Говорит мама
Меня, студента, она частенько предупреждала:
– Ты ж там сильно по ресторанам-то не ходи. А то потом будешь голодать, дистрофиком станешь – все болезни начнут приставать…
Поужинали. Батя берет конфету к чаю, пытается ее раскусить, но не получается. Матушка: «Та брось в чай, там растает, або другую возьми, шо ты мучаешься?!»
Что-то дожевывая, я невнятно произношу:
– Шлоны, кода шточат жубы, уирают.
Отец, соображая, что я сказал, спрашивает сразу маму, будто я – безответное радио:
– Что он сказал?
Махнув рукой, она переводит:
– Та вин каже, шо слоны, когда сточат зубы, играют…
Я поперхнулся от зарождающегося хохота:
– Да не играют, а умирают!
Смеемся вместе с мамой. Она сквозь смех:
– Та я ж и думаю – в чего ж они могут играть? Без
зубов-то?!..
Получили телепрограмму на будущую неделю. Мама взялась отмечать интересные передачи. Все мыльные оперы подчеркнула, что-то еще. Потом прочитала что-то такое, что воскликнула:
– О-го!
– Что там такое? – удивился я.
– Ото да, стара яка!
– Кто?!
– Та ось тут написали: «Жан Марэ. Мне 80 с половиной лет». Ото стара яка!
– Так это французская кинозвезда.
– Та я знаю, шо звезда, – с видом киноведа отмахнулась матушка. – Так стара яка!!!
– И это мужчина…
– М-да? Ой, ну старый якый…
Увидела в телепрограмме какой-то фильм Кончаловского.
– А хто це? – спрашивает.
Я объяснил, что это брат Никиты и сын Сергея Михалковых, что тоже кинорежиссер, только снимает фильмы в Америке. Что очень похож на Никиту, а по голосу они все как-то одинаковы… Она махнула рукой:
– А-а… Та знаю я прекрасно того Михалкова…
В эпоху суверенизации Украины, когда стали отключать свет, по радио услышали рекламу каких-то новых люстр, кажется: «Багато пройдэно шляхив людством для того, щоб було свитло!» (Много пройдено дорог человечеством для того, чтоб был свет!)
– Ага. Зато теперь хоть в темноте сиди! – тут же отреагировала матушка…
Когда Украина обзавелась своим «незалежным» телевидением, матушка поясняла новую структуру программы «Время»:
– Сначала говорят, шо у нас ото творится, потом – шо у вас, но без физкультуры. Бо она тоже только наша…
– Як ты часто пьешь кофэ свое! – сокрушалась матушка.
– Ма-а-а-ма, – огорчался я, – надо говорить не «кофэ», а «кофе». И не оно, а он. Кофе мужского рода!
– Да? Ну ладно. Так все равно ж ты пьешь его много!
Дня два я поправлял мамино «кофэ». Утром третьего дня после завтрака:
– Ну а теперь будем пить хто шо хочет. Миша, наверное, свое кофэ, да?
– Ма-а-а-а-ма!
– КофЕ-кофЕ-кофЕ-кофЕ! – улыбаясь, скороговоркой исправилась матушка.
В каждый мой приезд матушка стояла у плиты, как сталевар – варила, жарила, парила всякие вкусности. Потом обставляла стол тарелками, кастрюльками, сковородками.
Зачастую по вечерам я ходил в гости к Татьяне. У нее тоже – борщ, котлеты, рыба и т. п.
Как-то, накрывая на стол, мама произнесла:
– Оце ты сейчас покушаешь борщечку, потом – гречневу кашку – ой вкусная ж! – с отбивными, потом погуляешь – я сырники пожарю. Со сметанкой чи с чем ты захочешь. А после тебе надо будет БЫСТРО проголодаться – к Татьяне ж пойдешь…
– Галя письмо прислала. Обижается, шо дочка на
нее голос повышает… Та сейчас такая жизнь настала, шо сам на себя будешь голос повышать…
В программе «Время» показывали Павла Грачева, бывшего тогда еще министром обороны. Он «лепил горбатого» по поводу применения какой-то бомбы (чуть ли не атомной) в Чечне.
– От дурко! – всплеснула руками мама, – он хоть соображает, шо говорит?! Та бомба як хгахнет – будет знать!!!
Мама все время думала, что она толстая. Хотя на самом деле ее можно было с большой натяжкой назвать «полненькой». Если видела действительно толстую тетку, то говорила: «Оце да. Ну, я ж-то не такая, правда?» Ходила мама «уточкой», в перевалочку, потому что ноги болели. Отправляясь за покупками, брала «кравчучку» – сумку на колесиках. Рано утром уходила на рынок. Возвращалась, когда я уже просыпался… Однажды приходит и говорит:
– БЕГУ я на базар. Дывлюсь – две старухи тоже БЕГУТ…
В одно лето в гости приехали я, брат с женой и дочкой. Матушка купила две буханки хлеба. И прокомментировала:
Народу у нас теперь багато. Поэтому я буду ВСЁ по две буханки брать!
Привез ей какую-то книгу почитать. Кажется, Викторию Токареву.
– Ну, оставь, гляну – шо там.
– Ой, вам понравится. А потом можете Татьяне дать почитать.
Мама полистала книжку, потом выдала:
– Та хто, чи захочет она? Ей нравится читать такое – ШОБ В ТАЙГЕ ТАМ ШО-НИБУДЬ!!!
Поздно вечером по телевизору шла передача со Жванецким. Известный сатирик, сидя на даче, размышлял о жизни. Т. е. на экране был антиЖванецкий. Обычно такие «разговорные» вещи матушка недосматривала – засыпала. А тут была – вся внимание. Досмотрела Михал Михалыча, размышляющего на фоне цикад, и задумчиво сказала:
Ты ба-а-а… А я и не знала, что он такой печальный…
После очередного выпуска последних теленовостей:
– Ну, шо творится, това-а-арищи! Шо творится…
Потом задумалась на секунду и сказала:
– Та може, шо наладится, чи так и сдохнем при недохватке?!
Просевая муку, советовала:
– Я прочитала, что муку очень полезно просеивать. Тогда воздух соединяется с… Ну, тот воздух, шо вокруг нас, соединяется с тем, шо в муке… Ну или шо-то такое… Словом, очень полезно!
Привез фотографию моей подруги. Фотография черно-белая. Подруга – брюнетка.
– О, красивая девочка.
Пауза.
– Красивая. А она русская?
– Гречанка! – хохмацки отмел я все подозрения.
– О-о… Хто?! – почему-то на полуиспуге спохватилась мама.
– Гречанка! – не сдавался я.
– Ой, мне ж гречку перебрать надо! – и быстро пошлепала за гречкой, продолжая говорить, что да, девочка красивая…
– Ходила тут я в собес. Чи куда? Ну, там, где пенсию начисляют. Собес же? Пришла и кажу, шо я всю жизнь проработала, а одна знакомая и дня не работала – все домохозяйкой была. И шо? Я получаю такую ж пенсию, как и она. Як це так можэ буть? А они мне и начали шось объяснять. Долго говорили, якись проценты там… Я ничего и не поняла. Так и ушла. И даже спорить с ними не стала. А то одна с ними спорила-спорила, та умерла…
Гладит белье и говорит:
– Ото я дэсь прочитала, шо когда человек гладит утюгом, то у него калории расходуются, як у шахтера. Ты чуешь, Грыша? – кричит в спальню к отцу. – Я сейчас шахтером работаю!
Увидев трехэтажный частный дом, недавно построенный:
– Ото да! Това-а-арищи! Я издалека думала, что то кинотеатр новый. А оказалось, шо це дом такой выгатили! И нашо такой большой? Там же одних полов – мыть – не перемыть…
Заготовки угля и картошки – две осенние головные боли, которые постоянно мучили матушку. В итоге всегда все складывалось удачно – доставали и то, и другое.
Однажды привезли какую-то картошку. Может быть, не совсем ту, какую она хотела. Но чтобы как-то оправдать свершившийся факт, самоуспокаивалась:
– Ставчанскую картошку привезли… Вроде б то хорошая. В прошлом году соседка Валя посадила, и уродила картошка с ладошку. А ота, як ее – финская, чи шо, – говорят, якась невкусная. Желтая какая-то. Наверное, кормовая. Чи не финская?
– Голландская, – поправляет папа.
– А, да, голландская. Ну ото ж. Поганая она. Та хто зна… А шо делать? Это ж 450 тысяч одно ведро! Това-а-арищи! Когда ж такое было? Но ставчанская – все говорят – хорошая картошка. Валя ж садила. А накопала такую большую. Больше ладошки! Та теперь я спокойная – картошка есть. Три мешка аж. Хорошо, шо не ота – венгерская, чи яка она там? Шо там могут сажать в Венгрии той? Невкусная, кажуть. Один дядька взял ведро за 500 тыщ, и сварил. Съел и сказал – невкусная! А ставчанская – загляденье! От и Валентина ж посадила и не знала – будет чине? А она как пошла! От такие поросята! Та то и хорошо, шо не ота, не импортная… Теперь нам на зиму хватит. До весны надо съесть. А то в прошлый год столько набрали картошки, что уже весна – а она у нас есть и есть. Все уже молодую картошку кушают, а мы все старую кушаем…
Матушка больше 30-ти лет проработала регистратором в стоматологической поликлинике. Напарница у нее была – не подарок. Мама на нее жаловалась: «Ой, сколько слез я от той Марковны пролила – в уме не сосчитать. Ушла якось она в отпуск. С собой забрала будильник. А возвращается и – „где будильник?“ Та ты ж домой забрала, – кажу. Не поверила! Това-а-а-арищи! Хоть кол на голове теши! Ну, шо я тот будильник – съем, чи шо? У меня ж свой есть, только там батарейки надо поменять. А тут недавно шо утворила? Положила карту одного пациента не на ту букву. А пациент тот – ветеран войны, ходит челюсть вставляет себе. Он как бучу утворил! Все перерыли – нэма! Марковна в слезы и на меня – шо то я куда-то задевала карту ту! Това-а-арищи! А я как-то случайно глянула на другую букву – а карта та боком торчит!.. И главное ж, ходит – и не здоровается! Но ото если в следующий раз вона сама не поздоровается, то я тоже не поздороваюсь. От же ж хамка какая, а?!»
Это самый тяжеловесный приговор. Я ни разу не слышал от нее ни одного грубого (уж не говоря о матерном) слова. Предел ее возмущения звучал так: «Ну, хиба ж так можно делать?!» – ну разве так можно? Вроде бы, нельзя ж…
Не знаю, с кем можно сравнить маму по доброте душевной. Не знаю. Таких больше не встречал…