Совет новгородских бояр
На улице моросил мелкий дождик, когда ко двору посадника Павши Ананьевича подскакал гонец на взмыленной лошади. Посадник был полностью загружен насущными делами и совсем не заметил, как лето плавно закончилось и листья стали опадать. Солнечные дни стали редкими, зато зарядили дожди.
Павша Ананьевич, посадник Новгорода, был вынужден решать одну из самых болезненных для Новгорода проблем – продовольственную. В городе пока ещё были запасы зерна, но из-за того, что Юрка Паскуда стал останавливать обозы, везущие зерно в Новгород с Низа, цены на хлеб взлетели. Народ пока не роптал, но посадник себя обманывать не хотел. Он прекрасно понимал, что если эту проблему не решить, то ударят в вечевой колокол и сместят его. Вон боярин Михаил Мишин и вовсе поговаривает, что зря, мол, великого князя прогнали. Он, мол, законный правитель и прочее. Да и боярин Павел Дмитриевич, тот самый, что грозился вече своё собрать, чтобы великого князя не изгоняли, его поддерживает. Правда, Павел Дмитриевич пустозвон, и бояться его не стоит. Боярин любит нагнать на себя важности, но едва ли решится предпринять какие-нибудь действия.
Павша прокашлялся и вышел к гонцу. Простуда привязалась к старику и никак не хотела проходить.
Гонец спрыгнул с коня и, поклонившись Павше Ананьевичу, начал говорить:
– Боярин Артемий Варлаамович кланяется тебе и говорит, что князь Дмитрий Александрович не хочет принимать престол, с которого вы согнали его дядю. Артемий Варлаамович сообщает ещё, что он двинулся к другому сыну Александра Невского – Андрею Городецкому.
– Спасибо, сынок! Иди, откушай с дороги.
Павша Ананьевич послал своего внука Захара созвать бояр к нему в терем, чтобы держать совет.
Именитых людей Новгорода ждать посаднику пришлось не менее четырёх часов. При князе они собирались за час-полтора, отметил посадник. Если так и дальше дело пойдёт, то они совсем из повиновения выйдут и станут творить кто что захочет. Всё-таки хоть какой-то князь нужен. Нельзя Новгороду без него! Пропадёт!
Самым последним пришёл Себеслав Игоревич, зять посадника. Себеслав сильно нажился на торговле хлебом и теперь считал себя едва ли не сильнейшим и влиятельнейшим человеком Новгорода.
Именитые люди, собравшись в тереме у Павши Ананьевича, ссорились между собой, выясняя торговые интересы. Кто-то наживался на нехватке хлеба, а кому-то это грозило и вовсе разорением.
– Именитые люди Новгорода, – обратился ко всем посадник, однако бояре, не слыша его, жарко спорили о ценах на хлеб.
Павша Ананьевич постоял немного и вновь обратился к боярам.
– Беда! Князь Дмитрий Александрович не хочет княжить в Новгороде!
Услышав слово «беда», именитые люди Новгорода хотя бы обратили внимание на своего посадника. Впрочем, кто хочет, а кто не хочет княжить, никого из них не интересовало, так как каждый считал, что князья просто мечтают получить такой лакомый кусочек, как Новгород.
Бояре продолжили свои споры, иногда посматривая на Павшу Ананьевича, словно недоумевая, зачем старый дурак отрывает их от важных дел. Сам бы лучше занялся делом. Сейчас не наживётся только совсем глупый.
– Что делать будем, бояре? – спросил у них Павша Ананьевич.
Именитые люди Новгорода на несколько секунд перестали спорить, выказывая дань уважения посаднику, но что-то отвечать и советовать ему никто не собирался.
– Сдаётся мне, что вам совсем не интересно, чем обернётся изгнание великого князя, а я вам, бояре, скажу. Это вы сейчас на хлебе наживаетесь, а когда народ с вас ответ потребует, что делать будем? Когда великий князь с ратью под Новгород придёт, вы также будете только о торговых делах думать?
– Павша Ананьевич, – ответил ему боярин Антон Васильевич, тот самый, у кого в своё время Ядвига отобрала терем, – за дни, когда Юрка Паскуда управлял нами, мы чуть не разорились. Вот сейчас самое время и мошну пополнить. Он нас сам разорил, а теперь сам и озолотит.
– Бояре! Вы что, не понимаете, что великий князь только и ждёт того, чтобы голодный народ собрал вече и потребовал позвать его обратно!
– Ну вот когда потребует, тогда и позовём, посадник! – на голубом глазу сказал боярин Себеслав Игоревич, зять Павши.
Новгородские бояре продолжили свои споры, и посадник понял, что остался совсем один. Все теперь только о своём благе думают и о том, как нажиться, а вовсе не о городе и не о том, как вольницу города сохранить. Большинству вполне хватало того, что им дали возможность крепко набить свои карманы, а остальное их едва ли интересовало. Павша понял, что если не начать действовать жёстко, то за всё расплачиваться придётся ему одному.
– Вот что я вам скажу, именитые люди Новгорода. Я посадник, и я запрещаю с сего дня торговлю хлебом! Ежели кто ослушается, то знайте, любой гражданин Новгорода сможет забрать хлеб этот бесплатно и наказания за это не понесёт никакого.
Бояре враз смолкли и уставились на Павшу Ананьевича, который сразу приосанился и неспешно продолжил:
– Нам надо определить, кто будет нашим тысяцким. А после мы соберём вече, чтобы народ его утвердил. Кого тысяцким избрать думаете, бояре?
– Павша, это что значит, что торговать хлебом ты не разрешаешь?! – воскликнул боярин Варфоломей Ильич, тоже обобранный в своё время Юрием Андреевичем. – Тебе хорошо, ты посадник, а нам как жить прикажешь? Если хлебом не торговать, то мы едва ли убытки свои покроем.
– Правду говорит боярин, – поддержали его остальные.
– Тебе, Павша Ананьевич, хорошо, тебя Юрка Паскуда не грабил, а нам своё вернуть надобно! Как торговали хлебом, так и будем, а не то и вовсе всё попрячем, и сам думай, чем народ кормить! – поддержал Варфоломея Ильича боярин Антон Васильевич.
Павша Ананьевич не знал, что и делать. Заставить бояр что-либо сделать он не мог. Для этого и нужен был князь. А оставшись без него, Новгород превращался в большой рынок, где всё решали только деньги. Если это не остановить, то рано или поздно кто-нибудь и сам город продать решился бы.
Слово взял Себеслав Игоревич. Поскольку он нажился на торговле хлебом больше других и планировал ещё наживаться, то его интерес был, наверное, самым большим из всех.
– Хоть ты и тесть мне, а говорить тебе в глаза не побоюсь, – под одобрительный гул начал свою речь Себеслав, – это ты хотел к власти прийти и нас подбивал против великого князя, а теперь, после того как мы поддержали тебя, сам хочешь править как князь. Не бывать этому, дорогой Павша Ананьевич. Я, хоть и родственник тебе, плясать под твою дудку не намерен. Коли запретишь торговать хлебом, так мы сами вече созовём и потребуем от тебя ответа. Почему после того, как ты к власти пришёл, нам хлеб перекрыли?
Павша Ананьевич понял, что его пытаются сделать крайним, и решил встать на сторону тех, кто от роста цен на хлеб только терял.
– А я вот что тогда, боярин Себеслав, тебе скажу. Не ты один убытки терпел! Все мы здесь настрадались, пока Паскудник мучил нас. Так почему только вы должны мошну свою пополнять слезами православных? Не бывать этому сраму! Вон боярин Роман Константинович тоже от Юрки Паскуды пострадал, а на слезах православных наживаться не стал! Я вам тоже этого не позволю. Хотите торговать хлебом – ладно, торгуйте, но чтоб цена более чем в десять раз не увеличивалась. Ты вон, Себеслав, сказывают, в сорок раз цену увеличил! Не по-христиански это. Не более чем в десять раз! А с продажи будете в казну города пятую часть отдавать, и с них я буду жертвам Юркиного произвола компенсации выплачивать.
Теперь бояре окончательно разделились на два лагеря. Те, кто успел скупить хлеб, были категорически против, а те, кто не успел, стояли стеной за посадника.
Давно наступила ночь, а обсуждать должность тысяцкого так и не начали. Уже к утру приняли решение, что цена на хлеб не должна превышать в двадцать раз цену, которая была при Ярославе, и в казну должны платить всего десятую часть. Грамот никаких составлять не стали, и разошлись все очень недовольные, при этом каждый считал себя ограбленным и несправедливо обобранным, включая Павшу Ананьевича, который между делом присваивал себе две трети доходов города, но, занятый делами государственными, не успел скупить хлеб.