Увлечение и освобождение. Глава первая: Глаз Человека (А. М. Лимитовский)

Глава первая: Глаз Человека

Я сидел на тренинге по коррекции речи. Я сам проблемами с речью не страдал и не страдаю, однако по моей специальности от меня требовалось там присутствовать, и сформировать теорию того, что делали ведущие этого самого тренинга. Это называется «включенное наблюдение». В общем, занимался чем-то вроде аудита. Таким образом, от меня требовалось выполнить простое задание – нащупать феноменологию данного процесса. Поймав понимание происходящего, Я, однако, не знал, с чего начать само его описание. Все те идеи, которые Я хотел высказать, не должны были служить вступлением – они взаимодополняли друг друга, термины, которые Я вводил или заимствовал, постоянно взаимоопределялись друг через друга, создавая своего рода замкнутый круг (почти герменевтический круг в самом себе, да простят меня герменевты). Очевиднейшая мысль не могла быть мысль не могла быть мною описана, она не могла мне в полной мере принадлежать. Я хотел составить план, но и он не получался. В моей голове было лишь несколько слов, погруженных в переливающееся, не поддающееся какой-либо организации переживание. Как только Я попытался об этом заговорить, и тем более написать, передо мной внезапно явился тысячиликий наблюдатель-читатель, со своей абсолютной, всеведающей и всепонимающей позиции обвинивший меня в неграмотности, безвкусице, невежественности и глупости. И тогда Я понял, что попал под влияние какой-то власти.

Ведь мы привыкли думать о власти как о направленном воздействии кого-то (назовем его субъектом власти) на некого более слабого второго (назовем его объектом власти). Это самая простая модель власти, она замкнута на себе и бинарна (здесь только два действующих лица). Оба участника процесса здесь целиком рациональны, а власть определяется через сопоставление этих участников (более сильного и более слабого) по одному элементарному показателю (это могут быть деньги, сила, знания, вооружение, голоса на выборах и т.д.) – у кого его больше, тот и субъект. В качестве такого примера власти было бы удобно привести схватку двух носорогов за самку, в ходе которой более слабый носорог, получив от более сильного какое-то незначительное увечье, рационально отступает с поля боя.

Разумеется, эта модель – чистый самообман, хоть и является в некотором роде столь же чистой правдой. Правда заключается в том, что мы мыслим таким образом о власти, т.е. что эта модель имеет свой феноменологический смысл, она может служить для нас одним из способов ориентировки в ситуации и построении какой-то тактики взаимодействия с другими равноправными людьми. Однако очевидным минусом всякого такого рода подхода к данной проблеме является то обстоятельство, что из самой этой модели исключено все, что касается власти. Более того, сама эта модель оказывается элементом осуществления властных отношений, тем что навязывается нам и блокирует понимание реального положения дел.

Несостоятельность данной модели очевидна уже в том, что мы имеем дело с двумя равносубъектными участниками процесса. По сути, этого уже достаточно, чтобы констатировать, что такое мышление имеет другой объект и служит другим целям. Сделав всех субъектов-участников процесса принципиально равными, мы полностью удалили само неравенство и его причины из мышления, тем самым закрыв глаза на проблему.

Очевидно, что более сильный носорог не обладает никакой властью над более слабым; мы вполне можем допустить, что, получив увечье, второе глупое животное, побродя по лесу, уже через несколько минут забудет о приключившейся с ним неприятности и вновь пойдет боем на того же более сильного сородича. И вовсе не обязательно, что обладатель более мощного ресурса подчинит себе более слабого – почему они не станут, например, смертельными врагами, лучшими друзьями, конкурентами или любовниками? Ни носороги, ни таракан и ботинок, ни скала и море – никто из них властных отношений не выстраивает. Власть не тождественна ни силе, ни интересу – более того, она нарушает и принцип насилия, и принцип контракта.

Первое, что надо сказать о власти – то, что она не совершается в каком-то акте. Власть полицейского реализуется не в том, что он бьет нас дубинкой, а в самом факте его присутствия как полицейского, в его значках и кепочке. Полицейскому не нужно применять оружие – более того, если ему приходится это делать, значит он уже потерял свою полицейскую власть. Вы сами должны все сделать по его приказу – и не потому, что он может применить силу, а потому, что так должен вести себя законопослушный гражданин, что бы это ни значило.

Настоящая модель власти не замкнута, и не формальна. Посредством чего осуществляется власть? Нам в первую очередь нужно обратить внимание на незамкнутость сверхценного параметра власти. Предполагаемый источник власти (деньги, авторитет, любовь избирателей) никогда не самодостаточен, он всегда апеллирует к некоторому третьему участнику (кого влюбляют или устрашают), который может оказать влияние на объекта. При том очевидно, что сами такие третьи лица являются ценными для субъекта власти лишь в той степени, в какой они значимы для объекта.1 Поэтому эти третьи (четвертые, пятые) лица не элементарны и в чистом виде никогда не даны. Это не живые люди, а это идея субъекта власти о том, что они могут оказать влияние на объекта – Я знаю, что подкупить мафию разумно, если объект, на которого Я направил свои усилия, боится мафии. Разумеется, эти посредники власти, будучи исключительно элементом рефлексии о других людях, могут быть чистым вымыслом, или быть совершенно независимыми ни от кого, включая рефлексирующего: это может быть Человек, группа людей нация, абстрактный принцип – главное, чтобы они были предположительно значимы для объекта (например, он может их бояться, или, наоборот, любить). Таким образом, власть осуществляется как мышление о том, кого подчиняют, одновременно с тем, через что подчиняют – т.е через особенности мышления о третьих лицах и сверхценных ресурсах. Степень успеха подчиняющего зависит от синхронизации мышлений субъекта и объекта. То, насколько хорошо Я отрефлексировал желание другого Человека, определяет степень моего влияния на него. Если Я абсолютно понимаю все мотивы, стремления и страхи другого Человека, то моя власть над ним абсолютна (до тех пор, пока он не совершит внутреннее усилие и не изменится, конечно).

Тут следует отметить такую особенность власти, как ее самоочевидность. Власть никогда не выглядит не естественной или странноватой, она никогда не режет глаза – напротив, она живет в том, в чем нельзя усомниться, пространство ее существования – ригидность нашего мышления. Никто никогда не спрашивает, почему на самом деле нужно бояться полицейского, его просто нужно бояться. Официантка Маша или солдат Толя не могут предстать в мышлении посетителя кафе или майора Бригса как живые люди Толя или Маша, они предстанут как официантка или солдат, т.е как те, кого можно заставить исполнять нашу волю, и отделить Машу и Толю от их рабочей формы любому сознанию должно быть не просто очень трудно, а еще и казаться бессмысленным и противоестественным (мы же можем попытаться это сделать).

Для подтверждения своей значимости, такой сверхценный ресурс вынужден апеллировать к все новым и новым участникам, число которых не должно иметь видимого конца. Маскируя свою ценностную пустоту, он должен быть потенциально бесконечен в своем расширении, и, тем самым, мистифицировать ту реальную ситуацию, с которой сталкивается Человек. Власть в этом смысле похожа на античные карты космоса: земной диск лежит на черепахе, черепаха – на китах, киты на слонах, а на чем слоны – до этого уже мысль не добирается. Каждый последующий элемент такой цепочки оказывается хуже определен и понят, чем предыдущий. Разумеется, сам по себе сверхценный ресурс так же властью не обладает, и обладать не может, поскольку ценность любого такого гипотетически возможного ресурса временна, ситуативна, и зависит от произвольных действий участников любого процесса (сейчас для осуществления своих интересов Вам нужен хороший пистолет, а через пару часов – хороший адвокат). И, конечно же, никакой конкретный бандит не исчерпывается тем, что он бандит. По этой причине, данные лица не являются какими-то реальными субъектами, это элементы некой округленной схемы, где третьи лица оказываются сведены к сверхценному ресурсу, а сверхценные ресурсы – к третьим лицам. Под проблему субъекта в бесконечном числе выстраиваются такие театральные марионетки, делая ее неразрешимой (A опасно из-за Ф, Ф опасно из-за Д, Д опасно из-за… и так до бесконечности). Из этого всего мы можем сделать вывод, что единственной организующей власть ценностью является ее таинственность, нераскрытость ее причины (Я не знаю, как они меня могут убить, потому не могу подготовиться; Я не знаю, какими вещами занимается мой премьер-министр, наверное очень важными, требующими сверхчеловеческих усилий, потому Я буду ему подчиняться и т.д). Мы захламляем понимание ситуации лишними данными, делая ее анализ невозможным. Иными словами, никакого содержательного ресурса, ни множества ресурсов, которыми бы могла бы быть обоснованна власть, субъектное неравенство, просто не существует, как не существует итогового сверхсубъекта, который мог бы им обладать; это мистификация, основанная на неточности нашего мышления, при том такая, что мы не можем даже задать вопрос о конечной причине, или не отвечаем на него, лишь бесконечно мистифицируя реальность.

Таким образом, никакая ценность не выводится ни из какой власти, как никакая власть не выводит из себя никакой ценности. Из принципа свободы не выводится ни необходимость подчинения ни вождю коммунистической партии, ни президенту Соединенных Штатов, ни богатому родственнику – только ситуативный расчет может сделать исполнение их воли обоснованной для достижения ценности. Более того, из этого следует, что в модели власти не дан, в каком угодно готовом виде, и сам объект власти, он сам оказывается идеей, которая выводится из мистификации – это тот идеальный объект, над которым субъект предполагает осуществлять властные отношения. Придумывать идеального объекта внешних манипуляций – не меньшая мистификация, чем умножать третьих лиц или выдумывать сверхценный ресурс.

Не дан нам в чистом виде и субъект власти, он столь же неявен, как и ее объект, он понимает себя и понимается объектом власти через мистификацию. Это темнота, которую боится ребенок. Он может быть абстрактным мифом, как масонское правительство, или быть абсолютно размытым, как сам дух благородства. Нам вообще не обязательно, чтобы субъект и объект как-то непосредственно пересекались. Симпатичная девушка в ночном клубе может не иметь совершенно никаких намерений по отношению к стеснительному пареньку, боящемуся выйти на танцпол из-за «неумения танцевать» (или немодного стиля одежды) – но он, несомненно, полностью ей подчинен. Думаю, излишне говорить, что никакой симпатичной девушки в этом ночном клубе может и вовсе не быть, конечно же.

Таким образом, как мы видим, идеальная модель власти не имеет ни чистого субъекта, ни объекта, между ними не происходит взаимодействия, а так же не существует источника власти. Модель власти выглядит как ситуация, в которой самораскрывается связка подтверждающих друг друга мышлений.

Однако здесь есть обстоятельство, которое мешает мне сказать, что все так и происходит. Все дело, конечно, в том, что власть вообще не является какой-то абстрактной моделью, это элемент воли и жизни конкретных людей, и оно происходит в чьем-то мышлении. Мы не можем просто сказать «связка мышлений», потому что мышления «вообще» не существует, мысль – это всегда мысль чья-то и о чем-то, без субъекта и содержания мысли нет и самой мысли. Мышление всегда конкретно, и мыслящий всегда конкретен. Поэтому власть – это всегда власть для конкретного Человека, она всегда исторична (происходит в конкретное время в конкретном месте), психологична, ситуативна, она связанна с культурой и духовным опытом мыслящего. Без учета мыслящего, в сознании которого раскрывается наша модель, все наши рассуждения превращаются в обезличенную абстракцию.

Это обстоятельство вновь возвращает нас к проблеме субъекта и объекта власти. Кто есть тот, кто мыслит эту модель, и какое место он в ней занимает? Очевидно, это Я (ну или Читатель, чьи глаза сейчас пробегают это слово), т.е. какой-то Человек, создающий, мыслящий и творящий, предположительно обладающий нервной системой (ну мало ли, кто меня читает). Так же очевидно, что единственным субъектом власти является не тот, кто подчиняет, а тот, кого подчиняют – он единственный, кто ее осуществляет, это его руки берут ружье по команде, это он приносит кофе, это он пишет ненавистные ему диктанты; словом, это его власть, и только он может совершить акт специальной рефлексии, власть есть объект его личного труда (потому другого Человека нельзя освободить – мне не принадлежит пространство его воли и его мысли). Вспомним так же, что для осуществления власти (в соответствии с нашей моделью) структура субъекта власти включает в себя ее объекта, а объект не существует без субъекта. Разумеется, в нашей модели нет чистого субъекта и объекта, но отнюдь не потому, что никто конкретный не думает, а потому, что субъект и объект в своей сущности совпадают. Подчиняясь воле начальника, Я должен не просто понимать, что он от меня хочет, Я должен предполагать, каково это – быть им; противном случае Я бы не мог понять ни качества своей работы, ни способа ее выполнения (был бы как плохо известная боссу компьютерная программа – как и босс для меня). Подчиняясь, Я подчиняю сам себя, мысленно представляя себя на месте того, кто меня подчиняет.

Таким образом, мы получаем интересную картину. Получается, что власть осуществляется самим Человеком над самим собой. Это по сути означает, что Человек целенаправленно, и со всей ответственностью пытается сам себя ограничить, подавить свою волю и свое мышление. В силу ряда особенностей нашего сознания, предполагающего исключение непосредственного процесса наблюдения из результатов этого наблюдения, мы этого увидеть зачастую не можем, потому и оказываемся под влиянием сил, которыми оказываемся не в состоянии управлять. Нам кажется, что мы не можем увидеть собственный глаз, разве что его отражение в зеркале – не понимая при том, что мы видим только сам глаз, само зрение есть реакция глаза. Как Человек не понимает, что видит собственные глаза, он не понимает и того, что страдает по собственной воле. Не обладая возможностью увидеть себя, он выдумывает псевдосубъектов (тех, кто «обладает» сверхценным ресурсом) власти, которым он передает власть над самим собой.

Как мы уже показали из примера с девушкой в ночном клубе, псевдосубъект власти может быть иллюзорен, но это вовсе не обязательно. Предположим, Я прихожу в гости домой к моему другу, и вдруг обнаруживаю, что он считает, что его дом принадлежит мне. Как мне в таком случае осуществить контроль над его собственностью? Понятное дело, что для этого Я должен вести себя так, как вел бы себя хозяин данного дома в понимании моего друга. Угнетающий кого-то, в целом похож на персонажа их повести «Маленький Принц», короля одинокой планеты без подданных. В их отсутствии, король стал повелевать природой, восходами и закатами, не давая, впрочем, своим новым подданным поручений, которые те бы не смогли бы исполнить. В действительности же власть любого короля подобна власти короля одинокой планеты: он не участвует в непосредственном ее осуществлении, а подыгрывает в спектакле угнетаемого; но, впрочем, если угнетаемый серьезно увлечен происходящим спектаклем, то и власть угнетателя будет не менее серьезной. Если бы в ночном клубе действительно появилась бы симпатичная девушка, она, вне всякого сомненья, при желании могла бы растереть свободную волю стеснительного паренька в порошок. Власть между двумя людьми происходит тогда, когда некто другой встает на место псевдосубъекта власти, и, таким образом, входит в структуру модели подлинного субъекта власти, и получает возможность им манипулировать. Впрочем, почти всегда псевдосубъектами власти люди становятся непроизвольно, сам субъект заманивает их в свою паутину.

Разумеется, само пространство, в котором происходят властные отношения субъекта с самим собой не случайно, и уже заранее подготовлено его мышлением. Чтобы властные отношения стали возможными, нужна воля субъекта, направленная на какую-то несвязанную с самой этой властью ценность. Власть не проявляется сама по себе, она требует оправдания. Для этого она наматывается на какое-то позитивное благо для субъекта – таким благом могут быть, например, семья, учеба, безопасность – и паразитирует на нем, чаще всего своей мистификацией ликвидируя саму возможность этого блага добиться. Иными словами, власть осуществляется не просто каким-то псевдосубъектом или ресурсом, в она рождается из целостной модели мышления объекта власти в отношении какой-то понимаемой им ценности. Например, вместо того, чтобы производить расчет избавления из-под ига мафии ради свободы и безопасности (ценность), субъект власти увлекается тем, что описывает опасность, которую эта мафия может для него представлять, и мистифицирует деньги мафии как сверхценный ресурс (или, например, боится воли звезд, и пытается обезопасить себя талисманами, каждый раз увеличивая их количество и объясняя их силу новыми и новыми сущностями).

Я хотел бы обратить внимание читателя, что все описанные формы мышления, ровно как и модели власти, ситуативны, т.е в чистом виде реализуются в конкретных ситуациях (в ночном клубе, или перед красным от бешенства лицом школьной учительницы), однако, регулярно повторяясь, она выходит за эти границы, превращаясь в привычку. При чем чаще всего нам приходится иметь дело не с одним элементарным атомом власти, а с целой сетью из связанных привычек. Подобно плесени, власть въедается в наше мышление, уже заранее стремясь не оставить ни одного не охваченного собой пространства для живого чувства или свободной мысли.

К сожалению, мы создаем из отдельных моделей власти целые властные космологии, поддерживаем ее, и вплетаем власть в наше понимание себя и мира. Тем самым мы создаем систему иерархических взаимоотношений между людьми и вещами, мистифицируя даже самые очевидные факты реальности. Без иерархии власть невозможна в принципе, потому что обеспечение ее ценности должно так или иначе найти свое оправдание в устройстве мира (мы греки, с нами Бог), она должна найти какой-то свой онтологический смысл для ее носителя. Я не могу аргументировать власть короля божественной волей, если Я живу в мире, где нет Бога.

Иными словами, мы строим иерархии вещей, тем самым ставя объекты нашего наблюдения в подчинения друг другу, и, таким образом, объясняя самые разные процессы, от природных до исторических. Кроме того, в иерархические миры мы вписываем самих себя, предварительно обезличивая, и забывая о существовании собственного мышления.

В результате культивирования таких вредных привычек, структуры иерархий оказываются настолько связанны с ценностью, что любая попытка поставить их под сомнение будет рассмотрена субъектом власти как попытка поставить под сомнение саму ценность, на которой паразитирует его власть.

Я думаю, что разрешение проблемы власти является одной из самых сложных задач, с которыми сталкивалось человечество. Это действительно довольно масштабная проблема, одна из тех, решение которой никогда никем до конца не будет достигнуто, но с которой мы должны встретиться в открытую, чтобы отстоять свое право на существование, в самом широком смысле слова.