Тёмные души. Пролог (Карина Василь)

© Карина Василь, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Красное зимнее солнце скудно освещало темнеющие на закате башни. Всполохи огня высвечивали зубчатые стены и щербатые камни в них. Чёрный снег покрывал крыши, а едкий дым застилал глаза. Некогда богатый монастырь Сен-Катрин теперь пылал как большой костёр. Тучи воронья, застилая небо, кружили над ним. Что же случилось с жилищем невест Христовых, которое даже развращённые церковники считали образцом добродетели и христианского смирения? Откуда взялся в женской обители пожилой священник, прибитый сейчас к кресту из неструганных грубо сколоченных досок с белой развевающейся на ветру бородой? Его посиневшее от холода тело было местами черно от копоти и крови, а из одежды была только грязная тряпка на чреслах. Исцарапанное лицо без глаз, с лохмотьями вместо носа и ушей было обращено к бородатому великану в чёрных доспехах, при чём нельзя было разобрать, черны ли доспехи сами по себе или от копоти и крови замученных и убитых им людей. Рядом с ним в бордовом платье и чёрной накидке стояла женщина. Её одежду покрывали тёмные пятна, а бледное лицо резко контрастировало с чёрными пятнами сажи на нём. Мужчина в доспехах громко смеялся грубым и глумливым смехом. Женщина смотрела на распятого с расширенными глазами, подавшись вперед. Она как будто хотела впитать в себя остатки жизни умирающего старика. Внезапно она схватила меч бородатого мужчины, и подскочила к кресту.

– Говорят, у ангелов нет пола, – крикнула она снизу. – Тебя при жизни молва назвала святым. А святой тоже не должен иметь пол, чтобы естество его не соблазняло на грех. Сейчас посмотрим, кто ты.

Она поддела кончиком меча повязку, болтавшуюся на поясе старика, и рывком сорвала её.

– А-а, ты обычный мужчина. Ну, так будешь святым до конца, а не только на словах. И в рай войдёшь земным ангелом.

Её разметавшиеся чёрные волосы делали её похожей на мифическую колдунью, а меч в руке придавал ей сходство с древнегреческой безумной фурией. Не обращая внимания на тяжесть меча, она размахнулась и ударила распятого старика. Кровь хлынула фонтаном, заливая её лицо, а крик старика перекрыл шум пожара.

– Браво, Катерина! – заорал бородач в доспехах, хлопая себя по закованным ляжкам. – Святым не место на земле! На земле место смертным, вроде нас! К тому же, сегодня день нашей свадьбы.

– И канун рождения вашего Спасителя, – добавила женщина, вытирая лицо накидкой. – Не так ли, святой Жильбер? – прокричала она распятому. – Ведь ваши богословы на двадцать пятое декабря назначили день Рождества Христа. Жаль, сегодня не шестое июня, день рождения Сатаны. Ты бы был от меня и моего мужа подарком к его празднику. А так ты просто жертвоприношение своему мстительному богу, который только и знает, что карать. Где он сейчас? Почему не спасает тебя и этих глупых овец? – Женщина мечом указала на разбросанные по двору трупы монашенок. – Тебя, Боже, хвалим! Забери же своё творение! – и она засмеялась резким смехом, отбрасывая окровавленный меч.

Некоторое время безглазый оскоплённый старик бессильно висел на столбе. Однако, когда солнце уже почти скрылось за полями и холмами, и на землю опустилась темнота, он выгнулся, словно у него появились силы, и крикнул беззубым окровавленным ртом с рваными губами:

– Бертран де Го! Бывший рыцарь ордена Иисуса! Убийца, вероотступник и безбожник! Я, Жильбер Орси, настоятель монастыря Святого Карла, который ты разорил и сжёг, проклинаю тебя, твою бесчестную женщину, Катерину ле Муи, и весь ваш род до тринадцатого калена! Через меня к тебе обращается Бог наш, который меня сейчас призывает – будьте прокляты! Пусть вы и дети ваши познают те ужасы, на которые вы обрекали невинных! Каждый потомок вашего союза будет изгоем и проклятым Богом! Искупление свершится добровольным жертвоприношением за всех вас вашего тринадцатого потомка. А коли не так, то все начнётся сначала до скончания времён! Место это останется проклятым вовек вместе с твоим родом! Боже, прими душу мою!

В последнем порыве жизни Жильбер Орси вытянулся на своем кресте, и обмякшее тело, дернувшись, поникло.

– Как я была права! – закричала женщина, которую седой настоятель назвал Катериной ле Муи, сжимая кулаки. – Его не распинать надо было, а оставить в мешке с котами. Чтобы они ему не только глаза выцарапали, но и вырвали его поганый язык!

– Права, права, – взмахнул рукой в железной перчатке бородатый в доспехах, названный Бертраном де Го. – Однако распять его было надо. Как бы ты иначе его оскопила? Просто, перед распятием язык ему надо было отрезать. Но и так неплохо получилось. Особенно меня впечатлила сцена с оскоплением. Найди его причиндалы. Это наш трофей. Он будет моим талисманом сегодня ночью. Ты ещё помнишь – сегодня наша брачная ночь?

– Я помню. Она должна стать особенной, – Глаза у женщины вспыхнули. – Твой наследник должен быть особенным. А значит, брачную ночь мы проведём на алтаре в церкви. И пусть Бог смотрит на нас. Если он есть, то там же и покарает нас за святотатство, да ещё в день своего рождения. Если нет, то пусть дарует новую жизнь.

– Неплохо, Катерина, неплохо, – бородач усмехнулся. – Где я только ни брал разных девок, от служанок до герцогинь. И на сеновале, и на корабле в качку, и в королевском замке. Но в церкви, да ещё на алтаре ни разу. Пошли, – Он схватил женщину за руку и поволок её к распахнутым дверям церкви.

Небольшая горстка солдат, закованных в легкие латы, бродила по территории монастыря, то, нагибаясь, чтобы ударом меча прервать мучения очередной полуобнажённой монашенки, то, перебрасываясь сальными шуточками с остальными над ещё живой жертвой. Изредка доносились крики насилуемых и пытаемых женщин. Одна монашенка в остатках своего одеяния, стоя на коленях перед солдатом, облизывала его набухший член. Солдат одной рукой держал её за волосы, в другой сжимал нацеленный на её горло арбалет. Поднятое к небу лицо с закрытыми глазами выражало блаженство. Волны наслаждения пробегали по его телу. Наконец, на пике удовольствия он вскрикнул и дёрнулся особенно резко. Стрела, нечаянно выпущенная из арбалета, в мгновение ока пронзила горло женщины, и её агония смешалась с высшим наслаждением её убийцы. Когда убийца пришёл в себя, он увидел в одной руке разряженный арбалет, а другой всё ещё продолжал держать за густые волосы мёртвую монашенку.

– Барон Бертран это оценит, – пробормотал он, вытираясь. – Кончать вместе это гораздо лучше, чем просто «варварский поцелуй», – и он рассмеялся злым смехом. Постояв над телом, он огляделся. Его товарищи, устав от событий сегодняшнего дня, спали вповалку, где придётся. Обнажённые и полуодетые, целые и выпотрошенные тела монашенок валялись тут же. Одна полуживая женщина пыталась отползти. Её порванная одежда, спутанные волосы и безумный взгляд придавали ей вид деревенской нищей. Однако, бледное, когда-то красивое лицо, тонкие изящной формы руки сейчас в грязи и крови, говорили о том, что раньше это была если и не знатная дама, то и не простолюдинка. Солдат подошёл к ней и грубо тряхнул за плечо.

– Эй, ты! Помоги мне убрать трупы. Живым не место среди мертвецов.

Женщина подняла на него глаза. Казалось, она не слышала его. Тогда солдат рывком поднял её и толкнул к ближайшему трупу.

– Бери её за ноги, – крикнул он женщине в лицо, и положил её руки на обнажённые ноги жертвы. Потом обошёл тело и взял его за плечи. Лица на трупе не было, его раздробила железная перчатка. Кусочки мозгов во вскрытом черепе и глаз на розовой ниточке болтались в такт его шагам. Безумная женщина только мешала ему. Она шла, всё время спотыкаясь и падая. Наконец, солдату это, видимо, надоело. Он подошёл к женщине и, не говоря ни слова, с размаху отрубил ей обе руки, всё ещё державшие окоченевшие ноги трупа. Женщина закричала и упала на колени. Солдат пнул её ногой, словно мешок с песком, и оттащил свою ношу к выгребной яме.

Когда он тащил последнюю, двенадцатую жертву, ото сна очнулся ещё один солдат. Он вразвалку подошёл к выгребной яме и расстегнул штаны.

– Погоди, Жиль, – произнёс третий очнувшийся солдат. – Я слыхал, у катаров был обычай совокупляться с мёртвыми, чтобы не плодить живых грешников.

Два его товарища переглянулись.

– Ты хочешь мёртвую? Зачем? Есть ещё живая, – первый солдат махнул рукой в сторону изувеченной им монашенки, которая, свернувшись клубочком, лежала невдалеке и тихо подвывала.

– А я хочу попробовать, – сказал третий, и быстро пополз к выгребной яме, на ходу расстёгивая штаны. Второй солдат пожал плечами и отошёл в сторону продолжить своё начатое дело. Первый солдат брезгливо посмотрел на них и пошёл к покалеченной им жертве. Женщина уже не выла. Она так и лежала клубочком. Раскрытые глаза её ничего не выражали. Из полуоткрытого рта не вырывалось ни облачка пара. Казалось, она умерла. Солдат плюнул и подхватил её под плечи. Остальные тем временем закончили свои дела. Тот, который хотел попробовать совокупиться с мёртвой женщиной, смачно плюнул на землю.

– Что так? – ухмыляясь, спросил второй, подходя к нему и на ходу застёгивая штаны.

– Бревно оно и есть бревно. Германские девки, при всей своей холодности, всё же лучше, чем холодные покойницы.

– По крайней мере, тебе есть с чем сравнивать теперь, – кряхтя, произнёс первый, швыряя свою ношу. – Разбуди остальных, а то на таком морозе мы все окоченеем, как они, – он кивнул головой в сторону трупов.

– А ведь им холодно, – хитро сказал второй, названный своим любопытным товарищем Жилем. – Давайте-ка их согреем.

Он подхватил догорающий неподалёку факел и бросил его в кучу тел. Медленно занялась промёрзшая одежда. Остальные солдаты бросились к другим факелам. И вскоре, разнося зловоние и запах горелой плоти, запылал яркий костёр. Занятые его поддержанием, они не заметили, как с другого конца его метнулась чёрная тень и пропала в густых кустах крапивы, репейника и чертополоха. Пробудились и остальные солдаты. Обмениваясь, некоторое время шуточками над костром, солдаты побрели в здание монастыря, где, если и нет особого тепла, зато есть стены, крыша и камин. Не говоря уж о винных подвалах. В монастыре Сен-Катрин делали слабенькое вино, которое, хотя и не пользовалось особым спросом, но доход приносило.

Когда стихли разговоры солдат, и тишину ночи прерывал только треск костра и крики птиц в небе, из кустов чертополоха показалось видение. Страшная чёрная женщина в дымящейся одежде и с почерневшими обрубками вместо рук, шатаясь от потери крови, подошла к костру, всё ещё лизавшему обнажённую плоть. Некоторое время она смотрела на огонь, затем начала читать молитву. Вдруг она резко обернулась. Недалеко от выгребной ямы, у стены, где находился слив нечистот из монастыря, показалась маленькая тень. Немного постояв, тень двинулась к женщине.

– Кто ты? – хрипло спросила она.

– Я Жоэс, слуга настоятеля, – еле слышно пролепетала тень детским голосом.

– Что ты здесь делаешь? Поему не убежал?

– Все выходы заперты, и солдаты могли меня увидеть, – голос мальчика прерывался.

Женщина хотела ещё что-то сказать, но, опустив глаза, увидела в руках у мальчика белеющий кусок пергамента и странную конструкцию из узкого чёрного стержня, обложенного палочками.

– Что это? – спросила она.

Мальчик опустил глаза на руки.

– Я писал. Я записал всё. Что здесь было. А это, – мальчик поднял к глазам конструкцию. Палочки оказались обмотанными верёвкой. – Это карандаш. Его придумал отец Жильбер. Перо надо постоянно макать в чернила, а карандашом можно писать намного дольше. И не надо таскать при себе чернильный прибор. Только перочинный нож. Отец Жильбер сам подарил мне этот карандаш, – Тут вдруг мальчик вспомнил, что отец Жильбер Орси висит на кресте, а вороны с громким карканьем клюют его плоть. По его щекам побежали слёзы, а тельце затряслось от рыданий.

– Тихо! – шёпотом крикнула женщина. – Сейчас не время рыдать. Оторви лоскут от своей одежды и перевяжи мне руки, а то из меня вытечет вся кровь. Хоть я и прижгла их, но лишняя предосторожность не помешает. – Мальчик испуганно посмотрел на неё, однако оторвал узкую полосу от своей сутаны и перетянул руки женщине, чтобы остановить кровь. От слабости женщина села. – Сохрани всё, что ты записал, – наконец сказала она. – В библиотеке слева от камина есть дверь в потайную комнату. Там мать-настоятельница спрятала наиболее ценные вещи и книги. Рычагом служит кольцо сбоку от камина. Потяни его и одновременно наступи на вторую плиту от стены. Тогда дверь откроется. Спеши. Мне недолго осталось. А надо ещё похоронить отца Жильбера. А после… – глаза женщины сверкнули. – Позже я им покажу гнев Господа, – прошептала она. – Иди. Быстрее.

Она подтолкнула мальчика своей культёй в спину, и испуганный ребёнок, путаясь в складках длинной одежды послушника, побежал к кельям. Женщина, помедлив, пошла к подсобным помещениям. У входа в винный подвал она остановилась. Бодрый храп нескольких человек прозвучал для неё райской музыкой. Значит, сестра Луиза успела насыпать сонной травы в бочонки. Женщина перекрестилась культёй. Как была мудра мать-настоятельница. Уединённый женский монастырь не должен иметь вооружённой охраны. Иначе он превратится в обитель разврата. Но защищать себя он должен. Однако, высокие и крепкие стены, узкие и извилистые переходы не спасли невест Христовых. Даже воспользоваться порохом, который находился в соседней комнате с винными бочками, они не успели. Когда в ворота постучал Бертран де Го, известный своими зверствами, а главное, вероломным убийством мужа своей любовницы, Катерины ле Муи, и потребовал сочетать его браком на церковной земле, мать-настоятельница не хотела его впускать. Она слишком много о нём слышала. Многие крестьяне приходили в монастырь без рук, ног, ушей, избитые и обожжённые. Немногим женщинам удавалось спастись из его рук и из рук его дьявольской подруги. А которые спасались, рассказывали такие ужасы, что события Столетней войны и Жакерии вновь вставали перед глазами как реальные. Посаженные на кол дети, развешанные по деревьям ноги, груди, головы, вспоротые животы, разорённые могилы и похороненные в них заживо – всё это не давало повода сомневаться, что Кровавый Бертран проявит почтение к одинокому монастырю. Однако у Бертрана де Го был козырь – отец Жильбер, настоятель монастыря Святого Карла, ближайшего к Сен-Катрин. Уже полуслепой старец, в жизни не обидевший даже таракана, никогда не повышавший голоса и не имевший привычки осуждать кого бы то ни было, всей округой называемый святым, был связанным выставлен перед воротами монастыря. Маленький мальчик, привязанный к нему верёвкой за шею, тот самый Жоэс, который убежал в библиотеку прятать своё описание ужасов, произошедших спустя какие-то два часа после своего прихода, цеплялся за рваную сутану отца-настоятеля, как за единственное своё спасение. Наставленные на них арбалеты заставили дрогнуть сердце матери-настоятельницы. Она не могла допустить, чтобы из-за её отказа были убиты старик и ребёнок, и велела открыть ворота. Однако перед этим она распорядилась насыпать в каждую бочку с вином сонной травы, а всё более или менее ценное спрятать в потайной комнате. Когда это было сделано, она приказала открыть ворота, а монашенкам запереться в кельях. Жаль, она не догадалась поджечь порох. Всё равно из рук Бертрана никто целым не уходил. А так была бы славная месть этому кровожадному зверю. Однако, как только обряд венчания свершился, вакханалия началась. Словно подчиняясь невидимому приказу, солдаты разбежались по монастырю. Двери келий не выдерживали тяжёлых секир и мечей. Многие монашенки сами открывали их, надеясь мольбами смягчить сердца. Сестра Шарлотта, незаконная дочь рыцаря и кормилицы, которая жила в монастыре не слишком давно, однако, многое повидавшая в миру и изгнанная за прелюбодеяние, дверь не открыла. Когда та рассыпалась под ударами трёх мечей, сестра Шарлотта стояла посреди кельи, сжимая в руках кинжал. И прежде, чем первый из ворвавшихся посмел сорвать с неё покрывало, она убила его точным ударом в сердце. Остальных это разъярило настолько, что они не стали вытаскивать её из кельи, а бросили на постель тут же и навалились сразу оба. Пока один держал её за руки, а второй уселся ей на ноги и расстёгивал штаны, набежало ещё несколько человек. Сколько их было и сколько продолжалось насилие, сестра Шарлотта сказать не могла. Она очнулась уже во дворе в темноте, когда шум потихоньку начал затихать. Она очнулась. А другие были мертвы. Сильный удар по голове, когда она укусила за член одного из солдат, хотевших попробовать «варварский поцелуй», не надолго лишил её разума. А когда она увидела своих сестёр, которых вонявший потом солдат потребовал нести к выгребной яме, она решила отомстить. Она не знала как, и поэтому, когда, шатаясь от усталости, побоев и насилия, она упала в последний раз, а разъярённый солдат отсёк ей руки, она решила притвориться мёртвой. Про неё забыли, и оставили лежать с прочими умершими. Она же, выкатившись из костра и сумев прижечь покалеченные руки и не заорать при этом, осталась жива. Сонная трава подействовала. Теперь даже если бить по щекам и колоть в рёбра солдат, они не проснутся. Когда Жоэс вернётся, они запихнут всех в подвал с бочками с вином и подожгут его. Порох, смола и масло, которые оставались там неизвестно для чего, помогут им. Но сначала надо похоронить настоятеля.

Сестра Шарлотта проковыляла к кресту. Не имея больше рук, она не могла срубить крест, чтобы снять тело. Она стала раскачивать его культями. Крест стоял как влитой. В это время появился Жоэс. Он тащил лестницу, раза в два больше его.

– Она нам не поможет. Если ты сможешь вытащить гвозди, ты не удержишь тела, – сказала сестра Шарлотта. – Возьми меч и головешку. С одной стороны руби мечом, с другой пусть горит огонь.

Мальчик кивнул. Он подошёл к выгребной яме, где ещё догорал костёр, и, перекрестившись, взял первый непогасший факел. На обратном пути он подобрал меч, брошенный каким-то нерадивым солдатом. Потом долгое время они вдвоём пытались свалить крест. Мальчик рубил, женщина раскачивала крест. Наконец, с громким скрипом крест упал.

– Возьми два кинжала наподобие ножниц, и вытащи гвозди, – сказала сестра Шарлотта. Мальчик кивнул, и в бледном сумраке рассвета среди разбросанных мечей, щитов и арбалетов стал искать кинжалы, которые можно было бы использовать как клещи. Женщина тем временем пыталась удержать своими культями меч, чтобы использовать его как лопату. У неё ничего не получалось: меч постоянно выскальзывал из её рук. К тому же большая потеря крови давала о себе знать. Мальчик, устав бороться с непокорными мечам гвоздями, перекрестившись, вцепился в них зубами. Читая про себя молитву и стараясь не смотреть на страшную рану между ног настоятеля, он тащил и тащил гвоздь за гвоздём, пока, наконец, не вытянул все. Он отвязал веревки, поддерживавшие руки, и оглянулся на женщину. Та сидела, завернувшись в остатки своей одежды. Мальчик подошёл к ней и тронул её за плечо. Женщина с трудом открыла глаза.

– Я умираю. А ещё многое не сделано, – слабым голосом сказала она. – Что ты здесь делал? Зачем пошёл с отцом Жильбером?

– Я хотел быть, как он. Я хотел стать священником, – произнёс мальчик.

– А теперь?

– Теперь? Теперь я не знаю. Теперь я хочу стать оруженосцем, а потом и рыцарем. Чтобы найти барона Бертрана де Го и сразиться с ним. Чтобы убить его. За себя, за отца Жильбера, за тебя и за твоих сестёр.

– За себя? А что они тебе сделали?

Мальчик опустил голову.

– Они… они заставляли меня… они меня пользовали, как Эдуард Второй пользовал своих фаворитов.

– Содомитствовали?

– Да… Они заставляли делать им «варварский поцелуй». Они заставляли меня трогать их чресла руками. Они хотели, чтобы я помочился на крест и лёг с монашенкой при них. А когда я отказался, они вонзили мне… в зад, ну… туда… древко от копья. А потом они меня били. Раз за разом. По очереди.

Женщина смотрела на этого маленького мальчика. О пятнах на его одежде она догадывалась. Теперь же очень жалела, что жизнь из неё уходит. Она могла бы продлить агонию мучителей.

Мальчик вытирал слёзы рукавом своей одежды, размазывая грязь по и без того замурзанному лицу.

– Помоги мне встать, – произнесла сестра Шарлота. Мальчик протянул к ней руку и подхватил под локоть. – Ты здесь справишься? – Мальчик кивнул. – Тогда я довершу остальное.

Она, покачиваясь, направилась к выгребной яме, где ещё догорал последний факел.

– Похорони его, – не оглядываясь, сказала она. – И помолись за меня.

С трудом подняв факел, который, казалось, стал весить не меньше тонны, она крепко сжала его культями. Поминутно останавливаясь, она пошла к винным подвалам.

Мальчик посмотрел ей в след. Он хотел что-то сказать, но решил сначала докончить начатое дело. Он обошёл монастырское кладбище, в надежде найти выкопанную могилу. Однако выкопанных не было, но он нашёл просевшую. Неумело действуя тяжёлым мечом и помогая себе руками, он разрыл достаточную яму, чтобы можно было похоронить человека. С трудом дотащив тело настоятеля, он сбросил труп в яму и стал засыпать его землёй. Когда труп скрылся, мальчик хорошенько притоптал землю, чтобы барон де Го и его солдаты не разрыли его и не надругались над трупом.

Сестра Шарлота в это время спустилась в подвал, облокачиваясь о стены. Она бы с радостью села на ступени, но потом могла просто с них не встать, поэтому отгоняла спасительную мысль. Факел мешал ей и норовил обжечь лицо и волосы. Наконец, она дошла до дубовой двери, которая, к счастью, не была заперта. Стараясь не затушить факел, она осторожно положила его на бочку. Затем, снова передохнув, она стала подтаскивать культями за голову и ноги и зубами за одежду солдат, лежащих на лестнице и в коридоре, к бочкам. Свалив всех в центре подвала, она вытащила несколько бутылок и разбила их около спящих тел. Вино брызнуло во все стороны. Сестра Шарлота доставала всё новые и новые бутылки. Наконец, когда вином основательно залило спящих солдат, пол и бочки вокруг, сестра Шарлота решила передохнуть. В это время в подвал спустился перемазанный землёй Жоэс.

– Кинжал с собой? – задыхаясь, спросила сестра Шарлота. Мальчик, глядя расширенными глазами на мокрых солдат, кивнул. – В нескольких бочках сделай дыры, чтоб наверняка.

– Но это… убийство! – прошептал он с испугом.

– Отвернувшись от нас и этого места, бог дал нам право самим решать. Я решила их убить. Лучше их, чем они ещё будут убивать и пытать других людей. Сами они не остановятся, зато сколько жизней мы спасём.

Мальчик посмотрел на неё. Страх на его лице сменялся сомнением, затем, решимостью. Он подошёл к ближайшей бочке и с третьего раза сделал в ней дыру. Тоненькая струйка потекла, заливая остальные бочки. То же он проделал ещё с тремя.

– А теперь уходи, – произнесла сестра Шарлота. – Не бери греха на душу. Я всё сделаю сама.

Она покачнулась и упала. Мальчик кинулся к ещё тлеющему факелу и раздул его. Потом подал факел женщине и бросился наверх из подвала. На выходе он, перекрестившись, старательно запер за собой тяжёлый засов.

Сестра Шарлота поднесла факел к ближайшему солдату. Ткань его штанов, пропитанная вином, занялась быстро. Сестра Шарлота подползла к следующему. Вскоре весь подвал пылал, как большой костёр. Сестра Шарлота бросила факел в бочки и запела «Te Deum»1.

От жара и дыма некоторые солдаты стали просыпаться. Однако сонная трава делала их неповоротливыми и осоловевшими. И прежде, чем кто-либо сообразил, что случилось, огонь охватил их тела, закованные в лёгкие латы.

Наконец, один солдат очнулся от дурмана и яростно стал стаскивать с себя латы и хлопать по телу, пытаясь сбить огонь.

– Зря стараешься, – произнесла сестра Шарлота. – Ты всё равно здесь сдохнешь. Дверь заперта. В бочках, кроме вина, есть еще смола и порох. Так что из тебя получится знатный ужин на пиршестве сатаны.

Солдат диковато посмотрел на неё и бросился к двери. Тяжёлый морёный дуб стоял, не шелохнувшись.

– Ах ты, ведьма! – взревел солдат, кидаясь к сестре Шарлотте. – Я убью тебя!

– Я всё равно умру, – зло улыбаясь, сказала она. – А после того, что вы с вашим хозяином тут сделали, смерть будет наградой. Только умру я не одна. А со всеми вами.

Солдат схватился за голову и снова бросился к двери. Тяжёлый воздух мешал дышать. Жар, проникавший под лёгкие латы, испекал тело не хуже жаровни. Завывания очнувшихся солдат перекрывали шум пожара. Сестра Шарлота смотрела на это, и жестокая улыбка не сходила с её губ.

Наконец, чувствуя приближение смерти, она закричала:

– Да свершится правосудие божье! – и рассмеялась злым смехом.

Когда стих последний звук её голоса, её голова с глухим стуком упала на каменный пол. Подвал продолжал гореть. Едкий дым выползал из-под двери. Солдаты, еле передвигая ноги, кашляя и чихая от удушающего воздуха, сгрудились у двери и пытались её сломать, громко крича. Вскоре крики утихли. Вслед за ними утихли и удары о дверь.

Рассвет занимался над монастырём. Тяжёлые тучи, подгоняемые ветром, бойко бежали по небу. Когда первые лучи солнца упали на крышу монастыря, из церкви вышли Бертран де Го и Катерина ле Муи. Барон оглядел пустой двор и поваленный крест.

– Что здесь произошло, чёрт возьми? – прорычал он.

Катерина указала на струйку дыма, тянущуюся от здания монастыря.

– Какая-то монашка осталась жива.

Она вытащила кинжал и пошла к дверям. За ними раздался глухой взрыв, заставивший женщину отскочить. Барон обошёл двор и остановился у выгребной ямы. На его губах появилась усмешка.

– Молодцы, ребята, нечего сказать. Облегчили работу.

Он заметил лестницу у одной из стен. Камни над ней были в царапинах. Очевидно, кому-то не хватило высоты лестницы и он, цепляясь за старые, местами вывалившиеся камни, поднялся по стене. Бертран де Го ступил на первую перекладину.

Когда он добрался до верхней, над ним стена возвышалась ещё футов на восемь. Он не стал повторять путь, проделанный кем-то до него. С другой стороны стены глубокий ров с водой, и тот, кто бежал этим путём, наверняка либо утонул в холодной воде, либо замёрз, если смог выплыть.

Бертран де Го спустился на землю. К нему подошла Катерина ле Муи.

– Все наши солдаты мертвы, – мрачно сказала она.

– Что случилось?

– Какая-то монашка разлила вино и сожгла их.

– Ну и чёрт с ними. Наймём других. Деньги у нас есть. Да и монастырь небедный.

Он разразился громким смехом и хлопнул свою подругу пониже спины.

– Мне здесь нравится. Я остаюсь здесь.

– Хорошо. Только сделаем всё по-своему. Это будет наш замок. Наш дом. Наше гнездо.

– Согласен.

Выглянувшее из-за туч солнце осветило мужчину и женщину в чёрных одеждах, стоявших обнявшись, поваленный крест и кучу обгоревших тел посреди разорённого монастырского двора.

Одинокая фигурка в рваной, мокрой, закопченной одежде, беспрестанно крестясь и что-то шепча, не оглядываясь, бежала от монастыря. Жоэс, которому страх, отчаянье и решимость придавали силы выбраться из монастыря, обламывая ногти и замерзая в ледяной воде, слабея, добежал до леса. Прислонившись к широкому стволу, он опустился на землю. Мороз сковывал его тело. Ему очень хотелось спать. Борясь со сном, он всё повторял и повторял то, что сочинил в эту страшную ночь:

Наконец, силы оставили его, и рождественское солнце осветило одинокую маленькую скрючившуюся фигурку в зимнем замерзшем лесу – последнюю жертву бойни, учинённой Бертраном де Го в канун праздничного дня.