Афонька поёт
В юности-то чего не работать? Я днём работала в больнице, ночью домашнюю работу работала. Не у папеньки с маменькой жила, спать-то не приходилось. Да я и сроду не сонлива.
В детстве жила у отчима (вот по нему я и Александровна), отчим на небо посмотрит:
– Журавли полетели. Журавли паужну унесли…
Это значит, надо скорей работать, – день короткий, некогда паужнать.
До света встаём, завтракаем, едем молотить. И нас, таких малЫх, везут: коней-то стегать надо.
Бежишь в лес, выберешь там, чем их стегать, а машинист уж кричит:
– Ребятки-и, ребятк-и! Пошёл! Пошёл!
Это уже нам надо из лесу бежать. Бегом бежим, орём на лошадей. Лошади ходят по кругу,
Подрастёшь, ставят к барабану… И так за работой день пройдёт. Вечером поздно баня вытоплена. Помылись, кушают. Мужчинам нальют по рюмочке. А назавтра опять эта работа. Молотьба, уборка, спали часа два. Столько хлеба было, его же не оставляли в поле… Афонька, мальчишка лет пятнадцати лошадей двадцать хлеба везёт по горьковской степи, – озеро Горькое, – как запоёт-запоёт, все прислушиваются: «Афонька поёт». А так и знай, где-нибудь сопрел на ссылке.
Привезёт домой, ссыпет этот хлеб и обратно в степь. А спит когда? А никогда.
Работали и пели. Сядем лён теребить… – а одна женщина: ой, уже сели, – всё распихает, рассуёт и за плетень тоже сядет – слушать.
Уже в Кургане жили, – она запела, – идёт медленно, ребятишки за ней собрались и идут… по Володарского.