Сделка
– Накажем, – доверительно кивнул надсмотрщик. – Разумеется, накажем.
– Отребье Иррово! – хлыст в руках дородного мужика щёлкнул по высокому голенищу сапога. – У меня пирожок к пирожку, выпечено и уложено как для Его Величества, а эта мразь своей говённой ручонкой успела там поковыряться. Куда вы-то смотрели?!
– Извинения, господин трактирщик. Изв… – комок под тяжёлым башмаком надсмотрщика дёрнулся, – извинения. Глядите, льёт как из члена Ирра: гадёныш выскользнул из цепей – наверно, глины кусок подобрал и подмылил запястья…
– Хватит мне басни рассказывать! – пар вырывался из углубления в бороде, словно из недр драконьей пещеры. – Мне выпороть не даёшь – пори сам. Моим, моим хлыстом, чтобы кровь осталась.
Надсмотрщик взял хлыст из рук мужика и пнул дрожащий комок в пузырящуюся лужу. Оттуда на него взглянули заплаканные жёлтые глаза с вертикальными ящеричьими зрачками.
– Не надо, молю, господин… – пискнул детский голосок. Хлыст взвизгнул, разрывая дождевую завесу. Ремень окрасился бурой кровью.
– Пирожок к пирожку, – недовольно протянул мужик, сжимая и разжимая пудовые кулачищи.
– А вот и дом ваш скоро, господин капитан, – весело рыкнул Рагнар. Седой эльф вздрогнул и прижался к его груди.
– Не зови меня так, мой добрый Рагнар, – голос эльфа звучал глухо. Худые морщинистые руки сжимали плечи Рагнара так, что костяшки пальцев белели сквозь пергаментную кожу. Когда-то полные изящества, теперь эти руки напоминали птичьи лапки. Седая голова подпрыгивала, словно эльф кивал при каждом широком шаге своего спутника.
– Мне ещё матушка рассказывала про ваш отряд, – Рагнар втянул в себя летучий горный воздух перевала, полный холода близких ледников. – Косая Теснина, где вы положили столько уррликов, что их костями потом дороги мостили до самого Триникая. Мой сынишка обожает эти истории!
За спиной мужчины похрустывал содержимым огромный вещевой мешок, скроенный из кожи на манер продолговатого ящика. Правая рука держала засаленную потрескавшуюся каталку – поднос на колёсиках с двумя поручнями по бокам.
– А еще Залив Кракена, – упоённо продолжал Рагнар, – там вы…
– Опоздал к обозу, – скороговоркой перебил его седой эльф. – Опоздал! Думал, постою ещё на площади, народу там в этот час побольше. Опоздал! Не подождали, уехали! Я давал обознику пол-серебрянного кварта – ведь давал. Просил ждать!
– Ничего, ничего, господин капитан, уже близко, тут пара часов, ну три самое большее.
– Не зови меня так, мой добрый Рагнар…
Они спустились с перевала и в вечерних сумерках подошли к хибаре-развалюшке, что ютилась у подножия горы в пределах видимости большого торгового перекрёстка. Рагнар присел и бережно опустил эльфа на подстилку у крыльца. Рядом поставил каталку. Откупорил флягу, отпил и протянул эльфу:
– Ваше здоровье, господин капитан.
Эльф глотнул, но горло сжалось – он закашлялся, и вино пролилось на его парадную военную форму, побелевшую от бесконечных стирок почти так же, как волосы её владельца.
– Да ничего, ничего, это с дороги, – Рагнар заботливо поправил эльфу завязку брючины на правой культе. – Теперь пора мне.
– Храни тебя Арфист, – прошептал эльф.
– И вот ещё что, – вдруг замялся Рагнар. – Скажите, господин капитан, есть у вас надёжное место деньги схоронить, и знакомец надёжный к ростовщикам сходить при случае?
– Нашлись бы.
– Тогда вот что, – и, пряча глаза, Рагнар сунул в ладонь эльфа несколько карбункулов размером со сливу.
– Это ещё что…?
– Берите. Только… надёжному – поняли? Если ростовщики не сильно обманут, на десяток зим вам хватит.
– Рагнар!
– Прощайте, господин капитан. Или… до встречи! Храни и вас Арфист – хоть он и не мой бог! Ну и Хрраг – хоть он и не ваш. Уж кто-нибудь да сохранит!
Рагнар поднялся с колен, оскалил зубастую пасть, помахал рукой и быстро зашагал к перекрёстку. Эльф прижимал кулак с карбункулами к впалой болезненной груди, а по его щеке катилась тусклая солёная слеза, повторяя дорожку из алых слёз, выжженную когда-то в дни его боевой молодости.
Я протискиваюсь меж стволов елей, забираясь в самое сердце лесной чащи. В самое моховое, полное паутин и сквозняков сердце. Огромные шершавые стволы толкают и стискивают меня. Ветер качает деревья, и их острые обломанные плечи впиваются в мои. О, я чувствую! Они, эти древние старики, хотели бы выпить меня со всей моей болью, переварить в тягучую смолу и замазать свои раны. Но даже этому мрачному лесу не по силам справиться со мною. И он бормочет, выпытывая, что у меня на душе.
Он студит моё дыхание, пытаясь добраться до внутренностей, до самого пульса. Он затягивает в омуты. Он хохочет птичьими голосами в ночи. Он играет луной за моей спиной, и моя тень пляшет, как очнувшийся в петле висельник.
Уймись, трухлявое пугало!
Я прохожу его сердце насквозь и иду дальше. Этой искореженной твари не взять меня. Если будет надо, я сам перетру мощными челюстями, переварю и извергну каждое дерево этого леса. Моя часть сделки ждёт исполнения.
– Я ищу своего папу, – картофельный мешок всё никак не хотел завязываться как надо, оставляя голыми то плечи, то бёдра мальчишки.
– Ну, ну, – крестьянин понимающе покивал, пыхнув сквозь дождь трубочкой. Лошадёнка медленно тащила по разбитой колее повозку, полную дров. Под рогожей, прикрывавшей кладки, приютился мальчишка-ящер, безуспешно подвязывающий заскорузлые лохмотья к мешку. Наконец его наряд стал похож на узелковое эльфийское письмо.
– А скоро будет застава? – решился спросить мальчишка.
– Да, недалеко.
– Я… отработаю. Что хотите…
– Ну, ну. Сиди, пострелёнок. Мы, дворфины, не из дуба же выструганы. Понимаем. Беда – что ветер в море: захочет в твою сторону дунуть, так яму в воде не выроешь.
Телега медленно подкатила к лесной заставе. Крестьянин, попыхивая трубочкой, слез с козел и направился к караулке.
– Что везёшь? – с ленцой поинтересовался солдат, притулившийся у бревна, перегораживающего дорогу.
– Дрова, знамо дело, – за табачным дымом хитро прищурились глаза. – И маленького беглеца с рудной партии.
Солдат усмехнулся и быстрым жестом подозвал ещё троих. Глядя, как солдаты выволакивают брыкающийся узловатый комок, крестьянин выпустил несколько колечек сизого дыма. Колечки долетели до края широкополой шляпы и сбились дождевыми струями.
– Всё жене бусы хотел купить, – доверительно сказал он солдату, – да много ли на дровах сейчас заработаешь?! А тут такое дело. Удача.
– Жар спал! – лицо мага-врачевателя выражало искреннее облегчение. Вызванный ещё утром, он безуспешно пытался облегчить страдания Мируны, дочки лесника. Девочка металась в бреду, расцарапанное лицо горело огнём. Её руки пришлось привязать к кровати, чтобы она не сделала этого вновь. Врачеватель перепробовал все доступные ему заклинания и порошки, провозившись до самого вечера. Городских магов из Виндона уже известили, но прибыть ранее, чем через два дня никто из них не мог. Девочка угасала, подобно оплавлявшейся свече. Врачеватель выслал родителей из комнаты и принялся молиться.
Краем уха он услышал, как распахнулась тяжёлая наружная дверь, и хозяин отвечает кому-то злым голосом. Затем в разговор вплёлся голос его жены, укоризненный и полный слёз. Лесник что-то крикнул – похоже, проклятие. Затем дверь в комнату девочки распахнулась, и внутрь зашёл здоровенный ящер с мешком на спине. Не снимая свою торбу, он опустился рядом с врачевателем и вложил в потные ладошки Мируны по сверкающему камню.
– Да это просто жгучка, ничего страшного и нет, – бодро рыкнул ящер.
– К-какая ещё жгучка?! – оторопело вымолвил лекарь, бросив молиться на полуслове.
– Да, бывает такое: у моей младшенькой так раза три или четыре приключалось. Вот камешки подержит – самое верное. Я-то своей давал каштаны. Тоже можно, только менять надо почаще. А с этими камешками быстро пройдёт. А молиться пока брось, читай вот так, – и ящер забормотал на своём древнем языке. Врачеватель по мере сил старался повторять. Камни в руках девочки налились кроваво-красным. Затем вспыхнули и вновь обрели хрустальную прозрачность. Девочка задышала ровнее. Через несколько минут маг-врачеватель проверил её состояние.
– Жар спал!
Ящер сидел за большим столом, сколоченным из кедровых досок в ладонь толщиной, и хлебал горячую ароматную кашу. Рядом, доверчиво прижавшись к его боку, сидела Мируна.
– Дядя Рагнар, – в который раз начала она, – не уходи.
– Надо, госпожа, надо, – отвечал Рагнар. – Там меня такая же ненаглядка, как ты, ждёт. Вдруг и у неё жгучка? А камешков-то и нет. Я только ещё несу. А у тебя есть. Они от многого помогают.
– Рагнар, ну, возьми хоть что-нибудь, – взмолилась хозяйка – жена лесника. – Ну не годиться так.
– Нет, госпожа лесничиха. Зачем вы так говорите? Мне Хрраг такую удачу послал – на жилу навёл в горах. Столько волшебных камней сразу добыл! Я делиться должен, иначе удача раз – и улетела. Наконец-то моя семья из бедности выберется. Жена, сын, дочка – заждались, скорее к ним надо. Полгода не видались.
Ящер дохлебал кашу и сыто рыгнул.
– Вот за ужин благодарствую! Теперь надо отправляться – до Грундола ещё несколько дней.
– Ты идёшь в Грундол? – удивлённо воскликнул лесник.
– Обени, там же… – начала хозяйка и запнулась.
– Город на осадном положении, разве не слышал?
Рагнар застыл, затем взволнованно зарычал:
– Да откуда – полгода в этих горах пропадал. Господин Обени, это…
– В ближнем Темнолесье маги углядели всплеск – возможно, Хаос прислал одного из своих выродков под стены Грундола.
– Так мне скорее туда! – Рагнар рывком забросил за спину мешок.
– Стой! Пережди здесь – тебя всё равно не пустят, пока опасность не минует…
– А если не минует? – рыкнул ящер уже от двери. Лесник решительно двинулся следом:
– Погоди! Провожу тебя. Я в Грундоле десять лет начальником стражи был – может, смогу чем помочь.
– Папочка! – крикнула Мируна, подбегая и прижимаясь к отцу.
– Это ненадолго, дочь. Назад мне дадут быстрого коня – а, может быть, даже крылана. Ведь ты хотела бы помочь дяде Рагнару?
– Ага, – кивнула Мируна, но в её больших синих глазах блеснули слёзы.
– Осторожнее, Обени, – хозяйка нежно поцеловала мужа.
Путники вышли в сумерки и зашагали по лесной дороге.
Боги.
Когда ярость заплёскивает кровавой волной, когда ты падаешь и не чуешь земли под ногами – одновременно они возносят тебя к себе, к вершинам миров. Сжимая острые когти, я спрашиваю богов – кто вы? Что за дело вам до нас, и если есть – то почему? Каково основание вашего суда над нами?
Они молчат, отвечая лишь изредка. В снах и наяву я двигаюсь к цели. К городу, полному безликих теней.
– Не тронь нас! – кричат тени издалека. Я поднимаю голову к богам и спрашиваю их. Я спрашиваю – ещё в силе наша сделка? После всей моей боли, возможно, вы решили передумать? И зачем сделка вам?
Тогда они отвечают. Глаза-звёзды прощупывают меня, пытаясь разглядеть, что припрятано на дне. И тогда мне кажется, что я понимаю, зачем им наша сделка.
Им интересно.
– Трое сдохло, пять калек, остальные годные, – подвёл итог начальник рудного конвоя.
– Четверо калек, – возразил надсмотрщик, теребя намокший ус.
– Эти, вон тот и мелкий, – сосчитал начальник конвоя.
– Пацан нормальный…
– Слушай, кобольд, хватит мне втирать своё дерьмо, мы тут не евнухов в гарем набираем. За этих пятерых десятая часть цены.
Ожидающие своей очереди на паром с интересом глазели на препирательство кобольда и гнома. Из толпы выбрался сильф, тощий, как ивовый прут, в поношенном дождевике и с мандолиной за плечами.
– Эй, парни, – обратился он к спорщикам, – три гроша, если эта ящерица поплавает в выгребной яме, пока я развлекаю публику.
И он кинул монетки гному.
– Да на здоровье, – гном, не снимая ручных колодок, отправил мальчишку пинком в пузырящуюся жижу. Мальчик тонко закричал, но тут же закашлялся, хлебнув нечистот.
– Ен сирун силлас лантар ие ай урал! – запел сильф неожиданно глубоким приятным тенором. Серебряные струны мандолины рассыпались чарующими звуками.
– Кхеее! – захлёбывался на заднем плане мальчишка-ящер. Толпа оживилась. В раскрытую торбу у ног барда кинули стёртый полугрошик.
– Йени даронимэ ар вэймар тимэну! – пел сильф, и дождевые капли мерцали вокруг него сапфировыми огоньками.
– Кхее! Блее! – мальчишка изо всех сил колотил скованными руками, вытаскивая себя на несколько секунд на поверхность, а затем вновь проваливаясь в жижу. Зрители заинтересованно притопывали. Некоторые заключали пари, дотянет ли ящер до конца песни. Песнь оказалась довольно длинной – бард неторопливо вёл повествование о первых днях юного мира и о прекрасной Эльвинблейд – одной из великих белых волшебниц. Через полчаса, когда баллада подошла к концу, и завершающий аккорд на мандолине мягкой грустью отозвался в сыром воздухе, торба сильфа заметно потяжелела.
– Благодарю, мои добрые попутчики! А вот и паром, – бард изящным жестом указал в сторону реки. Один из конвойных выдернул барахтающегося мальчишку из ямы и кинул прямиком в ледяную воду у берега.
– Туда! – махнул Рагнар в сторону неприметной тропинки, теряющейся в вечерних сумерках.
– Ничего не слышу, – бросил ему в спину Обени, но ящер уже рванул вглубь чащи. Лесник на бегу выхватил меч. Минут через двадцать они вылетели на крохотную полянку. В свете тусклых магических шаров, плавающих меж еловых ветвей, несколько существ непонятной расы избивали ногами булькающий хрипящий комок. Рагнар с разбегу врезался в них, работая голыми руками. Его острые ящериные когти легко прорывали кожаные доспехи.
– Именем короля! – успел крикнуть Обени по старой привычке. От их первого удачного наскока упало трое, но ещё семь или восемь бандитов обнажили оружие и бросились в ответную атаку. Гнев Обени, вскипевший в нём в первый момент от необдуманного поступка ящера, сменился удивлением. Его спутник, легко отражая крепкими когтями удары, валил одного разбойника за другим. На лесника насели сразу пятеро, посчитав его более опасным противником.
Они просчитались. В миг сразу двое выгнулись и закричали от ударов в спину. Оставшиеся отступили к деревьям, но здесь своё мастерство показал и Обени, нанеся несколько точных ударов и обезоружив бандитов. Связав выживших, они занялись пленником. Им оказался пожилой крестьянин. Тут же обнаружилась и его повозка.
– Придётся сделать крюк до ближайшей заставы – сдать ублюдков, – сказал Обени.
– Но нам надо скорее в Грундол! – запротестовал Рагнар. – Оставим разбойников связанными, а старика возьмём с собой в ближайшую деревню.
– Ближайшая деревня – если двигаться по нашей дороге – намного дальше ближайшего поста чуть в стороне. До него три-четыре часа ходу, а деревня – дай Фьякан, если к утру доедем. Старик плох. Помогут ему твои камушки?
Ящер с сожалением качнул головой:
– Не сильно. Это же не заразная хворь, а увечья. Может, и кости сломаны.
– Наверняка.
– Камни поддержат немного, но…
– Так, сам видишь, а на заставе всегда есть лекарь с армейскими закладками на такой случай.
Ящер в отчаянье пристукнул кулаком о ладонь. Затем грустно вздохнул:
– Сейчас погружу их в телегу.
Свалив разбойников в кучу, они осторожно уложили старика, вложив в сухую морщинистую руку искрящийся кристалл. Рагнар подобрал широкополую войлочную шляпу и трубочку и положил крестьянину под бок.
– Кажись, всё. Поехали, господин лесничий.
Лошадь всхрапнула, косясь на ящера.
– Садись, – Обени уже устроился на козлах.
– Не, господин, лошади дуреют от моего запаха. А от магических камушков и подавно. Вы потихоньку, а я рядом.
– Мешок-то свой положи в телегу.
– Нет, мне с моей удачей разлучаться нельзя, – зубасто усмехнулся ящер.
Вначале они ехали молча – лошадь неспешно тянула возок, а рядом, придерживаясь за край, шагал ящер. Затем Обени спросил:
– Ты из переселенцев?
– Точно. С того берега моря.
– Тяжеловато ящерам здесь.
– Знаю. И отец, и мать в порту разнорабочими. Мне как три года стукнуло, приспособили ручные мельницы вертеть. Потом к сапожнику на побегушки. Потом к кузнецу на раздув. Как стал покрепче, так и я в порт подался. Там и встретил Эйтану.
– Жену?! – удивлённо воскликнул лесник.
– Ну да, ненаглядку мою.
– Погоди, это же эльфийское имя?
– Да. Ну, раз эльфийка, то и имя эльфийское.
– Ты женился на эльфийке?! – Обени неверяще покрутил головой.
– А что же? Такое мне счастье выпало! Она девчонка дерзкая была, в «воронье гнездо» залезла, чтобы на город посмотреть, пока их корабль швартовался. Волной качнуло, она и бухнулась в воду. Да и от удара сознания лишилась. А я, не будь дурак, первый прыгнул на выручку и вытащил её. Так и познакомились. Потом ходил к ней, вроде как уже и не чужой. Ну, и глянулся ей.
– Обычно эльфы даже слишком разборчивы в выборе супруга.
– А, ну, так отец её был против.
– Нет, я не совсем это…
– А потом передумал. Удивительная история, господин лесничий! Ему саламандр приспичило половить на Дымном Кряже. Я напросился проводником. И пока мы там бродили, одна из пещер возьми и обвались. Магма и потекла. Его чуть не унесло да не сожгло заживо. Я успел подхватить на плечи и добраться до твёрдой скалы. Магма даже нам, ящерам, не шутки. Но в тот раз повезло.
Обени содрогнулся, ощутив, как низ живота скрутило невидимой рукой. Конечно, он слышал, что ящеры привычны к огню, но чтобы настолько… Вдруг ещё одна мысль залезла ему в голову, и лесник даже повернулся на козлах, вглядываясь в темноте в своего спутника.
– Нет, погоди, Рагнар, но… дети?!
– Так я ж говорил, двое – старший сын и…
– Да нет же! А эльфийское проклятие?!
– Ах, это! Про то, что от ящеров если понесёшь, то после родов в чудо-юдо какое-то превратишься? Да, мы с Эйтаной поначалу береглись. Ну, вы понимаете. Но я же знал – она хочет детей, да и я был бы рад. В общем, это тяжелей всего, наверное, было, – ящер шумно вздохнул. – Я пил сок береги-корня, она – какое-то эльфийское снадобье. А по ночам плакала. А однажды пропала. Сбежала. Я бросился искать – где там! Я ж не следопыт. Случайно на след напал. Она на утёс побежала, хотела броситься вниз, но испугалась. Когда я прибежал, она вся в слезах, одежда порвана, щёки в крови. Оказалась, мой отвар подменила, и понесла от меня. Что мне было делать? Только молиться Хррагу.
Обени почувствовал, как в рыкающем голосе ящера заплескалась былая пережитая боль. Рагнар умолк, затем продолжил, уже бодрее:
– Хрраг помог. Хотя Эйтана говорит, что Арфист, но я-то лучше знаю. А как Эйррбор родился, такую пирушку закатили. Всем кланом гуляли. Мальчишка вылитый я! Конечно, какой там Арфист?! Ненаглядка моя родила, и краше прежнего стала. Мы расхрабрились, и через два года Хрраг нам Эйтаррночку послал. Дочка в мать пошла. Только кожа кое-где ящеричья. Всё хорошо, в общем, было, пока отец моей Эйтаны в долги не влез. Да занял не у кого-то, а у королевского банка. С него и на дочку долги перекинули. Что было делать? Я назанимал у наших, сколько смог, и выкупил разрешение на рудознатческое дело. Помолился Хррагу да и пошёл в горы. Полгода впустую, на воде да мхе, как тролль. Но, – Рагнар хлопнул по мешку, – всё же сжалился Хрраг. Хватит и долги отдать, и жену устроить, как полагается.
Впереди показались огни заставы. Обени сдал начальнику караула повозку с бандитами. Крестьянина осторожно перенесли под навес, и лекарь влил ему в рот несколько ложек микстуры. Затем перевязал раны полевыми бинтами и прочёл несколько заклинаний. Вопросительно глянул на Рагнара. Тот кивнул, и кристалл из ладони крестьянина перекочевал в карман лекаря.
Крестьянин открыл глаза. Сначала он застонал, потом попытался осмотреться.
– Вы на заставе по дороге к Зеленухе, – выговорил склонившийся к нему Рагнар. – Разбойников мы повязали. Лошадь с повозкой ваши тут. Лекарю я заплатил – он вас ещё подлечит, пока не сможете сами встать.
– Хвала Элрику! – запричитал старик. – Я думал, уже на Сером острове лечу. Думал, всё. Сынок, как тебя зовут?
– Рагнар.
– Рагнар, сынок! – старик сглотнул. – Ты не думай, мы, дворфины, добра не забываем, чай не из дуба выструганы. Ты добрый парень. А добро – его хоть в море выкинь, оно к тебе вернётся! Пригожусь и я тебе. Молиться Элрику и Хррагу каждый вечер стану за тебя.
– Не помешает, – весело прорычал ящер. – Но теперь мы спешим. До встречи, господин!
Глядя вслед уходящим фигурам, начальник караула удивлённо поджал губу:
– Хорошо они банду Черепа отделали! Удача тебе, старик, что они мимо шли. Я б такого трухлявого пня спасать в лес не сунулся, – и солдат от души рассмеялся.
Когда мои твёрдые когти крошат камни, когда я лезу по скале вверх, к агатовому небу, когда ледник отдирает от меня куски мяса, я спрашиваю себя: а если они обманут? Что, если я выполню свою часть сделки, что, если пройду этот путь, не сдамся, одолею, но – получу лишь кривые усмешки богов? Куда мне идти тогда?
Иногда я гоню эти мысли. Я бьюсь головой в камень так сильно, что они вылетают прочь. Иногда мысли сопровождают меня, как стая нетопырей, истошно крича, заставляя сбиваться с тропы. Я хотел бы схватить их и сожрать.
Но, иногда, слава богам, что редко, я думаю о том, что отказ от сделки – не самое плохое. Хуже всего то, что меня запомнят вовсе не тем, кем я был. Взирая на мир с одного из Серых островов, я увижу, как возносят моё имя. И как милосердием топчут всю мою жизнь, сладко улыбаясь друг другу. Как кто-то вроде меня идёт моей ложной тропой, и, сломавшись, укоряется меня, обвиняет в своих заблуждениях. Пройдя свой путь до половины и остановленный волей богов, я предам всё, во что верил. Я вознесу вместо того, чтобы сбросить.
И тогда я рычу в чёрное ночное небо – яростно и тоскливо.
– Что ещё за лягушачьи бега? – недоумённо поинтересовался начальник конвоя. Седой эльф насмешливо прищурил левый глаз.
– Когда лягушки бегают наперегонки.
– Лягушки не бегают, господин капитан.
– Так, смотря, что за лягушки. Давай-ка нам парочку твоих.
Отряд гвардейцев, окруживший обоз с каторжанами, весело заулюлюкал.
– Слушайте, Ваша милость, я принял их по описи…
– Так и сдашь по описи, – ухмыльнулся эльф, – только по другой. Им всё равно всем на Серые острова.
– Какие может и выживут, – угрюмо бросил начальник конвоя. Эльф достал золотую монету.
– Послушай, добрый гном. Мне и моим парням уже завтра в поход. Про Залив Кракена слыхал?
– Говорят, поганое место.
– Ещё хуже, чем говорят. Тебе легче с земли на Серый остров запрыгнуть, чем нам живыми вернуться. Я хоть потешу ребят. У тебя же одни воры прожжённые да висельники – в рудники добрых горожан не сошлют.
Гном махнул рукой, взял монету и достал ключи.
Вдоль края болотной топи выстроились несколько заключённых. Один из них вместо того, чтобы сгорбленно стоять лицом к болоту, лежал к нему спиной. Ещё он отличался тем, что ему дали стрелу. Правда, она крепко застряла в его кобольдовом черепе, и вынуть стрелу он уже не мог. Остальные не хотели получать стрелы. Они согласились, что по новым правилам лично им пятерым требуется заработать билет на рудники, добежав до дальней сосёнки, одиноко торчащей посреди кочек.
– Напоминаю, – мелодичный голос эльфа пробил тишину, – плечи – два, локти – три, бок – пять, зад – одно…
Гвардейцы загоготали.
– Уши – десять, нос и подбородок – двадцать.
– Пошли!
Петляя и оглядываясь, каторжники рванули к сосне. Гвардейцы, продолжая смеяться и делать ставки, взяли прицел.
– Вон тот, ящерёнок, как семенит!
– Да у него и ушей нет, во что там стрелять!
– В зад! Наверно, там у них уши!
Над болотом свистели стрелы, и разносился весёлый хохот.
Капитан, поддавшись общему задору, взял лук и, насмешливо кривя тонкие губы, оттянул тетиву к щеке, где по гладкой коже бежала выжженная умелым мастером дорожка из алых слезинок.
– Пожар!!! – вопила баба.
– Да не слепые, – проворчал Обени, вновь припуская вслед за ящером. Минуту назад они вышли на околицу какой-то крупной деревни и тут же заметили, как с другого конца поднимается столб дыма, полный ярких искр.
– Склад горит! Где чародей?! Воды! Песком его! – слышались крики.
– Что за склад? – попытался выяснить Обени на бегу, хватая одного из мужиков.
– Вата, господин, холсты, ссс-самогон, мммм-масло горькое…
– Уже рвануло?
– Нет, кажись!
– Рагнар, стой, дурак, стой!!! – заорал Обени. – Там горькое масло!
Но ящер словно и не слышал его. Он подбежал к крестьянину с расшитым поясом деревенского старосты.
– Помощь не нужна? Всех вывели?
Староста не успел рта раскрыть, как в ноги Рагнару упала какая-то старушка.
– Миленький, муж мой там, муж с внучкой! Наверху где-то!
– Рагнар, не надо!!! – Обени попытался схватить ящера, но тот уже рванул в самую гущу огня. Лесничий заслонился рукой от жара – глаза словно выкипали. Борода задымилась. Пожар, охвативший длинный трёхэтажный дом, всё усиливался. Люди оставили попытки потушить его, и теперь боязливо отбегали прочь, бормоча молитвы.
– Пропал чародей, сволочь! – заорал кто-то в самое ухо. – Гадина, сам и поджёг!
Обени обречённо взирал на огненные комки, вспухающие чёрным дымом. Вот-вот должно было рвануть горькое масло – вещество, которое использовали для светильников. Из прохода, высадив дверь, вылетел ящер, таща на себе здоровенного мужика. Добежав до безопасного места, он передал его на руки нескольким крестьянам.
– Родован! Родован! – запричитала старушка, кидаясь к мужу. Тот разлепил обожжённые губы и прохрипел:
– Ли… Ликанта… там…
– Да сними ты свой мешок! – твёрдолобое упрямство ящера сводило Обени с ума. Рагнар, не отвечая ни слова, вновь нырнул в пламя. Его мешок с драгоценными кристаллами дымился, как головешка.
Обени ждал, бормоча наспех придуманные молитвы. На середине одной из них склад взорвался. Горящие щепки, словно дротики, полетели во все стороны, раня людей и животных. Взрывная волна сорвала ветхие крыши с ближних домов. Склад превратился в чадящий вулкан.
– Внученка-а-а! – завыла старуха, царапая щёки. Несколько венцов над входом обрушились, запечатав проём. «Всё, – подумал Обени обречённо, – может, огонь ему и нипочём, но взрыв точно разорвал его на клочки».
Горящие брёвна треснули. Следующий удар переломил их пополам. Расталкивая угли плечами, на свет выбрался Рагнар. Он что-то тащил, прижимая к себе. Когда он доковылял до Обени, тот рассмотрел, что к груди ящера прижато чёрное обуглившееся корыто. Под корытом обнаружилась девочка лет шести, чумазая, зарёванная, но определённо живая и целая. Бабка бросилась к внучке. Рагнар со стоном повалился на утоптанную землю. Его чешуя в нескольких местах проплавилась, и наружу багровыми комками выпирало живое мясо.
– Я… нормально, – свистяще прошептал Рагнар, падая на землю.
– Благодарствую, господин, – сказал подошедший староста, обращаясь почему-то к Обени. – Вы не гневайтесь, нашей вину тут нет. Чародей – оборотень или шпион, видать. Где нам магию учуять такую?! А Родован, трактирщик местный – товары принимал. И внучка с ним увязалась.
Трактирщик постепенно приходил в себя. Кто-то из крестьян намазал его обожжённое лицо мазью и принёс целебного отвара. Сжимая в одной ручище флягу с питьём, второй он слабо махал Обени. Когда лесник подошёл, с губ старика сорвались неразборчивые проклятия.
– Иррово отродье этот маг! Клянусь, собственными кишками его задушу, как найдём! Все товары, что получил! Всё погибло! Масло! Эль! Бутылка к бутылке! Куда этот староста, придурок кособрюхий, смотрел?! Господин лесничий! Век вас не забуду за мою Ликанту! Боги вас послали!
– Ты вот что! Тебя Рагнар вытащил! И внучку твою. Или ослеп?
– Конечно, он, – старик-трактирщик чуть улыбнулся. – Досталось ему. Сейчас не до благодарностей. Оклемается у меня в трактире – так я отблагодарю, как положено, не сомневайтесь.
Когда мир сгнил?
Вопроса бесполезнее трудно задать. Для чего мне так важно найти точку отсчёта? Разве могу я повернуть время? Или опыт пригодится мне в будущем? Это странный болезненный интерес к своей горькой судьбе. Это плавание в океане смердящих водорослей, готовых обвиться вокруг моего горла и задушить.
Это обвинительный акт, который я зачитываю попеременно то одной тени, затаившейся в глубинах памяти, то другой, то богам, то шумящим деревьям. Это часть сделки. Их часть. А я словно напоминаю, и в этом будто бы черпаю уверенность, что меня не обманут. Не размажут по бренной земле, когда я стану ненужен или неинтересен. Это моё «всё будет хорошо».
Камни. Песок. Порыжевшие от дождей указатели. Летающие змеи. Киты. Падающие с неба горящие хеймнады. Куски ржавого золота. Фейерверки. Лужи в траве. Дым костров. Сделка – мой щит от одиночества.
Высокий крепкий воин с отличительным значком начальника караула прохаживался вдоль торговых рядов у самой крепостной стены. Собственно, воин и был начальником караула. Только что в его присутствии дневная смена заступила на дежурство. До полуденной поверки мужчина был свободен, и собирался прикупить что-нибудь для своей молодой жены. Он сунулся туда и сюда, выбирая между браслетом, муфтой для рук и солью для ванн. Внезапно что-то отвлекло его внимание. Впоследствии он точно не мог припомнить, что же такое важное сбило его с пути покупок.
Периферическим зрением он уловил суетливое движение. Мужчина кинулся в сторону и схватил детёныша ящера – мальчишку лет шести, закутанного в какие-то лохмотья.
– Ну-ка! – прикрикнул мужчина. Мальчишка затих, таращась жёлтыми глазищами.
– Кто такой?
Ящерёнок пробормотал что-то на своём языке, хрипло и свистяще.
– Не хочешь по-хорошему – пошли-ка со мной!
– Господин, отпустите! – пропищал мальчишка. – Я папу иду искать!
Мужчина остановился:
– Рассказывай толком.
– Папу. Рагнара. Он ушёл в горы. Он… должен много денег. Вчера приходили солдаты и хотели меня за долги забрать. Но я вырвался и убежал. Папа наверняка уже нашёл много самоцветов. Мы расплатимся с долгами!
– Так. Пока до гор дойдёшь, тебя десять раз поймают – либо бандиты, либо сыщики. Либо звери в лесу задерут. Да и где ты в горах будешь отца искать?
– По запаху! Мы, ящеры, чуем лучше волков…
– Сдурел ты, пацан. Либо с голоду помрёшь, либо на корм мантикорам пойдёшь. Ладно, поступим так…
Мужчина понимал беду паренька. Ящерам и так жилось несладко в королевстве, а уж если была возможность их засудить, то отыгрывались на всю катушку. Суд выносил самые суровые решения. Возможно, если отправить мальчишку с обозом в горную деревню, к какому-нибудь знакомому…
Тут размышления мужчины были прерваны окриком.
– Эй, Обени!
Мимо, в сторону ворот проезжало несколько всадников. В одном мужчина узнал Ратнога, десятника городской стражи. Остальные кутались в плащи сыщиков.
– Эй, Ратног, с возвращением! Удачно съездили?
Всадник придержал лошадь, пропуская остальных вперёд.
– Да, повеселились мы! А ты как? Как жена?
– Благодарю. Сам в порядке. А жене вот подарок присматриваю.
Мальчишка сжался, словно собачка, у ног мужчины. Ратног уже развернул лошадь к воротам.
– Ну, бывай. Смотрю, один подарок ты уже прикупил. Что, решил жене гардероб поменять? – хохотнул десятник. – Ты в эти обноски свинью или собаку замотал? Если свинью, то жди меня к обеду.
Что-то неприятно ворохнулось у мужчины в груди. Молодая жена. Десятник. Торговцы, глазевшие на его разговор с ящерёнком.
– Погоди, – крикнул он в спину Ратногу. – Погоди. Тут такое дело…
– Дров маловато – вот и не поёт, – задумчиво бросил один из палачей.
Посреди утоптанной песчаной поляны на длинной железной виселице раскачивалась клетка. Под клеткой палачи соорудили небольшой костерок. Жар поднимался вверх, нагревая ржавое дно. По другую сторону дна располагался заключённый-смертник, худой, как ивовый прут, сильф. Он цеплялся, словно попугай, за прутья клетки, стараясь не наступать на пол.
– Да пой же, – ласково пробасил второй палач.
– Не могу, – захрипел пленник, – клянусь Арфистом и всеми богами… Не могу уже…
– Врёт, – лаконично высказался первый палач. Чуть поодаль, за столиком с письменным прибором и кипой бумаг сидел их начальник, гном с рыжей окладистой бородой. Гном задумчиво смотрел в небо на проплывающие облака, ковыряя пальцем в носу. Вдруг он обернулся в сторону дороги, проходившей невдалеке и укрытой густыми зарослями барбариса. Сквозь кустарник с криками «Стой, дурья башка!» кто-то ломился. Пред взоры гнома предстали двое. Здоровенный ящер с чёрным мешком за плечами и пожилой мужчина в одежде лесника.
– Господин, – взволнованно начал ящер, приближаясь к столу, – мы слышали крики за кустами.
– Да, добрые люди, всё в порядке. Обычное дело. Казним вора.
– Вора? – переспросил лесник. – Казните через запекание?
– Бард по профессии. Пока он, видите ли, пел, его подельники шмонали карманы в толпе. Брали по чуть-чуть, хитрецы. Потом, если кто недостачу и замечал, думал, что барду подал за песню. Ворьё.
– Не вор я! – отчаянно захрипел сильф из клетки. – Добрые люди! Наговор это. Я пел, конечно, а те сговорились без меня. Не с ними я!
– Рассказывай, – протянул гном. – Ты своё сильфидское дерьмо брось добрым людям на уши вешать.
– Клянусь Арфистом. Клянусь Хррагом!
– Господин начальник палачей.
– Ну?
– Так по закону долг можно выплатить?
– С процентами! Судебные издержки и прочее. Можно-то можно, да у этого бедолаги ни родни, ни друзей. А ты часом не его брат?
Гном захохотал собственной шутке, утирая слёзы.
– Кто Хррага призывает, мне почти как брат, – ответил ящер.
– Вона как. Ну, давай глянем, сколько он там должен. Да, от тюрьмы-то ты его не спасёшь, только от петли.
Ящер глянул в приговор, заботливо подсунутый гномом. Затем достал из кармана несколько здоровенных негранёных самоцветов.
– Так, так. Рудокоп, значит. А разрешение имеется?
Гном некоторое время изучал свиток с печатями, предъявленный ящером.
– Ну, ладно. Занятное дело. Буду знать, кого призывать, если деньги кончатся. Теперь запишем всё, как положено.
– Добрые люди! – кричал сильф, пока палачи опускали клетку. – Как звать вас? Молиться буду Арфисту! И Хррагу!
– Рагнар его звать, – ответил гном. – Кстати, брат рудокоп, ты запомни: гном Хиррин – я тоже Хррага чту.
Они подошли к городу. Разумеется, стражники отказались их впустить. И, разумеется, среди них нашлись старые друзья бывшего начальника караула. Здесь же, у городских ворот, Обени тепло простился с ящером. Рагнар быстро смешался с толпой у городского рынка, а лесник пошёл разузнать насчёт летуна.
– Орлана сейчас нет свободного, – сказал сивоусый конюх, давний знакомый Обени, – а вот лошадку выдам. На следующей почтовой станции оставишь. Погодь чуток, пока снаряжу да списки подмахну, чтобы начальство не ругалось. И чего это тебя потянуло в такое время в Грундол?
– Тут, и, правда, шляется тварь Хаоса?
– Есть такое. Жабольвом кличут. Ты же знаешь, твари Хаоса ни на что толком не похожи. Но как-то звать надо. Метров пятнадцать в холке. Рыскает по лесам. Что, пришёл сразиться? – конюх рассмеялся крякающим смехом.
Обени покачал головой и в нескольких словах поведал историю своего спутника. Конюх только изумлённо причмокивал губами.
– Эвон как! Женился на эльфийке. А с какого города они сюда переехали?
– Да… из-за моря, уж и не знаю, как их там города называются.
– Да не, твой-то ящер с женой откуда?
– Отсюда, – лесничий недоумённо приподнял плечи.
– Надо же. А я про такое дело и не слышал – эльфийка с ящером. Хотя они народ скрытный. Ты иди пока, дружище, погуляй по рядам. С моря-то город не закрыт, так что торгуем по-прежнему бойко.
Обени уже некоторое время прохаживался, выбирая гостинец дочери. Вдруг он заметил у одного из ювелиров на витрине знакомые камни. Заглянув внутрь лавки, он увидел хозяина, беседующего с высоким, почтенного вида магом. Хозяин прервал разговор и кивнул новому посетителю:
– Добрый день, господин. Скидки Хаоса – не пропустите.
– А вон те кристаллы почём?
– Зачем они вам? – удивлённо вскинулся маг. Обени заметил на нём знаки целителя довольно высокого ранга.
– Да девчушка моя жгучкой заболела, а один друг вылечил такими камушками.
– Какой ещё жгучкой? – сильнее удивился маг.
– Ну… – растерянно развёл руками Обени, – Вам лучше знать, мэтр. Только простой целитель все порошки и заговоры извёл на мою Мируну, а ничего не добился. Один добрый друг по счастью проходил мимо. Он дал ей подержать эти целебные кристаллы…
– Что за чушь! – перебил маг. – Ты хоть знаешь, что это такое?
Учить волшебников вежливости, тем более, волшебников высокого ранга, совершенно бесполезно. Обени глубоко вздохнул.
– Нет. Не знаю.
– Магические кристаллы. Эфирионы. Никогда в жизни их не использовали напрямую для лечения болезней, тем более, выдуманных. Разве что болезнь магического свойства. Вроде проклятия. Тогда её можно пропустить через кристаллы и свести на целителя. Если, разумеется, тот достаточно силён, чтобы самому каким-то образом заклятие уничтожить. Твой друг – маг?
– Нет, рудокоп. Он наткнулся на богатое месторождение этих эфирионов…
– Месторождение?!!!
Волшебник смотрел на Обени, как на сумасшедшего.
– Человек, ты… Не существует никаких месторождений. Эфирионы – чрезвычайно редки! И никогда не встречаются россыпями, не говоря уже о месторождении. Такова их природа.
Лесничий ощутил, как нечто невидимое, но холодное пробежало по спине.
– А много твой друг добыл? – встрял ювелир, мысли которого бежали в несколько ином направлении.
– Ну… – Обени с опаской посмотрел в сторону волшебника. – Мешок вот такого размера.
Опасался он не зря. Глаза волшебника буквально вспыхнули. Он шагнул ближе и навис над Обени.
– Где твой друг???!
– В чём дело? Я не понимаю…
– Разумеется, ты не понимаешь! Эфирионы не зря не встречаются в природе россыпями. Это нестабильные камни, глупец! Если собрать вместе даже пригоршню, пойдёт магическая реакция, эфирные связи сплавятся и камни взорвутся, как бочка с горьким маслом. А такого количества, как ты описал, хватит, чтобы смести к Хаосу весь Грундол!
– Невозможно! – запротестовал Обени. – Я сам видел!
– Или ты видел не эфирионы, или твой друг – маг такого порядка, что мне у него сапоги чистить.
– Ни то, ни другое, – упорствовал Обени. – Он обычный ящер.
– А? – волшебник переменился в лице. – Ящер… Тогда возможно… Раса ящеров, говорят, когда-то очень давно имела власть над эфирионами, но…
– Но?
– Но дорогой ценой. Стабилизация эфирных связей давалась им ценой физических страданий. Если твой друг – не маг, то ему ОЧЕНЬ хотелось донести эти камни до Грундола. Его же словно на куски рвало из-за них!
Шатаясь, как пьяный, Обени вывалился на улицу. Сомнения складывали в его голове пугающую мозаику. Ящер, Грундол, тварь Хаоса, помощь Обени для проникновения в город, ложь о своём прошлом.
– К южным воротам! – разнеслось по базарной площади. – Тварь на подходе! Все к южным воротам!
Обени рванул, как безумный. Он чувствовал, что Рагнар тоже где-то там. Возможно, он привёл в действие кристаллы, и сейчас взрыв поглотит кусок стены, тварь прорвётся внутрь и…
Обени бежал. Сердце начало колотить в рёбра, возраст давал себя знать. В висках стучало, пот щипал глаза. Вот и южные ворота. Обени рывками осмотрелся.
Рагнар был здесь. На самом верху, у онагров. Задыхаясь, лесничий запрыгал по каменным ступеням наверх. На боевой галерее он потерял ящера из виду за изгибом стены. Здесь толпились воины, готовя самострелы и арбалеты. Мужчина, расталкивая их из последних сил, спешил вперёд. Внизу, с внешней стороны стены раздался сотрясающий кладку рёв. Создание Хаоса приближалось. Его многотонная львиноподобная фигура маячила в нескольких сотнях метров. Мир начал терять чёткость, поддаваясь мощи хаосита.
Завернув за поворот, Обени вылетел к площадке с онаграми.
– Стойте! – уже кричал он, протягивая руки. Но не успел. Онагр выстрелил с упругим хлопком. В последний момент Обени показалось, что ящер улыбнулся ему всегдашней бодрой ухмылкой. А затем унёсся вперёд и вниз, словно притягиваемый неведомой силой к чудовищу. Жабья пасть разверзлась навстречу неожиданному подношению и поглотила его.
Обени обхватил каменные зубцы, словно хотел прижать их к груди, словно пытался удержать мгновение прошлого. А затем монстр взорвался.
Он вспучился, покрылся пузырями, которые лопнули, извергая свет. Взрывная волна накрыла город, сотрясая до самых подземелий. Жар прокатился по южной стене, выжигая травы и деревья. Густая вонючая слизь ударила мужчину в лицо. Инстинктивно он отшатнулся, оступился и упал. Голова отдалась тупой болью.
Когда Обени очнулся, было раннее утро. Мышастые тучи бежали по небу, а ветер гнал их, словно торопливый пастух. Леснику выделили отдельную крохотную комнатку, чтобы другие раненые не мешали своими стонами и вонью. Тело ныло от ушибов, в нескольких местах тугие бинты стягивали переломы. Однако ноги привычно встали на холодный пол, и голова осталась ясной. Ожоги не чувствовались – вероятно, маги смогли подлечить их. Обени медленно оделся и, оставив снаряжение, налегке вышел в коридор. Он благодарно кивал встречавшимся на его пути медикам и шёл дальше, к одной из лестниц, спускавшейся на нижний уровень. Наконец он оказался в тихом коридоре с рядами дверей.
Каждая несла на себе особые украшения и знаки. Здесь располагались крохотные святилища нескольких второстепенных божеств, чтобы солдаты и прислуга могли воздать им почести, если вдруг понадобится. Алтарь Хррага, одного из божеств ящеров, тоже имелся. Обени осторожно, словно вор, отворил дверь. Единственная лампадка плескала огоньком света над жертвенным камнем. Окна отсутствовали, однако – удивительное дело – сверху отвесно вниз падало несколько световых столбов. Так работала система простейших магических линз, собиравшая и усиливавшая даже слабый утренний свет.
За жертвенником прямо из стены выступала фигура Хррага – двух метров высотой, вытесанная грубо, почти топорно, она не сильно поражала воображение. Хрраг почти не отличался от мужчин своего племени – разве что четырьмя руками вместо двух. В каждой из них он держал какой-то предмет, однако их назначение оставалось для Обени загадкой.
Обени замялся. Он раздумывал, опускаться на колени или нет, но решил, что это лишнее. Согласно Высшего эдикта Эпигона, боги слышали любые молитвы. Обени приготовился и набрал в грудь воздуха, чтобы произнести первые заготовленные слова молитвы. Однако дело не шло. Незнакомое чувство раскаянья и стыда сдавило грудь. За всю свою жизнь Обени не приходилось вступать в борьбу с самим собой. Сюда он пришёл помолиться за Рагнара, зная, как ящер почитал Хррага. Он также понимал, что был несправедлив в своих суждениях о попутчике. Дела Рагнара говорили за него, и любая ложь, даже если и имела место, то выглядела нелепым пустяком. И несправедливые суждения также требовали молитвы Обени. Всё казалось простым. Так отчего же первые слова молитвы никак не хотели выходить из его груди?
Возможно, потому, что надо молиться о другом? Словно всё их маленькое путешествие намекало Обени на что-то важное, связанное с Рагнаром, ускользающе важное! И какая-то частичка души мужчины кричала ему, что заготовленных им простых слов недостаточно! И в эти отпущенные ему мгновения он ещё может – да, может! – что-то сделать! Раскаяться искренне и заслужить прощение. Но делать надо быстро, истово, изо всех возможных сил. И тогда получится изменить. Что изменить – непонятно, что-то важное, древнее, горькое. Что-то, или, скорее, кто-то внутри него давал ему шанс. Утренний сумрак застыл, ожидая решения.
Обени тяжело вздохнул, заталкивая голос поглубже.
– Хрраг, – начал он заготовленную краткую речь, – молю тебя: упокой с миром на Сером острове твоего последователя Рагнара и…
– Заканчивай уже! Придурок… – раздалось откуда-то сбоку злое и разочарованное. Обени повернул голову.
Они все были здесь. Четырёхрукий Хрраг, и Элрик с пастушеским посохом, и Арфист с луком из лунного света, и сам Фьякан в полном боевом доспехе, тёмном, как непроглядная ночь. А перед ними, чуть в стороне, опираясь на жертвенный камень и как-то устало усмехаясь, стоял Рагнар. Обени только тупо подумал, что с ним что-то не так. Секунду спустя он понял – не хватало мешка за спиной.
Когда Элрик заговорил вновь, лесничий понял, что первые слова были его:
– Нет, ладно остальные. Но этот! Этот. Редкостный…
– Прежде чем мы приступим… – вдруг сказал в наступившей тишине Рагнар и, остановившись, взглянул на богов. Боги молчали. В голосе ящера появилось нечто новое. Или исчезло? Обени не успел понять.
– Прежде чем мы приступим, я хотел бы тебе рассказать свою историю. У меня не было жены и детей, но я часто мечтал о них в течение моей не очень длинной жизни. Теперь ты припоминаешь меня, господин начальник стражи? Мальчишку, которого ты сдал сыщикам.
Да, теперь память услужливо раскрыла перед Обени свои глубины. Он вспомнил.
– Да, похоже, что да. Не скажу, что именно с тебя начались все мои беды, но сдал на каторгу меня именно ты. Тогда я не понимал, но, сидя на Сером острове и болтая ногами в облаках, я понял. Ты мог этого не делать. Мой отец – Рагнар, настоящий Рагнар, оказался в должниках у королевского банка, но вовсе не по своей воле. Ему пришлось взять на себя долги в результате махинаций начальника порта. Если бы они вскрылись, то многим рабочим-ящерам пришлось бы искать новое место. Отец взял на себя долги с условием, что будет выплачивать их в течение десяти лет. Он был нашим старшиной здесь, в Грундоле. Его многие знали и уважали – как он думал. Но когда дошло дело до помощи, отказали все. Все, как один. Все двери закрылись перед ним. Он продал и заложил всё, что мог, и выкупил лицензию рудознатца. А затем отправился искать счастья в горах. Там и сгинул. Потом мы с ним долго говорили – на Серых островах.
Мать заболела и отправилась к Хррагу. Правда, Хрраг? – язвительно бросил Рагнар. – Молчит. Они, знаешь ли, часто молчат. Гораздо чаще, чем говорят. Так о чём я? Ах, да. Ты сдал меня сыщикам, те – суду, а суд – рудному конвою.
Голос Рагнара постепенно наполнялся бешенством. Его когти вдавились глубоко в каменный постамент, кроша его в пыль.
– По дороге со мной случилось несколько интересных приключений. С участием некоего барда-сильфа, трактирщика, крестьянина-дворфина и эльфа. Ну и тебя, разумеется. Потом я пять лет работал на рудниках. А потом я умер.
Рагнар прекратил говорить. Он словно ждал, что Обени что-то скажет. Но лесничий вдруг с роковой ясностью понял, что говорить что-либо уже поздно.
– Вроде бы короткая история, – продолжил Рагнар. – Так как же я оказался здесь? Я сидел на Сером острове, постепенно впадая в отупение, теряя себя. Вернее, теряя смысл. В противовес остальным. Я ходил между своих родичей, от отца к деду, от деда – к его деду. И всё не мог успокоиться. Наконец, Хррагу это надоело, и он поинтересовался – чего мне не сидится? Я возьми и скажи – мол, как-то обидно, несправедливо вышло. Ты же читал Великий эдикт, да, лесничий? Боги всё могут узнать, но не всё знают. Хрраг поразузнавал насчёт меня и согласился, что вышло паскудно. А после этого и говорит: давай я тебя верну назад. Повзрослее станешь, покрепче. Поживёшь нормально, как хотел – семья, детишки. Возможно, даже эльфийка, в конце концов.
Представляешь, Обени, как заманчиво! Только я сказал, мой дорогой лесничий, что есть у меня совсем другое желание. Вцепиться вам в глотки, вырвать их, а потом сожрать вас с потрохами. И распотрошить в этом поганом городишке всех, кто закрыл двери перед моим отцом. И чтобы при этом мне никто не мешал. Хрраг сказал, что желание неплохое, но надо посоветоваться. И вот они советовались. Эти вот, которые здесь. И знаешь что? Ты будешь смеяться. Они сказали, что так будет слишком. Мол, не перевешивает моих обид.
И снова я бродил по Серому острову. Туда и сюда. И глядел на вас сверху. И однажды я придумал сделку. Вряд ли ты поймёшь её суть, но ты постарайся. Я хотел уничтожить вас. И моё бессилие жгло меня невыносимо. И лишь одно приносило облегчение – то, что вы уже ничем больше повредить мне не можете, а я ничем не послужу к вашей выгоде и благоденствию. И вот я предложил отнять у меня это последнее утешение и обречь на новую пытку. Я взялся вернуться в мир живых и так хорошо послужить вам, ублюдкам, проявить к вам столько сострадания и поддержки, что вы сами будете молиться за меня. Понимаешь ты, мерзкая слизь на теле мира? Я не просто должен был сделать это – я не мог допустить и мгновения фальши.
Но моя ярость была сильна. Я смог. Двадцать пять лет я провёл в пещерах, добывая эфирионы. Терпя ту боль, что они несли мне. Это время боги заботливо оберегали вас – для меня. Я подготовил несколько сцен и разыграл их. Подкупил обозников, чтобы те бросили калеку-эльфа одного. Разбойников – чтобы напали в условленном месте на крестьянина. Воров, чтобы наговорили на барда. Мага-поджигателя. И другого, который заклял твою дочку. Ещё одного – чтобы открыл портал Хаоса в Грундол. Мухлевать я не мог – по условиям сделки. Боги сами указали мне цели, я лишь расставил фигурки. Так что и огонь на складе, и мечи разбойников были настоящими. Вполне могли меня прирезать. И взорвался я совсем по-настоящему. Было больно. Вести о моём геройском подвиге разнеслись далеко, и все мои враги, а с ними и весь Грундол, узнав моё имя от твоего друга-конюха, молились за меня. Кроме тебя. Но вот пришёл и ты. Кажись, я всё изложил? – Рагнар вопросительно взглянул на богов. Хрраг и остальные кивнули.
– Милосердие отменено, – хором сказали все четверо.
Рагнар шагнул к леснику. Мужчина ощутил, как невидимые силы сковали его.
– Пощади мою девочку, – взмолился старый егерь. – Не мсти ей.
– Я расскажу ей, кем был её отец, – ответил Рагнар, суживая глаза и погружая острые когти в горло лесника. – А если она не сможет понять слов, то покажу, что значит попасть в семь лет на рудники. Ты потерял право на милосердие…