004
После православного Рождества юг Сибири обволокла непривычно теплая зима. Снега выпало немало, он был нежен и пушист. Охотничьи лыжи, хотя и были широки, проваливались в снегу, как в перине. Идти было непросто, но достаточно тёплая для января погода была на руку путешествующей по тайге троице. Олег Гура, которого все знали больше как Викентьича, Митя Шевченко (для своих – Шевчена) и их провожатый охотник Топой направлялись в Град Сварога. Хода до него, по словам Топоя, по такому снегу – двое суток. Ночёвка была запланирована в таёжной охотничьей избушке на берегу Саяно-Шушенского водохранилища. Она хотя и находилась несколько в стороне от их намеченного пути, но всё-таки давала крышу над головой и тепло. А ночевать зимой в тайге у костра не рискнул даже опытный охотник и знаток этих мест Топой. Это как в берлогу к медведю на постой проситься, говаривал он. Митя и Викентьич не сопротивлялись. Тем более что в зимний поход на лыжах с ночёвкой они выходили в первый раз.
Викентьич находился в Хакасии по делам. Он работал в московском информационном агентстве «Постфактум» и прибыл сюда в составе столичной журналисткой делегации на Саянский алюминиевый завод. С Митей, журналистом местной телекомпании, познакомился на экскурсии по заводу, Потом знакомство закрепилось крепкими напитками в саяногорском ресторане «Меридиан», И, наконец, переросло в дружбу на заимке президента финансово-промышленной группы «Сибирский алюминий». Именно там, на заимке хозяина местного алюминиевого завода, и прослышал Викентьич от собратьев по перу о таинственном Граде Сварога, затерянном в глухой саянской тайге. Город этот, естественно, не был отмечен ни на одной общедоступной карте. А жили там уставшие от современного общества и ушедшие от него люди разной веры и разных профессий. Все они добровольно отреклись от прежней жизни, стали язычниками и вверили судьбу своему новому отцу Варфоломею. Никто из гостей заимки в Граде Сварога не бывал, о жизни его жителей знали только понаслышке. Поэтому разговор о нём быстро свернулся, но прочно закрепился в мозгах Викентьича. Как потом оказалось, не просто закрепился, а растёкся по всем нервам, кровеносным сосудам и лёгким, ныл в печени и зудел в поджелудочной железе. Для себя уже он решил, что нужно обязательно побывать в этом таинственном месте. Он уже представил даже репортаж о визите к затворникам, но на беду была зима. И добраться до сварожан, наверное, было совсем непросто. К счастью, помогла тёплая погода. И Митя смог уговорить своего знакомого хакаса Топоя сходить вместе с ними в Град Сварога проводником.
Лыжный поход складывался как в стихотворении Пушкина. Было солнечно, безветренно и тепло. Бриллиантами на солнце искрился снег, не очень густой лес после обеда уже начинал синеть, ели под снегом зеленели и ручей, наверное, где-то подо льдом блестел. Викентьичу повезло. Он двигался в колонне третьим. Получалось, что шёл уже как по проторенной лыжне. Ближе к пяти вечера Викентьич, Митя и Топой подошли к небольшой избушке. С отвесной скалы внизу длинным рукавом разлёгся водохранилищем Енисей.
Дверь избушки была с замком, но он был открыт. Топой жестом пригласил спутников в избу. Внутри было темновато, маленькое окошко, выходившее на водохранилище, света пропускало мало, и с внешней стороны было зарешечено скобами. Топой, разыскав у печки большую свечу, зажёг её. Стало немного светлее. В избушке стоял стол, несколько добротных широких скамеек, полки с жестяными банками по всей левой стене, полати над печкой. Оглядев избу, Викентьич с радостью присел. Оказалось, что он очень устал. Ноги гудели. Хотелось развалиться. Но Топой по-хозяйски стал отдавать приказы:
– Викентьич, ты наберешь дров. Много. Чтобы хватило до утра. Я спущусь вниз и наберу воды. А ты, – обратился он к Шевчене, – разведай, что есть в избе съестного и разожги печь. Справишься?
Викентьич усердно занимался заготовкой хвороста и валяющихся в снегу деревьев. Далеко заходить не хотел. Уже хорошо стемнело. Но дров было не достаточно. Двигаясь вглубь тайги, он вышел на небольшую полянку, в центре которой разглядел громадный высохший ствол и уже собирался рубить его на дрова. Но тут же замер. Это было не высохшее или обгоревшее дерево. Это был громадный черный истукан, невероятным образом оказавшийся здесь. Он был выше Викентьича раза в два, по всему телу этого каменного изваяния шли непонятные нездешние узоры, а в центре этого чудовища на него изучающее смотрели три странных глаза, которые он не видел никогда. Они не были человеческими. Но они не могли принадлежать и зверям. И эти глаза вдруг загорелись лунным светом.
Они ослепили неярким, но жгучим светом и прожгли холодом всё внутри. От возникшего страха захотелось кричать, но всё тело сковало колючим хрупким льдом и из горла Викентьича по тайге начали выстреливать непонятные и громкотрескучие шлепки. Это было ужасно, и Викентьич не понимал, что происходит сейчас с ним. Викентьич бы и дальше продолжал нелепо кричать, но рядом очень кстати оказался Топой. Он с размаха ударил Викентьича ладонью по голове, уложил его в снег и усиленно стал растирать его уже замолчавшее лицо мохнатым свежим снегом и только потом тихо сказал:
– Спокойно, дружище, это я. Перед нами не леший. Это старый лесной менгир. Я тебе про него потом расскажу. А сейчас уже пора – нас Митя давно ждёт.
Викентьич послушно кивнул головой, и они вместе пошли в избу.
Три часа спустя в натопленной и, как показалось Викентьичу, уютной избе троица путешественников неспешно откушала разогретую тушёнку с хлебом, запив обильно её горячим чаем с таёжной травой. И со смехом вспоминала встречу Викентьича с таежным менгиром. Спиртное Топой категорически брать в дорогу запретил: «Чтоб ни грамма, ни запаха, ни-ни. Иначе затворники нас не примут, отправят обратно. На это дело у них разговор крутой».
Делать было нечего. В печи трещали поленья. На столе горела большая, несколько раз плавленая и заново отлитая, свеча. За окном давно стемнело, ветер завывал и запевал. Постанывал лес, кряхтел и вздыхал. В тайге кто-то охал, ухал, сипел и мычал. В избе молчали. Каждый задумался о своём. И вдруг Топой произнёс:
– Давно это было, совсем давно…
Викентьич и Митя удивлённо переглянулись, но не стали перебивать. Топой заметил удивление друзей. Их реакция ему понравилась, и он продолжал:
– Жил здесь злой и вредный старый шаман. Его сила была настолько велика, что подчинялись ему и птицы, и звери, и рыбы, и всякая мелкая лесная, небесная и водная тварь. Когда он шаманил, замолкали все живые, даже лес не шумел, и речка переставала бежать. Богат был и жаден тот шаман. Ни с кем не хотел делиться. И хотел, чтобы кроме него никто больше не слышал сладкое пенье птиц, никто не видел акробатические трюки рыб, скачки коз, бои оленей и шелест деревьев. А чтобы не разбежалось зверьё, не улетели птицы и не уплыли рыбы, воздвиг он вокруг царства своего высокие-превысокие горы. Саяны. Возвышались они почти до неба, из-за гор этих не было даже солнца видать, и не мог сквозь эти горы просочиться даже ни один ручеёк. Обрадовался этому злой шаман. Но время шло. И от того, что не было здесь солнца и не было свежей воды, озеро вскоре высохло, лес стал сохнуть, живность всякая гибнуть. Царство старого шамана стало вымирать. И разрушил тогда шаман волшебным посохом большую скалу, чтоб лучи солнца иногда попадали в его царство. Свернул большой камень, чтобы пробился и заструился небольшой ручей. И ожили звери, запели птицы, и лес снова зашумел. Скоро у свернутого камня озеро образовалось. И назвали его Енисеем. А вода всё прибавлялась и прибавлялась. И тесно стало Енисею между исполинских гор, начал он себе выход искать. Камни стал подтачивать, волны о скалы разбивать. Пытался горы раздвинуть, но сил не хватало. Да и боялся, что шаман увидит, разгневается и перекроет живительный ручей. Призадумался тогда Енисей, что делать дальше не знает. А шаман заметил всё-таки старания Енисея и, шипя, угрожает ему: «Не уйти тебе от меня. На вечную муку я обрёк тебя, смирись и останься навеки со мной в моём царстве. А попробуешь прорваться, я тебя изгублю, под землёй схороню, чтоб во веки веков тебя никто не видел, чтоб и ты белого света больше не знал».
Не выдержал тогда Енисей, взбунтовался. Поднялся волнами большущими и могучими, ударился о скалы, окружающие его, с такой мощною силой, что с грохотом разрушились горы, стали сразу меньше, и через них Енисей спокойно уже перескочил. Разрушил все преграды и потёк широкой шумной рекой по Сибири, радуя всех своей могучей красотой и живительной водой. А царство злого шамана покрылось вечными льдами и снегами. И обходят это царство с тех пор стороной зверье, облетает птица и не плавает туда рыба. А старый шаман от злости ушёл во льды и замерз там до лучших для него времён…
Рассказчик замолк. Снова в избе установилась тишина, и стал слышен за окном шум тайги. Первым отреагировал на рассказ Митя:
– Слушай, давно здесь живу. Но в первый раз слышу эту легенду. Скажи честно, Топой, ты сам её придумал или вычитал где-нибудь?
– И в чём смысл этой легенды? – вступил уже Викентьич в разговор.
– Тот менгир, что встретил сегодня Викентьич, и есть злой шаман. Так старые люди говорят. Учёные смеются над этим. Говорят, что это памятник окуневской культуры. Викентьич вот обратил внимание, что лицо этого истукана странное, неземное. Да и глаз у него три. Про это и учёные говорят, только они это лицо личиной называют. Да пусть как угодно называют, пусть сочиняют свои докторские и кандидатские, а и им всё равно не верю. А верю дедам и прадедам своим, которые друг дружке передавали, что оживёт вскоре тот шаман. Что превратился он в черный камень временно, и ждёт, когда придёт его время – тогда возродится его царство, и снова будет подвластен ему Енисей, и снова будут служить ему зверье и птица, и люд человеческий будет ему свою дань отдавать. Дед мой говорил, что менгир этот злой и под ним заключена очень большая черная энергия, которая до поры в земле таится, но ждёт своего времени. И что обходить его надо стороной. И уж ни в коем случае к нему не притрагиваться. Добрый человек от него пострадает сильно. А злой человек эту затаённую энергию разбудит во вред всем нам.
– А что за злой человек?– не выдержал Шевчена?
– А вот этого, наверное, пока не знает никто. Я же вам подобру советую – держитесь от этого менгира подальше. Энергия у него плохая. А нам еще завтра целый день идти. И всё на этом, закончили разговоры. Поутру рано вставать, – подытожил моментально Топой и тут же задул свечу.