Глава 5
Клиника, где Элеоноре предстояло лечь на операционный стол, находилась за городом и внешне напоминала что угодно: дорогой отель, пансионат, частный дом, но только не больницу. Меня усадили в роскошно обставленном холле около раскидистой пальмы. Я не удержался и потрогал ствол, дерево оказалось настоящим. Обслуживающий персонал был тут невероятно выдрессирован. Пока Нору переодевали, мне принесли кофе, не отвратительный растворимый напиток, а натуральный – арабику. На подносе, кроме изящной чашечки, стояла серебряная вазочка с дорогим печеньем, а еще мило улыбающаяся администраторша предложила мне мужские журналы на любой вкус, от тех, в которых рассказывается про автомобили, до легкой порнографии.
Нору вывезли примерно через час. На хозяйке был незнакомый мне нежно-бежевый халат, волосы ее прикрывала шапочка, похожая на берет.
– Езжай домой, – велела Элеонора.
Сестра, шедшая за креслом, протянула мне саквояж.
– Тут вещи и мобильный.
Я шагнул было к креслу. Честно говоря, я не слишком хорошо понимал, как следует себя вести. Поцеловать Нору? Обнять ее? Но наши отношения никогда не были фамильярными. Она моя хозяйка, а я исполнительный служащий. Но сейчас ей предстоит операция, тяжелая, даже опасная. Просто уйти? Пожать руку?
Нора хмыкнула:
– Ступай, Ваня. Лобызать меня будешь в гробу.
– Ну и глупости вы говорите, – вскипел я.
– Ты просто не видишь своего лица, – веселилась Элеонора. – Ну просто букет в руки – и на кладбище. Право, я еще не умерла, нет необходимости сейчас размышлять, куда меня приличнее поцеловать в последний раз.
Я тяжело вздохнул: ну разве можно жалеть такого человека?
– Лучше прямо с утра начинай заниматься делом Ермиловой, – напомнила Нора.
Я кивнул. Отчего-то я потерял дар речи. Только сейчас до меня дошло, что, вероятно, я вижу Нору живой в последний раз. Позвоночник дело тонкое, всякое может случиться.
– Поехали, – велела сестре Нора.
Я проводил глазами коляску.
– Кстати, – притормозила Элеонора у двери, – там, в сейфе, завещание, вскроешь в случае чего.
Мне стало совсем не по себе, я кинулся к хозяйке.
– Нора, погодите!
Она обернулась:
– Не надейся, Ваня. Я еще проживу лет сто, не меньше, а потом, отбросив тапки, превращусь во вредное привидение и стану каждую ночь трясти тебя холодной костлявой ручкой, приговаривая: «Ваня, не тухни, работай».
Желание обнять Нору испарилось.
– Чао, – хмыкнула хозяйка и исчезла в коридоре.
Я взял сумку и спохватился:
– Как же поддерживать связь с больной?
Администратор мило улыбнулась:
– Она здорова и, надеюсь, станет еще здоровей, когда выйдет, но одним из условий успеха, в котором никто из нашего персонала не сомневается, является соблюдение полнейшей стерильности и психического спокойствия. Поэтому никакого телефона в палате, телевизора, радио, газет.
– Этак с ума сойти можно! Нора не сумеет бездействовать.
– Мы даем пациентам книги из нашей библиотеки, те, что отобрал психолог, – продолжала девушка, – спокойное, милое чтение: Диккенс, Агата Кристи, Дюма, и никаких современных авторов. Вот моя визитка, звоните на ресепшен, получите полнейшую информацию о здоровье Элеоноры.
Я взял карточку и пошел к машине. Однако, в этой больнице работает необычный персонал. Все медработники, с которыми я до сих пор имел дело, были до смешного суеверны. Фразу: «Никто из нас не сомневается в успехе операции» – они ни при каких обстоятельствах произнести не могли. «Если все пойдет так, как задумано», «будем надеяться на положительную динамику» – вот максимально радужные предположения, сообщаемые, как правило, людьми в белых халатах.
Утром я с огромным удивлением увидел на кухне Веру и Николая. Парочка сидела за столом, явно собираясь завтракать.
– Вы это едите? – забыв со мной поздороваться, Николай ткнул пальцем в блюдо с мясной нарезкой.
– Тама все свежее, – поспешила оправдаться домработница Ленка, – не сомневайтесь, в хорошем месте беру, кушайте на здоровье.
– Спасибо, но мы такое не употребляем, – хором ответила парочка.
Я сел на свободный стул, взял кусок белого хлеба, положил на него аппетитный кругляш «Докторской» колбасы и открыл было рот.
– Человек зубами роет себе могилу, – каркнул Николай.
От неожиданности я выронил бутерброд и клацнул челюстями, а Ленка перекрестилась.
– Вот ужас-то! – воскликнула она. – Где же такая страсть приключилась? В газете прочитали? Не осталось ее у вас, я тоже бы посмотрела.
– Не в газете дело, – ответил Николай, – я про Ивана речь веду.
– Вы о чем? – спросил я, снова принимаясь за аппетитный сандвич.
Супруги переглянулись.
– Ну, поскольку нам теперь целый месяц жить вместе… – начала Вера.
Откушенный кусок колбасы выпал у меня изо рта.
– Как месяц! – в ужасе воскликнул я. – Элеонора же вчера говорила о гостинице.
– Она, уезжая отдыхать, – спокойно возразил Николай, – зашла к нам и сказала: «Живите у меня, все-таки вы родня!»
– Да-а? – недоверчиво протянул я. – Странно, однако. Вчера речь шла об отеле.
– Ты ведь ее секретарь, – прищурилась Вера, – следовательно, номер тебе бы снять поручили.
– Верно.
– Ну и что? Отдала Нора такое распоряжение?
– Нет.
– Вот видишь, – засмеялась Вера. – А почему?
– Потому, что совесть ее заела, – закончил Николай, – она поняла, что встретила нас плохо.
Я попытался проглотить бутерброд. Может, оно и так, Элеоноре, как я уже говорил выше, свойственно бурное раскаяние. Сначала она раздавит человека, а потом оплачивает его похороны.
– Да ты позвони ей, – посоветовала Вера, – если нам не веришь.
– Мы тебе не помешаем, – сказал Николай, – тихие совсем…
Я молча положил в кофе сахар, одну ложечку, вторую, грешен, люблю сладкое. К сожалению, связаться с хозяйкой я никак не смогу. Ее мобильный лежит сейчас в ящике письменного стола. Нора никому, кроме меня, не рассказала о предстоящей операции. Моя хозяйка абсолютно не суеверна, но ей, в случае неудачи, не хочется видеть жалость в глазах людей. Для всех она просто уехала отдыхать.
– Если Элеонора предоставила вам приют, – наконец выдавил я из себя, – то ничего против я иметь не могу, тут она полноправная хозяйка, отдающая мне приказания. Живите сколько хотите.
– Вот и хорошо, – повеселела Вера.
– Худой мир лучше доброй ссоры, – заявил Николай, – мы в долгу не останемся…
– Рассчитаю тебе цикл бесплатно, – пообещала Вера.
– Что? – не понял я.
Вера кокетливо поправила крашеные пряди.
– Мы, кстати, так и не познакомились. Я Вера Пыжова! Понимаешь? Ве-ра! Пы-жо-ва!
Я заморгал. Последняя фраза была произнесена с такой интонацией, как будто требовалось воскликнуть: «О боже! Вы Пыжова! Та самая! Извините, не узнал!»
Но я на самом деле не имел понятия, кем является гостья, поэтому просто кивнул.
– Очень приятно. Ну а я, если разрешите напомнить, Иван Павлович Подушкин.
Николай выпучил глаза:
– Ты никогда о нас не слышал?
– Извините, не пришлось.
Парочка опять переглянулась.
– Вот поэтому в нашей стране средний срок жизни пятьдесят три года, – протянула Вера, – люди просто не читают нужные книги!
– Дерьмом увлекаются, – поддакнул Николай, – детективами, фантастикой, телевизор смотрят, сериалы!
Ленка, огромная любительница мексиканского «мыла», возмущенно фыркнула, но не позволила себе вмешаться в беседу.
– Вы писатели! – догадался я. – Создаете философско-эпические произведения о смысле жизни.
Вера раздраженно дернула плечом.
– Нет, я – гомеопат-астролог, крупнейший специалист, мировая величина, умею составлять гороскопы, ко мне очередь на год вперед расписана. Николай – ученый, пишет книги об оздоровлении организма, у него их уже пятьдесят.
– Сколько? – поразился я.
– Пять десятков, – подтвердил гость.
– Ни одной не читал, – признался я.
– Оно и видно, – покачал головой Николай, – зубами себе могилу роете, колбасу едите, ветчину, кофе пьете! Да еще с сахаром.
Ленка, которая, прислонившись к плите, жевала ломоть карбоната, испуганно положила недоеденный кусок на тарелку.
– А чего? Нельзя?
– Ни в коем случае, – отрубил Николай. – Мясо убитых животных – яд! На бойне корова или свинья испытывают сильнейший стресс, выделяют токсины!
– Копченая колбаса – смерть, – заявила Вера, – сосиски, ветчина тоже! Вот молоко можно, его буренка добровольно отдает!
Ленка раскрыла рот и замерла, а я вспомнил анекдот, недавно рассказанный Максом, моим ближайшим приятелем, тем самым, что работает в милиции. У одного фермера корова каждый день давала по пятьдесят литров молока. Соседи, страшно удивленные, пришли к парню и спросили:
– Каким образом ты добился таких надоев, чем кормишь животину?
– Ест она как все, – ответил фермер, – все дело в ласковом подходе. Утром открываю сарай, смотрю нежно на буренку и спрашиваю: «Ну, милая, что сегодня давать будешь: молочко или говядину?»
– Чего кушать-то? – отмерла Ленка. – Если колбасу нельзя, тогда, значит, можно курицу, рыбу…
Николай схватился за голову:
– Дремучая неграмотность, пещерное отношение к себе! В курятине не тот набор белков, в рыбе чуждые нам аминокислоты. Сказал же: зубами себе могилу роем. Сначала надо очиститься по моей методе. Постойте-ка, сейчас принесу книги.
С этими словами он вышел в коридор. Я тяжело вздохнул: нет хуже человека, чем тот, кто, овладев неким знанием, решил осчастливить человечество.
– Вы пока напишите на бумажке день, месяц, год, час и место вашего рождения, – велела Вера, – я составлю карту, а потом о диете подумаем.
Поняв, что от активной дамочки просто так не избавиться, я покорно нацарапал на салфетке требуемую информацию.
– Не помню, – протянула Ленка, тоже хватаясь за карандаш.
– День рождения? – удивилась Вера.
– Не, час!
– Неприятно, но не страшно, – завела было гостья, и тут в прихожей раздался звонок.
Радуясь, что у меня нашелся хороший повод покинуть кухню, я пошел открывать. Скорей всего, за дверью маются новые клиенты, придется разочаровать их.
Не посмотрев в глазок, я распахнул дверь и вздрогнул. Стройная, если не сказать, тощая, маменька бросилась мне на шею.
– Вава!
Вот тут я перепугался основательно. Николетта никогда не приходит ко мне в гости, хоть и давным-давно знакома с Норой, собственно говоря, благодаря этому я и получил место секретаря. И вообще маменька никогда не показывается из дома, не приняв соответствующего вида: макияж, драгоценности, духи. А сейчас стоит растрепанная, практически в дезабилье[3].
– Вава! – закричала Николетта. – Ну что за хамство! Звоню, звоню, никакого результата! К телефонам никто не подходит!
– Мобильный я на зарядку поставил, – начал оправдываться я, – а домашний на ночь выключили и…
– Мне это неинтересно! – взвизгнула Николетта. – Смотри! Я еле жива осталась! В чем была, выскочила!
– Да что произошло? – перебил я маменьку, быстро окинув ее взглядом.
Внешне Николетта кажется неповрежденной, никаких синяков, ссадин или порезов.
Маменька вошла в прихожую и рухнула на стул.
– Боже! – застонала она. – Меня чуть не убило! Током! Ужасно! А ты спишь! Вот как случается! Упал кирпич на голову, и все.
Я вздрогнул, последняя фраза будила не слишком приятные воспоминания.
– Голая, босая… – причитала Николетта, – эй, что ты там возишься! Входи скорей, дует с лестницы! Кха, кха, вот я уже и простудилась!
Последнее замечание относилось не ко мне. В проеме двери появилась Тася, домработница Николетты. Баба тащила два огромных, по виду совершенно неподъемных кофра.
– Фу, еле доперла, – сообщила она, грохнув баулы об пол.
– Что ты приволокла? – удивился я.
– Там моя одежда и милые сердцу мелочи, – залилась слезами Николетта. – Не приведи господь вот так оказаться – на улице, раздетой, безо всего.
Я посмотрел на кофры. Ну, похоже, голой маменьке ходить не придется.
– Объясни, наконец, в чем дело! – спросил я.
Николетта вновь захныкала, а Тася принялась бестолково размахивать руками.
– Дык… так… вода, а потом лампочки бабахнули! Жуть!
Спустя полчаса я с трудом сумел разобраться в ситуации. Николетта до сих пор живет в квартире, которую давно, в самом начале 60-х годов прошлого столетия, приобрел мой отец Павел Подушкин. По тем временам это были шикарные хоромы, резко выделяющиеся на фоне массовой блочной застройки. Кирпичное здание, потолки выше трех метров, просторная кухня, кладовка, большие комнаты, коридоры. Даже сейчас апартаменты смотрятся неплохо, но главное, что в кооперативе сначала жили одни писатели, а теперь, когда старое поколение умерло, в квартирах обитают дети и внуки литераторов. Мне подобное окружение не кажется приятным, но я сам, так сказать, из этой стаи. Но встречаются снобы, которым нравится хвастаться:
– Приобрел квартиру, ничего, симпатичная, окружение элитное. Справа сын N живет, слева внук К.
Для кого-то важно быть причисленным к небожителям, поэтому цены на в общем-то не слишком, по нынешним временам, шикарное жилье достигают небес.
Не так давно племянник литератора Кротова, живший над Николеттой, уехал на ПМЖ в Америку, и в его квартире поселился новый жилец. Вернее, поселился – неправильное слово, он сперва начал ремонт. Николетте свойственны истерические реакции, но в данном случае осудить ее трудно. Я был с ней солидарен, слушая бесконечные жалобы на шум. Оно и понятно, кому понравится грохот отбойных молотков, визг дрели, крики рабочих. Но, с другой стороны, как поступить? Людям же следует обновить квартиру.
Сегодня утром случилось непредвиденное. Хозяин, в азарте сносивший стены, чего-то не рассчитал, и в результате у Николетты на кухне обвалился потолок, а потом во всем подъезде перегорели работающие электробытовые приборы и погас свет.
Николетта в полуобморочном состоянии покинула родное гнездо.
Я взял ключи от машины и велел Ленке:
– Напои их чаем, я скоро вернусь.
День пошел прахом. До обеда я вел беседы с хозяином ремонтируемой квартиры в присутствии домоуправа, участкового и представителя районной управы. Новый жилец заметно нервничал и постоянно твердил:
– Ну зачем такой сход собрали? Дело решим полюбовно. За свой счет ремонт вам сделаю, станет лучше, чем было. Беспокоиться не о чем. Баб вызову, они вещи сложат, мебель накроют, потом отмоют. Не фига волну гнать, признаю, я виноват.
Договорившись с ним, я вернулся домой и обнаружил в гостиной Николетту с Верой, увлеченно рассматривающих какую-то толстую книгу.
– Проблема решена, – сообщил я, – твой сосед обещает сделать у тебя ремонт.
– Прекрасно, – не отрывая глаз от страницы, ответила маменька.
– А ты пока поживешь в гостинице, я уже договорился в «России», – продолжал я.
Николетта подняла глаза:
– Где?
– В «России». – Я улыбнулся и замолчал.
Там у Гриши работает знакомая и есть возможность получить номер со скидкой, совсем недорого, но Николетте об этом знать не следует.
Маменька порозовела:
– Я не поеду в сарай!
– Послушай, это элитное место, с видом на Кремль.
– Нет, грязный курятник.
– Там селят депутатов Думы, пока им квартиры в столице не найдут!!!
– Боже! – закатила глаза маменька. – Сравнил, депутаты – малообразованные мужланы из провинции. Ясное дело, они унитаз впервые увидели. Конечно, таким и нора дворцом покажется! Впрочем, если уж ты так настаиваешь, гонишь вон из своего дома мать, оставшуюся без крыши над головой…
– Это квартира Норы, я не имею права здесь хозяйничать, – перебил ее я.
– Нора никогда бы не выставила меня, – горестно завела маменька. – Да, дети неблагодарны. О, бедный король Лир, как я понимаю его терзания! Так вот, я могу съехать в отель, достойный моего положения. Думаю, «Мариотт» на Тверской подойдет, можешь снять президентский номер, пока на месяц, а там видно будет!
Я потерял дар речи. Президентский номер в «Мариотте»? На месяц? Интересно, Николетта понимает, о какой сумме идет речь? Впрочем, я сам не в курсе, сколько могут стоить там комнаты, но то, что у меня на это средств не хватит, знаю точно.
– Что молчишь? – капризно спросила Николетта.
– Извини, но боюсь, мне денег на такое пристанище не набрать.
– Значит, я останусь здесь!
– Но Нора может быть против!
Маменька вытащила из сумочки мобильный и зачирикала:
– Алло! Норочка? Ты как, отдыхаешь? Ну молодец…
Я молча наблюдал за разыгрываемой комедией.
– Вот видишь, – вздохнула маменька, – полный порядок, моя горячо любимая подруга не против. Она предложила мне поселиться в ее комнате. Тася, живо приведи там все в порядок. Я понимаю, Вава, что ты скряга, поэтому и иду на лишения!
Я продолжал глядеть на маменьку. Сказать ей, что Норин мобильный дома, а сама она в боксе, в клинике, и связаться с ней невозможно? Но тут присутствовавшая при разговоре Вера воскликнула:
– А еще можно оздоровиться при помощи масляных вливаний.
– Что вы читаете? – спросил я.
Николетта схватила книгу.
– Восхитительная вещь. «Оздоровление ради омоложения. Двадцать лет долой». А еще Вера и Николай пообещали мне рассчитать какие-то ритмы, сделать крем. Да я за месяц стану просто девочкой!
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Теперь понятно, почему Николетта во что бы то ни стало желает поселиться тут. При слове «омоложение» у маменьки начисто сносит крышу, стоит только вспомнить про подвал[4]. Ну так как, говорить ей о Норе?
Я встал и пошел в прихожую. Увы, я не способен поставить Николетту в неудобное положение, за что и буду крепко наказан. Похоже, жизнь в нашем доме превратится в ад.