Туман мира. Часть первая (А. С. Арутюнов)

Пробуждение

В комнате, которая своей обстановкой ничем не напоминала больничную палату, находились трое. Двое из них, невысокий мужчина, на вид около сорока с небольшим лет, со спокойным, но несколько напряженным лицом, и второй, чуть моложе, зашли не более пяти минут назад и сейчас сидели в креслах друг напротив друга, изредка обмениваясь короткими репликами.

Третий, мужчина лет тридцати, лежал на рядом стоящем диване. Он был без сознания, и, судя по смертельной бледности, граничащей с прозрачностью, был болен.

В какой-то момент Альберт – именно так звали третьего мужчину – начал, наконец, подавать слабые признаки жизни. Первые двое, находившиеся в комнате именно в ожидании этого пробуждения, оживились, второй встал с кресла и громко произнес что-то, чего Альберт не разобрал, еще не придя в себя до конца. Пробуждение было тяжелым и мутным, словно после длительного наркоза.

– Расскажи мне, кто был этот джентльмен, проникнувший в твою машину столь неординарным способом? – продолжил второй через несколько секунд.

– Джентльмен… В машину? – на Альберта болезненно нахлынули отрывистые воспоминания, – Была авария…

Лежащему на диване мужчине вмиг стало еще хуже, захотелось так и лежать здесь, не приходя в сознание и не вспоминая, что именно произошло. Чувствовал он себя так, будто в нем оставалась лишь малая капля жизни, хотя какой-либо раздирающей боли пока не было.

И еще он вспомнил, что в машине был не один.

Меньше всего на свете Альберту сейчас хотелось услышать, что того человека, который ехал с ним в одном автомобиле, больше нет.

Полежав молча еще несколько секунд в ожидании возможного появления болезненных ощущений, Альберт все же открыл глаза и, не шевелясь, взглянул перед собой.

– Где я? Кто вы? – тихо проговорил он.

Второй мужчина, явно не ожидавший такого вопроса, с удивлением поднял брови. Первый отреагировал чуть погодя, но без единой эмоции:

– Меня зовут Вильям Гарсиа. Я – ваш врач. Это Элиас, – он указал на второго, – мой ассистент.

Альберт закрыл глаза и через некоторое время неохотно открыл вновь.

– Я что, в больнице? Это же не больница, – прошептал он, не особо пытаясь разглядеть комнату и ее обстановку.

– Вы в частной клинике. Ее убранство, действительно, не напоминает больничные покои, но, тем не менее, вы под хорошим присмотром, будьте уверены.

Серьезной боли по-прежнему не было. Альберт попытался пошевелить конечностями. По ощущениям, он смог разобрать минимальный отклик от всех частей тела, хотя любая попытка пошевелиться почти полностью затухала где-то на половине пути к задействованным в движении мышцам.

– Не советую, – тихо, но категорично произнес Вильям, разгадав попытку пациента привстать с дивана, – Пока не стоит питать излишних иллюзий по поводу своего состояния. Вы сильно истощены, и слабость может продлиться еще не один день.

Альберт без долгих уговоров оставил попытки подняться. Элиас снова сел в кресло. Минуту в комнате сохранялась тишина.

– Что с ним? С тем человеком, который ехал со мной? – через силу выдавил из себя Альберт, понимая, что услышать ответ рано или поздно все же придется.

– По невероятному стечению обстоятельств, с ним все в порядке, – ответил ассистент.

В одно мгновение гора упала с плеч Альберта. Место которой, впрочем, сразу же стали занимать другие опасения. На скорую руку он попытался восстановить в голове хронологию последних событий и потерпел полное фиаско: события были разорваны между собой во времени, перепутаны, многие не имели деталей и происходили как будто даже не с ним.

В комнате вновь воцарилась тишина. Доктора не спешили тревожить пациента ни вопросами медицинского толка, ни расспросами насчет причин попадания сюда. В любом другом случае такое их поведение вполне могло бы даже вызвать разного рода подозрения, но в своем нынешнем состоянии Альберт удовлетворился тем, что жив сам, никого не убил, и для восстановления ему, видимо, лишь требуется время. Он еще с минуту попытался поковыряться в памяти, после чего, вконец обессилев, незаметно для самого себя вновь провалился в бессознательное состояние.

Когда Альберт вновь стал приходить в себя, в комнате он был один. Чувствовал он себя не лучше, чем в прошлый раз, но мысли будто стали слегка яснее. Каждое малейшее движение по-прежнему давалось ему с таким трудом и отнимало столько сил, что о попытках подняться не было и речи.

Пациент без интереса оглядел ту часть комнаты, которую мог видеть, не прибегая к движениям головы. Картина перед глазами показалась почти знакомой, хотя Альберт был уверен, что ранее в этой комнате ему точно бывать не приходилось. Странное наблюдение заставило пациента вернуться к неприятной теме воспоминаний.

Не утруждая себя долгим выбором тематики, он снова мысленно оказался в автомобиле за несколько мгновений до аварии. С содроганием прочувствовал момент, когда машина полностью утратила управление. Длилось все лишь секунду и запомнилось почти физическим ощущением абсолютного отсутствия контроля над происходящим. Ощущение оставило след глубже уровня памяти.

До момента полной потери управления Альберт, по идее, должен был бы пытаться удержать машину на дороге, бороться с заносом, уходить от столкновения – что бы там ни происходило, – но эти, казалось, важные мгновения совершенно не отложились в памяти. Будто он спокойно ехал по дороге, а в следующую секунду машина уже вертелась в воздухе, как подброшенный волчок. И… как они так приземлились, если он не переломан, ни в гипсе, живой?

Через несколько минут после пробуждения пациента в комнату снова зашел врач.

– Как дела сейчас? – спросил он.

Альберт не нашел, что ответить. В голове по-прежнему была каша.

– Доктор. Прошу прощения, я забыл, как вас зовут.

– Вильям.

– Вильям? Вильям, лучше вы мне расскажите, как у меня дела.

Доктор чуть помедлил с ответом, видимо, подбирая нужные слова.

– На мой взгляд, дела ваши обстоят приемлемо: вы почти не травмировались. Опасность одна: вы сильно ударились головой. Несколько дней почти не приходили в сознание, но сейчас я вижу, что ситуация нормализуется. Можете вспомнить, что с вами происходило? Как и почему вы попали сюда?

– Была автомобильная авария. Я был за рулем. Мы, кажется, перевернулись, не помню, почему. Может, перевернулись несколько раз. И, если честно, я вообще не очень хорошо все помню. Детали аварии и… то, что ей предшествовало.

В этот момент в комнату вошел ассистент, поздоровался, сел рядом.

– Не знаете, что с машиной? Мы еще кого-то задели? – продолжил Альберт.

– Нет, – включился в разговор Элиас, – дорога именно в те секунды была почти пуста. Что с машиной, не знаю. Думаю, с ней все хуже, чем с вами.

На секунду пациент задумался, после чего продолжил:

– Ко мне кто-нибудь приходил? Откуда я здесь? Не скорая же меня сюда привезла.

– К вам несколько раз приходили ваши друзья. Насколько я понимаю, это они посодействовали, чтобы вас перевели к нам на лечение. С главврачом общался один из них по фамилии Портнов. К вам их, разумеется, пока не пускают…

Альберту стало спокойнее, когда он услышал фамилию старого товарища.

– Я чувствую себя крайне слабо. Почти не могу двигаться. Как будто нахожусь в каком-то желе. Я даже самого себя чувствую как-то странно, не как привык.

– Все это неприятные, но прогнозируемые последствия травмы. Полное восстановление займет время. Кроме того, нам, похоже, нужно вместе поработать с вашей памятью.

Работа с памятью

Спустя некоторое время врач снова зашел к Альберту. Мельком пробежав что-то в записях в принесенной с собой тетради, он сразу перешел к вопросам.

– Вы помните, откуда и куда ехали?

– Мы, кажется, ехали к моему дому. Откуда, не помню.

– Вы были в машине не один, так?

– Да.

– Всю дорогу?

– Да, кажется, всю… Ну, не на ходу же он запрыгнул.

– Но откуда вы ехали, не помните?

– …Нет. – Попытки заглянуть в недоступные части памяти давались Альберту с ощутимым трудом.

– То есть не помните первую часть пути?

– Я не помню только, откуда мы ехали. Хотя, как мой спутник оказался на заднем сидении, тоже не помню.

Альберт постарался поднять все свои воспоминания и, с трудом проследив обратный путь от места аварии максимально близко к точке отправления, добавил: – Мы, кажется, ехали откуда-то с набережной. А вот как мы там оказались – совершенно не помню.

– Тот человек, с которым вы ехали – кто он?

– Мы познакомились незадолго до аварии. За несколько дней. Он представился как Семен. Семен… – задумчиво повторил Альберт и через секунду продолжил, — Говорил странные вещи. С чего вдруг мы вместе куда-то ехали, ума не приложу… Стоп. На какой вообще машине мы ехали? Моя, кажется, была разбита. Еще до того. Я точно помню, я влепился на ней в столб месяц назад… Кстати, сколько я здесь?

– Здесь неделю. Еще неделю после аварии вы были в другой больнице, куда вас привезли изначально. Авария была не так давно.

– Две недели… Паршиво. Я пытался вспомнить все подробно. Есть пробелы. Похоже, действительно, что-то с памятью. Плохая симптоматика, да?

– Предсказуемая. Восстановление памяти – это моя работа, одно из основных направлений, на которых я специализируюсь. Вашу голову тщательно проверили, необратимых повреждений нет, поэтому готов предположить, что воспоминания скоро вновь окажутся в вашем распоряжении. Но не сами по себе. От вас потребуются усилия.

Пока вы здесь, мы будем беседовать раз или два в день – в зависимости от вашего состояния. И все встанет на свои места.

Вернемся к предшествующим аварии событиям.

– Доктор, мне всерьез кажется, что я ехал на своей машине! Вы не знаете, что за автомобиль там был?

– Боюсь, что нет. Однако сразу должен предостеречь вас от того, чтобы намеренно упираться в пока недоступные вам элементы памяти: это может усугубить ситуацию. Под недоступными элементами мы будем понимать либо те события, которых вы не помните совсем, даже если по логике вытекающих событий они должны были иметь место, либо те события или их детали, которые явно противоречат другим вашим воспоминаниям. Насколько могу судить, что-то подобное происходит с воспоминанием про ваш автомобиль. Пока оставьте его в покое.

Логика наших бесед будет простая: доходим до того момента, которого вы не помните, либо который вызывает явные сомнения, и перемещаем фокус внимания на другие события этого же периода. Постепенно перелистывая доступные страницы, обнаружите среди них и утраченные листы. Хорошо?

– Хорошо, – по инерции кивнул Альберт, которому раньше не доводилось сталкиваться с пробелами в собственной памяти.

– Ваш рассказ должен быть подробен и, по возможности, последователен, впрочем, если в процессе рассказа вы почувствуете, что всплывают важные воспоминания из смежной темы, можете перейти на них. Степень подробности вашего рассказа определяете вы. Но обращение к деталям всегда способствует восстановлению нарушенных путей, по которым идет информация. Соответственно, чем обстоятельней ваш рассказ, тем ближе мы к цели. В то же время детали вашего рассказа интересуют нас только с точки зрения активизации структур мозга, ответственных за память. Поэтому, если какие-то конкретные моменты вам озвучивать по личным причинам не хочется и одновременно вы уверены, что хорошо помните их, можете их не озвучивать. Если же есть сомнения, лучше затронуть и их. Вся информация, которая будет сказана вами, в любом случае останется в этих стенах.

Повторюсь: как только вы упираетесь в недоступный участок памяти, переходите на другую, близкую, тему. Попытки в вашей ситуации взять память штурмом ни к чему хорошему не приведут, могут возникнуть лишь дополнительные блоки.

– Раньше, если мне нужно было вспомнить что-то, я наоборот пытался сконцентрироваться на недоступном воспоминании…

– Это действенный способ, когда механизмы памяти работают в своем стандартном режиме. К вам это сейчас не относится. Кроме того, именно я, как ваш врач, несу ответственность за финальный результат нашей работы. Поэтому у меня просьба строго выполнять мои рекомендации, без этого мы потратим больше времени.

– Настырный… – отметил про себя Альберт, – наверное, знает, что делает.

– Итак, – продолжил доктор, – что происходило до аварии, пока вспомнить не получается. Вернемся в чуть более ранний период. Несколько дней, недель.

– Машину я разбил, это я сейчас хорошо помню. Последнее время происходило что-то странное… То есть, сами по себе события были, в общем-то, рядовыми, но вот подобрались они все как специально к одному и тому же времени.

Альберт замолчал, чувствуя, как с воспоминаниями возвращается груз реальности.

«…если бы вы знали, сколько мне всего разгребать, когда я выйду отсюда», – мысленно обратился он к доктору. Но, рассудив, что врача едва ли интересуют бессмысленные жалобы, собрался с мыслями и начал выстраивать свой рассказ:

– Еще месяца два-три назад у меня все было относительно нормально. Потом стало меняться. Достаточно внезапно. Не в один день, конечно, но… Мне пришлось уйти с работы. Так как в планы нового руководства компании мое участие в бизнес-процессах, видимо, не входило. Несмотря на то, что я заранее предполагал, чем дело кончится, нового места работы еще не нашел. Сначала медлил, а потом уже было не до этого. Оно и к лучшему, сейчас бы искали меня с фонарями.

Близкая подруга от меня ушла. Сам не до конца понимаю, что подвигло ее на такой шаг. Видимо, устали друг от друга… Еще эта кража. Квартиру обворовали, буквально за пару недель до аварии. Вместе с остальными вещами украли ее ноутбук. Что очень сильно ее обидело. Не спрашивайте, каким образом я был выбран в качестве объекта обиды – это необъяснимый для меня момент.

В дополнение ко всему мой автомобиль был разбит. Не в той аварии, после которой я оказался здесь, а еще до того… Помню, я потом отдавал его в ремонт, – Альберт почувствовал, что приближается к чему-то важному, но воспоминаний о том, как он забирал машину уже отремонтированной, как будто не было. Вспомнив высказывание доктора про попытки взять память штурмом, он почти отпустил эту нестыковку, как вдруг его осенило: он может не помнить не только какие-то часы, предшествующие аварии, но, возможно, гораздо больший период! Дни. Или недели. И тогда количество дней, проведенных им в больнице, – не единственная неизвестная величина в расчетах текущей даты. Как раз с этого и стоило начинать!

– Доктор, а что за дата сегодня? – произнес Альберт в ожидании новых откровений.

– Какую дату вы можете предположить? – в ответ спросил врач и, заметив вопрос на лице собеседника, добавил: – Ваше ощущение времени мне нужно для диагностических целей. Дату я обязательно сообщу, но если назову ее раньше вас, это может повлиять на ваш ответ.

Альберт задумался. События, про которые он рассказывал и которые воспринимались им как последние, теряли свой след в самом конце сентября. Две недели в больницах. В середине сентября его авто было крепко разбито, ремонт при самых оптимистичных расчетах занял бы не менее двух месяцев. И когда Альберт снова попал в аварию две недели назад, он уже был на отремонтированной машине. Если, конечно, это была именно его машина, в чем сам Альберт начинал сомневаться.

Даже простые расчеты, а до того и сами воспоминания, вызывали ощутимую потерю сил. Пациент сдался, остановившись на временном периоде, который больше походил на правду просто по ощущениям.

– Сейчас, должно быть, середина или конец октября? Число, может, двадцатое? – предположил он.

– Так и есть. Восемнадцатое. Почти точное попадание.

Альберт закрыл глаза. «Почти точное попадание» означало, что либо он далек от понимания происходящего так же, как и раньше, либо его обманывают. Что из этого хуже, было непонятно и неинтересно.

Новые воспоминания

– …Может, конечно, показаться, что все, о чем я рассказал, это ерунда: никто не умер, не болен, – продолжал Альберт, когда после продолжительного отдыха беседа с врачом была возобновлена, – но это когда смотришь со стороны, или все это происходит порционно. Но когда все сваливается разом…

Версию об обмане с датами со стороны врача Альберт отверг сразу при пробуждении, так как персоной, за которой хоть кто-то всерьез мог бы охотиться с неблагоприятными намерениями, однозначно не являлся, а шизофренией не страдал.

– Я помню, что думал об этом, думал о причинах. Не знаю, насколько это важно, и описать это сложно. Мне казалось, что я не сделал чего-то в своей жизни, из-за чего теперь моя жизнь как бы… сама очищается от всякой ненужной ерунды. Наподобие работы, украденных из квартиры вещей, машины.

Выражения приходилось выбирать очень тщательно: Альберт прекрасно понимал, что точно передать весь ход своих мыслей в паре бесед не сможет, да и не хочет. Вместе с тем, показаться сумасшедшим также не хотелось. Отсутствия памяти в списке недугов было вполне достаточно.

– …Но дальше вообще все пошло по странному сценарию. Только я стал отходить от произошедших со мной неприятностей, появился тот человек, с которым я ехал в машине в момент аварии. Мы встретились в кофейне, где он бесцеремонным образом подсел ко мне. И завел разговор как раз о том, что меня тогда больше всего беспокоило: о моих сомнениях в части некой невыполненной мной работы. Сказал, что я должен что-то этому миру. Мы проговорили… около получаса, а может, целый час…

С каждым последующим вынутым из памяти фрагментом вспоминать Альберту становилось сложнее. С каждой следующей фразой паузы становились чуть длиннее. Где-то на этих событиях прямая событийная линия начинала путаться и прерываться. Ощущалось сопротивление памяти, но вместе с тем память будто силилась выдать рассказчику что-то еще, что как будто и вовсе не относилось к вещам, про которые он только что рассказывал. Альберт понял, что в его памяти начинают всплывать события и образы, привидевшиеся ему, вероятно, в то время, когда он был без сознания после аварии.

– Я, помню, вышел из какой-то двери, – продолжил Альберт, резко сменив тему повествования с единственной целью: не утерять тонкий след едва уловимого, но одновременно очень четкого в своих деталях воспоминания, – И пошел по улице, мощеной камнем. Я шел недолго. Дошел до узкого перекрестка, где увидел других людей. Этих людей я не помню, но среди них не было того, кто подсел ко мне в кафе, Семена. И точно не было вообще знакомых мне людей. Я почему-то был нем и все же решил заговорить с ними. Однако, как только я открыл рот, меня мгновенно сразил сильный страх. Страх сбил меня с ног, и я упал на камни мостовой. Люди не могли помочь мне, потому что не видели меня. Очень быстро страх перерос в ужас: они не видели меня из-за того, что меня там не было. Потом я как-то поднялся и пошел обратно, но так, словно шел по болоту: с каждым шагом невероятными усилиями выдирая свои ноги из дорожного полотна. И там же я, оказавшись не в силах сопротивляться пожирающему меня пространству, умер. Не пройдя и квартала.

Альберт говорил, не прерываясь, а когда договорил до конца, застыл, удивленно глядя на врача. Воспоминание не было мимолетным: после того, как оно было озвучено, оно осталось в памяти во всей своей красе и с не к месту удивительной четкостью.

– Видимо, наркоз… – виновато резюмировал Альберт, желая продемонстрировать доктору способность отделять реальность от фантазии.

Альберт задумался над тем, что сейчас, возможно, самое время созвониться с людьми, с которыми постоянно общался, чтобы узнать у них о происходивших незадолго до аварии событиях, вместо того чтобы по крупицам собирать эту информацию в своей голове. Но и здесь были свои минусы. Во-первых, последнее время Альберт тесно не общался почти ни с кем, что было связано с подавленным состоянием из-за навалившихся неприятностей. И в связи с этим присутствовали большие сомнения, что кто-то, помимо него самого, сможет поведать о предшествующих аварии обстоятельствах. Во-вторых, Альберт с трудом представлял себе звонки разным своим знакомым с просьбой рассказать ему о том, что же именно он делал пару недель назад. Такие разговоры требуют длительных пояснений, а полезный результат у них с учетом первого пункта будет крайне низким. Альберт понимал, что вместо поиска нужной информации это мероприятие обернется информированием всех знакомых о том, что с памятью у него серьезные проблемы. Тогда как еще в начале разговора Альберт даже хотел попросить врача, чтобы по возможности к нему не пускали посетителей до тех пор, пока он вновь не обретет полную уверенность в собственной памяти. Озвучить свою просьбу он постеснялся, но и требовать телефон пока не спешил.

И, наконец, в-третьих, доктор озвучил текущую дату, в соответствии с которой в памяти Альберта отсутствовал совсем незначительный временной отрезок. Альберт был уверен, что способен вспомнить события этого отрезка достаточно быстро без того, чтобы наводить панику среди знакомых.

Доктор не торопил рассказчика, спокойно ожидая продолжения и не давая никакой обратной связи. Последний эпизод никоим образом его не смутил. Альберт же, будучи, напротив, несколько сбит с толку неожиданным воспоминанием, вернулся к предыдущей теме…

– Итак, Семен. Я пил кофе в знакомой кофейне, где бывал периодически. В какой-то момент он просто подсел ко мне и завел разговор. Меня, в общем-то, удивило такое поведение, но выглядел он вполне прилично, общался дружелюбно… Он спросил меня, чего я жду, находясь в этом мире. В том смысле, что я, видимо, должен сделать что-то, но тяну с этим. …Интересный был диалог. Куда же мы могли ехать с ним?..

Так вот. Он рассказал, что этот мир построен вокруг меня. С единственной целью – принять мои действия, направленные на его качественное изменение. Все: люди, предметы – все, что здесь есть, – является фоном вокруг меня. И всем вокруг об этом известно, все живут, понимая свою роль. Кроме меня, разумеется.

То, что я сейчас пересказываю, разумеется, несет в себе интересный философский подтекст, – решил пояснить Альберт, пытаясь максимально точно донести смысл точки зрения Семена, – но тот человек настаивал именно на практической стороне этой теории. То есть он имел в виду ровно то, что говорил, без всяких переносных смыслов. Он сказал, что до моего рождения этого Мира не существовало, как не будет его и после моей смерти. И люди знают о моей особой роли. Ждут от меня ее выполнения, но я затягиваю с этим. Он наблюдал за мной, а потом решил спросить меня прямо: что я собираюсь дать этому миру.

Кстати, где вообще сейчас этот человек, не знаете? Ваш коллега сказал, с ним все в порядке.

– Это рассказал ваш друг, который навещал вас. К сожалению, больше я ничего не знаю. Полагаю, раз вы куда-то ехали вместе, скоро вы сможете доделать начатое.

– Ясно… Другой человек на моем месте покрутил бы ему пальцем у виска в ответ на такие вопросы. Но что-то было в его рассказе или поведении. Или даже во мне самом. Ведь он говорил примерно то, что я слышал ранее в себе. Мне, разумеется, не близка идея, что я здесь центр вселенной: с самооценкой у меня все в норме. Но интуитивно я давно чувствовал, что мне нужно сделать что-то важное. Что-то, помимо заработка денег и последующей их траты.

И еще этот человек сказал мне, что мой мир рушится из-за моего бездействия. Он откуда-то знал о том, что со мной происходит – ведь события, про которые я рассказывал, посыпались на меня как из рога изобилия почти одновременно, и после произошла эта встреча.

Все эти подробности, наверное, излишни для наших целей, но вы сами сказали, что степень подробности определяю я. И кроме того, я действительно начинаю вспоминать, что было потом!

Альберт почувствовал небольшой прилив сил от того, что память начала постепенно возвращать ему утраченные воспоминания. Сейчас это было весьма кстати, так как длительные разговоры по-прежнему вызывали у Альберта сильную усталость.

– Итак, это может показаться вам глупым, но я не «послал» этого человека. Наоборот, прислушался к тому, что он говорит, несмотря на неоднозначную и даже настойчивую форму подачи информации с его стороны. Я попросил время, чтобы обдумать его вопрос. И мы договорились встретиться снова. А потом я помню, что искал этого человека в социальных сетях, но не смог найти ничего о нем. Мне показалось, что человек с такой харизмой должен быть актером или оратором. Или в какой-то момент я решил, что это психолог, которого наняли мои друзья, чтобы помочь мне раскидать бардак в голове. Хотя сейчас понимаю, что на форму психотерапии все это не очень походило…

Должен признаться, этот разговор произвел на меня сильное впечатление. Я потом даже пытался проверить, не наблюдают ли за мной другие люди, ожидая изменений мира, как и рассказывал Семен. Видимо, когда мы ехали с ним, это и была наша следующая встреча. Может, я куда-то заехал за ним или встретил его случайно. Но здесь я пока вынужден фантазировать.

Вильям, что вы думаете по этому поводу? – спросил Альберт, будучи уже чрезмерно уставшим и все же испытывая некоторое удовлетворение от того, что воспоминания возвращаются.

– Если вы спрашиваете меня про суть вашего разговора с тем человеком, профессиональная этика не рекомендует мне комментировать ваши размышления. Что же касается нашего взаимодействия, вы делаете все правильно. Приятно работать с людьми, которые сами стремятся помочь себе. Сейчас вы уже утомлены, в следующий раз посмотрим, какие будут подвижки, и попробуем дать первый прогноз вашему восстановлению.

Альберту не пришлось объяснять врачу свою усталость, и тот в нужный момент покинул комнату, оставив пациента с непростыми мыслями о том, сколько могут стоить услуги столь деликатного доктора и сколько денег, соответственно, придется возвращать Портнову.

Альберту по-прежнему было невероятно сложно двигаться. Каждое его движение отнимало массу сил и даже при этом оставалось неточным и смазанным. И хотя Альберт не мог сказать, что тело или какие-то определенные его части не слушались команд, он опасался возможной дисфункции мозга – его части, отвечающей за движения, – именно так он смог сформулировать для себя свои догадки. Его также беспокоило, что как раз в этом направлении врач вроде бы ничего не делает и не дает никаких рекомендаций.

Находясь в одиночестве и устав перебирать доступные воспоминания, Альберт без излишнего усердия занялся разработкой мышц, разумно предполагая, что скоро они ему все же понадобятся. Еще не имея возможности даже приподниматься на кровати, он повертел головой по сторонам, с трудом подвигал руками, и… память снова вернула ему эпизод из событий, никогда не происходивших с ним в действительности. Эпизод был совсем коротким, но как только Альберт зацепил его своим вниманием, тот разросся до масштабов едва ли не полноценного воспоминания, включающего в себя, возможно, несколько дней или недель. И что было еще хуже, этот эпизод наглядно продемонстрировал Альберту куда более серьезные трудности с его памятью, нежели предполагались изначально. Работа по восстановлению утраченных частей памяти не пугала, но вот к обнаружению в себе «чужих» воспоминаний Альберт готов абсолютно не был.

Обратная сторона листа

– …Доктор, не знаю, как объяснить это… вы помните, в прошлый раз я рассказал вам какую-то ерунду про людей, с которыми пытался заговорить, но безуспешно, и про дорогу, по которой я потом пытался вернуться? Туда, откуда пришел. Воспоминание, которое появилось само по себе из-за наркоза?

– Конечно. Хорошо помню.

– Это еще не все… Я снова вспомнил кое-что. Из-за физической неспособности двигаться я… со мной такое уже было. Такое ощущение, что это были какие-то воспоминания из младенчества, когда я только учился двигаться. Меня учили этому, но только в моих воспоминаниях я был уже взрослым.

Альберт замолчал, пытаясь вернуться в эти воспоминания и уловить, когда все это могло бы случиться, будь оно на самом деле. Кроме того, именно сейчас он и вовсе засомневался в необходимости посвящать врача в подобные воспоминания и сам факт их присутствия.

Врач мгновенно уловил колебания Альберта.

– Сейчас нам важны любые воспоминания, поэтому вам стоит рассказать, в том числе, и о тех событиях, которые не имеют временной и логической привязки. Заставляйте свою память работать. Лучше мы обсудим воспоминания, которые кажутся вам фантастикой, нежели позволим себе упустить что-то важное из реальности.

Альберт молчал, пытаясь понять, к чему может привести прощупывание и воспроизведение воспоминаний, имеющих весьма сомнительную природу.

– Думаю, мне стоит рассказать вам кое-что о подобных воспоминаниях, – продолжил врач. – Уверен, вы в курсе, что жизнь человека не состоит исключительно из тех событий, которые мы наблюдаем, когда бодрствуем. Любой человек живет также во сне. И не имеет значения, помним мы эти сны или нет. Все, что мы переживаем во сне или даже, как вы верно заметили, во время наркоза, четко фиксируется в нашей памяти. Другой вопрос, что фиксируется оно, если условно представить память в виде листа бумаги, не на той стороне листа, где находятся воспоминания из знакомой нам жизни, а на его обратной стороне. Поэтому, к примеру, во сне иногда мы можем узнавать места, в которых в обычной жизни никогда не были. Когда же мы находимся вне сна, эта обратная сторона, как правило, скрыта от нас.

Далее. У вас была травма. Появление доступа к тем воспоминаниям, которые были забыты до этой травмы, вероятно, является ее последствием. Для вас это необычно. Кого-то это может пугать. Сами возникающие в памяти события также могут нести в себе совершенно разный эмоциональный посыл: они могут быть приятными, могут быть нейтральными или даже страшными или еще какими угодно. Да, в силу природы большую часть времени эти воспоминания человеку недоступны. Но значит ли это, что нужно отрицать сам факт их существования только из-за того, что это необычно? И правильно ли ограждаться от них, когда доступ к ним уже есть? Едва ли.

Заранее могу предупредить пару возможных вопросов. Хорошо ли то, что сейчас вы помните вещи, которые раньше доступны вам не были? Это не хорошо и не плохо, это данность. Однозначно сказать, сколько пробудут с вами эти воспоминания, я не могу: они могут уйти, а могут остаться с вами еще на какое-то время. Хотя такое происходит реже. Ваша текущая задача – сохранить к ним по возможности спокойное отношение.

Кстати. Ситуации, когда человек при таких симптомах начинает путать воспоминания с разных сторон листа, встречаются крайне редко. И в вашем случае этого произойти не должно.

Объяснения доктора несколько успокоили Альберта, и после кратковременного их осмысления он вернулся к рассказу.

– …Я был недвижим. Однако все понимал и даже испытывал дискомфорт от невозможности двигаться. Рядом был другой человек, он учил меня двигаться. Возможно, мой отец. Но он вел себя не так, как ведут себя родители. И, как я сказал, я был… или ощущал себя уже взрослым. Этот человек подробно объяснял, как мне инициировать движения. Объяснял не как ребенку. Но при этом был терпелив. Объяснял много раз, и каждый раз находил новый способ донести до меня, как именно заставить мое тело двигаться.

Нет, это был не мой отец. Я, кажется, не знал этого человека в реальном мире. Скорее, это все же были сны, возникшие из-за моей неспособности двигаться здесь, пока я был в полубессознательном состоянии. Доктор, могло ли такое быть, что я приходил в себя здесь, но не помню этого?

– Да, такое возможно: во время пограничных состояний, порождаемых болезнью, могут образовываться воспоминания, являющиеся смешением реальности и сна.

– Больше всего меня беспокоят не те события, о которых я вам рассказываю. Больше всего меня пугает невероятное ощущение реальности, сопутствующее всему этому. Если до того, как вы пришли, я еще мог убеждать себя, что все это мне приснилось, то сейчас, несмотря на абсурдность и невозможность произошедшего, я понимаю, что каким-то фантастическим образом события эти со мной все же происходили. И вместо того, чтобы вспоминать то, что нужно, я вспоминаю то, от чего предпочел бы держаться подальше.

Доктор, мне… мне, кажется, нужна помощь. Похоже, я схожу с ума.

Последняя реплика Альберта была уже не столько криком о помощи, сколько жестом отчаяния. Он не верил в чудо-докторов, способных излечивать болезни, сопровождающиеся спутанностью сознания, посредством пространных разговоров о воспоминаниях. Зато верил в жесткие седативные препараты, которые грозили ему в самом ближайшем будущем, если сознание не придет в норму.

– Что мне давали здесь?

– Ничего, кроме того, что вы видите вокруг себя.

Возле Альберта не было ни капельницы, ни лекарств. Комната, скорее, была небольшим гостиничным номером, нежели палатой в больнице.

– Шут с ним со всем…, – резким усилием воли прекратил Альберт свои жалобные фантазии о печальном будущем в белых стенах и смело нырнул в самую глубь новых воспоминаний.

– Тот человек, который учил меня двигаться, был очень мудр. То ли до того, как он научил меня двигаться, то ли уже после я был на лекциях, которые он проводил для каких-то особенных людей. Для людей, у которых что-то случилось.

И еще он научил меня говорить. Это был некий особый язык, который не был известен мне прежде. Тот человек не учил меня словам, он ввел меня в сферу этого языка, дал мне доступ к нему, так как слова, на этом языке озвученные, самим человеком не произносились. Каждая фраза как будто уже существовала в пространстве бесконечно долгое время в ожидании того, как человек коснется ее своим желанием. И когда эта фраза становилась произнесенной, она не только меняла свое место в пространстве, она оживала в нем, так или иначе меняя его суть. Это был язык, не терпящий голословности. Использование его требовало высокой степени ответственности. И я осознавал эту ответственность.

Он говорил, что человек всецело занят чтением Мантры и потому живет с закрытыми глазами. Говорил, что Мантра – это текст мира, который нас окружает, его доскональное описание. И одновременно Мантра – это тот поток энергии, за счет которого люди воспроизводят свой Мир, договорившись о том, каким они должны его видеть. И жестко зафиксировав эту договоренность в тексте Мантры. Люди транслируют Мантру неосознанно и оттого не только не способны контролировать ее, но нередко и вовсе оказываются поглощены ею настолько, что растрачивают свою жизнь впустую, так и не поняв, к чему им стремиться, либо не найдя сил для этого стремления.

Тот человек учил других осознанному контролю Мантры без ее остановки. Он был над Миром, в котором мы находились, но в то же время, не переставал быть обычным человеком. И я имел возможность общаться с ним.

Хоть по-прежнему не понимаю, где и как это было. И не понимаю, как это вообще могло быть…

Альберт на секунду прервался, но, поняв, что у врача было бы бесполезно спрашивать какие-то пояснения насчет содержания его снов, вернулся к воспоминаниям.

– Я пребывал в другом мире – отличном от нашего. И все, что рассказывал мне тот человек, касалось того мира, где мы находились. Но каким-то невероятным образом перекликалось и с нашей реальностью.

Тот мир был собран Коллективной Мантрой – Мантрой, поддерживаемой живущими в том мире людьми. Мир этот – его называли Первичным Миром – был во многом похож на тот, к которому мы привыкли. Там тоже жили люди, у которых были свои дела, желания и убеждения. Улицы и дома в том месте были идентичны обычным домам в нашем мире, на улице я видел людей с детьми, животных: все, как и здесь.

Но в то же время тот мир не был материальным. То есть люди там не имели физического тела, равно как и предметы не были твердыми в привычном нам понимании. Это был Мир визуальных образов, состоящий из света так, как наш мир состоит из материи. Судя по всему, я провел там не день и не два: я пробыл там много времени, поскольку, кажется, знаю тот мир слишком хорошо для беглого знакомства. И я не появился там с этим знанием, так как прямо сейчас помню с десяток ситуаций, когда мне подробно объясняли разные нюансы.

В том Мире к определенному возрасту человека его визуальное тело исчезало: примерно к тридцати с лишним годам. Это было связано с уровнем энергии, который снижался к этому возрасту, снижался в основном из-за постоянного неконтролируемого транслирования Мантры. Со снижением уровня энергии частота Мантры как энергетического потока менялась, и Мантра начинала собирать вокруг человека другой Мир. Не тот, в котором продолжали существовать остальные люди. Визуальное тело при этом исчезало не сразу, а постепенно, растворяясь в пространстве, становясь все прозрачнее; человек не умирал, но, как я уже сказал, перемещался из Первичного Мира в собственный – собранный только его Мантрой. Люди, которые оставались в Первичном Мире, считали такой переход смертью. Существование в том Мире подобного ошибочного мнения в качестве единственно верного с точки зрения обычного человека – существующего в нашем мире – может показаться парадоксальным. Человек, знакомивший меня с тем Миром, объяснял это всеобщее заблуждение усыпляющим действием Мантры: подавляющее большинство людей способны мыслить только в рамках текста Мантры – общепринятого описания Мира. А поскольку, несмотря на подробные объяснения, феномен этот для моего понимания все равно оставался недоступным, он привел мне пример аналогичного заблуждения людей в нашем Мире! Основываясь при этом только на сведениях из моих рассказов!

Альберт снова сделал паузу.

– …Между нами происходили десятки диалогов. Он научил меня двигаться, говорить. Рассказал, как существует тот мир, в котором я находился. Как он устроен. Это был длительный временной период, хотя я и не понимаю, какой именно.

И это было уже после того, как я познакомился с Семеном! Однозначно, после: с тем человеком мы обсуждали мои с Семеном беседы. И таких бесед было две!

Да, доктор, все постепенно встает на свои места! Вы были правы!

Во-первых, все, что мне привиделось, происходило все же, пока я был в бессознательном состоянии, уже после аварии. Иначе в том таинственном Мире, про который я рассказывал, мы бы не обсуждали человека, с которым я познакомился незадолго до автокатастрофы.

Во-вторых, когда мы с Семеном попали в аварию, это была не вторая наша встреча. Может, третья или еще какая-то, но вторая точно произошла раньше. Я сейчас вспоминаю, что еще при первом знакомстве в кафе мы договорились встретиться там же через неделю. И наша вторая встреча состоялась! Мы вновь говорили про то, что именно от меня требуется в этой жизни. Я высказал ему свои предположения, должен признаться, весьма банальные: дети, работа, творчество. А он рассердился и как-то экстравагантно, не попрощавшись, вышел. Резковато как-то. Что-то сказал громко, на все кафе, так, что я почувствовал себя идиотом. И вышел. Не помню точно: может даже обозвал меня как-то. В общем, странная была встреча. Да и ладно.

Но вы были правы, доктор! Даже через эти необычные воспоминания, события из которых вроде бы со мной никогда в действительности не происходили, ко мне возвращаются воспоминания из реальной жизни. Одно цепляется за другое. С одной стороны, это кажется странным: события с обеих сторон листа как будто имеют некую зависимость между собой. И даже последовательность. Но с другой стороны, метод работает! Думаю, у вас исключительно интересная сфера деятельности, Вильям. Даже немного завидую…

Впервые за время пребывания в больнице Альберт почувствовал нечто вроде удовлетворения. Последний разговор и его результаты выглядели вполне обнадеживающе. Во-первых, память действительно возвратила ему один из утраченных фрагментов. Пусть пока и не полностью. Дело сдвинулось с мертвой точки, при том, что с момента его пробуждения прошло не более двух дней. Такими темпами с определенными поправками на физическое состояние уже через неделю он будет помнить все, что нужно, и, наверняка, вернется домой.

Во-вторых, врач сразу стал использовать правильный и действенный метод. Без лекарств. Без губительных препаратов. Только воспоминания, только самостоятельная работа Альберта. Врач показал себя с профессиональной стороны, и его навыкам, похоже, можно было доверять.

Наконец, в-третьих, пласт воспоминаний из некоего несуществующего Мира, хотя и продолжал пугать своей реалистичностью, все же нашел свое примерное место во времени, и, кроме того, оказался чрезвычайно полезен в восстановлении событий, происходивших в реальном Мире.

Заприметив в этих странных воспоминаниях как минимум возможный ключ к недостающим фрагментам памяти, Альберт еще более углубился в них, стараясь не упускать ни малейшей детали.

Собранная мозаика

Воспоминания открывались Альберту тем легче, чем чаще он пытался прикасаться к ним своими мыслями. Казалось, ему достаточно было уловить некий отдельный фрагмент своего разрастающегося сна, как тут же за этим фрагментом появлялись еще целые эпизоды, дополняя историю новыми подробностями. Набор почти несвязных поначалу и не имевших места в реальности воспоминаний постепенно трансформировался в целый кусок его жизни, пусть даже ранее почему-то недоступный, и Альберт приходил к выводу, что игнорировать вопрос природы этих воспоминаний у него уже не получится. Однако пока первостепенной задачей по-прежнему оставалось восстановление полной цепи событий перед аварией.

Альберт вспомнил, что человек из сна, знакомивший его с новым Миром, рассказывал об организации под названием Белый Крест, членом которой являлся. Эта организация преследовала своей целью изменение текста Коллективной Мантры таким образом, чтобы включить в него собственно информацию о самой Мантре и ее роли в мышлении и энергетическом строении человека. Что постепенно должно было привести к открытию сознания человека для тех явлений и информации, которые присутствовали в энергоинформационном пространстве, но не имели описания в тексте Мантры. В том числе для образующей силы, именуемой Высшим Разумом или Богом.

Тот человек рассказывал, что пока, на текущем этапе развития человечества, большинство людей могли воспринимать обращения Бога лишь через Внутренний Зов – некую интуитивную тягу к чему-либо, желание или, наоборот, страх перед чем-либо, возникающие за пределами сознания и первоначально нерасшифрованные, но которые все же при определенных усилиях возможно было истолковать. Тем не менее человек, не утруждающий себя попытками интерпретировать требования Внутреннего Зова, имел все шансы и вовсе перестать его «слышать». Что на практике со временем происходило со многими.

Большинство членов Белого Креста исполняли одну из трех ролей, каждая из которых предусматривала определенную деятельность внутри организации: роль Диктора, Следящего или Корректора. Альберт, казалось, никогда не интересовался количеством людей, входящих в Белый Крест, и тем более количеством представителей определенных ролей, но по некоторым деталям определил для себя, что Дикторов было больше остальных, так как их деятельность была базовой. Дикторы практиковали направленное изменение текста Мантры, транслируя в нее так называемые Встраиваемые Идеи – короткие, но емкие тезисы, которые при появлении в тексте Коллективной Мантры делали ее более широкой и гибкой.

Встраивание таких идей в Мантру производилось Дикторами путем длительного непрерывного поддержания этих идей в своем мышлении. После чего их смысл, а нередко и точная формулировка, появлялись в сознании других людей, находящихся в Мире, выстроенном той же – Коллективной – Мантрой: в Первичном Мире. В энергетическом потоке Мантры такая идея формировала новый энергетический вектор, меняющий эту Мантру и, соответственно, выстроенный ею Мир.

Встраиваемые идеи не являлись продуктом мышления людей, включая членов Белого Креста. Каждый из таких тезисов приходил к людям непосредственно от Высшего Разума, и только такие идеи возможно было встраивать в Мантру. Что исключало любые мыслимые злоупотребления со стороны человека.

Диктором мог стать не любой: это были люди, отличающиеся особым, бережным отношением к окружающему Миру. Люди, осознававшие ответственность за окружающий Мир, способные хранить его и о нем заботиться. И нередко такие качества возникали у людей лишь тогда, когда Первичный Мир оказывался для них уже утраченным.

Период перехода в собственный Мир для человека всегда оказывался незамеченным, так как частота Мантры менялась медленно, и перед человеком продолжала существовать иллюзия пребывания в привычном ему пространстве. До самой смерти человек наблюдал все те же картины, что и раньше, видел, будто, тех же людей, и лишь где-то в глубине весь остаток жизни мог чувствовать невосполнимую утрату, поскольку собственный Мир человека несравнимо более скуден количеством энергии, нежели Первичный. Остаток жизни в собственном Мире человек проводил среди теней, образов, но не среди таких же, как он, людей.

Вместе с тем, люди, утратившие Первичный Мир, становились более восприимчивы к требованиям Внутреннего Зова, и отдельные из них, руководствуясь желанием вновь наполнить свой Мир, начинали эти требования реализовывать. Порой Мир вокруг них преображался. Это происходило редко, но таких людей можно было выследить и искусственно вернуть в Первичный Мир, чтобы дать тем самым возможность использовать приобретенные навыки уже в Первичном Мире, работая на эволюцию всего человечества.

Поиском таких людей и их возвращением из собственных Миров занимались Следящие. Люди, способные стать Следящими, встречались крайне редко, поскольку их энергетическое тело имело уникальную структуру. Такая структура позволяла Следящему накапливать количество энергии, достаточное не только для направленного изменения частоты своей Мантры с целью перехода в собственный Мир другого человека, но и для изменения частоты Мантры человека, возвращаемого в Мир Первичный.

Любой подобный возврат был связан с большим количеством сложностей, так как искусственное изменение частоты Мантры всегда являлось болезненным и нестабильным. Психика возвращаемого человека, независимо от его силы и открытости требованиям Внутреннего Зова, на протяжении еще долгого времени нуждалась в серьезном контроле. Адаптация такого человека в Первичном Мире – в Мире, где, если его и помнили, то считали умершим, где уже ушли в собственные Миры многие, чьи образы присутствовали с ним в его собственном Мире, – требовала длительного времени. Одно только осознание факта возвращения в Первичный Мир и одновременно утраты многих достижений Мира собственного никогда не проходило для человека даром. Такой адаптацией занимались Корректоры – люди, обучавшие возвращенных поддерживать частоту Мантры Первичного Мира.

Всю эту информацию пациент подробно рассказал доктору при следующем их сеансе. Доктор слушал умеренно внимательно, не прерывал Альберта и будто даже пытался не упускать основную нить повествования. Альберт, в свою очередь предполагая, насколько непросто сохранять внимание, когда слышишь подобные истории, по мере возможности пытался поддерживать логику в своем рассказе. Давалось это с трудом, и оттого к моменту, когда воспоминания «с той стороны листа» подошли к концу, Альберт испытал ощутимое облегчение.

– То, что вы рассказали, довольно интересно, – сдержанно произнес доктор, дослушав рассказчика до конца, – после того, как восстановим линию событий из нашей реальности, сможем подробнее обсудить и эти воспоминания.

Но сейчас вернемся к событиям вашей обычной памяти. Что удалось восстановить?

– По правде говоря, почти ничего, – сознался Альберт. – Память в этот раз оказалась настолько же щедрой в части воспоминаний из снов, насколько скаредной в возвращении событий реальности.

…я бы даже сказал, вообще ничего.

– А если все же вернуться к «почти ничего», что именно вы вспомнили?

– Вспомнил кое-что про то, как я искал информацию о Семене после нашей первой встречи. И еще что-то раньше… – неохотно ответил Альберт.

Доктор молчал, пристально глядя на Альберта.

– …Эта вторая встреча с Семеном. Никак не дается. Как будто барьер какой-то.

– Не можете вспомнить?

– Не то, чтобы не могу. Просто… то, что я вспоминаю, это ерунда какая-то.

Альберт еще помолчал, в очередной раз засомневавшись, стоит ли говорить об этом. Но уже через секунду решил, что альтернатив нет: глупо раскрывать симптомы врачу частично.

– Помните, я сказал, что у нашей с этим человеком второй встречи был неожиданный финал – он рассердился и вышел, что-то ляпнув на всю кофейню? Так, что все обернулись? Так вот. Он не рассердился.

Он сказал, что раз мой мир рушится и плана по остановке этого разрушения у меня нет, то он уходит. Не знаю, куда он там собрался уходить, но он так сказал. Совершенно спокойно. Это он еще только мне сказал. А когда он встал из-за стола – я это сейчас очень отчетливо помню, – он обратился ко всем, кто сидел в зале! Привлек их внимание и громко произнес, что ждать от меня нечего. И что это была провальная попытка мира. И потом сказал им, как бы призывая уйти вместе с ним: пошли отсюда.

Вам это покажется странным, доктор, но люди в зале – Альберт стал отчетливее, но тише проговаривать каждое слово, будто делился какой-то удивительной тайной, – стали подниматься с мест и уходить. Один за одним. Даже официанты. Даже повара. Это выглядело… Это была какая-то мистика. Какой-то гипноз. Я сейчас вспоминаю и не могу понять, это действительно со мной было или… снова какой-то сон. Но если сон, то почему он так плавно вытекает из того, что я считаю реальностью?

– Возможно, это был какой-то сговор? Розыгрыш?

– И я тогда подумал, что это розыгрыш. И пошел домой.

А потом помню какие-то совсем странные отрывки. Пустые улицы. Никого вокруг. Я хожу возле дома и пытаюсь сообразить, куда все подевались. Как в фильмах про постапокалиптический город, в котором остался только один человек. Мне было страшно. Это длилось несколько часов, но для меня тогда пролетело гораздо больше времени.

И вечера того дня я уже не помню. Понимаете? Как в том воспоминании про прогулку в загадочном городе, где я пытался заговорить с людьми, а они не слышали меня. Где я утонул в дороге. Какие-то финальные воспоминания. После них событийная линия заканчивается. С той лишь разницей, что дорога была страшным сном. А воспоминания про то, что я остался один на всем свете, – я это чувствовал практически своим телом – по моим ощущениям, имели место в реальности. Хотя я и пытаюсь объяснить себе, что этого быть не могло, я вынужден констатировать: похоже на то, в моих воспоминаниях начинает теряться грань между событиями реальными и произошедшими во сне.

Альберт замолчал ненадолго, а после продолжил более тревожно:

– Ведь на улице же по-прежнему есть люди, да, доктор? Мир ведь не опустел по-настоящему? Вы здесь, и ассистент ваш иногда появляется.

– Не опустел, все верно.

– Я хочу увидеть своего товарища, который определил меня сюда. Он не звонил? Почему он не приезжает? Никто не приезжает.

– Клиника за городом: у нас разные пациенты, многим нужна тишина. Ваш товарищ звонил главврачу, приедет завтра во второй половине дня. Забыл вам сразу сказать, простите. И до того он тоже звонил, ему сообщили, что вы в сознании и чувствуете себя лучше.

Новость о скором визите старого друга немного успокоила Альберта.

– Впрочем, у меня есть и более позитивные соображения, доктор. Воспоминания, как вы их обозначили, «с той стороны листа» я, кажется, переживал, находясь уже здесь. Тот мудрый человек из моего сна, про которого я рассказывал – в своих воспоминаниях я вижу его… как вас. То есть, как будто это вы там были. И звали его так же, как вас.

Доктор с удивлением приподнял брови.

– Этому могут быть два объяснения. Либо, пока я был без сознания, я просыпался, но как-то частично, не приходя в сознание до конца, и видел вас и вашего ассистента, после чего эти образы перенеслись в мои сны; либо мои воспоминания так нечетки, что память уже после подставила ваши с Элиасом образы. Элиас его зовут, да?

Первый вариант кажется мне более правдоподобным, как считаете?

– Считаю, что оба варианта возможны. Вы говорите, Элиас тоже присутствовал в ваших воспоминаниях?

– Да, присутствовал.

Тот мудрый человек, которого звали, как вас – Вильям, был корректором. Он помогал людям, которых возвращали в Первичный Мир, остаться и вновь найти в нем свое место. Он познакомил меня с другим магом Белого Креста – Элиасом. В своих воспоминаниях я вижу его в точности как вашего ассистента, и там он был не слишком любезен… Точно не помню, но, вероятно, это я настоял на знакомстве. На то были какие-то причины.

Элиас был Следящим. Он мог посещать собственные Миры ушедших людей. Мог разговаривать там с этими людьми, мог наблюдать содержимое их Миров. Элиас был очень проницателен: когда он появлялся в чужом Мире, он уже обладал четким пониманием, что ему нужно от искомого человека, и многое об этом человеке знал. Даже не так. Всю эту информацию он считывал буквально из воздуха, прямо во время разговора с ушедшим с собственный Мир.

Он был проницателен… Я знаю это, так как присутствовал при одном из таких разговоров. А возможно даже, при нескольких. Элиас брал меня с собой в такие путешествия. Один раз мы были в Мире талантливого художника, чьи картины, каждая из них, обладали собственной энергией, собственной жизнью. Не знаю, как объяснить иначе. Своей энергией они сильно отличались от всего остального, что присутствовало в Мире того художника, – от предметов и даже окружающих художника людей, точнее, их образов…

Я вспоминаю разговор Элиаса с Виктором, так звали того художника. Элиас планировал возвратить его в Первичный Мир и постепенно подводил к тому факту, что Виктор уже давно исчез из Первичного Мира. Тот разговор показался мне очень острым. И хотя крайне сложно убедить человека в том, что Мир вокруг него наполнен тенями вместо живых существ и, грубо говоря, не существует нигде, кроме как в его же мыслях, Элиасу удалось поселить в собеседнике вполне ощутимое зерно сомнения… При всей полезности и необходимости возврата художника в Первичный Мир тот разговор и, тем более, его результат были очень жесткими. Я видел Виктора, его растерянность. Подавленность. Мне было очень жаль его. И, кажется, тогда я в какой-то степени узнал в нем самого себя.

Будто я, как и он в своем Мире, внезапно оказался заперт где-то, откуда не мог выбраться. Заперт, видимо, в своем бесконечно долгом сне, который вспоминаю сейчас с удивительной четкостью. Откуда помню едва ли не каждую произнесенную фразу. И чем больше я вспоминаю, тем более реальными кажутся мне эти воспоминания.

Кроме того, я помню еще как минимум один случай, когда Элиас брал меня с собой. Это было место… очень похожее на наш город. Что было необычно, так как Первичный Мир выглядел все же несколько иначе.

Кого мы искали в том месте, не могу вспомнить…

Альберт почувствовал тревогу, причин которой понять еще не мог. Однако продолжил следовать своей памяти, которая, поддаваясь, возвращала все новые подробности.

– …Но когда мы там появились, мы были на набережной. Эта набережная мне хорошо знакома, много раз бывал там. Рядом с нами оказалась моя машина. Абсолютно целая, без каких-либо повреждений. Мы почти сразу сели в нее и куда-то поехали. Я был за рулем, и как будто, тогда именно я знал, куда мы едем и кого ищем. Я, а не Элиас.

Мы ехали по улицам, определенно мне знакомым. Я по-прежнему чувствовал себя в плену сна, но в пути впервые за долгое время это чувство стало постепенно покидать меня.

Как будто в то время я плавно, хоть и через силу, просыпался – и проснулся, только проснулся не в кровати, а за рулем своего же автомобиля, прямо на ходу. Но при этом все еще находился в тех же событиях с «обратной стороны листа»…

Что странно, в тот момент Элиаса в машине уже не было, он исчез, как я понимаю, одновременно с моим пробуждением. И вдруг в зеркале заднего вида я увидел человека, с которым беседовал в кафе, Семена, – каким-то образом он оказался в той же машине. А уже в следующую секунду с автомобилем что-то случилось. Руль растворился в моей руке – клянусь, просто растворился, – и я внезапно ощутил какой-то удар или просто резкое изменение траектории. Машину закрутило, и все. Мы никуда не доехали.

Какой-то бред! Я сейчас вспоминаю свою аварию, после которой попал сюда. Точь-в-точь.

И, признаться, в том сне я помню ее так хорошо, что… будто только там я ее и помню.

Альберт остановился на секунду, силясь разобраться, почему именно сейчас ему так отчетливо кажется, что мозаика собрана и что за рисунок складывается из странных воспоминаний.

– Я не ощущаю никаких различий между воспоминаниями о той аварии, будто все, что я о ней помнил, с самого начала было из того сна. Именно там моя машина не имела никаких повреждений. И именно там совершенно необъяснимым образом в машине появился Семен. Как такое может быть, доктор? – задумчиво спросил Альберт, а уже через секунду его парализовало от страшной догадки…

– Дайте мне телефон. Сейчас! – задыхаясь, проскулил он.

Продолжение «сна»

В восприятии Альберта все мгновенно перевернулось с ног на голову. Если и можно было по-прежнему предполагать, что необычный Мир, о котором он так увлеченно рассказывал доктору на протяжении нескольких дней, явился для него лишь сном, то «сон» этот еще не заканчивался. Именно в нем, и только в нем, имела место авария, после которой Альберт оказался в «больнице», и память его все это время отнюдь не случайно демонстрировала образы «врачей» в череде последних событий. В них участвовали как раз те самые люди, которые и сейчас находились рядом. Сама же авария произошла, когда Альберт с Элиасом находились в иллюзорном пространстве, искусно выстроенном последним из содержимого памяти Альберта.

При этом события, предшествующие попаданию в «сон» и происходившие в той реальности, которую Альберт считал «своей», более привычной, забыты им были лишь в совсем незначительном временном периоде: просто обрывались они именно там, где и терялись в воспоминаниях, – в поисках людей на опустевших улицах после второй встречи с загадочным человеком в кафе.

Сейчас Альберт понял, что его память не случайно так активно возвращала ему происходящее «с той стороны листа», – это и были те самые эпизоды, которые искал Альберт. Эпизоды, предшествующие аварии.

Догадки эти не приходили постепенно, они вспыхнули в сознании все разом, почти физически придавив Альберта так, будто в его голову опустилась целая лавина информации. Эта лавина едва удерживалась в сознании, разрушая его и причиняя сильную боль, буквально за пару секунд ставшую невыносимой.

Спустя мгновение Вильям, уловив суть происходящего, резко встал, еще через секунду быстрым шагом вошел Элиас. С его появлением лавина в голове Альберта резко схлынула, оставив после себя пустоту, слабость и полное нежелание допускать в своем сознании ни единой мысли.

Долгий период молчания, в течение которого Альберт пассивно наблюдал в себе восстановление способности мыслить, а Вильям с Элиасом просто находились рядом, прервал Элиас.

– Я искренне сожалею, что наш с тобой ознакомительный визит в твою память оборвался так неожиданно. Но ведь есть и плюсы, правда? Теперь ты в какой-то степени понимаешь людей, которых возвращают в Первичный Мир. И сейчас уже точно имеешь все основания сочувствовать им!

В речи Элиаса, как и раньше, сквозила ирония.

– Что там произошло? В машине… – Альберт не стал уделять время искусным формулировкам и задал вопрос ровно в том виде, в котором обнаружил его в своих мыслях.

Элиас в жесте гротескного удивления вскинул руки.

– Я был уверен, что ты мне расскажешь это!! – произнес он, – Ты так хотел, чтобы меня не было в твоей машине, что я… – Элиас изобразил глубокую задумчивость на лице, демонстрируя, как сложно ему подобрать правильные слова, – … что я, и правда, куда-то делся!

Элиас виновато взглянул на Вильяма, после чего оба рассмеялись. Странным в такой ситуации образом веселее стало и Альберту.

– В какой-то момент, пока вы ехали, твоя Мантра начала быстро меняться, – продолжил Вильям, – осознанно или нет, ты пытался восстановить утраченный Мир. Могу предположить, тебя соблазнили декорации, которые собрал вокруг вас Элиас.

– Точная копия твоих воспоминаний! В динамике! – с гордостью добавил Элиас.

– …Ну, а дальше подробных объяснений, думаю, не требуется. Поскольку в доступном тебе диапазоне частот Мантры нет той частоты, на которой был собран Мир из твоей памяти, ты в который раз просто мгновенно растратил энергию. Элиас же исчез из машины, так как не успел за скоротечным перестроением твоей Мантры. Мне бы тоже не пришло в голову ожидать от тебя такой прыти…

– А что случилось потом? Почему мне снова стало казаться, что я, как и раньше, в привычном мне Мире? И что заставило вас играть со мной… в больницу? Так долго.

– Перестроение частоты Мантры требует времени, особенно у человека, который только что неистово пытался переместить себя в недоступное ему пространство. Ты, я вижу, все же еще не до конца пришел в себя. Иначе не спрашивал бы всякую ерунду. При наличии куда более интересных вопросов.

Я предпочел, чтобы на этот раз ты сам подтвердил свою Мантру на частоте этого Мира. Без моего прямого вмешательства. Это непременно должно было произойти – ты провел здесь достаточно много времени. И я следил за этим процессом.

– Что значит, подтвердил свою Мантру?

– Сам правильно расшифровал то место, где находишься. Вспомнил его. Сам дал правильное объяснение этому пространству. Считай это первым шагом к управлению частотой своей Мантры.

Обрати внимание, после вашего с Элиасом визита в твою память ты проснулся здесь с ощущением, что находишься в своем старом Мире. Произошло это из-за того, что подвинуть твою Мантру к частоте этого Мира получилось… не самым деликатным способом. Важна была скорость. Но речь не о том. Ты считал, что попал в больницу после аварии…

– Ведь это ты мне так сказал?

– Разумеется. Сразу после того, как ты не узнал ни меня, ни Элиаса. Итак, ты считал, что по-прежнему находишься в своем старом Мире. Однако за достаточно долгий период тебя нисколько не смутили детали, которые просто не были бы возможны, окажись ты там, где и предполагал: совершенно другие ощущения, отсутствие необходимости потакать различным нуждам физического тела в связи с неимением оного, другая логика управления движениями. То есть твоя Мантра находилась уже практически на частоте этого Мира. Но интерпретация этого Мира оставалась нарушена. Восстановить ее необходимо было мягко, и сделать это максимально мягко мог только ты сам, постепенно выстроив события в памяти в правильном порядке. Ты справился с этим.

Моя роль заключалась лишь в том, чтобы не давать тебе открытых подсказок и лишь отзеркаливать твои текущие представления. Например, когда речь зашла о больнице, я даже попытался придать этой комнате вид больницы. Той, где у вас лечат физическое тело… Ну, как я мог представить себе это по твоим рассказам.

– Да, Вильям, сначала я долго не мог сообразить, что это за странные предметы вокруг меня. Теперь цель их здесь пребывания начинает вырисовываться…

– Это не моя вина! Видимо, ты плохой рассказчик.

– Но ты говоришь, твоя роль была в том, чтобы не давать мне открытых подсказок. Скрытых я сейчас тоже вспомнить не могу…

– Скрытых я тоже не давал. Не бери в голову эту ерунду. Важна была чистота эксперимента. Кроме того, не думай, что роль эскулапа из твоего мира, которого я, обрати внимание, даже никогда не видел, далась мне элементарно. Помимо того, чтобы следить за состоянием твоей Мантры, мне постоянно приходилось выбирать подходящие слова для своих реплик. Отвечать на твои каверзные вопросы по поводу наркоза, времени пребывания здесь, слушать утомительные, хоть и, не скрою, местами лестные, рассказы про меня же самого и про Элиаса, про Мир, в котором мы провели несравнимо больше времени, чем ты. Про совершенно реальный Мир, который ты так настойчиво всю дорогу именовал не иначе как «сном».

А каково мне было, когда ты стал подозревать, что для больницы все это слишком странно? Или когда начал спрашивать, почему к тебе не приходят посетители? Где бы я взял твоих друзей из Мира, доступ к которому отсутствует даже у тебя самого?

В общем, не стоит думать, что все это представление с больницей задумывалось и поддерживалось ради развлечения. Любые действия по корректировке частоты Мантры должны быть последовательными и по возможности мягкими. Только что ты сам, собственными усилиями, вспомнил, где находишься, – и все равно твоя реакция была довольно болезненной. Несложно представить, какой ущерб был бы нанесен твоей психике, вывали я на тебя всю правду сразу после твоего пробуждения.

Вильям договорил, и в комнате ненадолго повисла тишина.

– С возвращением, больной. Поудивляйся еще немного и приходи в себя.

Реплика Элиаса стала заключительной в этом непродолжительном разговоре, после чего Альберт снова остался один на один со своими воспоминаниями, будучи вынужден рассматривать их уже с принципиально иной позиции.

Все предшествующие события выстроились в один последовательный ряд. Исчез дискомфорт, связанный с незавершенностью воспоминаний. Взамен же Альберт столкнулся с пугающей необходимостью не только воспринимать весь свой «сон» всерьез, но и продолжать действовать внутри него, не имея возможности вернуться в привычную реальность.

В любой другой подобной ситуации Альберту потребовалось бы длительное время, чтобы справиться с шоковым состоянием, которое, по всем мыслимым представлениям, непременно должно было бы сопутствовать столь резкому повороту событий. Но вопреки этим представлениям, Альберт оставался спокоен. Сейчас ему было бы несравненно комфортнее чувствовать себя потерянным, обделенным, попавшим в беду, как это порой случалось раньше. Было бы удобно – и даже кстати – пожалеть себя, сняв груз ответственности за происходящее. Но в ходе последнего разговора с Вильямом и Элиасом в нем поселилось цепкое спокойствие, граничащее с хладнокровием. Это спокойствие не допускало никаких заигрываний с жалостью к себе и имело сложную природу. Оно однозначно было оставлено Вильямом в качестве полезного помощника, но корни его уходили глубоко в период, предшествующий визиту Элиаса и Альберта в память последнего. Альберт уже не был сиюминутным гостем в окружающем его Мире. И время, когда было чему удивляться, похоже, закончилось для него гораздо раньше недавнего пробуждения с частичной утратой памяти.

Позже у Альберта было достаточно времени, чтобы восстановить все детали утраченных ненадолго воспоминаний. Ему не пришлось заново мириться со своим странным положением, так как этот сложный баланс уже был достигнут им ранее.

Вскоре Альберт возобновил посещение лекций, которые проводил Вильям в университете неподалеку от места, где пребывал Альберт до их с Элиасом приключения, и которое было выдано Вильямом за больничные покои уже после этого приключения…

Во время одной из последующих встреч Вильям напомнил своему гостю, что основной его текущей задачей по-прежнему являлось транслирование двух встраиваемых идей, переданных ему ранее. Первая из них – «Мир вокруг меня – есть результат моей личной осознанной интеллектуальной деятельности» – несла в себе осознание прямой ответственности человеком за любые его действия, каждое из которых в определенной степени формировало окружающий мир. Вторая – «В Мире Любовь. В Мире Добро. В Мире Свет» – отражала сосредоточение позитива и гармонии, подготавливая Мантру Первичного Мира для более четкого восприятия человеком Высших Сил.

Помимо того, что транслирование этих идей помогало Альберту ощущать себя причастным к деятельности Белого Креста и, соответственно, быть полезным, фиксация сознания на этих идеях помогала самому Альберту адаптироваться в Первичном Мире и поддерживать Мантру на частоте, близкой к частоте этого Мира. Что, в свою очередь, наряду с проделанной Вильямом работой, позволяло существу Альберта находиться в чужеродном для него пространстве и даже обладать в нем относительной свободой действия.

Возвращение к практике транслирования встраиваемых идей в относительно короткое время помогло Альберту восстановить визуальное тело до того уровня, на котором оно находилось до их с Элиасом последнего приключения. Через некоторое время Альберту даже стало казаться, что его существование в новом пространстве постепенно возвращается в известной мере стабильное русло, как жизнь тут же напомнила об обратном…