2
Лиза – тридцатилетняя вдова русского происхождения – лежала с открытыми глазами на удобном матрасе у себя в спальне.
– Ку-ка-ре-ку-у-у-у! – На улице надрывался в предрассветном крике петух.
– Ненавижу, – прошептала Лиза. – Даже в воскресенье не даёт поспать.
Этот петух был прихотью соседских детей и уже который день будил жителей элитного посёлка под Ниццей. Он кукарекал беспрерывно до восхода солнца с интервалами разной длины. Засыпать в минуты затишья бесполезно.
Лиза вспомнила, что подростком любила просыпаться по утрам раньше родителей. Вытаскивала из-под подушки тетрадь, шариковую ручку и рисовала в тишине. Девушка в длинном платье кружилась со страницы на страницу.
Однажды Лизе приснился юноша. «Мой муж,» – подумала она. В деталях запомнила его лицо и нарисовала. Теперь девушка кружилась в танце не одна, а с юношей.
Тетрадь прятала за холодильником, потому что мать Евгения Всеволодовна любила обыскивать Лизину комнату в поисках следов личной жизни дочери. Возвращаясь со школы Лиза часто замечала, что её вещи меняют места.
В тот день заболел учитель. Лиза пришла из школы раньше и застала Евгению Всеволодовну врасплох с тетрадью в руках.
– Отдай! – Закричала Лиза. – Отдай!
– Думала, я на кухне не найду, – не растерялась, помахала тетрадью Евгения Всеволодовна.
– Не смей! Это моя тетрадь. Я сама рисовала.
– Догадалась, что сама. Кто ещё может нарисовать такую пошлость.
Лиза перестала дышать. Это смерть. Она умерла. Стыд, позор. Часть её души – пошлость. Маме не нравятся её рисунки.
В комнату вошёл отец Николай Петрович.
– Что здесь происходит?
– Посмотри, Николя, чем занимается твоя дочь, – после переезда во Францию Евгения Всеволодовна называла мужа по-французски: Николя.
– Философские рисунки, – листая страницы тетради сказал Николай Петрович, – хотя пропорции не совсем, но вполне реалистично.
– Да это же бред! Как до такого можно додуматься? У неё с головой не в порядке. Вся тетрадь измалёвана портретом какого-то мужчины. Кто он? Отвечай!
Лиза с надеждой посмотрела на отца: что он ответит? заступится ли за неё?
– Женечка, она же ребёнок. Возможно, фильм какой-то повлиял или книга.
– Николя, какой фильм? Не было никаких фильмов! – Выкрикнула Евгения Всеволодовна. – Как нормальному ребёнку подобное может прийти в голову?! Её нужно отвести к врачу. У меня есть знакомый психолог – очень приличная женщина.
– Отдай мои рисунки, они мои! – Твёрдым голосом потребовала Лиза. – Ты не имеешь права так со мной. Это не пошлость.
– Я тебя насквозь вижу, – на лице Евгении Всеволодовны гуляла кривая улыбка. – Хочешь, что бы тебя на руках носили, ублажали. Как будто бы ты королева. Да посмотри на себя, кому ты нужна. Твой принц сразу сбежит, как только поймёт, что ты из себя представляешь.
– Замолчи, замолчи, замолчи, – повторяла Лиза в отчаянии. – ты не имеешь права, замолчи.
– Да как ты с матерью разговариваешь. Николя, послушай, как она мне грубит. Затыкает матери рот. Неблагодарная! Забыла, как я над тобой ночи не спала, лучшее тебе отдавала. Запомни, никто никогда не полюбит тебя как я – твоя родная мать.
– Елизавета, – Николай Петрович строго обратился к дочери, – прекрати. У мамы больное сердце, ей нельзя нервничать.
– А что я сделала? Она первая начала, – Лиза задыхалась от бессилия и обиды. – Неужели ты не видишь, папа?! Ты ничего не видишь!
– Не ори на отца, хамка.
– Отдай мою тетрадь.
– Да кому нужны твои каракули, – Евгения Всеволодовна бросила тетрадь на пол перед собой.
– Ненавижу вас, ненавижу. – По щекам Лизы покатились слёзы. – Вы, вы… Вы плохие, злые люди.
– Ой, не могу больше, умираю, задыхаюсь! Николя, сделай что-нибудь. Она меня угробит. – Евгения Всеволодовна откинула голову и закатила глаза. – Такие слова от родной, любимой, единственной дочери слышу.
– Женечка, не волнуйся. Сейчас водички принесу.
Лиза подняла тетрадь и направилась к выходу из гостиной. Евгения Всеволодовна быстро, как будто заранее готовилась, схватил её за руку и наотмашь ударил по губам:
– Не смей так разговаривать с родителями, ты – маленькая тварь. Прячь-не прячь, всё равно найду и выкину в мусорку твои каракули, чтоб не дай бог не опозорила нас перед людьми.
Лиза убежала к себя в комнату, сильно хлопнула дверью. Через стену слышала голоса родителей. Они специально разговаривали громко.
– Даже не вышла, не попросила прощения.
– Может, спит.
– Или рисует очередную пошлость. Откуда только ей приходят подобные мысли? Она же ещё девочка.
– За ней глаз да глаз нужен.
Тогда Лиза почувствовала внутри такую ненависть к юноше, которого она рисовала, которого она надеялась встретить, полюбить, выйти замуж, родить детей, быть счастливой, любимой до конца дней. Она открыла тетрадь, нашла страницу с портретом юноши, посмотрела в его лицо и прошептала:
– Это ты во всём виноват, ты. Из-за тебя сердится папа. Из-за тебя у мамы болит сердце. Когда тебя больше не будет, мы все вместе – мама, папа и я – будем наконец-то счастливы.
Лиза вырвала страницу с портретом юноши и порвала. Затем вторую, третью… Когда перед ней на полу лежала горка из обрывков собственных рисунков, вздохнула с облегчением: она нашла решение. В тот вечер заснула с лёгкой душой. Боль отступила, но не надолго. Лиза выросла, а обида, гнев, страх остались туманным сгустком, блуждающим по её жизни.
Лиза слышала, как открылась входная дверь: вошла помощница по дому. На кухне она зашуршала пакетами с продуктами. Звякнула крышка от кастрюли. Зажурчала вода. Лиза глубоко вздохнула от удовольствия. Приятно начинать день под звуки, которые наполняют дом жизнью.
Через зазор в плотных шторах в спальню прорвался луч утреннего солнца и упал на стену.
– Какой пушистый солнечный заяц ворвался ко мне без просу, – сказала Лиза сама себе и потянулась за халатом. Шёлковый халат с лёгкостью соскользнул с изящно выгнутой спинки стула.
Лиза прошла босиком по тёплому с подогревом полу в кухню-столовую. Сделала кофе. Уселась на мягкое облако подушки в любимое плетёное кресло.
Из большого, во всю стену, окна открывался панорамный вид на Ниццу и Средиземное море. На столе, накрытом льняной скатертью с вышивкой в традиционном русском стиле, уже стояли графин со свежевыжатым апельсиновым соком, корзинка с булочками, небольшая банка с вареньем, мёд, сливочное масло, ваза с фруктами – всё как всегда.
Зазвонил телефон.
Евгения Всеволодовна звонила каждое утро. Разговоры заканчивались ссорой – Лиза знала, что её ждёт, но отвечала на звонки.
– Привет, мама.
– Давно проснулась? А я всю ночь не спала. С сердцем что-то опять.
Лиза слушала жалобы Евгении Всеволодовны и размешивала сахар в чашке, нервно ускоряя движения. Рука дёрнулась – кофе выплеснулся на скатерть.
– Ой! Кофе пролила.
– У тебя всё вечно валится из рук. И зачём ты пьёшь опять этот кофе. Только травишь себя. Кофе по утрам на голодный желудок, а тем более с молоком, вреден для здоровья, сколько раз говорила.
– Мам, не надо. Мне не пять лет. Сама знаю, что есть и что пить.
– Да хоть восемьдесят пять, всё равно ты бестолковая. Завтракать нужно хорошо, а не лишь бы как. Почему ты не ешь кашу? Надоело повторять одно и тоже. Ты всё равно не поймёшь, пока не посадишь желудок и не окажешься в больнице.
– Мне не хочется утром есть. Я не голодна, понимаешь. Просто хочу кофе и тишины.
– Как ты разговариваешь с родной матерью. Ох! Опять сердце схватило.
– Мама, успокойся. Всё же хорошо.
– Ты меня до могилы доведёшь! Прощай! Спасибо за доброе утро.
Лиза закончила завтрак как всегда с испорченным настроением. Только вид из окна на бескрайнее море успокаивал, вселял надежду, что где-то есть спокойная, полная тепла и любви жизнь без ссор и скандалов.