Вы здесь

Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире. Носильщик и три девушки (Ханан аль-Шейх, 2011)

Носильщик и три девушки

Дошло до меня, о мудрый и счастливый государь, что рыбак стал столь известным ювелиром, что имя его было на устах каждого жителя Багдада. Его лавка была просторной, как сад, драгоценные камни и украшения – крупными, словно цветы и плоды. Но рыбак не забыл, кем он был прежде, и не отвернулся от своего прошлого. Напротив, он созвал всех своих братьев и родичей и пригласил их работать в его лавке. Все они согласились, кроме младшего брата, который был носильщиком: «Чтобы я да стал работать в ювелирной лавке? Сюда заходят лишь богачи и царедворцы, а они только и знают, что задирать нос, от них и улыбки никогда не дождешься! Разве смогу я прожить без шума и суеты базара?»

И случилось так, что как-то утром, когда носильщик остановился и облокотился на свою корзину, чтобы немного передохнуть, к нему подошла молодая женщина, одетая в парчу. Лицо ее было скрыто муслиновым покрывалом, но она приподняла его и сказала: «Бери, носильщик, свою корзину, и следуй за мной».

Он увидел ее прекрасное лицо, бездонные черные глаза, густые ресницы и пухлые губы. Носильщик живо пустился следом за красавицей, любуясь ладной фигурой, крохотными вышитыми туфельками, довольный, будто направляется прямо в рай. «О день счастья, о день радости!» – думал он.

Женщина остановилась у прилавка с фруктами и выбрала, что хотела, – айву из Дамаска, гранаты из Персии, яблоки с ливанских гор, тамаринды из Египта, смоквы из Баальбека, виноград с горы Хеврон, апельсины из Яффы. Все положила в корзину носильщика. А потом купила анемоны, фиалки, дамасские лилии, белые и желтые нарциссы, алые розы и левкои, и цветы понесла сама.

– Бери корзину и следуй за мной, – повелела она голосом обворожительным и игривым, и носильщик снова пошел за красавицей, славя Аллаха: «О, счастливый день, овеянный ароматами гардении и жасмина!»

Красавица остановилась у другого прилавка и купила то, что хотела, – тунисские оливки и марокканский кускус, набулсийский сыр, египетские соленья и икру, фисташки и изюм из Алеппо, алжирский тимьян, йеменский базилик и занзибарские орехи. Все это она положила в корзину и снова сказала своим несравненным голосом:

– Бери корзину и следуй за мной.

И носильщик послушно шел за ней, исполненный восторга: «Что за день – сладкий, как мед!» Красавица зашла в бакалейную лавку и купила розовой и померанцевой воды, свечей и оманского ладана, мускуса, шафрана, гвоздики, куркумы и коричных палочек. И снова положила все это в корзину и снова сказала: «Бери корзину и следуй за мной». Носильщик едва удержался, чтобы не сказать: «За этой газелью я пошел бы на край света и без всякой платы». В лавке со сладостями прелестница купила рахат-лукум, катаеф, пахлаву, халву, козинаки, печенье с кунжутом и печенье с орехами и кунафу с сыром. Все это она уложила в корзину и сказала носильщику: «Бери корзину и следуй за мной». И он пошел за ней, бормоча: «Ну что за счастливый день!»

Когда она зашла в мясную лавку и погладила молочного ягненка своими прекрасными руками, причудливо расписанными хной, носильщик сказал: «Если бы ты дала мне знать, о добрая госпожа, что собираешься купить еще и ягненка, я бы взял с собой мула и повозку».

На это госпожа засмеялась, купила самого лучшего мяса, завернула его в банановые листья и положила в корзину. Затем она заглянула в лавку, в окнах которой ничего не было выставлено, но лавочник сразу заметил покупательницу и достал для нее сосуд с вином.

И госпожа направилась дальше, с цветами в руках, а носильщик шел за ней на почтительном расстоянии, бормоча про себя: «Ах, если бы я был хоть шипом на стебле роз, которые она прижимает к груди».

Женщина подошла к красивому дому с высокими колоннами и обширным садом с раскидистыми деревьями. Она трижды стукнула в дверь, и дверь отворила другая красавица, соблазнительная и цветущая. Впервые за этот день носильщик оторвал взгляд от госпожи, что наняла его. Грудь луноликой привратницы была парой крупных гранатов, а прекрасный живот под прозрачной одеждой – плоский, словно страница в книге. От такой красоты бедняга остолбенел, а привратница с укоризной сказала той, что его наняла:

– Чего же ты ждешь? Разве не видишь, что бедный носильщик едва стоит на ногах – так ты его нагрузила!

Носильщик последовал за красавицами в просторный зал. Он едва верил своим глазам: всюду восхитительная резная мебель, инкрустированная перламутром и слоновой костью, на диванах атласные подушки, а посреди залы фонтан – в чаше, украшенной голубой мозаикой, – будто кусок неба, упавший с высоты. Женщины принялись разбирать покупки, и тут послышался чей-то голос: «Наконец-то ты вернулась, сестрица. Я уже заждалась!» Был откинут красный шелковый полог, и носильщик увидел возлежащую на шелковом ложе женщину, чей лик смущал своей красотой сияние солнца. Если бы она не заговорила, не встала с ложа, носильщик принял бы ее за картину. Красота ее сводила с ума: огромные черные глаза, как у небесной гурии, с ресницами такими длинными, что они касались бровей, а губы были цвета дикой земляники, которую приносили иногда на рынок. Когда она улыбнулась, зубки ее блеснули, словно жемчужное ожерелье. Носильщик чуть не упал вместе со своею корзиной, когда красавица подошла, чтобы рассмотреть лакомства, купленные сестрой, – так поразила его эта несравненная красота и запах амбры, исходивший от нее, разбудивший все пять его чувств. Он не смог сдержать глубокий вздох, а девушки подумали, что он их торопит.

Первая протянула ему динар, но носильщик не двинулся с места, и она спросила: «Что с тобой, почему ты не уходишь? Или ты считаешь, что плата слишком мала?» Третья девушка – она была хозяйкой дома – сунула ему еще динар, но носильщик покачал головой и не тронулся с места: не хотелось ему уходить. И тогда хозяйка вскинула брови.

– Так скажи нам, что с тобой?

– Прошу прощения, почтеннейшие, – сказал носильщик, – поправьте меня, если я ошибаюсь, но кажется мне, что вы живете здесь сами по себе, без мужчины, так ли это?

– Да, это так, – отвечала хозяйка.

– Но как такое может быть, когда Аллах от щедрот своих дал вам все: красоту, изысканные манеры, фрукты и мясо, орехи и вино? Разве не знаете вы, что ни счастья, ни удачи женщинам не добиться без мужского общества? Как и мужчине без женщины радости не видать. Вспомните, «вчетвером всегда лучше, чем втроем», и еще – «крепкий стол стоит на четырех ногах, а не на трех».

– Да, ты прав, – улыбнулась хозяйка. – Мы живем одни, без мужчин, и не ищем их общества, потому что боимся доверить свои тайны тому, кто не сохранит их, и боимся пострадать от этого. Как сказал поэт:

Храни свою тайну, ее не вверяй;

Доверивший тайну тем губит ее.

Ведь если ты сам свои тайны в груди

Не сможешь вместить, как вместить их другим?[1]

На это носильщик сказал:

– Я простой носильщик, но уверяю вас, о благороднейшие, что изучал летописи и знаю много стихов, а еще понимаю, как важно проявлять хорошее и скрывать скверное. Не сомневайтесь, я буду поступать только так, как писал поэт:

Я тайну в груди храню, как в доме с запорами,

К которым потерян ключ, а дверь за печатью[2].

Красавицы переглянулись: им это явно пришлось по душе.

– Не позволите ли вы мне, о милосерднейшие, остаться с вами не как сотрапезнику, но как слуге? – осмелился попросить носильщик.

Девушки снова переглянулись, подмигнули друг другу, и хозяйка сказала:

– Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег. Как ты можешь развлечь нас взамен? Разве ты не слышал пословицы: «Любовь без гроша не стоит и зернышка»?

– Если у тебя ничего нет, то ты ни с чем и уйдешь, – добавила привратница.

Но тут вмешалась первая девушка.

– Не дразните его, сестрицы, – попросила она. – Этот носильщик послужил мне сегодня как нельзя лучше и был терпелив.

Носильщик вынул два динара.

– Возьмите назад ваши деньги, о благороднейшие, – сказал он. Это все, что я заработал сегодня, но награда мне – ваше общество.

– Нет, оставь деньги себе и будь нашим желанным гостем, – решила хозяйка.


Первая красавица накрыла стол у фонтана, уставив его яствами и напитками в драгоценных, богато украшенных блюдах и кубках. Она попросила всех сесть, налила себе вина и предложила другим. Носильщик поклонился и осушил свой кубок одним глотком, а она сказала ему:

– Пей на здоровье!

Носильщик поцеловал ей руку и произнес:

Не должно нам кубок пить иначе, как с верными,

Чей род благородно чист и к предкам возводится.

С ветрами сравню вино: над садом летя, несут

Они благовоние, над трупами – вонь одну[3].

И они вчетвером продолжили осушать кубок за кубком. Носильщик захмелел, встал с дивана и принялся исполнять танец живота, распевая:

Кровь любую запретно пить по закону,

Кроме крови лозы одной винограда.

Напои же, о лань, меня – и отдам я

И богатство, и жизнь мою, и наследство[4].

Три сестры улыбнулись, а потом и вовсе расхохотались и пустились в пляс вместе с ним. Первая девушка распустила волосы, скинула платье и в одной нижней рубашке зашла в фонтан, чтобы обрызгать пирующих. Носильщик прыгнул в воду вслед за ней, за ним последовали две ее сестры, и они стали играть и гоняться друг за другом.


Носильщик обнимал и целовал всех троих. Наконец первая девушка вышла из воды, и мокрая рубашка облепила ее грудь. Носильщик выбрался вслед за ней, и она усадила его рядом с собой на диване, отшлепала и шутливо куснула за ухо. Привратница стала перебирать его кудри и дергать его за волосы, а хозяйка дома пожирала гостя своими прекрасными глазами.

И тут первая девушка оказалась у него на коленях. Он поцеловал ее в губы, слегка куснул и притянул к себе.

– Что это такое, любовь моя? – спросила она, показав на то, что было у нее между бедер.

– Твой срам, – отвечал носильщик.

– Как тебе не стыдно! – воскликнула девушка, дернула носильщика за уши и надавала ему подзатыльников.

– Ну тогда твоя матка, твоя пещерка, твоя щелочка, твоя дырочка, твоя курочка…

А девушка все дергала его за уши, а затем надавала уже нешуточных затрещин, приговаривая:

– Нет, нет, нет!

Носильщик вскочил и закричал:

– Откуда же мне знать, как она зовется, если я ее прежде никогда не видел? Умоляю, добрая и почтенная госпожа, познакомь меня с ней.

Он посмотрел на то, о чем его спрашивали, и сказал, обращаясь к той, которую ни разу в жизни не видел:

– Меня все знают, я носильщик. А тебя как зовут?

Женщины расхохотались так, что чуть не попадали со стульев, а хозяйка дома смеялась громче всех.

– Приятно познакомиться, носильщик, – пошутила она. – Я базилик, выросший в расщелине.

И тут привратница столкнула сестру с колен носильщика и уселась на ее место. Она показала на свои бедра и спросила:

– Что там между ними, мой повелитель, мой возлюбленный?

– Базилик, что вырос в расщелине, – ответил носильщик.

Но привратница наградила его пощечинами.

– Нет, нет, нет!

– Так что же это? – спросил носильщик.

– Очищенное кунжутное зернышко.

Тут привратницу столкнула с колен носильщика хозяйка дома и уселась вместо нее. Она указала на свои бедра.

– О свет очей моих, что там между ними? – спросила она так же, как ее сестры.

– Базилик, что растет в расщелине, очищенный кунжут, – ответил носильщик.

Но хозяйка дома стала осыпать его пинками и затрещинами, щипала его щеки, грудь и плечи, повторяя:

– Нет, нет, нет!

– Так что же это? – взмолился носильщик.

– Постоялый двор Абу Масрур, – отвечала хозяйка дома.

– Постоялый двор Абу Масрур! – засмеялся носильщик. – Ну что же, красавицы, придется и мне рассказать вам о друге, который дорог моему сердцу не менее, чем вы, но он замерз и продрог, и хотел бы остановится на постоялом дворе Абу Масрур. Догадываетесь, как его зовут?

Он указал на свой зебб, втиснулся между привратницей и ее сестрицей, а хозяйку дома усадил на колени.

Три сестры обрадовались, что ему полюбились их игры и что они так хорошо сошлись характерами. Наперебой красавицы стали придумывать имена для его дорогого друга: «Кол, штуковина, сокол, тигр, шиш-кебаб, петушок». А носильщик отвечал: «Нет, нет, нет!» – и то одну ущипнет, то другую поцелует, то укусит третью.

Наконец все три сестры спросили в один голос:

– Так как же его зовут, умник ты эдакий?

– Его зовут всесокрушающий мул.

– Такого имени мы раньше не слышали, – воскликнули красавицы. – Готовы поспорить, что никто во всем Багдаде не слыхал его также. Что оно означает?

– Всесокрушающий мул – сильнейший из всех мулов, – гордо ответил носильщик. – Этот дикий мул кормится базиликом, что растет в расщелинах, лижет длинным языком кунжут и галопом врывается на постоялый двор Абу Масрур!

Девушки навзничь повалились от хохота. Ну и повезло нам, думали они, что встретили такого шутника и затейника, и наперебой стали вновь угощать его, подливая вина.

Когда подошла ночь, хозяйка дома сказала носильщику:

– Пора тебе отправляться домой. Встань, надень башмаки и покажи нам свою широкую спину.

– Оставить вас? – вздохнул носильщик. – Вы просите меня расстаться с душой своей и умереть? Почему бы нам вчетвером не превратить ночь в день, а завтра, обещаю, каждый из нас пойдет своей дорогой.

– Позволь ему остаться, сестра, – сказала хозяйке дома та, что делала покупки. – Ведь второго такого в целом мире не сыщешь, и, даже если бы мы попросили мужчину у самого Аллаха в святую ночь, когда исполняются все желания, он бы не смог послать нам такого.

И хозяйка дома согласилась, но сказала носильщику:

– Хорошо, ты проведешь эту ночь с нами, но помни: что бы ни видели твои глаза, язык твой должен онеметь и не искать ничему объяснения, даже если ты будешь сгорать от любопытства.

– С этой минуты я слеп и нем, – обещал носильщик.

Он закрыл глаза и стал щупать их груди, приговаривая:

– Что это такое… ничего не вижу!

Две сестры засмеялись, но хозяйка дома строго указала на дверь в другую комнату:

– Ты видел эту надпись?

Носильщик подошел ближе и прочел надпись на двери: «Не говори о том, что тебя не касается, чтобы не услышать то, что тебе не понравится».

– Обещаю, что не стану говорить о том, что меня не касается! – торжественно воскликнул он.

Хозяйка дома и привратница сели с ним рядом, а третья сестра зажгла свечи и благовония, и все четверо болтали, пили вино и ласкали друг друга, пока не услышали стук в дверь. Привратница вскочила, чтобы открыть.

Через какое-то время она, посмеиваясь, вернулась и прошептала:

– Послушайте, у двери стоят три дервиша с выбритыми подбородками, головами и бровями, и каждый из них крив на один правый глаз. Они говорят, что пришли в Багдад только сегодня в поисках ночлега, готовы переночевать в нашем саду или на конюшне. Они до того смешны, что вызвали бы улыбку даже у безутешной вдовы.

Сестры переглянулись.

– Впусти их, – решила хозяйка дома. – На том же условии, что носильщика: пусть останутся у них только глаза, но не языки.

– По глазу на каждого, – уточнил носильщик, и все засмеялись.

Дервиши и впрямь оказались смешными.

– Благодарим вас, храни вас Аллах за вашу доброту, – поклонились они вставшим навстречу сестрам.

Они глазели по сторонам, очарованные красотой роскошных покоев. При виде зажженных свечей и богатой трапезы на столе у них вырвался вздох восторга, а глядя на фонтан, они и вовсе раскрыли рты. Вдруг один из них увидел носильщика, растянувшегося на полу, усталого от выпивки и игр с девушками.

– Может быть, он и араб, но он такой же дервиш, как мы, – промолвил странник.

Носильщик вскочил и крикнул:

– Сидите и не болтайте! Или вы забыли, на каком условии вас впустили? Разве вы не прочли слова, начертанные на двери?

И дервиши прочитали надпись: «Не говори о том, что тебя не касается, чтобы не услышать то, что тебе не понравится».

– Прости нас великодушно, – смиренно сказал дервиш. – Да, мы обещали, и уж будьте уверены, можете делать с нами что угодно, если обещание свое мы нарушим.

– Ну, будет вам, помиритесь! – сказала хозяйка дома.

Одна из сестер принесла дервишам еды и напитков; подкрепившись, они поблагодарили девушек и попросили подать им бубен, флейту и персидскую арфу. Настроили инструменты и стали играть, подпевая. Девушки принялись вторить им, да так громко, с таким воодушевлением, что голоса их заглушали голоса дервишей и носильщика.

Но тут постучали в дверь, и привратница пошла взглянуть, кто пришел.

– Это три купца из Мосула, – сообщила она, вернувшись. – Прибыли в Багдад десять дней назад и остановились на лучшем из постоялых дворов. Багдадский купец пригласил их поужинать, призвал певиц и музыкантов. Все напились допьяна, шум стоял такой, что к дому прибыли стражи порядка. Купцы испугались, перескочили через стену и бросились наутек. Они бежали и бежали, пока не услышали наше пение. Они боятся возвращаться, чтобы не встретить ненароком тех самых стражей и не попасть в тюрьму за пьянство. Купцы спрашивают, не приютим ли мы их на этот вечер? Один из них даже поцеловал предо мной землю. На вид они люди богатые и знатные.

Хозяйка дома поглядела на сестер – они просто сгорали от любопытства.

– Впусти их, – приказала она.

Привратница вышла и вернулась с купцами. Все поднялись им навстречу, приветствуя их.

– Мы рады и счастливы видеть дорогих гостей в нашем доме, но есть одно условие, – сказала хозяйка дома.

– Что за условие, госпожа? – спросил один из купцов.

И хозяйка дома ответила:

– Не спрашивайте ни о чем, что видите или слышите в этом доме: не говорите о том, что вас не касается, чтобы не услышать то, что вам не понравится.

– Не сомневайся, твое условие принято, – ответили купцы с поклоном.

Им принесли еду и напитки, но купцы к ним не притронулись. Они с изумлением смотрели на кривых дервишей, находившихся в таком великолепном доме с женщинами несравненной красоты, очарования, красноречия и великодушия. Неужто они живут с дервишами?

Купцы, надо сказать, были так поражены увиденным, что даже не слышали храпа носильщика, который напился так, что заснул на полу. Вдруг хозяйка дома сказала:

– О сестры мои, давайте исполним наш долг.

Привратница встала, убрала со стола, зажгла новые свечи, переменила благовония, а закупщица подошла к носильщику.

– Поднимайся, лентяй ты эдакий, помоги нам, – растолкала она его.

– Что такое? – Носильщик с трудом поднялся с пола: ноги плохо его слушались. Однако последовал за закупщицей, которая подошла к большому чулану и отворила дверь. В чулане сидели на цепи две черные гончие.

– Веди их на средину зала, – велела красавица. А сама засучила рукава и взяла в руки плетку. И еще она взяла лютню в чехле из желтого атласа с кистями и тоже вернулась к гостям. Она села лицом к хозяйке дома, вынула из чехла лютню и стала играть, напевая с великим пылом:

О окно моей любви,

Дай мне ветер сладострастья…

Хозяйка дома велела носильщику подвести к ней собак. Те понурили головы, попятились и заскулили, но хозяйка осыпала их бока жестокими ударами: не тронули ее ни жалостный визг, ни плач животных, она била и считала удары плетки.

Закупщица все пела, с болью и отчаянием:

О окно моей любви,

Дай мне ветер сладострастья…

Коли мать тебя позовет,

Спрячу я тебя в своих волосах,

В теплых спутанных прядях…

Тут привратница расплакалась и закричала: «Ой-ой-ой!», и плач ее смешивался с пением, воем собак и голосом хозяйки дома, отсчитывающей удары. Поющая склонила голову к лютне, прижала ее к груди, словно желая, чтобы мелодия вторила биению сердца.

О окно моей любви,

Дай мне ветер сладострастья…

Коли мать тебя станет искать,

Спрячу я тебя под поясом,

Вокруг бедер обвяжу.

Три сестры пели, кричали, били, визжали и плакали. У всех семи гостей разгорелось сердце от возмущения и любопытства. Они старались делать вид, что ничего не замечают, кроме одного из купцов, который не смог сдержаться и стал шептаться со своими друзьями. Но другие купцы попросили его замолчать.

Хозяйка дома продолжала избивать собак и все считала удары, а та, что сидела с лютней, все пела:

О окно моей любви,

Дай мне ветер сладострастья…

Коли мать тебя станет искать,

Спрячу я тебя у себя в глазах,

Под насурьмленными веками.

Как только она замолчала, привратница, которая сидела напротив, застонала: «Ой-ой-ой» и зашлась громкими криками. Она сжала свою шею руками, словно хотела себя умертвить, разорвала платье от ворота до подола, бросилась на пол и забилась в судорогах. И тут собравшиеся с болью в сердце увидели, что все ее тело покрыто синяками и шрамами, словно ее тоже высекли, как собак. Закупщица положила лютню на кресло и поспешила к привратнице, дала понюхать розовой воды, чтобы привести в чувство, и накрыла несчастную своей шалью. Насчитав триста ударов, хозяйка дома бросила плетку на пол, опустилась на колени и, плача, обняла дрожащих сук. Она вынула из кармана платок и вытерла им слезы, умоляя не плакать. Потом поцеловала их в головы, велела носильщику отвести их обратно в чулан, а после поспешила к привратнице, обняла ее и завернула в свою накидку, и все три женщины тихо заплакали.

Гости молчали, но на лицах их ясно читались недоумение и отвращение. Откуда у привратницы взялись раны, почему хозяйка дома избила собак чуть не до полусмерти и при этом плакала, целовала их и вытирала им слезы?

Хозяйка дома и закупщица помогли привратнице встать и отвели ее в чулан, где переодели, а семеро мужчин в это время ерзали на своих местах и беспокойно переглядывались. Купец, который говорил последним, прошептал что-то своему другу, но тот сделал ему знак замолчать, и указал на надпись на двери. Но купец не мог забыть увиденного.

– Мы должны что-то сделать, – сердито сказал он своему другу.

– Помни, что мы обещали этим трем женщинам, – спокойно отвечал тот.

Но купец повернулся к дервишам и попросил их:

– Объясните, что происходит.

Один из дервишей отвечал:

– Клянусь Аллахом, мы оказались здесь лишь незадолго до вас, а теперь мы жалеем, что вошли в этот дом и стали свидетелями такого душераздирающего зрелища – уж лучше бы мы переночевали на городской свалке!

Услышав это, купец подмигнул носильщику и задал ему тот же вопрос.

– Вы меня спрашиваете? Я этого дома раньше никогда не видел, хотя и родился в Багдаде. Но одно я знаю, чего вы не знаете: эти женщины живут одни, без мужчины.

– Ты говоришь, они живут без мужчины? Тогда послушайте меня все, – сказал купец. – Нас семеро мужчин, а их трое женщин. Спросим их, что с ними, и если они не ответят по доброй воле, то заставим силой!

Все мужчины согласились, и только один из купцов воспротивился:

– Вы что, забыли, что мы у них в гостях и поклялись соблюдать их условия? Кто знает, почему они решили хранить свою тайну?

Но первый купец был твердо намерен узнать правду и продолжал уговаривать носильщика выведать, что происходит.

Хозяйка дома, которая, как и ее сестры, уже совсем успокоилась, заметила, что гости спорят, и спросила:

– Почему вы шепчетесь? В чем дело?

Носильщик собрался с духом и проговорил:

– Эти люди хотят знать, почему вы били собак, пока они не обессилели, но, однако, плакали о них, целовали их, вытирали им слезы. И они спрашивают, почему эта госпожа сорвала одежду и открыла ужасные следы побоев на своем теле? Почему и ее исхлестали плетью, точно провинившегося раба?

Слыша это, хозяйка дома повернулась к гостям:

– Правду ли говорит носильщик?

– Да, – ответили все, кроме одного купца, который промолчал.

Лицо хозяйки омрачилось гневом.

– Разве вы не согласились ни о чем нас не спрашивать? Вы нас жестоко оскорбили, но мы и сами виноваты. Мы зря открыли вам двери и ввели вас в наш дом.

Она трижды стукнула в пол и крикнула:

– Эй, сюда!

Тут распахнулась потайная дверь, и вышли семь чернокожих рабов с обнаженными мечами в руках. Каждый живо схватил по одному гостю, связал ему руки, затем их связали всех вместе и вывели в середину помещения.

Один из рабов обратился к хозяйке дома:

– О благородная и добродетельная госпожа, не прикажешь ли нам обезглавить их?

Слыша это, носильщик заплакал и зарыдал, указал на дервишей и сказал:

– Я ни в чем не виноват. Я не хочу умирать из-за чужого греха. Эти дервиши и впрямь стали вестниками горя.

И он прочел стихи:

Прекрасно прощение от властных всегда,

Особенно тем, кто защиты лишен.

Прошу я во имя взаимной любви:

Одних за других ты не вздумай убить[5].

Услышав это, три женщины едва удержались от смеха, особенно хозяйка дома. Но она сдержалась, отвернулась от него и сказала:

– Я хочу расспросить наших гостей, прежде чем они лишатся своих голов.

И она обратилась к дервишам и купцам:

– Если бы вы не были знатными и влиятельными вельможами, вы бы не осмелились так оскорбить нас. Так кто же вы такие?

Купец прошептал своему другу, который не хотел задавать вопросов:

– Скажи ей, кто мы такие, чтобы она не погубила нас по ошибке.

И его друг ответил:

– Потерпи, я стараюсь спасти тебя от постыдной необходимости открыться.

Хозяйка дома повернулась к дервишам.


– Вы братья? – спросила она.

– Нет, о милостивая госпожа, – ответили они.

Тогда она спросила их:

– Вы кривы от рождения?

Они ответили в один голос:

– Клянемся Аллахом, о госпожа, все мы родились с двумя глазами. Но каждого из нас постигло великое несчастье.

– Вы друзья? – спросила хозяйка дома.

– Мы только сегодня познакомились.

– Пусть каждый из вас расскажет нам свою историю и причину своего прихода к нам, и если я поверю вашей повести и она вызовет у меня сочувствие, то я прощу и отпущу вас, – сказала хозяйка дома связанным мужчинам.

Затем она повернулась к одному из рабов и сказала:

– А если нет, я прикажу тебе отрубить им всем головы.

И носильщик выступил первым и сказал:

– О госпожа моя, ты сама прекрасно знаешь, как я попал к вам в дом, но не знаешь, что я брат рыбака, который был очень беден до тех пор, как в прошлом году Аллах Всемогущий обогатил его, и он стал ювелиром, таким, что даже царица Зубейда, супруга калифа Гаруна аль-Рашида, посылает к нему своих прислужниц покупать ей роскошные драгоценности. Но я отказался работать в лавке своего брата, потому что любил шум и суету базара и людей, которых встречал на рынке, и продавцов и покупателей, особенно покупательниц, таких прекрасных, утонченных и почтенных, как твоя сестра, – он указал на ту, что делала покупки. – Когда она наняла меня, я шел за ней со своей корзиной, словно тень, от фруктов и овощей к свечам и благовониям, фисташкам и сладостям. Но когда она остановилась у мясной лавки и погладила по голове ягненка, я подумал, что она решила купить его, и сказал ей: «Жаль, что, когда ты нанимала меня, ты не сказала, что собираешься купить живого ягненка, а то я привел бы мула с повозкой».

Все собравшиеся засмеялись, но хозяйка дома прервала его и сказала:

– Погладь свою голову в знак радости, что она остается при тебе, и ступай!

Но носильщик сказал:

– Нельзя ли мне, о госпожа, остаться и послушать рассказы других?

– Оставайся, – разрешила хозяйка дома. Она повернулась к трем дервишам и сказала: – Теперь послушаем ваши рассказы. Вы, трое, решите между собой, кто будет говорить первым.

Дервиши испуганно переглянулись, словно требование рассказать о своей жизни страшило их не меньше, чем близкая казнь. Через некоторое время один из них, потрепанный жизнью более других, тихо начал свой рассказ.