не должно вызывать сомнений.
В. П. Гмырко, являющийся одним из рецензентов настоящей книги, написал авторам: «Если быть последовательным и не забывать о законе тождества, то речь можно вести только об истине в ее корреспондентской версии без оформляющих ее сущность прилагательных. Т.е. следует различать истину и иные – вероятностные – продукты доказывания. Это – conditio sine qua non!». Хочется надеяться, что в конечном счете именно такое качество достоверных знаний с его неминуемыми коллизиями и разнообразием мы и имеем в виду.
Состязательность же не противоречит истине, а служит главной движущей силой на пути ее познания. С позиций назначения, цели и задач уголовного процесса неразумно низводить производство в суде до уровня спортивного состязания, проводимого в присутствии пассивного арбитра. Мы помним – «суд на рассуд, а не на осуд». Но объективность и беспристрастность суда не должна приравниваться к его бездеятельностному равнодушию. (Каковы к этому процессуальные средства – отдельный, особый вопрос). Собранные доказательства должны быть достаточными для формирования убежденности суда в правильности и справедливости принимаемых решений.
Уголовный процесс – одно из наиболее эффективных правовых средств противодействия преступности. Анализируя его проблемы, невозможно игнорировать и реакцию социума на криминальные злодеяния, безудержную алчность мздоимцев, несмолкаемую уголовную хронику. Обществу остается лишь надеяться на карающий меч правосудия64.
Конечно, формулируя принципы как доктринальные идеи относительно того, каким надлежит быть современному уголовному производству, мы невольно, в той или иной мере, абстрагируемся от реальных жизненных ситуаций и процедур, которые могут быть значительно сложнее или, напротив, примитивнее. Если, предположим, предварительное расследование стороной обвинения проведено небрежно, неумело, поверхностно, а сторона защиты добросовестно и скрупулезно подготовилась к участию в заседании суда, – велик шанс того, что лицо, совершившее «серьезное» преступление, может избежать заслуженной ответственности и наказания. Либо иная ситуация. Любой дознаватель может вспомнить, с каким «воодушевлением» и пониманием благополучной судебной перспективы отнеслись должностные лица контролирующих и надзирающих инстанций, например, к материалу проверки заявления об угрозе причинения тяжкого вреда здоровью, в котором к протоколу осмотра прилагались красочные фотоснимки, отражающие обстановку места происшествия. Без этих иллюстраций, вероятно, немало усилий было бы положено для принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела. Однако примеры подобного рода не должны затмевать роль принципов в формировании законодательства, правосознания сотрудников уголовной юстиции и правоприменительной практики.
Наша позиция по вопросу о законодательном закреплении объективной истины заключается в следующем:
1) категории гносеологии и логики, в принципе не следует отражать в УПК РФ. Однако это благое пожелание сейчас просто трудноосуществимо: наше законодательство, увы, строится по другому сценарию. Поэтому приходится констатировать: как идея мировоззрения относительно должного и целесообразного в уголовном процессе доктринальный принцип достижения объективной истины может быть в большей степени, чем это сделано сейчас, отражен в Кодексе. Можно также согласиться с А. В. Победкиным в том, что каждый дознаватель, следователь, прокурор, судья должны отчетливо сознавать цель своей деятельности и быть нацелены на ее результат65;
2) от употребления терминов «истина», «объективная истина», являющихся философскими категориями и раздражающих многих процессуалистов, в тексте Кодекса следует воздержаться;
3) постулат достижения объективной истины не обязательно следует закреплять в гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства». Достойное место он может найти, будучи помещен в гл. 11 УПК РФ «Доказывание».
С учетом этих соображений можно предложить следующую редакцию ст. 85 УПК РФ:
Доказывание состоит в собирании, проверке, оценке и использовании доказательств с целью всестороннего, полного и объективного установления дознавателем, следователем, прокурором и судом обстоятельств, предусмотренных ст. 73 настоящего Кодекса».
Предлагаемая формулировка и место ее размещения в структуре Кодекса, вероятно, могут, в определенной мере, примирить сторонников и противников закрепления принципа достижения объективной истины в УПК РФ, ведь на смену периоду схоластических дискуссий либо «силовых» методов решения проблемы (почин Следственного комитета РФ) должно прийти время достижения консенсуса. Хотя бы в той части, которая относится к законодательству.
И в заключение. В связи с инициативой Следственного комитета РФ ряд авторитетных процессуалистов ясно и однозначно выразили свое отношение к возможности возвращения или невозвращения уголовного дела судом для производства дополнительного расследования. Ими предлагается обратить внимание на то, что существует и третий путь, используемый в практике Европейского Суда по правам человека, Конституционного Суда РФ, предусмотренный УПК Украины (ст. 333) и ряда других государств – истребование дополнительных материалов по инициативе суда. В том числе, полученных путем поручения органу досудебного расследования производства определенных следственных (розыскных) действий66. Думается, в этом направлении и следует создавать комплекс норм, регламентирующих указанную проблемную ситуацию.