Выстрелы революции и в революцию
С программой партии можно не соглашаться, идейно можно расходиться, достаточно признавать бомбу – вот идеология Савинковых.
Долгие годы в Советском Союзе бытовал устойчивый миф: политических убийств и заговоров у нас нет и не может быть по определению. Были, конечно, отдельные отщепенцы в далекую уже эпоху революции, но это контра старалась. За совершенные гнусности она была изничтожена под корень, и теперь подобные эксцессы в стране победившего социализма существуют только в кино и детективах. Это там, на загнивающем Западе, могут убить президента США. Бандитский капитализм, он такой. И даже на папу римского покушались, поднялась же рука у негодяев! Впрочем, что с них взять – кризис духовности при капитализме неизбежен! Только, если пойдут по славному пути, проложенному Марксом – Лениным, поборов в себе мелкобуржуазные наклонности, тогда еще у них есть шанс. А вот у нас с этой точки зрения все исключительно хорошо. Можем всем пример подавать и делиться передовым опытом социалистической нравственности и великолепной политической зрелости. С такими мыслями многие счастливо жили годами и даже десятилетиями.
Россия – страна с богатой традицией покушений. Первой жертвой пал император Павел Первый. Его, как известно, подло убили. Но, как справедливо заметил незабвенный Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей, об этом не рекомендуется говорить вслух, и вполне понятно почему. Покушались-то свои, те, кто, напротив, должен был самозабвенно служить монарху до последней капли крови, до последнего вздоха. Графы Пален и Панин вместе с примкнувшим к ним Леонтием Беннигсеном ударили помазанника Божьего фунтовой табакеркой в висок, а потом накинулись на государя императора, как деревенские мужики на конокрада, да запинали насмерть.
Монархисты, что нынешние, что прежние, об этом вспоминать категорически не любят. Неловко им как-то. Потому и переводят старательно разговор на первые годы XX столетия. Вот где действительно был разгул политического экстремизма. В самом деле, стреляли и взрывали от души. Буквально горели на опасной работе. Себя не берегли абсолютно, возводя людобойство в норму общественной жизни. Это, конечно, еще не эпоха «крестосева» (ее время наступит в 1918 году), но однозначно – прелюдия к ней. Обычные заговоры лишь придавали дополнительный шарм той эпохе. И поэтому, прежде чем мы с вами начнем изучать разнообразные неудачные попытки сжить со света лучшего друга советских детей товарища Сталина, необходимо совершить краткий экскурс в историю вопроса. Выявить корни явления. Без этого многие обстоятельства той эпохи могут быть вам не до конца понятны.
Начнем, разумеется, с самого известного с этой точки зрения человека. С подлинного символа террора не только в Российской империи, но и во всей Европе в первые годы ХХ века. С постоянного ночного кошмара Отдельного корпуса жандармов и перманентного ужаса виднейших царских сановников. С боевой безостановочной машины смерти. Вы правы, это он – Борис Савинков. Вот уж для кого было все едино – что кровь, что вода. Многие достижения недоучившегося студента и перспективного поэта не превзойдены до сих пор. И слава богу, добавлю я. Вовсе не ту память оставил о себе Борис Викторович, чтобы ею гордиться. Будучи талантливым человеком, он, к сожалению, поставил все свои многочисленные дарования исключительно на службу террору и политическому экстремизму. Он в этом весьма преуспел, не спорю. Но, скромно потупив взор, поинтересуюсь: каков же итог его кипучей деструктивной и откровенно преступной деятельности? Едва можно назвать достойным финалом жизни прыжок из окна кабинета следователя на Лубянке. Иного, впрочем, Савинков и не заслужил.
Сегодня многие, рассуждая о русских революционерах начала прошлого века, почему-то твердят о какой-то врожденной патологии у всех этих людей. Дескать, они были злыдни, каких еще не видела русская земля-матушка, исключительно в силу разнообразных психических отклонений с детства. Это все совершенная чепуха. Ни лидеры большевиков, ни лидеры эсеров в абсолютном большинстве своем не были подвержены подобным недугам. Ими двигали исключительно политические мотивы. Зацикленность на цели, которая у них всегда оправдывала средства. Это характерно для русских революционеров начала ХХ века. И коли речь у нас зашла о Борисе Савинкове, давайте пристально на него посмотрим. Любопытнейшая фигура того времени. Знаковая.
Б. В. Савинков – один из лидеров террористической «Боевой организации партии социалистов-революционеров».
Родился он в январе 1879 года в Харькове, в семье юриста и писательницы. Детство провел в Варшаве. В год окончания гимназии был впервые арестован полицией за участие в беспорядках. Тогда польская интеллигенция яростно протестовала против открытия памятника усмирителю восстания 1863 года графу Муравьеву (он приходился дядей знаменитому декабристу). Своим прозвищем «Вешатель» он чрезвычайно гордился и даже остроумно шутил, что он не из тех Муравьевых, кого вешают, а из тех, кто вешает. Именно так он и действовал в Варшаве, значительно сократив население города. Реакционеры, они такие.
Савинкову очень понравилось быть бузотером. Поступив в Петербургский университет на юридический факультет, он недолго грыз гранит науки. Вместо изучения основ права он принимал участие в студенческих беспорядках и закономерно попал в полицию. Интересно, что один из главных противников большевиков в то далекое время активно исповедовал марксизм и даже был принципиальным противником любого террора. От тюрьмы его это, впрочем, не спасло.
Уроков из собственного печального опыта Борис Викторович не извлек и на свободе пробыл недолго. Революционная стихия захватила его с головой. В 1901 году Савинков снова оказывается за решеткой, на этот раз – по делу социал-демократической группы «Рабочее знамя». Входили в нее исключительно сторонники Плеханова и Ленина. Спустя годы, когда Борис Викторович станет уже «тем самым Савинковым», большевики предпочтут об этом факте не вспоминать. Как и сам бунтарь. Он ведь был авторитетным марксистом, ведущим сотрудником газеты «Рабочее дело», одним из самых талантливых пропагандистов в рабочей среде. В частности, именно Борис Викторович выдвинул лозунг «Насилие недопустимо ни в коем случае и ни для каких целей». И вдруг такая мимикрия, или, выражаясь языком тех лет, перерождение в классового врага!
Савинков с его темпераментом и харизмой вполне мог бы со временем стать одним из лидеров большевиков. Участвовал бы в партийных съездах, выступал бы на митингах, вошел бы в первый Совет народных комиссаров, его именем называли бы пионерские отряды и пароходы, и похоронили бы товарища с почестями у Кремлевской стены. Если, конечно, он пережил бы репрессии конца 30-х годов. Но вмешался его величество случай. Одна встреча кардинально поменяла всю его жизнь. Так случается сплошь и рядом. Вот, например, мой прадед познакомился в 1896 году с неким Иосифом Джугашвили, которого друзья называли просто Кобой. И все – партия Ленина получила еще одну боевую единицу, готовую ради своей цели идти до конца. Даже вынесенный по итогам первой русской революции смертный приговор не сбил прадеда с курса, заданного РСДРП (б).
Так произошло и с Савинковым. В вологодской ссылке он познакомился с легендарной «бабушкой русской революции» Екатериной Брешко-Брешковской. Многие, вероятно, никогда не слышали об этой неугомонной женщине. Понимаю, нынче другая эпоха. Это огорчительно, но не так страшно. Сейчас восполним досадный пробел. Она была одним из создателей боевой организации партии социалистов-революционеров. До и после этого активно чередовала каторгу, тюрьмы и ссылки. В те редкие минуты, когда она не докучала русской монархии подготовкой очередного террористического акта, отчаянно тосковала. Но вовсе не по обычному человеческому счастью, как многие, вероятно, поспешили подумать. О другом печалилась эта вечно беспокойная душа.
Очень ей было огорчительно наблюдать, как народовольческий террор уходит в прошлое, а на смену ему заступают доморощенные марксисты. А это была та еще публика. Опыт бунтарей предыдущего поколения ими в лучшем случае осмеивался, а в худшем немедленно отправлялся в мусорную корзину без лишних сантиментов. И вот сидит Брешко-Брешковская в ссылке среди столь популярных сегодня на Украине бурятов и горюет: пропало дело, которому она без остатка посвятила всю свою жизнь! Мириться с этим бабушка русской революции категорически не собиралась. Да и соратники не подкачали. Накопили силушку, закваску подпольную проявили и пошли стрелять да взрывать без устали сановников царских за народное счастье.
Все это Брешко-Брешковская и поведала Савинкову со свойственным ей энтузиазмом. И в этот миг скоропостижно скончался подававший большие надежды молодой марксист и миру явился расчетливый террорист. Сам он потом так опишет произошедшую с ним метаморфозу: «Я сказал: я не хочу быть рабом. Неужели в этом моя свобода? И зачем мне она? Во имя чего я иду на убийство? Во имя террора, для революции? Во имя крови, для крови? Но я не могу не убить, ибо люблю. Если крест тяжел – возьми его. Если грех велик – прими его».
Е. К. Брешко-Брешковская. Одна из создателей и руководителей партии социалистов-революционеров.
Обращаю ваше внимание на стиль объяснения. Классическое построение аргументации для русской интеллигенции начала XX века. Истолковать заповедь «Не убий» в пользу революции через призму героя Достоевского и немедленно начать руководствоваться новой догмой. Предвижу возражение: одно дело – рассуждать в теории и совсем другое – перейти в практическую плоскость. Сочувствовали террористам многие, видя в этом даже определенный романтизм, но ведь далеко не все стали савинковыми.
Не все, разумеется. Но еще больше радикализовались борцы с самодержавием, и без того не отличавшиеся ангельской кротостью. Многие люди используют тюремное заключение не для осмысления собственных ошибок, а для активной подготовки новых преступлений, еще более тяжких. Особенно ярко это проявлялось в случае с пенитенциарной системой Российской империи. Будущий легендарный боевик уже был морально готов к греху. Активная революционная деятельность, скажем прямо, только этому и способствует. Встреча же с Брешко-Брешковской стала лишь последним аргументом для Савинкова в пользу террора. И не только для него.
Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Если у тебя в самых близких людях числится человек, готовый убивать кого угодно, то и ты пойдешь ровно той же недолгой дорогой на эшафот, зачастую даже обгоняя этого своего друга. Так было и в случае с Савинковым. Пару ему в этом коротком спринтерском забеге со смертью составил студент-недоучка и талантливый поэт Иван Каляев. Вдвоем они бегут с каторги, держа путь в Швейцарию. Их там уже с нетерпением ждет один из лидеров социалистов-революционеров Михаил Гоц. Ему сразу с порога юноши объяснили, что видят себя только в терроре. Чем-то Савинков Гоцу приглянулся, и уже через несколько дней он познакомил его с Евно Азефом.
Е. Ф. Азеф – лидер боевой организации партии социалистов-революционеров и по совместительству агент охранки.
Это был исключительно неприятный человек во всех смыслах и значениях этих слов. Никто из российских революционеров ни до, ни после него не умел произвести столь отталкивающего впечатления в первые же минуты знакомства. Непомерно толстый, одутловатое лицо с желтизной, темные, широко посаженные глаза, низкий лоб, жирные губы и узкий череп. Он смотрел на собеседника исподлобья. Классический ломброзовский тип; увидишь такого – и замрешь от ужаса и отвращения. Дорогая одежда лишь подчеркивает исключительное физическое уродство. Но при всем этом от него исходило такое невероятное спокойствие и хладнокровие, что любому человеку становилось не по себе. Словно заглядываешь в бездну. Она манит, вы практически неспособны сопротивляться, хотя и понимаете, что нужно остановиться. До падения остается всего лишь шаг. Но вы сделаете его, можете не сомневаться. Как говорится, поезд идет только в одну сторону. Доказано всеми членами эсеровской боевой организации.
Помните, как сыщик Глеб Жеглов старательно перечислял: «Ларичева Маня, она же Анна Федоренко, она же Элла Кацнельбоген, она же Людмила Огуренкова, она же Изольда Меньшова, она же Валентина Панеят»? Это в полной мере относится и к Евно Фишелевичу Азефу. Он же Валентин Кузьмич, он же Виноградов, он же Иван Николаевич и еще ряд вымышленных имен. Начал он свою опасную карьеру с незначительной и малопочтенной должности осведомителя охранки. Получал за это 50 рублей ассигнациями. Но через десять лет он стал зарабатывать раз в десять больше.
Огорчало его лишь то прискорбное обстоятельство, что жалованье платили нерегулярно, а он привык жить широко. Это вам не аскет-большевик, каждую копейку обращающий на борьбу с ненавистным самодержавием. Азеф любил вкусно поесть в дорогих ресторанах и вина предпочитал соответствующие. Все это требовало немалых расходов. Именно поэтому он буквально заваливал своего куратора в охранке жалостливыми письмами с единственной просьбой: очень хочется поскорее ощутить в кармане приятный шелест купюр, и желательно покрупнее.
Предвижу логичные вопросы: знаменитые убийства великого князя и министра Плеве точно подготовил он? Нет ли здесь какой-нибудь ошибки? Не похож он на настоящего революционера, какими их все себе сегодня представляют благодаря отечественному кинематографу. Больно уж неприятный персонаж. Я сам задавал себе такие же вопросы, когда впервые услышал про Азефа более четверти века назад. Так ведь и судить по человеку нужно не по внешности, а по внутреннему стержню. Волевому мужскому началу. Я не случайно сравнил Азефа с бездной. Вот послушайте, что он сам о себе говорил: «Я местечковый еврей, который и должен был пойти в революцию. Ничего хорошего от царского режима мы не видели. Но мы сделаем так, что у всей России затрещат кости». Оценили? И это не фигура речи: кости действительно затрещали. Вся империя тот треск услышала. При самом активном участии Бориса Савинкова.
Дальнейшая жизнь главного террориста со временем станет похожа на увлекательный приключенческий роман на стыке Майн Рида и Конан Дойля. Собственно, таковой его биография действительно была, без всякого литературного вымысла. В ней в равной степени сочетались рисовка, романтизм и презрение к собственной смерти, не говоря уже о чужой. Но еще больше в этом было демонстрации собственного мессианства. Оно в конечном счете и погубило последовательно репутацию, карьеру и жизнь самого Савинкова. Но на тот момент он исполнял главную роль в пьесе, которую написал и лично поставил.
Цель была поставлена сразу масштабная: некогда размениваться на пустяки. Ликвидация министра внутренних дел и шефа корпуса жандармов Российской империи Вячеслава Константиновича фон Плеве. Исполнитель имелся. Пойти на убийство вызвался близкий друг Савинкова Иван Каляев. Но Азефу он чем-то не понравился. Несостоявшийся террорист был взбешен и даже бросил в сердцах: «В жизни не видел отвратительней этого толстопузого купца. Я служу партии и делу освобождения России. И буду работать там, где найду более нужным и целесообразным». При этом под определением «работать» подразумевается исключительно деструктивная деятельность, предусмотренная целым букетом статей уголовного уложения Российской империи.
Но Азефу не было никакого дела до застывшего в обиженной позе Каляева. Как и любой опытный террорист, он был начисто лишен сантиментов. Он составил хитрый план – взорвать карету Плеве. Но с наскока этого нельзя было сделать. Следовало предварительно тщательно изучить маршруты передвижений министра по столице, зафиксировать время в пути, проанализировать численность и расстановку охраны, выбрать место для сигнальщиков и запасного метальщика бомбы. Кроме этого, нужно было продумать пути отхода всей группы. Члены боевой организации партии социалистов-революционеров под видом извозчиков, продавцов газет и папирос вели постоянное наблюдение. Менялись местами, чтобы не привлекать к себе внимание полиции. Вечерами вся собранная информация докладывалась руководителю группы. Несложно догадаться, что это был лично Савинков.
С одной стороны, Азеф всячески одобрял и направлял подобного рода деятельность. Но с другой – деньги он любил не меньше своей революционной карьеры. Вероятнее всего, даже значительно больше. Именно поэтому он отправил своим кураторам следующее донесение: «Для покушения на министра предполагается применить динамит, коего в распоряжении имеется до двух с половиной пудов. Никого из исполнителей пока еще в Петербурге нет. Руководителя обещали прислать из-за границы, и кажется, что он уже приехал в Россию, но в Петербурге его еще нет. Министра предполагают подкараулить при выходе от одной дамы, проживающей на Сергиевской». То есть вам сообщают главное: на Плеве готовится покушение. А все остальные детали, которые гораздо важнее с этой точки зрения, оказались классической обманкой. Именно она и позволила Савинкову совершить в конечном итоге то ставшее легендарным убийство.
18 марта 1904 года все должно было пройти по тщательно разработанному плану. Нервно прогуливаясь по Летнему саду, Савинков услышал взрыв. Однако повода для радости не оказалось. Скорее напротив: появилась ненависть к трусости. Как потом выяснилось, покушение не состоялось. Один из боевиков, Давид Боришанский, не кинул бомбу в проезжавшую мимо него карету, хотя находился в превосходной позиции. Экипаж министра едва не сбил его с ног, настолько близко он стоял от него. А как же взрыв, который услышал Савинков? – спросит меня пытливый читатель. Будущая легенда мирового терроризма в армии, разумеется, не служил, а потому и перепутал взрыв бомбы с выстрелом полуденной пушки в Петропавловской крепости.
Первый блин почти всегда и у всех выходит комом. После недолгих размышлений Савинков решается довести убийство Плеве до конца. Он меняет легенду. Теперь он – преуспевающий представитель английской фирмы. Живет в роскошной квартире на улице Жуковского. Рядом с ним гувернантка. И лишь очень немногие знают, что и она – боевик. Дора Бриллиант, пошедшая в революционное движение из очень зажиточной еврейской семьи. Также рядом с Савинковым находится лакей. Это Егор Сазонов, который и станет через несколько дней убийцей министра внутренних дел Российской империи.
Рассчитано все, вплоть до последней мелочи. Члены боевой организации эсеров отказываются от покупки автомобиля, хотя на этом настаивал Азеф. Нечего тратить попусту деньги, и без машины ликвидация состоится. Савинков скажет в те дни в разговоре с Каляевым: «Жертвую собой – для себя. Потому что я этого хочу, тут моя воля решающая. Я, может быть, буду бороться одиночкой, не знаю. Но иду только до тех пор, пока сам хочу идти, пока мне радостно идти и бить тех, кого я бью!» Жить Плеве оставалось несколько месяцев.
15 июля 1904 года. Савинков с задумчивым видом, тщательно скрывая волнение, смотрит вслед уходящему на убийство министра Сазонову. Тот одет в форму железнодорожника. В руках – пятикилограммовое взрывное устройство, завернутое в газету и перевязанное веревкой. Так удобнее нести. Пройдет несколько часов, и «адская машина», как называли бомбу современники, окажется под каретой Плеве. Взметнется столб дыма и пыли. Министр в последний момент попытается заслониться руками. Куда там, смерть будет мгновенной. Сазонов чудом останется жив. Он попытается крикнуть «Да здравствует революция!», но потеряет сознание от потери крови.
Савинков продемонстрирует поразительное самообладание и лично придет на место убийства. Презрительно оттолкнет ногой окровавленный кусок мяса, считая, что это все, что осталось от Егора в результате неудавшегося покушения. Только потом он увидит в газете портрет министра в траурной рамке и поймет: все получилось так, как он и задумывал. Из столицы Савинков отправится в Москву, чтобы сообщить все подробности успешной операции Азефу.
Быть террористом Савинкову понравилось. О своих прежних принципах он больше никогда не вспоминал. Вычеркнул эту главу из собственной жизни. Теперь это был уже совершенно иной человек. Убийца, воспевающий перед соратниками свое полное презрение к гильотине. Интересно, что в департаменте полиции на лидера эсеровских боевиков тогда составили следующую характеристику: «Представляет собой наиболее опасный тип противника монаршей власти, ибо он открыто и с полным оправданием в арсенал своей борьбы включает убийство. Слежка за ним и тем более предотвращение возможных с его стороны эксцессов крайне затруднительны». Но дальше в решении стоящей перед ними проблемы не пошли. Эпоха ледорубов и коробок шоколадных конфет со взрывчаткой придет еще не скоро. А на ниве уголовного уложения Империи приходилось уповать исключительно на удачу.
Савинков не сидит сложа руки. Он немедленно берется за новое громкое дело: убийство Великого князя Сергея Александровича. Исполнитель имеется надежный – близкий друг Иван Каляев. Тот был крайне огорчен, что не он лично убил Плеве, и жаждал показать себя перед партией социалистов-революционеров во всей красе. Савинков был, разумеется, «за». На подготовку теракта ушло полгода. Покушение состоялось 6 февраля 1905 года. Откроем московские газеты того времени: «На месте взрыва лежала бесформенная куча, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика осматривала следы разрушений; некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги».
Сам же Савинков продолжал играть в орлянку с судьбой. В тот день он с показным равнодушием прошел мимо места покушения. Дойдя до Кузнецкого моста, он услышал глухой звук, словно где-то недалеко выстрелили из пистолета. Сначала он даже не обратил на него внимания, слишком не похоже это было на взрыв бомбы. И только спустя какое-то время он увидел бегущего мальчишку, который громко кричал: «Великого князя убило, голову оторвало!»
Лидеры партии социалистов-революционеров торжествовали. Чернов, например, искренне считал, что после этого рабочие и крестьяне сломя голову ринутся в революцию и в результате власть немедленно перейдет к эсерам. Савинкова, казалось, все эти разговоры вовсе не интересовали. Для него террор стал важнее партийной идеологии. Не случайно он утверждал, что убийство по политическим мотивам – внепартийное дело, поскольку служит делу всей революции в целом. А значит, убивать ради будущего народного счастья может кто угодно – хоть марксист, хоть анархо-синдикалист. Все посильно приближают главную цель: свержение ненавистной монархии.
Савинкова даже не заботил простой вопрос: а на чьи деньги он, собственно, готовил убийства Плеве и Великого князя? Узнав наконец, что средства выделили японцы, Борис Викторович был заметно смущен. Не очень это вязалось с его представлениями о революционной жизни. Но Азеф объяснил: если они сделают большое дело (сиречь – убийство видного сановника), народ моментально пойдет за ними. А если ничего не делать, то они так и останутся на обочине процесса. Лидер эсеровских боевиков так резюмировал тот разговор: «Эх, ваше сиятельство, людей убиваете, а все в белых перчатках ходить хотите, верно Гоц тебя скрипкой Страдивариуса зовет. Все рефлексии, вопросики, декаденщина всякая, как это – «о, закрой свои бледные ноги!».
До октября 1917 года эти события считались апогеем политического террора. Тогда казалось, их невозможно превзойти. Уже сам Савинков разочаровался в убийствах и даже успел побывать на видных государственных постах в эпоху Временного правительства. Но тут на авансцену выходят большевики, раскланиваются во все стороны, и эстрадное представление «Стреляй и взрывай» начинается сначала, причем с еще большим азартом. Новая эпоха – новые мишени. Про покушения на лидера РСДРП (б) я подробно писал в книге «Тайны личности Ленина». Поэтому переходим к первому из актов идеологического насилия.
М. С. Урицкий. Председатель Петроградской ЧК стал первой жертвой новой волны политических убийств.
Сегодня Моисея Соломоновича знают примерно в той же степени, что и, скажем, князя Безбородко. Мало кто может внятно сказать, кто это такие. Только самые подкованные борцы с тоталитаризмом, тесно сгруппировавшиеся нынче вокруг движения «Парнас», так и норовят упомянуть Урицкого в числе основных виновников и даже зачинщиков «красного террора». В такие мгновения я немедленно вытягиваюсь в струнку, щелкаю каблуками и вспоминаю прекрасные строки поэта: «Вот почему с такой любовью, с благоговением таким клоню я голову сыновью перед бессмертием твоим». Только в данном случае не бессмертием, а исключительным интеллектуальным вакуумом.
Эти люди упорно не хотят понять, что как раз Урицкий, находясь на посту председателя Петроградской чрезвычайной комиссии, категорически выступал против расстрелов. Он искренне считал, что ничего хорошего подобная жесткая мера не даст. Не говоря уже о том, что кровавая большевистская вакханалия как раз и стала ответом на убийство Урицкого. По крайней мере, так «Красная газета» (официоз Петросовета, как мы сказали бы сегодня) писала в те дни: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором. За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов».
Этому акту политического экстремизма с точки зрения истории не повезло особенно. Масштабная конспирологическая теория «русский народ от мала до велика сопротивлялся злым и коварным евреям-большевикам» в данном случае категорически не работает. Дело в том, что Моисея Соломоновича Урицкого убил Леонид Иоакимович Каннегисер, отомстивший за гибель своего друга. Но нет такой вершины, которую невозможно одолеть при большом желании. Что с завидным постоянством и демонстрируется. Поэтому и появился зажигательный монолог известного публициста русской эмиграции Ивана Лукьяновича Солоневича: «Мы не имеем права забывать и о том, что еврей палач Урицкий был убит рукой героя – еврея Каннегисера. Когда мы будем ставить памятники героям и жертвам нашего грядущего освобождения, ни Каннегисера, ни Каплан мы не имеем права забыть». Однако первого из боевиков в результате благополучно и оперативно забыли, несмотря на то что он был расстрелян.
Л. И. Каннегисер. Как вспоминала Марина Цветаева: «Леня для меня слишком хрупок, нежен, цветок». Это не помешало ему стать убийцей.
Обратите внимание на полное и стремительное изменение мировосприятия. Если до известных событий 1917 года консерваторы и правые бурно возражали против политического террора, считая его недопустимым, то по итогам прихода к власти большевиков и последовавшей Гражданской войны перестали видеть в нем что-то плохое. Напротив, сами начали активно его проповедовать. Особенно после ухода в эмиграцию. Согласимся, иных действенных методов борьбы за Россию, которую они потеряли, у них просто не оставалось. А статика многим претила.
Началом террора русской политической эмиграции против лидеров большевиков стало убийство дипломата Вацлава Воровского 10 мая 1923 года. Во главе советской делегации он прибыл в Лозанну на международную конференцию по Ближнему Востоку, где должен был подписать конвенцию о режиме судоходства в контролируемых Турцией черноморских проливах. Она, кстати, действует до сих пор.
Вечером представитель Советской России ужинал в ресторане со своим помощником Максимом Дивильковским и берлинским корреспондентом Агентства новостей РОСТа (оно существует и по сей день, это всем известное ТАСС) Иваном Аренсом. Они были слишком увлечены, по всей видимости, очень важным и интересным разговором и потому не заметили, как из-за соседнего стола неспешно поднялся молодой человек и подошел к ним. Вступать в прения с большевиками он явно не собирался.
Воровский так и не успел понять, что происходит. Он был убит первым же выстрелом в затылок. Смерть наступила мгновенно. Еще две пули попали в журналиста. Последний выстрел был произведен в помощника дипломата. После этого террорист с улыбкой бросил оружие на пол и спокойно сказал подбежавшему метрдотелю: «А теперь зовите полицию!» Никогда до этого убийства в российской политике не совершались с такой показной дерзостью и чувством полной безнаказанности.
В. В. Воровский. В революционном движении с 1894 года.
Стрелял в Воровского очень известный белогвардеец Морис Конради. Как и многие другие родившиеся в России, он никогда не вспоминал про свои корни (в данном случае швейцарские), искренне считая себя русским. Во время Первой мировой войны он добровольцем ушел на фронт и дослужился до чина поручика. В первые годы революции Конради потерял почти всю свою семью. Взятый в заложники отец умер от голода в тюремной больнице, дядя и старший брат были расстреляны как агенты мировой буржуазии.
Сам же Конради был «дроздовцем», то есть служил в одной из самых прославленных частей Белых армий на юге России во время Гражданской войны. И не просто гужевался где-нибудь в тылу поближе к провиантскому обозу, а был адъютантом начальника офицерской дивизии генерала Дроздовского. О нем даже пелось в марше: «Вперед поскачет Туркул славный, за ним Конради и конвой». Согласимся, далеко не каждый удостоился такой чести. Подобное ко многому обязывает. Морис Конради это прекрасно понимал.
В марте 1923 года штабс-капитан приезжает в Женеву для встречи со своим однополчанином Аркадием Полуниным. Ему он доверительно сообщает о своем небольшом и скромном желании: немедленно убить кого-нибудь из вождей большевиков, чтобы отомстить за свою семью. Друг отнесся с пониманием и взялся помочь. Тут же у них возникает план покушения на наркома иностранных дел Советской России Чичерина и представителя в Великобритании Красина. Конради отправляется в Берлин, но не застает известных большевиков в советском полпредстве. Огорченный, он возвращается в Женеву. Тут-то он и узнает о прибытии Воровского на международную конференцию. Судьба Вацлава Вацлавовича была решена.
Уже в наше время это убийство стали считать заказным. Согласно донесению в Москву одного из агентов иностранного отдела Государственного политического управления при НКВД РСФСР (ныне Служба внешней разведки России), Конради получил за это 100 тысяч франков. Деньги собрал генерал Кутепов (о нем мы подробно поговорим ниже), а передал их исполнителю его непосредственный начальник генерал Туркул (о нем я рассказывал в книге «Россия в огне Гражданской войны»).
М. М. Конради, штабс-капитан. Одна из немногих сохранившихся фотографий.
В эмиграции об этом никто до хрипоты не спорил и даже просто не рассуждал. Скоро вам станет понятно почему. Я же вполне допускаю, что деньги на покушение действительно были собраны. Но что это меняет в общей картине? Выглядит ли что-то принципиально иначе оттого, что Конради заплатили за убийство Воровского? Конечно же нет. Штабс-капитан исступленно ненавидел большевиков и стрелял прежде всего ради своей идеи. Ему было без разницы, кого ликвидировать. Будь на месте Воровского Шляпников или Ногин, и они бы точно так же получили в тот день пулю в затылок. И ровно точно так же Конради счастливо улыбался бы приехавшим полицейским.
Штабс-капитан вовсе не был циничным профессиональным киллером. Как ни дико сейчас это прозвучит для многих, но он выполнил свой долг русского офицера, как его понимали в те годы многие белогвардейцы. Убить большевика для них было естественным и иной раз даже весьма приятным занятием. Зачастую они вообще ничего, кроме этого, в жизни сделать не успели. А что вы хотите от людей, которые после гимназии прямиком отправились в окопы Первой мировой, а потом, не делая никакой паузы, пошли в яростные штыковые атаки Гражданской войны? Это вовсе не я так цинично сейчас рассуждаю. Произнес эти слова сослуживец Конради по дроздовской дивизии капитан Клавдий Фосс. Неукоснительный паладин смерти, он хорошо знал, о чем говорил. На него самого было совершено семь покушений, однако он не только выжил, но и продолжил действовать в свойственном себе стиле.
Конради недолго сидел в камере один. Уже на следующий день к нему доставили подельника. Полунин честно признался: он был единственным сообщником и никакие муки совести его не терзают. С большевиками он поступил так, как они того заслуживают. И вообще, это не дело Швейцарии, а сугубо российская политическая борьба. Команды «отбой» у русских офицеров не было, Гражданская война продолжается. В Женеве, в принципе, против такого позиционирования не особенно возражали, но вот руководство СССР вполне закономерно возмутилось, ведь безопасность представителю первого в мире государства рабочих и крестьян не обеспечили именно швейцарские власти.
Последовала долгая и нудная дипломатическая полемика по извечному вопросу «Кто виноват?». Швейцарцы в итоге были вынуждены капитулировать, но вовсе не по причине железобетонной аргументации представителей Советского Союза. Европейские державы в то время еще старались хоть как-то соблюдать видимость объективности в делах с нашей страной. А потому, выступив своеобразным третейским судьей в этом споре, они постановили: ответственность за политическое преступление несет страна, на территории которой оно произошло, без апелляции к обстоятельствам. Виноватой оказалась Швейцария.
Процесс по делу об убийстве Воровского начался в Лозанне 5 ноября 1923 года. Советской стороне он поводов для радости вполне ожидаемо не принес, поскольку очень быстро трансформировался в показательный суд «Европа против большевизма». Уже во вступительном слове принципиально ни в чем не собиравшийся каяться Морис Конради, торжественно оглядев зал, заявил: «Я верю, что с уничтожением каждого большевика человечество идет вперед по пути прогресса. Надеюсь, что моему примеру последуют другие смельчаки, проявив тем самым величие своих чувств».
Защищавшие террористов известные швейцарские адвокаты Шопфер и Обер перевернули все с ног на голову. Они вызвали в суд более 70 свидетелей, которые были в той или иной степени жертвами террора времен Гражданской войны. Полагаю, не нужно пересказывать, что именно они говорили. Все вы люди взрослые, сами моментально воскресите в памяти многочисленных «жидо-комиссаров» и «латышей-сатанистов», столь любимых до сих пор отдельными публицистами. Тем же, кто в силу возраста ту риторику не застал, напоминаю нынешние популярные на Западе тренды: «путинский тоталитаризм», «боевые буряты», «российская оккупация»…
Окончательно же вердикт суда стал ясен после пятичасового (!) выступления Обера. В конце речи он заявил: «Конради и Полунин совершили не убийство, а акт правосудия. Они, по мере своих сил и жертвуя собою, выполнили миссию, которую должна была выполнить Европа и которую она выполнить не посмела». Остановитесь на мгновенье, вдумайтесь в эти слова. С тех пор прошло без малого сто лет, но не изменилось ровным счетом ничего. Замените фамилии террористов той эпохи на любых лидеров современной российской оппозиции, и вы получите привычную риторику ОБСЕ, ПАСЕ и всех прочих многочисленных демократических и правозащитных организаций. Не говоря уже про Госдепартамент США. Иной раз возникает неловкое чувство, что они, кроме конспекта речи Обера, вообще ничего в жизни не читали.
Стоит ли удивляться, что 14 ноября 1923 года присяжные огласили потрясающий вердикт: большинством в девять голосов против пяти признать Мориса Конради действовавшим под давлением обстоятельств, вытекавших из его прошлого, и, стало быть, не подлежащим уголовному наказанию. Судья также обязал террористов возместить судебные издержки и ходатайствовал о высылке Полунина из страны за злоупотребление правом убежища и нарушение общественного порядка. Европейская пресса не скрывала своего восторга. Вот характерный пример публикаций тех дней: «Это, несомненно, осуждение большевистского режима в том, что в нем является противоречием общечеловеческой этике и праву. Это осуждение системы насилия человека над человеком во имя классовой ненависти. Это признание, что к построенному на этом начале государству общечеловеческие нормы закона и права неприменимы». Узнаете риторику?
В Советской России вердикт суда был встречен соответственно. По стране прокатились многотысячные митинги протеста. Трудящиеся требовали строго покарать убийц. Риторика также была показательной. Все то, что многие привыкли отождествлять исключительно с 1937 годом, впервые прозвучало именно тогда. Тут вам и «сучий куток эмиграции, возглавляемый монархистской сволочью», и «мутная пена буржуазно-контрреволюционных кадетов», и мой самый любимый пассаж: «Убийство и грабеж в соединении с хамством, пьянством и развратом дали такой букет, что хоть сейчас без экзамена ступай в равноапостольные». Согласитесь, сказано очень сильно. Я бы так не смог. Талантливые тогда люди работали в ведомстве агитации и пропаганды.
Тон всему процессу всенародного негодования задавала, разумеется, газета «Правда». Ассортимент был необычайно широк. От «Пролетариат глубоко врежет в памяти своей приговор лозаннского суда, чтобы при случае его вспомнить» до «Оправдала убийц товарища Воровского международная шайка, которая выбрала место, время и обстановку». Венчал все это необычайно простой посыл, чтобы осознал каждый закипевший разум возмущенный и никогда больше не задавал дополнительных вопросов: «Международные организаторы обеспечили оправдание физическим убийцам. Пусть трудящиеся всех стран запомнят этот главный урок лозаннского суда». В дальнейшем эта риторика будет доведена до абсолюта во время судов над Тухачевским и Бухариным. Пока же это была лишь скромная проба пера.
Судьбы террористов сложились по-разному. Конради предпочел надолго исчезнуть из Европы. Он провел несколько лет во французском Иностранном легионе в Африке, но карьеры не сделал. Незадолго до присвоения ему офицерского звания сержант Конради ударил своего командира. За дело: тот обозвал георгиевского кавалера «русской свиньей». Терпеть такое штабс-капитан не собирался. Его изгнали из Иностранного легиона. Все известные сегодня сведения о его дальнейшей жизни весьма противоречивы. Даже дата смерти и место захоронения точно неизвестны. Судя по косвенным свидетельствам, Конради принял участие во французском Сопротивлении в годы Второй мировой войны и ушел на суд Божий в 1946 году.
Полунин умер 23 февраля 1933 года при странных обстоятельствах. Дата дала возможность современным «пикейным жилетам» построить могучую конспирологическую теорию: его ликвидировала Лубянка. За единственное доказательство берут знаменитые слова Дзержинского: «Мы доберемся до негодяев». Сказано это было на траурном митинге в Москве. Однако до сих пор не найдено ни одного документа, подтверждающего причастность советских спецслужб к смерти Полунина. А без этого любая теория, даже самая красивая и гладкая, сразу перестает выглядеть убедительно. Что, впрочем, не мешает некоторым людям искренне верить в нее и активно проповедовать.
Следующим актом политического террора против руководителей страны стало убийство Петра Войкова. Об этом я достаточно подробно писал в книге «Крах великой империи». Повторяться не будем, а переходим к апогею 20-х годов: «Союз национальных террористов» и генерал Кутепов. Про Александра Павловича сегодня много и охотно говорят и пишут. Даже в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей» о нем есть книга. Показывают его как храброго солдата и истинного патриота России, геройски погибшего за свои убеждения. Трудно оспорить чистую правду. Но уточним: это примерно три четверти правды.
Остаток состоит в том, что биография Кутепова, которую сегодня успешно сложили отдельные историки и публицисты на основе широчайшего наследия русской эмиграции, подверглась значительным правкам. Из нее выпали все нежелательные фрагменты. Поэтому я сначала вам покажу, каким Кутепова представляют современной российской публике, а потом – то, что от нее в большинстве случаев утаивают. Совершенно понятно почему. Русский боевой генерал, как это ни прискорбно, не исключал возможность применения против граждан СССР бактериологического оружия. И в дальнейшем те, кто вступил на зыбкую дорогу «хоть с чертом, но против правительства», неизменно апеллировали к Кутепову и его опыту борьбы.
Мало кто из руководителей Белого движения на юге России получил такую известность, как Александр Павлович. Его образ (конечно, полностью отрицательный) был отражен в десятках советских кинофильмов. Вспомнить хотя бы знаменитый сериал «Операция «Трест». Кутепов там – наиглавнейший подлец и палач, пробы негде ставить. Он сам на ком угодно ее поставит. На фоне его высокопревосходительства даже боевики вроде Захарченко воспринимаются не такими уж плохими. Любили Родину, вовремя не разобрались в революции, продолжили заблуждаться в эмиграции. А вот Кутепов – это последовательный и принципиальный враг.
Ни один человек в Гражданскую войну не заслужил столь противоречивых оценок собственных соратников: с одной стороны – хам и военная бездарность, а с другой – железный полководец и офицер исключительной храбрости. Последний командир лейб-гвардии Преображенского полка полковник Кутепов 24 декабря 1917 года вступил в ряды Добровольческой армии и был назначен начальником гарнизона Таганрога. Он сформировал офицерский отряд всего из 200 человек и в течение целого месяца, в морозы и стужу, бессменно стоя на позициях, отбивался от превосходящих сил большевиков. «Горсть побеждала тысячи», – восторженно писали в те дни газеты Всевеликого войска Донского и окрестных территорий. Генерал Деникин, вернувшийся однажды после объезда Таганрогского района, делился впечатлениями: «Там бьются под начальством Кутепова такие молодцы, что, если бы у нас было 30 тысяч таких людей, мы бы с ними сейчас же отвоевали у большевиков всю Россию». Не нашлось тогда в стране столько сторонников генерала Корнилова, готовых идти за ним. В Добровольческой армии было всего 4 тысячи офицеров и гимназистов.
В ночь на 23 февраля (по новому стилю) 1918 года Добровольческая армия ушла в свой легендарный Ледяной поход. Уходила, как писал генерал Алексеев, чтобы зажечь светоч среди охватившей Россию тьмы. Полковник Кутепов был назначен командиром 3-й роты офицерского полка под командованием генерала Маркова. Их шутливо называли гвардейцами, ведь основу составляли офицеры элиты русской армии – лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков. Несмотря на всю свою ненависть к большевизму, марковцы считали, что большая часть народа просто одурачена пропагандой, и по возможности старались избегать ненужного кровопролития. Однажды в одной из кубанских станиц при отступлении большевиков какой-то парень лет двадцати кинул винтовку и скрылся в хате. Добровольцы схватили его и повели на расстрел. Отец и мать бросились за ними, умоляя простить сына. На них не обращали внимания.
А. П. Кутепов, председатель крупнейшей эмигрантской организации «Русский общевоинский союз».
Вдруг старики увидели идущего навстречу офицера с золотыми погонами. Сразу решили, что это начальник, и упали ему в ноги. «Ваше благородие, простите нашего сына. Из-за товарищей погибает. Он шалый, а душа в нем добрая. Простите Христа ради». Полковник Кутепов пристально посмотрел на стариков и сказал: «Отпустите этого болвана». Но, разумеется, так было далеко не всегда. Уже в эмиграции Кутепов вспоминал, как приказал расстрелять одного из попавших в плен красноармейцев. «Привели ко мне парня. Был он на фронте в германскую войну и вернулся в свой городишко большевиком. Проходу не давал отцу и матери, ругал их буржуями. Выкопал во дворе яму и спихнул туда отца, забросал его землей по горло, стал допрашивать, где запрятаны деньги, и тыкал солдатским сапожищем в лицо своего отца. Даже мать не заступилась за такого сына».
Произведенный Деникиным в генералы, Кутепов со своей дивизией взял Новороссийск и на некоторое время остался в городе генерал-губернатором. В Советском Союзе было принято обвинять Александра Павловича в жесточайших репрессиях против пролетариата, его даже называли «березовым» генералом. Молва приписывала ему следующий эпизод. Когда привели пойманного большевистского агитатора, его превосходительство сказал своим офицерам: «Если бы здесь росла береза, я бы немедленно приказал его повесить. А так – придется расстреливать, можно прямо здесь».
Впрочем, жестокость Кутепова сильно преувеличена. К примеру, в эмиграции считали, что зачастую генерал был, напротив, слишком мягок. Поводом для подобных разговоров послужил такой случай. Начальник штаба новороссийского гарнизона полковник де Роберти был осужден за взятку. И хотя Кутепов за такие преступления расстреливал (с бюрократами по-другому не справиться, утверждал генерал), в тот раз он ограничился лишь заключением чиновника в тюрьму. Когда же в Новороссийск вошли части Красной Армии, де Роберти был немедленно освобожден, а затем долгие годы служил в иностранном отделе ОГПУ.
В конце января 1919 года Александр Павлович снова был вызван на фронт, где принял командование Первым армейским корпусом. Именно под его руководством Добровольческая армия, не обладая численным превосходством над противником, взяла Харьков, Курск и Орел. Потов, осев во Франции и в Болгарии, бывшие белые офицеры считали, что это стало возможным только благодаря действиям Кутепова. Его спокойствие и выдержка даже в самые тяжелые минуты были хорошо известны всем белогвардейцам.
Однако особенно отчетливо эти качества Александра Павловича проявились уже в Галлиполи, куда русская армия эвакуировалась из Крыма. Барон Врангель был изолирован французами. Поддержанием духа офицеров занимался генерал Кутепов. Было сделано главное – потерпевшая поражение армия продолжала верить в свою правду. Были сохранены стержень русского офицера и воля к дальнейшему продолжению борьбы. Кто-то из бывших офицеров вспоминал уже в эмиграции: «В один из самых страшных моментов нашей белой жизни, в момент, казалось бы, предельного провала, на пустынной и суровой земле, в далекой чужбине вновь завеяли наши старые военные знамена. В «Голом поле» день и ночь беспрерывной сменой молчаливых русских часовых совершалась литургия Великой России!»
С самого утра, как рачительный хозяин, генерал Кутепов обходил своим неутомимым шагом весь городок и лагерь. Он всегда был тщательно одет, бодр и весел духом, словно окружающая обстановка была самой обычной. Задерживался около тех, кто выполнял наиболее трудную и грязную работу. Со всеми здоровался. «У меня руки грязные, ваше высокопревосходительство!» – говорил кто-нибудь из офицеров. «Руки грязнятся не от работы», – отвечал Александр Павлович и крепко пожимал руку.
«Галлиполийское сидение» продолжалось до конца 1921 года, после чего части армии генерала Врангеля были переведены в Болгарию и Югославию. Покидая турецкий полуостров, Кутепов сказал: «Уверен, что каждый из нас, вернувшись на Родину, будет с гордостью говорить: «Я был в Галлиполи». Тогда все верили в продолжение борьбы с большевиками, с нетерпением ждали начала нового кубанского похода, не желали признавать краха Белой идеи. Уже через несколько лет бывшие добровольцы оказались рассеяны по всему миру. Но даже в эмиграции они надеялись услышать хорошо знакомый им приказ Кутепова: «Господа офицеры, вперед!»
После эвакуации добровольческой армии в Болгарию и Югославию в конце 1921 года боевые офицеры стали осваивать мирные профессии. Но генерал Кутепов не мог смириться с поражением в войне против большевизма. Переехав в Париж, он приступил к созданию боевых групп для подпольной борьбы в Советском Союзе, а в 1928 году, после смерти барона Врангеля, встал во главе Русского общевоинского союза – организации бывших чинов Добровольческой армии. В СССР Кутепова называли реакционером, который на деньги мировой буржуазии стремился восстановить монархию. Однако это абсолютно не соответствует действительности.
Взять хотя бы деньги мировой буржуазии. Своим офицерам Кутепов часто говорил: «Среди русских эмигрантов есть люди с большими средствами, в миллионах ходят. Меня готовы приветствовать лучшими обедами, а вот чтобы на дело дать – почти никогда. На борьбу дают деньги люди от станка, нищие. Святые это деньги». С восстановлением в России монархии – тоже не совсем верно. Кутепов, как и все офицеры лейб-гвардии, принес присягу императору и никогда ей не изменял. Но, например, дочь генерала Деникина называла Александра Павловича «современным монархистом», который благо России ставил всегда выше своих политических пристрастий. В этом Кутепов был не одинок: большинство его офицеров разделяли его мысли.
Под руководством Кутепова РОВС направил свою деятельность в двух направлениях. Первое предполагало установление связи с высшими кадрами Красной Армии, многие из которых были бывшими императорскими офицерами, для совместной подготовки военного переворота в Москве. Второе направление представляло собой систему террора: удар по отдельным советским учреждениям в столицах, что кутеповцы и продемонстрировали в 1927 году взрывами ленинградского партклуба и Лубянки. Ответ не заставил себя долго ждать.
Париж, где жил глава РОВС, был буквально наводнен агентами ОГПУ, поэтому офицеры из «Общества галлиполийцев», работавшие таксистами, взялись охранять своего генерала. Они, чередуясь, бесплатно возили генерала как телохранители, но Кутепов настоял, чтобы по воскресеньям и у них был выходной. Утром 26 января 1930 года, в воскресенье, генерал вышел из дома и направился пешком в русскую церковь. Потом он планировал зайти в Галлиполийское собрание. Семья Кутепова ждала его к завтраку, но генерал не вернулся. Предположили, что он задержался. В три часа обеспокоенная жена послала денщика узнать о причине задержки генерала.
Оказалось, что у галлиполийцев Кутепов в тот день не был. Полиция немедленно начала поиски генерала во всех больницах, моргах и полицейских участках. Офицеры сразу поняли: Александр Павлович похищен большевиками. Эта ужасная весть моментально облетела всю русскую эмиграцию. Ближайший помощник Кутепова генерал Миллер в те дни писал: «Не может быть для русской эмиграции мирного житья в ожидании событий в СССР. Начатая 13 лет тому назад борьба продолжается, угнетатели нашей Родины не дремлют, и жертвою их пал тот, в руках которого сосредоточены были все силы борьбы, тот, которому так верили его соратники по упорной борьбе со злейшими врагами России и русского народа».
Нашлись и свидетели преступления. Один видел, как бешено сопротивлявшегося Кутепова заталкивали в машину. Другой – как дрался Александр Павлович с похитителями, пока ему не накинули на лицо платок с хлороформом. Судя по всему, это и стало причиной смерти председателя Русского общевоинского союза. У неоднократно раненного в боях генерала была неадекватная реакция на хлороформ, и даже минимальная его доза могла вызвать остановку сердца. Были и те, кто видел, как завернутое тело уже мертвого, по всей видимости, председателя Русского общевоинского союза доставили на советский пароход «Спартак». Корабль немедленно взял курс в сторону Новороссийска.
Французская полиция при всем своем желании не могла бы освободить Кутепова. Согласно международным законам, корабли являются частью государства, и вторжение на них может расцениваться как начало войны. А воевать с Советским Союзом, тем более из-за бывшего белогвардейского генерала, никто не хотел. Русская эмиграция негодовала и жаждала мести. Образовался Комитет для сбора средств на розыск. И бедные, и богатые вносили свою лепту, каждый надеялся, что Кутепов жив, что его найдут, что для французского правительства наказание преступников станет вопросом чести. Но все было тщетно…
Примерно так сегодня представляют генерала. Согласимся, бесстрашный воин, верный до смерти присяге и своим нравственным идеалам. С этой точки зрения несомненный пример для подражания. Однако кое-что остается за рамками подобных героических повествований. Публицисты старательно умалчивают неприятные факты из биографии генерала, и совершенно понятно почему. Кутепов в эмиграции возглавлял «Союз национальных террористов».
Цель генерала была очевидна: через постоянный террор против большевиков добиться дестабилизации обстановки, которая, в свою очередь, станет ключевой предпосылкой для продолжения Гражданской войны в стране. В современной России, многократно становившейся жертвой атак террористов, сегодня отношение общества к террору вполне однозначное. Поэтому, чтобы не пятнать белоснежные ризы его превосходительства, эти факты скромно забываются. А мы все-таки их изучим.
В 1927 году боевики «Союза национальных террористов» Мария Захарченко и Виктор Ларионов подготовили Кутепову свои предложения по диверсиям на территории Советского Союза. Это был очень масштабный план, предусматривающий буквально все. Например, взорвать мосты одновременно на Волхове и Луге, чтобы отрезать Петроград и создать панику. После этого можно перейти к поджогам и к взрывам в учреждениях посредством заложенных ранее снарядов. Нужно лишь наладить заготовку бомб большой силы, небольших сосудов с газами и, главное, культуры бацилл. Такими методами предполагалось «доконать большевизм» (так в тексте и указывалось) с небольшими потерями для эмиграции. Но на войне без потерь не бывает. Кому, как не боевым офицерам, об этом знать.
Но главный пункт содержался в конце. Он гласил: «Привлечение абсолютно проверенного бактериолога: а) оборудование своей лаборатории для разведения культур инфекционных болезней (чума, холера, тиф, сибирская язва, сап), б) снабжение уходящих бактериями для заражения коммунистических домов, общежитий войск ГПУ». Остановитесь на минуту, прочтите это предложение боевиков Кутепова еще раз. Переведите дыхание. Осмыслите главное: предполагалась бактериологическая война.
В. А. Ларионов. Бывший капитан Добровольческой армии стал главным террористом русской эмиграции.
Это чудовищное преступление против своего народа не вызывало у авторов меморандума ни мук совести, ни нравственных переживаний. На документе нет также гневной резолюции Кутепова. А ведь по степени цинизма эти предложения сравнимы только с рапортами в Берлин командиров айнзацгрупп по проведенным казням еврейского населения на оккупированных территориях СССР. Но планы «Союза национальных террористов» легли на стол Кутепова за семь лет до прихода Гитлера к власти. Тогда еще ни фюрер, ни его ближайшее окружение таких людоедских планов не то что не обсуждали, но даже не имели.
Мне могут возразить: ничего из замыслов Кутепова, к счастью, не произошло. И мало ли какая глупость могла прийти в головы несчастных эмигрантов, горевавших по горячо любимой Родине. Так вот, ничего не произошло только по причине того, что кутеповским боевикам не повезло. 10 июня 1927 года советские газеты опубликовали правительственное сообщение о провале попытки белогвардейских террористов взорвать жилой дом № 3/6 по Малой Лубянке.
Спустя почти месяц подробности неудачной диверсии раскрыл заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода в интервью газете «Правда»: «Организаторы взрыва сделали все от них зависящее, чтобы придать взрыву максимальную разрушительную силу. Ими был установлен чрезвычайно мощный мелинитовый снаряд. На некотором расстоянии от него были расставлены в большом количестве зажигательные бомбы. Наконец, пол в доме по Малой Лубянке был обильно полит керосином. Если вся эта система пришла бы в действие, можно не сомневаться в том, что здание было бы разрушено. Взрыв был предотвращен в последний момент».
Те террористы были уничтожены. А вот другому кутеповскому боевику после неудавшегося покушения на Бухарина (то есть до Сталина оставался последний шаг) удалось вернуться за границу. В пространном рапорте генералу он отмечал: «Если бы мелкий террор шел снизу, от всей массы населения, тогда он был бы грозным для коммунистов, но ведь трагедия в том, что на это даже рассчитывать сейчас нельзя. Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах пронести в таком масштабе, когда она станет опасной для советской власти и результаты не оправдают потерь». Дальнейшему развитию террористической деятельности Александра Павловича Кутепова помешали сотрудники иностранного отдела ОГПУ. Но это вы уже знаете.
Печально, что боевой русский офицер, искренний патриот своей Родины оказался втянут в такое. Но еще более огорчительно, что сегодня ряд публицистов уже призывают своих читателей ориентироваться на Кутепова. Хочется спросить: ориентироваться во всем или все же выборочно? Генерал совершил за свою жизнь много ошибок. Роковая из них, на мой взгляд, – терроризм. Здесь уже не может идти речь о борьбе с политическим строем. Ведь сотни, если не тысячи, погибших от бактерий людей, в том числе женщин, стариков и детей, не имели бы прямого отношения к большевизму. Александр Павлович не мог этого не понимать.
На этом с прелюдией к очень непростой теме предлагаю закончить. Суть политического терроризма в те годы вы, вероятно, уже поняли. А значит, пора нам переходить непосредственно к многочисленным покушениям на Генерального секретаря ВКП (б). Там, конечно, такого размаха не наблюдается, но действовали участники не менее активно и изощренно.