Вы здесь

Туман и дракон. Книга первая. Размышления (Екатерина Булей, 2016)

Размышления

Боль поначалу и впрямь-таки оказалась сильна. Лишь пару-тройку дней спустя из кипятка, в котором Влад варился непрерывно и целиком, она превратилась в гнездо змей, покусывавших то там, то тут. Тело совершало привычную работу выздоровления – пусть не так быстро, как в молодости, когда ему случалось быть ранену в бою или на турнире, но лекарь говорил, что выздоровление движется семимильными шагами, и не уставал удивляться, как он говорил, ресурсам организма. Ну что ж, ресурсы так ресурсы, пусть будут, если это теперь так называется.

А вместе со здоровьем приходило знание о том, что же на самом деле произошло. Помимо Арнольда и Ксаверия, к его постели приходило немало людей, в основном в белых халатах, и все они говорили одно и то же. Оказывается, правительство Румынии… нет, эта страна в XXI веке, из которого они прибыли, будет включать в себя не только Jara Româneasca, Валахию, которой он управлял, но и Молдову, и даже Трансильванию… В этом месте князь не мог не испытать гордости за потомков, пошедших по его стопам и объединивших дунайские княжества!.. Так вот, в XXI веке правительство Румынии, устав возмущаться тем, что широкоизвестный роман Стокера бросает тень не только на одного из главных национальных героев (в этом месте Влад снова испытал гордость – надо признать, вполне заслуженную), но и на всю Румынию (приятно ли румынам сознавать, что граждане других стран считают их упырями?), предприняли секретную операцию с целью сделать так, чтобы роман вовсе не увидел свет…

– Однако дело это трудное. Под силу оно единственно тому – да, да, ваше величество! – кто в этом больше всего заинтересован. То есть вам.

– И чтобы добиться этого, – строго спросил Цепеш, – вы прибегли к колдовству?

– Да ну что вы, – развёл руками весёлый и любезный Ксаверий, – какое колдовство? Колдовство, чудеса, магия – это всё чепуха, глупые выдумки. Мы пользуемся достижениями науки. Со времени вашего правления человечество изобрело много полезных вещей: повозки, которые ездят без лошади, корабли, которым, чтобы плыть, не нужно ни паруса, ни гребцов… Вот и повозка для перемещений во времени – назовём её машиной времени – всего лишь творение человеческих рук и ума. Ничуть не более мистичное, чем обыкновенная крестьянская каруца, запряжённая клячей.

Цепешу не слишком поверилось в такую науку, но из осторожности, свойственной тому, кто не раз оказывался в окружении врагов, он не собирался показывать своё недоверие. Другое занимало его:

– Вы вроде сказали, что прибыли из двадцать первого, от рождества Христова, века… А где мы сейчас?

– Своевременный вопрос, ваше величество! Сейчас у нас на дворе лето 1895 года, а находимся мы в городе Лондоне – столице Британской империи. «Правь, Британия, морями» и всё такое.

Господарь валашский был, конечно, осведомлён о том, что есть на свете такая страна – Англия, но принимать послов оттуда ему не случалось: много чести островному захолустью, на судьбы христианского мира не слишком влияющему. А вот поди ж ты! – островное захолустье не только завоевало новые земли, о которых во владовы времена и слыхано не было, но и в придачу поставляет писак, которые нынче люди влиятельные, и плоды их ума распространяются на весь божий свет. Поэтому Влад, то есть не сам Влад, а Дракула, настолько прославился, чуть-чуть уступая в популярности единственно Шерлоку Холмсу.

– А это кто такой? Правитель, доблестный витязь или, может быть, еретик?

– Узнаете, когда начнёте читать по-английски.

Язык, похожий на знакомый Владу по сигишоарскому детству немецкий, но полный непривычных свистящих звуков, он решил изучать сразу же. Без этого занятия оставалось бы только подыхать от скуки. Заучивание новых слов позволяло отвлечься от боли вплоть до того, как мир за вечно задёрнутыми полупрозрачными занавесками темнел, и приходил лекарь со шприцем. На обезболивающие князь соглашался, только если собирался заснуть.

Однажды игла шприца блеснула в руках лекаря в неурочное время, а наступившее вслед за уколом забытьё оказалось глубже и беспамятнее обычного. Придя в себя, Цепеш обнаружил на правой руке новую, удивительную повязку. Белую, как снег, и твёрдую, как кора дуба.

– Это гипс, – объяснил лекарь. – Обращайтесь с ним осторожно: руку собрали буквально из кусочков.

– Я буду владеть ею, как прежде?

– Будете, если не повреждать и не мочить повязку. Запомните: когда настанет время её снять, смогу сказать только я.

Лекарь заботливо склонился над больным, ощупывая руку выше повязки: не врезается ли край? У лекаря было простоватое круглое лицо. Лицо, которое больной успел уже изрядно изучить. Как и его обладателя.

– Можно задать один вопрос?

– Да, разумеется. Любой.

– Когда я расправлюсь с писакой и с упырём – что станется со мной дальше?

Лекарь резко выпрямился. На круглом светлобровом лице отразилось недоумение, а следом – негодование, будто его ни с того ни с сего ударили под дых.

– Ну… Я имел в виду, любой по поводу вашего здоровья…

– Вы сказали – любой. Отвечайте.

Цепеш уже задавал этот вопрос Ксаверию, но тот, на словах проявляя горячую готовность ответить, как-то так умудрялся каждый раз выкрутиться, что не отвечал ничего по существу. Лекарь не таков: не изворотлив. И в придачу слишком вежлив. По тому, как задёргался мелкий мускул на его щеке, было заметно, до какой степени ему хочется уйти от вопроса – или попросту выйти из комнаты.

– Я не уполномочен!..

– Какие здесь полномочия? Вы же знаете. И я узнаю рано или поздно. Так скажите.

Лекарь покрылся красными пятнами. Кто-то другой, вероятно, пожалел бы его, но не Цепеш, который продолжал приковывать его к месту тем же взглядом, каким смотрел на тех, кто трепетал в ожидании его суда.

– Ну… вас просто вернут обратно. В ваше время. Откуда забрали.

– В день и час моей гибели, хотите сказать?

– В… в общем, так.

– Не дадут подготовиться? Послать моих воинов на этих предателей? Хотя бы избежать ловушки?

Теперь Влад понял, откуда в голосе лекаря до сих пор брались отзвуки виноватости. Потому что вина зазвучала в нём с полной силой, когда он горячо заговорил:

– Мы не имеем права настолько вмешиваться в историю! Мы и так уже боимся, что слишком многое в ней изменили. А если вы останетесь живы после 1476 года – вдруг все границы в Европе, и не только в Европе, посыплются, как карточный домик? Мы не должны жертвовать настоящим положением вещей…

– А мной – должны. Понятно.

Лекарь вышел, почти выбежал из комнаты. Всё-таки он это сделал. Правда, поздновато.


Несколько минут спустя лекарь, по-прежнему взволнованный, вернулся в сопровождении Ксаверия – по обыкновению непрошибаемо-улыбчивого. И тот, и другой воззрились на больного с некоторой опаской. Однако больной совершенно спокойно рассматривал открытую книгу, вручённую ему как подспорье в изучении языка, зажав её между гипсом и стеной. На гравюре, занимающей полстраницы, аккуратные мальчики в коротких штанишках играли с аккуратным фокстерьером.

– Ваше величество, – обратился к нему Монада, – не хотите ли поговорить?

Цепеш оторвался от созерцания собачки на картинке.

– О чём тут говорить? Раз уж назначено мне было вышней волей погибнуть так, как это случилось, значит, быть по сему. Господь расщедрился – добавил к жизни малую толику. Стоит ли просить большего? Без вас и того бы не было.

И перевернул плотную, в желтоватых пятнах, страницу. Монада и Дайковичиу слегка потоптались рядом, но, не дождавшись от государя разговорчивости, ушли.

На ночь Влад получил ещё один дурманящий укол, но усилиями воли сражался с сонной одурью. Рука под новой повязкой саднила и дёргала, голова норовила из-за тяжести сорваться с шеи и скатиться на пол, но позволить себе заснуть сейчас он не мог. Днём он ни на минуту не остаётся один: его лечат, учат, наставляют, как он должен думать. Ночь – единственное время его свободы. Время, когда он в состоянии рассмотреть полотно действительности, сотканное для него Ксаверием Монадой и другими. Рассмотреть придирчиво: нет ли в этом полотне прорех?

Прореха зазияла сразу же – и преобширнейшая. Они называют себя посланцами правительства Румынии – и при этом «мы не имеем права вмешиваться в историю»… Если бы Влад располагал этой самой повозкой времени – ох, уж он вмешался бы! И какой, спрашивается, правитель, будь он князь, король или император, поступил бы по-другому? Нипочём не стал бы трястись над нерушимостью границ, имея возможность изменить их в пользу своего народа.

Но допустим, основания трястись есть. Скажем, могущественный колдун, обладатель повозки времени (что бы там ни болтали насчёт науки, по-настоящему-то это колдовство: ни один учёный, ни алхимик, ни богослов, на такое не способен), дал её на время под условие: вот это меняйте на здоровье, а вот это – ни-ни. Тогда вопрос: почему сей могущественный колдун не мог расправиться самостоятельно с каким-то упырём? Зачем понадобился господарь валашский? Сколь бы ни был он храбр и силён, всегда сражался только с человеческими противниками. С нечистью как-то не доводилось.

Да полноте, существует ли он, этот носферату из Трансильвании? Неизвестно. Пока лишь известно, что у его чересчур гостеприимных хозяев концы с концами не сходятся. А как там на самом деле, бог весть. Чтобы в этом разобраться, надо побыстрее встать на ноги. А для скорейшего выздоровления не мешает поспать. Придя к такому выводу, Влад Дракула сдался наконец сонному зелью, внятно постукивавшему в его жилы.

Сон его был безмятежен. Виделись Владу горные вершины родимой Валахии. И никаких упырей.