Тучи и солнце. *** (Т. В. Нартова, 2017)

Глава 1

Четверги, встречи и имбирный чай

Мгновенье. И нет поворота, и поздно уже тормозить.

И в тело до нервов ломота. И в судьбы единая нить.

Без шансов. Но что виновато, что душу покинул покой?

Что точка грядет невозврата, толкая в безумства прибой?

Бездействие смерти подобно. Почувствовать кожей момент.

Стучит барабанами дробно причины и следствий секрет,

В висках отдает стрекотаньем, как радио космоса шум.

Как тайное древних познанье нутром всем вдыхаешь парфюм.

Мгновенье. И будто знакомо лицо без ненужных гримас

До смелого брови излома уж тысячу жизней до вас.

И новая мера подсчета: количество, длительность встреч.

Не дышится больше вольготно: минут их так ранит картечь!

Скользишь, не цепляешься взглядом, он выдаст тебя с головой.

Но скованна намертво ядом, его видя лишь пред собой.

Без знаков и линий, прямая дороги все дальше ведет.

Мгновенье. И кости ломая, тебя вновь любовь соберет.

1 марта 2012, четверг.

Из всех дней недели Глеб больше всего не любил четверги. И до выходных далеко, и устать от учебы или работы уже успел. К тому же, сколько молодой человек себя помнил, все сколько-нибудь значимые события его жизни происходили либо в пятницу, либо в понедельник. По вторникам и средам тоже иногда случались сюрпризы, а уж про выходные и говорить нечего – это были самые насыщенные дни. А вот четверг… бледный и невыразительный, как сегодняшняя погода.

– Ну, здравствуй, весна, – глядя в окно, поздоровался Глеб.

За окном открывался унылый вид на двор стандартной девятиэтажки. Лежащий грязными кучками снег, блестящий ото льда и редкие прохожие. Темень и хлад.

Глеб допил кофе, сполоснул кружку под краном и направился в спальню. Разобранная кровать напоминала дремлющую любовницу. Хотелось вернуться в ее теплые объятия и не вставать до полудня. А еще лучше до апреля.

– Прости, дорогая. – Парень преодолел внутреннее сопротивление и принялся с ожесточением взбивать подушку.

– Ты чего шумишь? – В дверном проеме нарисовалась заспанная морда Артема. – Еще же семи нет.

– Не гневайтесь, господин! – Глеб отвесил шутовской поклон и вернулся к складыванию одеяла. – Вам же сегодня ко второй паре. Как я мог забыть?

– К третьей… – зевнул друг.

– Почему к третьей?

– Философия. Ну ее на фиг. Какая разница, где спать: дома или на парте? То есть разница-то огромная. Тут мягко и шея потом болеть не будет.

– И какой раз ты ее прогуливаешь?

– Ой, ой! Ты случайно не моя мамочка? Нет? Хлеб, хорош приставать. Я все понимаю: синдром патологического отличника, тяжелое детство. Но не надо другим жизнь портить. У меня впереди еще два месяца, нахожусь еще.

– А ты перестань, наконец, называть меня Хлебом, – зная, что Артем не прекратит, пригрозил парень.

– Зря… Хлеб Булкин, звучит же!

– Да иди ты.

– Уже пошел, – помахав на прощанье рукой, хмыкнул Тема.

– Придурок, – беззлобно выругался Глеб.

Он уже несколько лет жил в одной квартире с этим ненормальным, но до сих пор чувствовал себя как в гостинице. И дело было вовсе не в отношении к нему Артема. Парни прекрасно ладили, ссоры были редки и быстро заканчивались. Тема не требовал от Глеба ничего экстраординарного. Поел – помой посуду, скопилось грязное белье – брось в машинку. Уборка квартиры была совместной, покупки в магазине то же распределялись на двоих. Как и счета за свет, газ и прочие услуги.

Но Глеб все равно предпочел бы жить один. Тем более что своя жилплощадь у него имелась. Правда, жизнь о его предпочтениях никогда не спрашивала.

Покончив с утренними хлопотами, молодой человек оделся и вышел из квартиры. Глаза закрывались, а надежду подремать хотя бы то время, что спускается лифт, разрушила незнакомая девушка.

– Здравствуйте, – высоким голосом пролепетала она.

– Доброе утро.

– По телевизору сказали, что пасмурно будет до конца недели.

«Ей что, обязательно трепаться о погоде?» – с раздражением подумал Глеб. Но вслух лишь равнодушно бросил:

– Плохо.

– А вы, значит, в сто пятой квартире живете, да? – вытаскивая из сумочки плеер с наушниками, продолжала девушка.

Нет, скорее девочка. На вид ей было лет пятнадцать, не больше. Тонкая, как тростинка, несмотря на толстую куртку. И ростом едва ли не сорок сантиметров ниже Глеба. И хотя на площадке горела лишь одна тусклая лампочка, нельзя было не заметить, насколько девчонка бледна. У нее была не обычная, присущая всем жителям Средней полосы России, пережившим долгую зиму без соляриев, а какая-то нездоровая бледность.

– Да, – Глеб на мгновение отвел глаза.

«Когда же этот проклятый лифт приедет?»

– А, значит, мы с вами соседи. Я из сто четвертой.

– Недавно переехали? – больше из вежливости, чем из любопытства поинтересовался парень.

– Да нет, с рождения тут.

– Правда? – А вот это, действительно, интересно.

– Угу. – Лифт остановился, раскрывая створки. – Мы с вами сталкивались пару раз.

– Ох, ты… надо же… Я – Глеб.

– Аня, ой… – Девушка протянула руку для пожатия, и сумочка сползла с ее плеча. Она недовольно поправила ее, а Глеб смог рассмотреть ладони девушки. Узкие, с выступающими синими венками. Словно фарфор, раскрашенный в технике Гжель.

– Странно, я тут уже несколько месяцев живу, а вас никогда не видел.

– Ерунда. Сейчас мало кто знаком со своими соседями по подъезду. Дому уже лет тридцать пять, кто в нем раньше жил, в большинстве своем умерли, а новым владельцам некогда знакомства заводить. Да и люди стали подозрительными, ото всех шарахаются. Даже за солью обратиться не к кому, если что.

Лифт слегка тряхнуло, и он остановился. Двери с каким-то подозрительным скрипом разъехались в стороны, и в нос Глеба ударил запах помойки.

– Прошу, – пропустил парень Аню вперед. – Вам в какую сторону? Через двор пойдете или к арке?

– Мне на остановку, к рынку. А что?

– Да ничего, – пожал плечами парень. А сам подумал: «И, правда, какая мне-то разница?»

Соседи вывалились из подъезда в сырой холод утра. Где-то далеко на востоке начинало светлеть. Но этот новорожденный свет терялся среди городской иллюминации. Фонари, вывески магазинов, яркие пятна окон, словно монстры, пожирающие естественное освещение Земли, превращающие человеческую жизнь в сплошной, нескончаемый карнавал огней. Ни покоя, ни отдохновения.

– Я не спросил: вы в каком классе учитесь? – через несколько минут молчания поинтересовался Глеб. Они вышли из арки и теперь шагали бок о бок. Парню то же надо было на остановку. Аня несколько раз моргнула, с некоторым удивлением повернувшись к нему. Кажется, девушка просто не слышала вопроса. – Наверное, в этом году заканчиваете?

– Четвертый курс, – несколько самодовольно протянула она.

– Простите, я думал…

– Ничего, ничего. Я всегда отвечаю, что хорошо сохранилась. И когда мои ровесницы будут делать пластические операции и обкалывать лицо всякой гадостью, я буду выглядеть лет на десять моложе. Особенность обмена веществ. В школе было обидно, задевало, что я самая маленькая. А сейчас… как-то без разницы. Одно неудобно: в магазине с верхних полок мало что достать можно.

Глеб невольно улыбнулся. Надо же, а эта Анечка не такая уж зануда, как показалось вначале. И если бы парень был внимательнее, он бы смог расслышать сквозь ее браваду нотки грусти.

– Что ж, я, наверное, вынужден попрощаться. – Соседка двигалась уж очень медленно, словно не на транспорт спешила, а прогуливалась по парку. Глеб никогда не понимал таких прогулок. Всю свою жизнь молодой человек жил в напряжении, за чем-то спешил и куда-то опаздывал. Оттого он просто не мог медленно ходить, долго жевать и терять драгоценное время на бесполезную болтовню.

– Идите, идите, – кивнула Аня.

– Знаете что, – уже отойдя на приличное расстояние, спохватился Глеб. – Если вам что-то понадобится, обращайтесь. И давайте на «ты». Надеюсь, вы не возражаете?

– Нет-нет. Я учту твое предложение.

Глеб согласно угукнул и поспешил вперед, надеясь влезть в более-менее свободный автобус. Несколько раз он оборачивался, ища взглядом одинокую фигурку Анны. А та все больше удалялась, пока не стала крохотной.

«Надо же, – промелькнуло в голове парня, – как оно выходит. Живем рядом, дверь в дверь, а даже не знаем об этом. Ирония судьбы, блин».

16 октября 2002, среда.

Она ненавидела осень. Холод всегда заставал ее врасплох. Снег превращал дорогу от дома до школы в настоящее препятствие. К тому же, стоило выйти на улицу, как нос начинал противно подтекать, а дышать вскоре приходилось исключительно ртом. Она ненавидела осень. Еще больше ее пугала зима, но о ней девочка старалась вообще не думать.

В холле ее ждала подружка, успевшая и переобуться, и сдать сменку вместе с пальто в гардероб. Она всегда и во всем опережала девочку. Ну, может, только в учебе они были примерно равны. Вот сейчас Катя первой обратила внимание на стоящего неподалеку старшеклассника:

–Эй, хватит спать. Смотри, какой парень.

– И чего? – не поняла Аня. Она как раз принялась расстегивать ботинки. Замерзшие пальцы не слушались, и вместо того, чтобы распутать узел, она еще больше его затянула.

– Я его уже третий или четвертый раз здесь замечаю.

– Ну и что? Мы с тобой вот тоже каждый раз переодеваемся в этом закутке. Тут стулья есть, и народ не мешает.

– Да, но нигде больше он мне не попадался.

– Или ты его не замечала. – Девочке удалось с огромным усилием стянуть обувку с левой ноги, и теперь она мучилась с правой. – Знаешь, сколько в нашей школе человек учиться? Думаешь, можно каждого запомнить?

– Ой, какая ты…

– Да, вот такая я! Помоги лучше.

Катя фыркнула, но послушно присела на корточки рядом. Аня тем временем начала избавляться от пуховика, одновременно присматриваясь к парнишке. И ничего особенного в нем не нашла. Среднего роста, среднего телосложения, чуть вздернутый нос, темные (насколько можно было судить отсюда) глаза. В общем, совершенно непонятно, чего Катька так на него реагирует?

Хотя, Аня никогда не понимала своих сверстниц, расписывающих последние страницы тетрадей сердечками. Не понимала и их неловких попыток флирта с ребятами из седьмого-восьмого классов.

– Готово, – Катя разогнулась, показным жестом касаясь спины. – Давай в пакет засуну.

– Я сама. Слушай, если моя мать сказала, чтобы ты во всем мне помогала, это вовсе не означает, что я сама совершенно беспомощна.

– Да-да, конечно. Ладно, ваше величество, как скажете. А все-таки: как он тебе? – Кивок в сторону старшеклассника.

– Никак, – честно призналась девочка.

Однако внутри зазвучал тревожный колокольчик. Она пока не знала, что означает этот звук, но где-то в районе желудка неожиданно стало теплее.

1 марта 2012, четверг.

– Давно ждешь? – Судя по интенсивному покачиванию Кати с ноги на ногу, та ждала хозяйку под дверью квартиры никак не меньше получаса.

– Да нет. Только жрать хочу, как волк. У тебя ничего вкусненького не найдется?

– Я пряников купила.

– И все? – недоверчиво протянула гостья.

Аня вздохнула. Вот ведь знает же, что она никогда не приходит домой с пустыми руками. Особенно в день выдачи стипендии. И нагло пользуется. К счастью или нет, но вкусы девушек во многом совпадали. Обе любили темный шоколад, одни и те же фрукты и выпечку. Так что Ане невольно приходилось делиться с Катюшей.

Пока освобождались от опостылевших курток и мыли руки, Аня рассказывала о своих занятиях. Потом сунула в микроволновку тарелку супа и принялась выкладывать свои покупки: пакет чипсов, какой-то новый майонезный соус и кулечек конфет.

– А говорила, только пряники купила, – не упустила возможности подколоть Катя, – Фи, женщина, это ж карамельки! Так, а чего у тебя в сумке?

– Только попробуй влезть! – пригрозила столовой ложкой Анна. – Я сама все достану.

– Ой, белка… все по щелкам, по ящичкам. Не боишься, что мыши с тараканами заведутся?

– Не боюсь. На, держи. – На стол полетел еще один пакет. На этот раз с цукатами. – Больше ничего нет. Не было времени купить. И так боялась, что в пробку попаду.

Следующие пятнадцать минут прошли под аккомпанемент расставляемой посуды и хлюпанье поедаемого супа. Пока хозяйка неторопливо копалась в своей тарелке, Катя успела нарезать хлеб и теперь тщательно промазывала каждый кусочек соусом:

– Весна началась. Как твое ничего?

– Пока нормально. Катя, тебе известно, что в марте со мной всегда все в порядке. Вот потеплеет, полезет травка… и тогда начнется. Дай лучше попробовать, – потянулась Аня за бутербродом.

– А как же шестое? До него совсем чуть-чуть, – в голосе Кати послышалось удивление.

– Не надо, Кать. Прошу тебя. Давай сменим тему. Мне и так сегодня сон приснился…

– Он?

– Ага. Точнее не он. Сон про него, и все ощущения, как тогда. Но его там не было. Я искала везде, блуждала в каком-то лабиринте. Короче, очередной кошмар, – Аня говорила все тише и тише. Ее подруга просто молча кивала головой.

– А как с тем парнем, твоим соседом? Димка все уши прожужжал, когда ты приедешь.

– Кэтрин, ты же знаешь мою мамочку. Придется ее два дня уговаривать, выслушивая вечное: «Куда ты по такой погоде собралась, это же такой стресс! И вообще, надо сосредоточиться на учебе, тебе в этом году курсовую делать». Я, конечно, попытаюсь в среду выбраться.

– Я помогу.

– А насчет соседа… Слушай, почему именно он? Чем Димке второй кандидат не угодил? Этот Глеб смотрел на меня так…

– Сочувственно? – попробовала угадать Катя.

– Скорее, как на жвачку, которая к подошве пристала. Пришлось изо всех сил поддерживать разговор, чтобы он совсем не замолк. А ты знаешь, как мне трудно общаться с незнакомыми людьми. – Аня залила в чайничек кипяток. По кухне немедленно разнесся запах корицы и чего-то цитрусового.

– Ты себе не изменяешь, – хмыкнула гостья.

– Первая любовь, сама знаешь. И все же: чем плох Артем? Мне он показался милым. С ним было бы легче найти контакт.

– Да, но он прост как резинка от трусов. Димка все его привычки и заморочки может на пальцах перечислить. А Глеб, судя по рассказам, тот еще ребус. Наш главный простых задач не ставит. Так что придется тебе, дорогая, преодолеть свою природную робость. Эй, ты сахар-то положила?

– Забыла, прости. – Аня послушно всыпала в кружку Кати две полные ложки. Ей самой больше нравилось пить чай с конфетами или, на худой конец с булочкой. Хотя именно этой чай отлично шел без всяких дополнений.

– А как этот Глеб внешне?

– Кто о чем, а ты все о том же. Если я отвечу, что страшный, отстанешь?

– А это так?

– Ну… – Аня впервые за день задумалась. – Не мой типаж точно. Высокой слишком. И кучерявый. Веснушек полно и брови не такие. Хуже того – он рыжий.

– Тьфу ты, женщина! Нашла из-за чего расстраиваться. Вспомни Валерку. Он ведь тоже рыжий, а ты вполне нормально к его внешности относилась. И меня все за него сватала.

– У Валеры волосы не рыжие, а темно-медные. А Глеб именно рыжий. Как твой апельсин.

– Тебе с ним романов не заводить, авось, – махнула рукой Катя.

– А тогда чего спрашивала? – Ее логика иногда ставила Аню в тупик. – В общем-то, парень приятный. Но меня такие не привлекают совершенно.

– Что собираешься дальше с ним делать?

– Глеб в конце сказал, что я могу к нему обращаться, если что. Учитывая, как активно некоторые девицы уничтожают мой сахар, мне скоро придется побираться у соседей.

– Да иди ты, – ничуть не обиделась Катя.

2 марта 2012, пятница.

Глеб только вышел из ванны, как раздался звонок в дверь, заставив парня подскочить на месте. Чертыхаясь, он кое-как натянул футболку и кинулся открывать. Вариантов того, кто мог стоять за дверью, было не много.

Во-первых, Тема-растяпа. Хозяин квартиры хронически забывал свои ключи, благо, Глеб обычно приезжал раньше друга. Во-вторых, это могли быть родители Артема. Они жили на другом конце города, но регулярно навещали своего дитяти. Привозили домашние консервы, вкуснейшие пирожки с разнообразными начинками и прочие кулинарные изыски. Ребята и сами безрукими не были, но побаловать себя выпечкой Тамары Николаевны или маринованными грибочками Александра Андреевича никогда не отказывались.

Глеб поздно сообразил, что крючок для ключей пуст, а чета Красношеевых приезжала не далее, как три дня назад.

– Аня? – удивился он.

– Привет. – В руках девушка держала пустую сахарницу и какую-то разноцветную коробочку. – Я не вовремя?

– Ну, скажем так, позвони ты пятью минутами раньше, было бы еще хуже. То есть, я совсем не то хотел сказать… проходи, в общем.

Аня послушно переступила порог, позволяя парню закрыть за ней дверь. Без брони из теплых вещей она казалась совсем миниатюрной. На девушке была какая-то безразмерная футболка и тренировочные штаны, скрывавшие все выпуклости. Если таковые были, в чем Глеб сомневался.

– И получилась бы сцена из «Счастливого числа Слевина», – согласилась она. Кажется, Аню ничем нельзя было обидеть. Глеб на мгновение задумался, а потом отрицательно замотал головой:

– Да не… у меня нет привычки ходить голышом по квартире. И я не киллер.

– А я не китаянка.

– Люси Лью не из Китая. Она из Тайваня, – автоматически поправил соседку рыжий. И тут же осекся. За какие-то десять минут, считая их вчерашний разговор, он уже раз пять успел попасть впросак. То с возрастом девушки промахнулся, то теперь сыплет грубостями, будто Аня в чем-то виновата. – Извини. Я сегодня с утра не в своей тарелке. Это, конечно, не повод так себя вести…

– Перестань, – улыбнулась Смирнова. – Ты меня еще не знаешь. Я бываю такой стервой.

– Ты? Да ладно, не верю.

– Ага. Эмм… ты не передумал насчет своего приглашения? Ну, ты говорил, чтобы при необходимости я к тебе обращалась. По-соседски, – замялась Аня.

– Конечно, конечно! А чего стряслось?

– Да вот, дома сахар кончился. Совсем. А я как раз собиралась чайку попить. Завтра куплю и верну тебе. Мне надо-то немного…

– Одну сахарницу? – Парень указал взглядом на посудину в руках Анны.

– О… да нет, это я просто взяла, что первое под руку попалось. Пары ложек достаточно.

– А это что? – Взгляд переместился на коробочку. – То же прихватила по инерции?

– Не совсем. Это бартер. Подумала, может тебе этот чай понравится, – смущенно протянула девушка упаковку. В ней болталось три или четыре пакетика. Глеб выцепил один, вчитался в надпись на фольге.

– Видел такой. Но покупать не рискнул. У меня весьма специфический вкус, так что угодить мне очень сложно. А приобретать целый коробок, чтобы потом выбросить, сама понимаешь, слишком расточительно.

– А я вот люблю рисковать во всем, что касается еды.

– Слушай, может, раз ты пришла, устроим чаепитие прямо здесь, а? – Глеб все еще ощущал себя виноватым за то, что наговорил соседке. Хотя, по правде, у него не было никакого желания распивать с ней чаи. Молодой человек относился к той категории людей, которая с большим удовольствием ходит в гости, чем этих самых гостей принимает. – У меня, кстати, пирожки есть. Их, правда, не сегодня испекли. Но уверяю тебя, они очень вкусные.

– А с чем?

– Так. – Парень нырнул в холодильник, выуживая из него большой пластиковый контейнер. И неприятно удивился: после вчерашнего «перекуса» Темы в нем болталось всего четыре штуки. – Остались с ливером и один то ли с капустой, то ли с повидлом. Тебе какой?

– Только не с ливером, – поморщилась девушка.

– Ладно. Выложить на тарелку? Может, подогреть?

– Глеб, успокойся. Что-что, а пирожки я лопаю в любом виде. Лучше поставь чайник.

– Ладно, – покладисто согласился парень. – Раз ты такая рисковая, позволю себе предложить свой любимый напиток. Такой ты точно в магазинах не найдешь. Я сам собирал травы. В основе зеленый чай сенча и кое-что еще.

– Секретный ингредиент?

– Просто хочу, чтобы ты сама угадала, – покривил душой Глеб. На самом деле он просто боялся: вдруг новая знакомая сразу откажется от дегустации?

Когда все было готово, он с осторожностью пододвинул Анне чашку. Она благодарно улыбнулась, несколько раз махнув рукой над напитком: нюхала.

– Прости, профессиональная деформация.

– Ты химик? – удивился рыжий.

«И когда эта мелочь успела за четыре года так деформироваться?»

– Биолог, – Аня осторожно пригубила чай. Брови ее тут же поползли наверх.

– Так плохо? – не выдержал Глеб.

– Охренеть! То есть, очень-очень вкусно. Ты добавил имбирь, я угадала?

– Да. Не сушенный, а сам корешок настрогал. Надо же. Ты второй человек, которому этот чай понравился.

– А первый кто? – подцепляя из контейнера пирожок, уточнила Аня.

– Брат, – на лице Глеба заиграли желваки.

– Старший или младший? – словно не замечая реакции парня, продолжила допрос соседка. Глеб постарался как можно спокойнее ответить:

– Старший. На девять лет меня старше. Может, еще подлить?

– Нет, пока не надо. А ты, значит, любишь имбирь? – Дело дошло, наконец, до пирожка. – С капустой, вкуснятина.

– Да. Люблю. – Глеб первым покончил со своей порцией, и поспешно встал из-за стола. Плевать, хороший это тон или нет. Сейчас ему было не до церемоний. Любое упоминание о Гришке ранило как остро наточенный нож. Тема это понимал и не совался к другу с расспросами. Но эта девчонка ничего не знает, продолжая тыкать сталью в самые глубокие раны.

– Все спросить хотела. Ты почему здесь живешь? В смысле, с Артемом? Из другого города переехал? – Вопросы сыпались из Ани, как крупа из дырявого мешка.

– Нет. Просто мне удобно. Я свою квартиру сдаю в аренду, а Темка за постой много не просит.

– А, вот оно что! А родители тебе не помогают?

– У меня нет родителей, – буркнул Глеб. Девушка на мгновение опешила, а потом тихонько выдавила:

– Извини. Я не хотела. У каждого есть свои запретные темы, понимаю. Знаешь, я, наверное, домой. Спасибо за угощение. И мне искренне жаль, что все так вышло.

Аня немедленно встала и юркнула в коридор, старательно не глядя на рыжего. Вот же непутевая! Бросив чашку в мойку, Глеб бросился за девушкой следом:

– Ничего. Погоди…

– Что? – Та уже взялась за ручку входной двери и замерла.

– Не хочешь в воскресенье к нам присоединиться? У нас с Темой есть небольшая традиция. Мы каждый выходной устраиваем киносеанс и приглашаем всех желающих.

Традиция была скорее Артема. Глеб же вначале просто терпел выверты друга, но потом незаметно втянулся. Только вот к шастающему по квартире народу привыкнуть никак не получалось.

– Я не люблю такие вещи. Вечеринки, спиртное. Это все не мое.

– Да нет, ты не поняла. Это не вечеринка. Просто посидим, посмотрим фильм, обсудим. А насчет спиртного… ты даже пиво не пьешь? – Глеб и сам не понимал, чего он так усердно уговаривает эту девчонку. Наверное, все дело было в ее внешней хрупкости. И еще эта фраза про запретные темы. Словно на миг приоткрылось окошко, а за ним мелькнуло что-то похожее на его собственную жизнь.

– Теоретически пью. Но практически мать мне за это голову открутит. Глеб, а можно я еще одного человека приведу?

– Кого?

– Мою подругу. Она у меня вместо щита и пропускного билета. Родители только ей доверяют мою безопасность.

– Боже, тебе же не пять лет! – привыкший к самостоятельности с младых ногтей парень никак не мог уложить в голове обрушивающиеся на него объяснения.

– Именно это я каждый раз им и говорю. Но они продолжают гнуть свою линию.

– Как я понимаю, на это есть свои причины?

– Правильно понимаешь. Так что насчет еще одного человека? – вернулась к главному Аня.

Рыжий с явной неохотой согласился. Поняв, что тот не слишком доволен подобным раскладом, девушка добавила:

– С меня закуски. Напиши, сколько человек будет и что купить надо. Я все принесу. В конце концов, мы ведь соседи. А они должны помогать друг другу.

4 марта 2012, воскресенье.

Вопреки всем прогнозам на улице стало гораздо приятнее. Потеплело не намного, всего на пару градусов. Зато выглянувшее солнце оказало на Аню поистине чудодейственное воздействие. Она перестала прятать руки в карманы, сменив перчатки на ярко-зеленые митенки. А еще шапку натянула под стать: квадратную, с двумя кисточками, как на ушах у рыси. Обе вещи девушка связала сама. И пусть не все было выполнено идеально, но зато соответствовало ее настроению.

Анна и сама не знала, как его назвать. В ней мешались ожидание чего-то хорошего, и боязнь разочарования. А еще хотелось крикнуть всему миру: «Вот я! Смотрите на меня, я ничем не хуже вас!». И при этом где-то глубоко внутри затаилась грусть. Им плевать на нее. Этим вечно проходящим мимо людям. Плевать на то, что для нее значит сегодняшний вечер. Им все равно, что уже послезавтра на нее обрушится вся тяжесть весны, скует своим напоминанием. И Аня уже не будет такой довольной, смеющейся. Как ей кажется, никогда больше.

– Эй, ушла в себя и заблудилась? – легонько толкнула девушку Катя. – Ты так мне и не рассказала, как там Глеб. Вот умру от любопытства, с кем будешь по магазинам ходить?

– Да так. Угостил меня чаем. Ничего так. С имбирем и какими-то травками. Мята точно, и еще, вроде, чабрец…

– Так, это уже что-то.

– Ну, родителей у него нет. Во всяком случае, он сам так сказал. То ли умерли, то ли просто поссорились с ним, не знаю. Знаешь, с такими вещами к человеку не лезут. Особенно если видят его второй раз в жизни. У Глеба, зато, старший брат имеется. Но там ситуация совсем запутанная. Короче, чувак напрочь отказался говорить о своей семье. Единственное, что я смогла от него добиться, что он – местный. Квартиру свою сдает, а сам живет у Артема, потому что так выгодно.

– Интересно… Димка говорил, что он работает где-то в небольшой фирме, компьютеры чинит. Значит, либо очень мало получает, либо ему зачем-то нужны деньги.

– Кать, это не наше дело. – Аня остановилась, осматриваясь. – Пойдем туда. Я матери обещала яблок купить. А потом в супермаркет заглянем за всякими сухариками и прочим хламом.

– Как это, не наше?

– А вот так. Договор был такой: узнать все о привычках и вкусах своей жертвы, а потом постараться как можно больше из них перенять. А не копаться в чужой биографии.

Девушка остановилась напротив ларька, выуживая из сумочки кошелек:

– Добрый день. А взвесьте штучек пять яблок.

– Но Димка как сказал? Пустое копирование чужого поведения считаться не будет. Надо понять причины поступков, мотивацию Глеба. А это невозможно сделать, если не узнать его историю.

– Думаешь, мне это удастся? – Ане пришлось прервать разговор. Продавец как раз взвесила товар и теперь нетерпеливо ждала, когда покупательница отсчитает нужную сумму. Когда обмен купюр на фрукты успешно состоялся, она продолжила: – Вот ты бы хотела, чтобы кто-то копался в нашем прошлом? То, что произошло девять лет назад, оставило в нас неизгладимый отпечаток. Но для остальных наша потеря обычная подростковая блажь. Ерунда. Тысячи девчонок переживают подобное, и уже через год забывают об этом. А мы с тобой носимся, как фанатики со святыней.

– Не смей так говорить. – Лицо Кати вдруг преобразилось. Из добродушного оно стало злым, верхняя губа задралась в оскале, а брови сошлись, образуя заметную складку.

– Просто пойми меня правильно. У Глеба есть свои мозоли, и мне не хочется лишний раз на них наступать. А вдруг я ляпну что-нибудь лишнее, и он перестанет со мной разговаривать?

– Когда ты стала такой заботливой? – Катя определенно не собиралась извинять хозяйку. Уж кто-кто, а она имела столько тех самых мозолей, что проще было отрубить ноги. Последнее время каждый разговор девушек заканчивался подобными пикировками.

– С тех самых, как ты превратилась в эгоистичную сволочь, – отбрила Аня. – Кэтрин, я серьезно. Знаю, тебе тоже тяжело. Но давай не будем вмешивать его в наши текущие дела.

– Между прочим, ты первая о нем заговорила. Все, закрыли тему. Давай лучше быстрее все купим. Уже половина шестого. А мне еще нужно накраситься и переодеться. Я же не пойду в гости как пугало. Да и тебе не мешает что-нибудь подобрать.

– Кэт… это обычные посиделки, а не прием у мэра! Или ты думаешь, Глеб с Артемом каждую неделю ходят на маникюр, посещают парикмахера и часами крутятся у зеркала, чтобы просто посмотреть фильм?

Почему небеса не сделали ее блондинкой? Такой грудастой Барби с голубыми глазами? Тогда бы была понятна одержимость Кати собственной внешностью. Так нет же: она была темноволоса и зеленоглаза и больше похожа на эльфийку, чем на белобрысую куклу.

– Мужики, Ань, это существа с другой планеты. Они могут сами ходить хоть в растянутой майке и дырявых трусах, но желают видеть рядом с собой ухоженную, красивую девушку с обложки. Мало ли, что сказал твой Глебушка! Посидим, кино посмотрим. Настоящая женщина должна даже мусор выносить на каблуках и в платье.

– Дело твое. А я вот не хочу быть настоящей женщиной. Так что я пойду в том, в чем мне будет удобно.

В отличие от Кати, Аня хоть и хотела выглядеть хорошо, но ее природная лень и собственное отражение сводили стремление на нет.

– Ладно, балда, как хочешь. В конце концов, тебе с Глебушкой общаться. А я так, тихонько посижу в уголочке да прослежу, чтобы ты не забывала о цели нашего визита. – Аня лишь мученически закатила глаза. Порой она не понимала, почему они до сих пор дружат.

Несмотря на сборы Кати, девушки ухитрились прийти вовремя. Под давлением подруги, Аня сменила домашнюю одежду на вполне приличную блузочку, но вот надевать юбку категорически отказалась:

– Нет, нет и еще раз нет!

– Ой, овца! Ты глянь, как идет! – пытаясь подтолкнуть ее к зеркалу, нудила Катя.

– Да, я овца. И, между прочим, этого не отрицаю. Она же даже коленей не закрывает!

– Божечки, женщина, из какого монастыря ты сбежала?

– Да при чем здесь монастырь? Сама посмотри! Самый лучший вариант для меня – паранджа. Катя, рядом с тобой я все равно буду выглядеть гадким утенком, что бы на себя не напялила.

– Хорош прибедняться. Ладно. – Лесть подействовала, и подруга отступила. До следующей примерки.

«Надо спрятать эту юбку подальше», – решила Аня.

Теперь они обе стояли перед дверью соседской квартиры, ожидая, когда им откроют. Катя что-то мрачно бухтела под нос; девушке досталась «почетная» миссия тащить пакет с закусками. Аня была более сдержана, хотя ожидание начинало затягиваться.

– О, девчонки! – На пороге показался Артем. – Проходите, располагайтесь! Хлеб, твои гостьи пожаловали.

– Привет! – из комнаты вышел рыжий. Катя с нескрываемым любопытством уставилась на него, как кошка на аквариумную рыбку: можно ее скушать, или хозяева не просто так поместили ту в этот ящик, полный противной воды?

– Вечер добрый, мальчики!

– Началось… – не удержалась Аня от комментария. – Не обращайте на эту сумасшедшую внимания. Она тут исключительно для моего прикрытия.

– Ха-ха-ха, – не слишком весело фыркнула подруга. – Вот на кого не стоит обращать внимания, так это на особу рядом со мной.

– Я смотрю, у вас замечательные теплые отношения. Прямо как у нас с Глебом. Да, Хлебушек? – приобняв приятеля за плечи, усмехнулся Артем. – Ладненько, красавицы, давайте сюда пакет. Пойду все разложу, пивко достану. А вы пока следуйте за Хлебушком, он вам все покажет.

Тема лучезарно улыбнулся, подмигнул гостьям и скрылся в районе кухни. Им ничего не оставалось, как пойти вместе с Глебом в гостиную.

– А что, остальные опаздывают? – оглядывая пустой диван и пару кресел, уточнила Катя.

– Да, кроме вас, никого и не звали, – Глеб сгреб с подлокотника несколько носков. – Простите, только гладить закончил, не все убрать успел.

– Ты и носки, что ли, гладишь? – У Кати никогда не было проблем с переходом на «ты». У нее, вообще, никогда не было проблем с общением.

– Нет. Конечно, нет, – рыжий хотел еще что-то добавить, но его перебил вернувшийся Тема:

– Чего стоите? Садитесь, не стесняйтесь. Хотите, разложу диван, ноги вытянете? Вот, мы тут подобрали кое-что, посмотрите. – В руки Кате сунули круглую коробку с дисками. Что будете: попкорн или чипсы? Хотите по-быстрому бутербродов сделаем?

– Тем, заткнись на минуту, – резко прервал друга Глеб. Пока тот рассыпался в предложениях, парень наблюдал за реакцией Ани. Лицо девушки из удивленного сделалось испуганным, а потом она и вовсе отступила обратно к выходу. – Что-то не так, Аня?

– Просто, я думала, будет как-то больше народа.

На самом деле она просто боялась. Толпа могла защитить, спрятать ее. Спрятать от расспросов, от взглядов, полных сострадания. И еще Анну пугало сочетание спиртного и парней. Само по себе оно сулило неприятности. Кто знает, что на уме у этих ребят? И зачем она только согласилась на это? Надо было вежливо отказаться. Сейчас бы лежала дома с книгой, под прикрытием родных стен и теплого пледа.

– Анют, хватит тебе! – весело отозвалась Катя. – Это же здорово. Меньше народу, больше кислороду.

– И больше хавчика, – добавил Тема.

– Ты же сам сказал, что будет семь человек. – Новая попытка понять, почему Глеб ее обманул. – А теперь утверждаешь, что никого больше не звали. Как это?

– Ох, Глебушка, ох, лгунишка, – Артем погрозил другу пальцем. Но видно было: он тоже ждет объяснений. – Так мы и собирались всемером фильм смотреть. А этот жук как разнылся: не надо никого, давай только Аню пригласим.

Глеб начал покрываться красными пятнами. Теперь уже все взгляды были обращены на него, и все ждали ответов. Парень медленно опустился на краешек кресла и промямлил:

– Я хотел таким образом извиниться за мое поведение. Ну, знаешь, я много чего наговорил. Всяких глупостей. Вот и решил, что будет лучше посидеть небольшой компанией. Тем более что ты высказалась против вечеринок. Я подумал, большое количество незнакомых людей тебя смутит.

– Ой… – Аня прикусила губу от досады. А она-то себе такие картины рисовала, одна другой страшнее. Теперь пришел ее черед оправдываться. – Какие глупости? Все нормально. Тебе совершенно не за что извинятся. Это я веду себя как психованная. Просто когда единственное место, в котором приходится бывать, кроме дома – это школа или университет, начинаешь теряться.

– А почему так? – встрял Темка.

– У Ани очень заботливые родители. Гиперопека, шаг влево, шаг вправо приравнивают к побегу. Нам с тобой, птицам вольным, такого не понять. – Как всегда положение спасла Катя.

– Надо срочно исправлять положение! Я лично пойду к твоим предкам и потребую заканчивать это насилие над личностью! Все, Глебушка, тебе партийное задание: выгулять девушку куда-нибудь в культурное место. Театр там, музей. Понял? Ань, ты теперь в наших надежных руках. Пусть кто попробует тебя обидеть, будет с нами дело иметь!

Аня невольно засмеялась. Ей было приятно и одновременно неудобно. Правда, слово «выгулять» немного резало слух. Она и так всю жизнь кого-то обременяет. Сначала родителей, потом учителей, одноклассников и однокурсников. Вот Катя, бедная, уже пятнадцатый год с ней мучается. Не подруга, а личная слуга.

– Чудно. Раз мы все выяснили, думаю, пора заняться выбором картины на вечер. У нас ведь не собрание анонимных затворников. Мы фильм смотреть собирались.

Глебу перспектива стать экскурсоводом для девушки совсем не улыбалась. Он и сам-то не был большим любителем ходить по выставкам. К тому же сейчас у рыжего было напряженно с деньгами, и лишний рублик шел не на билеты, а немедленно тратился на вещи первой необходимости.

Пока девушки совещались, молодые люди сноровисто раскладывали на низком столике закуски. Откуда-то притащили два больших ведерка попкорна и сумку-холодильник, забитый бутылками с охлаждающими напитками.

– Ну, чего нашли?

– Мы в тупике. Не можем выбрать между «Темным рыцарем» и «Исходным кодом».

– Надо же, я думал, вы сразу схватитесь за какую-нибудь романтическую комедию или что-то в том же духе, – не поверил Артем.

– У тебя устаревшие сведения о слабом поле, – отчеканила Катя. – И мы с Анькой ненавидим романтические комедии. Кстати, а вам что больше нравится?

Как глупо все и примитивно. Неровный крупный детский почерк

Ни в склад, ни в лад, почти без рифмы, как прежде, встречу мне пророчит.

Меж описаний каждодневных так мало слов осталось важных:

«Ждала сегодня перемены», «Его встречала утром дважды».

Не передать уже чернилам глазами те прикосновенья,

Что управляли целым миром той, что почти ушла в забвенье.

Не передать тех ожиданий и дум бесхитростных стремленья,

Ни чистоты переживаний. Теряют полноту мгновенья.

О, город, город мой осенний, храни ты девочки признание,

Как приговор, без сожаленья. Читать его мне наказанье.

В такой обыденности слова мелькает целая стихия.

Неповторимую основу таит непознанное имя.

Распотрошенная могила. На край ее вступив чрез буквы,

Ни черепа я вижу мину: дрожащие от счастья губы.

Но как же мало, как мизерно… Рука твоя остановилась.

О, город, сохрани нетленно всего два слова: «Я влюбилась».

6 марта 2012, вторник.

У Ани было отвратительное настроение. Еще со вчерашнего вечера она почувствовала, как задыхается. От этой пронзительной синевы неба в разрывах туч, от едва уловимого запаха земли, от все более громкого щебетания птиц по утрам. Где-то внутри ворочался огромный валун, давивший на внутренности. Ощущение, уже ставшее привычным.

Девушка шла, не отрывая глаз от дороги; выпавший неделю назад снег превратился в ледяные бугры. Неосторожно поставишь ногу, и в следующий момент окажешься лежащим на спине. В дворники, наверное, берут одних садистов. Так и чудится, что они выглядывают из кустов, ожидая, пока очередной невнимательный прохожий оступится. Иначе как объяснить такую халатность?

Думая о таких вот глупостях, Аня не заметила приближающегося к ней человека. И лишь когда ее ощутимо тряхнули за плечо, вздрогнула. От неожиданности сердце ушло в пятки, при этом продолжая громко биться где-то в районе ушей. Потеряв равновесие, Анна громко взвизгнула, чувствуя, как ее подхватывают под руки, не давая приземлиться на жесткий асфальт.

– Стой! – Глеб кое-как смог вернуть ее в вертикальное положение. – Ты чего так пугаешься?

– Задумалась, – отчего-то шепотом пояснила Аня. – А ты чего со спины подкрадываешься?

– Я тебя окликал несколько раз! – возмутился рыжий.

Только сейчас девушка смогла рассмотреть его как следует. Она много раз читала и слышала о том, как может подвести собственный мозг. Из всего того, что мы видим, хорошо, если половина является правдой. Остальное достраивается из кусков прошлого опыта. Словно реставратор, людское сознание вставляет камешки в древнюю мозаику, руководствуясь лишь нечеткими следами, оставленными утерянными фрагментами. Мы не фиксируем то, что происходит на периферии зрения, почти не обращаем внимания на незначительные для нас детали. Мы проживаем жизнь, даже не осознавая того, что часть ее – лишь плод нашего воображения.

Нет, волосы Глеба как были похожи на языки беспокойного пламени, так и остались. Но вот ресницы оказались намного темнее, почти черными. И почему Аня решила, что они должны быть непременно одного тона с шевелюрой? А глаза? Раньше она не задумывалась, какие у Глеба глаза. Оказалось такого же глубокого цвета, как зрелые конские каштаны, которые девушка любила собирать в сквере неподалеку от университета. На мгновение их затмили другие, светло-ореховые, а земля под ногами угрожающе поехала куда-то вбок. И уже не из-за льда.

Аня терпеть не могла это ощущение: словно перед ней открывается огромная дыра, и она летит сквозь время, не в силах остановиться. Мир пропадает, сменяясь давно забытыми звуками и запахами, а конечности снова начинают трястись.

– Что ты хотел? – постепенно приходя в себя, спросила она. Вышло неожиданно резко.

– Просто увидел тебя, решил поздороваться.

– Ага. Как Артем? – слова подбирались с трудом, словно девушке приходилось заново учиться говорить после инсульта. Мысли путались, и больше всего хотелось, что бы ее оставили в покое. Но воспитание – вещь дурная: как не сопротивляйся, а последствия останутся.

– Лучше всех. Все уши мне прожужжал, когда я с тобой куда-нибудь схожу.

– Надо же… это совсем не обязательно. Скажи ему, что я очень благодарна за заботу, но не хочу, что бы со мной носились, как с хрустальной вазой. К тому же и ходить-то сейчас особо некогда. Контрольные, тесты, доклады. Преподы как сговорились, все в одну неделю впихнули, – постепенно разговорилась Аня.

– Может, на следующей неделе? – бросил парень. Слишком равнодушно.

– Не знаю. – Интересно, а какой ответ ему нужен? – Давай начистоту. Спасибо за то приглашение на киносеанс и за прекрасный вечер. Но я вижу, что тебе со мной скучно. Я странная, закрытая, с кучей тараканов в голове. И ты не обязан страдать из-за дурацкой идеи Артема.

Аня боялась посмотреть на соседа. Она и сама не поняла, как смогла произнести столь откровенную речь. Щеки вспыхнули. Ох, видел бы сейчас ее профессор, читавший им лекции по органической химии! «Вгони кровь в щеки! – говорил он опоздавшим. – Сделай хоть вид, что тебе стыдно!» Но Ане было вовсе не стыдно. Скорее страшно. И так хотелось услышать в ответ слова утешения.

– Значит так… – В голосе Глеба не было облегчения. В нем вообще ничего не было. Пустой набор звуков, лишенных какой-либо эмоциональной окраски.

– Мне домой надо. – Почти на грани слышимости.

Жаль, конечно, ведь ее исследование провалится. Но что делать? Она с самого начала сомневалась в успехе Димкиной затеи.

– Аня, погоди. Вот же черт! – Глеб стукнул кулаком по ноге.

Он не любил разбирать свои чувства по косточкам, искать причины, долго копаться в себе. Его считали холодным и поверхностным, но сам парень предпочитал слово «обстоятельный». Он всегда поступал сообразно ситуации, опираясь на правила, установленные обществом и собственную совесть. Но сейчас Глеб понял, что не может ограничиться сухим: «Что ж, ты права. Прощай!» – ибо это было жестоко, к тому же, не вмещало в себя всю правду.

Да, Аня совершенно его не привлекала. И как девушка, и как собеседник. Да, рыжему было скучно с ней. Ему было некогда полировать эту вазу, выставлять на свежий воздух. Глеба даже не интересовало, почему Анна ведет такой образ жизни, почему родители Смирновой так трясутся за свою дочь. Но… Стоило парню дойти до этого самого «но», как он начинал злиться. Даже сейчас, стоя рядом с соседкой, Глеб не мог понять, какая сила мешает ему оставить ее.

– Все совсем не так, – выдал он, наконец.

– Врешь… – покачала головой Аня. – Ну, и ладно. Забей. Я не обижаюсь. Знаешь, как Катька говорит? Есть люди плохие, есть хорошие. А есть плоские. Первые цепляют своей гордыней и злобой, завистью, дурным поведением. Вторые – жизнерадостностью, внимательностью к другим, трудолюбием. А плоские люди могут быть любыми, хоть золотыми в серебряную крапинку. Но их просто не видят. Они лежат под ногами, по ним ходят каждый день, как по лиственному ковру. А потом очередной порыв ветра поднимает их ввысь и уносит из чьих-то жизней. Я плоская, Глеб. Я – человек-невидимка. Обо мне помнят, пока я шуршу под ногами.

Девушка вымученно улыбнулась. Нет, она не пыталась разжалобить рыжего, не надеялась вызвать в нем чувство вины. Хотя Аня отлично справлялась с ролью покинутой всеми святой мученицы, сейчас в ее глазах стояли настоящие слезы. Ей просто надоело чужое притворство. А еще больше – чужая жалость.

– Ань… – Удивительно, но всегда медлительная соседка вдруг рванула от Глеба с крейсерской скоростью. Молодой человек поспешил за ней, но почти у самого подъезда остановился. Он по-прежнему не знал, что сказать.

2 декабря 2002, понедельник.

Перемены. Десять, а то и пятнадцать минут. Все школьники любят эти минуты, считают последние колебания стрелки, чтобы всей толпой вырваться на свободу из душных классов. Аня ненавидит перемены. Ей некуда деваться, нечем занять свою голову и руки. Ей мешают крики одноклассников, их возня за спиной.

– Разуй глаза! – тычок под ребра заставил девочку недовольно сжаться. Катя никогда с ней не церемонилась.

– Отстань.

– Посмотри туда!

Пришлось послушаться. Аня проследила за движением указательного пальца подруги и замерла. Он. Стоит, болтая с каким-то парнишкой. Наверное, они учатся в одном классе. Настроение у обоих отличное, вон, как улыбаются. Жаль, льющийся из окна свет не давал все хорошенько рассмотреть, а постоянный гомон – узнать, что его так развеселило.

Она далеко не первый раз натыкалась на брюнета. Наблюдала, как он переобувается перед занятиями. Сталкивалась в коридорах. Встречи мизерно короткие, словно вспышки среди сплошной серости.

– Кажется, у него география сейчас.

– С чего ты взяла?

Аня старательно делала вид, что занята разглядыванием собственных ногтей. Не хорошо пялиться на человека. Даже если каждая секунда, когда ее взгляд направлен на него, причиняет боль. А вот Кате, кажется, плевать на всякие правила. Она в открытую скользила по фигуре юноши: вверх – вниз, вверх – вниз… Словно сканировала, отпечатывая в собственной памяти.

– Я видела, как он выходил из сорок второго кабинета. Эй, у меня появилась идея! Давай-ка посмотрим в расписании, в каком он классе.

– А разве новое уже вывесили?

Совсем недавно им переставили многие предметы. Каким-то просто поменяли очередность, а некоторые и вовсе перенесли на другие дни. Теперь в головах подружек творилась путаница, и приходилось по пять-десять раз на дню лезть в дневник.

Впрочем, как выяснилось, даже у этой неразберихи были плюсы. Не успели девочки приблизиться к огромному щиту, как сзади раздались голоса:

– Посмотри, что у нас завтра.

– Сейчас.

Ане показалось, будто все ее тело окаменело. Она едва смогла повернуть голову, чтобы встретиться с ошалевшим взглядом Кати. Какое уж тут расследование! Главное не упасть. И в обморок не хлопнуться.

– Так.

Удивительно, но подруга смогла взять себя в руки. Во всяком случае, голос ее почти не дрожал. А вот Аня даже не рискнула открывать рот. Строчки расписания расплывались перед глазами, знакомые буквы совсем не хотели складываться в слова. Внутри все кипело, тогда как руки стали холоднее льда.

Девочка приподнялась на цыпочки, надеясь хоть что-то разобрать в хороводе чернил. Какой-то звук отвлек ее от расписания. Намного позже она поняла – это был смешок. Его смешок. Инстинкт сработал за Аню. Голова дернулась к источнику возмущения, а в следующий миг мир сузился до смотрящих на нее светло-ореховых глаз.

9 марта 2012, пятница.

Мысли материальны. Это утверждение Глеб слышал ни один, и не два, а множество раз за свою жизнь. И каждый раз думал: «Бывают же дураки, которые в это верят!»

Он вообще мало во что верил. Там, где его приятели подозревали руку судьбы, рыжий видел обычное стечение обстоятельств. Про всевозможные талисманы, счастливые числа и прочий трансцендентный хлам и говорить было нечего.

Когда Глеб садился в машину, перед его лицом все время мельтешила ниточная кукла, раскачивалась на своей длинной веревке, смотрела на пассажира своими бисеринками. В то время они казались ему красивыми, теперь – снились в кошмарах вместе с желтыми косичками и приближающимся светом фар. Бабушка говорила, что кукла оберегает их. Она ошибалась.

И все же сегодня уверенность Глеба пошатнулась. Стоило ему с утра натолкнуться взглядом на номерок соседской двери, как больше ни о чем парень не мог думать. Клиентки в мастерской оказывались либо Аннами, либо блондинками. А когда Глеб пошел перекусить во время перерыва, то едва не столкнулся с каким-то парнишкой. Все бы ничего, если бы не его свитер точно такого же цвета, что и шапочка соседки.

Мысли не материальны. Их сил не достаточно, чтобы сдвинуть предмет или вызвать дождь на поля. Но некоторые из них подобны маленьким магнитам, притягивающим события и людей, связывающих множество намеков в единую паутину. Некоторые мысли подобны узлам. И порой проще пустить пулю в висок, чем распутать такой узел.

Вселенная молча курила кальян, выпуская дым далеких туманностей, и скалила острые, как у лангольеров, зубы. Смотрела, как бедный Глебушка мучается, и кидала ему на макушку новый камешек. Под конец рабочего дня несчастный парень едва ли не физически ощущал вспухающую на голове шишку.

«…И ей лучше быть невидимкой. Подумаешь, мир не заметить слез…» Слова популярной песенки, разносившейся по салону маршрутки, заставили его вскочить с места и броситься к дверям. Плевать, что выйдет на три остановки раньше!

– Ты чего такой красный? – поинтересовался с порога Артем. – Может, тебе водички принести?

Друг по-турецки сидел на диване, что-то печатая в ноутбуке. Рядом на табурете лежал недогрызанный кусок сыра, и стояла кружка с чаем. Глеб едва не опрокинул ее, приземлившись возле Темы.

– Ты веришь в призраков?

– Глеб, померь-ка температуру. Кажется, у тебя начался бред, – тон у Артема был насмешливый, но лицо при этом стало совершено непроницаемым. – Какие призраки?

– Аня…

– Ты о нашей соседке? – Кивок. – Она же жива, вроде. Или я чего-то не знаю?

– Темыч, я серьезно. Я с утра ни о ком другом думать не могу. Такое ощущение, что она меня преследует. Куда ни посмотри, везде напоминания об этой девице. То одно, то другое. Чинил сегодня клиенту монитор, так у него заставка на рабочем столе, знаешь, какая? – Не дождавшись ответа, Глеб полушепотом выдохнул: – Листва. Долбанная осенняя листва!

– Не вижу связи.

– Зато я вижу! – с чувством воскликнул рыжий. Потом схватил кружку, сделал большой глоток и чуть не выплюнул все обратно на пол. – Что это такое?

– А что? Вполне приличный чай. Мне понравился. Я копался в шкафчике, думал, что бы такого интересного заварить, а потом на него наткнулся. Хлеб, челюсть-то подбери. И объясни, наконец, что опять не так? Не надо было трогать, да?

– Вот… – Глеб мрачно покосился на остатки жидкости в кружке. Только теперь он заметил, что в комнате пахнет как-то иначе. Вместе с поднимающимся паром, в нос проникали запахи корицы, гвоздики и мандаринов. – Аня принесла, а я сунул подальше и забыл. И о ней забыть хотел…

– Чего ты там бормочешь?

– Тема, а что девушкам сейчас дарят?

– Кхе-кхе. – Артем от такой неожиданной смены разговора едва не подавился остатками сыра. – Чем дальше в лес… Как будто ты с девушками никогда не встречался!

– Я не про то. Что дарить девушке, с которой не собираешься переспать?

– Погоди. Дай мне минуту. По-моему, в твоем вопросе есть лишняя частица «не», так? Нет? А тогда зачем делать подарок?

– Кончай со своими шуточками. Я ее обидел. Не хотел, а обидел. Не зная, что она за человек, даже не пытаясь это выяснить…

– Ты о ком?

– Да об Анне.

– Обозвал? – не понял Артем.

– Хуже. Дал понять, что мне она безразлична. Что хочу свести наше общение до уровня «привет – пока». А Аня мне такое выдала…

– Странный ты, Хлеб. Мне Анька показалась вполне милой. Может, зажатой слегка, это да. Но она не дура. И вроде, не злюка какая-нибудь. Не красотка, конечно. Но чтобы так сразу отшивать ее, это ты, брат, погорячился. Тем более с твоим «умением» сходиться с людьми… Хочешь, я тебе дам совет?

– Давай, – согласился Глеб. Он более-менее пришел в себя, и только легкий привкус пряностей мешал окончательно успокоиться.

– Тебе надо с ней подружиться. Вы оба такие…

– Интроверты?

– …улитки. Не знаю, чего Анька такая, но ты точно забился в свою раковину и никого не хочешь пускать. Я не говорю: «Вперед, расскажи ей все! Выверни душу наизнанку!» Но тебе нужен кто-то, с кем ты можешь просто общаться. Понимаешь? О книгах, о политике, о спорте.

– У меня есть с кем поговорить. Вот ты как приходишь, так рот не закрываешь, – возразил рыжий. – И что толку мне с этого?

– Вот именно, что говорю в основном я. На западе люди большие деньги отдают, чтобы их выслушали. Думаешь, это просто так, для хохмы?

– Тем, не начинай. Знаю я твою лекцию о пользе душеспасительных бесед, – скривился Глеб. Жизнь шла своим чередом, и у него все было хорошо. Во всяком случае, ни в каких психоаналитиках он явно не нуждался.

– Что именно Анька тебе, как ты выразился, выдала? – сменил тактику Артем.

– Сказала, что понимает меня. Не обижается. Мол, она из категории плоских людей. Ее никто не замечает, все проходят мимо. Сравнила себя с листвой под ногами. Шуршит в чужих жизнях, а ветер перемен подует, и все о ней забыли. Я вот тоже, получается, потоптался по ней. Ты знаешь, когда Аня пришла с этим своим чаем, я подумал: «Какое у девушки самомнение. Хочет таким способом меня закадрить».

– Конечно, ты-то у нас жених видный! – хохотнул Тема. – Тем более, Хлеб, ты слышал, что ее подруга сказала? Анька все время дома сидит, ей общения не хватает. А ты сам себя в четырех стенах запер. Так дело не пойдет. Я тебе недаром всю неделю твержу – своди ее куда-нибудь!

– Тем, за Гришкой кто смотреть будет? Его же нельзя сюда перевезти. Ты знаешь, мне страшно туда ходить. Видеть его таким. Да еще, стоит мне к нему войти, сразу начинаются разговоры о деньгах. А та парочка из моей квартиры арендную плату уже два месяца не платит.

– Так выгони их! Найдешь других.

– Не могу. У них только ребенок родился, – признался рыжий.

– Нет, Глебушка. Это не приведения, это твоя гиперактивная совесть, – покачал головой его друг.

Парни надолго замолкли. Слышно было, как ветер свистит, запутавшись в голых ветвях. Где-то наверху работал телевизор, а за стеной отсчитывали секунды большие часы. Тема был прав. Он частенько оказывался прав, что очень бесило Глеба. Рыжий и раньше не отличался легкостью характера, а за последние четыре года и вовсе превратился в настоящего буку.

– И все-таки, что можно Ане подарить? – вернулся к главной проблеме Глеб.

– Во-первых, извинись перед ней.

– Я уже задолбался извиняться. Сначала извинюсь, а потом опять какую-нибудь гадость скажу. Замкнутый круг какой-то.

– Если реально хочешь наладить отношения, никаких конфет, цветов и прочих банальностей. Подарок должен быть без намека, а то еще больше обидишь. Подари ей какую-нибудь безделушку. Девушки любят всякие статуэтки, брелочки и прочую чепуху в том же роде. А, вообще, лучший подарок – это подарок, сделанный своими руками. Вот, точно! Что ты делать умеешь? – оживился Артем.

– Я в школе из пластилина неплохо лепил. Выжиганием занимался. Но это как-то, не знаю, совсем глупо.

– Ничего не глупо. Все зависит от идеи и качества исполнения работы. Я тебе направление дал? Дал. Осталось совсем немного: придумать, что конкретно ты хочешь сотворить.

4 декабря 2002, среда.

Новое расписание круто поменяло жизнь девочек. Бесконечные уроки так и остались скучной повинностью, но вот перемены превратились в настоящий подарок небес. Теперь взгляд Ани был постоянно прикован к окнам, а Катя зорко отслеживала всех проходящих по коридору. Иногда им удавалось засечь, как Он выходит из дверей школы, пересекает внутренний дворик и скрывается где-то за пределами видимости. А уже через пару-тройку минут юноша проделывал обратный путь, даже не подозревая, что находится под прицелом двух пар глаз.

– Ты принесла лезвия? – Катя нетерпеливо прохаживалась рядом с закрытым кабинетом биологии.

– Да. И картошку. – Разговаривать совершенно не хотелось.

За полтора месяца Аня научилась предчувствовать Его появление. Буквально видеть затылком. Например, совсем недавно, когда она шла сюда утром, что-то дернуло девочку изнутри, как кукловод дергает марионетку, и она с внезапной ясностью поняла: сзади идет Он. Словно кипятком плеснуло на оголенные нервы.

Со временем обычное местоимение стало для Ани настоящим именем. И в мыслях девочка писала его с большой буквы, выделяя особым тоном в разговоре.

Неким ореолом секретности и святости был окружен и сам образ паренька. Одной половинкой своего существа Аня понимала, что ничего особенного в нем нет. Вон, по школе сколько таких подростков ходит! И красивее, и, наверное, лучше по характеру. Но вторая половинка, та самая, что неожиданно просыпается в каждом ребенке, когда тот начинает превращаться во взрослого, твердила одно и то же. Это все не важно. И никто не важен, кроме Него.

На этот раз уже Ане пришлось срочно тормошить подругу. Кабинет открылся, и неугомонные дети рванули внутрь, толкаясь и шумя. Девочки предпочитали не торопиться и слегка задержались на пороге. Как всегда вовремя. Уже прозвенел звонок, когда Он прошел мимо.

– Пойдем, Ань, – заметив приближающуюся учительницу, потянула ее Катя. Аня быстро кивнула, ныряя вслед за остальными одноклассниками.

Уже в девять лет девочка твердо решила: она будет агрономом. Так и заявила своим родителям, когда они однажды проезжали мимо аграрного университета.

Постепенно ее приоритеты несколько изменились. Копаться в земле стало не так интересно. Теперь Аня представляла себя в какой-нибудь лаборатории, создающей новые, доселе невиданные сорта. Дома девочка выращивала подсолнечник в горшке, мечтая через пять-семь поколений получить новую карликовую разновидность.

В младших классах ее любимым предметом был окружающий мир, а получив книги для шестого класса, Аня первым делом залезла именно в учебник по ботанике.

Тем сильнее было разочарование ребенка от уроков биологии. Аня тихо ненавидела мрачный класс с черными лакированными партами и вечно недовольного педагога, любившего одну и ту же тему мусолить по несколько недель.

Но сегодня ей было уже не до занятий. Она ничего не видела перед собой, щеки горели, а на лицо наползала широченная улыбка.

– Эй, перестань лыбиться! – В отличие от подруги, Катя контролировала свои эмоции гораздо лучше. – Надежда идет.

Аня старательно прикусила нижнюю губу. Иначе никак нельзя было удержать ту на месте. Все было бы ничего, но девочки сидели прямо перед учительским столом и были как на ладони.

Кое-как собрав мимические мышцы в подобие безразличной мины, Аня попыталась вникнуть в объяснения очередной лабораторной работы. Сегодня они изучали накопление крахмала в клубнях картофеля. Надо было сделать тонкий срез и аккуратно обработать его йодом. Но вместо йода на картошку неожиданно хлынула кровь из порезанного большого пальца. Аня даже не поняла, как лезвие пропороло кожу, ранку тут же защипало. Девочка быстро сунула пострадавшую кисть в карман, нащупывая платок.

Мать вечно клала по несколько носовых платков, не преминув каждый раз напомнить, где те находятся. Дочь злилась, закатывала глаза и старательно повторяла: «Хорошо, мам». Надо же, и от этой надоедливой женщины порой бывает польза!

– Ты чего?

– Палец порезала.

– Все-то у тебя не так, как у людей, – посетовала Катя, сама принимаясь за нарезку картошки. – Как ты думаешь, мы Его завтра увидим?

– Обязательно, – заматывая под столом палец, откликнулась Аня.

10 марта 2012, суббота.

Пробежав глазами оглавление, Анна открыла учебник на нужной странице. Девушке предстояло за выходные сделать огромную презентацию, выучить пути превращения жирных кислот в организме и составить план урока. Вот с последнего задания она и начала. Сидящая рядом Катя что-то выписывала в тетрадку из книжки с загадочным названием «Как ребята программировали игру "Африка" на языке Паскаль» и нарисованными зверями на обложке.

– Я думала, ты серьезным делом занята. А ты, я смотрю, сказки читаешь, – заметила Аня.

– Это не сказки. Это пособие для детей старше десяти лет, между прочим, – огрызнулась в ответ подруга.

– Ого! А тебе в нем все слова понятны?

– Отвали. Сама вон книжечку для детского сада читаешь, – кивнула в сторону учебника «Биология: Бактерии. Грибы. Растения» Катенька. – Нафига тебе литература для школьников?

– Методика преподавания биологии. Надо по одному из параграфов составить план урока. Что рассказывать детям, как опросить максимальное число человек за сорок минут, еще и тест или контрольную составить для проверки. Знаешь, я впервые начала сочувствовать нашим преподам. Сколько же им, бедным, приходилось бумажек писать! Все эти планы, характеристики, отчеты по успеваемости… Тонны макулатуры. А ведь надо не просто пересказать детям информацию из учебника, а занять их, уделить каждому внимание, ужас!

– Да ладно тебе. Вспомни Надежду, как ее по отчеству? Ну, нашу первую училку по биологии, которую потом убрали. Она, по-моему, совсем не беспокоилась по поводу того, интересно нам ее слушать или нет, – поморщилась Катя.

– Глянь-ка. – Аня распахнула книжку на нужной странице и ткнула пальцем в текст.

– «Со строением клетки можно познакомиться на примере растительной клетки, рассмотрев под микроскопом препарат кожицы чешуи лука», – с выражением зачитала ее подруга. – Боже, они что, не смогли за десять лет придумать ничего нового? Убери от меня эту мерзость. Тебе по лабораторной план составлять?

– Нет, по следующей теме, – вздохнула Аня. – Помнишь, как мы с тобой корячились с этим луком, а потом с картофелем?

– Ага, только ты могла порезаться таким тупым лезвием! Что, хотела превратить несчастный клубень в чипсы?

– Знаешь, а ведь это был, наверное, первый раз, когда я чувствовала себя абсолютно счастливой. Такая глупая, наивная мелочь… Палец весь в крови, а мне хочется смеяться, как ненормальной.

– Угу. Выглядела ты тогда точно, как ненормальная.

– Я улыбалась бровями.

– Чего? – не поняла Катя.

– Ну, знаешь, это когда губы уже больше некуда растягивать, а эмоции продолжают переполнять. Тогда брови начинают ползти вверх. Когда просто не можешь держать внутри радость, – объяснила Аня.

– Ох, Анька. Вечно ты придумываешь какие-то странные термины. Ты поосторожней. Я еще не отошла от твоего «взгляда, который можно черпать ложкой», – невольно улыбнулась Катя. И тут же предупреждающе подняла палец вверх. – Слышишь? В дверь звонят!

Аня торопливо вскочила с места, уронив на пол несчастную «Биологию». Но у самой двери затормозила, приникнув к глазку.

– Привет, – стоящий на площадке Глеб выглядел крайне смущенным. Рыжие кудряшки спутались, и парень напоминал дворового пса. Такого, который заглядывает всем прохожим в лицо и машет хвостом.

– Опаньки! Доброго здравия, Глеб, – первой отреагировала на приветствие Катя. – Ладно, Анька, время позднее, пойду я домой. А то твои скоро вернутся. Не хочу мешать семейной идиллии.

Схватив лежащую на этажерке куртку, Кэт бочком-бочком проскользнула мимо молодого человека. По подъезду разнесся удаляющийся стук ее шагов. В отличие от Ани, темноволосая бестия не страшилась физических нагрузок.

– Она что, постоянно у тебя сидит? – вырвалось у Глеба.

– Катя живет в соседнем подъезде. Чем одной дома куковать, лучше уж тут вдвоем. Тем более, мы с детства привыкли вместе уроки делать. Ты по делу пришел или…?

– Я – идиот.

– Прямо так категорично? – усмехнулась Аня.

– Да. Я вел себя, как последний мерзавец. Ты одинокий человек, тебе нужно внимание, забота. А я взял и отвернулся, – парень опустил голову, не замечая, как меняется выражение лица Анны.

– Никогда не говори мне об одиночестве. И о заботе. Ее у меня и так с избытком. Лишние няньки тут ни к чему, – девушка шумно выдохнула. – Если ты хотел просить прощения, то зря. Мне нечего тебе прощать. Я никого не хочу принуждать со мной дружить. Нам не по восемь лет. Знаешь, когда приходит взрослый и объявляет: «Это новая девочка, она будет с нами учиться. Вы должны хорошо к ней относиться».

– Аня, прекрати. Дело не в тебе. А во мне. Не весь мир вращается вокруг твоей несчастной персоны! – вспылил Глеб. – Это что-то с чем-то! Ты и правда, порядочная стерва.

– Ну, спасибо! – в голосе Ани не было и тени обиды.

– Не за что. Может, дашь мне войти, и мы нормально поговорим?

– Ты прав. Нечего доставлять удовольствие местным сплетникам.

В отличие от соседа, Анна предпочла проводить гостя в гостиную. Глеб опустился на предложенный стул, с изумлением обнаружив валяющийся неподалеку учебник. Поднял, аккуратно разогнул смявшийся угол одного из листов, но от комментариев воздержался.

– В общем, я предлагаю начать наше общение с начала. И в знак этого я тебе кое-что принес, – дождавшись, когда хозяйка угнездиться напротив, продолжил парень.

– Подарки? Такой подход мне нравится.

Глеб вынул из кармана какой-то небольшой предмет и протянул его удивленной девушке. На узкую ладонь лег изящный браслет с несколькими подвесками.

– Я его сам сделал, – известил Аню рыжий. – Боюсь только, что с размером не угадал.

– Красиво. Я такие на одном сайте видела. Точнее, похожие. Твой гораздо интереснее. И красивее.

– И кривее. Я не нашел подходящей цепочки, и решил сам проволоку согнуть в колечки. Все руки исколол. А чтобы голые промежутки не торчали, бусинами закрыл. Только вот подвески пришлось купить. Там еще колокольчики были, но я не знал, как ты к ним отнесешься, – пустился в пояснения Глеб.

– Колокольчики? Положительно. Мне всегда хотелось какое-нибудь украшение, чтобы оно звенело, бряцало. Как монетки на костюмах восточных танцовщиц. Так что, если увидишь колокольчики, возьми, – Аня потрясла браслетом. Он мог спокойно натянуться ей на предплечье. – Надо убрать несколько звеньев. Кстати, а почему ты выбрал такие бусины?

– Плохие, да? Мне просто показалось, они неплохо гармонируют с цветом твоих волос. – Не говорить же девушке, что они давно валялись у Глеба в закромах. Вот он и не стал заморачиваться.

– Ясно… Просто я не очень розовый люблю.

«Особенно такой», – едва не добавила Аня. Что-что, а к всевозможным оттенкам розового она относилась с особой осторожностью. Все зависело от конкретного предмета и сочетания с другими цветами. Но вот так называемый лососевый вызывал у Ани стойкую ассоциацию с кукольными домиками и детскими платьицами. А еще с довольно хрюкающими поросятами.

– Вот черт! Давай сюда, – рыжий потянулся к украшению, – такой дешевке место на мусорке. Надо было не дурить, а выжечь картину. Или портрет вылепить.

– Свой, голышом… – очень тихо проговорила девушка.

– Что, прости?

– Ничего. Глеб, не надо ничего выкидывать. Просто кое-что поменяем, и получится прекрасная вещь. Кстати, подвески ты выбрал просто отличные. Сова, елочка. Все в тему. Кажется, у меня были подходящие бусины. Пойдем.

Парень послушно поплелся за Аней по коридору.

– Не стесняйся.

– Это твоя комната? – Глеб подошел к стоящему на столе компьютеру. Судя по накопившемуся слою пыли на электронно-лучевом мониторе, им давно никто не пользовался. – Надо же, какой раритет.

– Ага. Там даже флоппи-дисковод есть, – с гордостью откликнулась Аня. Она присела на корточки перед тумбочкой и сейчас в ней с остервенением рылась.

– А это что? – На пол отправился небольшой пакетик. Внутри были какие-то бумажки и самая настоящая пробирка. Глеб вынул последнюю, и, прищурив один глаз, заглянул в узкое горлышко.

– Реакция серебряного зеркала. Оксид серебра с аммиаком. Потом туда добавляют альдегид. И образуется тонкая серебряная пленка. С помощью такого метода отличают глюкозу от фруктозы, например. Мы ее на занятиях делали, и нам разрешили забрать пробирки на память.

– Прикольно.

– Тут еще билеты в кино и нечто вроде открытки. Мне ее девчонки в институте подарили. Несколько листочков с рисунками и пожеланиями. Иногда приятно достать их, перечитать. Я, вообще, по жизни Плюшкин. Вечно храню чеки, какие-то сушеные цветочки, старые брошки. Где-то у меня проездной из московского метро лежал.

– Ты в Москве была?

– На практике. Как меня туда провожали, история достойная ни одной драматической пьесы… О, нашла! Я раньше занималась бисероплетением, кое-что осталось.

Аня извлекла несколько спичечных коробков, склеенных в три ряда по четыре штуки в каждом. У Глеба на работе стояли точно такие же «шкафчики», но парень хранил в них не фурнитуру, а разные шурупы и заклепки.

– А почему бы тебе не сделать скрапбук? – пришла в голову рыжего неожиданная мысль.

– Да ну… Художник из меня исключительно от слова «худо». Надо же не просто тяп-ляп все наклеить, а красиво оформить. Да и заводить ради пары-тройки билетов целый альбом как-то смешно.

– Ты же сказала, что у тебя полно всякого добра?

– Половина из которого невесть где валяется, а вторая у тебя сейчас в руках. Нет, Глеб. Я понимаю, люди, которые много фотографируют, путешествуют. Им есть резон заводить скрапбук.

– Так… – Глеб понял, что снова начинает злиться на эту мелкую паршивку. – Завтра же мы с тобой пойдем в магазин и купим все необходимое. А потом начнем путешествовать и фотографировать, поняла?

– Куда? – опешила Аня.

– Думаю, стоит начать с ближайших улиц.

Он встает по утрам? Может да, может, нет,

Щурит снова глаза на закат иль рассвет.

Провожает троллейбус, встречает такси?

Сколько встреч он провел, сколько снов упустил?

Он под пледом, согнувшись, раскинувшись, спит?

Пьет без сахара кофе, смеется, грустит?

Подставляет ли спину, лицо ли ветрам,

То ли здесь, то все-таки где-то вот там?

Нет не важно, как голос его прозвучит,

Нет, не страшно: он голоден или же сыт.

Просто память пока не досталась годам.

Вот и думаю все, где он: здесь или там?

14 марта 2012, среда.

Зачем? Этот вопрос Глеб задавал себе уже который день. Зачем он раскрыл тогда рот и сделал то нелепое предложение? Зачем, вообще поперся к соседке со своим жалким «я – идиот» и нелепым самодельным браслетом? Такое поведение нормально для подростков, у которых из-за гормонов крышу сносит. Но никак не для взрослого мужика. Почему он просто не купил какие-нибудь хризантемы, не сказал принятое в подобных случаях: «Извините меня, Аня. Мы друг друга неправильно поняли», – и не удалился в свою берлогу?

Так или иначе, но отступать было поздно. Артем всегда подтрунивал его: «Наш Глебушка – мальчик ответственный», – и не зря. Рыжий привык с малолетства отвечать за свои слова и доводить начатые дела до конца. А еще у него была гиперактивная совесть, ага. Поэтому сейчас он стоял перед дверьми университета, дожидаясь Аню, вместо того, чтобы спокойно ехать домой.

– Привет! – Она появилась совершенно неожиданно. – Я не ожидала твоего звонка.

– У меня сегодня было мало работы. Вот я и решил: а чего пропадать такой замечательной возможности подышать свежим воздухом? – преувеличенно бодро откликнулся Глеб.

Он до последнего надеялся, что не дозвонится девушке. Однако когда на том конце воображаемого провода зазвучал ее детский голосок, неожиданно почувствовал облегчение.

– Свежий воздух в центре города? Очень сомневаюсь, – изогнув четко очерченную бровь, бросила Аня.

– Ну, относительно свежий, – внес поправку парень. – Так что: куда пойдем?

– Не возражаешь, если я сначала заскочу в закусочную напротив? А то желудок сейчас прилипнет к позвоночнику. Я постараюсь быстро.

– Я и сам не откажусь от стаканчика кофе.

Глеб выставил локоть, мол, цепляйся. Но Анна, то ли не поняла жеста, то ли проигнорировала его. Даже не оглянувшись, она спустилась с крыльца, и смело пошагала через дорогу. Молодому человеку ничего не оставалось, как двинуться за Анной следом.

В закусочной было пусто. Вечно голодные студенты обычно атаковали ее позже, а работники близстоящих предприятий – на пару часов раньше. Так что ребята без помех забрали свой заказ и пристроились за одним из трех столиков. Глеб помешивал пластиковой палочкой комочки горячего шоколада, а Аня принялась за бутерброд.

– Не боишься гастрит заработать? – усмехнулся рыжий. От еды явственно несло перцем и горчицей. Девушка пожала плечами, стараясь протолкнуть полупрожеванный кусок в пищевод, и закашлялась. – Горе мое, на!

Аня отхлебнула из протянутого стаканчика:

– Спасибо, теперь я еще и язык ошпарила! Нет, не боюсь. Я не так часто тут ем. К тому же мне нравятся эти бутерброды. А то, что кушаешь с удовольствием, вреда не наносит. Если, конечно, не злоупотреблять. Во всяком случае, после них у меня нет никаких неприятных ощущений. А вот от жутко полезной овсяной каши тошнит так, словно я шмат сала съела без хлеба.

– Не любишь овсянку?

– Ненавижу. – Еще один укус. – Кстати, раз уж мы подошли к теме гастрономии, не хочешь рассказать о своих пристрастиях?

– Могу предоставить полное досье, – полусерьезно – полушутя предложил Глеб.

– Ум-м… Это было бы просто отлично!

– Так, родился, учился, закончил, работаю.

– И это все? Я жажду подробностей, – разочарованно протянула Аня.

– Надо же, никогда не думал, что кто-то будет интересоваться такой заурядной личностью, как моя, – с сарказмом фыркнул рыжий.

– Вообще-то, это нормально, когда люди в процессе общения узнают друг о друге. Или ты тайный агент и проводишь в нашем городе вербовку? А если нет, то мне не понятно, к чему такая секретность? – Девушка неожиданно плюхнула бутерброд на стол и, подхватив сумку, направилась к двери.

– Погоди, ты куда? Мы же погулять хотели!

– Видишь того парня? Лучше я с ним пройдусь. Какая разница, он ведь такой же незнакомец для меня, как и ты. Возможно, с ним окажется гулять гораздо приятнее, – ощерилась она.

Рыжий чертыхнулся.

– Ань, вернись!

– Чего еще?

– Я не люблю такого. Все эти задушевные разговоры о любимом цвете или первом дне в детском саду. Не люблю, когда во мне копаются, как в какой-то коробке со старыми вещами. Вот это нам пригодится, а ту штуку лучше бросить обратно. Еще хуже праздное любопытство. У меня была знакомая, которая, как ты, все спрашивала и спрашивала. Вечное «что?», «где?», «почему?», но за три года общения даже не запомнила мою дату рождения. Так что я вовсе не шпион.

– Знаешь, я вполне могу тебя понять, – смягчилась Смирнова. – Людям свойственно цепляться за детали. Ах, она не читала Коэльо! Вы представляете, она выступает за аборты?! При этом им совершенно неважно, какие за этим стоят причины. Они видят отдельные слова, отдельные фразы, разбивают личность другого на детали, на какие-то составляющие. А целая картина при этом теряется…

– А что, ты, правда, выступаешь за аборты? – Как-то не состыковывались в голове Глеба два образа: беззащитной девушки и ярой убийцы не рожденных младенцев.

– Да. А еще за эвтаназию, кремацию и пересадку органов. Что, испугался? Какая я, оказывается, жестокая. Просто чудовище, а не человек! И я боюсь, ведь перед собой вижу не картинку, а смазанное пятно. Так-то вот, – развела руками Аня.

Глеб поежился. Его бы не удивило, окажись его новая соседка ведьмой. Злой колдуньей вуду, втыкающей в парня свои отравленные иголки. Он чувствовал себя больным рядом с ней. Привычная броня лопалась, обнажая загноившиеся раны. И Глеб боялся, что эта чудная девчонка их увидит. Боялся и одновременно надеялся. Он не чувствовал с Анной никакого родства, никакой внутренней связи, потребности в ней. Но лишь под ее взглядом он начинал невольно обнажаться. Анна заставляла его сомневаться, смущаться, вновь и вновь смотреть ей в глаза, в которых он все яснее видел какого-то странного типа с огненно-медными волосами.

Каждый новый человек в жизни Глеба напоминал предыдущего. Он был для них чем-то вроде комнаты, в которую приятели и коллеги входили, чтобы занять удобное кресло или полюбоваться обоями. Глеб – добрый малый, хороший друг, замечательный специалист. Еще одна социальная роль, еще одна маска.

И только Аня ничего не ожидала от него. Она топталась на пороге, заглядывая в замочную скважину. И молодой человек начинал переживать: а есть ли там, вообще что-то, кроме голых стен?

– Хм-м, – Глеб поболтал остатками горячего шоколада. – Ты ставишь меня в тупик. После таких откровений я просто обязан предоставить тебе номер моей медицинской страховки и показать свою коллекцию календариков.

– Пожалуй, можно обойтись чем-то одним. – Девушка запихнула остатки бутерброда в рот и принялась тщательно вытирать пальцы салфеткой.

– Отлично, тогда записывай номер! – не удержался от смешка рыжий. – Пойдем, лучше. У меня на сегодня грандиозные планы. Сначала мы зайдем в один отличный канцелярский магазин и все там купим. Потом я покажу тебе мое любимое место в городе.

Почти весь путь до магазина прошел в молчании. Но стоило ребятам оказаться среди тетрадок, карандашей и папок, как оба оживились. Глеб хватался за каждый предмет, начинал болтать о его преимуществах и недостатках, заполнял пространство между собой и Аней ничего не значащим трепом.

– А как тебе этот? – девушка взяла из стопки альбом. – Плотные страницы, и обложка что надо. Не нравится?

– Не очень. Ты плохо относишься к розовому, а я – к оранжевому. У меня аллергия на этот цвет. Когда я смотрю на мандарины, например, у меня начинают чесаться нос и слезиться глаза. Именно поэтому я обычно ем цитрусовые с закрытыми глазами.

– Опять издеваешься? – не поверила Аня.

– Нет, просто немного преувеличиваю. Но лучше посмотри альбом с другой обложкой.

– Хорошо. Зеленая пойдет?

– Вполне. – Глеб подошел поближе, оказавшись прямо за спиной девушки. Она сдвинулась назад, уткнувшись затылком парню в грудь. – Осторожнее. Думаю, с главным мы разобрались.

– Надеюсь, – откликнулась Аня. И рыжий мог поклясться, что она имела ввиду вовсе не будущий скрапбук.

21 марта 2012, среда.

Неделя прошла весьма плодотворно. Количество заказов в мастерской выросло, так что Глеб иногда возвращался домой в восемь, а то и в девять вечера. Но даже в те дни, когда ему удавалось вырваться с работы пораньше, у парня не было и минуты отдыха. То кран на кухне потечет, то родители Артема приедут, когда их любимого сына не будет дома. А еще регулярные посещения Гриши. Таким образом, с соседкой рыжий смог увидеться только один раз, снова столкнувшись с ней перед лифтом.

И вот сегодня Глеб решил компенсировать свое невнимание к Ане.

– Добрый вечер. Что вы хотели? – Дверь сто четвертой квартиры открыла незнакомая женщина.

– Я – Глеб. А Аня дома?

– А-а, понятно. Значит, вы тот самый молодой человек, о котором она столько рассказывала. Что ж, входите, мне надо вам кое-что объяснить.

По спине скользнула капля пота. Рыжий почувствовал себе преступником, хотя никак не мог понять, в чем заключается его преступление.

– Садитесь. Аня еще не вернулась с занятий. Меня зовут Валерия Петровна. Как я понимаю, моя дочь ничего вам не рассказала? – Глеб не ответил. – Она не любит касаться этой темы. Я понимаю, девочка не хочет выглядеть белой вороной. Но раз вы с ней так подружились, то обязаны знать об особенностях Анны.

– Каких особенностях? – рыжий сглотнул густую слюну. Чем дольше говорила женщина, тем больше он запутывался.

– Аня очень больна. Она не может вести такой же образ жизни, какой ведут здоровые люди. Ей противопоказаны любые нагрузки. Никаких тяжестей, максимум, что Аня может поднимать, это пишущую ручку или ложку.

Из коридора послышался какой-то шум. Скрипнула дверь, и знакомый голос разнесся по квартире:

– Мам, ты дома? Я в пробку попала, поэтому задержалась. Знаю, что нужно было позвонить… Глеб?

– Привет.

Как он мог раньше этого не видеть? Эта неестественная бледность, синеющие на морозе губы, частое, слишком шумное дыхание. Макияж не мог скрыть удручающих признаков. Но ведь Глеб не медик. Он никогда не сталкивался с больными людьми. С болеющими, но не больными.

– Ты ему сказала? – без осуждения, скорее с усталостью спросила Аня у матери.

– Ань, твой друг должен знать обо всех рисках.

– Ну да.

– Наверное, мне стоит уйти. – Рыжий поспешил откланяться.

Хорошенько обдумать полученную информацию ему не дали. Не успел парень зайти домой, как раздался звонок в дверь.

– Глеб, я должна тебе все рассказать. – Аня заметно нервничала.

– Я не хочу тебе вредить. Если наши прогулки сделают хуже, то надо их прекратить.

– Хуже? – вдруг истерически хохотнула девушка. – Куда хуже-то? Я и так чувствую себя трупом, который по непонятной причине все еще шевелится. Глеб, не бросай меня… Моя мать – врач, она знает все о моей инвалидности. Но она ничего не знает о том, какого мне.

По щекам Ани потекли слезы. Глеб испуганно приобнял девушку:

– Может, тебе воды принести? Давай ты присядешь…

– Не начинай. – Она оттолкнула его руки. – Только не это сюсюканье.

– Хорошо, я вообще к тебе не прикоснусь. Но торчать посреди коридора не очень-то удобно, как ты считаешь?

– Давай, задавай вопросы, – предложила Аня, когда они с Глебом оказались в комнате.

Парень предупредительно закрыл дверь. Тема был у себя, а у Темы был неплохой слух.

– Что конкретно у тебя болит?

– Ничего. У меня ничего не болит. Я не мучаюсь, если тебя это волнует.

– А что же тогда? – Глеб чувствовал себя абсолютным болваном.

– У меня есть дырки в сердце. Не метафорические, а самые обычные. Одна, большая дыра между желудочками и несколько – между предсердиями. Поэтому вместо чистой, насыщенной кислородом крови мой организм получает смесь венозной и артериальной. Я – ящерица. Или лягушка. До сих пор не могу понять, к кому я ближе по строению. А еще у меня не совсем правильно расположены главные сосуды. Зато оно большое, сердце. Больше, чем у здорового человека. И это тоже не метафора. Оно давит на легкие, на позвоночник.

– И давно ты…? – рыжий запнулся.

– С рождения. Еще вопросы.

– Тебе, наверное, неприятно обо всем этом говорить…

– Мне – по фиолетовому барабану. Вот моим родителям тяжело. Стоит начаться разговору о моей неполноценности, так у них глаза сразу на мокром месте становятся. Говорили, что я не доживу до пяти лет. Потом, что до восемнадцати. Отговаривали вести меня в школу. Потом мать ругалась, когда я сказала о своих планах на поступление в институт. И вот я сижу здесь, студентка. Через месяц мне исполнится двадцать один. – Аня смотрела на Глеба с какой-то дикой иронией.

– Это… я сочувствую…

– Боже, Глеб! Знаешь, что я ненавижу больше овсянки? «Я сочувствую…» Ты не можешь мне сочувствовать по определению. Ты-то здоров. Можешь жалеть меня, видеть во мне несчастный продукт неправильного внутриутробного формирования. Но сочувствовать… Большим идиотизмом является только фраза: «Мне так жаль», – словно кто-то виноват в моей болезни.

– Тогда что мне надо говорить?

– Ничего. Не бегай вокруг меня, не спрашивай каждые пять минут, как я себя чувствую. И все будет замечательно.

– А твоя болезнь, она лечится?

– Нет, – совершенно спокойно произнесла девушка, а вот Глеба будто под дых ударили.

Все оказалось слишком… слишком серьезно, слишком болезненно. Не жалеть? Но как же так? Перед ним сидит существо, обреченное всю жизнь страдать.

– Предупреждаю твою следующую реплику. Даже если бы был шанс на пересадку, я бы от него отказалась. Ведь дело не в этом, – Аня прижала ладонь к груди. – Я думаю по-другому, я ощущаю мир иначе. Мне неведомо другое состояние. Пришейте лягушке крылья, и она не будет знать, что с ними делать. Когда меня начинают допрашивать, какого оно, быть такой, я отвечаю: «Нормально». Потому что для меня нормально быть такой. У меня иная система координат, и там, где здоровые люди ставят «минус пятьсот», я отмечаю «ноль».

Но относиться ко мне так же, как к обычным людям нельзя. Я все делаю медленно. Не могу подолгу стоять, не могу таскать тяжести. Лестницы – мое личное проклятие. Стоит подняться на пару пролетов, и я должна отдохнуть. Зимой у меня часто болит голова. Впрочем, от жары она болит не меньше.

Глеб молчал. Впервые в своей жизни он не мог ничего ответить. Потому что просто не понимал собеседника. На минуту парень представил себе, а как бы он себя чувствовал, не будь у него ноги или руки? Уж точно не сидел бы с таким спокойным лицом. А вот Аня, наоборот, словно читала мысли рыжего:

– Я не думаю о своей болезни круглосуточно. Вот, скажем, человеку медведь на ухо наступил, но он же не ноет про себя: «Ах, я бедный, несчастный, не быть мне великим певцом!»

– Это не одно и то же, – возразил Глеб, впервые за весь разговор осмелившись посмотреть девушке в глаза. В них плескалось нечто поистине странное, какая-то неизвестная ему страсть.

«Да она же гордиться этим!» – с ужасом осознал рыжий.

– Мы все ограничены в своих возможностях. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Не все рождаются математическими гениями или великими марафонцами. У каждого человека свой предел прочности. Просто я более ограничена, чем ты. – Аня решительно встала. – Ладно, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Я тебе все рассказала. Выразила свою точку зрения. Теперь ты можешь с чистой совестью послать меня подальше.

– Зачем?

– А как же? Общение со мной несет ведь такие риски, – насмешливо протянула Аня. – Можешь не беспокоиться, я в силах открыть дверь.

23 марта 2012, пятница.

Погода вела себя как женщина, страдающая климаксом. Ее бросало то в жар, то в холод. Сегодня с утра, например, светило солнце, а по мостовым бежали ручейки не очень чистой воды. Но не прошло и трех часов, как светило со всех сторон окружила воинственная армия туч, осыпая землю острыми стрелами снежинок.

У Ани не было ни климакса, ни других явных причин, но настроение металось вместе со старушкой-природой. Последнюю пару у них отменили, и девушка вернулась домой еще до обеда.

Она чувствовала себя совершенно разбитой – дорога заняла едва ли не столько же времени, сколько сами занятия. Набитые пассажирами маршрутки медленно ползли в плотном потоке, едва-едва успевая уложиться в график. Аня чувствовала себя запертой в пыточной камере, без возможности хотя бы на время прекратить издевательства над собой. Духота, запах чужого пота и не менее тошнотворный – давно просроченных духов. Теснота и шум выбивали из головы все мысли, кроме одной: «Когда же мы доедем?».

И вот, после всех мучений, Аня лежала в кресле, закинув ноги на спинку. Голова ее при этом свешивалась с сидения, распущенные волосы едва не доставали кончиками до пола. Катя никогда не понимала таких обезьяньих поз, но позволила подруге делать все, что той заблагорассудится.

– И ты вот так заявилась к нему и все рассказала? – в который раз недоверчиво переспрашивала Кэт.

– А что мне оставалось делать? Глеб на мою мать нарвался. А той, нет бы, помолчать! Мы только начали с Глебом нормально общаться, а тут она своими откровениями. Теперь он ко мне и на километр не подойдет, – мрачно откликнулась Аня.

– Да ладно тебе. Вспомни, что на первом курсе было. Тебя сначала тронуть боялись, на цыпочках ходили. А потом всем стало до фонаря, какие у тебя болячки.

– Ага, только у меня нет ни года, ни полгода, чтобы Глеб забыл об этом. Димка четко дал срок: три месяца. Я и так почти половину из них спустила в унитаз.

– Слушай, ну, поговори с Димкой. Может, он разрешит тебе в качестве исключения заняться кем-нибудь из твоей группы? А что? Ты много, например, об Ольке знаешь? Кроме ее любви задавать странные вопросы и носить шарфики. Или дело уже не в задании, а? – разулыбалась Катя.

– Что ты имеешь в виду?

– Глебушка… Ты к нему ничего не испытываешь? Ну там, бабочки в животе, кузнечики по спине? Колись, он тебе нравится, этот загадочный рыжий тип?

Аня вернулась в нормальное положение и с негодованием уставилась на подругу.

– Катя, ты когда свои таблетки бросала пить?

– Какие еще таблетки?

– От паранойи. И от галлюцинаций. Тебе вечно мерещится то, чего на самом деле нет. Не могу не признать: Глеб – парень симпатичный, но этого совершенно недостаточно для того, чтобы меня завлечь. Я уже не в том возрасте, когда покупаются на приятную мордашку.

– На приятную мордашку, Анечка, покупаются в любом возрасте! – возразила Катя. – Даже старушки с многолетним опытом вроде нас с тобой. Вопрос в другом: есть ли кроме нее у человека еще и мозги? Чем набита голова? А насколько я поняла, в случае Глеба в ней много чего таится.

– Вот-вот… – сникла Аня. – У меня такое ощущение, что я влетаю со всего размаха в стену, а не с человеком говорю. Бетон и колючая проволока. Даже когда Глеб говорит откровенно, его откровения сопровождаются такой порцией сарказма, что уже ничего больше узнавать не хочется. Единственная польза от него – это идея со скрапбуком. Кстати, я взялась вчера за оформление и вспомнила про твои залежи. Может, кое-что можно использовать?

– Это же твой альбом воспоминаний, а не мой.

– Да, но… – Аня выразительно посмотрела на подругу. С тем особым выражением, с которым они перешептывались в школьных коридорах десять лет назад. В зрачках девушки словно вспыхивали две огромные неоновые буквы «о» и «н», и сменялся калейдоскоп из двухсот двадцати дней, прожитых под ними. – Ты ведь сохранила нашу записку? Где она?

– Не знаю. После ремонта многие из своих вещей найти не могу. Могла и выкинуть случайно. – Катя торопливо отвернулась, делая вид, что больше занята наведением порядка на столе. И без того почти по-военному идеального. – И, вообще, кто из нас половину тетрадей на макулатуру сдал? Не ты ли говорила, что тебе проще костры деньгами разжигать вместо газет, чем трогать те записи?

– Я и не собиралась их трогать. Просто… просто… моя мать, не успела я отвернуться, а она уже распотрошила тетрадь по географии, как какую-нибудь рыбину. Сказала, мол, зачем тебе это старье, ни в университете, ни на работе ничего оттуда не пригодится. Как будто на свете есть только два критерия оценки: «пригодится в жизни» и «не пригодится».

– Ань, тебе не надоело прикрываться матерью? – неожиданно взорвалась Катюша. – Стоит тебе где-то проколоться, ты ссылаешь либо на инвалидность, либо на мать. Словно у меня нет матери, словно я не была там, не чувствовала того же! Или… ты все забыла? Теперь бегаешь за своим Глебом, только о нем и говоришь. Рыжий то, рыжий се! А Он тебе перестал сниться? Перестал, отвечай?!

– Да. Да, Катя! – не выдержала Аня. Она уже жалела, что начала этот разговор. Любое напоминание о Нем кончалось либо ссорой, либо слезами. Хотя порой казалось, между девушками нет ничего общего, кроме драгоценных воспоминаний. – Я лучше пойду домой. Делать свой альбом.

– Вот и иди! – бросила вслед подруге Катя.

Провожать гостью было не обязательно. В теплое время девушки курсировали из подъезда в подъезд по несколько раз на дню. В шкафах обеих валялись чужие джинсы и свитера, занимавшие едва ли не половину от всего гардероба. Они делили все радости и скорби, выпадавшие на плечи, все моменты, страхи и секреты. Но некоторые вещи просто невозможно поделить. Можно только вместе нести каждому свою часть.

Катя осторожно вынула из секретера папку. Среди разных справок, аттестата о законченном среднем образовании и прочих документов, лежало несколько неприметных разлинованных листков. Кэт не показывала их никому, даже Ане. Взяв один, девушка осторожно разгладила старые складки и с любовью провела по выцветшим строчкам рукой. Записка, которую они так и не отправили… как думала ее подруга.

«Подрасти, тогда посмотрим».

Три слова и одна запятая.

Три тысячи триста сорок семь дней. Кажется, этого хватит, чтобы вырасти…

26 апреля 2002, пятница.

Рюкзак был необыкновенно тяжелым. И дело было вовсе не в объеме лежащих в нем книг или сменных туфлях, засунутых вместе с тетрадями для удобства. Красная, как тряпка тореадора, двойка весила гораздо больше всех хрестоматий, бередя израненную душу Глеба. Для подростка она была не первой за учебный год, но самой болезненной.

Глеб ведь учил, действительно, учил эту чертову историю. Знал и года правления Екатерины Второй, и про ее «просвещенный абсолютизм», будь он неладен. Но сегодня был явно не его день.

Игорь Андреевич, их историк, всегда отличался крутым нравом. Дисциплина на уроках истории была безукоризненной, дети чихнуть лишний раз боялись. Но вот за что Глеб любил преподавателя, так это за справедливое отношение ко всем: у Игоря Андреевича не было ни любимчиков, ни отстающих. Он не тянул отличников, осыпая их дополнительными вопросами, чтобы хватило выданных знаний до заветной пятерки. И не пытался выставить двоечников еще большими незнайками. Если ответил – хорошо, будь ты хоть Иванушкой-дурачком, заслуженную оценку поставит. Учитель не насмехался, не выпячивал чужие пороки. «Посмотрите на Сидорова. Он сегодня надел носки разного цвета. Видимо, чтобы привлечь мое внимание и, наконец, впервые за три года рассказать нам содержание параграфа!» – как однажды высказалась Людмила Васильевна, их преподаватель по литературе. В общем, мужик был что надо.

Однако сегодня, едва войдя в класс, Игорь Андреевич дал понять, что пощады не будет никому. Он громко стукнул журналом по столу, потребовал дежурных собрать тетради с конспектами, а остальным – достать двойные листы и отвечать письменно на вопросы.

– Итак, записываем. Первое: «Как вы относитесь к внешней политике Петра Первого?»

– Игорь Андреевич, мы же уже Екатерину проходим! – попытался протестовать Сашка. Учитель недовольно зыркнул на мальчика:

– Отлично, Пестов! Значит, прошедший материал ты успел забыть, так?

– Нет…

– Тогда записывай. Второе: «Назовите основные преобразования в военной сфере, предпринятые Петром накануне Северной войны». Третье…

Глеб схватился за голову. Чего-чего, а такой подлости от жизни он не ожидал. Именно сейчас, когда все начало налаживаться. Когда брат вернулся из армии, когда мать перестала докучать своими периодическими наездами, а бабушка начала приходить в себя после операции. Он почти ничего не знал ни про Северную войну, ни про нововведения Петра. Три недели назад, когда они это проходили, Глебу было совсем не до истории. Подросток успел лишь один раз пробежать глазами по теме, и то больше для собственного успокоения. И уж тем более у Глеба не сложилось никакого отношения к внешней политике великого царя.

Спустя сорок мучительных минут в его дневнике красовалась жирная двойка, а в мозгу билась только одна внятная мысль: «Что я скажу Гришке?»

Мальчишка стал крутить предстоящий разговор и так и эдак, представляя разные сценарии его развития. И потому не сразу обратил внимания на странный звук, доносившийся из узкого проулка между домами. Похожий на скрип колеса ручной тележки… или на плач маленького беззащитного существа.

Глеб замедлил шаг и приблизился к проулку. Местные жители устроили здесь свалку, выставляя картонные и деревянные ящики со старыми вещами. Часто здесь можно было увидеть играющих детей: они растаскивали нехитрое добро подобно сорокам, завидевшим блестящие бусы. А еще в закутке собирались ребята постарше. Ни одно окно не выходило в проулок, никто не мог засечь их с сигаретой или пивом.

Но сейчас местная шпана не ограничилась выпивкой. Одни из парней, Толик Смольников, держал за шкирку скулящего щенка.

– Эй, шавка, заткнись! – рявкнул он, размахивая перед носом животного тлеющей палкой.

Несколько отморозков, окружавших Толика, загоготали.

– А как ты думаешь, сколько таких на шубу надо, а? – белобрысый Костя, прозванный за специфический прикус Кроликом, отбросил в сторону пустую алюминиевую банку.

– Не знаю насчет шубы, но на варежки и одного этого гавнюка будет достаточно, – сплюнул третий парень.

Рядом с компанией трещал небольшой костерок, хотя взрослые строго-настрого запрещали что-либо поджигать из сваленного мусора. Закуток узкий, в нем постоянно сквозняки гуляют, не дай бог огонь перекинется на ближайшие сараи, а за ними – на дома! Но хулиганам не было никакого дела до чужих жилищ. Они хохотали, подбрасывая в костер все новые деревяшки.

– Ну что, как будем шкурку снимать?! – хихикнул Кролик. – Степ, ты говорил, у тебя дядька в этом кумекает. А ты чего, знаешь, как дичь разделывать?

– Дичь, ага, точно! – четвертый из компании, невысокий мальчишка схватился за живот, показывая, как ему смешно. – Дичь! Дичь! Давай разделаем эту ди-ичь!

Щенок продолжал извиваться в руках Толика, скулеж его становился все пронзительнее. Смольников поморщился и словно нехотя ткнул тлеющей палкой в пузо несчастной животинке. Та взвизгнула особенно пронзительно, порождая новый приступ хохота.

– А ну, оставь его! – Глеб сам не понял, как выступил из-за кучи ящиков.

Голос рыжего сейчас ничем не уступал в пронзительности завываниям щенка. Четверо на одного, положение совершенно невыигрышное, это подросток понимал отчетливо. Но пройти мимо просто не мог. Тело работало автономно от мозга: пальцы сжались в кулаки, ноги стали на ширину плеч для большей устойчивости. Глеб никогда не занимался единоборствами, но Гришка часто показывал младшему брату, как правильно бить противника, чтобы самому не сломать запястье или не свалиться от первого удара.

– Ага, счасс! – хмыкнул Толик. Пока вполне дружелюбно.

Мелькнула предательская идея развернуться и уйти. Вроде как он ничего не видел и не слышал. Повести себя как мудрые обезьяны, фигурки которых украшали бабушкин буфет. Но Глеб не был обезьяной. И уж тем более не отличался мудростью. Он был обычным тринадцатилетним подростком, правда, довольно развитым для своего возраста.

– Только трУсы мучают животных! – Еще одна истина, полученная от Гришки.

– Чего ты сказал? Закрой хлебало и вали отсюда! – Наскочил на рыжего самый мелкий из отморозков.

– Сначала отпусти щенка!

– Да ты… ты… Толька, этот прыщ совсем обурел!

– Точняк, Щелбан. А ну, пошел отсюда, пока мы тебе ноги не выдернули и в задницу не засунули! – пригрозил Кролик.

Главарь оставался молчалив, лишь жутко улыбался краешком губ.

Первый удар пришелся в плечо, несильный, но заставивший Глеба отступить на шаг. Щелбан победно хохотнул, повернувшись на мгновение к Смольникову. И получил кулаком в живот.

– Мочи сученка! – заорал Кролик, присоединяясь к драке.

Глеб пытался отбиваться, даже съездил пару раз белобрысому по лицу. Но потом к хулигану присоединились дружки, и подросток быстро оказался на земле. Удары сыпались на Глеба один за другим, но он не чувствовал боли. Точнее, не успевал ее анализировать. Кто-то схватил его за волосы и хорошенько приложил носом об асфальт. В горло хлынул горячий поток, мешающий хоть немного отдышаться. И тут же последовал пинок по копчику. Глазу то же досталось, висок саднило, а грудь налилась свинцовой тяжестью и начала гореть.

– Глеб! – откуда-то издалека раздался возмущенный рык Гришки.

Рыжий попытался приподняться на руках, но окружающий мир неожиданно накренился, и мальчик свалился обратно. А дальше все завертелось как на карусели, желудок сжался, выкидывая остатки школьного перекуса.

Он пришел в себя уже спустя несколько минут. Куда подевался Толька с его кодлой, Глеб так и не засек. Гришка заботливо придерживал младшего брата за плечи, пока тот пытался хоть как-то усесться на один из брошенных ящиков. На скуле парня красовался синяк, а костяшки пальцев были содраны в кровь.

– Смотри на меня. Голова не кружится? Сколько пальцев? – Гришка поймал брата за подбородок, второй рукой быстро ощупывая того на предмет повреждений. – Вроде ничего не сломано.

– Уверен? Что-то мне нехорошо… – еле слышно выговорил Глеб.

Он с сомнением прислушался к внутренним ощущениям. Отделить их никак не удавалось. Казалось, каждая клеточка тела превратилось в нервное окончание, посылающее сигналы «SOS». Перед глазами мелькали какие-то яркие вспышки вперемешку с черными точками, а линия горизонта то и дело пыталась опрокинуться.

– Да. Уж за три курса меда я научился отличать переломы от обычных ушибов. Сам встанешь или тебе помочь?

– Попробую сам.

Глеб осторожно схватился за скамейку, привстал и с оханьем шлепнулся обратно.

– Понятно, – вздохнул Гриша. – Ладно, посиди немного. Какого хрена ты полез к Смольникову?

– Щенок… они его мучили…

– Дурак, ой дурак. Как теперь домой пойдешь? Хочешь, чтобы бабушку инфаркт свалил? Ты, конечно, молодец, что вступился и все такое. Но сначала думать надо, возможности свои рассчитывать.

Снизу раздался уже знакомый скулеж.

– Эй, кто это тут у нас? – Старший из братьев нагнулся, цепляя, как прежде Толька, щенка за холку. Но держать так долго не стал, положив животное на колени. – Это ты из-за него пострадал?

– Ага…

– Совсем мелкий. Только от сиськи отвалился. – Гриша продолжал рассматривать трофей со всех сторон. Аккуратно перевернул на спину и ахнул: – Вот уроды! И как можно такое существо обижать? И лапу подранили. Да не рычи, я же помочь хочу, глупый. Прошу прощения… глупая.

– Гриш…

– Чего?

Парень снова перевернул псинку и начал осматривать ее шею, на которой обнаружилось несколько неглубоких порезов. Густая шерсть защитила животное, не дав ножу рассечь мышцы, но без крови не обошлось.

– Куда его теперь? Он же помрет теперь на улице.

– А ты что же, думал на улице щенка оставить? Спас и бросил… Нет уж, братишка. Как сказал классик: «Мы ответственны за тех, кого приручили». А если ты не собирался его домой забирать, то и вмешиваться было нечего. Запомни, Глеб, всякая жизнь, всякая судьба, которую ты коснулся, изменил, навсегда остается под твоей ответственностью. Человек, животное, – не важно. Понял?

– Да, – понуро кивнул рыжий. – Лучше уж тогда вообще ни во что не вмешиваться.

– Не все так просто, братишка. Иногда просто невозможно удержаться в стороне. Что ж, пойдем домой, надо врача вызвать, пусть он все зафиксирует. А завтра вместе в милицию пойдем. Такому сброду нечего на улице делать. И, да, так и быть, разговор с бабушкой я беру на себя. Ответственность – штука сложная!

24 марта 2012, суббота.

Два часа в автобусе, и Глеб оказывается дома. В этом маленьком городке, откуда он родом, все пропитано особым духом воспоминаний и изменений. Только человек, давно не бывавший на родине, способен оценить ее красоту. Он и турист, и абориген в одном лице. Рассматривает каждое здание с особой тщательностью, словно врач своих больных, отмечая новые трещины на стенах. И при этом находит, что лучше места на земле нет.

Несколько остановок парень идет пешком. Ноги сами несут его знакомым маршрутом. Что это: мышечная память или память сердца? Глеб и сам не знает, почему впервые ему не хочется никуда торопиться, прочувствовать подошвой каждую выбоинку в асфальте, вдохнуть воздух, ощутить смесь городских запахов. Последний раз рыжий являлся сюда накануне Нового года, то есть почти три месяца назад. Но впечатление было такое, будто Глеб отсутствовал раза в четыре дольше.

Родная калитка возникла совершенно неожиданно. Небольшой палисадник за заборчиком, пока укрытый грязно-серыми клоками снега. И небольшой домик с резным крылечком, так и приглашающим взойти на него и посидеть в тени растущей рядом сирени.

Стоило Глебу отворить щеколду, как со двора послышался собачий лай.

– Кто там, Айза? – Из ворот вышла пожилая женщина. – Чего вам надо?

– Ба, привет! – Глеб вышел из-за укрытия кустов. Старушка сощурилась, приглядываясь к гостю.

– Глебка, внучок! Ты же вроде собирался на майские приехать.

– Собирался. А потом передумал. Соскучился я, – приобняв бабушку, признался парень. – Или ты против?

– Ой, придумаешь тоже! Как я могу быть против? Только надо было предупредить, я бы наготовила побольше. Блинчиков твоих любимых, и соляночки. Пойдем-ка в дом, все мне расскажешь. Как работа, как там этот твой дружок Артемий?

– Да все по-старому, – отмахнулся Глеб, проходя вслед за старушкой во двор. – А я смотрю, ты тут теплицу организовала. Ничего себе!

Рядом с одним из сараев возвышалась небольшая постройка, покрытая карбонатом и пленкой. Внутрь тянулись какие-то шланги, а сверху громоздилась пластиковая бочка.

– А, это… Да соседский паренек помогает. Может, помнишь его, Лешка.

– Крашенный, что ли?

– Почему крашенный? – не поняла бабушка.

– Ну, волосы у него такие странные, словно мелированные, – пояснил Глеб. Откуда-то из-за угла выскочила дворняга и начала носиться вокруг людей. – Айза, Айзочка!

– Да, да, он самый.

Рыжий присел на корточки, позволяя собаке обнюхать себя и вылизать мокрым языком лицо. Удивительное дело, но его обычная брезгливость в случае с Айзой не работала.

Глеб до сих пор видел в ней того несчастного, покалеченного щенка, спасенного им десять лет назад. Так матери видят в своих сорокалетних сыновьях не взрослых, состоявшихся мужчин, а те розовые комочки, что впервые кричали у них на руках. Может, глупо прибегать к подобному сравнению, но Глеб чувствовал себя отцом и матерью Айзы одновременно. Во всяком случае, хлопот с ней в свое время было не меньше, чем с человеческим детенышем.

Бабушка неодобрительно смотрела на внука, но не вмешивалась. И лишь когда они вошли в дом, заметила:

– Теперь придется с мылом умываться. Не давай ей такое проделывать. Неизвестно, какая зараза у нее в пасти живет.

Пока внук тщательно приводил себя в порядок в небольшой ванной, старушка успела накрыть на стол. «Обед для нищих», как она выразилась, включал большущую миску наваристых щей, кусок отварного мяса с пюре, а также оладьи с чаем. Наверное, у всех бабушек что-то происходит со зрением, ибо внуки им всегда кажутся бледными и тощими, аки Кощеи. А еще появляется избирательная глухота:

– Положить тебе добавочки?

– Я наелся. – Для большей выразительности Глеб расстегнул дававший ремень.

– А все-таки, положить? – «не услышала» бабушка.

– Ну, ба! – совсем по-детски взмолился рыжий.

Дома он обходился практически двухразовым питанием. Бутерброд на завтрак, в обеденный перерыв съедалась какая-нибудь слойка или коржик, и только вечером парень мог рассчитывать на макароны с сосисками. Если до того их не сжирал Тема, а такое случалось с завидной регулярностью. Так что желудок Глеба воистину был не приспособлен к таким олимпийским рекордам по растягиванию.

– У меня к чаю еще сушки есть, будешь?

– Нет, нет и еще раз нет!

– Глеб, чего ты возмущаешься? Я же тебе не дрянь какую-нибудь предлагаю! Не хочешь, так и скажи, – обидчиво протянула старушка. Потом неожиданно добавила: – Твоя мать мне звонила, приехать хочет.

– Зачем? – чуть не подавился чаем Глеб. – Кто ее сюда звал?

– Глебка, это же твоя мать. И моя дочь, между прочим. Она имеет такое же право навещать меня, как и ты. Разве ты не хочешь увидеться с матерью?

– Она бросила меня. Бросила нас. Если ты хочешь с ней встречаться, дело твое. Я даже не помню, как эта женщина выглядит, – процедил рыжий.

Бабушка поджала губы и начала молча убирать со стола. Этот разговор повторялся всякий раз, когда ее милая Алина появлялась на горизонте. Стоило старушке заикнуться о ней, выражение лица внука становилось нечитаемым. Он любил мать, но разлука превратила родных людей в чужаков. И если Алина пыталась в свои короткие приезды наладить отношения, то Глеб с каждым годом все больше отдалялся.

«Она не виновата, – твердила бабушка. – Так сложились обстоятельства. Мы едва концы с концами сводили, а в этом городе у нее не было перспектив».

И Глеб глотал эту ложь, пока не начал чувствовать ничего, кроме горечи. Мать перестала навещать их в выходные, потом и в праздники. Хорошо хоть на дни рождения своих мальчишек иногда объявлялась, чтобы тем же вечером исчезнуть. Бабушка по-прежнему понимающе кивала: «Езжай, дочка, мы тут сами справимся», – пока Глеб у себя в комнате глотал злые слезы. Однако уже на следующий приезд матери всякая злость испарялась, уступая место надежде. А вдруг она не уедет больше? А вдруг останется с ними?

Но порой приходит такое время, когда умирает даже такая живучая тварь, как надежда. Рассыпается на осколки с острыми краями, ранящими душу, делая ее безжизненной как пустыня.

– Она спрашивала, как Гриша… – попыталась возобновить разговор бабушка.

– Ну-ну, – мрачно усмехнулся рыжий. – Знаешь, ба, передай своей дочери, что она может забыть о Гришке. Потому что я на километр не подпущу ее к брату. Поздно спохватилась! Надо было раньше думать о нем. Ты всегда говорила, что мать уехала ради нашего будущего, ради нашего наследства. Так вот: единственное наследство, которое я получил – ненависть. Я ненавижу ее…

– Глеб, разве так можно! – всплеснула руками старушка.

– А можно было оставлять своих детей: одного умирать, а второго наблюдать за тем, как родной брат превращается в овощ? – не выдержал рыжий. – Извини, но я больше не хочу ничего слышать. Давай лучше поговорим о тебе. Что ты хочешь выращивать в теплице?

– Ой, Глебка, – тяжело вздохнула бабушка, но продолжать бессмысленную дискуссию не решилась. – Да хотела там зелень посеять, редисочку. Все пораньше взойдет, будем в мае свои салатики кушать.

Рыжий внимательно слушал, иногда поддакивая. И постепенно успокаивался. У него впереди были целых три дня, и он обязательно со всем разберется.

Тишина – это тоже неплохо,

Лучше чем ноябрей перезвон,

Что годами тягучими долго

Нарушали кошмарами сон.

У меня в голове, как в чулане:

Тесно так и полно барахла.

Стены словно в грязи и обмане,

И валяются бритвы стекла.

Заржавели железные скобы,

Что скрепляли мне мышцы внутри.

Клином клин вышибают ознобы.

Позвонки раздробляя на «три».

Пыль на полках годами копилась,

Как больной, подыхающий зверь.

Я опять на кусочки разбилась,

Приоткрывши запретную дверь.

Зазвенело, в набат загудело.

И за окнами снег полетел.

Тишину я храню неумело

Как эгиду покоя средь стрел.

16 февраля 2009, понедельник.

Возвращаться на работу после отпуска, как и в институт после каникул, всегда тяжело. Нужно как минимум недели две, чтобы снова войти в рабочий ритм. Но обычно эти самые две недели получаются самыми напряженными. Новые лекции, получение учебников, блуждание по кабинетам… короче, знакомая многим студенческая рутина, превращающая лучшие годы жизни в подобие бега морской свинки в колесе.

Правда, сегодня для Ани наметилось некоторое разнообразие в виде дня рождения Верочки, ее одногруппницы. Группа у них была совсем небольшая, всего восемь человек (спасибо демографической яме девяностых и непопулярности факультета), зато вполне дружная. И это несмотря на то, что в ней не было ни одного парня. С сильным полом у биологов вообще туго. Но девушки не жаловались и старательно заводили знакомства на стороне. Особенно на стороне физиков и математиков.

– Так, сейчас «окно». Давайте соберем денежки и тортика купим! – предвкушала их староста.

Аня поморщилась. Тортики она любила, но наслаждаться ими предпочитала в одиночестве. Вот только отказываться от совместного застолья было глупо. В конце концов, ей с этими девчонками как минимум, еще четыре года учиться. К тому же именинница Ане всегда нравилась.

Верочка была редкостной стервой, но никогда не прятала свои намерения за маской заботливости. За относительно недолгое время их общения выяснилось, что у девушек намного больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Они обе напоминали себе запертых в клетке птиц. Но если Вера была ограниченна лишь стенами квартиры и грозной теткой, то тюрьма Ани была ее собственным телом.

– По сколько собираем? – поинтересовалась Алена.

Сегодня на ней красовался вязаный палантин из личной коллекции «двадцать оттенков фиолетового». Странная, почти маниакальная любовь девушки к этому цвету сначала веселила, но уже через пару месяцев начала раздражать. Да еще эти дурацкие кудряшки, которые совершенно не подходили к ее круглому личику, залитые лаком так, что больше походили на металлические пружины.

Аня в который раз одернула себя, напомнив, что и у Алены есть множество положительных качеств. Она хорошо разбирается в музыке, увлекается скалолазанием, всегда приветлива.

«К тому же, все мы немного маньяки!» – вспомнила она одну из своих любимых поговорок.

– Так, надо купить чего-нибудь: сок или лимонад. И фруктов каких-нибудь. Думаю, рублей по сто с человека хватит, – решила староста.

– Ого! – Полезла в кошелек Рая. – У меня только полтинник.

– Ну, ладно, давай, что есть, – с разочарованием протянула Оля. – Все сдали?

– Да, – ответили девушки нестройным хором.

– Пойдемте быстрее, а то перерыв скоро закончится! Вставай, ленивая попа! – потянула старосту Нинель, шумная толстушка в очках.

Вечно растрепанная прическа, кеды и верный рюкзак за спиной. А еще куча историй и шуток. Аня слегка сторонилась этой девицы, но не могла не испытывать к ней некоторого уважения. Там, где у Нинели не хватало знаний, в ход шел острый язычок. Порой однокурсница устраивала целое представление из своих ответов, используя всего пару тезисов. И казалась при этом умнее всех тех, кто от корки до корки изучил тему.

Столовая, в которой девчонки собирались отмечать совершеннолетие Веры, располагалась на цокольном этаже. Подобрав вещи, Аня вышла из аудитории в коридор и столкнулась с Кэт.

– Ты чего здесь делаешь? У тебя же, вроде, занятия в другом корпусе.

– А нет занятий. У них там не то ремонт, не то потоп. Так что лекции проводить негде, и нам придется самостоятельно изучать материал, по крайней мере, еще пару недель. – Кажется, данный факт нисколько не огорчил подругу. – А ты куда сейчас?

– Вниз. «Окно». Ненавижу «окна». Никогда не знаешь, куда девать целых полтора часа.

– В библиотеку не пробовала ходить? – хихикнула подруга. Аня бросила на зеленоглазую язву уничижительный взгляд.

– Представь себе, пробовала. У Верки день рождения, будем праздновать.

– У нее разве не четырнадцатого?

– Надо же, запомнила! – вернула шпильку Аня. – А говорила, что ничего о ней знать не хочешь.

Катя невзлюбила Анину одногруппницу с первой встречи. Не успела Вера даже представиться, как подруга брезгливо прошептала: «Боже, какой видок! И это чучело тоже хочет стать биологом? Да ей только стриптиз танцевать в дешевом баре». Аня тогда пожала плечами.

Ну да, Вера любит одеваться вызывающе и ярко краситься. Короткие юбочки, чулки из серии «вырви глаз», пиджаки поверх практически голого тела, пестрые блузки. Удивительно, как Веру до сих пор не выгнали из универа за непристойный вид. Но, странное дело, ей это необыкновенно шло. Совершенно неподходящие друг к другу вещи на Верочке начинали смотреться целостным комплектом. Как девушка умудрялась сочетать несочетаемое, оставалось полнейшей загадкой.

К счастью, Кате тогда хватило ума натянуть на лицо улыбку и больше не выступать. Но по-прежнему, чтобы Вера не сказала или не сделала, воспринималось ею в штыки. Аня всячески старалась сделать так, чтобы девчонки пересекались как можно реже. С Верой она отлично общалась на занятиях, Кате посвящала свое свободное время.

– Уж прости, но все, что связано с Валентиновым днем прочно оседает у меня в памяти, – похвасталась Кэт. – Даже такие незначительные события.

– Все-все, поняла. Не начинай. Пойдем лучше, а то все места займут. А мне не хочется ютиться на краешке стола.

Подруги успели как раз вовремя. Не успели они со всеми поздороваться и кинуть сумки, как в столовую ввалились Оля и Нинель с пакетами. И началось! Раздача лишних денег, разрезание торта пластиковым ножом, кого-то облили колой, кто-то остался без апельсина.

– Детсад, – прокомментировала Аня происходящее.

– Привет, девчонки! Чего празднуем?

К столику подвалила дружная компания. Сашка с Инкой, учившиеся на том же курсе, что и Аня, только по другому направлению и пара совершенно неизвестных ей парней. Но их, видимо, знали все остальные.

– Кир, давай еще один стол придвинем.

– Привет, Димка!

– Да вот у Веры день рождения.

– Поздравляю…

От гомона у Ани едва голова не разболелась. Ребята пожимали друг другу руки, лезли облобызать именинницу. Одновременно девчонки вытаскивали новые стаканчики и тарелочки, пытаясь расположить свою собственную посуду как можно компактнее.

Первые десять минут празднующие посвятили Вере. Прозвучало несколько тостов и целая куча пожеланий. А потом, как это обычно бывает, компания рассыпалась на группки по интересам. На одной стороне обсуждали предстоящие занятия, троица девчонок сосредоточила внимание на очередном каталоге косметики, а вот Ане с Катей ничего не оставалось делать, как слушать парней:

– Дим, когда собрание будет? – поинтересовалась Инна.

– Предки уедут, и сразу соберемся. Ты тесты распечатала?

– Да. Слушай, я вчера попробовала ходить с повязкой. Это ужас!

– Вы о чем, о чем? – влез Сашка.

– Об эксперименте со слепотой, – поежился Кирилл. – Мне лично пятнадцати минут хватило. Видишь шишку? Это я так неудачно сквозь шкаф хотел пройти.

– Поэтому они с палками ходят.

– А вы не хотите поучаствовать? – неожиданно повернулся к подругам Дима.

– В чем? – отхлебнув колы, уточнила Катя.

– Да у нас тут группа. В общем, мы изучаем человеческую психику.

– Так вы с ФИПСИ¹, что ли?

– Нет, – замахала руками Инна, – просто ради интереса. Вот Димка, например, в политехе² учится. Кирилл на нашем факультете, только на третьем курсе.

– А что вы конкретно делаете?

– Пытаемся влезть в чужую шкуру, – совершенно серьезно заявил Дима. – Проводим разные эксперименты, проходим тесты, собираем различные статьи. Вот в этом месяце мы, например, пытаемся понять, как живут слепые люди. Завязываем себе глаза и ходим. Кто по квартире, а некоторые уже на улицу выбираются. На самом деле нам очень мало известно о том, какого это: быть незрячим, плохо слышать, иметь какое-то врожденное заболевание. Оказывается, в нашем городе ничего нет для колясочников. Я сам на себе испытал, что такое нехватка пандусов в подъездах или высокие бордюры, когда повредил спину. К счастью, все обошлось, сейчас я нормально передвигаюсь на своих двоих.

– Тьфу-тьфу, – постучала по столу Инна. – После этого к Диме и пришла идея о Клубе.

– А вы только психологию больных изучаете?

– Да нет. Мы иногда просто делимся друг с другом своими страхами, какими-то идеями. Например, осенью у нас был конкурс рассказов на заданную тему: «Что для вас осень?». Знаете, было очень интересно потом слушать объяснения авторов, какие-то истории из детства, о картинах, которые они видели, пока творили.

– Звучит заманчиво, – несмело протянула Анна.

– Не знаю… как-то больше на общество анонимных алкоголиков похоже. Не в обиду, народ! Хотя что-то в этом есть. Помнишь, Анька, тот случай с твоим стихом в школе?

– Какой случай? – Сашка пододвинул стул поближе.

– Да так. Мы в школе проходили Мандельштама, – нехотя начала Аня.

– «Я список кораблей прочел до половины³…»Помню, помню, – хмыкнул парень.

– Так вот, одна из наших одноклассниц вместо его стихотворения выучила Анькино. Вышла к доске, прочла, как будто, так и надо.

– И чего? – Заинтересовано просунула голову Инна.

– Ничего, «пять» поставили, – будничным тоном закончила Катюха. – А вот дальше началось самое интересное. Ее начали спрашивать, о чем стихотворение, как она понимает мысль поэта и прочее. Вот тут и наступил апогей! Маринка долго и запутанно что-то говорила о метафорах между нелегким творческим путем и рекой. В общем, такая ересь понеслась! У Аньки в это время лицо было, как старая свекла: красное и сморщенное.

– Мне было дико стыдно… – призналась девушка. – И очень неприятно. Конечно, здорово, что мое графоманство прокатило, но мне стало жаль настоящих поэтов. Вот так сидишь, думаешь, пытаешься через рифмы передать свои чувства и мысли, а потомки потом разжевывают их, превращая в обычный ритмический фарш. И хорошо, если только критикой обойдутся. Хуже, когда вот так начинают видеть в строчках то, что автор туда вовсе не закладывал. Современным творцам легче: всегда можно написать пояснения. А умершим? Их задумки коверкают, отражают в кривых зеркалах. Делают из душевных волнений суррогат какой-то.

– М-да… – задумчиво почесал затылок Димка. – Чувствую я, девочки, нам есть о чем с вами поговорить. Вы в пятницу после трех свободны?

– У меня пять пар.

– Брось, – Катя всегда относилась к учебе с большим пренебрежением, чем ее подруга. Но это не мешало ей быть одной из лучших студенток на своем курсе. – Семестр только начался, можно позволить себе небольшое послабление. Мы свободны.

– Как знаете. Тогда давай свой телефон, я тебе отзвонюсь, скажу, где точно встречаемся, – потребовал Димка. – И да, Аня? Принеси свои стихи. Думаю, пора поэту расставить все точки над «ё».

27 марта 2012, вторник.

Глеб едва перетащил тяжеленную сумку через порог. На сей раз его бабушка превзошла саму себя, в последний момент добавив к его багажу три литровые банки с вареньем. Почти три часа парень трясся сначала в рейсовом автобусе, потом в забитой народом маршрутке, не зная, как разместить свой скарб так, чтобы ничего не разбилось и не разлилось.

В дальней комнате кто-то весело смеялся. Наверное, Тема привел в дом очередную подружку «помочь с конспектами». Не хотелось отрывать приятеля от такой приятной компании, но у рыжего просто отваливались конечности, а спина стала деревянной. Хотелось завалиться на кровать и не двигаться до самого вечера.

– Тем, я дома! – прокричал Глеб, опускаясь на скамеечку в прихожей.

– О, здорово! – Из недр жилища выполз сам хозяин, одетый в просторную футболку и застиранные домашние шорты.

Только сейчас Глеб ощутил, насколько жарко в помещении. Едва весна заявила о своих правах, растапливая остатки снега и заставляя древесный сок бежать вверх, как квартиры превратились в пустыню. Вся загвоздка состояла в том, что как только коммунальщики отключат отопление, температура за окнами тоже поползет вниз. Закон подлости – единственный из всех законов, по-настоящему неотвратимый и действующий всегда.

– Глеб? – В коридор несмело выплыла Аня. – Ты откуда?

– От бабушки, – ответил за друга Темыч. – Как там Тамара Федоровна поживает?

– Нормально. Просила передать тебе привет и твой любимый пирог с курицей. Боюсь, правда, он слегка помялся. Это какой-то кошмар: народу больше, чем людей! – возмутился рыжий, стягивая с себя пальто.

– А чего ты хотел? Рабочий день. Мы тут с Аней как раз обедать собрались, так что мой руки и присоединяйся.

– Я ключи забыла, а родители только через два часа вернутся. Так что Тема великодушно предложил мне посидеть у вас, – словно оправдываясь, объяснила девушка.

Глеб равнодушно кивнул. Все складывалось вполне удачно. За два дня, проведенных у бабушки, парень очень многое передумал и вспомнил. Он любил скучную механическую работу, дающую возможность как следует отдохнуть голове. Пока Глеб копался в теплице и чинил покосившийся забор, серое вещество превращалось в настоящий генератор идей. Он думал о матери, ее приезде. Что ей сказать? Как защитить себя от ран, вскрывающихся каждый раз, когда мать посещала его с братом?

А потом перед мысленным взором возникла Аня. Девушка, о которой он мог рассказать очень много, и в тоже время ничего по-настоящему важного. Лист бумаги, испещренный закорючками, красивыми пиктограммами, понятными по отдельности, но не складывающимися в единый текст.

Сколько раз он смотрел передачи и фильмы о больных детях и подростах. Во всех утверждалось, что перед нами почти святые, проводящие свою жизнь в непрестанной борьбе со смертью. Но Аня не была ни святой, ни просто мученицей. И в то же время, где-то внутри нее было огромное черное пятно, дыра, вокруг которой вращалось все существование девушки. Глеб видел его также отчетливо, как сказочные чародеи видят ловушку-морок.

– Представляешь, у Аньки на компе есть «Need for speed: hot pursit 2»! – разорался Тема, пока рыжий разувался и вешал верхнюю одежду в шкаф. – Я в него лет десять, наверное, не играл. Такая древность древняя! Анечка, ты ведь его скинешь, правда?

– Конечно, – улыбнулась соседка. И вновь в ее глазах скользнула какая-то странная тень.

– Тема у нас помешан на гонялках. Удивляюсь, как он до сих пор себе машину не купил. – Глеб схватил сумку и с усилием понес ее на кухню, разбирать. Ребята двумя хвостиками поспешили за ним.

– Ничего, у меня все впереди! Отец сказал, что если я закончу институт с красным дипломом, то он разорится на какой-нибудь приличный внедорожник, – похвастал Артем.

– Учти, я в твою машину ни за какие коврижки не сяду! – пошутил рыжий.

Приятель в ответ только фыркнул. Мол, не больно-то мне и хотелось всяких противных Глебов катать.

– Давай я помогу.

Стоящая до сих пор в проеме Аня подошла, протягивая руки к сумке. Парень бросил на соседку растерянный взгляд, но отказываться не стал.

– Знаешь, я, пожалуй, тоже воздержусь от поездок с таким водителем, – шепотом добавила она. – Он гоняет, как сумасшедший. И еще говорит, что тормоза придумали трусы.

Глеб помимо воли тихонько засмеялся. Да уж, Тема был таким во всем. Слегка чокнутым фанатиком. Любое дело он превращал в миссию всей своей жизни, будь то подготовка к экзаменам или организация очередной попойки. Артем отдавал всего себя друзьям и знакомым, поэтому-то его и сделали старостой группы, несмотря на частые прогулы и вопиющее презрение к университетским правилам. Рыжий почти четыре года наблюдал за другом, каждый раз удивляясь тому, как этому раздолбаю удается так легко выбивать для своих студентов лучшие дни сдачи экзаменов, билеты на каток и в бассейн и прочие «плюшки».

Но самой большой страстью Артема были гонки. Он научился водить едва ли не в четырнадцать лет, но свою тачку так и не завел. Причин тому было множество. То родители запрещали (а они были единственными людьми во Вселенной, которых Артем слушался), то элементарно не хватало денег, а то и времени на обязательные занятия в автошколе. Однако, зная натуру Темки, Глеб мог с уверенностью сказать: это все пустые отмазки. Главная причина заключалась в том, что друг пока не нашел ту единственную машину, на которой был хотел проехать не одну сотню километров. Ведь не зря же тот порой выдавал: «Машина – не девушка. Ее надо выбирать тщательно».

Зато по компьютерным симуляторам Тема был экспертом. Он проводил порой все ночи напролет, проходя очередной чемпионат или гонку на выбывание. Друг смотрел все состязания «Формулы 1», знал характеристики всех новинок автопрома и мог бы, наверное, без труда стать лучшим продавцом в автосалоне.

– О, вареньице! – Тема прямо из рук Глеба вырвал заветную баночку. – Эх, была бы у меня такая бабушка…

– …я бы не женился, – сострил рыжий. – Повесь, где взял! А лучше в холодильник запихни. И, вообще, займись чем-нибудь. Кто про обед говорил? Под ногами только мешаешься.

– Ой, ой, а чего это мы раскомандовались?! – Состроил гримасу Тема, но варенье на место засунул. – Анька, кстати, отлично водит. До меня ей, конечно, далеко, но потенциал виден. С какой игрушки начинала?

– Да все с той же «Горячей погони», только с первой части. Так что гоняю уже почти десять лет. Да, как раз с октября две тысячи второго.

– Ого, какая точность, надо же! Признайся, ты – дальняя родственница Супермена, обладающая нечеловеческой памятью, правда? – заговорщически приобнял девушку Артем.

– Да нет. Просто как раз тогда мне первый компьютер купили. Ну, и сразу установили эту игру. Вот я и запомнила, – отчего-то потупилась Анна, отодвигаясь от приятеля.

И это не ускользнуло от внимания Глеба. Он в который раз убедился: с девушкой что-то не так. Словно у нее некое подобие раздвоения личности. Анна вела себя сдержанно, робко, постоянно зажималась. А потом вдруг выдавала очередную тираду на грани исповеди. Словно забывалась, выходила из роли забитой девочки, вылезала из своей скорлупы. И эта «внутренняя» Анна нравилась рыжему гораздо больше, хотя порой и ставила его в тупик.

– А почему ты к Кате не пошла? – спросил Глеб.

Он предпочитал в разговорах бить в лоб, а не ходить вокруг да около. Особенно в разговорах с соседкой. Словно проверял ее скорлупу на прочность, и одновременно защищаясь от разъедающих его самого сомнений: а не лучше ли, вообще, замолчать? Рыжий по-прежнему чувствовал себя уязвимым рядом с Аней. Но после их последней встречи в нем что-то отозвалось, зазвучало камертоном в ответ на прикосновение ее боли.

– Мы с ней поругались… – тихо пробормотала Аня.

– Я думал, вы с Катей как сестры, – в свою очередь удивился Тема.

– Даже близкие родственники порой не могут найти взаимопонимания.

От этих слов соседки Глеб едва не уронил тарелку с котлетами. В который раз Аня невольно задевала его очередной фразой. И камертон в груди начинал колебаться быстрее.

Человеческие разговоры – эта та же игра на инструменте. Слова дергают невидимые струны, порождая звук: воспоминание, чувство, случайно возникающую картину из собственного опыта. Любое из них может ранить, развеселить, сделать самым счастливым на земле. Бывало ли с вами такое: вы вдруг замечаете мечтательную улыбку на лице собеседника или морщинку между бровей? А на вопрос: «Что с тобой?» – получаете неизменный ответ, что это так, чепуха, не обращай внимания. А в голове собеседника в это время проносятся бури, пылают огненные смерчи или льется дождь из непролитых слез.

– Да уж… – только и смог произнести Глеб, стараясь не так сильно сжимать очередную посудину с салатом.

– Надо же, а из-за чего вы поругались? – влез в размышления рыжего приятель.

– Старые обиды. – И снова легкая дымка в глубине глаз, краешек дыры. Секунда-другая, и на свет выйдет настоящая Анна. Но девушка лишь закусила губу и отвернулась. – Ничего страшного.

20 февраля 2006, понедельник.

Морозы, державшие город в своих щупальцах всю прошлую неделю, слегка ослабили хватку. Во всяком случае, теперь можно было выходить на улицу, не опасаясь, что если снимешь перчатки, можешь распрощаться с пальцами. И все равно, Ане казалось, будто с каждым новым вздохом ее внутренности превращаются в кубики льда. Ярко светящие солнце отражалось от тысячи граней снежинок, резало уставшие глаза. Мир превратился в подобие хрустальной подвески на люстре, и девочки были в самой ее сердцевине.

– «Мороз и солнце…» – начала Катя. Из-за прикрывавшего рот шарфа слова звучали не слишком разборчиво, но все равно раздражающе бодро.

– День отстойный, – мрачно продолжила Аня. – Ты уверена, что нас не отправят обратно по домам, как в субботу?

– Не-а. Мне классуха лично звонила. Сказала, всем быть на занятиях, как штык.

– Ну-ну… – в который раз за утро пробормотала Смирнова.

Девчонки как раз подошли к перекрестку, когда рядом с ними взвизгнули шины. От неожиданности обе коротко вскрикнули, а Катя театрально схватилась за сердце. Окно машины поползло вниз, и из щели высунулась голова в черной шапочке.

– Привет, Катюха, в школу идете?

– Твою мать, Паша! – с чувством выругалась Кэт. – Ты меня хочешь на всю жизнь заикой оставить? Да, в школу.

– Давай подвезу. Вон, какая погода, твоя подруга совсем заледенела.

– Она по жизни такая, – отмахнулась девочка. – А ты чего здесь делаешь?

– А, да мне сегодня к третьей паре. Отец в отпуске, отдал машину на время. Я собирался, раз такое дело, за Сенькой заехать. Да вы не стойте, садитесь. – Паша дотянулся до пассажирской дверцы и распахнул ее. Подружки слаженно переглянулись.

– Да мы сами дойдем, – попыталась отвертеться Аня.

– Хорош тебе. Поехали! – Катя же с удовольствием нырнула в салон, буквально силком втаскивая мелкую за собой. – Как там дядя Коля?

– Помаленьку. Я пока печку включать не буду, а то все запотеет. Надеюсь, вы потерпите?

– Конечно.

Аня исподволь покосилась на водителя. Она всегда сторонилась этого высокого увальня, хотя ничего плохого он ей не сделал. Скорее наоборот, Паша всегда был приветлив с ней, никогда не подшучивал над ее нелепым видом и даже пару раз покупал девочке мороженое, отчего та робела еще больше.

Кате парень приходился двоюродным братом по материнской линии, но родственники общались не так часто, как бы им хотелось. В раннем детстве ребята играли в одной песочнице, потом из-за разницы в возрасте стали постепенно отдаляться друг от друга. Но каждый раз, когда кузены встречались, Кэт буквально лучилась от счастья.

Машина тронулась, вливаясь в общий поток. Катя быстро схватила ремень безопасности, пристегиваясь. Аня зеркально повторила движение подруги. Что-что, а в вопросах безопасности Пашка был очень строг.

– Как учеба? Двоек много нахватали? – улыбнулся парень. Один из передних зубов у него находил на соседний. Впрочем, этот небольшой дефект нисколько его не портил.

– А сам-то? – фыркнула Катя.

– Но-но, я прошлый семестр окончил без троек.

– Только прошлый?

– Катя! – возмутился братец. – Я ведь серьезно. Вам сейчас, небось, не до учебы. Одни мальчики в голове да гуляния.

– Ворчишь, как старый дед. Скажи Ань!

– Ну, не знаю, – пробормотала девочка.

– Кстати, у тебя самого как дела на личном фронте? – не замечая замешательства подруги, продолжала тараторить Кэт.

– Да так… А помнишь Полину? – Кузина отрицательно помотала головой. – Я же тебе рассказывал: мы с ней дружили, когда маленькими были. У нее дом в Туманках был, а потом она уехала.

– Да-да, что-то такое припоминаю… – Аня готова была поклясться, что ничего подруга не вспомнила, только сделала вид.

– Та сумасшедшая, которая придумала рассылку писем. – Зато в голове у Ани эта история задержалась надолго.

– Точно! Хотя насчет сумасшедшей ты загнула. Она была удивительной. – На щеке Паши образовалась ямочка. На секунду парень словно выпал из реальности, но тут же собрался и спокойно продолжил: – Так вот, она теперь с нами учится. Восстановилась на второй курс. Я ее даже не узнал. Совсем другой человек.

– Ух ты! Ничего себе! Это сколько же вы не виделись? – оживилась Катя.

– Получается почти восемь лет.

– И как? Как оно? – продолжала допытываться девочка.

Паша пожал плечами. Аня почти физически ощутила исходящую от него усталость. Не физическую, а моральную. Словно парень долго шел к оазису, а на его месте оказалась обыкновенная лужа с грязной водой.

– Знаешь, Катя, иногда прошлое должно оставаться прошлым. Мираж хорош на расстоянии…

– Да ладно тебе! Это же чудо. Встреча со старой любовью, как в книгах. Так романтично! – закатила зеленые глаза подруга.

Аня только вздохнула. Она знала такие приступы романтического бреда, которые случались с Кэт все чаще и чаще в последнее время.

– Она не моя любовь, – попытался остудить пыл сестрицы Паша. – Просто знакомая.

Но Катю уже было не остановить. Стоило подругам распрощаться с парнем и направиться к школьному крыльцу, как она продолжила рассыпаться в восторгах:

– Вот же! Восемь лет не виделись, Пашка думал, что навсегда ее потерял, а тут вдруг она восстановилась! Вот повезло братцу, ничего не скажешь!

– Да успокойся ты. Всякое в жизни случается. Тем более, он ясно сказал: Полина теперь совершенно другая.

– Ай, да ну тебя! – махнула рукой Катюха. – Ты моего брата плохо знаешь. Он всегда так себя ведет. Вот увидишь, через неделю они начнут встречаться, а потом и до свадьбы не далеко.

И так на протяжении пяти уроков. Аня впервые жалела, что сидит с подругой за одной партой. Та выглядела абсолютно невменяемой, словно сама недавно повстречалась с кем-то особенным. Ее постоянные восторженные междометья начали утомлять Анну. И вот перед шестым уроком, на котором у них был классный час, все окончательно стало на свои места:

– Ань, ты куда?

– В коридор. Пойду пройдусь, а то у меня задница скоро совсем сплющится, – мрачно откликнулась девочка.

– Вот представь: если Паша через столько времени встретился со своей Полинкой, тогда, может, и мы Его увидим? А что? Ведь Он где-то неподалеку живет.

– Вот ты к чему все ведешь… – обреченно опустилась обратно на стул Аня.

Она сама по-прежнему вглядывалась в проходящих парней, пытаясь разглядеть среди них того единственного. Но с каждым месяцем все больше убеждалась в бесполезности своей затеи. Лишь иногда, завидев кого-то похожего, девочка начинала взволнованно вглядываться в чужое лицо, вновь и вновь не находя знакомых ей черт. Кошмар длиною в три года, и Аня хотела только одного: проснуться.

А вот Катя… нет, она была не такой. Она была упрямее. Она почти никогда не говорила о Нем, но порой Аня ловила взгляд подруги, такой же напряженный, как у нее самой. И находила в этом взгляде не безнадежность, но надежду. Катя спокойно встречалась с ребятами их возраста, постоянно в кого-то влюблялась, но при этом душа девочки принадлежала Ему. Очередной малолетний ухажер забывался, но Он оставался как прежде на пьедестале.

Для Ани Он был святыней. Для Кати – единственным богом.

И сейчас подруга напоминала религиозного фанатика, увидевшего мироточащую икону.

– Мы должны Его увидеть! Я тебе точно говорю: это знак!

– Катя, оставь меня в покое, – не выдержала Аня. Подругу словно по лицу ударили, она аж отшатнулась. – Обычное совпадение. Мало ли, кто с кем встретился. На Земле живет почти шесть миллиардов человек, в нашем городе более восьмисот тысяч… встретить Его не реально. Будь все так просто, мы бы давно на Него натолкнулись. Я три года, три чертовых года изо дня в день высматриваю Его. Мне все надоело, я больше так не могу…

– Да пошла ты! – рявкнула Катя. – Передай классухе, что меня не будет на классном часе.

– Кэт, ну прости…

Но Катя уже кидала вещи в сумку. На глазах у нее блестели слезы, а из горла вырвался предательский всхлип. Не разбирая дороги, она рванула вон из кабинета. Одноклассники только удивленно посторонились, пропуская взбешенную девчонку. Аня было кинулась вслед, но звонок на урок быстро заставил ее вернуться на место. В конце концов, говорить с подругой сейчас бесполезно. Она быстро вспыхивала, но и довольно быстро приходила в себя. Рано или поздно, но Катя поймет ее правоту.

Весь классный час Аня слушала преподавателя вполуха. Да и ничего нового она бы не услышала. Очередные поборы к двадцать третьему февраля, очередные контрольные и жалобы на плохое поведение.

Под конец занятий Аня едва не уткнулась лбом в парту. Ей было невыносимо скучно и очень хотелось домой. Так что, когда прозвенел звонок, она одной из первых покинула класс. Коридор встретил ее темнотой: кабинет располагался почти у самых туалетов, и здесь было лишь одно окошко. Несколько секунд понадобилось Ане на то, чтобы привыкнуть к недостатку освещения, после чего она уверенно двинулась к ближайшей лестнице. И замерла…

Словно что-то двинуло ее по затылку, заставив поднять взгляд от пола. Буквально в десяти-пятнадцати метрах от нее стояли двое парней. Один из них как раз собирался дернуть за ручку двери, пока второй неуверенно топтался рядом. Аня почти не различала их лиц, но это было и не нужно. Она не видела, она знала того, кто стоял перед ней.

Это был Он. Время поплыло, осыпалось пеплом. Из головы вылетели все мысли, остался лишь крик, словно в голове включили сигнал тревоги. Только мигающих огоньков не хватало и громового: «Внимание, это не учения! Сознанию приготовиться к эвакуации!»

Руки затряслись, на глаза навернулись слезы то ли радости, то ли отчаяния. Он…Он… Он здесь, сейчас… Не иллюзия, не сон, живой и настоящий.

Аня развернулась и бросилась вниз по лестнице.

4 апреля 2012, среда.

У Глеба были большие планы на жизнь. Даже, когда он остался единственным мужчиной в доме. Ему приходилось не сладко. Многие идиоты старались задеть его, называли бедным сиротой, подкидышем и кукушонком. Сначала мальчик огрызался, пытался отвечать на оскорбления кулаками. А потом просто перестал обращать внимания. В конце концов, это все ложь. У него есть мать, пусть она и находится почти триста пятьдесят дней в году вдалеке от него. И отец… где-то.

Последнего Глеб знал лишь по фотографии в альбоме и прочерке в свидетельстве о рождении в графе «отец». У них с матерью был недолгий, но очень бурный роман. Отец был старше нее на целых двенадцать лет, и как выяснилось позднее, имел семью с двумя прекрасными дочерьми, ради которых он бросил беременную Алину.

Когда рыжему исполнилось семь, и он пошел в первый класс, мать решила, что ее долг прежде всего состоит в материальном обеспечении своих мальчиков. Поэтому она собрала чемоданы и отправилась сначала в областной центр, а оттуда в Москву. К тому времени, когда она вернулась обратно в их городок, Глеб окончил начальную школу. Пожив несколько месяцев дома, Алина поняла, что стала совершенно лишней. Старший сын давно стал самостоятельным, младший чурался ее и даже не хотел разговаривать. Пришлось женщине собираться обратно. Теперь она, правда, регулярно навещала своих детей, надеясь постепенно перевезти их к себе. Но проходили годы, и Глеб все чаще называл «мамой» бабушку, а Гриша только морщился и на все предложения родительницы отвечал: «Не могу. Я должен окончить институт».

К одиннадцати годам рыжий понял одну простую истину: матери лучше без них, а им вполне неплохо живется и без нее. Брат вылетел из медицинской академии и попал в армию, теперь вся ответственность за семью ложилась на плечи Глеба. Он ждал Гришку, каждую его весточку перечитывая по несколько раз. И хотя отцы у мальчиков были разные, но ближе человека, чем брат, у рыжего не было. Как по крови, так и по духу.

– Глеб, не совершай тех же ошибок, что и я. – повторял Григорий. – Если есть хоть малейшая возможность, живи для себя. Не надо вскидывать на себя ношу больше, чем ты можешь вынести. Я вот дурак, все пытался где-то что-то урвать, подработать, чтобы вам с бабушкой помочь. А надо было об учебе думать. Сейчас бы уже врачом был, специалистом в своем деле.

И Глеб послушно вгрызался в гранит науки, закончив с серебряной медалью школу. Долго думать, куда держать путь дальше, не пришлось. Парень всегда любил возиться с различными устройствами, отлично разбирался во всяких транзисторах, электрических цепях и прочим «металлоломе». Поэтому сразу подал документы в Политехнический институт на факультет радиотехники и электроники.

Да, у него были планы. Мать высылала деньги, но все они уходили на оплату коммунальных услуг и кое-какие продукты для бабушки. Братья жили вдвоем в квартире Гриши, доставшейся тому по наследству после смерти отца. Пока старший пропадал на работе, младший слушал лекции в институте.

Глебу оставалось учиться всего полтора года, когда произошло несчастье.

– Глеб Анатольевич, можете пройти, – из потока воспоминаний рыжего вырвал голос медсестры. Он несколько раз тряхнул головой, словно выбивая последние капли этого потока, и решительно шагнул в палату.

Он никак не мог привыкнуть к этим коротким визитам, к писку приборов и запаху смерти. Гришка больше напоминал манекен, чем живого человека. Никакого движения, даже самого малого отклика. Как бы Глеб не тормошил брата, как бы не пытался согреть его вечно ледяные руки своими, старший Булкин оставался безучастен. Пару недель назад Гриша окончательно перестал реагировать на боль, так что теперь в него можно было тыкать иголками, как в подушку.

Кома. Короткое слово из двух слогов, за которым стоят долгие дни ожидания улучшений, дорогущие лекарства, и страшно торчащая трубка от аппарата ИВЛ⁴. Вначале врачи были настроены оптимистично. Мол, и не с такими диагнозами восстанавливались.

«Конечно, – говорили они, – ваш брат не выйдет совершенно здоровым человеком. У него повреждены отделы мозга, отвечающие за слух и речь, плюс последствия травмы… Но мы знали пациентов, у которых картина была намного хуже, но через несколько лет они уже могли самостоятельно себя обслуживать и даже семьи заводили».

Но Гришке становилось все хуже. Его организм напоминал теперь дом, в котором один за другим выключались приборы. Двигательные рефлексы, глотательные… теперь врачи боролись уже за то, чтобы он существовал, а не за то, чтобы он жил.

А ведь сначала все выглядело не так страшно. Когда Гришку доставили в больницу с черепно-мозговой травмой и множественными переломами, самое большое опасение вызывало раздробленное ребро и торчащая наружу лучевая кость. Мужчина был без сознания, но после операции и удаления гематомы начал быстро приходить в себя.

Буквально за три дня до выписки случился первый удар. После которого Гришка перестал нормально двигаться и видеть левым глазом. Пришлось задержаться в больнице еще на месяц. Все было плохо, но не критично.

Глеб перевез брата домой, нанял расторопную сиделку и продолжил учиться: летний семестр был в самом разгаре. Гришка начал приходить в себя, научился управляться одной рукой и кое-как передвигаться с палочкой. Нарушенное зрение постепенно вернулось, и только частые головные боли остались основной проблемой. Брат перепробовал, кажется, все болеутоляющие на свете. Какие-то облегчали его страдания, но большинство были совершенно бесполезны. И все равно полностью избавиться от приступов не удавалось.

Второй инсульт произошел как раз во время одного из них. Гришка лежал в постели, сжав голову руками, а потом вдруг обмяк. Скорая, приехавшая через полчаса, доставила его в реанимационное отделение, где мужчина оставался вот уже три с лишним месяца. Сначала он еще реагировал на приходящих людей, а потом полностью отключился от мира. Начальная кома первой степени переросла в атоническую.⁵ И большой и сильный старший брат превратился в сломанную куклу, спящего принца, в бревно.

– Привет, Гриш! – рыжий опустился на поставленный рядом с койкой стул.

Каких трудов ему стоило выбить хотя бы эти короткие минуты с братом! Врачи наотрез отказывались пускать его в реанимацию, и лишь когда стало понятно, что упрямый родственник не отступит (да и без солидной премии персоналу не обошлось), ему разрешили посещения. Не чаще двух раз в неделю и не больше четверти часа.

– У меня все нормально, – продолжал Глеб, как будто брат мог его слышать, хотя рыжий не особенно в это верил. – Я ездил к бабушке. У нее тоже все более-менее. Теплицу поставила, будет теперь с марта месяца до декабря в земле возиться. Ты же ее знаешь! Только одна новость не слишком приятная… мать приезжает. Да. Знаю я твое мнение: мы не должны так себя вести, отворачиваться от нее… Но слышишь? Слышишь? Я ее не пущу сюда. И врачей попрошу, чтобы не пускали. Нечего ей здесь делать. Пусть в свою Москву обратно катится!

Глеб замолчал, сжимая безвольную руку брата. Она стала совсем прозрачной, словно растаяла на холодном свету флуоресцентных ламп. Почему-то в голову пришла мысль: «Совсем как у Ани», – но Глеб только усмехнулся. Его соседка никогда не была здорова, но при этом спокойно разгуливала по городу, смеялась, плакала, была частью этой непростой жизни. А Гришка всегда отличался великолепным самочувствием, а в итоге оказался здесь. И если в болезни Ани никто виноват не был, то брата в живой труп превратил вполне конкретный человек.

– Лучше бы он выжил… – пробормотал Глеб. – Каждый день горел в аду… Это так несправедливо. Мы мучаемся, а его мучения навсегда окончены. Интересно, этот урод видит, что он с нами сделал? Наверное, нет. Такие сволочи никогда не обращают внимания на последствия своих выходок…

Рука под пальцами Глеба дернулась. Потом еще раз и еще. Судорога охватила все тело брата, когда в палату ворвалась медсестра:

– Уйдите! Посещение окончено!

Глеб беспомощно отошел к двери.

– Я вернусь…