Глава II
Первый вечер, проведенный на новом месте, оставил далеко не благоприятное впечатление в душе Ии. И если бы не сознание, что жизнь её с этого дня скрасится близостью брата, которому она сможет принести хотя бы небольшую пользу, воспитывая внуков его тестя, Ия ни за что бы не согласилась поселиться здесь.
Уже не говоря о том, что только что происшедшая в детской сцена оставила тяжелый осадок в душе молодой девушки, первые впечатления её здесь были самого нерадостного характера.
Во время обеда, который начался лишь в семь часов вечера, и который подавала та же нечистоплотная кухарка в засаленном платье, отворившая им дверь, успокоенная Нетти трещала без умолку. От недавних неприятностей, очевидно, в душе её не осталось и следа. Недавние слезы были забыты. Говорилось за столом о предстоящем сегодня зрелище, о балете, куда Андрей Аркадьевич вез нынче вечером тещу и жену.
Потом беседа коснулась будущего костюмированного бала, который должен был состояться у них, если только американец Томсон купит у молодого художника его новую картину.
Нетти, не зная еще наверное, будет ли бал или нет, уже приобрела себе розового атласа на платье для костюма Весенней Зари, который ей обещал разрисовать акварелью Андрей Аркадьевич. И теперь, за столом, не умолкая ни на минуту, она звенела своим птичьим голоском о своем костюме, о том, каким великолепным выйдет, это платье, и какой огромный успех она будет в нем иметь.
Дети, Надя и Жура, наравне с остальными слушали эту пустую бессодержательную болтовню. К счастью, они были заняты едой и мало, по-видимому, обращали внимания на речи тетки. И все-таки, Ия была бесконечно рада, когда закончилась скучная процедура обеда и ее вместе с её маленькими воспитанниками выпустили из-за стола.
Взяв детей за руки, она провела их в детскую.
До укладывания в постели им оставалось час времени или около того.
– При Даше мы иногда ложились и в двенадцать! – объявил ей не без доли хвастливости Жура.
– Даша, бывало, уйдет на кухню, засидится там, да и забудет, что нас пора укладывать, – подтвердила слова брата Надя, – a наших постоянно нет дома, они каждый вечер уезжают куда-нибудь. Дядя André еще реже, a тетя Нетти с Констанцией Ивановной всегда или в театр, или на бал. A то понаедут сюда гости. Много, много народу. Тетя Нетти поет или играет на рояле. Потом хором все пойт. Даша откроет дверь, a мы, лежа в постелях, слушаем…
Ия с сожалением взглянула на девочку, потом перевела глаза на её брата. «Бедные дети, – промелькнула грустная мысль в её голове, – какое вам дают воспитание. Слушать по ночам хоровое пение взрослых или романсы Нетти, вместо того, чтобы спать!» И тут же молодая девушка объявила своим воспитанникам, что спать они будут ложиться с этого дня ровно в девять часов вечера, потому и обедать им придется тоже раньше, отдельно от взрослых, потому что ложиться с полным желудком вредно для здоровья.
Все это она подробно и толково объяснила близнецам. Те совершенно спокойно выслушали ее. Обеды сообща со взрослыми доставляли им мало удовольствия. Если Нетти не представлялось приятной для неё перспективы ехать после обеда в театр или на вечер в гости, то она, по словам детей, брюзжала и придиралась к ним за столом. Правда, дедушка и дядя André всегда заступались за них перед теткой, но что они могли поделать с Нетти, когда та сердилась и выходила из себя.
– Мы терпеть ее не можем, я и Жура, – самым откровенным образом призналась Ии Надя, – и Констанцию Ивановну тоже. Нетти злая, a Констанция Ивановна ужасно вспыльчивая. Никогда не разберет, в чем дело, всегда вспылит и накричит… Мы с Журой дедушку любим и дядю Андрюшу тоже… Он добрый, хоть и слушает все, что тетя Нетти наговаривает на нас, a еще больше дяди любим нашу Дашу! Ах, Ия Аркадьевна, вы не знаете, какая она чудная, какие сказки умела рассказывать нам, – захлебываясь от восторга, вскричала Надя.
– Да, да, расчудесные сказки, страшные-престрашные! A тетя Нетти ее прогнала. A вы умеете рассказывать страшные сказки? – неожиданно обратился к Ии Жура.
– Нет, голубчик, страшных сказок я не знаю совсем, – просто отвечала Ия, – но зато я знаю то, что не менее сказок может заинтересовать вас обоих. Я стану рассказывать вам то, что бывало на самом деле, что случалось в прежние времена у нас на Руси и в чужих странах, и это, я думаю, понравится вам гораздо больше самых страшных небылиц.
– Ах, правда? Неужели? Тогда расскажите нам, расскажите все это сейчас, поскорее! – И дети запрыгали около Ии, хлопая в ладоши от радости.
– Нет, мои дорогие, теперь уже поздно и вам пора спать, – возразила Ия. – A завтра утром вы много интересного, чрезвычайно занятного для вас услышите от меня. Теперь же, если хотите сделать мне удовольствие, раздевайтесь скорее, мойтесь, причесывайтесь на ночь и молитесь Богу…
– Как? Мы должны причесываться на ночь и мыться? – раскрыл удивленные глаза Жура, – но Даша никогда не требовала от нас, чтобы мы умывались на ночь!
– Да неужели она заставляла вас ложиться вот с такими руками? – Тут Ия, притянув к себе мальчика, поймала его грязную, как у трубочиста, ручонку и поднесла ее к его собственным глазам.
Жура сконфузился.
– Хорошо, мы будем мыться, – сказал он просто.
В десять часов дети уже спали. Перед тем, как юркнуть в свою жесткую, далеко неизящного вида кровать, купленную, по-видимому, где-нибудь на толкучке, Надя долго крестила брата и целовала его.
– Это я за маму, – заметя удивленный взгляд Ии, устремленный на нее, поспешила она объяснить молодой девушке: – я старше Журы на один час и должна, как старшая, заботиться о нем.
– A я, её брат и мужчина, должен защищать ее, как слабую женщину, – самым серьезным образом заявил Жура.
Наконец, и «слабая женщина» и «маленький мужчина» улеглись по своим постелям.
Очень скоро ровное дыхание детей оповестило Ию, что они спали крепким сном безмятежного детства. Заслоняя рукой свечу, она приблизилась к кроваткам близнецов. Оба ребенка сейчас похожи на двух маленьких ангелов, с их рассыпавшимися по подушкам мягкими локонами и спокойными, серьезными личиками.
Теперь Ия невольно задала себе вопрос: чем могли не угодить Нетти эти, насколько она успела узнать их, очаровательные ребятки, за что она так аттестовала их?..
С детей её мысли перешли на саму молоденькую хозяйку дома. Время и положение замужней женщины, казалось, совсем не изменили Нетти. Это была та же пустенькая, легкомысленная и не в меру себялюбивая девочка, какой впервые встретила ее Ия восемь лет тому назад на веранде помещичьего дома в «Лесном».
От Нетти думы Ии пошли дальше. Предстоявшая ей жизнь в доме брата с первого же вечера, проведенного ею здесь, не улыбалась ей. И сам дом этот был какой-то странный, насколько успела заметить Ия. Полный хаос царствовал здесь. Не говоря уже о вещах, обстановке комнат, приобретенной, очевидно, в разное время на рынке, частью поломанных, частью запачканных, Ия успела разглядеть сегодня и грязные не подметенные полы и нечистые стекла на окнах и запачканную скатерть. Разрозненный сборный сервиз, отбитые ручки на мисках и соусниках, треснувшие и вдобавок плохо вымытые тарелки, и самый обед с жидким супом, похожим на какую-то бурду, с перегоревшими котлетами, все это говорило за то, что хозяйка в этом доме мало заботилась об удобствах живущих в нем других членов семьи.
По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. A между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.
С мысли о брате Ия перешла на себя.
Вот перед ней та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У неё нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. A здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но и даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. A между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более, что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Ию: мысль о взбалмошном характере Нетти не давала ей покоя. Как то уживется она, Ия, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут еще ожидать ее здесь впереди, раз в первый же вечер её приезда сюда могла разыграться такая нелепая, такая бурная сцена!
Ия так глубоко задумалась над предстоявшим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала приблизившихся к двери шагов, не видела появившейся на пороге фигуры и очнулась только тогда, когда незнакомый голос произнес подле неё:
– Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой повидать.
И молодая девушка с бойким лицом и живыми, веселыми, добрыми глазами предстала перед Ией.
– Вы должно быть Даша? – догадалась Ия.
– Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. A потом, думаю, дай зайду… Марья и то говорит: барышня, гувернантка новая – добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумлений в детскую, Даша, не прогонит небось. Барчат своих погляди. Вот и пришла, не обессудьте, барышня…
И она низко, по-крестьянски, в пояс поклонилась Ии. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась сонными детьми.
– Наденька – ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой; – зашептала она быстрой скороговоркой, наклоняясь над спящими, – кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!
– Барышня! Миленькая! – вдруг неожиданно обратилась она к Ии, – не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как в загранице-то она, да и здесь с ними последнее время обращалась. A мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила с барыней, матерью ихней… Барыня-то уехала моя, a я при них и осталась. Чего не навидалась только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков моих перенесла. Княгиня Констанция-то Ивановна еще туда сюда, горяча да отходчива, a Анастасия Юрьевна – что твой зверь-аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду матку как есть отрезала, да и ушла.
– Напрасно ушли, Даша. Дети без вас скучать будут, привыкли они к вам.
– Привыкли, ангелочки, что и говорить привыкли, a только не приведи Бог прожить с барыней молодой хоть одну неделю. Жаль мне вас, барышня, до смерти, да и вам скажу, хошь сердитесь на меня, хошь нет, a не жилица и вы в здешнем доме, даром, что Андрею Аркадьевичу родной сестрицей приходитесь. Помяните мое слово, недолго вы останетесь с аспидкой этой, молодой барыней здесь.
И долго еще говорила на эту тему Даша, то отходя к детским кроватям и любуясь спящими детьми, то снова приближаясь к Ии и развертывая перед молодой девушкой ряд самых безотрадных, печальных фактов, происходивших в семье Вадберских и Баслановых.
– Жаль мне сердечно и братца вашего, Андрея Аркадьевича, – говорила Даша, – потому, как хороший они господин. Не надолго их при такой жизни хватит. Работают они, трудятся день и ночь, почитай, в своей мастерской картины пишут, месяцами сидят над ими, картинами этими-то, a продали, смотришь, денежки получили и опять ничего нет. По счетам от портних разных для молодой барыни так все и разойдутся. Все как есть до единой копеечки на наряды да выезды Анастасии Юрьевне идет. Уж так-то жаль молодого барина, так жаль, что и сказать невозможно, – заключила, едва не плача, свой рассказ Даша.
Поздно вечером ушла она из детской, предварительно перекрестив и поцеловав спящих детей и оставив новый ряд сомнений в душе Ии.