Глава 4
И некий Пинч, с голодной мордой
И на скелет похожий шарлатан.
17 июля, 20.55–22.30
– Вам так нравится пить кофе с пола? – спросила Софи Кэммисон. – Столик ведь под рукой.
Найджел поднял с пола чашку и поставил ее на колени. Он сидел, привалившись к одному подлокотнику глубокого кресла и закинув ноги на другой. Ковер вокруг был усеян сигаретным пеплом. При виде этого зрелища Софи вздохнула со смесью раздражения и обреченности: ее гость не отличался любовью к порядку. Что толку стратегически расставлять по дому пепельницы, если Найджел их попросту не замечает? Странно было тревожиться о таких пустяках после того, что рассказал ей Герберт, пока она переодевалась к обеду. Юстас Баннет мертв, а у нее на уме грязный ковер. Пепел к пеплу, прах к праху. Ей до сих пор не верилось, что такое возможно.
– О чем вы задумались? – спросил Найджел.
– О том, как глупо беспокоиться о ковре после того… после того, что случилось.
– О ковре? Ох, простите, пожалуйста! Какую я грязь развел, вот неряха!
Найджел, будто ребенок, скорчил потешную мину – того и гляди расплачется. Он мигом выбрался из кресла, едва не опрокинув кофейную чашку, схватил у камина метелку с совком для угля и начал прибирать за собой. Миссис Кэммисон наблюдала за ним, не прекращая вязать. Неловкость Найджела и раздражала, и умиляла ее. Уборка целиком поглотила его внимание: как по-детски мужчины увлекаются пустяками! Сложно представить, что этот раскрасневшийся увалень, который так неумело обращается с веником и совком, когда-то вычислял убийц, пробираясь по закоулкам их извращенного разума, написал книгу о каролингских поэтах и женился на одной из самых замечательных женщин своего поколения.
– Зачем вы это делаете? – вдруг спросила Софи.
– Делаю что? – Найджел, не вставая с колен, непонимающе посмотрел на нее. – Это меньшее, чем я могу искупить вину за погубленный дивный ковер!
– Я не об этом, – ответила Софи, слегка уязвленная тем, что ее принимают за фанатичную домохозяйку. – Зачем вы беретесь расследовать преступления?
– Иногда словно против воли, – беззаботно откликнулся Найджел.
Спицы в руках Софи Кэммисон на секунду застыли. Когда она опять принялась вязать, Найджел отметил, что в ее движениях уже не было прежнего автоматизма. Она будто отправила пальцам срочную телеграмму: «Давайте же! Говорю вам, вяжите! Не подводите меня!»
– Иногда? – заметила Софи. – Зачем вообще за такое браться?
– Все лучше, чем сидеть без дела. По-моему, это единственная профессия, к которой можно приложить классическое образование.
– Не смейтесь надо мной. Я говорю серьезно.
– Я тоже. Если когда-нибудь в пору зеленой юности, как ее называет мой дядя-шутник, вам приходилось переводить экспромтом с латыни, вы поймете, что я имею в виду. Параллель между переводом и поиском преступника очевидна. Переводчик имеет дело с длинным предложением, полным инверсий, – не более чем нелепым набором слов. Так и преступление: на первый взгляд в нем нет никакого смысла. Подлежащее – это жертва; сказуемое – modus operandi, способ совершения убийства; дополнение – мотив. Вот три неотъемлемых составных части всякого предложения и всякого преступления. Первым делом вы определяете подлежащее, затем ищете сказуемое, и вместе они приводят вас к дополнению. Однако преступник – общий смысл – еще не известен. У вас есть груда придаточных, одни могут дать зацепку, другие сбивают со следа. Нужно мысленно разделить и собрать их заново так, чтобы усилить смысл целого. Такое упражнение в анализе и синтезе – лучшая тренировка для сыщика.
Софи его рассуждения потрясли.
– Как сухо и бесчувственно! – воскликнула она. – Вы совершенно исключили человеческий фактор.
– Нет-нет, – запротестовал Найджел. – Конечно, любая аналогия не отражает всей правды. Однако вернемся к классическому образованию. Когда вы учитесь писать сочинения на латыни и греческом языке в стиле определенных авторов, вы первым делом узнаете, что лучшие из них постоянно нарушают правила грамматики. У каждого свои особенности. Это в равной степени относится и к преступникам – особенно к убийцам. Для того чтобы написать хорошее сочинение, мало быть подражателем – нужно с головой влезть в чужую шкуру. Нужно думать точно так же, как думали Фукидид, Ливий, Цицерон, Софокл и Вергилий. Так и сыщик – для того чтобы воссоздать картину преступления, он должен прочувствовать характер того, кто его совершил.
Миссис Кэммисон изумленно смотрела на гостя. Неужели он верит во всю эту чушь, или… нет, догадалась она, он просто хочет отвлечь ее от чудовищного видения: Юстас Баннет – месиво из костей и волос, осевшее мешком на дне котла. Знает ли Найджел, как упорно ее преследует этот образ? Что ж, надо отдать сыщику должное, он и впрямь заставил на минуту забыться. Но догадывается ли Найджел о другой, куда более страшной мысли, в которой Софи до сих пор не смела себе признаться, – о том кошмаре, что она, крепко зажмурившись, гнала от себя прочь? Найджел вдруг напугал ее. Ей захотелось, чтобы Герберт был рядом… Увы, его посреди обеда вызвали к пациенту.
Конец ознакомительного фрагмента.