Пролог второй
За пятьдесят восемь минут до убийства
Морщась, Рэй оглядел левую руку. Болит, зараза. И мокнет. Кожа слезла, на тыльной стороне ладони – красное пятно, которого ненароком коснешься, да так и подскочишь. Надо же было маслом обвариться! Дернул черт обед готовить – нет бы в кафе перекусить. Молли расстроилась. Думает, это она виновата. Конечно, кабы она не взвизгнула за спиной, – Молли часто визжит от смеха – Рэй бы не дернулся, маслом из сковороды не плеснул… Думал свежей рыбой любимую угостить, горе-повар. Курам на смех.
На самом-то деле совсем не смешно, хоть и сожрал две таблетки, которые Молли принесла от соседки. У толстушки Коринны нелады с печенью, и она глотает болеутоляющее тоннами. Поменьше бы налегала на пирожные… А Рэю сейчас по жаре да с больной рукой плясать на потеху бездельникам, драгоценным гостям пана Крашевского.
Может, не ходить на площадку? Позвонить Крису, сказать: «Выручай, друг». Крис умеет сбацать что-нибудь не хуже Рэя – не зря в танцевальную студию вместе ходили. Только одежки у него подходящей нет – ни к чему суровому Садовнику легкомысленные тряпки, в которые Ангелика заставляет рядиться Танцора. Девчонкам в варьете такое тряпье в самый раз. А Садовника в золотой плащ Танцора не нарядишь – не тот он человек, то есть, не так его роль задумана. Пропади Ангелика пропадом со своими ролями! Шагу не ступить, дизайн-менеджер тут же заводит поучения. Она с Рэя шкуру спустит, если он не явится выступать.
Он смазал рану антисептиком и покривился. Сам дурак, надо было сразу к врачу пойти. Куда ему с такой рукой? Драгоценных бездельников стошнит от одного вида мокнущей раны. Да и завтра у них с Молли Очень Важный День, а тут – такое дело…
Рэй приложил кусок чистой марли и закрепил лейкопластырем. Тоже видок не ахти. Ангелика разворчится: с чего это блистающий золотом Танцор, олицетворение солнца и радости, ходит с белой заплатой на теле? Да черт с ней, лишь бы дядюшке не донесла. Пан Крашевский на племянницу не надышится, ей в угоду может и погнать с острова. А Рэй не намерен уезжать без Молли. Но если с ней, надо сперва заработать денег.
Пошарив в платяном шкафу, он разыскал черные перчатки. Молли вчера их принесла и торжественно возложила на полку, и объявила это символическим жестом: мол, она чуть-чуть, самой малостью собственной сути, переселилась к Рэю. По-настоящему ей не переехать – Королеве Кошек не пристало жить одним домом с Танцором, будь он хоть сто раз воплощением солнца и иной чепухи, Ангелика за такое голову оторвет, а пан Крашевский вмиг рассчитает двоих «распутников». Рэй и Молли вынуждены скрываться, и ей приходится проскальзывать к нему с Коринниной половины коттеджа. Унизительно. Счастье, что мающаяся печенью толстушка сочувствует влюбленным, а охрана закрывает на их шалости глаза и не докладывает по начальству.
Ругнувшись от боли, Рэй натянул перчатку. У Молли руки маленькие, да перчатки на диво растягиваются – будто нарочно придуманы для обваренного маслом мужчины. Черное облагородит дурацкий плащ и блестящие, словно в золотой пыли, брюки. Да и сапоги на Рэе черные, так что перчатки будут в масть. Завтра тоже пригодятся… Надо пошевеливаться. Опоздаешь – Ангелика в клочья порвет.
Захлопнув стеклянную, затянутую золотистым тюлем, – дизайнерские штучки! – дверь, Рэй пустился бежать к главному пляжу. Дорожки были вымощены камнем, обсажены цветами и декоративными злаками. Рэй улыбнулся. Садовник Крис дает этим пучкам травы свои названия: «травинус дуракус», «северина глупа транжироса», «ангелика неистова фуриоза», «танцора росса ангеликой неглекта», «крисус садовникус идиотус магнус». Иногда, после очередной выволочки неистовой Ангелики, Рэю думалось, что вся обслуга в Кошачьем Раю – «идиотус магнус».
А сам остров ему нравился. Особенно море вокруг и черная скала позади гостиничного комплекса. Скала называлась Кошачьей Головой. И впрямь: округлая морда, острые уши, отчетливо различимый треугольный нос, полуулыбка – светлый пласт горной породы. И яркие зеленые глаза: укрепленные на морде пластиковые щиты «под малахит». Это была не Ангеликина придумка, а предыдущего дизайн-менеджера. Рэй бы щиты убрал.
Без дураков: хороший остров. Крохотный, в прошлом необитаемый испанский островок в Средиземном море. После Первой мировой войны его купил и начал благоустраивать какой-то богач – завез плодородную почву и насадил деревья и кусты, которые отлично прижились, но без должного ухода утратили парковый вид. Остров долго существовал сам по себе, не принося дохода, и на стыке веков он перешел к Северину Крашевскому. По мнению Рэя, именно перешел, а не был продан по реальной цене. Вряд ли пан Крашевский, эмигрировавший в Америку лет двадцать назад, сумел там сказочно разбогатеть. Не похож он на хваткого дельца, вот ей-богу, ничего общего. Крашевский – филантроп, а не делец. Он построил тут недурной гостиничный комплекс, но даже из него не может извлечь выгоду. Непрактичному Рэю пан Крашевский был по душе.
А вот и архангелы здешнего Рая. Навстречу Одинокому Танцору по дорожке шествовали коты – два огромных дымчато-коричневых мейнкуна и криволапый уродец с обвисшими ушами. Роскошные мейнкуны звались Гашиш и Кальян, вислоухий уродец – Шушар. Худой, черный, с невнятной рыжиной и в белом чулке на задней лапе, Шушар таскался за приятелями с таким унылым видом, как будто не мог получить с них старый долг.
Гашиш тащил соломенную пляжную сумку. Она висела одной ручкой на его пушистой шее, широко раскрывшись, и пляжное барахлишко потихоньку высыпалось.
– Ты где отоварился, паршивец? – удивился Рэй.
Гашиш коротко вякнул. Кальян с брезгливым видом переступил через упавшие на дорожку купальные трусики, Шушар зацепился кривой лапой за очки для подводного плавания. Торопящийся Рэй не стал собирать добро и отлавливать воришку, а на бегу позвонил начальнику службы безопасности. Коты на острове священны, и Гашиша за преступление не утопят. Обваренную маслом руку, в которой Рэй держал телефон, снова как будто ошпарило.
Морщась от боли, он сбежал по узкой каменной лестнице и скользнул в щель между нарядными павильонами. Один павильон был кафетерием, другой – залом игровых автоматов; из обоих неслась мягкая, очень похожая музыка. В игровом зале с грохотом посыпался чей-то выигрыш. Рэй подозревал, что автоматы на острове работают в убыток: выигрыши случаются беспрерывно. Впрочем, пан Крашевский затеял свой собственный Рай не для прибыли, а из неуемного человеколюбия.
Рэй выскочил к главному пляжу, невольно бросил взгляд на стоящее поодаль белое здание, силуэт которого напоминал сидящую кошку. Две остроугольные башенки имитировали уши; узкие окна с коричневыми стеклами должны были наводить на мысль о вертикальных кошачьих зрачках. Зачем кошке глаза по всему телу? Рэй не сомневался, что сквозь одно из окон глядит дизайн-менеджер и бесится оттого, что он запоздал. Вот уж Крис прав: Ангелика фуриоза, неистовый репей, цепляющийся к Рэю почем зря.
Заметив его, Странствующие Музыканты ударили по струнам. Гитары рявкнули, приветствуя Одинокого Танцора, и тут же мощный звон рассыпался в легкую быструю мелодию, свежую, как морской бриз. Со всех концов пляжа потянулся народ.
Вскинув руку, Рэй поприветствовал зрителей. Следовало улыбаться, но он не мог. Рэй от природы был застенчив и всякий раз переламывал себя, выходя к публике. А что еще хуже – он считал себя шутом и обманщиком, который заставляет неискушенных людей восхищаться чепухой вместо настоящего танца. Блеск струящегося в воздухе золота застит им глаза, а дробь, которую Рэй выбивает каблуками, кажется верхом танцевальных умений и вызывает незаслуженный восторг. Обманывать людей было стыдно.
Он вообще не ввязался бы в это дело, если бы не письмо, которое получил от Криса из Варшавы. Крис с Ангеликой поженились и уехали из Англии в Польшу, но спустя год Ангелика неожиданно вернулась и принялась уговаривать Рэя переселиться на райский островок в Средиземноморье. Рэй же совсем недавно устроился на приличную работу и становиться танцором не желал. Взбешенная его упрямством Ангелика возвратилась в Варшаву ни с чем. А спустя пару дней Крис прислал электронное письмо, умоляя друга согласиться. Якобы лично для Криса от этого многое зависело, и просил он так униженно, что Рэй не задумываясь уступил. И до сих пор не дождался объяснений – один раз Крис отмолчался, в другой сквозь зубы процедил: «Лучше не спрашивай». Рэй постеснялся на него наседать.
Стилизованные под испанцев Музыканты наигрывали «Ожидание» – и словно бежала сквозь струны волшебная река, миллионом солнечных бликов отражалась от морских волн и смеялась, глядя в прозрачное небо. Рэй в который раз восхитился их игрой. Гитары примолкли, когда он вскочил на платформу с деревянным настилом. Дерево коротко отозвалось под каблуками, и тут же грянул яростный и страстный перезвон умелых струн. Рэй глубоко вздохнул и, точно бросаясь в ту волшебную солнечную реку, метнулся по платформе; длинный плащ взвился золотым пламенем.
Что-то запело внутри. Музыканты – чародеи, волшебники, маги. Это они околдовали зрителей и Рэя, и с их помощью Одинокий Танцор сгустком пламени летает над платформой, кружится, вьется, выбивая каблуками стремительную дробь, и сердца завороженных зрителей тоже бьются быстрее. Это не Рэй пляшет – это чудесная музыка подхватывает и несет его над платформой. Деревянные планки пели под каблуками, вторили звону гитар, пружинили, желая подбросить Рэя в воздух, чтобы он там удержался – и летал бы, летал… И он обратился в вихрь, неутомимый и страстный – и на невидимых крыльях летал над платформой.
Рэй танцевал не для публики – для Музыкантов. Благодарил за чудо, которое дарили миру они, и вкладывал в танец свое восхищение ими. И свою любовь к Молли. И ожидание завтрашнего Очень Важного Дня.