Глава пятая
ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА
«…Наживать себе колотье в боку… Наживать колотье… Интересно, я сейчас сумею фразу про «колотье» перевести на французский? К месту же я тогда вспомнил слова Атоса из «Трех мушкетеров»! Откуда это? Похоже, из главы «Бастион Сен-Жерве»… «Voil pourquoi il est inutile de gagner une pleur sie en nous pressant… Это ж надо! Вспомнил. Но, определенно, надо Достоевского перечитать, а то в голову кроме Дюма ничего не лезет. А еще человек с высшим образованием».
А в боку действительно кололо так, словно туда немилосердно вбивали тупые гвозди. Второе и даже третье дыхание не справлялись. По правде сказать, силы закончились давно, но оставалась инерция, а впереди было еще целых два круга ненавистной «полосы аттракционов», километра три или даже четыре, и он держался только на отрицании возможности опозориться перед сослуживцами.
Эта самая юношеская боязнь стать посмешищем среди своих сыграла не последнюю роль в том, что Пашку Семенова угораздило оказаться в школе КГБ.
А все так безобидно начиналось…
На заре жизненного пути – уже очень давно – требовалось всего лишь набраться смелости или отчаяния и, сняв красный пионерский галстук, сбросив с себя рубаху, спрыгнуть с дерева в пруд. Потом уже – осмелиться дать сдачи распоясавшимся пацанам из соседнего «третьего микрорайона», позже – пригласить на танец Юльку (на что пойти было еще трудней, чем решиться на предыдущий поступок), еще через год-другой выпить чистого спирту и очень постараться не быть самым пьяным в компании.
Вечное соревнование мальчишек. Надо быть первым, лучшим…
Кому надо?
«Нельзя, ты обязан… Ну же, взывай к скрытым резервам организма, разбуди их силой воли», – думал он, вопреки инструкциям дыша ртом. – Да… Скоро уже буду говорить такими вот штампами. Хуже – думать штампами. А еще Лешку этим попрекал. Интересно, как он, где он?»…
Ноги заплетались, но он продолжал бежать, спотыкаясь о вспоровшие землю корни деревьев, вооруженный до зубов, с двойным боекомплектом, в «разгрузке», да еще, как дурак, в «сфере» и бронежилете. Раньше ведь хлебом не корми, но дай пострелять при любом удобном случае. В пионерлагере – из рогатки, в деревне – из винтовки дяди Левы, в тире в ЦПКиО имени Горького, на «войне» в институте… Сейчас, здесь в лесу он и думать не хотел о новых мишенях. Да у него элементарно не хватило бы сил надавить на курок, не говоря уже о том, чтобы передернуть неразработанный затвор!
Стараясь отвлечься от нечеловеческой усталости, он сперва бубнил себе под нос стихотворение Пушкина «К Чаадаеву» – одно из немногих выученных наизусть в свое время, потом пересказывал клятву пионера с обложки школьной тетрадки и вот теперь дошел до «мушкетеров».
Павел читал, что при физических нагрузках необходимо распылять сознание, не давая ему сконцентрироваться на текущем моменте. Некто мудрый советовал абстрагироваться от усталости, предаваться отрадным воспоминаниям и непременно видеть перед собой в качестве ориентира хотя бы одну ожидаемую приятную перспективу из будущего. Попробовал бы этот умник побегать вот так – в бронежилете. Омар Хайям в бронежилете ничего путного бы не смог написать.
«Хайям в бронике это забавно, – подумал Пашка, на секунду забыв об усталости, – а вообще позор: знаю, кто такой Омар, а ни одного его стиха не читал».
Преодолев очередной овраг, он все же заставил себя погрузиться в воспоминания о предыдущем дне, где были, помимо прочего, откровения товарища по курсантской доле, открывшего ему страшную тайну имени кадровика Николая Николаевича.
Оказалось, «Николаями Николаевичами» в «конторе» зовут майоров. Доросшие до полковников могут представляться «Владимирами Николаевичами». С генералами, как выразился приятель, «совсем другой коленкор, тут имена не нужны, потому что генерал – это не имя, не кличка, не должность и не звание. Генерал – это счастье».
Не знал Павел, шутит коллега или говорит серьезно. Разумеется, цеховой жаргон в КГБ существовал, предстояло изучить его досконально.
Он бежал по лесу и вспоминал, как три месяца назад успешно сдал выпускные в институте, защитил диплом. В отличие от большинства сокурсников, вопрос распределения его уже не беспокоил. Он готовил себя к поступлению на «ответственную работу», о чем в институте никому не было положено даже догадываться. Обладание этой, пускай маленькой, тайной подкармливало его тщеславие. И даже чувство превосходства над товарищами, испытанное им тогда впервые, не насторожило. А ведь раньше он и не предполагал, что сможет когда-нибудь превратиться из неженки в «толстокожего». В общем, по всему видать, не зря его приметили и приветили органы. Вот еще слово дурацкое – «органы». Медицинское определение какое-то.
Наконец, настал момент истины. Теплое летнее утро звало на пруд близ усадьбы Трубецких у Ясенева, а не на подвиги ради государственной безопасности, однако он, облаченный в серого цвета костюм от фабрики «Большевик» и серые ботинки немецкой фирмы «Саламандра», вошел через аккуратное КПП на территорию учебного центра советской разведки. В просторечии центр этот именовался «Лесной школой».
Ботинки были малы на размер. Накануне он несколько часов разнашивал их, надев на шерстяные носки и разгуливая по квартире и этажам в подъезде, однако полученным результатом остался недоволен. В магазине на улице Бутлерова больших размеров в ассортименте не значилось, да и за этими маломерками он покорно отстоял три с половиной часа как все, расталкивая у заветного прилавка нахалов, стремящихся пролезть без очереди.
Вот тебе и чекист, вот вам и будущий советский разведчик – давится за туфлями, как недобитая контра, как последняя фарца.
Но это все теперь в другой жизни, за воротами. По крайней мере, с обувью проблем с сегодняшнего дня быть не должно.
Первый будущий коллега, Олег, с ним Павел столкнулись в бюро пропусков, вскоре стал приятелем, собутыльником, душеприказчиком и напарником по изнурительным учебным заданиям.
Сейчас Олег бежал где-то рядом параллельным маршрутом.
До точки встречи оставалось не больше километра. Павлу очень хотелось снять и бросить на землю каску, отшвырнуть подальше автомат, сорвать бронежилет, упасть в траву, отдышаться. И пусть он при этом покроет себя позором, но дальше перебирать ногами невозможно.
«На кой ляд мне эта оперативная подготовка, если я работаю в аналитическом отделе?! Батя, начальник, тоже каждый день твердит, что не мое это дело – по крышам «лазать», а что тогда мое?»
Шестое чувство, инстинкт, или что-то в этом роде проявило его второе, не занятое размышлениями «я», бросив тело на землю за мгновение до того, как что-то срезало ветки с деревьев на уровне головы, как раз в том месте, где он через мгновение должен был пробегать.
– Твою мать! – выдохнул Павел, впечатываясь под тяжестью обмундирования в твердую землю.
Моментально потемнело в глазах и почему-то заложило уши.
«В меня стреляли. Откуда?»
Ему вдруг стало очень страшно за свою жизнь. Страх смерти – это вам не томление в очереди к зубному врачу. В голове проносились мысли, одна нелепей другой: «Кто это мог быть? Шпионы?».
Павел почему-то решил, что оставаться на месте – непрофессионально. Конечно, он не знал еще, как поступить: то ли бежать сломя голову в кусты, то ли лежать тихо… Автомат, мини-арсенал боеприпасов, гранаты – все казалось в его положении совершенно бесполезным. Да и само положение вдруг представилось ему до того жалким и лишенным перспектив, что он даже заныл с досады.
Не соображая, что делает, Павел быстро отполз в сторону и в попытке обезопасить себя, по крайней мере, с одной стороны, попытался укрыться за стволом рассохшейся липы. Скорость, с какой он совершил маневр, частота движения конечностей, делали его похожим на испуганно прячущегося в норке рака-отшельника.
Пули глухо ударили в ствол дерева, труха посыпалась на каску и за шиворот. Зацепившийся за рукав паучок упал на землю и скрылся в траве. Павел искренне позавидовал паучку. Над головой снова зашипело – в другое время он подивился бы, сколь мощный это, не похожий ни на что звук. Пуля разорвала воздух в опасной близости. Стреляющие давали понять, что видят его.
«Ну и чего не стреляют прицельно?»
Но откуда-то взялись силы и отчего-то сказочно быстрой стала реакция, подсказав правильные действия. Вероятно, его спасла элементарная человеческая обида, тут же переросшая в отчаянную ярость.
– Эй, вы, там, что за хрень!? – прокричал он, не узнав собственный голос. Затем резко приподнялся и, отбежав в сторону, быстро откатился в кустарник, после чего нырнул в небольшой овражек.
«Ох, как кстати он оказался на пути»…
Стрельба прекратилась. Павел стер холодный пот со лба. Не просто холодный, а словно наледь на извлеченной из морозилки бутылки водки. Он достал из кармана компас, трясущимися руками развернул план местности, кое-как сориентировался. После пережитого стресса ему казалось смешным, что еще полчаса назад он практически был готов подать рапорт об увольнении всего-то по причине непригодности к невыносимым условиям тактического обучения.
Итак, надо бежать к условленному месту во всю прыть. В противном случае – жди серьезных неприятностей, ведь провал норматива чреват отправкой дела курсанта в «резерв третьей категории». А оттуда недалеко до карьеры особиста при автобазе Минобороны. И это в лучшем случае.
Ему советовали ничему не удивляться, ни на секунду не забывать, что условия обучения в центре максимально приближены к боевым. Конечно, он понимал: пули по-настоящему крошили ветки над головой, но не верилось, что свои могли так запросто застрелить.
Прошло больше минуты. Если проваляться в овраге еще столько же – хороших результатов не видать как своих ушей. Да и Олега можно подвести. Привстав и прижав к груди автомат, Павел вскочил и припустил по лесу, виляя, словно заяц, уходящий от своры гончих. Недавний страх прибавил сил, и он уже не сомневался: успеет и в норматив уложится.
Через час они с Олегом встретились в раздевалке, обменялись впечатлениями. После, уже в душевой, горячая вода окончательно успокоила напряженные нервы, расслабила, смыла усталость и пережитое волнение.
Сегодня они победили. Дойдя до точки сбора, сдали обмундирование, после чего их довезли до центрального корпуса на дежурном «уазике». В кабине до тошноты пахло бензином, но все-таки это был запах жизни, которой Павел чуть не лишился в лесу.
Олег, крепкий, высокий, статный, прошел дистанцию шутя. По крайней мере, так выглядело со стороны. Пашка не считал себя слабеньким, скорее, наоборот, гордился школьными и институтскими рекордами. Ему не было равных в подтягивании на турнике и беге на длинные дистанции. А вот Олега природа одарила богатырскими силой и здоровьем. Казалось, он не прикладывает усилий для поддержания формы. Ну действительно, встречаются порой такие самородки. Недаром Олега с ходу рекомендовали в «РД», или отдел разведдеятельности, – место службы оперативников. Олег был из приезжих и по складу характера разительно отличался от большинства курсантов, имеющих столичные корни: порой среди них попадались и «блатные», и даже откровенные «мажоры».
Пашка не был блатным, но, видимо, благодаря интеллектуальному потенциалу, ему суждено было львиную долю времени просиживать в аудиториях, будто он все еще учился в гражданском вузе. Предметы, не считая «научного коммунизма», были чаще всего необычными, увлекательными: «наружное наблюдение», «вербовка», «основы конспирации», «дезинформация» и, разумеется, военная подготовка и изучение иностранных языков по редким для обычной советской жизни первоисточникам.
Будущих разведчиков активно обучали водительскому мастерству. Отсутствие личного автотранспорта в большинстве советских семей, исторически сложившееся непонимание цивилизованной культуры вождения часто служили источником проблем для начинающих шпионов в первые месяцы работы за кордоном.
Еще его заставляли читать научную литературу и научную фантастику. О содержании этого чтива строго спрашивали, так что филонить было невозможно. Вся эта чушь на первый взгляд была уж точно ни к чему, но с первых дней пребывания в школе КГБ он крепко усвоил правило номер один: делай, что говорит начальство, и не рассуждай. Рассуждать будешь, когда сам станешь начальником. Если, конечно, дослужишься. Для непонятливых существовало правило номер два: «Смотри правило номер один». Третьего правила не было.
В полночь они с Олегом все еще бодрствовали. В двухместном номере, который тут, на больничный манер, называли «палатой», горела настольная лампа.
– Олежек, – Павел от души зевнул, – мне все-таки непонятно, как же в меня могли стрелять? А если бы я тогда голову не убрал?
– Старичок, – Олег приподнялся на кровати, отчего под ним жалобно скрипнули пружины, – кто его знает, а? Давай не будем гадать. И почему тебе все время нужно получить ответы на все вопросы, к тому же сразу? Если хочешь, спроси завтра у Бати.
– И спрошу. Интересно, как бы ты себя чувствовал на моем месте?
На следующий день во время обеденного перерыва он, набравшись смелости, подошел к Бате.
Батя – это не прозвище, а фамилия начальника учебной части, полковника КГБ СССР. Леонид Антонович Батя родом был из Белоруссии, откуда конкретно – толком никто не знал. Полковник Батя с виду отличался строгим нравом, и по-первости все курсанты его боялись. Со временем к специфической манере поведения наставника привыкали и, все еще побаиваясь, уважали. Ценили дельные советы, незлобный юмор, внимание к особенностям характера каждого будущего защитника интересов Советской Родины на дальних рубежах. Это не только стимулировало стараться изо всех сил, но и в какой-то степени тешило самолюбие.
Улучив момент, когда Батя приступил к традиционному компоту, Пашка, обратился к нему, встав у стола почти по стойке «смирно»:
– Товарищ полковник, курсант Семенов! Разрешите вопрос?
Батя отставил компот и притворно вздохнул.
– Уф… Это ты? Слава Богу, а то мне показалось, воздушная тревога. Сколько можно объяснять: в столовой не надо обращаться ко мне официально. Из вас тут «сапоги» не производят.
– Извините, Леонид Антонович, привычка. Учту.
– Учти, учти, Семенов. И откуда у тебя может быть такая привычка? Ты что, воевал?
– Вчера повоевал немного…
– Ну садись тогда, рассказывай. Что стряслось-то?
– Дело вот в чем…
В нетерпении Батя застучал пальцами левой руки по столу.
– Леонид Антонович, вчера в лесу во время сдачи норматива по мне по-настоящему стреляли?
Батя неторопливо отхлебнул из стакана компот и, смакуя затянувшуюся паузу, лукаво улыбнулся.
– А ты сам как считаешь?
– Если по фактам, стреляли по-настоящему.
– Вот и суди по фактам…
– Понимаете… там был момент один… В общем, если бы я вовремя голову не убрал… Я только собрался встать, а тут… Короче, ветки, понимаете? Это была не учебная стрельба. И что если… Голову просто случайно опустил я, понимаете? Совпадение. А могло быть…
– Стоп, стоп. Дальше не надо ничего говорить. – Батя отодвинул тарелки и стакан в сторону, облокотился на стол и, глядя на Пашку в упор, строго сказал: – Если бы тебе вчера в лесу снесло башку, мы бы похоронили тебя как героя. Знаешь, почему?
– Нет… Почему?
– Потому что не хрена! – Батя хохотнул и вновь стал серьезным. – Кто знает, сынок, ведь может, и года не пройдет, а тебе придется вот так же прятаться от империалистических пуль где-то далеко, где вовсе не «идут грибные дожди и в маленьком саду не созрели вишни», э…
– …наклонясь до земли.
– Не умничай, я помню. И если тебя запросто можно завалить, если ты такой невнимательный, то лучше завалить тебя здесь и достойно предать родной земле, чем, к примеру, вместе с тобой рухнет наша сеть или станет известно о какой-нибудь нашей, грубо выражаясь, тайной операции. Понял, Паша?
Павел молчал, переваривая сказанное Батей.
– You got it buddy or something? – с чистейшим произношением старожила американского Среднего Запада повторил вопрос Батя.
– Угу, – еле слышно выдавил Павел.
– Задумайся об этом, пофантазируй. Придет время, не дай Бог, конечно, спасибо мне скажешь… Да не топчись ты, дай компот спокойно допить! И еще: следующий раз хотя бы пальни из автомата в направлении, откуда прилетят пульки. Не помешает. А уж потом ползай раком под деревьями или скачи по лесу, как кенгуру… Запомни, Семенов: кто бы в тебя ни стрелял не понарошку, стреляй в ответ. Свой, чужой – без разницы. Тогда у тебя будет шанс выжить. В следующий раз, когда тебя отправят на «виллу», постарайся не тратить время на удивление, недоумение и бесполезные вопросы. И последнее: ты вот говоришь, голову случайно убрал, дескать, совпадение. Это не совпадение, а везение. Ты везучий. И это тоже нам важно понимать. Усвоил?
Павел кивнул, скорее из вежливости, поскольку на самом деле ничего не усвоил, и вернулся за стол, где его поджидал сгорающий от любопытства Олег.
– Не томи, Пашка, – выдохнул он, перегнувшись через стол. – Я – одно большое ухо.
– Да нечего рассказывать… Батя по-американски говорит без акцента.
– По-английски?
– По-американски. Кайфово так у него выходит. Как на видике. Помнишь, в «Смертельном оружии» этого бандита, Джошуа, что ли? Один в один его акцент.
– Значит, Батя наш там жил долго. Или талант.
– Откуда – жил? Талант…
– Так что он сказал? По-настоящему стреляли?
– Попросил ничему не удивляться, когда опять окажусь на «вилле». Хорошее дело…
– Ну что, – Олег пожал плечами. – Значит, стреляли взаправду. С боевым тебя крещением.
«Виллой» в среде курсантов Андроповского института назывался специальный учебный центр, где обычно происходило много всего интересного – работать «в поле» всегда веселей. Но ни Пашка, ни Олег раньше не слышали, чтобы там кого-то крестили огнем.
– Слушай, Олежка, пятница же сегодня! – воскликнул Павел. – Вспомнил, и так сразу стало хорошо на душе! Поедем завтра на Чернышевского?
– Да денег нет, какая может быть пиццерия?
– У меня с деньгами пока хорошо. Сэкономил на колбасе. Поехали, говорю!
– Да я-то что, я всегда пожалуйста. Увольнение на берег есть почетное право и святое дело. Вовку зовем?
– Зовем! Все, ударно поработаем и – вперед, моряки, нас ждет суша, бочка рома, жареный на вертеле барашек и лучшая в СССР пицца! – Пашка поднял стакан с компотом, намереваясь чокнуться с Олегом.
– Артист натуральный, – Олег засмеялся, поднимаясь из-за стола. – Работай, негр, солнце еще высоко. Пошли учиться.
– Кстати, нас из леса переводят на другую точку. Говорят, у каждого теперь будет свой номер. Так что есть повод для пиццы.
– И вермута, – добавил Олег.
– И вермута, – охотно согласился Пашка.
Во второй половине восьмидесятых пиццерия на Чернышевского была не менее известна и популярна, чем ныне самые посещаемые московские рестораны.
Здесь можно было отведать стилизованные под итальянскую пиццу пироги, посыпанные колбасной нарезкой и сыром «Российский», тут никогда не заканчивался фирменный вермут и водка «Московская», да и на обслуживание клиенты не жаловались. Тут, по крайней мере, почти не хамили открыто и вызывающе, как в пельменных.
Олег, Пашка и Вовка (их называли то «трое неразлучных», то «святая троица») заняли самый уютный столик в дальнем углу. Неяркий свет от настенной лампы падал на покрытый красной клеенкой столик, улыбчивая официантка охотно реагировала на знаки внимания, поддерживала шутки и прибаутки захмелевших друзей.
В отличие от Пашки с Олегом, Вовка или, если официально, Владимир Владимирович Щедринский, скромностью не отличался вовсе. Более того, зачастую использовал не достигнутое пока еще положение. Личные служебные удостоверения, по-простому «корочки», курсантам института, по соображениям секретности, выдавали только после зачисления в кадровый состав, так что козырять было нечем.
Но Вовке документ не требовался, так как он обладал способностями навесить лапшу на уши любому товарищу при исполнении. Особенно лихо у него получалось со швейцарами в возрасте.
Войдя в пиццерию, Вовка без промедления решил правильно себя поставить. Он с полминуты о чем-то пошептался с неприступным дядькой в картузе, стерегущим вход, тот быстро закивал, понимающе улыбнулся и словно уменьшился в росте.
После этой короткой беседы друзья перекочевали в разряд почетных гостей популярного местечка.
– Эх, братцы, – мечтательно вещал, развалившись на стуле Вовка, – сидим в кафе, пьем мартини, как белые люди! Вы только представьте: вдруг случится, что мы встречаемся в Цюрихе…
– Почему обязательно в Цюрихе? – машинально переспросил Павел, аккуратно вынимая из пиццы кусочки венгерского сервелата и выкладывая их рядком на край тарелочки, создавая таким образом стратегический закусочный резерв.
– Какая разница? Ну, положим, не в Цюрихе, а в Берне или в Мюнхене…
– Вован по ленинским местам решил нас провести, – предположил Олег.
– Дураки, дайте договорить. Так вот, в Цюрихе, в Париже или в Каннах. Или на Трафальгарской площади. Во! Давайте встретимся на Трафальгарской площади. Что бы ни случилось, давайте, братцы, встретимся на Трафальгарской площади, у Нельсона. Идет?
– По рукам, – охотно согласился Павел, запивая колбасу красным вермутом.
– У какого, на фиг, Нельсона? – переспросил Олег.
– Эх ты, деревня тихая! Паша-сан, объясните мне, как такой колхоз попадает в блатные учебные заведения?
– Не скажите, Владимир Владимирович, каждому шестку свой… этот, как его, сверчок… Или шесток?
– Или седьмок?
– А может, восьмок?
– Накрыло меня что-то… Другими словами, должен ведь у нас кто-то кирпичи лбом разбивать?
– Да сами вы дебилы! – Олег сделал вид, что обиделся, хотя давно уже привык к шуткам друзей. – Знаю я, кто такой Нельсон. Без глаза генерал. Просто сразу не вспомнил, а вы так прямо обрадовались.
– Генерал! – Пашка схватился за бока от хохота. – Без глаза! Какой он тебе генерал? Это ж не Кутузов!
– Адмирал он, Олежа, ад-ми-рал! – вторил ему Вовка.
– Ребят, хорош, ладно, – Олег всерьез надулся. – Умные все очень, идите кому-нибудь другому свою эрудицию демонстрируйте. Я знаю ровно столько, сколько мне положено.
– Все, все, проехали, прости, – Вова налил Олегу мартини в стакан до краев. – Давайте выпьем за что-нибудь высокое и светлое, например, за…
– …Родину? – подхватил Паша.
– Тьфу, зануда. За девушек! – предложил Олег.
– Ура! За девушек! Олежка ожил! Не обижаешься больше?
Олег примирительно махнул рукой и в один присест осушил свой стакан.
– Слушайте, братцы, – вдруг предложил он, – айда к Оле в Чертаново!
– Что за Оля? – почти одновременно воскликнули Пашка и Володя.
– Оля, которая на свадьбе у Димана играла на пианино, а потом еще Вовка пытался ее на руках крутить в танце и они оба завалились на журнальный столик.
– Лучше не вспоминать, – мрачно отозвался Вовка.
– Конечно, у тебя же есть любовь, Надя твоя…
– Не трогай святое, а то получишь стаканом в лобешник, – заявил Вовка.
– То есть идея поддержки не получила? Понятно. Тогда сидите тут одни, киряйте, а я, пожалуй, позвоню ей. Тем более, она мне еще вчера хотела что-то важное сказать. Дайте двушку кто-нибудь.
Олег вернулся за стол через пять минут. Выглядел озадаченным.
– Отшила вас герцогиня, Арамис? – хмыкнул Паша.
– Как бы не так, – Олег налил всем по полному стакану вермута и перешел на шепот. – Парни, вы в курсе, кто у Оли фазер?
– Нет, а кто? – спросил Пашка.
Вовка усмехнулся и промолчал.
– Дед Пихто…
– А, ну тогда понятно… – Пашка потянулся за стаканом.
– Погоди, брат, не пей, – Олег был серьезен и выглядел абсолютно трезвым. Короче, у одного члена Политбюро дочь красавица, а внучка еще краше, такая, что ни в одном кино не увидишь.
– Лучше Оли? – перебил Вовка.
– Лучше твоей Нади, – огрызнулся Олег.
– Ребят, ну хорош! Вы меня своими девками довели окончательно, – Пашка встрял в разгорающуюся ссору. – Олег, рассказывай.
– Ладно, – Олег демонстративно отвернулся от Щедринского. – Эта внучка, угораздило ее, влюбилась в одного необычного иностранного гражданина. Тот, само собой, от нее тоже без ума. Все было бы нормально, поругал бы девчонку добрый дедушка, всего делов-то, но иностранец этот подарил девочке колечко. Вроде как в знак неофициального ангажемента.
– Чего? – уставился на него Вовка.
– Помолвки…
– И?.. Что такого? – Пашка пожал плечами. – Может, выпьем все-таки?
– Погоди, Паш. Это еще не все. Девочка в ответ преподнесла мальчику… Заметьте, мальчику из Соединенных Штатов Америки, а он, по слухам, большой ценитель антиквариата, семейную реликвию – часики. Не просто золотые, а именные, блин, подаренные деду самим Лаврентием Павловичем Берия.
– Ничего себе алаверды…. Вот дурочка, – вымолвил Вова.
Все в задумчивости замолчали. Наконец Пашку «осенило»:
– Олеж, а при чем здесь Оля?
– Как я уже говорил, папа у нее – большой человек в ЦК.
– Ты ничего не говорил про ЦК.
– Но теперь-то сказал. Можно продолжать? Спасибо. Так вот, папа в ЦК, а Оля – лучшая подружка этой нашей доброй души, что налево-направо сеет именные часы, подаренные Берией. Репутацию семьи еще можно спасти, поскольку жених не покинул страну и будет в Шереметьево через четыре часа.
Друзья переглянулись.
– Ребята, как вы думаете, – осторожно поинтересовался Олег, – можно как-то помочь девушке? Оля очень просила. Я буду ваш должник…
– Олег, – Вовка пристально посмотрел на друга. – А почему бы самой семье не подумать о собственной репутации и не забрать у парня подарок. Можно ведь все объяснить и он поймет.
– Хотели уже, – Олег в досаде чуть не уронил стаканы с томящимся в них вермутом. – Но жених не выходит на связь. По мне, все похоже на спланированную операцию.
– Так, товарищи офицеры, – воскликнул Пашка, которому перспектива принять участие в реальной детективной истории показалась заманчивой. – А что нам стоит перехватить этого Дон Жуана в аэропорту? Послужим репутации члена ЦК КПСС. Нас даже могут и наградить впоследствии.
– Лично я против, – заявил Вовка. – Ты, Паша, совсем с головой рассорился? Как перехватить? Чем? А вдруг эти часы он диппочтой отправил, мало ли что? Мы ж не знаем, что это вообще за человек, верно, Олег?
Олег сделал вид, будто поглощен остатками пиццы.
– А что, Вова, будем сидеть тут вермут пить, когда судьба дает такой шанс? – подначил друга Пашка.
– Я за вермут, – твердо заявил Щедринский. – А вы – конченые дебилы, братцы. Это не нашего уровня работа.
Друзья мрачно взглянули на Вовку.
– Впрочем, – добавил он задумчиво, – если вы оба поведете себя как дети малые, я вас не брошу.
– Тогда за дружбу! – просиял Олег.
– Олежка, притормози, – рассмеялся Пашка. – Это у тебя от радости или от стресса? Мы ведь в аэропорт едем честь члена Политбюро спасать. И ты предлагаешь еще накатить?
– Верно, – улыбнулся Олег и поставил стакан на стол. – Просто, ребята, я вам очень благодарен и…
– Погоди, авантюрист, – перебил его Вовка. – Поскольку я из вас самый крутой с точки зрения житейской логики и поскольку я никому из вас все равно не позволю руководить безнадежной операцией, давайте обсудим план действий. Начнем с информации: Олег, нам нужно знать, откуда американский господин едет, в котором часу вылетает и его основные приметы. В принципе дело выеденного яйца не стоит: потолкуем с парнем, все ему разъясним и, я думаю, часики он нам отдаст. Если, конечно, девочку эту правда любит и это не провокация. А пока ты работаешь, я смотаюсь за своей машиной.
Вовка уже направился к выходу, как вдруг остановился и посмотрел на Олега.
– Старик, мы еще не натворили дел, мало ли как все обернется, все-таки иностранец, американец… Назови мне хотя бы одну вескую причину, зачем надо так рисковать своим будущим?
– Во-первых, считаю, дело выгорит. Но главное другое: шанса отстоять честь семьи члена Политбюро наверно больше не представится. По глупости может человек пострадать. И репутация страны, быть может. Ребят, завтра нас с вами распределят неизвестно куда, будем сидеть кто где, накатывать поодиночке. А тут реальное дело. Мы же мушкетеры или нет?
– Ты это сейчас серьезно? – пробормотал ошарашенный Вовка Щедринский.
Олег промолчал.
– Думаю, он серьезно, – вздохнул Пашка.
– Ты так считаешь?
– Скорее да, чем нет, – уклончиво ответил Пашка.
– А ты?
– Парни, вы же меня знаете: когда дело доходит до смысла жизни, я шутить не люблю. Тут честь страны на кон поставлена.
– Вова, ладно тебе, – поморщился Пашка. – Ты не преувеличивай.
Пашке стало не по себе от высокопарности товарища. Он никогда не верил в искренность проявлений патриотизма и идеологической гиперправильности Володи. С виду казалось, ни «новое мышление для нашей страны и всего мира», ни многочисленные разоблачения ошибок прошлых лет не могли поколебать убеждений Щедринского.
А еще в этот момент Пашка понимал: ярко выраженная преданность Вовы идеалам коммунизма, которую он нередко выставлял напоказ даже без всякой на то надобности, не прибавляла ему авторитета в глазах начальства. Это было несколько странно хотя бы потому, что Комитет официально считался передовым отрядом партии. И по идее, бойцы этому отряду требовались преданные и на деле, и на словах. Но вот Николай Николаевич при случае не раз давал понять, что умные бойцы намного ценнее упертых идиотов.
Вовка-то как раз идиотом не был и других недостатков, кроме старомодной веры в идеалы, вроде как не имел. Демонстрировал показное невежество в знаниях вне обязательного минимума, предусмотренного всесторонним советским образованием. Но в его ситуации это, скорее, можно было считать достоинством. Щедринский больше был склонен мечтать о карьере оперативника, человека, чья жизнь протекает «в холоде», а не в облаках кабинетной пыли.