Глава 9,
в которой Семиаренс Элленгааль чудом избегает верной гибели, но Йорген с Кальпурцием хотят его похоронить
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца».
Непогода разыгралась на третьи сутки после выхода из лонарского порта Висс. Хозяева рассуждали промеж собой: ничего страшного, буря как буря, и не такие видали. И каторжники на веслах, наверное, впервые в жизни были хоть в чем-то согласны со своими мучителями. Буря как буря. Чай, хаживали в высокую волну, знаем…
Чего они там знали – их боги им судьи. Семиаренс Элленгааль, в свою очередь, знал совершенно точно: этой галере суждено погибнуть. Он не сомневался в роковой ее судьбе, как не сомневался в том, что день сменится ночью и следом за весной обязательно наступит лето. Она пойдет ко дну очень скоро, еще солнце не успеет скрыться за горизонтом. Потонет вместе с грузом китового жира и рыбьей кости, вместе со своими владельцами и тремя сотнями каторжников на веслах. Это случится неизбежно. Семиаренс Элленгааль предсказателем не был, он умел видеть лишь самое ближайшее и неотвратимое будущее.
Напрасно он рвался с цепи, напрасно кричал, молил хозяев, чтобы расковали людей. В ответ безмозглые гизельгерские торгаши стегали его бичом, насмехались жестоко и грязно. Но самое гадкое – гребцы на банках, товарищи по несчастью, смеялись с ними заодно! Конечно, каждый из них страстно желал бы обрести свободу, но желание, будучи униженным, унизить ближнего оказалось сильнее.
Тогда их участь стала Семиаренсу безразлична, и он озаботился собственной судьбой. А это требовало спокойствия и сосредоточения. Люди были разочарованы – представление окончилось. Налегли дружней на весла, не то мало ли – развернет судно поперек волны, тогда и впрямь конец. Альвы хоть и зовутся светлыми, но все как есть чародеи по природе своей, а у чародеев язык злой, не накликал бы беду. Жизнь-то своя каждому дорога, хоть без цепей, а хоть бы и в цепях. И подкомиты[10] с бичами были не нужны на галере в тот бурный день, не хуже свободных трудились каторжные!..
Буря гуляла по просторам Туманного моря, буря ревела от фельзендальских прибрежных скал до песчаных отмелей Силонии. Хлестала ветром, проливалась дождем, гнала водяные валы, один другого выше и страшнее… Обычная весенняя буря. Светлый альв Семиаренс Элленгааль из Нижних Долин ее больше не замечал. И ничего вокруг не замечал. Мир перестал для него существовать, сжался до размеров железного кольца – того, что приковало его к верной смерти.
…Не успевал он, ох не успевал! Все отчетливее становилось чувство близкой беды, уже не на часы – на минуты шел счет! Не всякий маг способен быстро разрушить железо усилием мысли, а Семиаренс Элленгааль магом не был. Так, практиковался иногда в юности, забавы ради. Это было слишком давно…
Должно быть, страх и отчаяние придали ему сил, позволили сделать невозможное.
Как это случилось, он не знал. Уже трещала обшивка бортов и в пробоины хлестала горькая морская вода, в панике металась команда, выли объятые предсмертным ужасом гребцы. Он один оставался спокойным и сосредоточенным среди этого гибельного хаоса, по-прежнему не видел ничего, кроме разъедаемого ржавчиной железного кольца.
И только хлынувшая в ноздри и рот вода заставила его вернуться в мир. Страшным было возвращение! Люди тонули, сотни людей. Они рвались со своих цепей что было сил, выворачивая лодыжки, раздирая связки, но железо держало крепко. Люди захлебывались один за другим. Движимый не разумом – животным страхом, альв забился вместе с ними. Он уже почти не мог дышать: вода была повсюду, вода бурлила и пенилась, все реже удавалось вынырнуть на поверхность, глотнуть воздуха. Сделав последний, отчаянный рывок, альв уцепился за край борта, почему-то нависший над головой, подтянулся на руках, рванул скованную ногу – один раз, другой, третий… И вдруг почувствовал, что цепи ее больше не держат. Проржавевшее кольцо треснуло напополам. Он был свободен!!!
Немного же стоит такая свобода! Немного прибавляет шансов на жизнь!
Галера шла ко дну. Семиаренс греб руками что было сил, стараясь отплыть от нее как можно дальше, но огромная водяная воронка уже затягивала его, безжалостно влекла ко дну. «Конец», – подумал он очень спокойно, почти отстраненно, но сопротивления не прекратил, потому что умирать тоже надо достойно.
Но он не умер. Это был один из тех чудесных случаев, которые потом приписывают особой милости добрых богов, счастливой судьбе или важной миссии в этом мире, которую потенциальный покойник исполнить не успел. В тот момент, когда силы его были на исходе, когда тело уже отказывалось служить и начинал меркнуть разум, он вдруг почувствовал под руками что-то твердое. Уцепился судорожно, воистину как утопающий за соломину… К счастью, не соломина это была, а куда более полезная в его положении вещь! Некрупная, дешевая гальюнная фигура в виде златокудрой и белотелой девы, вырезанная из легкого неблагородного дерева, всплыла на его спасение из морских пучин.
Нет, она не оторвалась от носа утонувшей галеры, Семиаренс даже не знал, имелось ли там подобное украшение. Эту фигуру купил на висском припортовом рынке один из владельцев судна, с тем чтобы перепродать заказчику из Бруа – обычная практика. В Гизельгере своих резчиков не было. Имелись они совсем рядом, в просвещенной Силонии, и были истинными мастерами своего дела. Скульптуры, вышедшие из их рук, являлись подлинными произведениями искусства, даже самая простая из них была достойна служить украшением королевских судов. Но особо притязательного вкуса гизельгерских мореходов они, увы, не удовлетворяли. У тех были свои представления о прекрасном. Когда статую волокли мимо гребцов по куршее на корму, Семиаренс успел бросить на нее беглый взгляд и был потрясен безобразием увиденного. Пропорции фигуры были совершенно непристойными, и светлый альв получил еще одно доказательство врожденной порочности рода людского.
Откуда ему было знать, что именно благодаря этому человеческому качеству он останется жив?
Непотопляемая дева кружила в мощном водовороте, созданном гибнущей галерой, но ко дну не шла, упрямо стремилась наверх. Он сидел или, скорее, лежал на ее деревянном теле, уцепившись ногами за осиную талию, руками – за шею, упершись подбородком в ложбину могучего бюста, и молил безымянных морских богов, в которых прежде и не думал верить, о спасении.
Он не знал, сколько длилась эта безумная карусель – казалось, невероятно долго. Потом вращение прекратилось. Он остался один на один с бурным ночным морем, его кидало с гребня на гребень, гнало куда-то – к далекому берегу или в открытый океан – он не знал, он даже не думал об этом, лишь крепче, до судорог в мышцах, сжимал жесткое тело своей спасительницы. И даже когда измученный разум окончательно померк, альв не разжал объятий.
Возвращение к жизни было медленным. Сперва вернулся слух. Семиаренс слышал шум близкого прибоя, истерические вопли чаек вдали, похрапывание лошадей где-то справа и два молодых голоса прямо у себя над ухом.
– А я тебе говорю, он живой! – убеждал один, северянин по выговору.
– Нет, утопленник! – возражал другой с выраженным южным, скорее всего силонийским, акцентом. – Синий весь, окоченевший – не спутаешь. Что я, по-твоему, мертвецов прежде не видел?
– А я, по-твоему, не видел живых?! – сердился первый. – Смотри, он уже ногой дергает!
Но южанин сдаваться не желал:
– Это у него конвульсии.
– Да не бывает у утопленников конвульсий!!! Ну хочешь, переверну его, чтобы ты убедился?!
– Ну переверни, если тебе приятно к трупам прикасаться!
– Говорю же, он не труп! А если бы даже и так – подумаешь, нежности! Мало я, что ли, их в своей жизни…
Тут Семиаренс почувствовал, что его тянут, держа под мышки.
– Эх, вот вцепился – не отнимешь! Как в родную! – хихикнул северянин.
– Трупное окоченение! – констатировал второй.
– Знаешь, ты уж определись, выбери что-то одно: либо конвульсии, либо окоченение! А еще лучше помоги мне его отцепить!
– Ну вот еще, стану я трупы трогать! Идем уже, пусть себе лежит.
– Нельзя. Он жив, и наш благородный долг – оказать ему посильную помощь. Иначе не видать нам удачи в пути! – Похоже, представления о благородстве у северянина были прочно увязаны с личной выгодой.
– Согласен. Давай его похороним с честью. Это большее, что мы можем для него сделать.
– Нельзя его хоронить!.. И вообще, о какой чести можно вести речь, пока он с этой… на этой… В любом случае стаскивать надо! Помогай!
Его снова стали тянуть, грубо и бесцеремонно – похоже, защитник его в глубине души тоже считал, что имеет дело с трупом, а спорил из чистого упрямства. Семиаренс рефлекторно сжался на своем неудобном ложе.
– Как клещ! – последовал комментарий силонийца. – Не поддается! Йорген, давай его прямо с этой штукой закопаем, никто и знать не будет. Мертвые сраму не имут!.. И чего он так в нее вцепился?
«И правда, чего это я? – подумал альв, разум мало-помалу начинал к нему возвращаться. – Как бы и впрямь живьем не зарыли!» Он ослабил хватку.
– О-го-го! Подается! – обрадовался тот, кого звали Йоргеном. Семиаренс почувствовал, как тело его заваливают набок. – Ну вот! Только закапывать его все равно не будем. Даже если ты вдруг прав. Потому что он альв. Альвы любят быть похороненными в дуплах вековых дубов или в карстовых пещерах. На природе, короче. Чтобы было удобнее с ней сливаться.
– Правда? А ты откуда знаешь? – Южанин удивился не то его осведомленности, не то странности чужого обычая.
– Знаю. В лесах нашего ландлага полно светлых альвов. Моя родная мачеха – светлая альва!
– «Родная мачеха» – так не говорят, – машинально поправил силониец.
Но северянина его замечание неожиданно задело.
– Вот тут ты неправ, друг Тиилл! Суди сам. От брака моего отца и его третьей жены-альвы появился на свет наш младший брат Фруте. Ты же не станешь отрицать, что он мне родственник?
Возражений не последовало, и Йорген продолжал:
– И матери своей он тоже родственник. Значит, мы с ней родственники через него. Вот если бы Фруте не было, она была бы мне чужой мачехой, а так – родная!
– У тебя очень своеобразные представления о родстве, – заключил Кальпурций.
О предполагаемом утопленнике оба, похоже, забыли. И напрасно. Он, утопленник, фыркнул! Очень уж забавным показался Семиаренсу их диалог.
Последующий характерный шум дал ему понять, что от него шарахнулись.
– Ну что я тебе говорил?! – Теперь в голосе Йоргена звучало торжество. – Живой! А ты его закопать хотел!
Но и южанину было упрямства не занимать.
– Да, был неправ! Не закапывать его надо, а истреблять осиной! Сдается мне, это уже вампир!
– Вампир?! Днем?! И чтобы ты знал, друг мой Кальпурций, альвы вообще никогда не превращаются в вампиров! Это чуждо их светлой природе!.. А хорошо, что не надо его хоронить, правда? Где бы мы взяли вековой дуб?
– Пещерой обошелся бы… Тпр-ру, окаянная! Йорген, будь другом, придержи это безмозглое животное, я одеяло достану! Надо его укрыть… И костер не помешает… Эх, как бы нам его в чувство привести? Ты не умеешь?
– Ну… Водой надо побрызгать, – неуверенно предложил северянин.
– Какая вода, он и так насквозь мокрый!
И тут Семиаренс понял, чего хочет больше всего на свете. Воды!!!
– Воды-ы!! – прохрипел лежащий. Перекатился с бока на спину, вытянулся, запрокинул голову и снова попросил: – Воды-ы!!!
«Лучше бы мы его не находили», – малодушно подумал Кальпурций Тиилл.
Слишком уж походил альв на умирающего, сын государственного судии обращаться с такими не умел и, скажем так, брезговал. У Йоргена жизненного опыта было гораздо больше, он ловко напоил несчастного из фляжки.
И Семиаренс окончательно вернулся к жизни. Он открыл глаза. Увидел серое, низко нависшее небо и белых чаек в нем. Увидел лица двух очень молодых парней, склонившихся над его телом. В глазах – минимум сочувствия, максимум любопытства. Что ж, это понятно в их возрасте. Не бросили на произвол судьбы – уже за то спасибо.
Не стоило большого труда понять, какой из их голосов кому принадлежал. Один был типичным человеком и типичным силонийцем: четко очерченное лицо с чуть выступающими скулами и красивым прямым носом, большие миндалевидные глаза, светлые волосы локонами… Значит, это его звали Тииллом. Второй, по имени Йорген, «родной пасынок альвы», человеком не был, по крайней мере Семиаренсу так показалось в первый момент. Только приглядевшись внимательнее, он понял, что это и не чистокровный нифлунг. Плод смешанной пары, рожденный от человека и нифлунга. Ничего, удачное сочетание. Ни одну из этих рас по отдельности альвы не считали красивой. Их гибрид вышел много лучше…
«Зачем я так думаю о нем – «гибрид»? – мысленно укорил себя Семиаренс. – Он не животное, он хороший, милый мальчик, который любит свою мачеху, интересуется обычаями чужих народов и не оставляет полумертвых незнакомцев в беде. Возможно, движут им при этом не самые бескорыстные мотивы, но главное – результат…»
– Ну что, больше не собираешься сливаться с природой? – участливо спросил Йорген, заглядывая светлому альву в лицо. – Вот хорошо! А то нам совершенно негде тебя хоронить, ты это, пожалуйста, учти!
– Непременно учту, – согласился недавний «утопленник» не без иронии в голосе, и ланцтрегер заметил про себя: «Пожалуй, напрасно я обращаюсь к нему на «ты». Может, он нам в деды или прадеды годится, ведь их, альвов, не разберешь!»
– Как по-твоему, дурное предзнаменование или доброе, что мы его нашли? – глядя в спину удаляющемуся альву, задумчиво спросил Йорген у Кальпурция.
Встреча оставила в его душе легкий, но неприятный осадок. Накормленный и напоенный не одной только водой, согретый у костра, одетый с бору по сосенке, зато в сухое, избавленный от цепи на щиколотке, он ушел не попрощавшись, как только почувствовал в себе силы встать на ноги. Не пожелал ничего о себе рассказать (а они не расспрашивали, думали, слаб еще для разговоров), не назвал имени, слова благодарности не проронил, просто поднялся и пошел. «Эй, погоди, – удивленно окликнул его Йорген. – Хоть денег возьми! Понадобятся ведь!» – «Да, пожалуй», – согласился альв, забрал несколько предложенных золотых крон и зашагал прочь по сырому песку в направлении столицы…
… – Ты считаешь это предзнаменованием? Почему?
Ланцтрегер пожал плечами:
– Не успели выйти в путь, сразу наткнулись на тело, не то живое, не то мертвое… Светлый альв, еще статуя эта чудовищная… Может, простая случайность, может, нет… – В мыслях и чувствах его ясности не было.
– Трудно сказать, – согласился Тиилл. Церемонный силониец был задет отчужденным поведением альва куда сильнее, чем снисходительный Йорген. – Боюсь, не напрасно ли мы ему помогли? Цепь видел? Это был каторжник с галеры! Разбойник или вор!
– Глупости, – не согласился Йорген. – Светлые альвы не бывают разбойниками и ворами. Это противоречит их натуре. Уверен, он попал на галеры случайно!
– Случайно добрых людей… хм… созданий на цепь не сажают, так подсказывает мой жизненный опыт! – удивительно быстро позабыл молодой Тиилл о собственных злоключениях.
Йорген рассмеялся:
– А мой говорит, что сплошь и рядом!
К чести силонийца, намек он понял.
– А ты не сравнивай. Я был закован как раб!
– Так, может, и он раб?
– Нет, не раб. Ошейника нет, клейма владельца нет, голова брита целиком, а у раба остался бы клок волос на темени. Уж я теперь в таких тонкостях разбираюсь, поверь. Это был беглый преступник, неблагодарный притом.
– Вот и хорошо! – неожиданно решил Йорген. – Мы не получили от него благодарности за помощь, значит, свершили акт чистого и бескорыстного добра, и теперь удача должна нам сопутствовать непременно! А если бы он был вором и, прежде чем уйти, нас ограбил – тогда бы мы и вовсе утопали в счастии!
– О! – удивленно поднял брови Кальпурций. – Откуда такая причудливая теория?!
Йорген задрал нос:
– Сразу видно, что ты не вхож во храм Дев Небесных! Об этом же все хейлиги[11] говорят на каждом углу!
Тут Кальпурций удивился еще больше, до сих пор новый друг не казался ему сколь-нибудь набожным.
– Разве ты ходишь в храмы? Никогда бы не подумал!
– Хожу, а как же! – подтвердил ланцтрегер гордо. Но справедливости ради уточнил: – В смысле зашел один раз, посмотреть. Интересно ведь!
На этом тема была исчерпана, и про странного альва они больше не вспоминали.
А он, альв, брел, с непривычки подволакивая ноги, по сырому прибрежному песку и размышлял о том, удалось ли ему разорвать уже возникшие сплетения линий фатума, отделить собственную опасную и зыбкую судьбу от судеб юных своих спасителей, оградить их от возможных бед.
Выводы его были неутешительны. Помощь от них принять пришлось, ради спасения жизни, то есть хлеб вместе преломили. Это уже большой минус. Имени своего не назвал – а что толку, если сам знал имена обоих? И ладно бы только имена! Против собственной воли он вдруг сообразил, кто таков полукровка Йорген! Фруте – именно так звали сына одной из его двоюродных племянниц. Той, что шестнадцать лет назад вышла замуж за ландлагенара Норвальда из расы людей. Старший же сын ее мужа, Дитмар фон Раух, был лагенаром Нидерталя, или, на языке альвов, Нижних Долин! Значит, и лагенару Дитмару, и полуальву Фруте юноша по имени Йорген приходился братом. А Семиаренсу Элленгаалю, следуя его же логике, озвученной на примере мачехи, – пусть дальним, но родственником!..
Нет, такие связи не разрушить, не расплести! И единственное, чего он, Семиаренс, добился своим поведением, – это выставил себя неблагодарным невежей перед теми, кому был обязан жизнью.