Глава 4
Хоуп проснулась оттого, что кто-то ходил по дому. В первый момент это ее испугало, но потом она вспомнила, что теперь с ней живет сестра.
В ней забурлила радость и еще что-то трудноопределимое – не то чтобы опасение, но нехорошее предчувствие. Хоуп не хотелось вспоминать то, что она чувствовала одиннадцать лет назад, не хотелось снова переживать одиночество, страх и напряженную борьбу с проблемами. Даже опосредованно. Но счастье сестры стоило таких жертв. Хоуп пугали не столько предстоящие трудности, а то, что Фейт в любой момент может сдаться и вернуться в Супериор.
– Фейт? – позвала она.
Под ногами сестры заскрипел пол, и она показалась на пороге спальни. Она была уже полностью одета, умыта и причесана, а было всего – Хоуп глянула на часы у своей кровати – половина восьмого утра.
– Тебе так хочется пройтись по магазинам? – поддразнила она Фейт. – А они, между прочим, раньше десяти не открываются.
– Я просто… Я привыкла вставать рано. У меня обычно много работы, особенно сейчас, когда можно сажать семена. Ты бы видела, что мы с Айлой Джейн приготовили для нашего сада! Мы вырастим помидоры, кабачки, кукурузу – все, что только захотим. Можем даже посадить тыквы для Дня благодарения. – Внезапно она осознала, что именно говорит, и тихо закончила: – Ну, мы собирались все это сделать.
Хоуп заставила себя принять сидячее положение и жестом позвала Фейт сесть рядом.
– Позади дома есть большой сад, – сказала она. – Я выращиваю там множество цветов, а некоторые даже заказываю из Дании.
– Правда? А зачем кому-то привозить цветы из такой дали?
– Это георгины, и они очень красивые. Подожди, пока не посмотришь на них. Кроме того, я выращиваю овощи. Может, тебе даже захочется помочь мне с ними в этом году.
При упоминании знакомой работы лицо сестры осветилось улыбкой. Она, наверное, думала, чем же ей теперь заниматься – когда у нее на попечении нет армии детишек. В общине было обычным делом, что одна из жен несет ответственность за всех детей своего мужа, а не только за своих. Женщины иногда компенсировали нехватку внимания мужа дружбой между собой – но не каждый дом мог похвастаться такими мирными отношениями. Между женами постоянно вспыхивали драки, они разбивались на враждующие группы или просто неприязненно относились к детям определенных матерей. Но в маленьком доме Хоуп одной только тишины, наверное, было достаточно, чтобы Фейт ощутила себя оторванной от всего мира.
– Я… я думала, что почитаю Священное Писание, – робко сказала Фейт. – Но свое я, естественно, не захватила, а… у тебя тоже его не видно.
Священное Писание. Хоуп с трудом удержалась, чтобы не сморщить нос. Перед тем как поехать за Фейт, она специально избавилась от всего, что напоминало ей о прошлом. Были времена, когда ей хотелось с приязнью относиться к остальному миру христианства – хотя бы к большей его части – и по-хорошему относиться к религии, но за одиннадцать лет она ни разу не была на проповеди. От одной мысли, что надо будет войти в церковь, любую церковь, ей начинало казаться, что она задыхается. Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то только в Лас-Вегасе.
– Я уверена, какое-нибудь у меня найдется. Я найду и отдам его тебе. И ты сможешь читать его, когда захочешь, – сказала она, зная, что бесполезно объяснять сестре свое отвращение ко всему, что касается религии. Фейт просто испугается, что она одержима бесами, как утверждал отец. Хоуп и сама не понимала, почему начинает так нервничать, когда сталкивается с Библией, церковью, священником или даже чересчур активным прихожанином. Далеко не все ее воспоминания о церкви были плохими. Однажды в детстве мать взяла ее вместе с сестрами в Солт-Лейк, и там Хоуп впервые столкнулась с нищим. Он был слепой и уродливый, да к тому же отвратительно грязный и худой, как скелет. Мимо них быстро прошла женщина на высоких каблуках и в строгом черном костюме. Она поцокала языком и пробормотала что-то насчет его жалкого вида. Но мать Хоуп остановилась и отдала ему последние деньги. Хоуп спросила, почему она это сделала, и мать ей ответила: «Иисус любит его, и мы тоже должны». – «Но он же такой жалкий», – сказала тогда Хоуп, чувствуя себя не по годам взрослой и подражая той, более умудренной женщине. Мать мягко улыбнулась и взяла ее за подбородок: «Только внешне, моя маленькая Хоуп. А Иисусу нет дела до его внешности».
Хоуп тогда почувствовала себя смиренной и одновременно любимой. Если Иисус может любить нищего, то конечно же Он сможет полюбить и маленькую девочку с распущенными темными волосами и ободранными коленками, которой часто моют рот с мылом за то, что она выходит из себя и говорит второй жене отца то, что не должна говорить. Но даже эти теплые воспоминания не смогли вернуть ее в лоно церкви. Отец и святые братья отравили эту часть ее души, когда она была подростком, а они все сильнее и сильнее старались ее контролировать. А может, она потеряла веру, когда отдала своего ребенка. В тот момент она ощутила, как свет, который она пыталась удержать в своей душе, замигал и навсегда погас.
– Что бы ты хотела на завтрак? – спросила Хоуп. Она встала с постели и пошла к шкафу за халатом.
Она так надеялась выспаться после вчерашнего дня, вымотавшего ей душу. Особенно потому, что сегодня вечером ей выходить на работу. Но она не могла оставить Фейт одну.
– Окажи мне одну услугу, – сказала Фейт.
– Конечно, что угодно. Какую именно услугу?
– Перестань обращаться со мной как с гостьей, ладно?
Хоуп удивленно моргнула и посмотрела на нее:
– Я и не обращаюсь. Я просто…
– Я знаю и ценю это, – ответила Фейт. – Но я не смогу справиться, если не почувствую, что сама могу нести свою ношу. Ну, или, по крайней мере, не стану вносить полезный для тебя вклад.
– Ты что, шутишь? Ты будешь работать, не… – Хоуп собиралась сказать «не жалея задницы». Она достаточно прожила в обществе язычников, чтобы употреблять их самые популярные выражения и образчики речи. Но сестра-то не жила и будет шокирована даже такой небольшой вульгарностью. Поэтому она закончила предложение иначе: – Не жалея пальцев. У нас в саду, про который я говорила.
– Это замечательно, – сказала Фейт, по-прежнему оставаясь совершенно серьезной. – Именно это мне и нужно. Именно этого мне и хочется.
– Здорово. – Хоуп улыбнулась шире, чем это соответствовало ее настроению. Похоже, все будет труднее, чем ей казалось. Пока они с Фейт заново не познакомятся и не научатся жить вместе, не мешая друг другу, будет много неловких ситуаций. – Тогда почему бы тебе не приготовить завтрак, пока я схожу в душ?
– Хорошо.
– Я хочу яичницу-глазунью из двух яиц и тосты. На кухне все есть. Просто пошуруй там, и ты найдешь все, что нужно. А если не получится, покричи меня.
– Я справлюсь.
Хоуп продолжала улыбаться, пока сестра не скрылась в холле. Потом она резко опустила плечи и медленно села на кровать. Что они такое творят? Они с Фейт идут совершенно разными жизненными путями. Они оказались такими разными, что теперь Хоуп уже не была уверена, что они вообще когда-нибудь найдут точки соприкосновения. Что, если увести Фейт из Супериора было ошибкой, о которой они обе потом пожалеют?
«Я бы так и не узнала, смогу ли помочь Фейт, если бы не попробовала», – подумала наконец Хоуп. Надо просто решать проблемы по одной в день, не больше. И на сегодняшний у них назначена покупка одежды.
Очень глубоко вздохнув, Хоуп встала и направилась в душ.
– Ну что, нравится тебе что-нибудь? – спросила Хоуп, собираясь забрать стопку одежды, которую Фейт несколько минут назад принесла в примерочную.
Фейт прикусила губу, разглядывая джинсы для беременных, футболки и джемпера, которые Хоуп отобрала для нее.
– Нет, ничего.
– Но почему? – спросила Хоуп. – Неужели ничего не подошло?
В примерочную неясным бормотанием доносились голоса других покупателей. К тому времени, как Хоуп показала Фейт дом и сад, научила пользоваться микроволновкой, посудомоечной, стиральной и сушильной машинами, дело уже шло к полудню. И в молле был самый пик посетителей.
– Нет, все подходит, – сказала Фейт. – Просто я… ну, я подумала, что лучше сама себе что-нибудь сошью.
Хоуп чуть не застонала. Хватит уже неряшливых платьев, по которым сразу можно было узнать ее принадлежность к общине.
– Фейт, а что тебе не нравится в этой одежде? Она удобная, практичная и…
– Она слишком… элегантная, – ответила Фейт. – Я не хочу быть тщеславной, Хоуп. Это неправильно.
Она говорила шепотом, потому что рядом топталась продавщица – и не потому, что хотела им помочь. С того момента, как они вошли в магазин, эта женщина смотрела на них со смесью презрения и любопытства. Так смотрят на что-то одновременно очаровательное и неприятное, например на опарышей в мясе. Без сомнения, их выдавала внешность Фейт. Меньше чем в часе езды, на границе Юты и Аризоны находилась большая община многоженцев – в городах Колорадо-Сити и Хиллсдейл. Жители Сент-Джорджа часто видели людей из общины, тем более что некоторые жили прямо в этом городе. Женщин было отличить проще, поскольку они носили длинные старомодные платья, из-под которых виднелись панталоны, а обуты были в потрепанные теннисные туфли.
Но дружеское отношение не всегда означало, что их будут считать своими.
– Немного элегантности еще никому не вредило, – настойчиво сказала Хоуп и с вызовом посмотрела на продавщицу.
Та скрестила на груди руки, словно показывая, что имеет право на них таращиться.
– Может, нам стоит пойти в другое место? – сказала Фейт.
Но гордость и желание защитить сестру не позволили Хоуп просто повернуться и уйти. Она достаточно долго жила вдали от Супериора, чтобы понимать эту женщину – до определенной степени, – но подобная грубость была непростительна.
– Нет, мы имеем столько же прав здесь находиться, что и другие. Посмотри еще что-нибудь.
– Не хочу. Мне нужно только немного ткани и…
– Мы купим тебе ткань, и ты сможешь сшить столько платьев, сколько захочешь. Просто выбери, что тебе нравится, и не волнуйся о том, чему тебя учила церковь.
Фейт хмуро покопалась в стопке одежды и вытащила простенькие джинсы для беременных. Потом она схватила лежащий сверху топик, который напоминал одежду, которую носят старушки – причем старушки без малейшего вкуса.
– Я же сказала тебе выбрать то, что тебе нравится, и не переживать по поводу церкви, – раздраженно сказала Хоуп и выбрала для нее хлопчатобумажный джемпер и голубую блузку с коротким рукавом. – Как тебе это?
Фейт пожала плечами:
– Нормально.
Хоуп встала, сложила остальную одежду на свой стул и унесла выбранную к кассе. Продавщица прохаживалась поблизости.
– Это все? – спросила она ничего не выражающим тоном.
– На данный момент да, – ответила Хоуп.
Женщина стала считывать с покупок штрихкоды, но потом остановилась и глянула на Фейт.
– Отвратительно, – пробормотала она.
– Простите? – С Хоуп было достаточно. – Вы что-то сказали? Или просто подтверждаете, что мое изначальное предположение о вашем уме близко к правде?
– Хоуп, все в порядке, – смущенно пробормотала Фейт.
– А со мной не все, – отозвалась Хоуп.
У продавщицы упала челюсть. Люди из общины многоженцев обычно приходили в молл группами, держались вместе и игнорировали шепот и насмешки, с которыми сталкивались. Хоуп видела, как они проносятся мимо, лишь изредка останавливаются перед витринами и с тоской смотрят на выставленные товары, которые никогда не осмелятся себе купить. Раньше она старалась их не замечать, не желая выдавать свое происхождение. Но ходить с Фейт было все равно что носить на лбу знак о принадлежности к общине.
В глазах продавщицы мелькнуло что-то злобное и уродливое. Но в этот момент в магазин вошла вторая продавщица, которая, вероятно, уходила на перерыв. И продавщица, сканирующая штрихкоды на покупках Фейт, тут же переменилась в лице.
– Я ничего не говорила, – сказала она и все свое внимание перенесла на работу.
Хоуп заплатила за одежду, подхватила пакет и с высоко поднятой головой пошла к выходу вместе с Фейт. Она была бы не прочь пожаловаться менеджеру, если бы не знала, что поднятый ею шум не пойдет на пользу сестре. Фейт учили подставлять другую щеку, если ее высмеивают. Сама же Хоуп считала, что ценить себя как личность и устанавливать границы для тех, кто их не установил со своей стороны, только помогает людям научиться взаимному уважению.
Она стала асом по созданию границ, особенно с мужчинами.
– Хоуп, как ты? – спросила Фейт. – Ты ведь не злишься на меня, правда?
Хоуп осознала, что шагает по моллу так, словно от этого зависит ее жизнь. Она замедлила шаги и заставила себя улыбнуться:
– Все нормально. Я считаю, что должна была сказать этой женщине о ее неприемлемом поведении, вот и все.
Фейт неуверенно кивнула. Хоуп взяла ее за руку, желая побыстрее выбраться из магазина. Взгляды, которые они притягивали, начали действовать ей на нервы.
– А это не слишком тяжело для тебя, Хоуп? – спросила Фейт. – Я не хочу оказаться колючкой у тебя в боку. Жить со мной в одном доме оказалось хуже, чем ты ожидала?
Хоуп сама не знала, чего она ожидала. Она вернулась в Супериор из любви к родным и чувства долга. Она вернулась, как только нашла в себе душевные силы для поездки. И теперь ее страшило узнать, что она не так хорошо подготовилась, как думала.
– Ты не колючка. Я хочу, чтобы ты была рядом независимо ни от чего, – сказала она. И в основном это была правда.
– Я надеюсь. Потому что я не могу просто выбросить из головы то, чему меня учили. Я тогда потеряю… потеряю саму себя. Ты ведь это понимаешь, да?
– Я понимаю, что мир отличается от Супериора, – сказала Хоуп.
– Мир – это Сатана, и он старается нас победить, – сказала Фейт.
Хоуп подумала о Лидии Кейн и Паркере Рейнольдсе, о том, что они сделали для нее десять лет тому назад. И о людях, с которыми она сейчас работала в больнице, которые часто делали много больше, чем были должны по долгу службы. Она подумала о трагедии 11 сентября и захваченном террористами самолете, который упал в Пенсильвании.[11] А еще о великодушии и выдержке, которые она наблюдала в больнице почти ежедневно.
– Боюсь, Фейт, это слишком простой ответ.
– Я не понимаю.
«Потому что ты не жила в реальном мире. Пока еще не жила».
– Во многом жить по учениям святых братьев гораздо легче, чем без них, – сказала Хоуп. – Ты всегда знаешь, что правильно, а что нет, – или, по крайней мере, ты думаешь, что знаешь. Они принимали за тебя все решения. А сейчас… сейчас тебе придется все решать самой.
Хоуп казалось, что ее ночная смена тянется целую вечность. У них было две роженицы, несколько новорожденных в детском отделении и акушер-гинеколог, который не отвечал на вызовы по пейджеру. Но, несмотря на озабоченность, что, если доктор вовремя не появится, ей или Сандре Клири – начальнице Хоуп – придется самим принимать роды, Хоуп не могла не думать о Фейт. Скоро ее сестра будет заниматься тем же, чем сейчас занимаются женщины в палатах номер 14 и 15, – рожать ребенка. И тогда у нее дома поселится еще и новорожденный. Вместе с сестрой, с которой она не общалась почти одиннадцать лет…
– Хоуп, ты не заглянешь к миссис Уолкер? – спросила Сандра, не отрывая головы от бумаг. Она сидела на сестринском посту и заканчивала заполнять документы. – Она нас вызывает.
– Конечно.
Хоуп зашла в палату номер 14, где и так уже провела большую часть своей смены, начавшейся в десять вечера. Миссис Уолкер поинтересовалась, есть ли известия от доктора. Хоуп пришлось сказать, что нет.
– А что будет, если он так и не появится? – спросила миссис Уолкер, обеспокоенно наморщив лоб.
– Все будет хорошо, – заверила ее Хоуп. – Я работаю здесь медсестрой уже пять лет, а Сандра и того больше. Мы видели сотни родов и несколько раз сами принимали детей. А внизу, в приемном покое, всегда дежурит врач неотложной помощи.
Она не стала добавлять, что он сможет помочь, только если в приемном покое нет никого с более тяжелым состоянием, например с сердечным приступом. Она сочла, что и так сказала слишком много.
Кажется, ее ответ был принят, и, вероятно, потому, что не было выбора. Хоуп принесла миссис Уолкер еще одно одеяло, чтобы укрыть ноги.
– Я сейчас вернусь, – сказала она и пошла на сестринский пост узнавать, нет ли у Сандры новостей от пропавшего доктора.
– Пока ничего, – ответила та, убирая с лица волосы. – Вот увидишь, этого ребенка придется принимать нам…
Самим принимать роды было дичайшим стрессом, и за те же деньги. А врач, который, скорее всего, просто выключил пейджер, получит полную зарплату. А учитывая, сколько всего может пойти не так…
Хоуп даже думать об этом не хотела.
– Он вот-вот появится, – сказала она самым уверенным тоном, на какой была способна, и посмотрела на часы. Звонить Фейт уже поздно? Хоуп очень не хотелось оставлять ее сейчас одну. Она нашла на чердаке Библию для Фейт, чтобы та могла читать в постели, и надеялась, что это поможет сестре акклиматизироваться. Но мир Хоуп был настолько чужд Фейт, что она, вероятно, чувствовала себя совершенно потерянной. Настолько, что она может проявить слабость и начать подумывать о возвращении в Супериор.
К несчастью, только что миновала полночь. Слишком поздно для звонка. Да и миссис Уолкер снова вызывала медсестру.
Возвращаясь в палату номер 14, Хоуп приказала себе прекратить волноваться. Все, что ни делается, все к лучшему.
Следующим утром по дороге домой у Хоуп глаза щипало от усталости. Ей пришлось проработать на пару часов дольше, потому что Реджина Парке, одна из сестер утренней смены, сказалась больной прямо во время внезапных преждевременных родов.
Но по крайней мере, врач миссис Уолкер появился вовремя и отработал свою зарплату. После этого все шло нормально, пока не возникла чрезвычайная ситуация, которая заставила Хоуп задержаться. В шесть утра привезли девочку-подростка с уже начавшимися родами. К счастью, врач из приемного был свободен, и как раз за несколько минут до ухода Хоуп новорожденный мальчик сделал первый вдох. Малыш был крошечным, только-только четыре фунта,[12] и имел проблемы с дыханием, но врач считал, что он выживет.
Хоуп вспомнила, как восхищалась им новоиспеченная мама, и подумала, не пример ли Лидии вдохновил ее в свое время стать медсестрой-акушеркой. Хоуп обычно сталкивалась с женщинами нормального детородного возраста, которых поддерживали мужья и другие родственники, и, как правило, делала свою работу, не пропуская ее через себя. Но время от времени в больницу поступал кто-то – как сегодня эта девочка-подросток, – кто неизменно возвращал ее к тому дню, когда она рожала сама. И тогда ее охватывала такая тоска, что она едва волочила ноги. Она сказала Фейт, что не сомневается, что ее дочь живет замечательной жизнью. Но она этого не знала и никак не могла узнать. Хоуп могла только молиться и надеяться на лучшее. Несмотря на отторжение церкви, она все еще продолжала молиться. И все еще мечтала о встрече со своим ребенком, о том, чтобы прикоснуться к маленькой девочке, которую она про себя называла Отем.[13] Всего один раз прикоснуться.
Заставляя себя отвлечься от болезненной пустоты, которую она всегда чувствовала, когда думала об Отем, Хоуп потянула затекшую шею и въехала в гараж. Если ей повезет, она застанет Фейт в хорошем настроении и сможет немного отдохнуть. Судя по ощущениям, она может проспать целую неделю, если…
По дороге от гаража к дому ее ушей достигли чьи-то голоса. Включенный телевизор? Хоуп хотелось в это верить, но мимолетное движение за окнами гостиной сообщило ей, что у них с Фейт гости.